последнее прощание

      Вряд ли он бы сейчас вспомнил свое имя.       Он жил столько, сколько не живут, видел столько, сколько не видели даже остальные всадники. Он забрал столько жизней, что впору было сойти с ума.       Но это была его работа — обрывать жизнь у тех, чье время вышло. Если относится к этому как к работе, вскоре станешь равнодушным ко всему живому, глыбой каменной, что двигается и говорит. Существует, не живет.       — Уверен, что не хочешь вспомнить свое истинное имя? — Чума вилась рядом, приставала с вопросами и невинно улыбалась, не глядя кося эпидемией город за городом. Он вздохнул.       — К чему эти разговоры?       — Мы с Войной считаем, что тебе следует развеяться, снять напряжение, п о ж и т ь, — Чума корчила рожицы и смеялась с самой себя, и он поймал себя на том, что мягко улыбался в ответ, рассматривал лучащиеся весельем карие глаза, загорелую кожу, шелковые волосы с запутанной в них белоснежной короной и тонкие розовые губы, что в широкой улыбке обнажали ряд белоснежных зубов.       — Хотите подружиться со Смертью? — он фыркнул, когда Чума серьезно кивнула.       — Хотим встречать Смерть как старого друга, а не врага. Мы все в одной лодке, сладкий, придется привыкать друг к другу.       Вспоминать, как она вспорола ему кожу на лице его же сайбером, отчего-то весело. Голод уже успел понудеть ему над ухом о безответственности, бестолковости и идиотизме, что легко приведут на ковер к Верховному Лидеру. Знал бы Голод, кем был в прошлых жизнях, так о судьбе своей не переживал.       Думать о странных узах и форсбонде, что связывал их за миллионы световых лет друг с другом тогда, когда Сила сама пожелает, отчего-то интересно. Было ли это результатом их многовековой любви или Сила решила так подшутить в отмеску за их наглую просьбу? Он никогда не узнает.       Сила не материальна, она потеряла тело свое несколько десятилетий тому назад, породив на свет род, в котором ему имелось неудовольствие родиться.       Размышлять о том, как память вернулась к нему, тяжело. Та смерть, та жертва во имя любви отцовской и надежды ножом затупленным вспарывала сердце, превращала жизнь в ад, и только способность отгораживаться от эмоций, прятать надежно мысли спасала от вечной агонии мучеников ада. Скайуокерам просто не повезло. Не повезло быть потомками самой Силы, не повезло принять в свою семью Смерть, не повезло отчасти видеть будущее, в котором род с великим потенциалом так абсурдно сгинет навеки без права на искупление.       Он рассматривает выженную маску с долей иронии, иррациональной вины и странного восхищения. При правлении Вейдера во имя Смерти было принесено немало жертв. Ему бы радоваться, только отчего-то усталость накатывает цунами, накрывает с головой и хочется только вновь ощутить вакуум с лишь тяжелым дыханием за спиной.       — Хочу поговорить с тобой, — он вырос на пути Войны смертельной горой, взглянул серьезно и кивнул в стороу неприметного трактира. Война вздохнула только и послушно направилась за наиболее чистый столик в углу. Села напротив, руки на груди сложила и с интересом воззрилась. Он вздохнул, с мыслями собираясь, и выдал.       — Хочу, чтобы ты проследила за ней.       Уточнять было не нужно, когда дело касалось Чумы, Война понимала с полуслова. Война нахмурилась.       — С чего мне делать это?       — Когда меня не станет, — он помолчал, подбирая слова. — Она может... попытаться вернуть меня. Так, как умеет. Только ты сможешь не дать ей загубить саму себя.       — У меня никогда...       — Я знаю, что она тебе нравится, — он подался вперед. — Я старше всех вас вместе взятых, не забывай. И я знаю, что она тебя послушает.       И встал, не дожидаясь ответа. Хотелось ревновать, но не мог. Не тогда, когда от этого зависела е е жизнь.       Он жмурится, беззвучно молит Силу поменять их местами, дать ей жить, ведь без нее смысла уже не будет. Какая, к чертям, диада? Они просто перерождались и находили друг друга в любой ипостаси, они просто давным-давно принесли клятвы верности и пронесли любовь сквозь века. Он просто... не сможет без нее. Только не без       нее.       — Пожалуйста, — шепот хриплый, он кладет ладонь на уродливую дыру в животе. — Пожалуйста.       Ее ладонь в крови накрывает его, в глаза возвращается жизнь, и она глубоко вдыхает, резко садясь. Смотрит неверяще, влюбленно, счастливо, и он понимает — вспомнила, все до единого. Вспомнила и так радуется наконец воссоединению, что ее радость передается по воздуху ему. Она подается вперед, ловит губами его губы и целует так яростно, будто собирается поглотить, растворить в себе. Он улыбается сквозь поцелуй, прикрывает глаза. Его, только       его. Наконец-то вернулась, наконец-то рядом с ним. Хотя бы на жалкие мгновения.       Жизнь уходит по крупицам, голова наливается свинцом, веки закрываются, и последнее, что слышит перед всепоглощающей мглой, — ее полный ужаса вскрик.       Прости, родная, я обещание не сдержал. Прости, но будь счастлива, молю. Проживи свою последнюю жизнь где захочешь и с кем захочешь. Проживи за нас двоих. И помни, что я полюбил тебя в ту минуту, как только увидел. И буду любить до скончания мира и даже       больше.