Time of Change

      Вой турбин. Скайфайер услышала его еще до того, как разглядела в черном беззвездном небе истребитель — а разглядев, вздрогнула. Слишком долго они виделись только на поле боя — и то лишь мельком, издалека, намеренно игнорируя друг друга, намеренно не приближаясь. Слишком странно было думать, что Старскрим действительно согласился поговорить и действительно прилетел в назначенное место.       И — действительно один.       Конечно, Скайфайер не стала бы ему вредить. Не только из-за всего, что их когда-то связывало — просто нападать на пусть даже и врага, пусть даже и одного из самых опасных, пообещав мирный разговор, было не для нее. Но Старскрим за долгие тысячелетия войны явно стал параноиком, и то, что сейчас он был один, казалось хорошим знаком.       Старскрим трансформировался и приземлился. Не как обычно — положившись на гравитацию и собственную ловкость, а плавно, не отключая турбины до самой земли. В Искре Скайфайер колыхнулась тревога: что-то было не так.       — Здравствуй, Старскрим.       — Чего ты хотела? — голос звучал устало. Устало, хрипло, с шумами — и в то же время жестко. Как будто сам пост лидера десептиконов придавал ему сил.       — Ты сам знаешь. Поговорить.       Старскрим фыркнул. Раздраженно, но, как ни странно, беззлобно — совсем как миллионы лет назад в Аяконе, когда эксперимент не удавался или сваливалась на голову возня с документами. Когда не было войны. Когда они еще не оказались по разные ее стороны.       — Говори, я слушаю.       — Кто-то знает, что ты здесь?       — Саундвейв, — он пожал плечами, словно это было само собой разумеющимся. А может, и правда было. — Это он принял твой сигнал.       — Старскрим, я… — Выглянувшая из-за туч луна выхватила из темноты фейсплейт Старскрима, который до этого не получалось разглядеть нормально даже с перенастроенной на ночной режим оптикой — и Скайфайер вздрогнула. Снова. — Ты… Что случилось?       Старскрим коснулся рассекшего губы совсем свежего пореза, пожал плечами:       — Мегатрон случился. Ты же не думаешь, что убить его было так просто? Давай к делу.       Скайфайер тяжело прогнала воздух через вентсистему — она, конечно, не рассчитывала, что все будет как прежде, но… Но этот исходящий от Старскрима холод чувствовался почти физически — и почти физически причинял боль.       — Теперь, когда десептиконов возглавил ты, можно начать переговоры. Оптимус…       — Нет.       — Что?       — Я сказал нет. Не будет никаких переговоров. Я знаю, что нам предложат: сдаться. Сдаться, выдать особо отличившихся на справедливый, — он снова фыркнул и презрительно скривился, сложив манипуляторы на груди, — суд, отказаться от своих идей и всего, за что мы сражались, и все, мир. Мир, при котором на нас смотрят как на второй сорт. Поэтому — нет.       — Для этого и нужны переговоры. Чтобы прийти к решению, которое удовлетворит всех. Если вы с Оптимусом…       — Оптимус ничего не решает. Он может быть главным у вас, здесь, на этой примитивной планетке, но там, на Кибертроне, перед Сенатом, он никто. А я не собираюсь уступать тамошним зазнавшимся уродам и подчиняться им и их законам. «Пока все не станут едины», да? Никто не станет един, если оставить все как было, а именно к этому ведет твое перемирие. Это все, что у тебя есть? Тогда не трать мое время.       — Старскрим, постой.       Скайфайер была уверена, что он не послушает ее. Старскрим уже развернулся и приготовился взлететь — но замер.       — Если вы не остановитесь — вас всех просто уничтожат. Неужели ты не понимаешь?       — О, даже так, — ядовито отозвался Старскрим, снова повернувшись к ней — на этот раз вполоборота. — Попробуйте, я посмотрю, как у вас это получится. Ты забываешь одну вещь, Скайфайер: я не Мегатрон. И следовать его стратегии, благодаря которой вам до сих пор удавалось побеждать, я не собираюсь. Как и проигрывать так просто. Если вы хотите нас уничтожить — будьте готовы к тому, что потеряете многих своих в процессе. Слишком многих, чтобы с этим мириться.       Скайфайер колебалась. Говорить это было трудно — не потому что трудно признаваться, а потому что она боялась того, что может услышать в ответ.       — Мне страшно потерять тебя.       Старскрим молчал. То ли от неожиданности, то ли обдумывая услышанное. Лишь оптика светилась в темноте — два ярко-красных, таких знакомых и одновременно чужих огонька. Скайфайер слишком хорошо помнила время, когда эта оптика была золотой. Время, которое так сильно хотелось вернуть. Время, которое больше никогда не вернется, даже если заключить перемирие.       Какие-то несколько мгновений казалось, что Старскрим действительно уступит. Действительно согласится на переговоры. Действительно сделает шаг навстречу миру.       И можно будет если и не вернуть то время — то хотя бы начать все заново.       — Ты так и не поняла, да? — Старскрим ухмыльнулся. Слишком широко, так, что походило больше на оскал — и из пореза на фейсплейте побежала тонкая светящаяся струйка энергона, на которую Старскрим не обратил никакого внимания — тоже необычно для него. — Ты потеряла меня очень, очень давно.       — Не говори так, — Скайфайер сделала шаг к нему и протянула манипулятор.       Старскрим отпрыгнул. Очень быстро и в то же время тяжело, а когда отступил еще на пару шагов, стало видно, что он прихрамывает. Видимо, сражение оставило намного больше повреждений, чем порез на фейсплейте. Скайфайер ощутила укол совести: Старскрим еще не до конца оправился от ран, но был вынужден пролететь наверняка большое расстояние от базы просто ради разговора.       Напряженно приподнятые и подрагивающие крылья. Прижатые к шлему аудиощитки. Искаженный в легком, почти не обнажающем клыки оскале фейсплейт. Скайфайер знала его слишком хорошо — и сейчас Старскрим злился.       — Правда бывает неприятной, да? Если между мной и убеждениями ты выбрала убеждения — я никогда не был тебе по-настоящему нужен.       Этого тоже следовало ожидать. Следовало ожидать — но… Слова все еще ранили. Понимать, что Старскрим и правда думает, что ей нет до него дела, и правда видит в ней лишь врага, было больно. И было больно от еще одной вещи.       — Ты ведь когда-то сделал то же самое.       Старскрим дернулся, как от удара. Резко опустил крылья. Пару мгновений просто молча смотрел. А потом отвернулся, бросив через плечо:       — Ты услышала мой ответ. Мы будем сражаться и мы победим. Вы нас не остановите.       И сорвался в воздух — быстрее, чем Скайфайер смогла бы его остановить.       Напрасно. Все надежды остановить войну, прекратить это безумие, перестать уничтожать друг друга ради того, что можно решить мирно — напрасно.

***

      Лишь оказавшись на базе и вдали от чужих взглядов, Старскрим позволил эмоциям взять верх. Когти полоснули по стене, высекая искры, но желания что-нибудь — или кого-нибудь — сломать это не убавило.       Скайфайер. Юникрон ее возьми, Скайфайер — единственное за все его функционирование существо, которому действительно было до него дело, — и она туда же. Она действительно думает, что после всего, что им пришлось пережить, после стольких попыток, стольких раз, когда он рисковал жизнью, чтобы добиться своего и возглавить десептиконов, Старскрим согласится просто сдаться? Это было правдой: они действительно потеряли друг друга очень давно, но почему-то — почему-то? — понятно это стало лишь сейчас.       — Вопрос: цель разговора?       Старскрим вздрогнул и развернулся. Привыкнуть к манере Саундвейва возникать за спиной так неожиданно и тихо он не сможет, наверное, никогда.       — Предложила начать переговоры с Оптимусом, конечно. Думает, что раз Мегатрона больше нет — ничто не мешает заключить мир.       Он старался скрыть раздражение в голосе. Старался не думать и ничего не чувствовать — потому что с Саундвейвом одного голоса мало. И, очевидно, старания были тщетными.       — Эмоциональный фон: крайне…       — Я сам знаю, какой у меня фон, — огрызнулся Старскрим. — Давай по делу.       Саундвейв не ответил. Старскрим почувствовал, как на него словно волнами накатывает спокойствие, как его обвивают невидимые путы, не неприятно, скорее наоборот, поддерживая, не давая упасть, как развязывается тугой узел в голове, как затихают перегретые системы — и собирался было поставить блок и велеть Саундвейву прекратить свои штучки. Но понял, что не хочет этого. Лишь устало привалился к стене, убрал когти и притушил оптику, смирившись с этим ментальным аналогом манипулятора на плече, добровольно проваливаясь в пучины искусственного успокоения — пусть так. Не думать. Наверное, это именно то, что ему сейчас нужно. Не думать о Скайфайер и думать о десептиконах.       А еще Старскриму было страшно. До дрожи в крыльях, до замирания всех систем страшно — и это он не пытался скрыть. Потому что на его месте не боялся бы лишь глупец или безумец. Или Мегатрон.       «Или»?.. Старскрим фыркнул и снова включил оптику.       — Говорит, если мы не остановимся, нас уничтожат, — сообщил он. — Правда ведь могут, да?       — Вероятность: высокая.       — И что, даже без процентов в этот раз? — усмехнулся Старскрим. Саундвейв это проигнорировал. — Не дождутся. Я нас вытащу. Я придумаю, как нам выбраться. Пока не знаю, как, но придумаю.       Думать, когда на тебя телепатически воздействует лучший в этом деле, сложно. Думать, когда ты злишься, а внутри все словно перекручивает от застарелой боли — еще сложнее. На Искре было паршиво — потому что Старскрим в очередной раз понимал свое одиночество. Он, кто бы мог подумать, лидер десептиконов, и при этом единственный, от кого можно получить хоть какую-то поддержку — Саундвейв, и то лишь потому, что лидер нужен в трезвом уме. Потому что один лидер с глючным процессором уже завел их туда, где они сейчас.       «А на что ты рассчитывал?..»       Рассчитывал, что все изменится, стоит только прорваться в лидеры. Рассчитывал, что его непременно и сразу полюбят и оценят по достоинству. Глупо, конечно. Единственное, что изменилось — количество ответственности.       Ну и ладно. И не надо. Одиночество намного проще — оно избавляет от слабостей. Просто. Не думать. О Скайфайер.       «Просто».       — Как думаешь, автоботам известно, насколько у нас все плохо?       — Отрицательно.       — Хоть что-то. Раз не знают этого — значит, не знают, чего ожидать. С этим можно работать, так ведь?       Саундвейв не ответил, но ответа Старскрим и не ждал. Он уже думал, что делать и как быть дальше, что предпринять, чтобы не понести потери и не стать легкой добычей. Это не так сложно. Это он делал сотни, тысячи, миллионы раз.       Думать о войне, а не о тех, кто в ней участвует. Думать о том, как победить. Задвинуть как можно дальше отпечавшуюся в процессоре тихую фразу.       «Ты ведь когда-то сделал то же самое».