Love Is Blind

Roxette — Listen to your heart. Мой беспокойный сон прерывают звучные шаги. Открыв глаза, вижу в дверях Росса собственной персоной. Он снял маску — видимо, смирился со своей дальнейшей участью в тюрьме или палате психиатрической больницы, — и теперь можно разглядеть его выразительное лицо, пестрящее шрамами. — Создаётся впечатление, что никто не хочет договариваться по-хорошему, — он начинает прохаживаться вдоль заложников, наслаждаясь нашим усталым видом. — Поэтому нам приходится... — он вдруг вновь заходится в приступе кашля. Если нас всех не расстреляют, то мы скорее умрём, заразившись этой дрянью, которой болен этот придурок. — Ох, пожалуй, сделаю вид, что мне очень жаль, — он театрально сводит брови и вытирает рот рукавом. — Нам приходится приступать к долгожданной части. Внутри всё холодеет от жадного до убийств взгляда, которым он оглядывает помещение. Становится ещё страшнее, когда мужчина останавливает свои глаза на Луи. Я не могу пошевелиться, потому что боюсь, что теперь действует схема «движение — расстрел», и просто наблюдаю широко раскрытыми глазами. — Племянник Томлинсонов, который с детства ошивался у Макврайса, — Росс ухмыляется. Даже со своего места вижу, как Луи судорожно сглатывает, боясь предположить, что ждёт его дальше. —Может, они одумаются, пока мы не переубивали всех нахрен! — мужчина вдруг повышает голос, и его глаза нездорово блестят. — Возьмите его. — он командует двум парням в чёрном, и вчетвером, вместе с Томлинсоном, у которого подгибаются колени, они выходят из комнаты, оставляя дверь открытой нараспашку. Двигаюсь в сторону, пытаясь разглядеть происходящее снаружи. Они ставят Луи посередине холла, освещаемого тысячью ярких лампочек, прямо напротив людей в полицейской форме, и мгновенно приставляют дуло пистолета к его виску. Как только я вижу это, моё сердце камнем падает куда-то вниз, как и нижняя челюсть. От тахикардии пересыхает во рту, и страх, слепой, замораживающий тело страх забирает меня в свои цепкие объятия. — Джейн, ты уверена, что хочешь смотреть? — голосу Люка словно нужно пройти через какой-то барьер, чтобы достучаться до меня. Я быстро мотаю головой, отпрянув от двери, но увиденная картинка ярко стоит в сознании. Больше всего меня удивляет количество людей в чёрном с автоматами, которые стоят в зале, несмотря на то, что с нами, здесь, присутствуют ещё шесть их напарников. — Они... Убьют его? — мой голос звучит неестественно высоко. — Боюсь, что да. Мне вновь приходится прильнуть к телу Хеммингса, потому что ужас словно заливается в лёгкие, как противная масса, мешая нормально дышать. Рядом с парнем мне становится значительно легче, но я всё ещё дрожу, а он пытается успокоить меня случайными прикосновениями. Вдруг вспоминаю, что, помимо людей и оружия, заметила чернильно-тёмное небо в окнах, и становится ещё хуже: эта жуткая ночь не планирует заканчиваться. — ...Джейс, неужели тебе настолько плевать на своих друзей? — благодаря открытой двери нам слышно диалоги практически целиком, и вкрадчивый голос Росса эхом разносится по залу. — Н-нет, конечно, нет, но... — видимо, это сам Макврайс. Безысходность слышится так отчётливо, что мне становится жаль один лишь безликий голос. — Мистер Макврайс, мы ведь просили вас просто молчать, — взволнованный, натянутый, как струна, голос полицейского лишь накаляет обстановку. — Послушайте, Росс... Я не хочу слушать дальше, потому прячу лицо на груди Люка, и он, поняв мои намерения, пытается прижать меня ближе, насколько это возможно без рук. Пытаюсь отвлечься, слушая мерный стук его сердца, и эта мелодия будто успокаивает меня. — Похоже, этот Макврайс тот ещё идиот, — Люк тихо усмехается откуда-то сверху, видимо, пытаясь разрядить обстановку. — Раз он действительно готов пожертвовать жизнями друзей — я уж не говорю о незнакомцах — ради спасения собственной задницы. Никак не реагирую на это замечание, хоть и соглашаюсь с ним в глубине души. Джейсон — абсолютный трус, который вдобавок не умеет распоряжаться деньгами, и именно по его милости мы сейчас сидим здесь. Становится легче, когда есть, кого обвинять в происходящем. Диалоги фоном проскальзывают мимо моих мыслей, пока не раздаётся выстрел. Слышен чей-то крик, гул голосов и шаги. Когда я слышу этот звук, меня будто взрывают изнутри, атомная бомба из эмоций, боли и страха, которую кто-то втайне подкинул, начинает своё губительное действие. Вздрагиваю, распахиваю глаза и тут же поднимаю взгляд на Люка в поисках поддержки. На его лице читается сильная тревога. Нет, нет, они не могли его убить, чёрт возьми. Это ведь Луи, Луи Томлинсон, и неважно, как долго я его знала, я прониклась к нему симпатией... Бледное лицо женщины, сидящей напротив прохода, говорит мне об обратном. Могли. Её глаза распахнуты в ужасе от увиденной картины, и, пропуская сквозь себя мысль «Зачем она вообще смотрела?», я прекращаю сдерживать накатывающую истерику. Из глаз — мгновенные брызги слёз, как из долбанного пульверизатора, и я рывком поджимаю колени к груди, пряча в них лицо. Происходящее никак не укладывается в голове. Мне кажется, что это всё какая-то игра, подстроенная, придуманная для кого-то, что Луи жив, а стреляли в воздух, что ссадины и кровь — это просто часть реквизита, но у меня не получается убедить в этом себя. Мозг упорно отрицает мысль о том, что буквально на моих глазах был убит человек, мой друг, и, уж тем более, отгоняет вопросы вроде «сколько ещё трупов вынесут из этого здания?». Люк не произносит ни слова. Убийственное молчание витает в воздухе, пока я плачу и пытаюсь вытереть слёзы спортивными штанами. Все подавлены. Я слышу тихие всхлипы сквозь пелену шока и понимаю, что не одной мне сложно осознать потерю. — Они убили его, Люк. — мой голос исходит будто из глубины тела. Я не жду ответа на эту фразу, просто выдвигаю её, как факт, и ищу поддержки. Я встречала смерть, но тогда я была готова к ней заранее, по крайней мере, где-то в глубине души. Знала, что третий рецидив Майкла может быть финалом, и отнюдь не счастливым. Но, чёрт возьми, знала ли я, что они просто приставят пистолет к его виску, безжалостно, словно они роботы без эмоций и чувств, а не живые люди, нажмут на спусковой курок и размажут его мозги по полу? От разыгравшегося воображения меня начинает мутить, и я делаю глубокие вдохи и выдохи, чтобы отвлечься. — Мне жаль, — голос Люка, с горечью, болью и старым добрым сожалением доносится до меня со стороны. Лицо парня осунулось, стало выглядеть ещё хуже с этими синеющими мешками под глазами, восковой бледностью и скрытыми за маской мучениями. За него мне сейчас страшнее, чем за себя. Громко всхлипнув, все-таки возвращаюсь в любимые тёплые объятия. Присутствие Люка рядом действительно немного успокаивает нервы, но лишь самую малость. В ушах все ещё стоит ужасный звук выстрела, а перед глазами — та же картина. Это странное ощущение: мы с Луи не были так близки, чтобы скоробить и убиваться, но меня поражает сам факт случившегося. Впервые в жизни я услышала выстрел в непосредственной близости, почувствовала запах смерти. — Я был не прав, — неожиданно тихо заявляет Ник. — Всё гораздо серьёзнее. Люк бросает на него злой, усталый взгляд. Он сам прекрасно понимает сложившиеся обстоятельства, но знает, что я буду волноваться только сильнее, поэтому подобное пророчество может сделать лишь хуже. Его ожидания в виде ещё одного потока слёз из моих глаз не оправдываются, потому что я, покачиваясь на месте, уже не плачу, но и не слушаю ничего вокруг, так как единственной достойной вещью, которую я стану слушать, будет бархатный голос Люка.

***

Спустя тридцать минут мрачность атмосферы в помещении немного развеивается, и люди возвращаются к своим тихим разговорам. Я немного прихожу в себя, но осознать, что они убили Луи, не получается. Внутри бушует какой-то ураган, я не понимаю, что происходит, и боюсь, до безумия сильно, до противной боли в сердце боюсь за Люка. Через какое-то время очередные напарники Росса заходят и забирают ещё одного мужчину. На вид ему около сорока, он одет в потрёпанные джинсы и футболку розового цвета, а его соломенные волосы выглядят так, как будто он не прикасался к ним ещё со времён второй мировой войны. Безразличное выражение его лица лишь сменяется на слегка разочарованное, когда его хватают и выводят из комнаты, поэтому я делаю вывод, что у него было не всё в порядке и до этого, а смерть ему будет лишь под руку. Моя паника нарастает с каждой секундой. Любой из нас может стать следующим, потому что в их действиях нет никакой логики, поэтому сердце пропускает удар при любых предположениях о ближайшем будущем. Из-за бесконечной тревоги в голове нет никаких мыслей, и уж тем более не хочется спать. Поворачиваю голову к Люку, с грустью глядя на его лицо. Очень хочется плакать, но, если честно, я уже устала и от этого. — Ты такой бледный, — взволнованно двигаюсь ближе. — Больно, — Хеммингс слабо улыбается и отвечает сквозь сжатые зубы. — Я буду в порядке, не волнуйся, — он тут же поднимает брови, взглядом показывая, что ему не так уж и плохо. Эти слова для меня словно лезвием по сердцу, иссекают его, заставляя истекать кровью. Я чувствую моральную боль за него, и она хуже, чем боль в моей руке, в сотни раз. — Потерпи ещё немного, ладно? Только не отключайся, — я перехожу на шёпот, с тревогой глядя прямо в синие глаза. Они выглядят замутнёнными, и именно поэтому я сомневаюсь, что парень останется в сознании. — Любой каприз за ваши деньги, мисс, — он слабо смеётся, а я могу лишь натянуть улыбку. — Я имею в виду, не позволяй мне потерять сознание, — Люк вмиг становится серьёзным, потому что и сам понимает, что не сможет это контролировать. — Знать бы ещё как, — я двигаюсь ещё ближе и мягко целую его в щеку. Ледяная кожа под моими горячими губами заставляет вздрогнуть. Я отстраняюсь, но только чтобы прислониться своим лбом к его. — Ты красивая, — шёпотом выдаёт Люк со странной ухмылкой. — Даже уставшая, с опухшим от слёз лицом, всё равно. Очень красивая, чёрт возьми. Моя улыбка становится шире, и я с умилением смотрю в его глаза. Запоминаю слабые синие искорки, которые мелькают в этих льдинах, тёплый прибрежный бриз, лазурным ободком возле зрачка. Такие красивые, что я могу смотреть в них часами и не устану. Всё остальное кажется таким далёким, тяжёлое дыхание является напоминанием о происходящем, и я снова всхлипываю, потому что мне до безумия страшно. В комнату входят очередные помощники, но я даже не поворачиваю голову. — Сотри глупую улыбку с лица, - нам приходится обернуться на звук голоса Рыжего, который обращается именно к Хеммингсу. — Ты следующий на очереди в русской рулетке с полным барабаном. — он в очередной раз криво улыбается. — Я? Почему?.. — голос Люка моментально слабеет, а глаза расширяются до размеров тарелок. — Ты раздражал меня ещё с самого начала, — тот пожимает плечами, так, словно это всё для него — игра, и выходит обратно в холл, посмеиваясь, ведь произвёл нужный эффект. Этот короткий диалог действует на меня как ведро со льдом, которое резко высыпали сверху. Неподвижно замерев, я смотрю вслед уходящему парню, а в голове нет ни одной мысли. Не могу даже сдвинуться с места, потому что осознание серьёзности ситуации блокирует тело. Я боялась подобных слов с того момента, как услышала первый выстрел. Нет, пожалуйста, только не Люк. Вернувшись к реальности, я резко поворачиваю голову к парню, чтобы увидеть его реакцию. Его лицо искажено смесью страха и ненависти. Люк смотрит на меня в ответ, издавая едва заметный судорожный вздох. — Мы оба знаем, что это не было шуткой, — его взгляд мрачнеет, а напряжённый голос звучит тише обычного. Моих сил хватает лишь на то, чтобы покачать головой: выдавить из себя хоть одно слово в данную секунду кажется неисполнимой задачей. — Джейн. — Люк зовёт, и мне приходится поднять на него взгляд. — Теперь я хочу с тобой поговорить, — тихо говорит он, и я зажмуриваю глаза. Не хочу слушать прощальные речи или напутственные слова, они никогда не смогут уменьшить боль утраты, не хочу хоронить раньше времени, терять надежду, когда мы, всё ещё живые, оба сидим рядом. Пытаюсь не расплакаться уже сейчас, но не получается. Первый рваный выдох выходит из моей груди, когда я заглядываю в глаза Хеммингса. — Нет, Люк, этого не произойдёт, правда? — с глупой надеждой смотрю, пытаясь разглядеть хоть каплю такой же веры в ответ, но не нахожу. — Неужели ты собираешься попрощаться со мной прямо сейчас? — я усмехаюсь, ощущая, как сильно дрожат мои руки, и чувствую, что медленно, но верно схожу с ума. — Я уже не знаю, чему верить, — он слабо пожимает плечами, но его серьёзный, тяжёлый и печальный взгляд не предвещает ничего хорошего. — Лучше сейчас я скажу тебе всё, что считаю важным, а потом мы вместе посмеёмся над тем, какими трусливыми были, чем буду глупо надеяться на случай и не скажу ничего совсем. Ты ведь будешь винить себя. — Хеммингс скользит пронизывающим взглядом по моему телу, и в сознании вновь всплывают картинки вчерашнего вечера, на той широкой кровати, когда я ощущала его тёплые прикосновения, таяла в его руках. Сейчас кажется, что это было как минимум пару недель назад, а то и вовсе приснилось. — И это первое, с чего я хочу начать. Ты не будешь виновата в моей... Смерти. Просто помни это, пожалуйста. — заметно, что это слово по отношению к себе тоже пугает Люка, но он стойко продолжает речь. — Нет, милая, если бы даже мы молчали все эти часы, они бы нашли, к чему придраться. Даже моя ошибка заключается лишь в том, что я решил привезти тебя сюда. Хотя, если бы мы просто поехали ко мне, ничего бы не произошло... Да, я никогда ещё не жалел о чём-то так же сильно, — он зажмуривает глаза, и я с горечью понимаю, что изнутри его пожирает чувство вины и сожаления ещё с того момента, как наши руки оказались в наручниках, и только сейчас он может открыться полностью. С его чрезмерной тревожностью это состояние только усугубляет ситуацию. Чувствую, что в горле застревает ком, готовый вот-вот перерасти в рыдания, но пытаюсь не показывать этого. — Не надо винить себя тоже, пожалуйста, — тихо отвечаю ему, умоляюще глядя в глаза, и вижу намёк на облегчение в ответ. — Никто из нас не умеет предсказывать будущее. Вчерашний день был одним из лучших в моей жизни, хоть я и знаю, что гораздо сильнее мне запомнится эта ужасная ночь... — я пытаюсь подобрать нужные слова, и Люк с благодарностью внимает. — Твои поцелуи, прикосновения, всё, что у нас было, я буду вспоминать это, и вряд ли ещё когда-нибудь испытаю такие же эмоции... Если это будет не с тобой. — опускаю взгляд в пол и по-прежнему пытаюсь контролировать слёзы. — Джейн, — нежность в его голосе мешается со строгостью. — Обещаю тебе, испытаешь. Наша жизнь бывает такой моментами, тебе кажется, что это худший день в твоей жизни, а потом случается что-то ещё более ужасное. Тебе покажут, что такое любовь, я лишь надеюсь, что эта любовь будет искренней, что тебя не сломают. Я не единственный человек на планете, Дженни, со временем ты точно сможешь найти того, кого по-настоящему полюбишь, — Люк смотрит на меня очень внимательно, и как бы мне ни хотелось возразить, я знаю, что он прав. — Наверняка больше, чем меня. — Надеюсь, что действительно полюблю, а не просто использую в качестве замены тебя, — тихо высказываю свои худшие опасения, в ответ на что ловлю тяжёлый взгляд. — Ты сможешь пройти через это, малышка, я знаю, ты сильная, — с теплотой смотря в мои глаза, парень приближается почти вплотную. — Ты уже прошла через многое, даже не подозревая, что столкнёшься с таким, значит, и это препятствие будет не проблемой. Как жаль, что мои запястья сейчас в наручниках, и я даже не могу тебя обнять. — Мне тоже, — я понимаю, что сейчас начну плакать, и замолкаю. Его взгляд по-прежнему пропитан благодарностью вперемешку с болью. — Знаешь, если это действительно были последние месяцы моей жизни, то я счастлив, что провёл их с тобой. Могу с чистым сердцем сказать, что такой любви, которую я испытываю к тебе, у меня ещё не было. Правда, Дженни, я был по-настоящему счастлив благодаря тебе, — он смотрит на моё лицо так пристально, что я буквально чувствую, как он обхватывает ладонями мои скулы. — Не знаю, где был бы сейчас, если бы не рискнул сделать тот шаг навстречу твоим чувствам. Ну, вообще-то знаю, я был бы не здесь... — он выдаёт нервный смешок, а мне тут же становится ещё больнее. — Ты жалеешь об этом? Об отношениях со мной? Если бы было можно вернуть время назад, ты бы не стал начинать всё это? — сведя брови, с волнением смотрю в глаза парня, которые тут же расширяются. В его взгляде читается искреннее удивление с толикой насмешки. — Нет, ни в коем случае не жалею, что за мысли? — он качает головой, все ещё не понимая. Первая слеза скатывается на кончик моего носа, и, заметив это, Люк напрягает скулы. — Борьба с депрессией — сложная штука без мотивации, и этой мотивацией была ты, поэтому я счастлив, что последние дни своей жизни провёл, практически освободившись от этого диагноза. Дженни, я не боюсь смерти. Как вообще можно бояться умереть? Особенно от выстрела, быстро и практически безболезненно? Я боюсь за тебя. — он наконец осознаёт, в чём дело, и начинает успокаивать меня, что не особо помогает. — Я не знаю, как ты переживёшь это. И это самая худшая вещь в смерти — оставлять близких людей на растерзание их страданиям и боли. Я помню, какой ты была после смерти Майкла, и я помню своё состояние после смерти родителей, так что я просто очень волнуюсь за твою дальнейшую жизнь, Дженни. Эти слова оказывают на меня какой-то эффект. Они абсолютно правдивые, потому что я не готова потерять кого-то ещё сейчас, но, почему-то, они меня не успокаивают. Наоборот: чувствую лишь усиление тревоги. — Если ты выберешься отсюда, можешь пообещать мне жить дальше? Прямо сейчас, пообещай и, пожалуйста, исполни это обещание, Дженни, — он наклоняется ближе, и мы соприкасаемся лбами. Горячая слеза скатывается по моей щеке, как только я моргаю, и у меня больше не получается сдерживать истерику. — У тебя впереди вся жизнь, и ты должна прожить её так, как захочешь. Сначала будет очень тяжело. Ещё тяжелее, чем было с братом, понимаешь? — я вижу, как сильно блестят его глаза, и от этого становится только больнее. — Потому что терять сразу двух дорогих тебе людей практически подряд – отстой. — он горько усмехается. — Потом тебе придётся двигаться дальше. Надеюсь, твой будущий муж сделает всё, чтобы ты никогда не плакала, потому что сейчас, когда я смотрю на твои мокрые щёки и глаза, у меня сердце обливается кровью, — Люк улыбается сквозь призму боли, а я натягиваю улыбку в ответ и шмыгаю носом. Слёзы текут нескончаемым потоком, а я даже не могу их стереть, потому что мои руки заблокированы за спиной. — Я правда хочу, чтобы у тебя была счастливая жизнь и чистая любовь. Тебя ждёт только лучшее дальше, поэтому пообещай мне сейчас, что, когда ты выберешься из этого чёртового места, ты не будешь плакать до конца жизни, не сдвигаясь с мёртвой точки. — Обещаю, Люк. По крайней мере, я очень сильно постараюсь, — говорю я полушёпотом, и искренне улыбаюсь, чувствуя, как напрягаются скулы, а щёки неприятно стягивает соль от высыхающих слёз. Страшно не исполнить это обещание. Моя улыбка насквозь пропитана болью. Получается улыбаться искренне лишь потому, что я вижу перед собой этого чудесного парня. Я рассматриваю родное лицо Люка, каждый его миллиметр, пытаясь запомнить каждую морщинку, ямочку на щеке. Острые скулы, которые сейчас выделяются ещё сильнее, светлая щетина, идеально ровный нос, очерченные брови, самые красивые блондинистые волосы, которые я встречала, и, конечно же, глаза. Глаза, которые нельзя описать словами, но я ещё никогда не видела никого с такими глазами, как у моего учителя. Я влюблена в каждую из этих мелочей, и больно даже представлять, что эти глаза потеряют свой блеск, а я больше не смогу пальцами провести по мягким кудряшкам. Не успеваю продолжить сканирование, потому что Хеммингс наклоняется и целует меня. Нежно, резко, вкладывая боль, отчаяние, безысходность и бесконечную любовь. Я целую его в ответ, запоминая вкус и мягкость его губ, чувствуя каждую трещинку. Забываю о том, что на нас смотрят все вокруг, просто чувствуя момент. Вихрь синих бабочек разлетается внутри меня, и я улыбаюсь сквозь поцелуй — улыбаюсь, несмотря на всё безумие, царящее вокруг. Спустя долгое время пребывания в раю, приходится вернуться на землю, и мы медленно отстраняемся. Люк прикусывает мою нижнюю губу, и я замираю, потому что не хочу терять его прикосновение. Слёзы практически синхронно вытекают из обоих глаз, когда я целую его вновь. Просто прижимаюсь к его губам своими и всхлипываю, не открывая глаз. Парень аккуратно проводит языком по контуру моих губ изнутри, и я вздрагиваю от удовольствия, которое мешается в неприятный коктейль с обидой. Обидой на жизнь, судьбу? Медленно отстраняюсь, зажмуриваюсь, сдерживая поток слёз, и чувствую солёный привкус. Это соль от моих слёз и кровь с его губ. Несколько секунд мы сидим в прострации, пытаясь отойти от поцелуя. Рой бабочек внутри меня угасает, но сердце по-прежнему бьётся, как бешеное. На лице появляется неуместная блаженная улыбка. — Твоя речь звучала, как идеально отрепетированная заготовка, — несколько мгновений спустя замечаю я и издаю нервный смешок. — Я не могу связать и двух слов нормально. — Дорогая, я учитель английского языка и литературы, — он гордо приподнимает голову, глядя на меня. — За свою жизнь я прочитал книг больше, чем все ученики нашей школы вместе взятые, — он говорит об этом с такой искренней улыбкой, словно несколько минут до этого со слезами и жаром мы лишь репетировали сцену из спектакля, и я смотрю на него со смешанными восхищением, умилением и любовью. Кажется, я готова послушать, как он прочитает каждую из них мне вслух, даже если это займёт полжизни. Внезапно осознаю, что теперь не смогу читать многие из них без слёз, придётся пройти мимо того же «Учителя», потому что в памяти всплывут одни из самых счастливых моментов, проведённых с Люком в его доме. Опускаю взгляд в пол. Мои руки болят, но я почти не чувствую этого, потому что все моральные эмоции уже заглушили физическую боль. — Мне так жаль, что мы не смогли завершить начатое вечером, — он склоняется ближе ко мне и почти шепчет в моё ухо, заставляя покраснеть. — Если свершится чудо, мне будет плевать на всех директоров и родителей. Мы поедем ко мне домой, и я сделаю всё, что ты захочешь. — Нет, не говори этого, — мне приходится через силу закрыть глаза. — У нас нет волшебных палочек, и раз полиция по-прежнему ничего не сделала, я сильно сомневаюсь, что что-то изменится именно сейчас, это возможно только в романах. А наша жизнь не похожа на подобный роман, — я всхлипываю и опускаю голову на плечо Люка. — Это горькая правда, — грудь парня поднимается и опускается подо мной. Только сейчас я замечаю, что ему по-прежнему тяжело дышать, и поспешно отстраняюсь. — Эй, куда ты? Хотя, неважно, — его взгляд вдруг становится веселее. — Кажется, все слова уже сказаны. Сейчас я просто хочу целовать тебя. — он слабо улыбается, наклоняясь вплотную ко мне, и соприкасается своими губами с моими. Мне нравится такой подход, так что я быстро отвечаю на поцелуй, не обращая внимания на вкус крови. Вновь прикусив мою губу, Люк отстраняется, наклоняется к моей шее и оставляет нежный поцелуй. Затем спускается чуть ниже и целует вновь, слегка втягивая воздух. Кожа начинает гореть, и я бесконтрольно улыбаюсь, понимая, что следы будут яркими. Люк оставляет ещё несколько засосов рядом, и возвращается к моим губам. Его прозрачно-голубые глаза смотрят прямо в мои со странной радостью. Она похожа на детскую: искренняя, когда живёшь только этим моментом и не задумываешься о том, что будет дальше. Отдышавшись, Хеммингс снова накрывает мои губы своими. Я замедляю темп поцелуя, и он получается словно сделанным в слоу-моушн, похожим на сладкую, тягучую карамель. Когда я прикусываю его губу, не разрывая поцелуй, парень издаёт тихий стон, настолько тихий, что кто-то из окружающих вряд ли услышит, но зато его слышу я, и приятное тепло разливается по всему телу. Словно по щелчку пальцев в мою голову приходит осознание того, что вообще происходит вокруг, и все приятные эмоции тут же испаряются. Я резко отстраняюсь и с тревогой заглядываю в глаза Люку. Он тоже всё понимает, и лишь сжимает челюсти сильнее, не находя слов для ответа. Последующие двадцать минут тянутся как ужасная вечность. Одновременно не хочется, чтобы они заканчивались и наступало что-то хуже, но и ожидание слишком уж утомляет. Я чувствую, как напряжён каждый нерв в моём теле, и уже не получается расслабиться даже на секунду. Мы целуемся, разговариваем, смотрим друг другу в глаза, и вновь целуемся, жадно, с трепетом и вкладывая всю любовь. Я не могу сдерживать слёзы, хотя это не рыдания, но они катятся по моим щекам не прекращаясь, даже когда я не хочу, и когда мне кажется, что уже невозможно плакать. Хочу остановить время и остаться в этом моменте навсегда. Плевать, что глаза болят от слёз, рука ноет, запястья жжёт от наручников и мы не одни. Всё равно на напряжение, нервы и неопределённость. Зато Люк жив, я могу посмотреть в его глаза, сказать, как люблю его, и услышать это же в ответ, могу поцеловать его и он тоже поцелует, могу увидеть его широкую улыбку. Но я знаю, что будущее неизбежно, поэтому вновь закрываю глаза, на которые вновь наворачиваются слёзы, и вновь, вновь, вновь прижимаюсь к Люку, пытаясь подавить дрожь во всём теле. Когда волнение и неопределённость достигают точки кипения, у меня даже не получается усидеть на месте. Я пытаюсь сесть так, чтобы было удобнее, но удобнее никак. К нам в помещение никто не заходит уже достаточно долго, и теперь в напряжении сидим не только мы, но и все наши товарищи по несчастью. Я придвигаюсь настолько близко к Люку, что почти все части наших тел соприкасаются друг с другом, и кладу подбородок на его плечо. Парень что-то шепчет на ухо, но я не особо слушаю, хотя по рукам и спине всё равно бегут мурашки от хрипловатого голоса. Поднимаю глаза и ловлю тёплый взгляд Ника, сидящего напротив. Он одобрительно и сочувственно кивает, а потом вновь отворачивается, продолжая пожирать глазами стену. Пытаюсь впитать в себя терпкий аромат ментола и дождя, исходящий от Люка, запоминаю ощущения настолько детально, насколько это возможно, сканирую глазами, и не прекращаю всхлипывать, сколько бы Хеммингс ни просил меня успокоиться.