Фальшивка

      Чимин упал на кафель в ванной комнате, набивая сплошной синяк на правой половинке ягодиц и неудачно выкручивая запястье. Горло першило адски, ещё больше жгла внутри горечь от подступающего желудочного сока и желчи. Чимину было страшно от осознания своей никчёмности, от боли и ломоты в теле, особенно при виде крови в унитазе. Ко всему этому подключился нос, не выдержавший напряжения от потуг выблевать остатки пищи, отчего и пошла кровь из двух ноздрей.       Густая алая масса оросила губы, стекала вниз по подбородку и руке, что пыталась прикрыть этот поток. Она капала на доселе чистую рубашку и далее, пачкала пол большими кляксами, что превратились в разводы. Кровь вместе с большими крупными слезинками смешалась в странную гамму из красных оттенков, тревожа разум.       Ванная комната пропиталась запахом свежей крови и освежителя воздуха с хвойной отдушкой. На пухлых пальчиках красовались ободки от зубов, на двух из них висели длинные ниточки слюны, которые приходилось вытирать об многострадальную рубашку. Чимин хлопал длинными ресницами, которые, к счастью, отросли, не очень осознавая, где он находился и почему было так плохо. Его сильно клонило в сон, буквально до того, что его начинало шатать из стороны в сторону и слипались глаза.       Ему уже не было мерзко, ему было никак, только внутри всё клокотало и требовало внимания, взрываясь уродливыми фейерверками и жаждой достичь чего-то. Омега кое-как встал на ноги, продолжая шататься, как колос пшеницы в ветреную погоду. Опустил стульчак и крышку унитаза, присаживаясь сверху и набирая побольше бумаги, чтобы вытереть кровь. Кровотечение, к большому счастью омеги, остановилось, мусорное ведро было переполнено из-за того, что периодически приходилось вытирать пальцы от слюны.       Он несколько минут пялился в одну точку, пытаясь вернуться в реальный мир или запустить мыслительный процесс, что получилось не с первого раза. Сердце билось ужасно быстро, изнурённое такими потугами, горло першило и требовало жидкости, с двух сторон губ образовалось несколько ранок, что пощипывали.       Чимин довёл себя до ручки и точки невозврата, он и сам заметил это, но отказаться от этого не мог. Погруженный в рутину из очищения желудка, часовых тренировок до боли и слёз, беспокойного сна и нервных срывов при виде цифры на весах.       Приближалось лето, а с ним и возрастало помешательство омеги. Ему нужно было вернуться в школу, от одного слова хотелось блевать и сыпать проклятья на свою никчёмную жизнь. Здравый рассудок уходил вглубь, особенно в приступах паники, когда ему казалось, что тело уродливо-сморщенное и пухлое смотрело на него из зеркала, а перед глазами был чужой отвратительный смех.       Он не хотел говорить ни с кем, боясь обидеть или задеть, маму или Тэхёна. Погрузился в мир интернета и детских грёз, в котором он наконец стал идеальным, а школьные нападки и издёвки превращались в зависть.       Омега тяжело вздохнул, поднимаясь на ноги и закусывая губу, быстро почистил зубы мятной пастой (со вкусом яблока он выбросил уже давно). Затянул завязки на мусорном пакете и бросил рубашку в стиральную машину, протёр пол влажной тряпкой и вынес её на балкон, чтобы та высушилась. Всё как обычно.       Чимин бросил короткий взгляд в зеркало, смотря на отросшие волосы, но не имеющие какого-либо блеска или здорового вида, на бледно-серую кожу и круги под глазами, на изнурённое и ни капли не здоровое тело, с слегка торчащими рёбрами и острыми ключицами.       Он выглядел как человек из Освенцима, а не утончённая омега, коей хотел стать. Сейчас без пелены перед глазами он видел это, пока его живот вновь не наполнялся пищей. С абсолютно отсутствующим взглядом Чимин пошёл в свою комнату и натянул огромную футболку, провожая взглядом телефон.       Альфа продолжал ему звонить, от этого становилось одновременно хорошо и плохо. Безмерная радость потому что его помнили и не осуждали, продолжали извиняться и спрашивать о самочувствии и горечь того, сколь ужасен был он для своего истинного. Никчёмное подобие человека, отвратительная смесь, схожая на блевотину, которую он смыл в унитаз.       Тэхён прислал ему очередную фотографию своего преподавателя (хотя говорил, что тот попал в кадр случайно), и, прикрывал свою влюблённость картинками собак и кошек. Отношения испортились со стороны обоих из-за недомолвок и тайн. У Тэхёна что-то явно было с преподавателем, но своему лучшему другу он об этом не говорил, Чимин же умалчивал о том, чем занимается.       Хотя кричать о помощи хотелось нестерпимо… Близкие почему-то закрыли на это глаза, как и сам Чимин, будто его вид был нормой, а ночные боли и приступы паники самыми обычными вещами.       Близилось лето, возвращался Тэхён, а Чимин впервые за долгие месяцы решил выйти на улицу днём, перед этим осушив литр воды, замазав губы лечебным бальзамом и растерев крем по каждому пальцу. Вынул несколько пакетов с спрятанным мусором, натянул на голову кепку и просто пошёл не глядя, стараясь не дрожать от, казалось бы, обыденных вещей.       Улице, по которой шёл Ёнджун…       Ёнджун выглядел беспечно, ухмыляясь чему-то своему, листая ленту в своём смартфоне. На нём была большая куртка горчичного цвета, огромные и ужасающие ботинки с шипами и, самое главное, бита, которую он крепко держал в руках. Его волосы были выкрашены в красный цвет, под глазами красовался большой синяк, и костяшки пальцев кровоточили, плохо забинтованные.       Чимин так и застыл с пакетом мусора в руке, борясь с приступом неконтролируемого страха и холода, укутавшего всё его истощённое тело. Страшно. Страшно. Страшно. Ёнджун присел на корточки возле его соседа, из-за чего пёс начал лаять и пытаться сорвать с себя цепь, чтобы вгрызться в тело чужака. Тот материл его так же громко, выглядя, как озлобленное животное, и мерзко отхаркивал слюну, цепляясь искалеченными руками за стальные решётки, смутно напоминающие забор.       В какой-то момент омега смог найти мысленную опору, вцепившись за неё всеми конечностями и вынырнул из омута страхов, ступая в противоположную сторону от его ночных кошмаров. Мир, казалось, медленно тлел перед глазами, пуская в глаза дым, забивая всякие запахи, вынуждая хватать ртом воздух в надежде отыскать спокойствие и возможность дышать полной грудью. Пак шёл пошатываясь, будто утерял все силы, сдерживая подступающий к горлу позорный комок из рыданий.       Ёнджун был диким зверем то ли злым на жизнь, то ли больным бешенством, кусающим всех неугодных ему людей, омываясь чужими страданиями и подпитываясь ими.       Чимин в угоду ему ревел, отходя всё дальше и дальше от дома, вытирая рукавом свои слёзы и сопли. Каждую секунду в его голову приходили различные мысли, противоречивые друг другу, что будто сорвались с цепи, сидя в уголке его тёмной комнаты. Он хотел мстить, а после простить, уйти из школы или вернуться в неё более красивым, ударить альфу чем-то особо тяжёлым, изувечить его красиво-мерзкое лицо, отпустить прошлые обиды.       Омега и сам не понял, как дошёл до магазинчика, в котором работал Юнги, стоя в нескольких метрах от входа, и продолжил шмыгать носом. Мог ли он попросить своего истинного? «Наверное, мог», – думал Чимин, присаживаясь на лавочку, продолжая смотреть за тем, как альфа бегал из стороны в сторону, помогая какой-то бабушке приобрести продукты.       Юнги был добрым, честным и преданным, оттого омежье сердце укутывалось теплом и радостью, что такие люди всё ещё существовали. Альфа помог бы ему, но Пак не собирался просить, просто оттого, что не хотел портить ему жизнь, усложнять её, влезать в чужую повседневность со своими проблемами. А самое главное то, что Чимин хотел выбраться из этого самостоятельно, чтобы когда-нибудь зайти в этот магазин без сожалений, отпустив свои обиды.       Чтобы улыбаться так же искренне, как и Юнги.       Чимин ещё более получаса просто смотрел на работу альфы, на то, как он устало выдыхал после очередного клиента и тёр пальцами глаза. Это успокаивало его, давало собраться с мыслями, он медленно и верно приходил в себя, обнаружив, что сжимал пальцами пакет все это время, не замечая этого.       Как только Юнги ушёл в подсобное помещение, Чимин уже решил, каков его дальнейший план, загораясь этим, заряжая себя желанием действовать. Больше восьми месяцев омега жил как затворник, боясь выйти наружу, убивал своё здоровье и щупал слегка отвисшую кожу на животе, будто та была причиной его боли.       Озарение, окатившее его ведром ледяной воды, проснулось по иронии судьбы из-за лица его страданий. Ёнджун всегда терпеть не мог Чимина, просто потому что он был пухлым, страшным, хорошо учился и сидел в глубине класса, боясь неправильно посмотреть или громко задышать. Он не делал буквально ничего плохого, лишь жил обычной жизнью полной омеги, за это получая ведро краски на голову, вечные подколы и толчки в спину.       Ёнджун на самом-то деле был обычным псом со стадом баранов, пляшущих под его дудку. Сильный только рядом с глупыми приспешниками, несущий в себе небольшое количество дерьма и денег родителей, смеющий брызгать своей грязью на всех вокруг, воцаривший себя королём зверей.       Чимин глупо улыбнулся своим мыслям, выбрасывая наконец-то мусор и двигаясь в сторону дома. Ему ещё страшно? Да. Но являлось ли это причиной опустить руки? Нет. Цель рушила перед собой все стены, пороки и глупые мысли.       Омега просто укажет собаке, где его лоток, ткнув мордой в его дерьмо.