Love Is Blind

Захватчики продолжают бесцельно ходить среди нас, с подозрением поглядывая на каждого. Мужчина, которому оставили приличный порез на шее, теперь боится даже пошевелиться и лишь опускает голову всё ниже, морщась от боли и пытаясь скрыть кровь от сына. Сам мальчик, кажется, не совсем идиот и что-то всё же понял, потому больше не издаёт ни звука, исподлобья разглядывая усталых людей вокруг. Явный страх читается в больших любопытных глазах. Его мама тихо всхлипывает, бросая мимолётные взгляды на шею мужа, и, заметив её тревожность, мужчина вполголоса пытается успокоить: — Шерил, мне даже не больно, просто… Немного неудобно, — выражение его лица говорит об обратном, но он натягивает улыбку. — Они не убили меня, скажи спасибо за это и успокойся, — добавляет он, уже понизив голос. — Вся твоя рубашка скоро будет в крови, разве ты не видишь? Господи, зачем мы вообще решили сюда приехать! — она возобновляет рыдания, даже не пытаясь понизить голос. Так вот в кого пошёл ваш сынишка Дилан, в мать-истеричку. — Не смотри на них. Давай лучше поговорим, — шепчет мне Люк, и я с радостью поворачиваюсь в его сторону. Один из парней в чёрном тут же начинает прислушиваться к нам, и я с раздражением понимаю, что разговаривать придётся под конвоем. — Давай. Что ты собираешься сказать моим родителям? — Нет, Джейн, — он усмехается моей настойчивости. — Мы поговорим о чём-то другом, например… Где ты мечтаешь побывать? — Почему? — Странный ответ, может, ты имеешь в виду нигде? Ладно, придумаю что-то другое… — Нет, Люк, ты понимаешь, о чём я, — цежу сквозь зубы. — Почему мы не можем поговорить о том, что меня действительно волнует? — Потому что волнения и так слишком много, — он мягко улыбается, придвигаясь ближе. — Сейчас ты уже переживаешь из-за наручников на твоих запястьях, из-за этих парней и их автоматов, из-за неопределённости… Разве я не прав? Так зачем тогда беспокоиться ещё сильнее, когда можно отвлечься? — Ладно, — я сдаюсь. — Так и есть. Давай поговорим о путешествиях. Я хочу в Италию. — Ты никогда не была в Италии? — Что в этом удивительного? — искренняя улыбка появляется не моём лице. — Это довольно популярное место для отдыха у англичан. Правда, я был там всего два раза, и оба в Риме, так и не добравшись до Средиземного моря… Ты, кстати, вообще была на море? — он устремляет на меня вопросительный взгляд. — Конечно, — фыркаю. — В Греции, Испании… И Калифорнии, правда там океан. — И где понравилось больше всего? — он всеми силами пытается отвлечь меня, и я поддаюсь. — Наверное, в Испании, — пожимаю плечами. — Я не могу объективно оценивать места, в которых была, потому что всё моё времяпрепровождение там состояло из моря, солнца и еды. — Прости, тогда нам придётся расстаться, потому что даже на летнем отдыхе я трачу большую часть времени на то, чтобы объездить город и посмотреть достопримечательности, — он ухмыляется. — Мы слишком разные, понимаешь… — Ради тебя я готова изменить своим традициям и провести парочку дней не в лежачем положении, — я глупо улыбаюсь и смотрю на Люка настолько преданным взглядом, что ему, по-моему, становится неловко. — Удивительно, — его взгляд меняется, и я понимаю, что теперь он удивлён совсем не из-за места, в котором я мечтаю побывать. — Я нашёл человека, который любит меня так красиво и чисто, и этот человек оказался моей ученицей, — качает головой, словно сам не верит своим словам. — Никогда не верил в то, что такое возможно. Всегда казалось, что между учеником и преподавателем возможны только короткие романы, которые обычно основываются на желании и скуке… Шутливый тон диалога неожиданно перешёл в откровенный, и теперь уже мне становится неловко, потому что я не знаю, смогу ли ответить также красиво и искренне. Все умные слова напрочь вылетают из головы. — Ты только что почти унизил меня. Я бы никогда не смогла использовать так много красивых оборотов и слов в разговорной речи, — моя улыбка становится шире, когда я вижу, как Хеммингс смеётся. — Зато я вряд ли смогу вспомнить схему строения сердца или даже названия элементов в таблице Менделеева. — Ты думаешь, что я смогу назвать тебе, из чего состоит сердце, прямо сейчас? — перехожу на заговорщический шёпот. Учёбы мне хватало и в последние месяцы, поэтому решаю вернуться к изначальной теме. — Так где хочешь побывать ты? — Я бы хотел в Америку. — Не советую. Мы оба смеёмся. Напряжение немного спадает, если не считать пристальные взгляды наших стражей ещё одной причиной для беспокойства. — Я бы хотел поехать туда с тобой, конечно. Нью-Йорк кажется мне одной большой помойкой, но в Лос-Анджелесе по моим представлениям должно быть красиво. Пальмы, океан, солнце… — он мечтательно улыбается, а я вновь смеюсь, думая о том, как однажды мы вместе сойдём с трапа самолёта в этом городе, будем гулять по улицам и есть мороженое. — Я не хочу на море в Италии, это скучно. Я бы хотела в Рим или Милан. — Дорогая, обещаю, ты закончишь школу, и это будет первое место, где мы побываем, — Люк смотрит в мои глаза с такой теплотой, что я невольно улыбаюсь, как влюблённая идиотка. Хотя, почему же «как», чёрт возьми? Мечты о будущем заставляют немного отвлечься от жестокой реальности и на секунду поверить в то, что всё действительно будет хорошо. — Может, заткнётесь наконец? — нас грубо прерывает голос парня, того самого, который держал меня ещё в самом начале. Он подходит чуть ближе, поправляя взлохмаченные чёрные волосы, и зло смотрит на Хеммингса. Поймав на себе этот взгляд, Люк тут же замолкает, наклоняется ниже и накрывает мои губы своими. От неожиданности ситуации по рукам пробегают мурашки, но я не спешу отвечать на поцелуй из-за страха перед парнем справа. Просто замираю без движения с ощущением приятного тепла. Но Люк тяжело дышит, а его мягкие губы медленно скользят по моим, дразня, и это не оставляет мне выбора. Голова начинает кружиться, как только он прикусывает мою нижнюю губу. Никогда не целовалась, пока на меня кто-то смотрит, поэтому полностью забыться всё равно не получается, но я пытаюсь отдать всю себя. Спустя целую вечность, которая длится от силы десять секунд, я отстраняюсь, пытаясь восстановить дыхание, и боюсь даже посмотреть в сторону мужчины в чёрном. Он даёт знать о себе раньше, чем я успеваю повернуть голову: — А поцелуй меня тоже, — парень самодовольно ухмыляется и подходит ближе. Я в страхе распахиваю глаза, глядя на Люка. На его лице смятение: если я откажусь, меня могут ударить или попросту заставить сделать это насильно, но и смотреть, как я целуюсь с каким-то мудаком, ему тоже не хочется. Он оставляет этот нелепый выбор мне, и из-за этого я злюсь сильнее. — Ну же, давай! Или, может, отсосёшь? Я ведь наверняка угадал, назвав тебя шлюхой при первой встрече, — у меня перехватывает дыхание от злости и его наглости, а со стороны Люка я слышу тихий выдох, полный ярости. Брюнет присаживается на корточки рядом, а я нахожу в себе какие-то силы покачать головой. — Ты представляешь, что я могу сделать, если ты откажешься? — Мне нет восемнадцати, — шепчу я, пристально глядя в глаза захватчику. Не верю, что этот аргумент будет весомым, но попробовать стоит. — Твоего дружка это не волнует, — он ухмыляется, а взгляд Люка темнеет. — И знала бы ты, как мне плевать, — он почти рычит и хватает меня за горло широкой ладонью, заставляя встать. Затёкшие ноги не слушаются, и я еле удерживаюсь, чтобы не упасть обратно, одновременно с этим резко глотая воздух, потому что этот придурок давит чересчур сильно. — Ты сама напросилась. Я ожидаю, что сейчас он начнёт избивать меня, и уже зажмуриваю глаза, готовясь к худшему, но мужчина лишь пихает меня к стене, а затем подходит к Люку. Я больно ударяюсь затылком о поверхность, и в глазах начинает рябить. Когда брюнет достаёт из-за пояса чёрную биту, нам становится по-настоящему страшно, хочется снова закрыть глаза, но я просто не могу, и потому просто проваливаюсь в болото терпкого ужаса. Он тут же заливается в мои уши и ноздри, окутывает изнутри целиком. — Я так люблю мучения других, — парень хихикает, потирая ладонью гладкое покрытие оружия в его руке. — Надеюсь, что в это время они все хотя бы на десятую часть ощущают то, через что проходил я. — ни для кого не секрет, что такие придурки делаются из детских травм. Или не детских. Слегка отведя руку назад, он бьёт Люка по рёбрам. Я инстинктивно отворачиваюсь, но меня резко хватают за затылок сзади, грубо поворачивая голову обратно. Застыв в напряжении, смотрю, как мой учитель сгибается от боли. Из его лёгких выходит рваный выдох после второго удара. Медленно пытаюсь отвернуться вновь, но ладонь крепко держит, не давая пошевелиться, и мне становится почти физически больно смотреть на избиения. Захватчик бьёт не так сильно, чтобы внутренние органы оказались повреждены, но он вероятно может сломать парочку рёбер и оставить гематому. После третьего удара Люк делает прерывистый вдох сквозь крепко сжатые зубы, морщась, а брюнет отступает назад с довольной улыбкой. Я ахаю и порываюсь сделать шаг вперёд, но меня хватают за предплечья сзади. Этот кто-то выворачивает мои руки так, что они оказываются почти выше головы, и я вскрикиваю, ощущая неприятные изменения под кожей. Тело пронзает резкая боль, и я наклоняюсь вниз, пытаясь её побороть. Появляется ощущение, что мою левую руку отрезают бензопилой, хотя она, скорее всего, просто вывихнута. — Не мешай. — шёпот на ухо сзади делает только хуже, и я всхлипываю. Люк наконец поднимает голову, совладав с приступом боли, смотрит на положение дел у меня, и, сюда по его взгляду, ситуация ужасная. — Отпустите… Хотя бы её, — тихо и невнятно говорит он, проглатывая половину букв из-за недостатка воздуха. На какой черт мне сейчас нужен этот героизм, Люк? Хочу крикнуть, чтобы он прекратил быть идиотом, но слова застревают где-то в районе лёгких, а я сама вновь сгибаюсь пополам. Отложив биту, парень тут же возвращается, замахивается и бьёт кулаком в челюсть Люка. Его голову относит в бок, но спустя пару секунд он уже двигает нижней челюстью, пытаясь вернуть ей прежнее состояние, и сплёвывает кровь на пол. — В следующий раз слушайтесь старших, — ехидно усмехается мужчина за спиной и, наконец, отпускает мои руки. Боль вновь осколками впивается в кожу, и я щурюсь, чтобы не расплакаться. Кажется, что в помещении наступила оглушающе громкая тишина. — Эй, слюнтяи, мы ведь в вас даже не стреляем, просто хотим припугнуть. Возможно, ваши крики смогут хоть что-то донести до этих бесполезных переговорщиков. Я тоже не хочу торчать тут весь день. — он ворчит, удаляясь в другой конец комнаты к своему напарнику. Ноги подкашиваются сами, и я опускаюсь на колени на холодный пол рядом с Люком. Он, откровенно говоря, выглядит плохо. На красной рубашке видны тёмные следы в районе грудной клетки, скула отливает алым, и этот цвет выглядит слишком ярко на контрасте с побледневшим лицом. На губе кровоточит разрыв от кулака. Глаза Хеммингса будто заволокло пеленой, и вряд ли мужчина слышит сейчас что-то, кроме звона в ушах, из-за адской боли. Отвожу взгляд в пол, потому что не могу наблюдать эту картину без тяжести на сердце. Однако бездействие ещё больнее: склоняюсь ближе к нему, стараясь не касаться и не причинять большей боли. — Мне так жаль, — тихо шепчу и прерываюсь, чтобы всхлипнуть, громко и непроизвольно. — Мне надо было просто поцеловать его, Люк, прости меня. — За что ты извиняешься, глупая? — бесцветным голосом отвечает парень, но я лишь двигаюсь ближе, глотая слёзы. Рука нестерпимо ноет, и я пытаюсь не думать о том, что с этой болью мне придётся сидеть ещё несколько часов. Кроме того, вид Люка оставляет желать лучшего, и если мой перелом потерпит, то не могу сказать того же насчёт состояния парня. Неожиданно его настигает приступ кашля, и он отворачивается, выплёвывая кровь на плитку. Страх, подкравшись внезапно, сжимает всё внутри своими чёрными ледяными ладонями. — Люк? — Я в порядке, милая. На его лице не двигается ни один мускул, когда он говорит это. По глазам парня я вижу, что он далеко не в порядке, ведь они по-прежнему глядят в пустоту, но вряд ли смогу сделать что-то, чтобы ему стало лучше. Хеммингс подаётся вперёд и склоняется надо мной. Взгляд словно трезвеет, становится ярче, и я чувствую хоть какое-то облегчение. В его глазах целое море, волны которого пытаются утопить меня в своей чистоте. Парень смотрит на меня с волнением, трепетной любовью, и душераздирающим сожалением. Острые скулы буквально разрезают воздух. Кудри, которые только вчера так великолепно развевались на лондонском ветру, сейчас потеряли всё своё золото, потускнели, словно осыпались, как осенние листья с деревьев. — Повернись спиной, — командует он шёпотом, продолжая пристально смотреть в мои глаза. — Ты увидела масштаб трагедии у меня, а что с твоей рукой пока неясно. Поворачивайся, — отвечает на мой недоумённый взгляд, вновь отворачиваясь, чтобы откашляться. — Вообще-то, я не знаю, насколько всё плохо под рубашкой, — ворчу, но всё-таки прокручиваюсь на полу и показываю свои руки Люку. — Она опухла. И неестественного цвета. — А ты красивый. — Что? — Я думала, мы констатируем факты, — поворачиваюсь обратно, язвительно улыбаясь. — Люк, мне вывихнули руку, конечно она опухнет. — Сильно болит? — он игнорирует мои насмешки и обеспокоено смотрит мне за спину. — Терпимо. — сжимаю зубы, потому что из-за движения боль усилилась. — Меня больше интересует, как ты? — Жить буду, — он усмехается. — Пока что боль неимоверная, но со временем станет легче. Надеюсь, нас отпустят в ближайшие сутки, потому что мне не помешал бы рентген. Со звенящим волнением смотрю в его глаза, пытаясь понять, не смягчает ли он правду, чтобы я не беспокоилась. Его взгляд уже практически чист, и я наконец-то выдыхаю с облегчением, потому что уверена, что с ним всё будет в порядке. Люк вновь пододвигается неприлично близко ко мне. Его глаза словно смотрят в душу, он прикусывает нижнюю губу в волнении, и этот незначительный жест заставляет меня сглотнуть и вспомнить о вчерашнем вечере. Отпечатки его пальцев на внутренней стороне бёдер начинают гореть. Заметив, куда я смотрю, Люк проводит по губе языком, словно специально дразнит, а я даже боюсь поцеловать, потому что не хочу повторения только что произошедшего. Мы делаем это почти неосознанно, потому что желание помогает хотя бы на пару секунд отвлечься от физической боли. Дрожь проходит по телу, я продолжаю изучать каждый миллиметр его красивого лица, и приятная боль внизу живота возвращается. Опускаю взгляд на шею парня, он сглатывает и его кадык дёргается вверх, а затем вниз, что заставляет меня резко выдохнуть. Люк склоняется ещё ближе, между нашими губами остаётся буквально несколько миллиметров. Прислоняясь своим лбом к моему, он втягивает воздух сквозь зубы. — Потерпи ещё немного, Дженни, — его взволнованный шёпот проникает в каждый уголок моего тела, заставляя растаять и расслабиться. — Ещё чуть-чуть. Всё будет хорошо. Нам помогут. Думай только об этом, ладно? — взгляд Хеммингса излучает столько тепла, что мы все здесь могли бы согреться. Он смотрит очень пристально, и я удивляюсь, как у меня получается не отводить взгляд так долго. — Даже если случится что-то серьёзнее, чем сломанные руки, не впускай мысли об этом себе в голову сейчас. Поняла, любовь моя? — Да, мистер Хеммингс, — едва различимым шёпотом, вкладывая все чувства к нему. Люк нежно проводит своим носом по моему вверх, дразня замедленностью движения и, подмигнув, отстраняется, вновь опираясь о стену. Меня искренне удивляет то, как легко он справляется с возбуждением, просто отбрасывает его в сторону, когда оно не к месту, и придаёт ему силы и эмоционального окраса в моменты страсти. Лично мне хочется продолжения начатого в номере прямо здесь и сейчас после всех этих телодвижений, но я вынуждена ждать, правда, пока неясно, чего именно и сколько. На время позабыв о боли, теперь мы вновь возвращаемся к ней. Рука ноет так, что приходится сжимать зубы и жмуриться, ноги болят от бесконечного сидения, и на них уже наверняка появились синяки. Мой учитель сползает вниз по стенке, закрывая глаза, и вновь кашляет. Тёмное пятно на его рубашке не увеличивается, но это не сильно компенсирует мертвенную бледность лица. У меня начинает болеть ещё и где-то в районе сердца, когда я представляю, насколько ему плохо, поэтому заставляю себя закрыть глаза и прислоняю голову к прохладной и шершавой поверхности стены.

***

Ещё некоторое время проходит, как в тумане. Я не знаю, сколько сижу с закрытыми глазами — пятнадцать минут или два часа. Я не спала уже почти сутки, за которые испытала очень много волнения, поэтому усталость берёт верх, и время от времени проваливаюсь в поверхностный сон, но крики и разговоры вокруг не дают мне уснуть полностью. Захватчики не остановили действие злополучной биты на нас: они нашли к чему придраться практически у каждого из заложников. Когда в очередной раз открываю глаза, моему взгляду предстаёт лицо Луи в кровоподтёках. Пятно синеет под его глазом, оттеняя цвет радужки. Губа разбита в кровь, стекающую по подбородку тонкой струйкой, которую он даже не может стереть. Его измученное лицо смотрит на меня с какой-то мольбой, словно я чем-то могу помочь ему. Отвечаю взглядом, полным сожаления, и беспомощно пожимаю плечами. Спустя несколько секунд глаза теряют фокус от усталости, и мне приходится вновь опустить веки перед тем, как взглянуть на Люка. Парень сидит всё в том же положении с безмятежным выражением на лице. Он выглядит так, как будто спит, но я знаю, что если позову его, то откликнется сразу же. Двигаюсь чуть ближе к нему и аккуратно опускаю голову на плечо. Чувствую, как его тело расслабляется от моего присутствия. Он кладёт подбородок на мою голову, оставляя невесомый поцелуй на макушке. — То, что мы уже находимся здесь, нельзя отменить, но я рада, что мы хотя бы рядом. — шепчу я, разглядывая его потёртые синие джинсы. Вдыхаю уже почти выветрившийся аромат парфюма до мурашек. Кажется, что все счастливые моменты вместе у нас были когда-то в прошлой жизни. — Я тоже, милая, — его голос вибрацией отдаётся в теле. — Буду рад ещё сильнее, если получится быть рядом до самого конца этого ада. — Уже не веришь в хороший исход? — отстраняюсь, чтобы взглянуть в приоткрытые глаза парня. Он едва заметно пожимает плечами. — Я всей душой надеюсь на таковой, но происходящее вокруг, — он окидывает комнату взглядом, а я вновь слышу, как кто-то вскрикивает, и зажмуриваюсь. — говорит об обратном. — Это точно, — аккуратно утыкаюсь носом в его ключицу. — Так или иначе, я с тобой, и я люблю тебя, — он с нежностью целует меня в висок. Он этого приступа заботы в моей груди становится тесно до боли. В носу начинает щипать, и я думаю, что время плакать уже наступило. Ещё до того, как я решаю, нужно ли добавлять в эту сцену ещё больше трагичности, первая слезинка непроизвольно скатывается по щеке, а я тихо всхлипываю. — Эй, Дженни, только не плачь, пожалуйста, — взволнованно говорит Люк, пытаясь отстранить меня, чтобы заглянуть в глаза. Я не поднимаю взгляд, но слёзы продолжают предательски течь по щекам. — Смотреть на твои слёзы мне больнее, чем мучиться от сломанных рёбер. — Прости, я не хочу плакать, это просто нервы. Ты так успокаиваешь меня, стараешься быть заботливым, — пытаюсь вытереть глаза футболкой на плече, но безуспешно. — Не знаю, чем заслуживаю такого трепетного отношения, — после этих слов волнение в глазах Люка сменяется на щемящую сердце жалость. — Ты заслуживаешь этого, как никто другой, — он не отводит свой пристальный взгляд. — Я так чертовски сильно хочу обнять тебя сейчас и прижать к себе. С благодарностью смотрю на него в ответ и быстро киваю, но слёзы продолжают течь нескончаемым потоком. — Я не хочу думать о смерти, потому что мне было достаточно мыслей о ней за прошедший год. Но если сегодня что-то случится с тобой… — я не заканчиваю, потому что судорожно всхлипываю, наконец осознавая весь ужас происходящего. Я не могу потерять его, только не сейчас, не после всего, что у нас было и чего ещё не было. — Тише, тише, маленькая… Я никуда от тебя не денусь. Иди сюда, — плавлюсь от одних лишь слов, которые звучат так мягко, вновь прижимаясь к его плечу. Люк опускает голову поверх моей, и я представляю, как ему почти физически тяжело не иметь возможности погладить меня по спине рукой, как он делал это всегда, когда мне было плохо, вытереть слёзы большим пальцем, или опустить ладонь на мой затылок и прижать ближе к себе. — Я так люблю твою искренность, что даже сейчас мне хочется только улыбаться. — Я люблю тебя. Очень сильно. Так, как никого и никогда не любила, Люк, — шепчу в исступлении, словно в каком-то припадке, и слышу непрекращающиеся «Тише, малышка» на ухо. Как это грустно, что порой люди осознают всю силу своих чувств лишь в моменты страха, отчаяния и боли, и гораздо реже — когда счастливы. Мои слова звучат так чисто, так по-детски неподдельно и по-настоящему. Пусть они имеют мало смысла, ведь мне всего восемнадцать, я мало кого любила за свою жизнь, но ему всё равно должны льстить такие утверждения. Грудью чувствую, как быстро бьётся сердце Люка, пока он пытается получить как можно большее из этих объятий, запомнить звучание этих слов. Сейчас я как никогда сильно надеюсь, что нас не слышат окружающие. Ник сидит, как и мы, прислонившись к стене, его глаза закрыты. Ему досталась парочка ударов в живот, поэтому он поджал ноги к груди, пытаясь унять боль. Невозможно понять, в сознании он или нет, поэтому я просто отворачиваюсь. Мне хочется оставаться в тёплых объятиях бесконечно, но, наконец-то немного успокоившись, отстраняюсь от Люка. Он смотрит на меня взволнованным и тёплым взглядом, наблюдая, как я отсаживаюсь чуть дальше и откидываю голову назад. Ком всё ещё стоит в горле, но мне легче. Решаю забить на всё и попытаться хотя бы временно не обращать внимание на происходящее вокруг. На сон я не рассчитываю, но просто закрыть глаза и аккуратно прислониться ноющей рукой к охлаждающей стене — уже неплохой отдых.