***
Прошло несколько часов с момента инцидента в офисе Петира, но ему понадобилось всего пять минут, чтобы проникнуть в дом Кигана Айрлена. Из наушников доносилась столь необходимая ему музыка — мужчине всегда было работать проще, когда он мог отключиться от окружающего его мира на какое-то время.Hello darkness, my old friend I've come to talk with you again Because a vision softly creeping Left its seeds while I was sleeping And the vision that was planted in my brain Still remains within the sound of silence
Петир отправил сообщение для Джоффри с мобильного Кигана в кислотно-зеленом чехле, пока сам Киган был в душе, а затем стер переписку, уверенный в том, что Киган все равно потом не сможет доказать, что не отправлял это сообщение — оно было не только написано с его телефона, но и в его доме, пока сам Киган тоже находился там. Так же Петир знал, что камеры видеонаблюдения в доме Джоффри неисправны уже около недели — этот придурок сжег предохранители из-за перегрузки.In restless dreams I walked alone Narrow streets of cobblestone 'Neath the halo of a street lamp I turned my collar to the cold and damp When my eyes were stabbed By the flash of a neon light That split the night And touched the sound of silence
Осмотревшись вокруг, Петир испытал острое желание спалить тут все дотла — семья Айрлена была довольно уважаемой и влиятельной со своей юридической фирмой в Браавосе. Отец Кигана, нынешний глава семьи, смог бы привлечь любого человека за убийство — Диттман Айрлен, спокойный и с тихим голосом, был невероятно опасен, но Бейлиш знал, что его легко переиграть, пусть даже тот и был лучшим юристом во всем Вестеросе. У Диттмана было четыре сына — старший, Рейек, по мнению Петира был наиболее грамотным из них, Матрим во всем стремился угодить отцу, а третий, Пеллин, недавно женился. Киган был самым младшим и непутевым из сыновей. Была у Диттмана так же еще и дочь, но о ней Петир практически ничего не знал. Мать Кигана — Одетт, была из влиятельной семьи профессиональных журналистов, так что не удивительно, что все это напрягало Кигана, который разорвал связи со своей семьей около года назад. С того момента его жизнь стремительно катилась под откос, и если бы не его навыки игры в покер, Бейлиш был уверен, что Киган давно оказался бы на улице. Когда сообщение было отправлено, Петир приступил к дальнейшей реализации своего плана. Он позвонил одному из своих работников, Тейчи, который, будучи внешне похожим на него, должен был создавать видимость присутствия Петира в клубе, чтобы у него было алиби. Дело оставалось только за Сансой. — Пожалуйста, милая, я знаю, что ты не хочешь выходить из дома прямо сейчас, но нам кое-что нужно сделать, — практически взмолился он, обращаясь к девушке, которая спряталась под кроватью вместе с Коппером и Леди. — Я думал, что мы покончили с залезанием под кровать, — вздохнув, Петир протянул ей руку. — Санса, выходи. С видимой неохотой она подчинилась, а Петир сразу вспомнил ту самую первую ночь, когда он уговаривал ее вылезти из-под кровати в доме Джоффри. Обняв Сансу, он стал успокаивающе гладить ее по волосам. Девушка знала, что с Петиром она в безопасности, но когда она увидела Джоффри и вновь услышала его голос, все ее ужасные воспоминания, которые она так старалась забыть, вновь вырвались наружу. — Милая, — осторожно начал Петир, стараясь не расстроить ее еще сильнее. — Когда я спросил у тебя, хочешь ли ты отомстить Джоффри и хочешь ли ты, чтобы Серсея, как мать, испытала ту же боль, что и Кейтилин, ты сказала — да. Ты все еще хочешь этого? Тишина, полнейшая тишина. Они оба словно оказались в вакууме, поглощающем все звуки вокруг них. Петир чувствовал, как бьется ее сердце, пока сама девушка замерла, глядя в пол, словно пытаясь найти там ответ. Петир не стал повторять свой вопрос, он терпеливо ждал, зная, что Санса ответит сама, когда будет готова принять решение. К реальности Сансу вернула Леди, которая, неожиданно сев рядом, с шумом почесала лапой у себя за ухом, после чего девушка, практически неслышимо, озвучила свой ответ. — Да. Она произнесла это настолько тихо, что Бейлишу пришлось напрячься, чтобы услышать ее согласие. Санса хотела этого, она хотела, чтобы он страдал так же, как и она, хотела, чтобы Джоффри был наказан. Петир знал, что ей нелегко далось это решение. — Тогда давай убьем его. — Хорошо. В ее голосе прозвучали металлические нотки, которые Бейлиш никогда не слышал у нее до этого. — Вот и молодец, — Петир, снова поцеловав ее, поднял Сансу на руки, усаживая девушку на кровать. — Тебе нужно будет одеть кое-что, милая. Я хочу кое-что доказать. Спустя двадцать минут на Сансе оказалась одежда, о наличии которой у себя девушка даже не подозревала, должно быть Петир раздобыл ее по пути домой, но Санса не стала уточнять. Наряд включал в себя пару черных шорт поверх сетчатых чулок, и белую блузку, расстегнутые верхние пуговицы которой позволяли рассмотреть ключицы и черный бюстгальтер. На ее ногах были высокие ботинки со шнуровкой, а на голове каштановый парик с локонами, скрывающими лицо. Сказать, что Санса не чувствовала себя в безопасности — это было не сказать ничего, Петир собирался отвезти ее к человеку, который издевался над ней десять лет, а она была одета так, чтобы выглядеть как можно более соблазнительнее для него. Но Петир сказал, что так надо, и по тому, как он сейчас улыбнулся, Санса поняла, что все идет по плану. — Ты выглядишь просто ослепительно, милая. Во время поездки девушка не произнесла ни слова, слишком погруженная в свои мысли, пытаясь успокоиться и убеждая себя, что она теперь — Санса Старк, а не животное. Она была с Петиром, и так теперь будет дальше. Время от времени она поворачивалась назад, чтобы погладить Леди, лежащую на заднем сидении, тогда как Петир держал свою руку на бедре девушки, стараясь придать ей сил. Хотя Санса и не обращала особо внимания, она все равно заметила, как в салоне заиграла песня Энди Бирсака, поняв, что Петир включил ее специально, зная о том, как ей она нравится.You're never gonna get it I'm a hazard to myself I'll break it to you easy This is hell, this is hell You're looking and whispering You think I'm someone else This is hell, yes. Literal hell. We don't have to talk We don't have to dance We don't have to smile We don't have to make friends It's so nice to meet you, Let's never meet again We don't have to talk We don't have to dance We don't have to dance
Эти попытки поддержать ее, вызвали у девушки улыбку, хотя она и старалась сейчас сохранять спокойствие. Чулки в сеточку хотя и каким-то образом помогали ей не замерзнуть, но под ними вблизи можно было рассмотреть шрамы, и Санса молилась Богам, чтобы Джоффри ничего не заметил. Там был один особенно длинный шрам, тонкая красная линия на ее правой лодыжке, которая, правда, зажила намного лучше, чем того ожидала Санса два или три года назад, когда Джоффри было скучно и он решил опробовать свой новый охотничий нож. Эти воспоминания заставили девушку вздрогнуть. Петир припарковал автомобиль так, чтобы его никто не мог увидеть, в том же самом месте, где и в ночь их первой встречи. Как настоящий джентльмен, он помог Сансе выйти, отметив про себя, что на каблуках она выше его, что Петиру не особо нравилось — он предпочитал, когда девушка ходила босиком по дому, и ему нужно было только чуть наклониться, чтобы поцеловать ее. Наконец, они медленно пошли в сторону дома, который так долго был тюрьмой для Сансы. Ее сердце колотилось в груди, а дыхание было прерывистым, и Петир крепко сжал ее дрожащую руку, в то время как в другой руке Санса держала поводок Леди. Оказавшись на пороге, Петир положил руки ей на плечи, глядя в уже привычно опущенные в пол глаза девушки. — Ты помнишь, что я сказал тебе? — спросил он. — Просто подыграть тебе, — ответила Санса. — Я не принадлежу ему больше, я — твоя. — Все правильно. Ты — моя, и у тебя есть Леди, — он посмотрел на собаку, а затем коснулся щеки Сансы. — Ты бежала всю свою жизнь. Ужасные вещи произошли с твоей семьей, ты скорбела. Сидела одна в темной комнате и оплакивала их. Со дня убийства своего отца ты лишь наблюдаешь и терпишь. Не стой в стороне, не беги. В мире нет справедливости. Все зависит лишь от нас. Ты любила родных. Отомсти за них. Они оба замерли на мгновение, словно Петиру тоже надо было подготовиться, но затем он поднял руку и постучал в дверь.***
Большинство воспоминаний о том дне, когда ее похитили, стерлись из ее памяти, а то, что она помнила, было лишь расплывчатыми обрывками. Ее крик, эхом отдающийся по коридору, когда ее тащили по крутой лестнице, а может она лишь казалась ей такой, поскольку через каждые пару шагов она падала, споткнувшись о собственные ноги, а затем вставала, все это время удерживаемая за ее длинные волосы. Темный, тяжелый кожаный ошейник обхватил ее шею, знаменуя начало ее заключения, звук щелчка замка которого она не забудет до конца своей жизни. Ее светлая кожа была покрыта синяками и ссадинами, с которых сочилась кровь, а ее одежда была сорвана какой-то светловолосой женщиной, тогда как мальчик с такими же волосами, внешне лишь немного старше самой Сансы, лишь молча наблюдал, издевательски посмеиваясь иногда. Ее «хозяин» никогда не называл ее по имени, хотя женщина, которая вероятно была его матерью, и сказала его, но мальчик лишь ответил — «мне оно не нравится», и женщина равнодушно оставила его вместе с новой «игрушкой». С того момента имя Санса Старк более не произносилось вслух, ей это было запрещено, она была больше не Санса, а лишь животное, рабыня или шлюха. Много лет спустя в некоторые из дней это имя исчезало из ее памяти, совсем как исчезли имена ее братьев, сестры и родителей, тогда как в другие дни это имя постоянно крутилось у нее в голове. Из ее голубых глаз окончательно исчезла радость, остались лишь страх и боль, в конечном счете дошло до того, что она более не могла вспомнить никаких других эмоций. В самом начале, в первые несколько лет, она мечтала и молилась старым и новым богам, чтобы кто-то пришел и освободил ее, словно рыцарь, спасающий принцессу, или же чтобы мама разбудила ее утром от этого мучительного ночного кошмара, в который превратилась ее жизнь. Но нет, никто не пришел ей на помощь. Никому не было дело до измученного волчонка под кроватью льва. Поначалу ей было больно от ошейника, затем боль превратилась в агонию, но спустя несколько лет, боль исчезла…или же она просто привыкла у ней, в глубине души она знала, что именно так и было. В то время, как все остальное ее тело страдало от постоянной боли, ее шея отказывалась что-то чувствовать, как и ее разум. Она не жила, она просто существовала. Как вообще это можно было назвать жизнью, когда она даже не могла просто выйти из-под кровати, а рядом с ней был лишь ее надзиратель, ее владелец. Первые несколько месяцев Джоффри лишь затаившись ждал, давая ей надежду на спасение, чтобы потом все разрушить, играя, словно кошка с мышкой. В возрасте десяти лет ее господин ничего не знал о сексуальном насилии, так что только побои тогда были причиной ее слез, хотя вскоре она и потеряла эту способность. Спустя несколько лет он увлекся холодным оружием, а еще позднее открыл для себя секс и порнографию, к тому моменту уже все, что оставалось от прежней Сансы Старк исчезло, была лишь пустая оболочка. Одна из его любимых пыток называлась «время принимать ванну», когда девушку освобождали от кожаного ошейника для еще более болезненных ощущений. Израненное тело животного отбрасывалось от кровати, и Джоффри, крепко схватив ее за грязные волосы, тащил ее в ванную комнату, где ее уже ждала ванна, наполненная ледяной водой. Джоффри постоянно смеялся над своей садисткой игрой, погружая голову девушки в воду, отчего ее волосы плыли вокруг ее лица, словно красная пелена, и это было самое красивое, что она вообще видела. Это была короткая передышка, единственный момент, когда она чувствовала себя свободной, все тут же прекращалось — вопли ее господина, боль, ненависть к себе, исчезало все, оставляя лишь умиротворение… Но это ощущение длилось совсем недолго — вскоре оно сменялось другим, когда ее легкие начинали гореть от нехватки воздуха, рыжие волосы облепляли лицо, словно спрут, а глаза крепко закрывались перед подступающей темнотой. Животное могло слышать, как ее сердце колотилось от ужаса, как у кролика, попавшего в ловушку, а ее мозг отказывался функционировать. Когда в ее глазах темнело, а страх смерти исчезал, то ее голова поднималась из ледяной воды, а кислород наполнял ее легкие достаточно для того, чтобы темнота отступила, а затем ее голова снова погружалась в воду, и так повторялось вновь и вновь, до тех пор, пока Джоффри не надоедало, лишь после этого она снова могла свободно дышать. Порой господин не трогал ее, вместо этого он просто падал на кровать, отчего металлические пружины впивались в тело девушки, лежащей на полу. От Джоффри пахло алкоголем, наркотиками и фастфудом, и в эти дни он оставлял ее в покое, так что она даже практически считала, что должна быть благодарна ему за это. Спасибо, господин, что не причинил боль животному. Это были ее любимые ночи, но так бывало редко — большинство ночей не были столь удачными. Большие ладони обхватывали ее лодыжки, с силой впиваясь ногтями в кожу, отчего на ней выступала кровь, вытаскивая девушку из-под кровати. Прижатая к кровати всем его весом, обнаженная и напуганная, в то время как руки Джоффри шарились по ее хрупкому телу, она молчала. Когда-то давно она плакала, но те слезы давно исчезли, а молчание делало пытку менее болезненной. Закончив, Джоффри сбрасывал ее на пол, оставляя в покое до следующего вечера. Пусть разум девушки и нашел способ, как закрыться от реальности, но ее тело было вынуждено продолжать жить в бесконечной агонии. Прижигаемое сигаретами, изрезанное очередным ножом, который находил Джоффри… Постоянные пинки, удары, насилие, утопление, в конечном счете дошло до того, что она даже не могла вспомнить все те способы, которые были у Джоффри, чтобы причинить ей боль. Довольно быстро она осознала, что он хотел, чтобы она кричала и звала на помощь, это нравилось ему еще больше. По мере того, как она взрослела, ее разум постоянно пытался отграничиться от тела, скрыться где-то в другой реальности. Это был ее единственный выход. Отец был мертв. Мать была мертва. Робб был мертв, Джон, ее сестра и еще два брата, имена которых она уже не помнила — все, кто когда-то заботился о ней, были мертвы. Джоффри уходил на целый день, говоря, что-то вроде «я по делам». Животному нравилось это, поскольку так она оставалась одна, никаких мучений, криков ее господина, лишь она и несколько блаженных часов одиночества. Из своей тюрьмы на полу она могла видеть только окно возле кровати и там, вдалеке, голубое небо и мягкие белые облака, ведущие куда-то в рай, где она, наконец, могла бы скрыться от своего господина. Однако, она чувствовала вину за подобные мысли — животное не имело право что-то желать. У нее не было ничего, кроме ее цепей и страха, во всем остальном ей было отказано. Те мысли о спасении давно были забыты, как просто мечты восьмилетней девочки. К двенадцати годам у нее оставалось лишь два желания — умереть и вспомнить свою семью. Как выглядел ее отец? Как звали ее младших братьев и сестру? За что их всех убили? Но затем она перестала что-то желать — это было бессмысленно. Когда смерть так и не пришла за ней, она решила сделать все сама, и пока Джоффри не было дома, девушка обмотала свою цепь вокруг ножек кровати и потянула изо всей силы. Кожаный ошейник с силой впивался в шею, перед глазами все потемнело, и она уже практически ощущала себя свободной. Но в ее жизни не было и не могло быть ничего хорошего. Вернувшийся Джоффри отобрал у нее цепь, заставляя дышать дальше. Серсея Ланнистер лишила ее семьи. Джоффри лишил ее детства, невинности, счастья, а когда уже было брать у нее больше нечего… … он лишил ее даже смерти.