Вечная весна.

Володя и Мир!Труд!Май!

Я шла в гримерку Андрея. Сегодня утром я узнала, что он не успел поесть. После очередной пьянки. Мы уже несколько недель как в Москве. Иногда пытаемся встречаться, но наше общение, чаще всего, заменяется телефонным и встречами в театре. Я постучала в дверь его гримерки. — Да, да? Передо мной открылась дверь. Он стоял. Широко улыбнулся и обнял меня. Оделся в какой-то невероятный костюм. Серая водолазка, черный костюм, аккуратно причесанные волосы, которые уже потихоньку стали отрастать. — Чего такое тащишь? — спросил Андрей, указав на мои руки, загнутые за спиной. — Тебе покушать. — Правда? — поднял брови он, будто совсем не ожидал. — Правда. — я протянула ему коробочку с бутербродами и кефир. — Ты ведь из-за своих пьянок и поесть не успеваешь! — грозно сказала я. Андрей положил еду на стол и нежно обнял меня. — Я тебя люблю! — выдохнул он. — Ну, чего ты? Это же просто еда… Я мягко отстранилась от него и подошла к окну. — Это забота, от которой мне очень приятно. Которую я никогда не получал. Спасибо тебе. — закрывая дверь, сказал он. Мне стало его очень жалко. Хотелось, как маленького мальчика, обнять его и целовать до чего дотянусь. Хотелось пожалеть его и никуда не отпускать от себя. — Ты ешь. У нас скоро репетиция. — смягчившись, сказала я. — Хорошо. Я когда был в твоем кабинете… — Что ты там делал? Он прижался ко мне со спины. — Ждал тебя, но не дождался. Тебе звонил Володя Высоцкий… У вас есть отношения? — спросил он и через мое плечо заглянул в глаза. — Андрей… Ты ужасный ревнивец! Никаких отношений! — кокетливо сказала я. — Ну, что досталось — то досталось. Я же не виноват в том, что ты так притянула меня к себе, и я никому тебя не хочу отдавать. Андрей обхватил ладонями мои плечи и поцеловал в макушку. — Зачем же он тебе звонит? — Не знаю, может, что случилось… У нас с ним хорошие отношения, мы всегда помогаем друг другу, когда что-то происходит. Перезвоню ему позже. Немного. После репетиции. Ты теперь будешь спрашивать про всех мужчин, которые меня окружают? — Ну, ты же теперь при мне не заигрываешь с мужчинами. — Заигрываю там, где тебя нет! — Тогда я теперь буду с тобой постоянно! — засмеялся он. Я глянула в окно. Может, все-таки позвонить Володе. Не могу сказать, что появилось какое-то странное предчувствие, но стало почему-то боязно. — Андрюша… — М? — он снова поцеловал меня в макушку. — Что? — Пойдем, я позвоню Володе. — Пойдем. Мы шли по коридору. Уже за несколько метров я слышала, как мой телефон разрывается. Может, что-то плохое. Мы давно с ним дружим. Он почти помог мне выстроить карьеру. Я ему очень благодарна. — Да? — Алёна. — я услышала голос полного мучения. — Приезжай, пожалуйста! — Что случилось? — Мне плохо! Приезжай… Он хрипел. Он тяжело дышал. Стонал. Никогда. Никогда я не слышала его таким измученным. Я положила трубку и посмотрела на Андрея. — Что случилось? — тихо спросил он. — Я должна уехать. — К Володе? — Андрей осел. Испугался. Замер. — Что с ним? Я не верила, что могло быть что-то плохое. Я решила, что Володя пошутил. — Он, наверно, шутит… — нервно сказала я. Звонок. — - Алло? — я похолодела. — Алёна, приезжай. Я не могу больше! — Володя, я еду, еду. Что с тобой? — Все тело ломит! Грудь болит… Голова… — Я еду, Володенька! Я взяла с собой сумку. Андрей ошарашенно смотрел. — Нужно чем-то помочь? — вдруг спросил он. — Скажи Плучеку, что я не смогу прийти, но не говори из-за чего. — Хорошо. Я вылетела из театра Сатиры. Завела машину и прямиком поехала в квартиру Высоцкого. Я постучала. Никто не открывал. — Шутник… — устало сказала я. — Открой дверь. Тишина. Я вспомнила, что у меня оставались ключи от его квартиры.Я открыла дверь, тихо зашла. — Алёна? — услышала я слабый голос. Я пошла на звук и оказалась в спальне. — Володя? Как ты? Что с тобой? — Сейчас уже лучше… Он лежал на кровати и держался за грудь. — Что с тобой? Я села рядом с ними и положила ладонь на его руку. — Грудь болела. Сильно. Сейчас все лучше… Извини, что я вызвал тебя. Я не знал, кто мне поможет, кроме тебя. — Где Марина? — Только не говори ей ничего, пожалуйста… Пусть она думает, что все хорошо. — Но ведь не хорошо… — У меня такое было. Оно пройдет. — Ты ел? — Нет. Я целое утро лежал. Не смог встать. — А есть что покушать? — Нет. — Хочешь, я тебе суп сварю? — Хочу… — улыбнулся он. — Только… — Что? — Переведи меня, пожалуйста, в гостиную, на диван. Там легче. — Хорошо. Я помогла ему встать. Ноги не держали. Он с трудом опирался руками о что-то. Я еле донесла его до гостиной и уложила на диван. — Спасибо… — он тяжело выдохнул. — Хочешь радио включу? — Давай. — чуть бодрее сказал он. Пока я настраивала радио, он спросил: — Алёна, а можешь только бульон? — Конечно! Я увильнула на кухню, были все ингредиенты для куриного супа. Пока я готовила ему суп, слышала, как он тихо подпевал. Слабым стоном подпевал. От грозного и хриплого голоса Высоцкого ничего не осталось. Меньше чем через час суп был готов. — Все готово! Ты просил только бульон, но я решила, что ты должен поесть курицу. — сказала я, когда несла ему полную тарелку супа. — Сам сможешь поесть? Он опустил глаза. — Ты извини меня… — тихо сказал он. — За что же? — я положила суп на стоящую рядом табуретку. — Я вызвал тебя с работы, заставил готовить бульон, а сам сделать ничего не могу. Извини. Ему горько было признаваться, что он беззащитен. Не хотел ввязывать меня в свои проблемы. Ему было стыдно. Я спокойно стала кормить его с ложки, придерживая за шею. У него даже руки не держались. Дрожали. Он сам дрожал, как осиновый лист. — Спасибо. — сказал он, когда тарелка была пуста. — Ты очень вкусно готовишь. — Легче стало? — Да. Он замешкался. — Как у тебя… с Марисом? — спросил он. Ему было стыдно спрашивать у меня об этом. Он переживал. За меня. Наши проблемы кажется, сближали всегда нас. Он часто приезжал ко мне в Америку. У него были гастроли, он забегал ко мне. Узнавал, как у меня дела. Что-то привозил из России. Привозил пластинки, которые я так любила. Пел мне, когда я лежала пластом на кровати из-за повальной болезни. — Все нормально… — Вы живете с ним? — Нет. — Как же? — У него ведь жена. — Он же собирался… — Не все могут ждать… сколько… шесть или семь лет, а может даже восемь, я сама путаюсь. Я его не сужу за это. Я бы тоже не выдержала. Точнее не выдержала. Я плохой человек, да? — Нет. Ты мудрый и понимающий человек. Со своими тараканами, но очень хорошая. В тебе даже качеств плохих нет. — Есть. — Ну, вспыльчивая. С кем не бывает. — И не только… — Ну… Больше не знаю в тебе плохих качеств. — Злопамятная. — Все люди злопамятны. — Вредная. — Это у тебя не отнять. Но разве… это ужасно? Не может ведь человек состоять из плохих качеств. — Не может, правда. — А как с Андреем? — Все хорошо. — Вы с ним часто вместе? — Ну, как сказать… А зачем ты интересуешься? — Хочешь правду услышать? — Хочу. — Марис — очень хороший человек. Очень! Но не для тебя он. Как-то не сходитесь вы. — Да, он хороший… Почему не сходимся? — Вот, смотришь на пару, а они вот… Подходят друг другу. Это видно. А у вас нет такого ощущения. Вы как будто из разных миров. Хотя я знаю, как ты к нему нежно относишься. Как нежно ты его любишь. Но с Андреем тебе, правда, лучше. Хоть не все гладко, как с Марисом, но все равно… — Я поняла. — Я не хотел тебя огорчить… — Ты меня совсем не огорчил. — Я вижу твои глазки. Ты расстроилась. Ты точно любишь его? — Наверно. — Ты сомневаешься? — Я могу влюбляться в людей, не как в предмет воздыхания, а как в хорошего человека. Не всегда могу определить, как я влюбилась. — Алёна, ты любишь только одного человека — театр. И все. — Да, он мой друг, враг, самый страстный любовник. — Это точно. — Володя! — громко крикнула я. Он испугался. Я указала на флакон с жидкостью, которая стояла за диваном, на маленьком столике. — Что это? — Ты знаешь, что это… — грустно сказал он. — Когда ты это принимал? — Несколько дней назад. Мне было плохо. — Володя, давай мы это все выкинем… И эти флакончики, и алкоголь, и все остальное. — Хорошо… Но… будет тяжело… — поднял глаза он и заглянул мне в глаза. — Мы вытерпим. Я буду каждый день приходить, проверять тебя и готовить бульон. — Хорошо. — он улыбнулся. Я собрала все, что было в его квартире и убрала в коробку, которую я отправлю в мусорку. Главное — хорошенько запрятать. Чтобы не нашел ни он, ни кто-то другой. — Володенька! — Что? — Я пойду? — Ты ведь придешь еще? — Конечно, я же говорила. — Хорошо. Извини меня еще раз… — Дурак ты, Вова. — Я знаю… Я вышла из его квартиры. Забросив все флаконы и пузырьки куда-то в лес, я выехала в театр Сатиры. Я тихо прошла за кулисами. Остановилась. Актеры репетировали новую роль. Андрей с сосредоточенным лицом читал сценарий. Я тихо прошла к нему и положила руки на плечи. Он вздрогнул и резко повернулся. — Как? Что с Володей? — Уже лучше… Ему было очень плохо… — Он ходил в больницу? — Нет. — А Марина где? — Он не сказал. Только, пожалуйста, не говори никому, что ему было плохо. — Хорошо. Сейчас же ему лучше? — Конечно. Как роль? — Пустая… Наверно, не буду ее брать. — Ты поел? — Да, спасибо большое! — Слава Богу. — Пойдем ко мне в гримерку. — Зачем? — Ну, просто… Поговорим. Здесь не очень хорошо о чем-то говорить… Везде есть уши. — Андрей указал за кулисы, где стояли молоденькие артистки, которые не хотели, чтобы Андрей имел кого-то на любовном фронте, и пытались его любыми способами заполучить. И честными и нечестными. — Боишься быть зацелованным и изнасилованным? — улыбнулась я. Мы шли на мужские этажи. — Не боюсь. — засмеялся он. — Мне не очень нравится, когда девушки так активно за мной ухаживают. — Брать легче. — Так неинтересно! Такие на один раз. Я очень плохо сейчас сказал, да? — Нет. Ты правду сказал. — Я сказал, как потребитель… — Нет. — Правда? — Правда. Мы зашли в его гримерку. — А где твои коллеги? Как я заходила, ни разу не видела, чтобы его соседи по гримерке сидели с ним. Либо он один, либо никого. — Они работают. В отличии от меня. — засмеялся он. Андрей сел на диван и позвал меня на колени. Я удобно села и обняла его, прижавшись к груди. — Ой, Алёна, я познакомился с такой девушкой! Красавица, умница! — И кто же она? Кого мне набить? — Бить не надо. Люда Гаврилова. Ты, наверно, знаешь ее. — Где она работает? — В нашем театре. — А… Я отстранилась от Андрея. — Что ты? — Ничего. — Я тебя обидел? — Нет. — А что же ты? Конечно, мне было не очень приятно это слышать. Он часто рассказывал о своих пассиях. Не только мне. Ему нравились реакции женщин. Он не наглец и не поганец. Он настоящий мужчина. Настоящий мужчина любит всех женщин. Может, меня это даже привлекает в нем. Хотя ревность дает свои корни. Он получал удовольствие от общения с женщинами. Любил всяких — тощих, толстых, известных, плохих и хороших. Он всех людей любил. — М? — потрепал он меня за талию. — Я думаю насчет нового спектакля. — Какого? — «Тени». — Так?.. — Может, тебе его поставить? — Алёна, но я же совсем не умею. Особенно… Думаешь Плучек даст мне его ставить? — Не Плучек, а я. — Ты слишком уверена во мне… — Да, потому что знаю, что ты справишься. Хочешь, можем повременить? — Давай. Я очень рад, что ты мне это предложила. Это огромная честь. — Какая честь? — Ну… ты… мне… — затушевался он. — И что же? — Не каждый получает такие предложения от тебя… Я его поцеловала в лоб. Он сжал мою талию и коснулся губами моих губ. — Я услышала веселое стихотворение. — Какое? — В январе уже тепло, И пускай мороз, но солнце Посылает божий стронций На оконное стекло. Прижимаюсь лбом к стеклу, Рожей радуюсь теплу! Андрей заливисто засмеялся. — Что за автор? — Геннадий Шпаликов. — Нужно будет почитать… А еще?.. — он ждал, хотел, чтобы я еще рассказала. — Давай, поедем отсюда… — Давай. Он отвез меня на своей машине. Пока мы ехали он допытывал меня, чтобы я рассказала стихотворение. Я читала ему Пушкина, Пастернака. Он просил еще и еще. Мы стояли у моей двери и целовались. Он прижимал меня к двери и водил ладонями по телу. От бедер до груди. Вот его рука на моей шее. Он отстранился. — Там кто-то есть… — зажимая свои красные губы, сказал он. — Наверно… Марис. — Я тогда… поеду… Я притянула его к себе за воротник и поцеловала. Он жадно хватал своими губами мои губы, трогал мою грудь и нежно царапал пальцами шею. — Пойду… — сказал он. Такого отчаяния я еще никогда не испытывала, пока смотрела, как его фигура удаляется. Он несколько раз поворачивался, махал мне рукой и улыбался. — Ладно… Я открыла дверь. Теплый воздух ходил от комнаты к комнате. Солнечный свет заполнял коридор. Все остальное пространство было темное. Окна были завешаны шторами. Я тихо прошла на кухню. Слышалось скворчание на сковороде. Я аккуратно оперлась на дверной проем и увидела Мариса. — Марь? — Привет. — улыбнулся он. — Какими судьбами? — я прошла в комнату. — Приехал тебя проведать, ты не рада? — Рада. — грустно сказала я. — А чего такая печальная? — Я рождена печальная. Меня ничего не радует. — Даже твои любимые котлеты? — Рыжие? — Рыжие. Марис подошел ко мне и обнял. — Как у тебя дела? Уткнувшись в его грудь, я пробормотала: — Все хорошо. Как твои дела? — Нормально. Тебе звонил утром Высоцкий. — Ты давно здесь? — Да, с утра. Я думал, что ты приедешь раньше. Где ты была? — Я гуляла. — С кем? — Ну, почему сразу «с кем», одна. Я люблю гулять одна. — я стала оправдываться. — Да… С Мироновым значит? Он вернулся к плите. — Как дети? — Андрис скоро будет поступать в театр. Надеюсь, что возьмут Большой. — Большой — адово место. — Я знаю, но он мечтает туда попасть. — Как у вас с Григоровичем? — Пока все тихо. Надеюсь, что наши с ним отношения не повлияют на работу Андриса. — Как Илзе живет? — Учится. Скоро у них будет спектакль. Забыл, правда, какой балет. — засмеялся он и аккуратно посмотрел на меня. — Ты очень красивая. — Спасибо. Я прошла в гостиную. Увидев конверт с маленькой запиской, я развернула ее и села на диван. «Марис, надеюсь, что вы не откажете мне в встрече… Бр. Г.Л.» — Марь? — крикнула я ему. — Что? — А кто тебе такие пылкие записки отправляет? Марис подошел ко мне, обнял сзади, посмотрел на записку и изрек: — Да, это так… Шутки… — И когда же вы с ней встретитесь? — Не знаю… Она уже давно планы на меня имеет. — Так… кто же это? — Угадай. — мило сказал он и уткнулся мне в шею. — Бр. Г.Б. Марис?! Ну что… что ты? Соблазняешь дочку генсека? — Ну, это не я. — засмеялся он. — Это она пытается соблазняться. — Извращенец! Фу, таким быть! — Я не виноват… Это же хорошо, когда имеешь таких властных покровителей. — он, взяв меня за плечи, повернул к себе. — Ты еще и в своих интересах! — Ну, она ведь сама! — он улыбнулся. — Я спать хочу… — Рано ведь еще… — Я утомилась. — А есть будешь? — Не-а. — Ну, ладно. Пойдем спать. Мы перешли в спальню, я разделась, Марис бесстыдно за мной наблюдал. Я легла на кровать. Он аккуратно лег рядом и прикрыл меня одеялом. Сразу я почувствовала на своей пояснице ладонь, которая аккуратно водила из стороны в сторону. Он одним движением подвинулся ко мне и прижался, целуя меня в щеку. Я мило перевернулась на живот, не позволяя целовать себя. Он сел на мою задницу и расположил свою руки мне на плечи. «Я могу влюбляться в людей, не как в предмет воздыхания, а как в хорошего человека. Не всегда могу определить, как я влюбилась.» И кого же я люблю, как предмет воздыхания? А кого люблю, как хорошего человека? Я, правда, не всегда понимаю. Марис целовал мою спину и проникал руками к моей груди. Он тяжело выдыхал латышские слова. Не понимаю, что он говорит мне ночами, которые мы проводим с ним вместе. А он сам мне не говорит. Только смеется. Посреди ночи. Точнее уже утра. Я проснулась от телефонного звонка. Пять часов утра. Кого так волнует мое внимание? Мариса уже не было. Я подбежала к телефону и услышала хриплый голос: — Мир! Труд! Май! — Андрей? — Да, с праздником тебя! — Тебя тоже! Я по тебе скучаю. Я села на пол в ожидании долгого разговора, какие он устраивает по утрам. — Пойдем сегодня на первомайский парад? — Пойдем! Он засмеялся. — Я тебя разбудил, да? — Почему? — У тебя голос сонный. Я думал ты уже не спишь. Обычно ты в это время всегда просыпалась и бодрствовала. — Бессонница мучила. — А-а-а. Ну, я выезжаю за тобой? — Рано ведь! Парад только через несколько часов… — Мы погуляем у Кремля. — Хорошо, приезжай. — Только не одевайся… Я сам тебя одену. Я его встретила так, как он пожелал. Начал страстно меня целовать прямо на пороге, там же и «выдрал всю глупость», как он часто говорил про меня. Я одела черное платье с вырезом на бедре. Когда я вышла в прихожую, он ошарашенно смотрел. — Ты в этом пойдешь? — поднял голову он на меня, когда сидел на табуретке и входа. — Да, тебе не нравится? — Мне очень нравится! Но я не позволю, чтобы это увидел кто-то еще! — Ну, на меня вся страна смотрит. — А тут не вся страна! Так! Андрей подошел ко мне и провел пальцем по бедру, которое оголяло платье. — Ты сейчас одеваешь брюки или зашиваешь этот разрез. — Андрей! — Что?! Быстро! Я обиженно ушла в спальню. Оделась в брюки и в бежевую блузку, с расстегнутыми верхними пуговицами. Он ждал меня на пороге. — Вот это хорошо! Вот так лучше! Я подошла к нему. Андрей посмотрел на мою грудь, которая была немного раскрыта и начал застегивать пуговицы. — Андрей! — я стала канючить. — Чего?! Я не позволю, чтобы твое тело видели другие мужчины! Он застегнул все пуговки и подтолкнул меня к выходу. Я закрыла дверь. Андрей посмотрел на часы и сказал: — Вот видишь, даже времени не осталось, а ты переживала. Поехали быстрее, а то опоздаем. Мы уже были у Кремля. Прошли. Уже стояли зрители. Через пять минут начался парад. Звучали песни, проходил строй. Менялись люди. Цвета заменяли друг друга. Песни сменялись. Менялись рисунки. Проезжали машины, которые везли на себе портреты великих политических деятелей. Раздавались аплодисменты. Поднимались флаги, красные ткани, ленты. Знаменитое «Брежневское» приветствие. Выступали гимнастки, выступали дети. Выступали народные хореографические и вокальные коллективы. — Знаешь… — шепнул Андрей, — Гордость за свое Отечество появляется во время таких парадов, таких песен, а потом почему-то пропадает. — Тише, малыш! Ты бы еще рядом с генсеком сказал. Андрей засмеялся. — У тебя разве не так? — Так… — улыбнулась я. — Мне так нравится, когда ты называешь меня малышом… — мило улыбнулся он. Он придерживал меня за талию. Аккуратно прижимался со спины и постоянно что-то говорил. Я не слушала, что именно он говорил. Слушала его хриплый голос. Чувствовала его руки на своей талии. Во время песен он покачивал меня из стороны в сторону. Я прижималась к нему все сильнее и сильнее. Андрей все смелее прижимался ко мне и обнимал. Даже иногда целовал в щеку. — Не боишься, что поймают? — Не боюсь. Я уеду вместе с тобой и больше ни с кем общаться не буду! — Как маленький! — засмеялась я. — Когда я рядом с тобой, мне всегда 9 лет. Я засмеялась и поцеловала его в губы. — Нельзя целоваться. — шутливо сказал он и прижался губами к моей щеке. — Что же о нас люди подумают? — Подумают, что мы невероятно счастливы! — Хорошо сказано. После парада мы поехали ко мне домой. Он перебирал книги в моей библиотеке, а я слушала пластинки. — Маленькая! — Что? Я пришла к нему. — Помнишь эти книги? Он показал мне книги, которые сам как-то в третьем классе покупал мне. — Помню. — я улыбнулась. — Это мои? — неуверенно спросил он. — Твои. — Не думал, что ты их сохранила. — Ну, я ведь не животное… — Да… — грустно сказал он. — Что ты? — Все могло быть по-другому… — Могло… Но если так случилось, значит, так должно было случиться… — Почитаем? — Давай. Мы легли на кровать. Я лежала на нем, он держал в руках книгу и читал. Я жалась к нему, он гладил одной рукой по голове и своим хриплым голосом четко и эмоционально проговаривал слова. Не выдержав, я заснула прямо на нем.