Неприкаянные

14 октября, 13:22. — Ну ты и псих, прости господи… — молодой мужчина с волосами цвета воронова крыла потёр зажмуренные веки двумя пальцами. — Ты серьёзно, что ли? — Когда я шучу, это выглядит по-другому, — невозмутимо парировал его собеседник, спрятавшись за бокалом и отпив крепкое, тёмное пиво. — Допустим. Но мне кажется, ты не до конца понимаешь, что тебя ждёт. — Ты говоришь так, будто я на войну собираюсь. — Не на войну. Но речь идёт о машинах и огромных скоростях. — Я не понял, ты во мне сомневаешься? — карие глаза настороженно сверкнули в полумраке кофейни. — Я верю в твои способности, дружок. Просто… зачем тебе это? — Как это — зачем, Юу? Разве тебя не убивает рутина, обыденность? Мне скучно. Скуч-но. Мне нужен адреналин, драйв! Ты верно сказал — машины и огромные скорости. То, чего я и хотел. Кто-то любит протирать штаны в офисе по двенадцать часов в сутки, а кто-то — я. — И нет ничего, что доставило бы тебе большей радости? Что-нибудь, скажем… более безопасное. — Вот заладил-то… — молодой человек прикрыл глаза и покачал головой. — Я же не заставляю тебя садиться в машину вместе со мной. — И на том спасибо. Меня блевать тянет от запаха бензина. — Я тебя не виню, — неприкрытое ехидство сквозило в низком, приглушённом голосе. — Всё равно не понимаю, — Юу упрямо покачал головой и с обречённостью вздохнул. — Что ж, хочешь подать заявку — валяй, удерживать не стану. Но знай, что я этого не одобряю, Койю. — Миллион лет уже Койю. Юу не стал отвечать, потому что понимал — бесполезно. А если он и рискнёт ответить, они непременно поссорятся. Это взъерошенное, вечно пахнущее машинным маслом чучело, что сидело напротив, упрямее стада баранов. Если Такашима Койю что вобьёт в свою дубовую башку, то вцепится в эту идею, как питбуль. Иногда — лишь иногда — сие качество и могло быть полезным, но не сейчас, когда Юу казалось, что его лучший друг добровольно отправляет себя на машинную бойню. И это весьма огорчало брюнета. Наверно, он на несколько секунд утратил контроль над своими эмоциями, позволив им отобразиться на лице, и Койю не мог не заметить этого. Увидев блеснувшую в глазах Юу печаль, оттенённую обидой, Койю подавил вздох и сжал губы. Всё-таки что-то кольнуло заносчивого гонщика в сердце, заставив смягчиться и сбавить обороты. Он совсем не хотел становиться причиной обиды Юу. Действительно не хотел. При этом Такашима понимал, что по меркам адекватных людей он творит небывалую дичь. А Юу… нет, на самом деле, человеку по имени Широяма Юу можно и нужно бы поставить памятник при жизни. За его недюжинное терпение и готовность всегда выслушать и прийти на помощь, поддержать морально и, если того требовала ситуация, дать волшебного ободряющего пенделя. Он же просто… волновался за Койю. И Такашима понимал это какой-то своей частью, которая ещё была способна к эмпатии. Койю сделал пару размеренных вздохов, пригубил пиво и поднял взгляд на притихшего Юу. — Эй, Широяма? — спокойнее и с тенью улыбки позвал он друга. Брюнет даже не удостоил его поворотом головы и хотя бы небрежным «чего тебе?» — только глаза скосил в его сторону, заставив Такашиму улыбнуться шире. Юу как ребёнок! — Ну не обижайся, что ли? — Койю еле сдерживал рвущийся наружу смех. — Я знаю, ты готов меня убить, я невыносим. Но я без тебя пропаду, а тебе не на кого будет орать. Это серьёзная потеря, ты не находишь? — Да иди ты, каламбурщик хренов, — отмахнулся от него Юу. — Тебе что говори, что не говори — ты всё одно по-своему сделаешь. Я иногда вообще не понимаю, для чего я тебе сдался. — Не преувеличивай, — Такашима погрозил ему пальцем. — Для тебя я готов сделать не меньше, чем ты делаешь для меня, и ты об этом знаешь. — Может, и так. А послушать меня и не рисковать своей шкурой ты почему-то не можешь. Впрочем, я всё сказал — делай, что хочешь. — Юу, — Койю посерьёзнел, протянув руку и сжав плечо Широямы, — даю тебе слово, что со мной ничего не случится. Да-да, ты можешь сказать, что я излишне самоуверенный говнюк, но у меня есть чувство, что всё будет хорошо. Я тебе доверяю и верю — даже больше, чем себе. И тебя я тоже прошу — верь мне. Я хочу участвовать в гонках, потому что я этого хочу. Я обещаю, что буду соблюдать осторожность настолько, насколько это возможно, но не ради себя, а ради тебя. Юу молча выслушал друга, глядя в сторону и постукивая пальцами по обтянутому джинсами колену. Есть ли у них другие варианты развития событий? Да хрена с два. У брюнета теплилась слабая надежда на то, что Койю поучаствует в паре-тройке заездов, перебесится да и плюнет на это дело. Очень слабая надежда… его рациональная и умудрённая опытом часть же подсказывала, что Такашима предан своим увлечениям и идеям до конца. Что в таком случае оставалось делать? Как быть? К сожалению, Широяма осознавал, насколько Койю привязан к нему. Ровно в той же степени, в какой к нему был привязан и Юу. Молодые люди дружили со школьной скамьи, став за без малого десять лет не просто друзьями, а, можно сказать, братьями. И, разумеется, Юу не бросит этого самоуверенного гордеца — он в который раз наступит на горло своим принципам, чтобы поддержать Такашиму в его начинаниях. — Ради меня… — безрадостно хохотнул Широяма. — Ну, а ради кого? — искренне удивился Койю, разведя руками. — Дай-ка подумать… — он с деланной задумчивостью потёр подбородок. — Ради родителей? Боюсь, они не оценят. — Так, стоп, — брюнет поднял в требовательном жесте ладонь, призывая замолчать. — Давай ты не будешь перегибать. Такашима разомкнул губы, чтобы ответить, но смолчал. Да уж… и то верно. И перегибать не стоит, и вообще заводить разговор на эту тему не стоит. — Поедем на арену вместе? — почти умоляюще произнёс Койю, пристально глядя на друга. — Пожалуйста. — Вместе, вместе, — вздохнул Юу. Разумеется, вместе… разве может он оставить Койю? *** 20 лет назад. 24 марта, 18:49. Хитоми зашла в прихожую, затворила за собой дверь и устало прислонилась к ней, прикрыв глаза. Её так утомила работа, люди, шелест бумаг, в которых она утопала с утра и до вечера, что иной раз хотелось прийти домой, упасть на диван в гостиной и… просто ничего не делать. Совсем ничего, пока сон не сморит. Но нельзя… у неё есть обязанности — и перед домом, и перед двумя маленькими сыновьями, которым нужна мать. Сегодня — ровно две недели, как Матсумото-сан забрала Акиру из приюта. За все эти дни они не сдвинулись ни на шаг с исходной точки. Ни даже хотя бы на полшага… и это сильно удручало Хитоми. Она что-то делает не так? И весь её опыт, всё стремление и желание помочь Аки вернуться к нормальной жизни, к детству — бесполезны? Иной раз Матсумото-сан казалось, что у неё опускаются руки и грош цена всем стараниям. Акира по-прежнему хранил молчание. Не улыбался, не благодарил за вкусный завтрак и ужин, не желал доброго утра и спокойной ночи. Личико, на котором каменной маской застыло абсолютное безразличие, было бледным, точно полотно. Огромные, печальные глаза скрывали смольно-чёрные пряди мягких волос. Может, не напрасно — взгляд этих тёмных, бездонных омутов мог выдержать не каждый. И в то же время, Хитоми поражали оптимизм и беспечность, которыми искрился Таканори. Мальчика как будто не заботили мрачная отстранённость и безмолвие сводного брата. По утрам Така спускался на кухню, обнимал мать и бодро здоровался с Акирой, ничуть не смущаясь, что его приветствие остаётся без ответа. Вот уже четырнадцать дней подряд… А по вечерам, когда Таканори возвращался после прогулки с соседскими ребятами, он желал уткнувшемуся в свою тарелку Аки приятного аппетита, садился рядом с ним и, беззаботно болтая ногами, рассказывал о том, где был сегодня, что делал, что видел. Хитоми старалась брать с сына пример, старалась улыбаться, пряча за улыбкой боль и проклюнувшиеся ростки отчаяния. Неужели чуда не случится, и она больше ничего не может сделать для приёмного сына? — О, Хитоми, здравствуй, — в коридор вышла женщина, окинув Матсумото-сан обеспокоенным взором. — Всё в порядке? — Привет, Макото, — Хитоми открыла глаза и посмотрела на подругу. — Конечно… минуту. Макото Уке сочувствующе нахмурилась, прекрасно понимая, что скрыто за обманчивым «конечно». Она терпеливо ждала, пока Хитоми снимет пальто и сапоги, чтобы пройти в дом. — В бухгалтерии — как всегда, сплошной завал, — Матсумото-сан составила сапоги в тумбу для обуви и выпрямилась. — Ну, как у вас дела? — Пойдём-ка, — Макото взяла женщину под руку, ведя её на кухню. — Тебе нужен горячий чай, выглядишь бледной. — Ками, Мако, что тут произошло в моё отсутствие? — слабо засмеялась Матсумото-сан. — Ты уходишь от вопроса, не похоже на тебя. — Ничего не случилось, честное слово, — Уке-сан щёлкнула кнопкой на ручке чайника. — Я всего-то считаю, что тебя нужно привести в чувство, ты еле держишься на ногах. — Ну… ладно, — со вздохом согласилась Хитоми после паузы. — Где мальчишки? — В гостиной, дочитывают последний абзац главы, сегодня мы занимались грамматикой. — Хорошо. Как их успехи? — Всё замечательно, они молодцы. Должна сказать, Аки куда более усидчивый, чем твой егоза Така, — улыбнулась Макото, доставая рыбу с овощами из духовки. — Задания выполняет быстро и точно. Если и есть какие-то ошибки, он внимательно слушает их разбор и в дальнейшем не повторяет. Очень умный паренёк. И, как ни странно, математика ему нравится побольше чтения и правописания — в этом их интересы с Такой расхожи. — Верно, — кивнула Матсумото-сан, ощутив тепло после слов подруги — успехи мальчиков не могли не порадовать её. — Така редкий вечер проводит без книжки. Она хотела сказать что-то ещё, но сжала губы, опустив голову. Макото лишь на минуту удалось отвлечь её от гнетущих сердце мыслей. — Что такое? — Уке-сан поставила перед ней тарелку с горячим ужином. — Хитоми? — Утомили мы тебя, наверно? Догадываюсь, что ты не так хотела бы провести свой отпуск… — почти шёпотом проговорила Матсумото-сан, потерев лоб ладонью. — Не хочу, чтобы ты делала что-то через силу… — Перестань, — жёстко остановила её Макото, — мы уже говорили об этом. — Я помню, — каждый новый вздох отзывался болью под рёбрами. — Но просто… я чувствую себя беспомощной, — Хитоми вскинула голову и прижала руку к груди. — Что я делаю неправильно, Мако? — Тише, — Уке-сан пододвинула к себе свободный табурет и села напротив. — Во-первых, ты не заставляла меня помогать тебе — я предложила свою помощь, и сделала это добровольно. Во-вторых, — женщина оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что они одни, — ты видела личное дело Аки. И ты правда думаешь, что после нескольких лет мучений бедный мальчик вернётся к нормальной жизни спустя всего пару дней? Так не бывает. И ты готова сдаться? — Нет! — испуганно воскликнула Матсумото-сан и втянула голову в плечи — не стоит давать волю эмоциям. — Я бы ни за что… нет. — Хорошо. Ты читала, что делали его, да простят меня боги, родители, если их можно так назвать? И я читала. Прошло две недели, а у меня до сих пор волосы встают дыбом, стоит вспомнить… — Макото закрыла глаза и покачала головой, отгоняя назойливые воспоминания. — Аки ещё малыш, и пока что он не может и не хочет доверять людям. А терпение, моя дорогая, — она сжала ладонь подруги в своих ладонях, — высшая добродетель. Аки не безнадёжен — ты же слышала меня? Он быстро учится, он очень способный — и это многое говорит о нём. Его интеллект и память полностью сохранны, осталось поработать над доверием и выражением эмоций. Он говорит лишь тогда, когда читает проверочные тексты, но поверь, то, что он не может выразить голосом и словами, за него говорят глаза. Он радуется, когда получается решить примеры по математике. Расстраивается, если понимает, что сделал что-то неправильно. Да… — выдохнула она. — Работы ещё много. Но это не значит, что ты на неверном пути. Поэтому возьми себя в руки, — строже произнесла женщина, пристально посмотрев на Хитоми. Матсумото-сан старалась дышать ровно, слушая Макото. Её спокойный, уверенный голос действовал на переполошившееся сознание отрезвляюще — и в самом деле… в словах подруги была неоспоримая логика, что помогала обрести равновесие и найти объяснение всем неудачам. А что сталось бы, если бы Мако не было рядом? Об этом и думать не хотелось… Хитоми казалось, что, если бы Мако не протянула ей руку помощи, она бы извела себя. В их дружеском тандеме Макото олицетворяла собой голос разума, уравновешивая ранимую и эмоциональную Хитоми. — Хитоми, ты — добрейший человек из всех, что я знаю, — мягче произнесла Уке-сан. — Ты обязательно справишься. Помни — боги никогда не пошлют нам тех испытаний, которые мы не сможем преодолеть. Тебе всё по силам, и у Аки всё наладится. Договорились? — Да… договорились, — кивнула Хитоми, обретя силы говорить. У неё было множество причин безоговорочно верить Макото — и не только потому, что та была сдержаннее и умела сохранять хладнокровие и собранность, когда это необходимо. Уке-сан была её давней подругой и по совместительству педагогом, пусть и молодым, но уже в достаточной степени опытным, чтобы с уверенностью взяться за столь необычный случай. Она, учительница начальных классов и также мать семилетнего мальчишки, сразу предложила Хитоми свою поддержку, когда узнала о решении подруги усыновить непростого ребёнка из неблагополучной семьи. Подготовительные занятия на дому — интересное и довольно рациональное решение, ибо, по идее, и Така, и Акира должны пойти в начальную школу в этом году. Иногда Макото приводила и своего сына, который уже учился в первом классе. Мальчик выполнял свои домашние задания, параллельно с разрешения матери помогая младшим на год Аки и Таке. Эти занятия были необходимы ещё и для того, чтобы Аки смог быстрее влиться в общество, понять, каково это — активно взаимодействовать со своими ровесниками. Матсумото-сан всецело доверилась опыту и организованности Макото. — Умница, — подмигнула Уке-сан и пододвинула к ней тарелку. — Давай, ешь. Я тут подсуетилась немного в перерыве, кинула в форму для запекания всё, что увидела. Вроде, получилось сносно. — Спасибо. — А вот и твой чай, — Макото поставила на стол кружку с чаем — чёрным, без сахара, как всегда. — Мам, я всё сделал! — на кухню вбежал мальчик с озорными ямочками на щеках. — Ой… — при виде хозяйки дома он затормозил, едва не споткнувшись. — Здравствуйте, тётя Хитоми! — он приветственно поклонился женщине, в его руках была тетрадь. — Привет, Юта, — Матсумото-сан улыбнулась сыну подруги. — Как твои успехи сегодня? — Проходили в школе новую тему, она сложная, но интересная, мы решали задачи, — отрапортовал Ютака, переминаясь с ноги на ногу. — И Аки с Такой мама тоже объясняла новую тему, а я помогал, я же больше знаю… — смущённо добавил он. — Аки очень быстро задачки решает, только молчит всё время. — Потому и решает быстрее, что не отвлекается на обсуждение машинок и роботов, — осадила его Макото и протянула руку. — Давай, посмотрю, что ты там нацарапал. Юта подошёл к матери и отдал тетрадь. Проверив решение задач, Уке-сан довольно кивнула и потрепала сына по мягким волосам. — Молодец, всё правильно. Ну, беги, собирай учебники и одевайся. Нам пора идти домой, тёте Хитоми нужно отдохнуть после работы. Мальчик послушно умчался обратно в гостиную. Макото подошла к подруге и положила ладонь на её плечо, несильно сжав. — Не торопи события, хорошо? Если Аки будет чувствовать твоё давление, это может его отпугнуть. Я уверена, всё утрясётся. Потерпи. — Хорошо. Спасибо, Мако. *** Позже, 19:45. Аки совсем мало поел. Съел лишь небольшой кусочек рыбы и несколько долек запечённой картошки. После ужина мальчик, как и обычно, ушёл в свою комнату, неплотно закрыв дверь. Он напоминал Матсумото-сан робота — ни эмоций, ни какой-либо экспрессии, он просто… функционировал. Делал то, что от него ожидают — как ему казалось, наверно… проснуться, почистить зубы, поесть, сделать домашнее задание, снова поесть и почистить зубы, уйти к себе. И так по кругу, день за днём. Хитоми старалась напоминать себе слова Макото — не давить на Аки. Но как долго это может продлиться? А его ручки… маленькие ручки с жуткими, изуродовавшими запястья и предплечья следами ожогов. «Это следы от сигарет, — дрогнувшим голосом произнесла Онари-сан в тот день, когда Хитоми забирала Акиру из детского дома. — О него тушили сигареты, как о пепельницу.» Аки видел свои руки каждый божий день. И каждый день это служило напоминанием о том аде, в котором он жил до недавнего времени, пока заподозрившие неладное соседи не обратились в полицию. Подумав об этом, Матсумото-сан невольно сжала ладони в кулаки, ногти больно впились в кожу, и это вернуло женщину в реальность. Какими бездушными тварями надо быть, чтобы так истязать родного сына, свою кровь? — Ма-ам? — протянул Таканори, подойдя к матери. Похоже, он звал её не в первый раз, и Хитоми вопросительно посмотрела на мальчика. — Извини, я задумалась. Что такое? — Я говорю, у меня идея есть. — Это какая же? — У нас есть молоко? — Конечно. Я хотела приготовить вам с Аки на завтрак омлет. — А ничего, если я возьму стакан? Всего один, — Така шагнул к холодильнику. — И… печенье! — Бери, — женщина удивлённо наблюдала за действиями сына, вытаскивающего бутыль молока с полки холодильника. — А достань мне, пожалуйста, печенье? Я не дотянусь, — он указал наверх, намекая на подвесной шкафчик, в котором мать прятала лакомство от сладкоежки Таки. — Это не для меня! — Ты хочешь… угостить Аки? — догадалась Матсумото-сан, передавая шоколадное печенье сыну. — Ага-а, — Таканори налил молоко в высокий стакан, затем поставил его в микроволновую печь. — Я сейчас молоко подогрею. Не надо ему пить холодное, простудится ещё. — Никогда не видела, чтобы Аки ел сладкое, — изумилась Хитоми. И это была правда. Сколько бы на кухонном столе или в гостиной ни стояли вазы с конфетами, зефиром, печеньем и прочими вкусностями, Акира не проявлял к угощению ни малейшего интереса. Поэтому внезапный порыв Таки принести брату печенье с тёплым молоком весьма озадачил женщину. — А мне показалось, что он хочет взять себе что-нибудь, но… стесняется, — Така повёл плечом, глазея на крутящийся в микроволновке стакан. — Стесняется? То есть? — Ну он проходит мимо стола и смотрит на конфеты. И я подумал, что он боится их взять, стесняется. — Странно, ведь я никогда и ничего ему не запрещала, наоборот, — удивление Матсумото-сан росло, подобно снежному кому. Така ухитрился заметить то, чего не замечала она… сын взял на себя смелость в очередной раз установить контакт с неразговорчивым, замкнутым Аки. Хитоми больше не хотела загадывать, а приведёт ли это к чему-нибудь или нет. Она пыталась придерживаться совета Макото — всему своё время. Таканори вытащил подогретое молоко из микроволновки, взял тарелку и положил в неё с десяток печений. — Ну, я пошёл. Аки ребёнок, какой ребёнок станет отказываться от сладкого? — выдал он, и Хитоми искренне улыбнулась его доброте и непосредственности. Впервые за день она почувствовала, что ей стало легче. Если Така верит, что всё получится, то почему бы не последовать его примеру? Така медленно поднимался на второй этаж, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться и не расплескать молоко. Мальчик крепко держал стакан и тарелку с десертом, и отчего-то ему казалось, что сегодня, именно этим вечером, что-то случится, что-то изменится… он не задумывался о том, что скажет сводному братишке, когда зайдёт к нему, не чувствовал неловкости или волнения. Он просто делал то, что, как он считал, будет правильным. Таканори не забивал голову мыслями, которые могли напрочь лишить сна и покоя, он был слишком мал для этого. Он верил своим чувствам. Оказавшись у двери в комнату Акиры, Така аккуратно толкнул её вперёд носком и заглянул внутрь. Пора действовать. — Привет. Снова, — он точно так же прикрыл дверь обратно. — Я подумал, может, ты печенья хочешь? Я и молоко принёс, оно тёплое. Холодное пить неприятно, для горла вредно. Мальчик прошлёпал по ковру к кровати, где сидел Акира. Небольшую спальню озарял свет настольной лампы, шторы были плотно задёрнуты. Аки расположился у изголовья, держа в руках книгу, и на появление брата он отреагировал, лишь бросив в его сторону короткий взгляд. Через секунду его внимание вновь сосредоточилось на книге, но Таку это не задело. Он поставил молоко и печенье на маленький, круглый столик, придвинутый к кровати, чтобы Акире было удобно дотянуться до угощения, и сам уселся на покрывало. — Знаешь, я тебе сказать просто хотел, — Таканори по привычке болтал ногами, хлопая себя по коленкам, — что тебе не нужно стесняться, ты можешь брать конфеты или печенье, когда захочешь. Мы же не отберём, — он потёр нос и шмыгнул им. — У тебя вообще никто ничего отбирать не будет, а если попробует, будет иметь дело со мной. Тонкие пальчики, державшие обложку книги, дрогнули. Акира нахмурился, но голову не поднял. Теперь он был полностью растерян, не понимая, почему всё это происходит? Почему этот мальчик, который отныне считается его сводным братом, ведёт себя так беспечно? Почему его не отталкивает отстранённость Аки? Ему и правда не всё равно? А то, что он пришёл после ужина с тёплым молоком и печеньем… печеньем, которое Аки хотел взять, но боялся получить по рукам, как делали его… родители. Здесь, в этом доме, его никто не обижал, не повышал голоса. Но память о прошлом была слишком свежа, незажившие раны в душе до сих пор кровоточили и саднили. А доброта и внимание, которыми его окружили с первых дней пребывания в новом доме, поначалу вводили в полнейший ступор. Как на это реагировать? Но Таканори и Хитоми — не эти кошмарные люди, с которыми Акира провёл шесть лет своей жизни. Таканори — он… дико странный. Аки молчит, а он говорит. Рассказывает обо всём на свете, да так увлечённо и красочно, что иной раз Акира забывал о чтении или своих машинках, уже механически катая их туда-сюда по полу — на самом же деле, пусть и не подавая виду, он внимательно слушал то, что ему рассказывал неуёмный болтушка-брат. Такой маленький — и такой активный. Бывало, Аки ловил себя на том, что находит поведение Таки довольно забавным… но он не знал, как это выразить. Мальчик понимал, что чувствует что-то, но эмоции бесновались в измученной груди, не находя выхода. — Я могу уйти, а печенье и молоко тут оставить, поешь, если стесняешься меня, я смотреть не буду, — предложил Таканори. — А утром принесёшь тарелку и стакан на кухню. Дослушав брата, Акира вдруг закрыл книгу и положил её рядом с собой. Не ожидавший этого Така удивлённо выпрямился — обычно, когда они оставались один на один, Аки словно превращался в каменное изваяние, и лишь еле слышное дыхание не давало сбиться с толку. Акира смотрел вперёд, в стену, поджав губы, и Така не решался говорить что-либо. Он просто наблюдал и ждал… что будет? — Они меня… били. Таканори недоумённо заморгал, во все глаза уставившись на него. Аки сказал это… ему? Голос Акиры был тихим, хрипловатым, как будто надтреснутым. Но Така всё равно смог различить три страшных слова. «Они меня били». В первую минуту Така не мог собрать мысли в кучу, чтобы ответить. Он понял, что Аки говорил о своих биологических родителях, но что ответить, чтобы продолжить беседу? Или это разовая акция, и больше из Акиры не удастся выудить ни слова? — А… за что они тебя… — Таканори и сам сжался, как перед ударом, когда представил, что взрослый человек, чья сила в разы превосходит силу беззащитного ребёнка, поднял руку на Акиру. — За что тебя били? Неожиданно Аки повернул голову и посмотрел брату прямо в глаза из-за чёрных прядей. Боги, до чего пронзительно-тяжёлым был его взгляд… полным невысказанной боли, невыносимым, но Таканори нашёл в себе силы выдержать его. Он не отвёл глаз, продолжая смотреть на Акиру и с замиранием сердца ожидая продолжения. — З… за всё. И просто так. Потому что захотелось… — Они часто это делали? — Таканори заставлял себя говорить, перешагивая через страх. — Часто… говорили, что хотели бы, чтобы я никогда не родился. — Но так нельзя! Это же… это неправильно! Така ощутил, как в нём волной поднимается злость и обида за Акиру, который не сделал ничего плохого, и с которым так жестоко обошлись. — А как правильно? — бесцветно поинтересовался Аки, а Таканори понял одну вещь. Если Аки не знает, как будет правильно, значит, Така ему покажет. Аки не знает, потому что не знал иного отношения к себе… только крики, оскорбления, побои, жизнь в постоянном страхе, что за каждым взмахом руки неизменно последует боль. У него не было нормальной семьи — теперь она есть. И здесь на него ни за что не накричат и не ударят. Ему больше не придётся принимать наказания, как обязательную часть своего существования. Теперь он будет жить и знать, что он нужен, что о нём могут и хотят позаботиться. — Ну, как… — Така взлохматил волосы на затылке и развёл руками. — Правильно — это когда мама готовит нам вкусный завтрак, а потом обед и ужин, чтобы мы не были голодными. Или когда мама и тётя Макото помогают нам с домашними заданиями, если мы не можем решить сами. Мама обнимает, когда приходит с работы — тоже правильно. Ну, когда ты простываешь, а мама приносит тебе горячий чай… правильно. Вообще, это забота называется. Ну, короче… — Таканори помотал головой. — Когда тебя любят и заботятся о тебе — это точно правильно. Акира неловко посмотрел на стоящее рядом печенье и молоко, не зная, что ответить. Никто никогда не говорил ему такого. Никто не приносил ему печенье после ужина. Если бы там, откуда его забрали, Аки попросил хотя бы одну конфету, то услышал бы, что он только и делает, что мотает нервы и тянет деньги на всякую дрянь. Ну да… можно подумать, что тратить деньги на бутылки с отвратительно пахнущей спиртом жидкостью — более правильное вложение… — Раз я теперь твой брат, я тоже буду о тебе заботиться, — продолжил Таканори и спрыгнул с кровати. Мальчик подошёл к тумбе и пододвинул тарелку с печеньем ближе. — И сладости ты можешь брать, когда захочешь. Така замолчал, внимательно глядя на Аки. Чего бы ещё добавить, чтобы Акира понял, что здесь ему нечего и некого бояться? Он может делать, что захочет, говорить и не опасаться, что в ответ услышит крик. Впервые за долгое время Така почувствовал себя растерянным, он хотел бы сказать и выразить больше, но не мог. Он стоял, потирая предплечье ладонью и покусывая нижнюю губу. Така уже хотел отступить и пожелать брату спокойной ночи, но остановился. Акира приподнял руку над покрывалом и чуть задержался, не отводя взора от тарелки с печеньем. Таканори и вовсе замер, как перед цветком с красивой бабочкой, которая могла вспорхнуть и улететь от любого неосторожного движения. Аки медленно дотянулся до тарелки и взял одно печенье, сжав его край двумя пальцами. Така молчал. Акира откусил маленький кусочек и неспешно его прожевал… боги, когда в последний раз он ел сладкое? Он и вспомнить не мог… а вся эта тарелка с шоколадным печеньем с начинкой — она вся для него? Мальчик откусил и второй кусочек — уже смелее, и третий. И ему казалось, что ничего вкуснее он в жизни не ел. — На, — тихо произнёс Таканори и взял стакан с молоком, — мама говорит, что всухомятку есть не надо, живот потом заболеть может, а с молоком вкуснее. Аки неуклюже забрал стакан, взяв его обеими руками, и выпил сразу половину. — Если мало будет, я могу ещё принести, — Така указал на тарелку. — Нет… тут много. — Тогда ешь! — закивал Таканори. — А я мешать не буду. Мама меня после ужина попросила в комнате прибраться, я к себе пойду. Глядя, как брат смелее берёт новое печенье, Така почувствовал настоящую, чистую радость — его терпение было вознаграждено, а Аки смог перебороть свой страх и наконец-то сказать ему хоть пару слов, поговорить с ним — это был их первый полноценный диалог с момента появления Акиры в доме семьи Матсумото. А главное — он взял печенье, не отказался от угощения, и это очень много значило для Таки. — А, если что, не стесняйся заходить ко мне и вообще по дому гулять, сидеть всё время в своей комнате скучно же, — Таканори остановился в дверях и обернулся. — Ты машинки любишь, я вижу. У меня тоже есть, можешь зайти, я тебе их все покажу. Он пришёл на кухню с пустыми руками, чем изрядно озадачил Хитоми. Женщина мыла посуду и, заметив вернувшегося сына, даже отложила недомытую тарелку обратно в раковину. — А где ты оставил печенье? — спросила она у потянувшегося за конфетами Таку. — У Аки. Он съел пару печенек, пока я был у него, молоком запил, — простодушно пояснил он, пожав плечами. — Вот как… — Я к себе пойду, — мальчик набрал полную горсть конфет и поспешил покинуть кухню, — мне убраться надо. В первые минуты после столь неожиданного заявления Хитоми не понимала, как она должна реагировать. Несомненно, новость прекрасная! Но Матсумото-сан была настолько шокирована, что забыла выключить воду, заполнившую раковину наполовину. Какой-то час назад женщина вернулась с работы в полном отчаянии и без малейшего понятия, в каком направлении ей двигаться дальше. Час назад лучшая подруга просила её успокоиться и не форсировать события. И вот сейчас её сын пришёл и как ни в чём ни бывало заявил, что Аки благополучно умял печенье. И даже молоком запил… Очнувшись, Хитоми порывисто выключила воду, вытерла руки полотенцем, подошла к обеденному столу и опёрлась о него обеими ладонями. Залёгшие меж бровей хмурые морщины медленно разглаживались, дыхание стало ровнее, а уголки губ дрогнули, приподнимаясь в пока еле заметной улыбке. Неужели первый шаг сделан? И всё и вправду будет хорошо?