Вокруг шумела толпа: дети с громким смехом носились между улыбающимися родителями и палатками, требуя то «вон ту вкусненькую штучку», то «вон того милого мишку», парни уговаривали своих краснеющих спутниц принять милые подарки, старики степенно прогуливались по дорожкам, добродушно улыбаясь молодому поколению. Кричали торговцы, прося посмотреть на свой товар, всевозможные мастера демонстрировали прелести своих изделий, из соседнего ларька пахло чем-то сладким и вкусным. Все вокруг дышало атмосферой праздника и счастья.
— И как он в таком шуме уснуть умудрился? — возникший из людского потока Грей недоуменно приподнял брови, отдавая Лектору и Хэппи заказанные ими вкусности — деревянные палочки с дымящимся шашлыком и копченой рыбой, за которыми он ходил почти на другой конец торгового ряда, — и протянул пожимающему плечами Нацу его рыбное печенье с шоколадом, на которое тот заглядывался почти все то время, что они бродили по площади. В руке у него остались собственное мороженое и бумажная тарелка с супом для прикорнувшего на плече Нацу Стинга.
— Переутомился? Это все-таки его первое задание, а мы еще и на фестиваль попали, — Нацу аккуратно откусил от печенья, стараясь, чтобы шоколад не вытек и не перепачкал ему лицо и одежду. — Много людей — много запахов, это дополнительная нагрузка, не забывай.
— С тобой забудешь, Головешка, — Грей хмыкнул, стоически не обращая внимания на все-таки измазавшееся обиженное лицо и тихий смех иксидов. Стинг поморщился во сне, недовольно нахмурив светлые брови, и подтянул колени к груди, сворачиваясь в клубочек; Нацу с помощью Лектора осторожно вытянул из-под чужой головы руку и обнял худые плечи, позволяя Стингу окончательно пригреться у себя под боком и погрузиться в более глубокий сон. — У нас поезд через час.
— Донесу, не велика проблема. Он не тяжелый, — Нацу слегка пожал плечами, боясь разбудить Стинга, и смял в кулаке салфетку, в которую было обернуто доеденное печенье. В небе огненными цветами взрывались фейерверки.
Несмотря на то, что часы не показывали даже восьми утра, на улицах Крокуса стоял оглушающий гвалт. Люди ходили между палаток, кто закупаясь едой и сувенирами, кто пробиваясь сквозь огромную очередь к Арене, чтобы занять самые лучшие места, но терпя в этом поражение — самые обеспокоенные возможностью наблюдать Игры в полном их великолепии сидели на трибунах уже несколько часов, едва ли не с рассвета, как только ее вообще открыли.
Нацу хмыкнул, разглядывая все эту суету с безопасного расстояния — в стороне от основной массы толпы, привалившись спиной к стене и придерживая рукой капюшон плаща, чтобы он не слетел даже случайно и не открыл его лицо, многими узнаваемое в первую очередь из-за редких розовых волос, — и чуть поморщился, но скрыть грустную улыбку даже не попытался. Он давно отвык от такого количества шума, особенно от такого беззаботного и веселого, оттененного только раздраженными криками некоторых торговцев, что в ушах последний час стоял звон и виски сдавливала легкая боль. Но это ничуть не умаляло немного тоскливой радости, что этот мир был таким спокойным и беззаботным. Детский смех, шутливые упреки родителей, громкие обсуждения вчерашнего дня — все это сильнее целого Крокуса напоминало о том, что осталось там, за Вратами, и что было, кажется, слишком давно, будто не в этой жизни.
Хотя и прошло всего сколько? Не больше двух лет? Кажется, что все десять.
Но пусть они этого лишились
(пусть этого их лишили), ненавидеть этот мир за его спокойствие смысла не было никакого.
Нацу прикрыл лицо рукой от солнца, щурясь от слишком яркого света и настойчивых лучей, явно желающих проникнуть сквозь все слои его одежды и оставить красные следы ожогов на загорелой коже. К сожалению для солнца и к счастью для него, обгорал он в последний раз в очень глубоком детстве, о котором и воспоминаний не осталось, так что солнцу придется смириться — Огненному Убийце драконов жар в любом его проявлении был не страшен.
— Огненный Убийца драконов, да?.. — Нацу с какой-то грустью взглянул на свою руку, упакованную в потрепанную перчатку, и тяжело вздохнул. Потер шею, скребя пальцами по коже с неровностями, нахмурился, отвернувшись от толпы и смотря куда-то сквозь пространство. Фыркнул, встряхнув головой и стараясь отогнать бывшие не то что не к месту мысли, они никогда места не имели, потому что ему даже не нужно было делать тот выбор — он был очевиден, и Нацу ничуть о нем не жалел, и снова взглянул на людей, случайно вне контекста вылавливая из чужих разговоров названия гильдий и оценки их способностям, но не стал прислушиваться. Он никогда не судил только по слухам, предпочитая самостоятельно узнавать все детали, составлять полную картину происходящего и потом уже двигаться от нее. — Чувствую себя старым.
— Так ты и есть, — Минерва возникла рядом внезапно, появившись будто из неоткуда, от чего Нацу невольно на нее зарычал — наличие толпы не только оглушало, но и не позволяло его нюху нормально развернуться в полную силу, и от этого ему было неуютно. Всю жизнь он полагался на свое обостренное обоняние, не раз помогавшее ему и его товарищам, и в последние несколько месяцев особенно сильно, а потому такое огромное количество запахов, мешавшее чувствовать конкретные, безумно злило и заставляло чувствовать себя абсолютно беспомощным. — Держи, — Минерва протянула ему завернутый в шуршащий пакет горячий бутерброд и освободившейся рукой погладила по плечу. — И прости.
— Во-первых, ничего страшного, — он улыбнулся, разворачивая свой завтрак, — во-вторых, спасибо. И в-третьих, — Нацу в притворном возмущении нахмурился, «грозно» сверкая глазами, — эй, я не такой уж и старый! Мне всего лишь слегка за двадцать!
Минерва только тихо рассмеялась на такую сильно обтекаемую формулировку.
Нацу усмехнулся в ответ, заметив с облегчением, что на какое-то время слезы из зеленых глаз ушли: Минерва выглядела почти так же, как выглядела до последних Великих Магических Игр, и единственным напоминанием, что они не вышли перекусить перед испытанием и боями, служила только рваная черная челка, щекочущая лоб. Он помнил, как сильно удивился, когда первым, что увидел при встрече, был встрепанный ежик — Минерва всегда берегла свои волосы, заботясь о них, как о детях, и нужно было быть абсолютно бессмертным, чтобы, являясь не Эрзой, Юкино или Венди, тянуть к ним руки.
Под его взглядом Минерва быстро смолкла, мотнув головой на искорки вины, вспыхнувшие рядом с узким драконьим зрачком, и невольно потянулась к своим коротким волосам, кончиками пальцев касаясь остриженного затылка. Будто все еще не верила, что длинная черная копна, которая могла посоперничать длиной с волосами малышки Венди, стала выглядеть… вот так. Что, по сути, почти единственного напоминания об Эрзе она оказалась лишена. Второе, и последнее, напоминание немного больно и не фантомно жглось на плече ярко-алым, как волосы одной из сильнейших Фей, и от этого становилось даже как-то легче. Минерва больше не хотела безудержно рыдать, как она рыдала ночью, уткнувшись Нацу в плечо и вместе со слезами давясь осознанием, что их дома больше нет, и как она рыдала несколько дней назад, прижимая к груди бездыханное тело Королевы Титании. Потому что второе напоминание заставляло вспоминать, что своей семьи она еще не лишилась окончательно.
Она поднырнула под чужую руку, распахнутую в молчаливом приглашении, прижалась к горячему боку, стараясь, чтобы пакеты с едой для Лаксаса и Гажила, пропавших с пару часов назад среди стремительно заполняющихся народом улицах, и перекусом для Лектора, убежавшего в сторону Арены искать место с хорошим обзором и безопасный путь до этого самого места, не упали на землю и ее старания по добыче пропитания не пошли прахом. Нацу осторожно погладил чужое плечо, посмотрел в задумчивости на свой бутерброд, не притрагиваясь к нему, и поднял взгляд на часы, отметив, что Лектору бы поторопиться — Игры вот-вот начнутся, а разделяться с ним, уходя от места встречи на самостоятельные поиски наблюдательного пункта, у Нацу не было никакого желания. За Лектором, в отличие от тех двоих, нужно было присматривать.
— Иллюзии, да? — Нацу все же впился зубами в хлеб — рот мигом наполнился слюной, живот от неожиданности прижался к позвоночнику, протестуя от столь резких переходов от голодания к еде, но все же громко и «с овациями» принимая долгожданную пищу. Минерва спустя минуту робко кивнула, и Нацу даже смотреть на ее лицо не было нужды, чтобы знать, что выглядела она, как сильно провинившийся перед родителем ребенок. — Навевает воспоминания.
— Поглядите, что я нашел!
— Иллюзии? Руфи, ты серьезно?
— Да ладно тебе, не будь ворчливым старым дедом, Стинг, тебе только четырнадцать. Это же весело!
— Пока вы не начинаете разносить гильдию.
— И это говоришь мне ты? Я разочарован, Мина, когда ты успела стать таким снобом.
— Прекрати обзываться!
— Девочки, не ссорьтесь.
— А ты вообще заткнись, неуч.
— Был бы тут Руфи, он бы ужаснулся, — Минерва хихикнула, явно представив «истерику дворянина» в исполнении друга, аристократа, несмотря на свое прошлое, напоминавшего больше, чем сами аристократы, и невольно оглянулась, будто надеялась, что он сейчас нависнет над ее плечом с мрачным выражением лица и вкрадчивым шепотом поведает, что он не только ужаснется, но еще и ужаснет так, что у них пропадет всякое желание заставлять его «ужасаться». Такие угрозы пугать перестали еще в первый год знакомства, когда Руфус больше напоминал лохматого пушистого котенка, нежели того, кто мог бы причинить серьезный вред (этот факт, впрочем, ничуть не мешал ему иногда с огромным успехом ради собственного удовольствия доводить товарищей до нервной икоты), но он все равно, даже когда все выросли, продолжал пользоваться старыми трюками, которые иногда все же срабатывали на ком-то особо впечатлительном вроде Стинга или Фроша.
Малыша Фро трогать, правда, было опасно для жизни и здоровья, ибо что на силу, что на скорость расправы, что на слух никто из Убийц драконов никогда не жаловался (это если тактично не замечать маленькую пометку, что Роуг Фроша без своей компании оставлял очень редко и обычно всегда был неподалеку), поэтому над ним никто не шутил — хватило одного раза, когда Руфус, Стинг и Лектор собирали себя по всей гильдии (и саму гильдию заодно тоже) и еще отрабатывали на добровольно-принудительных началах под руководством злого, как потревоженный во сне дракон, Лаксаса. Смешно в итоге было одному только Фриду, который всю эту увеселительную картину наблюдал с безопасного расстояния и хорошего для обозрения места — со второго этажа, — закусывая сладостями и абсолютно бессмертно комментируя все происходящее под смех всего Хвоста Феи. Которому, увы, от Лаксаса уже доставалось. И это было абсолютно естественно, ведь возможностью безнаказанно шутить над Лаксасом обладал только Фрид, а остальные обязательно оказывались либо биты, либо убиты. Но все каждый раз об этом забывали.
— Подозреваю, что ему понадобилась бы медицинская помощь, — Нацу хмыкнул, во всех красках воображая чужую реакцию на все происходящее (и в особенности — на существование Саблезуба, одно только контекстное упоминание которого доводило часть Хвоста Феи до с трудом контролируемого бешенства), и с удивленным лицом дожевал свой завтрак — он и не заметил, как за время своего погружения в воспоминания успел с ним разделаться. — И окружающим, пожалуй, тоже.
— Окружающим в особенности. С собакой ляжешь*, — Минерва хихикнула, в последний раз сильно прижалась к Нацу, таким нехитрым способом выражая немую благодарность за поддержку, и вывернулась из чужих объятий, чуть отступая, чтобы осмотреть улицу. Люди, подгоняемые стрелками часов, устремились на Арену, освобождая пространство, и это давало лучший обзор; не то чтобы она думала, что Лаксас и Гажил объявятся прямо сейчас (хотя это было бы, несомненно, неплохо — не придется лишний раз за них переживать и гадать, где они там и что они там) или что Лектор побежит людям прямо под ноги, не озаботившись безопасностью и чтобы на них не обратили лишнего сейчас внимания, которое они и так привлекали своими поношенными плащами, капюшоны которых скрывали лица, и своим стоянием в стороне.
— С блохами встанешь*, да-да, — Нацу оттолкнулся от стены, с веселой улыбкой наблюдая за удивлением на лице Минервы при виде будто сошедшей с ума толпы, чудом не понесшей их следом за собой ко входу. Люди едва не топтали друг друга и стражу в попытках успеть занять оставшиеся места или добраться до товарищей, что эти самые места для них заняли, ругались за возможность пройти и даже, кажется, дрались, судя по не просто возмущенным, а уже правда разъяренным крикам. — Я знал, что утро перед Играми похоже на сумасшедший дом, но не думал, что настолько. Хотя можно было и догадаться.
— Драконий слух?
— И он тоже. Но я просто помню, как плевался Гажил.
Минерва звонко рассмеялась, вспомнив эту поистине фееричную тираду, которая в полном своем великолепии долетала даже до места, где сидели участники команды Хвоста Феи (не то чтобы там было сильно далеко до трибун болельщиков из гильдии, но расстояние все же было приличное), и при этом хорошо слышал ее не только Нацу, но и все остальные. Гажил, конечно, человеколюбием никогда не славился, но тогда он переплюнул сам себя — столько яда в сторону рода человеческого не смог бы выказать даже самый ненавидящий людей дракон.
И даже то, что это воспоминание было связано с последними Великими Магическими Играми, которые увидел Фиор, и с событием, с которого начал разгораться костер войны, через несколько месяцев уничтожившей весь континент, не делало его ни капли менее веселым.
Минерва утерла выступившие от смеха слезы, не переставая широко улыбаться, подхватила выпавший из объятий пакет у самой земли.
Да, этот Крокус, один в один похожий на их столицу, которую они видели буквально вчера лежащей в руинах, эта жаждущая хлеба и зрелищ толпа, каждый год собиравшаяся, чтобы посмотреть на Игры, это оживление, охватывающее все тело и крепко впивающееся в позвоночник перед началом дня, — все это было не их, но все это возвращало в моменты, когда они были счастливы. В мир, где они были счастливы.
В мир, за уничтожение которого они поклялись отомстить.
Можно было бы убиваться и страдать, проливая слезы над каждой вещью, напоминавшей о том, что осталось за двухлетней завесой бесконечных похорон, но у них не было на то желания. Они все были взращены Хвостом Феи, в котором правил бал вечный, непрекращающийся праздник, в котором не умели долго забываться в своем горе и в котором всегда искали хорошее, какое бы дерьмо ни происходило. Они не одни, у них остались еще товарищи, пусть уже другие, пусть уже не такие жизнерадостные и не такие наивные, ожидающие от жизни только хорошего и верящие в исправление злодеев посредством дружбы и хорошего отношения, но все еще члены их когда-то большой и дружной семьи. Они все еще были друг у друга, и это давало сил не опускать руки, утопая в беспросветной пучине отчаяния.
Они просто не привыкли сдаваться — их этому не учили. Хвост Феи учил всех своих детей идти вперед и верить в свою семью до самого конца, что бы ни случилось, — такую свою волю оставили им Основатели, их, по сути, родители, и их долгом, как любящих детей, было, есть и будет эту самую волю чтить и исполнять. И они будут это делать, даже если места бесконечному веселью в душе больше не осталось.
Да и помимо желания не было у них еще и времени. Ведь чудовище, что разрушило до основания все то, что они бесконечно любили, но так и не сумели защитить, бродило где-то здесь, где-то среди этой толпы, по этим улицам, в этом городе. В этом мире — спокойном, не знавшем потрясений откровенного геноцида и кошмарных звуков театров боевых действий, в которые превратилась некогда большая, цветущая и мирная страна. В этом мире, где были люди, носившие лица и имена их мертвой семьи, которая так и не смогла обрести покоя в могилах, оставшись лежать прямо на месте своей смерти на милость тем, кто пожелает осквернить их тела. А таковых за Вратами Затмения осталось слишком много.
И чудовище это следовало остановить до того, как и этот мир падет от его рук, захлебнувшись в крови своих защитников.
Арена взорвалась приветственными криками. Нацу встряхнулся, желая движением плеч не только вернуть себя в реальность, но и сбросить с них тяжелый груз, давивший с самого финала Великих Магических Игр Х791 года и с самых первых похорон, и прислушался к словам ведущих, усиленных микрофонами: они сказали стандартные слова приветствия, уведомили зрителей, что на месте третьего судьи сегодня заседает журналист из Еженедельника «Волшебник», и объявили соревнование второго дня.
— Колесница? — Нацу нахмурился. — У нас было то же самое. И как не заметили, она же почти через весь город идет?.. — он оглянулся, ища начало сей великолепной процессии, одним своим видом вызывающей у него тошноту.
— Видимо, этот мир не так сильно отличается от нашего, — Минерва неуверенно пожала плечами, покосившись на оглядывающегося напарника, и сама взглянула на пустую улицу: ни повозок испытания (хотя они могли заезжать на Арену с другой стороны, и тогда вполне логично, почему они их не видели где-то рядом), ни Лаксаса с Гажилом, ни Лектора в зоне видимости не наблюдалось, и это уже начинало вызывать смутное беспокойство. — Либо не отличается в таких мелочах.
— Это-то и непонятно. И настораживает, — Нацу недовольно цокнул языком. — Если здесь существует Саблезуб, значит, события в этом мире пошли неправильно — точнее, не как у нас — где-то примерно с момента, когда случилась та история с Колыбельной. Ведь…
— Да, — Минерва кивнула обернувшемуся на нее Нацу. — Именно тогда я попала в Хвост Феи. И Саблезуб был расформирован через несколько месяцев, я специально проверила. Джиемма не мог своим отвратительным отношением удержать при себе хоть каких-то магов, когда перед ними был пример сильнейшей гильдии без скотского отношения к людям, как к принадлежащим Мастеру вещам, и из Саблезуба ушли даже те, кто сам был… его не лучше, — она вздрогнула, потупив взгляд. Воспоминания о детстве и «тренировках» «отца», которые она всеми силами старалась забыть последние десять лет, вновь всплыли на поверхность, отдавая во рту привкусом крови, не желающим ее покидать даже несмотря на то, что носить знак оскаленной пасти большой кошки на своем теле ей давно (и вообще) больше не угрожало.
Сочувствие в глазах Нацу заставило Минерву улыбнуться дрожащей улыбкой и чуть кивнуть, без слов говоря, что она в порядке.
Казалось бы, столько времени прошло, столько всего случилось — и плохого, и хорошего, она столько потеряла и все равно, как в мрачном детстве, которое представляло из себя сплошные избиения и унижения, боялась человека, который должен был стать для нее «папой». Но стал только одним из самых главных ночных кошмаров наяву.
— «Ну и ну, далеко в хвосте плетется Нацу из первой команды Хвоста Феи!» — знакомый голос извечного судьи заставил Нацу подавиться воздухом, удивленно уставившись на статуи на вершине Арены. Минерва, последовав его примеру, посмотрела в ту же сторону, шокировано моргая и задаваясь вопросом, кто из них в данный момент невменяемый: Нацу этого мира, судья-комментатор или они вдвоем?
— Я в этом мире что, совсем безмозглый? — озвучил их общий вопрос Нацу, явно желая подняться на судейские трибуны и выяснить, правду ли сказал Чапати Лола или у него начались проблемы со слухом. Он, Убийца драконов, добровольно подписался на что-то, связанное с транспортом?.. Нет, хорошо, ему все и всегда говорили, что он очень одаренный, но в альтернативном плане, но он никогда не думал, что настолько в альтернативном.
— Совсем, — голос, раздавшийся откуда-то со стороны переулка, был слишком веселым; оглянувшись и увидев Лектора, которого они прождали полтора часа, Нацу отметил, что тот, помимо того, что просто веселился за счет происходящего, еще и давился смехом, прикрывая рот руками и смотря на него с откровенной насмешкой. Маленький гаденыш. — Я нашел место, мне здешние Уртир и Мереди помогли. Пойдем.
Нацу кивнул, еще раз оглянулся на Арену с выражением искреннего непонимания, заставившего давиться смехом еще и Минерву, и побежал за Лектором, рванувшим в переулок с такой скоростью, что невольно показалось, что Нацу еще раз пересекся с Гонщиком. Количество резких поворотов и лестниц заставило Нацу вспомнить, что у него, как у Убийцы драконов, не самые лучшие отношения с транспортом — даже при условии, что транспорта не было, а он и покруче виражи с Хэппи в свое время вытворял, — а скорость, с которой Лектор вел их на верхнюю часть Арены, не дала ни пути запомнить, ни прислушаться к комментаторам, чтобы понять, что происходит на испытании.
Лектор переулками довел их до какого-то черного хода, узкой винтовой лестницей поднимавшегося прямо на самый верх Арены с редкими дверями на определенном расстоянии — выходами на трибуны для стражи, находящимися там, судя по всему, для того, чтобы в случае опасности (неизвестно какого рода, потому что выводить людей по этой лестнице было бы невозможно, будь они даже спокойны, что вызывало стойкие и оправданные сомнения, потому что при любой масштабной угрозе толпа вмиг дичала и превращалась в неподдающееся контролю безумное стадо) возникнуть в нужном месте быстро и оперативно. Задаваться вопросом, откуда об этом ходе знают Уртир и Мереди, было абсолютно бесполезно — в их мире они вместе с Джераром знали каждый сантиметр Крокуса, как свои пять пальцев, облазив его вдоль и поперек в поисках прохода к Вратам Затмения, и тут, видимо, в этом знании ничуть не отставали.
Мысленно поблагодарив их всех за содействие (Джерару благодарность была отдельная — он не посчитал их за опасность, внимательно выслушал и пообещал не только помочь всем, что было в его силах, но и Хвосту Феи этого мира пока ничего не говорить) и извинившись за свое молчание относительно магии Зерефа, исходившей от Врат Затмения, Нацу одним махом перепрыгнул последние несколько ступенек и, обогнав Лектора, распахнул деревянную дверь, тут же жмурясь от яркого света, в дополнение к солнцу в абсолютно безоблачном небе будто отражавшегося от светло-серого, почти белого, камня. Вдохнул более свежий прохладный воздух, радуясь отсутствию столь сильной духоты, от которой, находясь внизу, хотелось повеситься, и вышел из дверного проема, широким шагом шествуя к краю, чтобы посмотреть, что успело произойти за время, которое они сюда добирались. Лектор просочился следом, тяжело дыша, придержал дверь для Минервы, которая благодарно мягко провела по его макушке ладонью, и прикрыл кажущуюся довольно хлипкой конструкцию, которой, кажется, в последний раз пользовались еще тогда, когда Зереф не успел прославиться. Закрывать не стал — им еще приветствовать двух «потеряшек» и спускаться, когда второй день Игр закончится.
— «Кватро Цербер получает десять баллов!» — громко воскликнул Чапати, заставив Нацу поморщиться от громкости — видимо, судьи были прямо под ними, и это приводило в уныние. Терпеть эти восклицания, ко всему прочему усиленные микрофоном и заклинаниями, он устал еще в самом начале, когда принимал участие в первых Великих Магических Играх; а ведь тогда он сидел на трибуне сбоку, на достаточном, вроде бы, расстоянии от судей, и все равно на второй день заткнул уши плотными наушниками, лишь бы голова не болела. Сейчас это уже не помогло бы — мало того, что эти громкие товарищи (с содроганием вспомнилось, что там был еще и Джейсон) были буквально в нескольких метрах от них, так у него еще и слух стал гораздо острее.
— Баккус? — Нацу прищурился, вглядываясь в происходящее внизу под знаком финиша. — Хоть что-то родное и знак…
Лектор, пытаясь отдышаться от длительного забега на скорость (все же увидеть испытание хотелось если не полностью, то хотя бы большей частью: и посмотреть на магов этого мира, и разузнать об отличиях между мирами побольше — совместить, в общем, приятное с полезным), буквально стек на нагретый до почти нестерпимого жара камень, рассеивая трансформацию с легким хлопком и усаживаясь на подложенный плащ. Минерва присела рядом, отдав Лектору его часть завтрака, обеспокоенно взглянула на застывшего Нацу, так и не закончившего фразу: в отличие от него они не были столь выносливы и потому им нужно было отдышаться, из-за чего они не видели экранов. И, значит, воспринимали происходящее пока что только на слух.
И в этом, кажется, крылась их главная ошибка — они не понимали, почему Нацу внезапно застыл памятником самому себе, будто взглянул в не скрытые очками глаза Эвергрин.
— «Вторым приходит Курохеби из Хвоста Ворона!»
Лектор поморщился в отвращении. Неприятный змееподобный парень мало того, что одним своим видом вызывал брезгливость, которую способны были вызывать только самые отвратительные на вид порождения природы, коих, спасибо самым разнообразным заданиям, он повидал немало, так еще и состоял в гильдии, которая по умолчанию была противна всему Хвосту Феи.
— Кстати, — Минерва положила остатки еды на колени, аккуратно расправляя мятые пакеты и используя это нехитрое, но бесполезное занятие в качестве способа отвлечения от беспокойных мыслей на тему того, что же так взволновало Нацу, — а как Лаксас и Гажил нас найдут?
— По запаху, они же знают, откуда начинать, — Лектор отряхнул лапы от крошек и вперился взглядом в напряженную спину. — Нацу?
Нацу не отреагировал. Лектор нахмурился, прижав в беспокойстве уши к голове, непроизвольно задергал длинным хвостом. Минерва в успокаивающем жесте положила ладонь на его голову, слегка потрепав, и придвинулась поближе, тоже не сводя глаз с встрепанной макушки. Редко что могло заставить Нацу быть… таким. Последний раз такое его выпадающее из реальности состояние они видели после окончания битвы с Тартаросом, когда все похороны погибших он простоял с пустым лицом, просто пялясь на закрытые гробы и изредка дергаясь, когда кто-то его трогал за плечо в попытках выразить сочувствие, которое оставалось незамеченным.
— «Третьей Рисли, четвертым Юко, пятым Ичия. Последней тройке остается потягаться за последние места».
— Погодите, — Лектор, до этого вообще не прислушивавшийся, встрепенулся, вздернув уши в вертикальное положение. — У нас же две команды. От одной участвует Нацу, а от второй кто? И кто участвует от Саблез?..
— «Эй, а можно спросить?»
Лектор не закончил — подскочил, как ошпаренный, заставив Минерву отшатнуться, рванулся вперед и едва не полетел вниз с Арены на поле — Нацу в последний момент поймал его у самого края. Лектор безвольно повис в чужих руках, широко распахнутыми глазами вглядываясь в экраны, показывающие оставшуюся на колеснице «последнюю тройку», но взгляд зацепился только за одного человека. И за герб на плече, не скрытом непривычной одеждой.
— «Зачем вы участвуете в Играх?»
— Стинг… в Саблезубе?.. — Минерва встала рядом как громом пораженная — с и так бледного лица схлынули последние краски, отчего оно превратилось в белый лист с двумя огромными черными пятнами потемневших глаз, пакеты с едой едва не попадали вниз, потому что хоть какие-то, даже мизерные, силы вмиг закончились. Она, как и Лектор, бессвязно повторяющий «нет» полузадушенным шепотом, просто смотрела на родное лицо человека, которого в гильдии называли вторым после Нацу солнцем. Солнцем, что вечно освещало их своей задорной улыбкой и подбадривало вдохновляющими речами, когда сил подняться на ноги не оставалось, а враг, угрожающий спокойствию семьи, все еще не был повержен.
Минерва просто смотрела и не могла поверить, что белый в честь сияющей чешуи Вайслогии рисунок изображал не силуэт хвостатой феи, придуманный одним из Основателей, а голову саблезубого тигра.
— «Совсем не узнаю старый-добрый Хвост Феи. Вас так заботит то, что народ думает о силе гильдии? Я знал другой Хвост Феи. Вы делали все, как получится. И плевать хотели на то, что думают другие!»
— Да что ты несешь, черт побери, — Лектор вздрогнул, будто от пощечины. В черных глазах танцевали огоньки неверия, и голос звенел от слез и обиды.
Стинг никогда бы не стал так говорить.
Стинг никогда бы не стал говорить с таким потаенным презрением, с таким высокомерием, едва не вспыхивающим вокруг него искрами, с таким пренебрежением не то что к Хвосту Феи, которым сначала восхищался, а после — полюбил всем сердцем как свою семью, но и к другим гильдиям тоже. Стинг не позволил бы себе такого отношения к людям.
Потому что Стинг никогда не был высокомерной тварью, глядевшей на всех свысока.
Стинг был человеком, которого все любили за человечное и легкое отношение без деления на ранги и оглядки на статусы. Стинг буквально был светом — теплым и мягким, ярким, как летнее солнце. Светом, в лучах которого хотелось находиться вечно. Светом
Хвоста Феи.
Стинг был… не таким.
Это был не Стинг. Это был какой-то непонятный выскочка, посмевший называться его именем, обладать его лицом и говорить его голосом.
Мерзость.
— «Это ради наших друзей», — Минерва перевела взгляд со Стинга на Нацу этого странного мира, упорно продолжавшего ползти по колеснице, и от следующих слов, произнесенных задыхающимся голосом, у нее подкосились колени. — «Семь лет… они… ждали нас!.. Им было тяжко… они горевали… над ними глумились!.. но они… держались… не сдавались… они защищали гильдию!»
Нацу подхватил Минерву под локоть, не позволив ей отбить ноги о камень, крепче прижал к себе Лектора, замершего в его руках и вслушивающегося в короткую, но сильную речь этого Нацу, и всмотрелся в собственное лицо, искаженное в немой злости на тех, кто посмел дурно обойтись с его товарищами. Лицо, которое было сильно моложе и которое, если судить по словам, не видело семи наполненных благодатью лет, за которые Хвост Феи, казалось, переполнился положительными эмоциями, став эпицентром счастья всего Фиора.
— «Ради наших друзей… мы покажем вам всем.
Покажем, что Хвост Феи все еще на ногах и продолжает идти вперед!»
