Твой сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 27 июня 1999 год Привет, мамочка! Я не удержался и решил снова тебе написать. Ко мне каждый день приходит отец. Он практически не разговаривает со мной, но само его присутствие меня успокаивает. Вчера, когда он пришел ко мне, долго сидел у моей кровати и плакал… Я спросил почему, но он не ответил. Сказал только, что все будет хорошо. Но я не жалуюсь, все уже хорошо. Неужели, он не видит? Мне значительно лучше… Сегодня он опять приходил, сказал, что я выгляжу лучше. Я попросил о встрече с тобой, обещая, что не задержу тебя надолго. Просто взгляну, возьму за руку, поцелую в щеку… Это все, что мне нужно. Мне было очень обидно, когда он ответил отказом. Отец сказал, что ты плохо себя чувствуешь и не можешь придти. Что с тобой, мамочка? Ты заболела? Напиши мне, расскажи, что с тобой. Я хочу знать! Я очень переживаю и скучаю. Я не дурак, понимаю, что не можешь придти. Я знаю, что как только тебе станет лучше – ты придешь ко мне. А пока, прошу, ответь на мое письмо. Обещаю, не буду больше доставать своими просьбами отца. Ему, наверное, и так тяжело. Я в больнице, а ты болеешь. Столько несчастий свалилось на нашу семью. Как там Сонечка? Надеюсь, хотя бы с ней все хорошо. Передай ей от меня, что если не будет хорошо учиться, я на нее очень обижусь! Я очень устал, поэтому об остальном напишу в следующем письме. Кошмары до сих пор мучают меня, но я держусь. Ты всегда говорила, что я сильный. Я не верю в это, но не хочу тебя разочаровывать. Я справлюсь, мама. Я клянусь. Буду молиться за тебя, отца и Софью. Совсем скоро я буду дома…Люблю. Скучаю. Твой сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 10 августа 1999 год Здравствуй, мама! Это снова я. Прости, что пишу тебе. У тебя, наверно, уже нервы ни к черту… Просто, если честно, меня это успокаивает. Я беру в руку ручку и забываюсь. Так много хочется тебе рассказать! Я чувствую себя очень одиноким. Ненужным. Брошенным. Я знаю, это не так, и вы с отцом всегда помните обо мне, но… Как это объяснить, не знаю. Писать тебе – единственное, что помогает мне не сойти с ума. За стенкой целыми днями пронзительно кричит девушка. От ее криков у меня едет крыша. Я говорил об этом врачам. Знаешь, что они посоветовали мне? Заткнуть уши ваткой. Это же абсурд! Почему бы им просто не отправить эту девушку в психушку? Очевидно же, что она немного «не в себе». С одной стороны, мне ее очень жалко, а с другой, хочется ее прибить. Но я не об этом хотел написать тебе… Последнее время со мной творится что-то непонятное. В моей голове такая каша, даже похлеще той, что подают здесь на завтрак… Началось все с того, что с недавнего времени я заметил, как изменилось отношение отца ко мне. Он смотрит на меня так, словно я смертник. Я устал от его слез! Я тоже плачу, но никто не видит этого. А он, не стыдясь, рыдает сидя на моей кровати, держит меня за руку и непрерывно повторяет, что все наладится. Скажу честно, меня это нервирует. Выбивает из колеи. Ты только не говори ему, что я написал тебе об этом. Скорей всего из-за лекарств, которые мне приходится пить изо дня в день, я стал раздражителен. Следуя твоему совету, я стараюсь казаться сильным. Но как я могу быть таковым, когда вокруг такая атмосфера? Врачи что-то явно недоговаривают, отец рыдает. Ты, вообще, за все это время ни разу меня не навестила. Я не упрекаю тебя, нет. Я понимаю, раз ты не приходишь, значит, у тебя нет возможности. Не переживай, любимая моя мамочка. Мысленно я всегда рядом с тобой… Последние дни мне снится Смерть. Знаешь, такая, как в мультиках: страшная, черная, в порванном плаще и с косой. Я ни разу не смог разглядеть ее лица. В моих снах она приходит за мной. Голос у нее такой скрипучий, клокочущий, немного хриплый. Она подолгу разговаривает со мной. Обо всем. Это так страшно… Ее беседы заканчиваются всегда одинаково: она говорит, что пришло мое время. Я должен умереть, оставить этот мир. Но я не хочу умирать! Каждый раз я падаю перед ней на колени, плачу, умоляю не забирать мою жизнь, а она смеется. Смех у нее такой мерзкий, как и она сама. Каждый такой сон заканчивался одинаково: я умирал. Представляешь, каково мне? Видеть каждый день во сне свою же смерть. А вчера, эта Смерть сказала, что на том свете меня ждешь ты. Я так испугался… Я кричал и плакал! Проснувшись, я чувствовал, как мою кожу неприятно стягивало после слез. Как она посмела такое сказать? Я знаю, ты ждешь меня дома. Прошу, ответь мне. Напиши, хотя бы пару строк и передай с отцом. Мне очень страшно, мама.Твой любящий сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 19 августа 1999 год Привет, мама! Я не понимаю, что происходит? Почему мне никто не может объяснить, что со мной? Я уже три месяца в больнице. Это же слишком! Синяки и ссадины давно прошли. Единственное, что никак не заживает – это сердце. Оно болит и ноет. Я стараюсь не думать, не вспоминать, но как, блин, тут не будешь вспоминать? Я сутками нахожусь в четырех стенах, а на окнах решетки. Я чувствую себя животным в зоопарке. А врачи, которые изо дня в день приходят ко мне в палату – зрители. Смешно, да? Я же сойду с ума, мама. От замкнутого пространства у меня едет крыша. День, ночь, снова день - белая комната, белый потолок, белые стены, белые простыни, пол покрыт кафельной плиткой и тоже белый! Как тут не сойти с ума? Я уже ненавижу этот дурацкий белый цвет! Врачи наверняка предполагают, что лечат меня, держа здесь, да? А я вот очень в этом сомневаюсь! После их лечения я чувствую себя совершенно больным. Отец уже неделю не навещал меня. Почему? Что у вас там происходит? Я живу, словно отрезанный от реальности… Мне ничего не остается, кроме как сидеть и гадать, что же у вас там творится. Неужели вы не понимаете, как мне сложно? Даже врачи практически не разговаривают со мной. Единственное, что я от них слышу это: «Как Ваше самочувствие, мистер Каулитц?», «Что Вам снилось, мистер Каулитц?», «У Вас не кружится голова, мистер Каулитц?», «Может, Вам что-то нужно, мистер Каулитц?», «Все будет хорошо, мистер Каулитц». Меня это достало! Я не могу больше так, понимаешь? НЕ МОГУ! Может, вы забыли обо мне? Мама, ты обещала, что всегда будешь рядом! Несмотря ни на что… Почему ты не сдерживаешь своих обещаний? Я тебя жду. Всегда…Твой сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 28 августа 1999 год Здравствуй, мамочка! Прости меня за прошлое письмо. Я не знаю, что на меня нашло. Я так разозлился! Не на тебя, нет. Не знаю на кого. Но эта злость затуманила мое сознание. Мне страшно об этом говорить, но мне хотелось кого-нибудь ударить, сделать больно… Что со мной, мамочка? Я боюсь самого себя. Один врач говорил, что после всего, что со мной случилось, такое нормально. Но как такое может быть нормальным? Я же хотел ударить человека! А когда этот самый врач утешал меня, говорил добрые слова, убаюкивал. Меня чуть не стошнило, оттого, что он был слишком близко. Он гладил меня по волосам - это было неприятно. Мне вообще противны любые прикосновения. Когда незнакомые мужчины слишком близко - у меня начинается паника. Это нормально, мама? Мне сейчас так нужна твоя поддержка… Забыл сказать, кошмары мне так и снятся. Только теперь разные. Очень часто снится Том… Ты ведь помнишь его? Интересно, сожалеет ли он о том, что сделал? Знаешь, я много думал. Если бы он навестил меня в больнице и попросил прощения, я бы его простил… Не могу на него долго злиться. Я, наверно, такой дурак. Он меня изнасиловал, унизил. А я готов ему все простить… «Мой наивненький, глупенький мальчик», - как сказала бы ты. Вчера ко мне пришел отец. Он даже не объяснил, почему так долго не навещал меня. Он просто молча собрал мои вещи и сказал, что пора уходить. Я так обрадовался. Думал, мы поедем домой. Но нет… Он всего лишь перевез меня в другую больницу. Здесь, знаешь, обстановка еще невыносимей, чем в прошлой больнице. А врачи совершенно не внушают доверия. В палате я снова один. Единственное, что изменилось, тут есть туалет, в который я могу ходить без сопровождения врачей. Это немного облегчает мое существование здесь. Я все еще не могу избавиться от мыслей, что любой из мужчин работающих здесь может на меня наброситься… Это, наверно, травма на всю жизнь. Все люди для меня одинаковые. Я никому не могу довериться, как бы хорошо ко мне не относились. Хотя в этой новой больнице я бы не сказал, что ко мне нормально относятся… Смотрят косо, разговаривают натянуто, сразу видно – с большой неохотой. Я так устал от всего этого. Я тебе уже сто раз говорил, скажу сто первый: мама, я очень скучаю и хочу домой. Почему мне приходится до сих пор мучиться в этих чертовых больницах? Они сводят меня с ума. Скажи честно, со мной что-то ненормально? Чем я болен? Не скрывай от меня ничего. Скажи правду, какая бы жестокая она не была. Не мне ли знать, что такое жестокость? Несмотря ни на что, я до сих пор жив, более того, совсем скоро, возможно, я смогу радоваться жизни, как и раньше… Ну, может, не как раньше, но хоть как-нибудь. Помнишь, ты всегда мечтала побывать в Польше? Так вот, я обещаю, как только меня выпишут, я пойду работать (все равно куда), соглашусь даже на самую грязную работу, лишь бы платили. В школу я однозначно не вернусь, и ты это знаешь. Я заработаю денег, и мы всей семьей съездим в Варшаву. Это же твоя мечта, верно, мама?! Я обещаю, что так и будет! Совсем скоро…Люблю. Скучаю. Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 6 сентября 1999 год Здравствуй, мама. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь или нет. Ты с детства учила меня не врать… А я… я врал тебе. Прости, пожалуйста. Я просто не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь, как я дорожу тобой и твоим здоровьем… Но мне надоело врать… На самом деле все очень плохо, мама. Я чувствую, как что-то ломается во мне, пожирает изнутри, раздирает сердце и уничтожает остатки души. Это как будто во мне живет какое-то существо, которое день за днем меня убивает. Врачи… я вижу, что они относятся ко мне так, словно я уже покойник. Им все равно до меня! Я – всего лишь один из миллиона их пациентов. Подумаешь, умру… Им все равно, понимаешь? Я обещал тебе, что ничего с собой не сделаю… Я соврал. 23 мая я пытался покончить с собой. И, знаешь, мама, мне это почти удалось. Я чувствовал, как с каждой каплей крови из меня уходила жизнь… В глазах темнело, а голова кружилась. Я был на грани, между жизнью и смертью. Из глубокой ранки на моем правом запястье пульсирующей струйкой вытекала кровь, в такт ударам сердца, которое билось еле слышно. Билось все слабее и слабее… Я отключился, не помню, кто меня спас. Руку перевязали, кровь остановили. Зачем?! Я был почти счастлив, я почти умер… Мама, я не могу так жить! Не могу! Я до сих пор думаю о смерти. А что еще мне остается? Это невыносимо больно. Я не могу это терпеть! Не могу больше жить с этой болью… Это слишком, слишком больно… Помнишь, я писал тебе о том, что из моей комнаты убрали все острые предметы? Врачам, в той больнице тоже рассказали о моих суицидальных наклонностях, и они побоялись. Им невыгодно, если их пациент покончит с собой. Гораздо лучше будет, когда я умру своей смертью. Естественной. Каждую ночь, ложась спать, я молюсь о том, чтобы утром не проснуться… И каждый раз просыпаюсь. Одна часть чего-то важного во мне уже умерла. Остальное – лишь жалкие остатки. Это уже не я. Того Билла, которого ты знала, больше никогда не будет. Его сломали. Уничтожили. 17 июня я вновь пытался покончить с собой. Я скрутил из простыней веревку и попытался повеситься. Я где-то слышал, что от удушения человек погибает быстро. Но и эта попытка так же не увенчалась успехом. Уже даже смешно. Зачем они меня держат? Я не хочу жить, и это - мое право. Это моя жизнь, и я ее хозяин! Если я решил расстаться с жизнью, какое им дело? Я писал тебе, что простил бы Тома, если тот навестил бы меня. Ты поверила? Как можно простить за такое? Как бы сильно я не любил его, я не смогу… Никогда. Он не был пьян в тот вечер и никогда не был психом. Он вполне осознавал, что делает. Я никогда не прощу ему того унижения, той боли, тех слез. Если только я выживу после всего, я отомщу. Вот увидишь. Он захлебнется в своей же крови, прося у меня прощения, стоя на коленях… Прости, мама. Плохой из меня сын. Но я не виноват, я просто не могу так жить. Это мучительно больно. Возможно, меня уже завтра не будет, не знаю. Всегда помни, мама, я люблю тебя.Твой сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 2 ноября 1999 год Здравствуй, мама! Я не мог не написать тебе об этом. Я должен хоть кому-нибудь рассказать! Не могу держать все в себе. А ты – единственная, кому я могу довериться. Даже отец никогда не понимал меня так, как ты, мама. Я совершил страшное… Вчера, когда на улице уже стемнело, и я укладывался спать, ко мне пришел один из врачей. Молодой мужчина, на вид ему около тридцати. Он сказал, что пришел пожелать мне спокойной ночи. Он пристально следил за каждым моим движением, а когда я лег в кровать, подошел ближе и сел на краешек постели. Он смотрел на меня, как голодный тигр на кусок мяса. Я так испугался! Он сказал мне, что я очень красивый. Слишком красивый для парня. Сказал, что мое белое одеяние мне очень идет. Затем он снял с себя халат и протянул мне. Попросил, чтобы я его померил. Я не понимал, чего он хочет от меня. Этот мужчина видел, как я боюсь, видел, как неуверенно я принял из его рук предложенную вещь. И он, кажется, наслаждался моим страхом. Улыбался как-то странно. Когда я начал переодеваться, он не сводил с меня глаз, а я чувствовал себя марионеткой. Он пожирал меня глазами… А потом вдруг сказал, что мне наверное не хватает любви… что я так долго не занимался сексом… Сказал, что может это исправить. Я отошел от него и сказал, что мне ничего не надо, и попросил покинуть мою палату. Но он не послушал. Он подошел вплотную ко мне и стал лапать, пытался поцеловать. Я уклонялся и плевался в него, а он ударил меня по лицу и кинул на кровать. Сказал, что хочет меня. Я начал кричать, но он зажал мне рот рукой. Я дотянулся правой рукой до настольной лампы, которая стояла на тумбочке возле моей кровати, и ударил его по голове. Он потерял сознание, а я плакал… Боже, мама, это было невыносимо страшно. Перед глазами словно вся жизнь промелькнула. Если бы меня вновь изнасиловали, я бы этого не вынес. Но ведь он же очнулся бы когда-нибудь, да? Вряд ли другие врачи поверили бы в мою версию с изнасилованием. В детстве ты учила меня давать сдачи, если обижают. Я так и сделал… Врач, который приходил, видимо дежурил в тот вечер. Заходя в мою палату, он оставил открытой дверь, я вышел в коридор больницы – там никого не было. Только длинный коридор и множество белых одинаковых дверей. Я дотащил бессознательное тело врача до конца коридора. Я слышал, что только на одном из окон больницы не было решетки – вот оно, передо мной. Недолго думая, я открыл окно. В лицо сразу же ударил холодный воздух. Осенний воздух. Я так давно не был на улице… На глаз, я находился примерно на четвертом этаже… Я перевесил тело врача с окна, головой вниз, и столкнул… Перед тем, как захлопнуть окно, я услышал глухой звук – тяжелое тело встретилось с асфальтом. Ты, наверно, возненавидишь меня за это, мама… Но я всего лишь хотел постоять за себя. Что мне оставалось делать? Он все равно добрался бы до меня, рано или поздно… Я не знаю, жив тот врач или нет. Но я считаю, что поступил правильно… Еще я обрезал волосы ножницами, которые одна из медсестер случайно оставила в моей палате. Может, получилось немного криво… но я не хочу, чтобы меня считали красивым! Не хочу, чтобы думали, что я похож на девушку! Хочу быть незаметным уродцем… Хочу быть никем! Прошу не злись на меня, мамочка. Пойми меня. Я знаю, ты должна меня понять…Твой сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 3 декабря 1999 год Здравствуй, мама! Меня, наконец, выписали. Представляешь? Если честно, мне и самому в это не верится… Отец привез меня в незнакомый дом и сказал, что в будущем я стану его владельцем. Это просто огромный дом! Трехэтажный… Я такие только на картинках в газетах видел. На пороге нас встретила незнакомая мне женщина. Она мило улыбалась, сказала, что рада со мной познакомиться и рада, что я поправился. Вместе с ней меня встретила Соня и еще какая-то девушка, как я потом понял, наша служанка. Соня стала настоящей красавицей за то время, что я ее не видел! Нет сомнений, моя сестренка вся в тебя. Такая же красивая. Единственное, что показалось мне странным – это то, что папа сказал, что ты не смогла меня встретить. Сказал, что ты уехала. Куда, мама? Неужели ты не хотела меня увидеть после такой долгой разлуки? Я в это не верю… Незнакомую женщину зовут Белла. Жуткое имя. С первого же взгляда она мне не особо понравилась, а еще больше не понравилось то, как на нее смотрит отец. Когда я зашел на кухню налить сока, мы с Беллой немного повздорили. И после этого отец накричал на меня, представляешь? На-кри-чал! Родной отец… Такое ощущение, что меня никуда и не выписывали, и это просто очередной дурной сон… Очередной мой кошмар… Отец сказал, что я обязан быть вежливым по отношению к этой женщине, потому что якобы благодаря ее помощи меня вылечили (она, по словам отца, оплачивала мое лечение). Но я до сих пор не понимаю, от чего меня лечили? По-моему, все эти долгие месяцы я провалялся там просто так. Я послушал отца, разговаривал с этой женщиной вежливее. Мы довольно-таки нормально отужинали, а потом пошли с Соней по магазинам. Мне так этого не хватало все это время! Как я и думал, вся моя старая одежда оказалась мне велика из-за того, что в больнице я очень похудел. Весь мой гардероб пришлось полностью сменить. Как ты и хотела, я купил вполне нормальную одежду. Так же мы с Сонечкой зашли в магазин со всякими безделушками к Рождеству. Совсем скоро ведь праздник! Надеюсь, ты вернешься до этого времени? Все-таки это же семейный праздник, да и вообще, я безумно скучаю… Жду, люблю, скучаю!Твой любящий сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 23 декабря 1999 год Здравствуй, мама. Совсем скоро праздники, а мне хочется обвести все эти дни черным маркером. Сегодня утром я устроил настоящую истерику (первый раз в жизни, наверное). Отец ежедневно повторял, что ты не можешь приехать. А сам он, как мне показалось, имел далеко не дружеские отношения с этой проклятой Беллой! Я не верил до последнего, что ты просто не можешь приехать повидать меня. Я думал, что просто-напросто он не хочет, чтобы мы с тобой увиделись… Я думал так до сегодняшнего дня. Теперь я думаю, что сошел с ума. Либо я, либо отец. Кто-то из нас – это точно. Он привез меня на кладбище. Мы около двадцати минут ходили мимо могил, и это было невыносимо до жути. Я весь замерз и сказал, что хочу домой. На что он сообщил, что мы пришли. Он указал пальцем на одну из могил, и я посмотрел, куда он указывает. После чего лишился дара речи. На надгробии было твое имя. Как так, мама? Скажи, что я просто сошел с ума! Я поверю… Я долго сидел около этой могилы, и слезы сами катились из глаз. Когда стемнело, отец пытался увести меня, но я сопротивлялся до тех пор, пока он не поднял меня на руки и не утащил силком. Когда мы подъехали к дому, он сказал, что это правда. Сказал, что ты умерла от сердечного приступа. Умерла, когда я еще лежал в больнице. 23 мая. Он сказал, что ты не вынесла мысли о том, что со мной случилось. Еще он сказал, что женился на Белле. Для моего лечения нужна была большая сумма денег, которых у нас не было. А у Беллы они были… Это все так сложно для моего понимания. Я не верю, мама. Он просто разлюбил тебя, ведь так? Вы развелись, и теперь он вешает мне лапшу на уши, да?! Я не верю, что тебя нет! Никогда не поверю. Мамочка, забери меня из этого дома! Я хочу жить с тобой! Они все тут сумасшедшие… P.S. Я люблю тебя, мама.Твой любящий сын, Вильгельм.
*** Симоне Каулитц, 3 апреля 2000 год Мама, я не знаю где ты, но я обязательно тебя найду. Отец продолжает уверять меня, что ты умерла. Я был на твоей могиле еще несколько раз, и я уверен, что там лежишь не ты! Я это чувствую! Веришь мне? Рано или поздно мы увидимся… Ты обнимешь меня как прежде, поцелуешь. Мне так не хватает этого. Самое ужасное, что они смогли запудрить мозги даже Соне. Она верит, что ты умерла, представляешь? Но не злись на нее! Когда она тебя увидит, обязательно извинится. Плохо только то, что мы начали отдаляться. Между нами уже не те отношения, какие были раньше. Она стала чужой для меня. Последнее время я вообще мало кому доверяю… Хотя я и раньше не много кому доверял. Единственная, в ком я никогда не сомневался, это ты, мамочка. Я тебя очень сильно люблю… Прости за такое короткое письмо. Отец настоял на том, чтобы я окончил школу (то есть доучился). Ко мне домой приходят учителя. Учеба отнимает много времени и сил. Обещаю, в следующий раз напишу побольше...Твой сын, Вильгельм.
*** Лео вынул из сундука следующее письмо и уже собирался его вскрыть, как вдруг услышал какой-то шум со стороны двери. - Должно быть, очень интересно читать чужие письма? – произнес высокий холодный голос.