Фальшивка

      Шаги к цели закончились, он достиг того, чего желал. Вот она перед ним осязаемая реальность: худое тело, впалые щеки и симпатичное лицо с большими пухлыми губами. Чимин смотрел на своё тело в зеркало с абсолютно безразличным взглядом, разглядывая мелкие растяжки на животе и бёдрах, несколько на руках и сжимал маленькими пальчиками тонкий слой кожи на впалом бывшем «пузе».       Как-то резко реальность била его под дых, он смотрел на то, насколько сильно он выглядел болезненно и слабо, шмыгая носом от выступивших на глаза слёз. Он не хотел плакать, как, впрочем, и жить, даже при том, что похудел и стал красивее относительно человеческих стандартов красоты. Только утерянное не вернуть: его здоровье как физическое, так и психологическое, отношения с Тэхёном и воображаемые с Юнги. Мама всё чаще ссорилась с ним, уговаривая поесть, но, даже согласившись, тот быстро выблёвывал всё содержимое желудка и ещё более часа лежал, уговаривая своё сердце перестать столь сильно биться.       Чимин сел на пол, смотрел на своё отражение в зеркале, как когда-то давно и не ощущал ничего, кроме слёз, всё стекающих по его щекам. Моральное убийство было изощрённое, резало лезвием по сердцу, пропитывало всё кровью и всепоглощающим ужасом. Пак боялся и морщился от жжения в горле, впивал ногти в ляжки и, скрючившись, лежал на полу.       Жизнь теряла краски, цвета палитры смешивались и превращались в однородный чёрный, и всё казалось таким однообразно одинаковым и угнетённым.       Чимин вдыхал воздух ртом, потому что нос заложило, а глаза чесались от потока бездумных слёз. Он положил потные ладошки на зеркало, не обращая внимания на пустой зал для танцев, бушующий дождь за окном и ту пустоту, большое и бездонное ничего укутало его в свои оковы.       Он не был волен выбирать свою судьбу, окружённый стереотипами, сломленной психикой и местью. Раньше всё казалось проще, возьми да похудей, накрась тонкие стрелки и под аккомпанемент музыки в своей голове ворвись в школу, где все одноклассники умрут от зависти. Американские фильмы про золушку врали. Он похудел, но вместе с лишним весом потерял и часть себя, пытаясь восполнить эту пустоту пищей.       Еда с каждым днём казалась всё безвкусней и страшней, не давая и толики прежнего наслаждения. Чимин впихивал в рот пиццу, не дожевав и глотнув газировки, тянул ко рту круассаны, стеклянными глазами будто откуда-то из закромок психики наблюдая за этим. После блевал. Медленная мелодия в телефоне, включённый на всю мощность кран и прокушенные до крови два пальца и осознание после, сколь его мир стал никчёмным.       Сведённым до одних и тех же действий и неприятия действительности, закрытости в своем собственном мирке, где сплошь и рядом была гниль.       Чимин безумно устал. Он проводит длинную дорожку по стеклу до неприятного скрипа и следа. Стекло запотело от дыхания, в разуме омеги превратившись в образ того мальчишки с пухлыми щеками и наивной верой в людей.       Прошёл целый месяц с тех пор, как он заблокировал Юнги и поссорился с Тэхёном, как решил мстить своим обидчикам и превратился в «лебедя» из сказки. Он всё чаще приходил на встречи с одноклассниками и танцевал под биты популярных песен в клубах, улыбался дурацким шуткам и втирался в доверие. Это не стоило ему никаких серьёзных усилий, кроме тошноты от вида этих лиц и сломленного страха людей.       Ёнджун по-прежнему не мог его терпеть, хотя и не находил причин для этого, оценивал и придирался ко всему. Да вот только за столько лет Чимин привык к этому настолько, что не обращал и толики ожидаемого внимания.       Омега смотрел на то, как прежде полный профан в общении становился острым на язык, как прежняя скрытность утопала в подхалимстве, не видя в этом самого себя.       В очередной раз его позвали на вписку в какой-то загородный дом, как «своего парня», даже не догадываясь о том, как велика была ненависть. Он быстро вернулся домой из студии матери, собирался неспешно, подкрашивал глаза и пухлые губы, надевал новую одежду и укладывая ломкие волосы в приличную причёску. Волосы выпадали клочьями и никакой уход, витамины не заменяли полноценного приёма пищи. Тело требовало отдыха, нуждаясь в энергии, но омега привык настолько, что слабость была для него как нечто обыкновенное.       Уже выходя из дома, Пак бросил взгляд на фотографию лучшего друга и несколько подзавис. Тэхён всегда хотел, чтобы Чимин ударил в ответ и избавился от пацифизма, будучи вспыльчивым к такого рода вещам. Где-то в недрах этого «ничего» червь продолжал настойчиво ковыряться, принося с собой болезненную тоску за человеком. Омега знал, что друг приехал домой уже как неделю, сдав сессию, скорее всего, как всегда, на «отлично» и теперь наслаждался отдыхом, взяв отпуск на работе. Скорее всего, они бы сейчас ели чипсы, дурачились под фильм, а вечером выбирались на улицу поближе к пляжу.       А теперь он идёт «тусить» с моральными уродами и строить свой мнимый авторитет, только ненависть к Ёнджуну помогала ему продолжать весь этот цирк.       Чимин попрощался с мамой, от которой так и исходила энергия разочарования, и вышел из дома. Пахло свежестью и… яблоками.       Недомогание играет с ним злую шутку, особенно это становится ясным, когда открыв дверь взгляд падает на знакомое лицо. Давнюю мечту из прекрасных снов, о принцах, альфах и верной любви, прямиком до гроба.       Чимин смотрел на своего истинного и не мог нормально вдохнуть, комкая в руках длинный подол клетчатой рубашки. Стыд, желание скрыться у себя в комнате, вдыхая запах ароматической свечи, и не открывать глаза, прячась под одеялом — то, что затапливало его лавиной чувств.       Чимин пытался не вспоминать те редкие моменты, когда они переписывались, он нечасто был в себе в те мгновения. Смотрел на размытые буквы на экране и не понимал действительности, оглушённый болью в мышцах от тренировок, расстроенный своим поведением, жгучим желанием поесть, своей внешностью и самим существованием.       Хотелось съесть так много, чтобы его желудок смог насытиться на долгое время, переполненный до тошноты и сковывающего чувства внутри. Чтобы не было возможности нормально дышать, лишь хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.       Юнги оказался спокойным и милым, мог поддержать и выслушать, рассудительный по своей натуре. В минуты слабости, когда, казалось, что острое лезвие залечит раны, несколько мотивирующих фраз в сообщении успокаивали и согревали.       Альфа подошёл ближе с уставшим и изнемождённым лицом, прячущим огромные мешки под глазами под слоем криво размазанного тонального крема. Пак не знал о Юнги ничего, лишь вываливал на него свои проблемы и отталкивал каждый раз, когда альфа пытался приблизиться на миллиметр вперёд.       Желание убить себя возгоралось под палящим солнцем в стоге сухого сена. Эгоистичная мразь, больная омега, пользующаяся чужим добром и истинностью, — то, что жило в нём всё чаще и нашёптывало такие мрачные мысли. Связь с реальностью и тем болотом, в котором он плавал, размылась до тонкой стенки. Чимин не знал, где правда или ложь, верны ли его мысли или он сошёл с ума?       Юнги был красивым. Чимин же уродлив. Как внутри, так и снаружи.       — Привет, — негромко поздоровался Мин, грустно улыбнувшись, — не отвлекаю?       Мин похлопал себя по карманам, скукожившись под испуганным взглядом. Мутная пелена перед глазами мигала красными огнями и подступающими слезами от вида омеги. Его запах был сильно заглушён сладкими духами, а глаза опущены, ещё секунду назад излучающие страх.       После того дня Юнги терзался мыслью о своём истинном, поначалу считая всё это лишь физическим влечением. Его мнение изменилось, стремительно изгнав все мрачные размышления, после редких разговоров в его мобильнике. Тёплый ветер обдувал столь хрупкое омежье тело, выстраданное болью, и Юнги дрожал… От той ноющей нужды помочь, позаботиться о его состоянии и сжать в своих объятьях.       Он сожалел до ломающей злобы на самого себя. За те случайно брошенные слова, за дружбу с такими альфами, как Ёнджун. Юнги никогда не придавал великого значения словам, но это не оправдывало его, лишь показывало как незрелого мальчика перед сломленным истинным.       — Всё это время, — альфа сглотнул, подбираясь ближе, слюна впервые была столь липкой, — я… хотел сказать, что сожалею.       Чимин был испуган или всё же больше ошеломлён, Юнги плохо читал что-то в его уставших глазах, подкрашенных томной дымкой чёрных теней. Хотелось провалиться под землю.       — За что? — слёзы на его глазах казались мелкими горошинками, до странного привлекательно стекая вниз. — Всё это время я избегал тебя, не интересовался, вёл себя как фальшивое и страшное существо.       Чимина накрыло намного большей волной собственного осуждения и презрения, то, как он поступал, было мерзким, и продолжал это. Сторонился всех, кто был ему поистине дорог, того, кто хотел помочь, окунувшись в месть с головой, будто в спасательную шлюпку, хотя та была дырявой. Все принципы, идущие с омегой всю жизнь нога в ногу, обрушились, лишь мелкие пакости и злоба жили в нём вместе с вечным голодом.       Еда приносила мимолётное удовольствие, заглушая бездну внутри.       Пак рухнул там, где стоял, наконец ощутив то, насколько сильно тело было ослабленное. Он так чертовски устал морально, физически, все силы были испиты его внутренними демонами.       Он будто парил в воздухе, тело было влажное от пота и невесомое. Никаких мыслей, лишь запах яблок сладкий и терпкий оседал на языке.       Чимин так чертовски устал…