Добро пожаловать в Байсюэ

— Твои полки справа внизу, ну, ты знаешь, — Цзи Ли машет рукой в сторону спальни. Цзанцзинь столько раз был у него в гостях — когда один, а когда и с Ичжоу, — что Цзи Ли сдался и освободил для их вещей часть шкафа. — Данта! Данта, малыш, выходи! Цзанцзинь умиленно охает и садится на корточки, протягивая руки к замершему у дверей спальни коту. — Так подрос, — он улыбается и гладит Данту между ушей. — Или Чжочэн его просто раскормил? Цзи Ли фыркает: — Ну, знаешь ли, не у всех такой метаболизм, как у тебя, чтобы постоянно что-нибудь жевать и при этом оставаться тростинкой. Кстати, о том, чтобы что-нибудь пожевать. Ты как? — А давай, — Цзанцзинь поднимается, устроив Данту на руках. — Только что-нибудь не сильно тяжёлое. — «Тяжёлое» сейчас тебе об футболку трётся. Пойдём. За порогом кухни Данта, вывернувшись из рук, спрыгивает на пол и укоряюще смотрит сначала на пустую миску у холодильника, а потом на Цзи Ли. Оборачивает лапы хвостом и коротко взмяукивает, щуря зеленые глаза. — Покорми несчастное животное, — Цзанцзинь забирается на шаткий стул с ногами. Цзи Ли закатывает глаза: — Меня Чжочэн четвертует, если я верну ему кота ещё большего размера. Так что давай он не будет есть по ночам. Нам можно, нас никому возвращать не... — он затыкается на полуслове и вздыхает, — ...не надо. Какой чай будешь? — Какой-нибудь вкусный и не крепкий, — сообщает Цзанцзинь ему в спину. — Если ты будешь себя накручивать, то в конце концов это тебя сломает. — Чего. Цзи Ли разворачивается, едва не рассыпав чай из открытой коробочки, и хмурится. Цзанцзинь, хмыкнув, пожимает плечами. — Тебе нужно об этом с кем-нибудь поговорить. Лучше со мной, чем с Чжоу-гэ, он поймёт меньше. — Я не... не знаю, честно, — Цзи Ли ставит чайник и достает из холодильника вчерашний салат. — О чем тут говорить? Все всё прекрасно понимают, я сам попался, смысл теперь что-то обговаривать. Если с кем и обсуждать это, то с Бовэнем, но... У меня рядом с ним выключается мозг и инстинкт самосохранения. Это у всех нижних так, или мне просто повезло? Цзанцзинь обхватывает ладонями пустую чашку и улыбается. — Если я скажу, что у всех, это перестанет беспокоить тебя до невроза? — Если это правда, — вздыхает Цзи Ли. — У тебя с Ичжоу разве было так же? Наблюдать, как медленно от ушей и почти до плеч краснеет Цзанцзинь — сплошное удовольствие. Цзи Ли каждый раз недоумевает, как он может быть абсолютно бесстыдным и одновременно с этим — легко смущающейся фиалкой. — Ну, мы всё-таки пришли в бдсм почти одновременно, и опыта у нас было поровну, — он водит пальцами по кромке чашки. — То есть, примерно нисколько. Так что мне легче, чем тебе, у Ичжоу еще не было такой энергетики, и я успел сначала влюбиться в человека, а потом уже в его образ Верхнего. Чайник щёлкает, выключаясь, и Цзи Ли встаёт, чтобы залить заварку почти-кипятком. — Я не влюбился, — фыркает он. — Я просто... И не смотри на меня так снисходительно! Я просто не могу понять, что и зачем он пытается сделать, — Цзи Ли вздыхает и ставит чайник на стол. — И специально ли он это делает, может, я себя накручиваю? — он хмурится в ответ на скептическую усмешку Цзанцзиня и, криво дернув уголком губ, демонстрирует ему оттопыренный средний палец. — Иди ты. Как ни странно, после разговора за чаем Цзи Ли и правда становится легче. Ощущения от того, что Бовэнь пытается что-то с ним сделать, остаются, но беспокойство на этот счёт отходит на второй план. По крайней мере, ему нравится так думать. ... Посреди ночи Цзанцзинь просыпается от того, что с него пытаются стянуть одеяло. А в следующую секунду за окном оглушающе грохочет. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Цзи Ли тихо скулит, пытаясь сжаться в комок, и прячет лицо в одеяле. Его колотит как в лихорадке, а свистящие вдохи слышно даже через одеяло и шум заливающего окна дождя. Цзанцзинь осторожно трогает его за плечо — и всё равно Цзи Ли, вырванный из одного кошмара в другой, тихо орет от страха, одуревшими глазами пялясь на него. — Это я. Ага? — Это ты, — Цзи Ли кивает, всё ещё дрожа. — Цзанцзинь, там гроза. Там гроза. Цзанцзинь со вздохом пододвигается ближе и накидывает на Цзи Ли свое одеяло, а потом тянет его к себе. Не в первый раз такое. Цзи Ли вцепляется в него мёртвой хваткой, утыкаясь лицом в плечо, и прижимает колени к груди. До утра он больше не издает ни звука. ... Невнятный сон о пустыне и запахе горелой кожи заканчивается тем, что Цзи Ли жарко. Нестерпимо жарко, такое ощущение, что он замотался в несколько слоев одеяла... разлепив глаза, Цзи Ли понимает, что так и есть. — Я опять отобрал у тебя одеяло, и ты спал под пледом? — хрипло интересуется он у Цзанцзиня, допивающего, судя по запаху, вчерашний чай. — Почти, — он неловко улыбается. — Ночью прошла гроза, так что ты и одеяло забрал, и подушку, и пытался еще подгрести к себе Данту, но он вовремя смылся на мою сторону кровати, — кот трется о его ноги, довольно жмурясь, и Цзи Ли вздыхает, понимая, что эти двое бессовестно ополовинили банку с кроличьими колбасками. — Выспался? — Мгм, — Цзи Ли падает лицом в подушку. — Я ещё посплю? — Если тебе не надо на работу, то поспи, — усмехается Цзанцзинь. — Я нашел у тебя лапшу в шкафу и приготовил, оставил тебе одну порцию, если хочешь. Чжоу-гэ звонил, спрашивал, как ты. — А-а-ахуительно, — Цзи Ли поднимает руку и складывает пальцы в кольцо. — Чувствую себя так, будто меня грузовиком переехало. Можешь ему передать, что он зря тебя со мной оставил. — Не думаю, что это так, — Цзанцзинь подходит ближе, судя по голосу. — Не обесценивай собственные ощущения, младший братец, Цзи Ли успевает убрать голову до того, как на нее опустится рука Цзанцзиня, и переворачивается на спину. — К слову о работе. Тебе-то никуда не надо? — У меня отпуск, вообще-то, — улыбается Цзанцзинь, отставляя чашку на полку шкафа, и подхватывает на руки Данту. — Я закончил тот проект, и от меня отстали на пару недель. — Хорошо тебе, — Цзи Ли стонет, поднимаясь с кровати, и тут же садится обратно. — Бля-а-адь, я же не пил вчера, какого хрена? Цзанцзинь отпускает Данту — кот тут же забирается на постель и прижимается пушистым боком к бедру Цзи Ли — и уходит в кухню за водой. — Дать тебе таблетку? У меня с собой есть, — он возвращается со стаканом, из которого торчит трубочка, и садится на кровать рядом. — У меня в аптечке есть, но лучше градусник сначала. Не могло же меня из-за двух одеял так... Он слышит вздох и поворачивается: Цзанцзинь укоризненно качает головой. — У тебя в аптечке лежит просроченный сироп от кашля и больше ничего. Давно проверял? — Ты смотрел неправильную аптечку, — бурчит Цзи Ли, втягивая воду через трубочку. Цзанцзинь снова вздыхает. — В правильной лежит чеснок и специи? Цзи Ли закатывает глаза. — Давай свою таблетку. Обложившись распечатками таблиц и ноутбуком, Цзи Ли забывает и про обед, и про Цзанцзиня, который, как выясняется к вечеру, успел убраться в квартире. — Я думал, ты уехал к дагэ..? — он настороженно разглядывает чистую кухню, чувствуя, как краснеет. — Чёрт, это было вовсе не обязательно... — Если думаешь, что тебя замучает совесть, закажи нам на вечер что-нибудь вкусное, — Цзанцзинь пожимает плечами, взмахивая метёлкой для пыли — и где только откопал, Цзи Ли её в последний раз видел пару лет назад. — И закажу, — максимально серьезно кивает он, возвращаясь на кровать и открывая на ноуте сайт любимого ресторанчика. — Иди сюда, давай выбирать. — Хочу цзяоцзы, — Цзанцзинь падает рядом на спину и, извернувшись, тычет пальцем в экран. — С креветкой. Или с курицей. И суп с фунчозой, бамбуком и острой телятиной, только напиши, чтобы не сильно острой, — он сгребает к себе лежащего рядом с Цзи Ли Данту и чешет кота за ушами. — Данта, хочешь, мы закажем тебя на десерт? А пить что будем? Данта вырывается из его рук, явно против того чтобы быть десертом, и, вздыбив хвост, уходит в кухню. Цзанцзинь тихо смеется и переворачивается на живот, устраивая подбородок на скрещенных предплечьях. — А десерт все-таки закажи какой-нибудь, на завтра останется, в крайнем случае. Цзи Ли послушно щёлкает по строчкам в меню, усмехаясь про себя: вот же счастливый человек, может вечером съесть что угодно, и ничего ему не будет. — Нам в подарок положат холодный фруктовый чай, — хмыкает он, отправляя заказ. — Посмотрим что-нибудь под еду? — Не «посмотрим под еду», а «поедим под фильм», — Цзанцзинь фыркает, отбирая у него ноутбук. — Сейчас найду нам что-нибудь... Отучившийся на сценариста, Цзанцзинь — одновременно и лучший, и худший кандидат для выбора фильма. С его нездоровой тягой к перфекционизму сложно найти что-то, удовлетворяющее его запросы, а если такое и находится, то смотреть это с ним можно только в том случае, если Цзанцзинь что-нибудь жуёт. Если нет — то в экран несутся возмущенные выкрики, обличающие сюжетные дыры, иррациональное поведение персонажей и нелогичное изменение их мотивации. У Ичжоу за время их совместной жизни уже выработалась привычка при малейшем намёке на подобное скармливать Цзанцзиню кусочек чего-нибудь вкусного, так что он с ним даже Марвел как-то посмотрел. Цзи Ли, рискнувший однажды выбрать фильм на свой вкус, с того дня больше так не делает, и поэтому для их просмотров фильмы выбирает Цзанцзинь, отдающий предпочтение авторскому кино. Когда курьер звонит в дверь, Цзанцзинь, тихо ругаясь себе под нос, всё ещё сидит и выбирает, иногда отпуская едкие комментарии в сторону встречающихся ему фильмов. — Еда! — кричит Цзи Ли из коридора, закрывая дверь и пытаясь ногой отогнать Данту от умопомрачительно пахнущих бумажных пакетов. — Давай, включай уже что-нибудь, хватит строить из себя кинокритика, — он притаскивает из кухни поднос, водружает на кровать и расставляет на нём горшочки и коробочки. Цзанцзинь ведёт носом и блаженно жмурится. — Ну хорошо. Сегодня смотрим корейский детектив. Детективы Цзи Ли нравятся. А сегодняшний еще и «по реальным событиям», о-о-о. Знает он эти «реальные события»... Но Цзанцзинь, уже успевший разворошить обертку горшочка с супом, кажется, вполне благосклонно настроен. — Ты ни за что не догадаешься, кто преступник, — довольно сообщает он, отправляя в рот росток бамбука. Цзи Ли качает головой и открывает коробочку с вонтонами. Цзанцзинь всегда рассказывает сюжет фильма — почти без спойлеров — в первые десять минут просмотра, к этому он уже привык. Правда, в этот раз, даже зная сюжет, он не отрывается от экрана — ему кажется, будто он упускает что-то важное и очевидное, настолько, что это даже глупо. Бойкий молодой следователь, которому поручают расследовать ограбление со взломом просто для того, чтобы под ногами не путался, пока более матёрые коллеги разбираются с жестоким убийством, напоминает ему его самого. И, судя по хитрому прищуру Цзанцзиня, допивающего пряный бульон из горшочка, это было одной из его коварнейших целей. Становится гораздо сложнее, когда на экране появляется один из подозреваемых. — Вот этот, да? — слабым голосом интересуется Цзи Ли, разглядывая неулыбчивого корейца, сидящего перед офицером в камере допроса. — Цзанцзинь. Этот — преступник? Цзанцзинь хитро щурится, не отрываясь от пельмешек, которые, как ни странно, убыли едва ли наполовину. — Ты смотри, смотри дальше. Подумав, Цзи Ли решает, что со стороны кастинга было бы кощунственно упускать такую фактуру, и — бля-а-адь — такой голос. Подозреваемый что-то выговаривает допрашивающему его офицеру, и Цзи Ли забывает смотреть на субтитры, проваливаясь куда-то на дно собственного сознания. Кое-как выплыв, про себя нарекает этого персонажа главным злодеем и поудобнее устраивается в коконе из пледов. — Чё он там сказал? — Что у него алиби, и назвал несколько имён, каждое из которых подставное, — улыбается Цзанцзинь. Цзи Ли фыркает и отворачивается обратно к экрану. Подозреваемый — как его, кстати, зовут? — уходит под конвоем, успев подарить камере полуухмылку, от которой пробирает до костей. — Значит, все-таки, он преступник? Это он убил четверых человек? Цзанцзинь отправляет в рот очередную пельмешку и щелкает Цзи Ли палочками по носу. — Он никого не убивал. Тебе легче? Вообще ни разу не легче, думает Цзи Ли. Как может быть легче, когда такой явно порочный типаж поставлен на роль невинной жертвы. Он явно что-то сделал, только доказать не могут, потому что он слишком хорош. Или — его вдруг прошибает пониманием — ещё не сделал, но сделает в будущем. Или делает прямо сейчас. За что-то же его замели, да? Вдруг он ведёт свою игру, в которую хорошо играть только одному... Но подставные имена? Значит, он не один? Он как Мориарти? Цзанцзинь, наверное, замечает мученическое выражение лица Цзи Ли, потому что ставит фильм на паузу и бесцеремонно трясёт его за плечо. — Эй! Куда уплыл? — Скажи, что здесь не будет сюжетных поворотов, как в новом «Шерлоке», пожалуйста. Последняя несчастная пельмешка едва не падает на колени Цзанцзиня. — Ты за кого меня принимаешь? — За того, кто не стал бы такое смотреть, успокойся, я просто уточнил. Просто слишком уж это всё напоминает... Цзанцзинь хлопает его по плечу и запускает фильм. — Я тоже сначала думал, что Чан Ин Гём похож на Мориарти. Смотри дальше. Чан Ин Гём, ага. Ну, имя хотя бы одного персонажа он точно запомнит. Последние полчаса фильма Цзи Ли сидит, сжавшись, и мнёт в руках подушку. Громкое дело о групповом убийстве и рядовой случай с ограблением переплетаются — как же иначе — так, что непонятно, где подозреваемый по одному делу, а где свидетель по другому, и в итоге происходит то, чего Цзи Ли боялся: детектив, ведущий дело об ограблении, сталкивается с Чан Ин Гёмом. Тот устало смотрит, вымотанный многочисленными допросами, но даже это не способно подавить силу его взгляда и голоса. Он будто... «Он был бы хорошим Верхним, наверное», — вдруг думает Цзи Ли. События разворачиваются в несколько следующих минут так стремительно, будто режиссёр собрал всех на съёмочной площадке и сказал: «Быстро херачим сюжет, потому что в конце будут пространные рассуждения о жизни, смерти и их незначительности в масштабах вселенной». Поэтому Цзи Ли едва успевает выплыть из транса, в который его ввёл голос Чан Ин Гёма, как обнаруживает, что в полицейском участке творится полнейшая неразбериха: задымление, выстрелы, чьи-то крики — фильм будто взрывается, набрав темп. Цзанцзинь то и дело пихает его локтем в бок и взбудораженно спрашивает раз в несколько секунд: «Ты видел? Видел? А сейчас?» В итоге Цзи Ли пропускает тот момент, когда на экране снова появляется Чан Ин Гём — взмыленный, запыхавшийся, и — о нет. О нет. Сцена, в которой он тащит бессознательного офицера — того самого, похожего на Цзи Ли — подальше от зоны боевых действий, длится несколько секунд, и стоит им закончиться, Цзи Ли понимает, что не дышал всё это время. Он захлебывается воздухом, откашливаясь, и едва не падает вперед, когда Цзанцзинь заботливо хлопает его по спине. — Лапша не в то горло попала? — участливо интересуется он. — Какая... какая лапша? — Цзи Ли переводит на него взгляд как раз вовремя, чтобы успеть увидеть последнюю полоску удона, которую Цзанцзинь втягивает в рот. — Ты себе лапшу заказал, но я подумал, что раз уж ты так увлечён фильмом, то я могу съесть её вместо тебя, — он улыбается. Цзи Ли даже не может злиться на Цзанцзиня — его и правда увлёк фильм. И он становится абсолютно не готов к тому, как выворачивается финал. «Чан Ин Гём — не моё имя», — читает он внизу экрана — и едва удерживается от тихого воя, наблюдая, как человек, весь фильм появлявшийся слишком часто и в слишком неоднозначных ситуациях, кладёт на стол удостоверение и смотрит, смотрит мимо камеры так, что Цзи Ли пробирает. «Корейская национальная полиция. Вы обвиняетесь в сокрытии улик, фальсификации документов и поддержании связи с преступной группировкой, которая, к слову, довольно плотно сотрудничает и с другими офицерами полиции, которые вели дело об убийстве». Цзи Ли кое-как заставляет себя концентрироваться на тексте и не уплывать от этого голоса, который — о, только не это, пожалуйста, — слишком уж начинает напоминать Бовэня, не тембром, но тоном. Рассказав верхушке участка о том, что их ждёт, Чан Ин Гём, которого зовут совсем не так, поворачивается к их подчинённым, и, задержав взгляд на детективе-Цзи Ли (да нет, не могли же они и в самом деле снять такой намёк), кивает каким-то своим мыслям. «Ничего, кроме дачи показаний, от вас не потребуют», — высвечивается в субтитрах, и Цзи Ли шумно выдыхает. — Надо будет пересмотреть ещё раз, — выдаёт он, когда по экрану начинают ползти титры. — Там же столько намёков к этому было, я наверняка пропустил половину. — Уверен, что осилишь? — посмеивается Цзанцзинь, собирая коробочки стопкой. — Я уже склонен поверить тебе, что ты не влюблён в Бовэня, потому что, кажется, теперь твоё сердце принадлежит этому корейцу? Цзи Ли взвешивает в руке бутылочку с соусом и замахивается. — Ща как ёбну, — неожиданно спокойно произносит он. Цзанцзинь тут же перестаёт улыбаться и примиряюще поднимает руки — вместе с коробочками. — Не кипятись, младший братец, я не хотел обидеть. Влюбляйся в кого хочешь, я против, что ли? Он успевает дойти до двери в кухню, когда ему в спину всё же врезается полупустая бутылочка. Цзи Ли и сам не понимает, почему он так завёлся. Они с Цзанцзинем на пару убирают постель, перестилают простыни и скидываются на кулачках, кто первым идёт в душ. Выигрывает Цзанцзинь. — Опять полчаса будешь плескаться? — ворчит Цзи Ли, устраиваясь на кровати поудобнее и выуживая из-под подушки телефон. — Постараюсь побыстрее, — Цзанцзинь ерошит ему волосы и, запахнувшись в полотенце, уходит. Цзи Ли вздыхает и вглядывается в оповещение на тускло горящем экране. Чёрт. «Как ты, нормально?» Разблокировать. Открыть чат. Какого хрена, в самом деле. «К сожалению, нет, господин Сун. Ничерта не нормально».