Самое счастливое лето

Этот звонок раздался пятого января, когда Артём усиленно шерстил газеты на предмет вакансий, а Ваня тихонько сидел рядом и что-то увлечённо рисовал в недавно подаренном ему альбоме. Скользя взглядом по строчкам, Ткачёв гадал, когда же его бывший работодатель позвонит ему, чтобы обрушить на его голову сотню-другую проклятий. Разумеется, Артём не боялся ни выговора, ни начальника. Да, Артём поступил не очень-то хорошо, импульсивно сорвавшись в Свердловск, но это стоило того, по двум причинам. Во-первых, он не оставил Ваньку в беде, а во-вторых, наконец, соскочил с ненавистной работы. Артём справедливо рассудил, что если бы не поддался внезапному порыву, то ему пришлось бы до конца дней своих горбатиться за сущие копейки. Всё, что ни происходило, происходило к лучшему, в этом Ткачёв был уверен. И даже не вздрогнул, когда стоящий на столе телефон пронзительно затрещал. А вот Ваня, наоборот, насторожился. В последний раз телефонный звонок не принёс ничего, кроме плохих новостей. И пусть потом всё разрешилось наилучшим образом, теперь Ваня немного побаивался. — Алло, — самым спокойным тоном сказал Артём, внутренне приготовившись к тому ушату словесного дерьма, что сейчас выльет на него начальник. Однако, вопреки ожиданиям, с Ткачёвым заговорил совсем не он. — Артём Андреевич, мать твою за ногу, ты зачем из Москвы уехал? — В-Валя? — от неожиданности Ткачёв даже заикнулся. — Чт… Как? Ему позвонил Валька Лебедев, тот самый, который когда-то повёз ребят с их курса навестить детдомовцев. После той поездки, в конце учебного года, он благополучно выпустился и Артём, к своему стыду, потерял с ним контакт. А вот теперь он сам звонил, да ещё и из Москвы, откуда Ткачёв уехал всего пять дней назад. Всё же у судьбы своеобразное чувство юмора. — Откуда у тебя мой номер? — продолжал Артём заваливать Вальку вопросами. — И как ты узнал, что я был в Москве? — Дал староста вашего курса. Связи, Артём, — усмехнулся Валентин, — всё решают связи. А узнал я, что ты был в Москве, потому, что мне на тебя жаловался Леонид Давидович Азаров. Знаешь такого? — Издеваешься? — Артём нервно хохотнул. Ещё бы он не знал самого известного журналиста и футбольного комментатора. — Да кто же его не знает… Подожди. Он делал что? — Жаловался на тебя, — терпеливо повторил Валентин. — Был чрезвычайно сердит, когда сказал мне, что его обманули. Обещали прислать трёх лучших студентов из не самых последних вузов, а в результате приехали только двое. А третий, Артём Андреевич Ткачёв, не соизволил появиться на рабочем месте. — Что-о? — протянул Артём. Он вскочил было, но провод не дал разогнуться, так что пришлось сесть обратно. Ваня, который всё это время напряжённо за ним наблюдал, прижался к столу, побледнев от страха. — Перестань, Артём, — уже строго сказал Валя. — Между прочим, это неуважение. Ты четыре месяца просиживал штаны непонятно, где, а потом вообще всё бросил. Нехорошо. — Да я не просиживал штаны! — возмутился Ткачёв. — Я пахал, как лошадь. И вообще, что за бред? Меня отправили на Русское радио, а Азаров на Радио России работает… Артём говорил всё тише и тише, потом вовсе замолчал. Гаденькое чувство зашевелилось в душе, совсем как тогда, когда он перепутал станции в московском метро. Ему нужно было на Смоленскую, а приехал он на Семёновскую. Оплошность понял только тогда, когда не нашёл нужного адреса. Хорошо ещё, что станции были на одной ветке. Артём нервно облизнул губы, прикрыл телефонную трубку ладонью. — Ванька, — еле слышно позвал он мальчика, — будь другом, метнись к шкафу. Там, внизу, в ящичке, папка лежит. Ваня быстро встал со стула, вытащил увесистую папку и протянул Артёму. — Спасибо, — благодарно прошептал он, поудобнее перехватив трубку. — …ты меня слышишь? — обеспокоенно спросил Валя. — Д-да. Да, я тут, — торопливо проговорил Ткачёв, судорожно раскурочивая папку. Он рылся там, пока не нашёл продолговатую бумажку. Глаза его заметались по строчкам, а потом Артём почувствовал, как внутри у него всё упало. — Валя… — обессилено выдохнул он. — У меня назначение на Радио России… *** Впервые в жизни Артём велел Ване выйти из комнаты, закрылся и снова стал разговаривать по телефону. Совершенно сбитый с толку, Ваня бестолково послонялся по коридору, потом пошёл на кухню, полез в холодильник. Закрыл дверцу, даже от вида еды становилось плохо. Потом Ваня забрался на табуретку, уткнулся лбом в столешницу. А между делом за стенкой решалась его судьба. Артём, раздобыв у Вали домашний телефон Азарова, немедленно позвонил ему и выложил всё по-честному. Про то, что он слепой идиот, что перепутал названия радиостанций и четыре месяца работал не там, где надо. — …Вот такая история, Леонид Давидович, — грустно подытожил Артём. — Простите ещё раз. Я в Москву больше не вернусь, ну, разве что, за трудовой книжкой. — Возвращайтесь, Артём Андреевич, как можно скорее. — Сказал Азаров, до этого внимательно слушавший исповедь молодого человека. — И приходите на Большую Черёмушкинскую. Дом четырнадцать, корпус один. Внизу сидит консьерж, он вас пропустит. — Но… — Артём попытался возразить. — Не нокайте, это некультурно, — оборвал его Леонид Давидович. — Приходите. *** Всё повторялось. Зачем только Ваня понадеялся на это дурацкое новогоднее чудо? Кто вообще выдумал все эти чудеса? Настучать бы ему хорошенько по голове, чтобы вся дурь вышла. Артём снова уезжал в Москву, и в этот раз расставаться было куда больнее. — Не вешай нос, — преувеличенно бодро сказал Ткачёв. — Я туда и обратно, глазом не успеешь моргнуть. — Тогда мне придётся не моргать целых четыре месяца, — пробурчал Ваня. Они шли до тошноты знакомой дорогой до детского дома. На улице почти никого не было, только изредка попадались хозяева собак, выгуливающие своих питомцев. Ваня дулся, пинал ледышки, попадающиеся на пути и думал о том, что уже устал. Почему всё не могло быть, как раньше? Лучше бы Артём никогда не заканчивал свой институт. — Ваня, — серьёзно сказал Ткачёв, резко останавливаясь. — Посмотри на меня. О, какой укор сквозил в этих стальных глазах. Придёт время, и от такого взгляда можно будет укрыться только за каким-нибудь пуленепробиваемым стеклом. — Я тебе слово даю, я приеду через два дня. Если, конечно, самолёт не упадёт или что-то вроде этого. Ты мне веришь? Ваня нахмурился. Если подумать, Артём его не обманул. Он ведь и в самом деле приехал на Новый Год. Стало стыдно. — Верю, — обезоруживающе улыбнулся Ваня. — Просто я буду по тебе скучать. Прошло полчаса, когда в группу Вани ворвался Валерий Игнатьевич. — Коробанов тут? — спросил он, едва переведя дух. — Я здесь, — тут же поднялся Ваня. — Зараза! — от души выругался директор, впрочем, тут же поправляясь: — Не ты, Вань. Ладно, я побежал. Степан Борисович, пойдёмте со мной. Воспитатель немедленно встал из-за своего рабочего стола, велел детям сидеть тихо, а сам пошёл за директором. Пока ребята удивлённо перешёптывались, Ваня подобрался к двери в коридор и незаметно вышел из группы вслед за взрослыми. Они двигались настолько быстро, что Ванька еле поспевал за ними, зато ему удалось сопроводить их до самого кабинета директора. Как только дверь закрылась, Ваня подкрался поближе и весь обратился в слух. — Ты не представляешь, кто только что мне звонил, — голос Валерия Игнатьевича звучал так радостно, будто он выиграл в лотерею. — Папаша Ваньки объявился. Сказал, мол, хочет отказаться от ребёнка. — Вот счастье-то! — недовольно воскликнул Степан Борисович. — Что, лучше кому-то стало? — Конечно! Я хотел Ткачёву позвонить, обрадовать, он ведь теперь Ваньку усыновить может, только не застал. Весь узвонился, а он трубку не брал. Видать, Ваньку сюда вёл. Странно, конечно… — Валерий Игнатьевич, при всём уважении, я не вижу в этой новости ничего радостного. Вы хоть помните, что тогда произошло? Ребёнка выставили на мороз с голой, извините, задницей. До этого перекидывали туда-сюда, как мячик. После этого, как вы думаете, он вырастет нормальным? — Не говорите чушь! Сейчас это замечательный мальчишка. — Сейчас. Кто знает, когда у него в голове щёлкнет. Вы сами помните, кто его привёл, и как он при этом выглядел. Пошатайтесь в пять лет по улице, свяжитесь с какими-то бродягами и я посмотрю, будет ли ваша психика цела и невредима. — Степан Борисович, — теперь голос директора был холоден, как лёд. — Сделаем вид, что я этого не слышал. Идите, и закройте дверь с той стороны. Ваня в последний момент успел отскочить и в несколько прыжков оказаться за спасительной стеной. Он слышал, как Степан Борисович хлопнул дверью, видел, как он быстро шёл, почти бежал в сторону группы. На душе было так погано, что даже не было сил разозлиться или заплакать. Ваня попытался подбодрить себя мыслью о том, что Артём сможет усыновить его, но настроение упало ещё ниже. Разве Артём захочет это сделать, если у Вани не в порядке с головой? А может, он всё знает, поэтому и уехал? И ещё эти разговоры про «выставление на мороз». Он возвращается в группу и на него тут же налетает Степан Борисович. — Где ты был? — строго спрашивает он, глядя сверху вниз. Ваня задирает голову, с вызовом смотрит на воспитателя. — Ходил по своим чокнутым делам. Разумеется, его ставят в угол «за хамство», а потом оставляют без прогулки. Сидя на подоконнике, Ваня наблюдает за другими детьми, а потом видит чёрную машину, которая тормозит возле ворот садика. Дверь открывается и Ваня в недоумении прилипает носом к стеклу. Он смотрит на человека, как на самого себя, только старше.