Вечная весна.

Обратно в СССР

Несколько часов полета в небе и я снова в Москве. Москва совсем изменилась. Удивительно, прошло вроде бы немного лет, а столько изменений. Даже одежда… И та совсем другая. Москва встретила меня жаркими лучами палящего солнца и приветливыми улыбками. Я думала, что все ополчились на меня. Что я стала по-настоящему врагом «народа». Чувствовала я это пока не услышала тоненький голосок: — Алёна? Я обернулась. Передо мной стояла девушка. Она была одета в белое платьице, которое, как оказалось, было неслыханной роскошью для советских рабочих. У нее были вьющиеся золотистые волосы и большие голубые глаза. Кажется, совсем девочка… Маленький ангелок. — Можно ваш автограф? — скромно спросила она. — Конечно, можно! Девица скромно подала мне блокнот и ручку. Пока я писала она мне сказала очень важную для меня вещь, которая вернулась меня в советские реалии. — Мы по вам так скучали. — изрекла она. — Правда? — изумилась я. — Правда. Все скучали. Девочка с надеждой посмотрела на меня и сказала: — Надеюсь, что вы еще будете сниматься. — и убежала. Она убежала в глубину центра Москвы. Будто бы исчезла. Она оказалась моим проводником в жизнь. В советскую жизнь. Потому что без любви, я бы не жила. Могу сказать, что мне даже стало легче. Если люди до сих пор меня любят — мне больше ничего не надо. Никаких властей, ни кого-то еще. Я проходила мимо ларьков, которые напоминали мне мою детство, юность и молодость. Через несколько минут я стояла с чемоданами у двери моей квартиры. Я постучала в дверь. — Да-да! Сейчас! Услышала голос Мариса. Такой родной, такой забытый. Несколько шагов и дверь открывалась. — Да? — Привет… — тихо сказала я и заглянула в квартиру. Марис зажмурился и сказал: — Ты ли это? — Я это. — Не верю… Ты, правда, приехала? Навсегда? — Навсегда! Марис посмотрел на мои ноги и сказал: — Какие тонюсенькие стали, совсем исхудала… Тут он вспомнил, что держит меня на пороге своей же квартиры. Взял мои чемоданы и провел в комнату. — Вот, все чистенько! Все в чистоте держал! Ты кушать хочешь? Я макароны с твоими любимыми котлетами сделал! Я ходила по гостиной. Все и до моего приезда было заставлено в каких-то старинных вещах. А тут и казалось еще больше. — Ты что-то покупал без меня? — забыв про его вопрос, спросила я. — Да, я вот котика купил, — показал он на красивую фарфоровую статуэтку кота, — вот голубя… Тебе не нравится? — Нет, мне очень нравится! Просто я не ожидала это все увидеть. Раньше же ты не питал любви ко всякому хламу. — Я подумал, что тебе будет приятно, — сказал он. — ты же любишь старину… — Да, мне очень приятно! — Так ты хочешь кушать? Я уже разогрел. Я совсем не знал, что ты приедешь, но почему-то меня тянуло на кухню что-нибудь приготовить… Правильно, что тянуло. Ты в Америке вообще ела? Как я скучала по этому латышскому акценту. Он замедлял и увлажнял его речь. Он всегда казался спокойным. — Ну, есть я не всегда успевала, но от моих любимых котлет не откажусь. Марис быстро забежал на кухню, а я пошла за ним. Кухня казалась очень светлой. Кажется, после моего ухода все стало легче в этой квартире. Вот, он, кажется, купил новые доски для резки продуктов. Без роскоши, это я и люблю на кухне. Если же в гостиной все завалено хламом, то в кухне можно отдохнуть от обилия «старизны». — Ты купил новые принадлежности? — Да, несколько месяцев назад. Я помню, что ты не любишь, когда на кухне роскошь, но одновременно старье. Вот, купил. — А куда дел старое? — Выкинул. — Молодец! Марис поставил передо мной тарелку с едой, положил вилку. — Вилки тоже новые? — Да, решил, что заменю все. Особенно, ты, вроде, говорила, что они тебе совсем не нравятся. — Как ты все запомнил и вспомнил? — Когда теряешь человека на огромное количество времени, начинаешь вспоминать самые незначительные вещи… Ты то по мне скучала? Хоть немного? — Очень скучала. — Правда? — Правда. — Я очень ждал тебя. — Вот, видишь, я приехала! — Я очень рад! — выдохнул он и прижался ко мне. После обеда мы пришли в гостиную и сели на диван. — Плучек, мне передавал письмо. — Что же он там писал? — Приглашает в театр. — Пойдешь? — Наверно, пойду. Особенно, я же осталась без работы. — Даже если бы ты осталась без работы совсем, я бы тебя обеспечивал. — Ну, я же должна что-то делать… — Ну, да… Когда же ты пойдешь? — Сегодня. Они ставят какой-то спектакль. Он пригласил меня поучаствовать. — Неужели они дают тебе роль, а не простое сотрудничество? — Как он утверждал: если я захочу, то они с удовольствием дадут мне роль. — Ничего себе! — Ага… — Тебя довезти? — Давай. Поедем прямо сейчас? — Прямо сейчас? — Ну, я позвоню ему… — А меня ты приласкать не хочешь? — сказал он и провел рукой по моему бедру. — Что, прямо сейчас? — Прямо сейчас, даже звонить никому не нужно! — Да, Валентин Николаевич, это Алёна. — Алёна! Как я рад вас слышать! Так что же? Вы согласны у нас работать? — послышалось в трубке. — Конечно, не все так добры ко мне, как вы, и не смогут принять к себе в театр предателя Родины. — Алёна, это все на бумажках! Люди тебя любят! Я могу ждать вас? — Да, когда мне приезжать? — Прямо сейчас, через несколько минут у нас совещание в вашем кабинете. — В моем кабинете?! — Да, вы же знаете, какую вы должность занимаете. Вам положен свой кабинет. — Ну, я даже не знала… У нас в театре никогда такого не было… Хотя и должности были разные… — Ну, вот и отличие театра Маяковского и Сатиры. Что же… Мы будем вас ждать, если вы опоздаете — не переживайте! Мы все понимаем… Приезжайте, пожалуйста. — Спасибо большое, я скоро выеду. Я положила трубку. — Ну, что? Едем? — бодрым голосом сказал Марис. — Едем! Он помог мне встать. Мы отправились в театр Сатиры. Когда мы ехали, Марис постоянно переключал музыку. С классической на современную и обратно. — Какую музыку ты слушала в Америке? — вдруг спросил он. — В основном их музыку. А что? — Там нет нашей? Разве там нет наших пластинок? — Есть, но их очень быстро разбирают. — Никогда бы не подумал. — Ты соскучился по хорошей музыке? — Не знаю… У нас сложные отношения с Григоровичем… — У вас же было все хорошо? — Ему не понравилось, как я отозвался на счет его балетной постановки… Думаю, что долго я в Большом не задержусь. — А дети? Они уже танцуют? — Скоро пойдут. Андрис скоро закончит училище. Илзе за ним. — Ну, твоя династия продолжается. — улыбнулась я. — Да, продолжается! Через несколько минут Марис открыл мне дверь и я была у входа в театра Сатиры. Он поцеловал меня в щеку и слегка подтолкнул к ступенькам. Перед собой я увидела Валентина Николаевича и еще нескольких артистов из труппы. — Алёна, как мы вас ждали! — воодушевленно сказал он. — Вы совсем не опоздали! Пройдемте в ваш кабинет! Плучек взял меня под руку и повел в здание. Я не смотрела на других артистов. Казалось, что я была первым и единственным врагом народа для них. Может, я ошибаюсь. Я смотрела только на состаренные временем руки худрука. — Алёна, эта пьеса, точнее опера… — Опера? — Да. Он очень новая для нас. Это очень тяжелая работа. Конечно, я хочу, чтобы вы нам помогали морально, физически, очаровывали своей красотой и умом. — Ну, думаю, что с этим я справлюсь. — засмеялась я. За нами шли артисты. Что-то шептали. Тащились за нами и слушали наши разговоры. Пройдя несколько коридоров, мы оказались в моем кабинете, где некоторые артисты уже сидели и ждали. По середине стоял длинный дубовый стол, лежал зеленый ковер, а весь кабинет был застлан солнечным светом. На полках стояли книги, статуэтки, портреты. На стенах висели афиши, новые, старые. Как только я прошла все встали из-за своих мест. Меня это очень напугало. Я резко потеряла лицо. Стала смотреть в пол и боялась посмотреть хоть кому-то в глаза. Мы все сели за стол. — Как все уже поняли, у нас появился новый член нашего коллектива. Алёна, надеюсь, что мы тебя не разочаруем, и тебе будет более, чем приятно и комфортно, работать с нами. — Я тоже на этой надеюсь… — скромно улыбнулась я. Передо мной сидел Андрей. Андрей Александрович… Как он повзрослел… Уже нет этого блеска в глазах, который, хоть какой-то, но имелся. У него изменилось лицо. Изменился взгляд. Он стал мудрее. Все-таки. Уже 40. Он вертел в руках ручку. Кажется, чем-то расстроенный. Он выглядывал в окно и о чем-то думал. Он даже в глаза никому не смотрел. — Я думаю, что мы сейчас обсудим нашу работу. Алёна, вот… — он мне протянул сверток бумаги. — Это пьеса… опера. Я сейчас все объясню. Передо мной лежала пьеса «Трехгрошовая опера» Бертольда Брехта. Смело. Очень смело. Валентин Николаевич рассказал основу пьесы. Кажется, он был очень увлечен этой идеей. — Ну, Алёна, что вы скажете? — в конце спросил он. — Я считаю, что человек, которые это предложил, очень смел по своей натуре. Я вопросительно посмотрела на Плучека. — Это Андрей Александрович предложил! — Мое уважение! А почему не Андрей Александрович ставит? — вдруг спросила я. Нависла гнетущая тишина. — Ну… — попыталась сменить тему я. — Это огромная плита, которую нам нужно с вами обнять… Ой… Все засмеялись. Одна девушка мне сказала: — Можно и обнять, главное, что вместе! — Да, можно и обнять! Плита, которую нам нужно поднять всем вместе. Конечно, эта пьеса очень тяжела для работы. Но… Все невозможное возможно! Я думаю, что хоть нам и будет сложно, но мы сможем сработаться, выработать и показать. Все-таки нет вещей, которые бы театр Сатиры не смог сделать. Все это время я говорила, как загнанный олень. Глаза мои бегали из угла в угол. Все это замечали. Может, даже смягчались, когда понимали, что я немного не уверена. — Когда у нас начинаются репетиции? — С завтрашнего дня! — бодро сказал Плучек. — Ну, хорошо. — Я думаю, что все вопросы мы с вами рассмотрели. Все могут быть свободны. Алёна, оставайтесь на рабочем месте, скоро вам принесут бумаги на подписание. Еще вечером я хочу поговорить с вами о костюмах для это пьесы. Я думаю, что вы меня дождетесь? — Конечно. — Ну, тогда все могут расходиться по своим делам. Не забудьте, что сегодня будет репетиция «Ревизора». До встречи! Все поднялись со стула. Ко мне подошел радостный Шура и обнял меня. — Как я рад тебя видеть! Как я скучал! Я уткнулась ему в грудь и пробормотала: — Я тоже очень скучала! У тебя сейчас репетиция? — Нет, сейчас я пойду на примерку. Я обязательно зайду к тебе! — Замечательно! Я увидела, как из кабинета выходит Андрей Александрович. — Андрей Александрович!.. Он обернулся. — Останьтесь, нам нужно обсудить роль. — Хорошо. Андрей медленный шагом прошел в кабинет и ждал, пока я договорю с Шурой. — В общем, я приду. Ты только никуда не уходи! — сказал Саша, щелкнув меня по носу, и вышел из кабинета. — Присаживайтесь, пожалуйста! — я обратилась к Андрею. — Вы хотели обсудить роль? — переспросил он. — Да, очень. Вы понимаете, что пьеса она не похожа на то, что было раньше в театре? — Понимаю, но что вы хотите сказать? — Я хочу чтобы вы более, чем ответственно, отнеслись к этой работе. Потому что, мне кажется, артисты, которые здесь сидели, совершенно не понимают, что от них хотят. Так как вы имеете главную роль в этой работе и понимаете, что от вас требуют, я попрошу вас всеми способами объяснить артистам. Потому что так работа не пойдет. У них абсолютно пустые и глупые лица. Может, это связано с тем, что формат намного изменен. Так как в театре всегда показывались комедийные спектакли, а может, они просто не могут включиться и понять роль. Я бы хотела, чтобы вы занялись этим. Вам удобно? — Да, но Валентин Николаевич, мне кажется, будет против этого… — Почему же? — Понимаете, я предложил этот спектакль и хотел его поставить самостоятельно. У меня уже был опыт работы. Режиссуры. Но Валентин Николаевич не позволил мне это сделать… — Я же не прошу, чтобы вы ставили. Я прошу, чтобы вы дали толчок остальным артистам. — Хорошо, я постараюсь. Мне очень приятно, что мне выпала такая честь, что вы мне это предложили. Я, правда, не ожидал и мне очень приятно. — Ну, что же вы, это же просто работа. — Понимаете, за несколько лет я столько натерпелся и изголодался по режиссуре, что я сейчас хватаюсь за любую свою роль в этом плане. — Спасибо за сотрудничество. Мы поднялись со своих мест. Он двигался ко мне вокруг стола и говорил: — Мне очень интересна эта роль. Я скомпрометирован «Бриллиантовыми руками» и подобным. Это мой шанс показать, что не только комедийный актер. — Но у вас были и другие драматические роли. — Чтобы «отмыться» от такой сладкой, но очень жестокой репутации, нужно больше работать на таким форматом ролей. Он подошел ко мне и посмотрел в глаза. — Вы единственный человек, которому я смогла посмотреть в глаза этим днем. — сказала я. — Почему же? — Я, кажется, стала бояться советского общества после моего уезда. — Советское общество вас очень любит и очень ждет. Всегда. Зря вы переживаете. — Спасибо. — Алёна… — Что, Андрей Александрович? — Я так вас ждал… Вы простите, что я вам не писал… — Но я же вам тоже не писала, простите, пожалуйста. — Я на вас никогда не обижаюсь… Можно я вас поцелую? Этот поцелуй будет для меня очень важен. Он будет памятью о наших отношениях. Я так истосковался по вам. Надеюсь, что вы не откажете мне в таком приятном подарке… Если его можно так назвать. Я не успела ничего сказать, как он потянулся ко мне и невесомо поцеловал в губы. Очень мягко и нежно. Он задержал поцелуй на доли секунды. — Извините меня. — он стоял лицом к лицу ко мне и как будто чего-то ждал. Он опустил глаза и отстранился. Мое сердце и нервы прошибало током. Все тело донимала сладкая дрожь. Воспоминания внезапно нахлынули и зажгли в легких. — Спасибо вам… — сказал он. Он нервно поправил рукава пиджака и направился к двери. — Андрей… — А? — обернулся он. — Вы забыли… Я указала на стол, где лежал его кошелек и ключи от машины и квартиры. — Спасибо! Всегда их забываю. Он забрал свои вещи и вышел из кабинета. Я стала расхаживать по кабинету. Нужно привыкать к своему месту. Я развалилась на стул и стала рассматривать стены. Были расклеены афиши, фотографии и старые-старые гравюры. Все почти как у меня в гостиной. Даже привыкать не придется. Целый день я и занималась тем, что ко мне приносили бумаги на подпись, спрашивали о постановках, о костюмах. Приходили артисты и спрашивали разные тонкости. Как и было обещано, Плучек пришел ко мне вечером. — Добрый вечер, Алёна. Вы уже привыкли к своему месту? — Да, присаживайтесь, пожалуйста. Валентин Николаевич разложил передо мной эскизы. — Пока что вот так! Мы рассматривали рисунки, обсуждали, что можно убрать, что можно добавить, а что можно вообще полностью изменить. — Я хотела у вас спросить… — Что? — Почему вы не разрешили Андрею Александровичу ставить спектакль? — Ну… — замешкался он. — Понимаете, Андрей хороший артист, но комедийный. Измученный второсортными комедиями и песенками. «Трехгрошовая опера» очень тяжелое произведение… — Но, извините, в пьесе есть также песенки и тому подобное… — перебила его я. — Есть, но к чему я клоню… Мне кажется, что товарищ Миронов не справился бы с таким произведением. Я взял эту пьесу под свой контроль. — Но поймите же, это выглядит с вашей стороны очень странно, будто бы вы из ревности к своему месту не дали ему эту работу. — я его подловила. — Нет, я все объяснил так, как это и является. Он лгал. — Я очень переживаю за пьесу. — А за Андрея? Мне кажется, что вы очень плохо поступили, не рассказав ему причин. Он хороший артист и талантливый режиссер. Я бы на вашем месте подумала о его кандидатуре. — Я вас понял. Я могу идти? — Ну, зачем же вы меня спрашиваете? Вы можете уходить, когда вам вздумается. Плучек засмеялся, взял все эскизы и направился к двери. — Алёна, рабочий день скоро закончится. Вы можете собираться. — Да, я знаю, спасибо. Я собрала свои вещи и вышла из кабинета. По коридору шел Шура и Андрей. — Алёнка! — крикнул Ширвиндт. — Вы домой? Они кивнули. — Понятно. — Как твой первый день? — спросил Шура. — Вроде ничего. Пока все в системе. — Надеюсь, ты расскажешь нам о жизни в Америке? — Обязательно, что вам рассказать? — Хоть о чем! — Ну, в основном я ходила на работу. — Какие там ученики. — По крайней мере у нас в академии были очень тихие и способные. — А чем ты занималась в выходные? — Выходила на балкон своей шикарной квартиры и наблюдала за утренней Америкой. — улыбнулась я. Шура мне что-то рассказывал, когда мы шли по коридорам, а Андрей шел сзади и слушал. Молчал. Когда мы стояли на крыльце, Шура мне сказал: — Если бы не ты, мы по померли от скуки. — Если бы не вы, я бы точно потерялась в этих коридорах. Мужчины засмеялись. — Ты очень изменилась. — сказал Саша. — Вы тоже. — Не намекай на то, что я потолстел! — крикнул Шура. — Нет, я намекаю, что Андрей стал намного меньше, стоя рядом с тобой. Андрей залился смехом. — Андрей, а ты похудел? У тебя стало очень худое лицо. — Спасибо, я стараюсь. — отдышавшись сказал он. Пока мы стояли, через несколько минут подъехала машина. — Марис приехал… — констатировал Шура. Андрей оглянулся и сразу посмотрел на меня. — Приехал, ну, пока, парни! — Пока-пока. — сказали они. Я пошла к машине и чувствовала, как взгляды Шуры и Андрея прожигали мою спину. Приятно, черт возьми. Я села в машину. — Привет, как первый день? — спросил Марис. — Пока, вроде, все хорошо. — сказала я и захлопнула дверь. — Как коллектив? — Пока не показали свои лица. — Ну, с первой репетицией покажут. Когда, кстати репетиция? — Завтра утром. — Ну, вот… До дома мы ехали в молчании. Он снова переключал музыку, вздыхал и выключал вообще. — Спой сам. — Сам? — Да, ты же хорошо поешь! — Ну-у-у… — Давай! — Ты в этом уверена? — Полностью! — Сто тебе спеть? — Из моего любимого! — Пугачеву? — Можно и Пугачеву! Вдруг он запел. — Старинные часы еще идут… Старинные часы — свидетели и судьи. Когда ты в дом входил, они слагали гимны, Звоня тебе во все колокола. Когда ты не сумел меня понять, Я думала — замрут все звуки во Вселенной, Но шли мои часы торжественно печально, Я слышала их поминальный звон. Жизнь невозможно повернуть назад, И время ни на миг не остановишь. Пусть неоглядна ночь и одинок мой дом, Еще идут старинные часы. Жизнь невозможно повернуть назад, И время ни на миг не остановишь. Пусть неоглядна ночь и одинок мой дом, Еще идут старинные часы. Когда ты уходил, такой чужой, Амуры на часах сломали лук и стрелы. Часы остановить тогда я не сумела, Как не смогла остановить тебя. У него бархатный голос, который успокаивает. Через несколько минут он аккуратно доставал меня из машины и унес в квартиру. Я, конечно, как маленькая, сделала вид, что сплю. Он отнес меня в кровать, снял верхнюю одежду и лег рядом. — Спокойной ночи… — прошептал он. — А я не сплю. Он вздрогнул и спросил: — Я тебя разбудил? — Нет. Я не спала. — Хитрюга. Так… А почему Плучек тебе роль не предложил? — Мне кажется, мы поняли друг друга, что я пока буду только ставить и помогать в других каких делах. — Ты ведь будешь еще играть? — А что? — Нет, просто спросил. Я думал, что ты без сцены жить не можешь… — Не могу, но нужно подготовиться морально. — А-а-а. Чтобы быть готовой морально, нужно хорошо спать! — Спокойной ночи? — Спокойной ночи! Он поцеловал меня в лоб и отвернулся к стене. Как странно. Целую ночь я думала об Андрее. Об этом поцелуе. Что это? Прощание. Грусть? Что я должна была сделать? Он с такой надеждой на меня посмотрел. Какой этот поцелуй был нежный. Как я по нему скучала. Каждый раз когда думаю, когда вижу, пробирает дрожь по телу. Хочется взять его с собой и убежать. Даже если он не хочет.