***
Вороной конь рысью двигался вперёд; сегодня он был спокойнее обычного. Засыпающая природа встретила Геральта почти звенящей тишиной и сухими, рвано хрустящими под лошадиными копытами, листьями. Деревья уже давно не воспринимались как живые растения — теперь это были словно какие-то торчащие из земли большие палки. Ему вообще почти каждый предмет напоминал сейчас декорацию, элемент бутафории. Грань между чем-то настоящим и выдуманным незаметно стиралась, когда он оставался в одиночестве. То сжимая до побелевших костяшек, то почти выпуская из рук поводья, ведьмак просто ехал куда-то вперёд, куда-то между деревьев, иногда сворачивая назад, наматывая круги, и всё без единой цели. Даже это помогало собраться с мыслями. Смерть Цири, расставание с Йеннифэр, неудачный заказ, повлёкший за собой столько всего странного — всё это уже обглодало каждую кость в его теле. После получения этого ужасного послания от Цири, он года два не мог нормально разговаривать. С ним никогда такого не случалось ранее, из его тела будто вырвали какой-то орган, будто осталось пустое пространство, которое невозможно заполнить. Ни к кому он не был так привязан, как к ней, и её бесчеловечно отняли, для каких-то там вселенских целей. Вселенной плевать: давать, брать, для неё никакой разницы. Всё ради этого треклятого баланса, в который, глядя на этот уродливый и убогий мир, верилось с огромным трудом. Воспоминания счастливых дней, когда она была ещё неумелым ребёнком, когда не подозревала о вечной погоне, на которую она обречена, проводили по итак открытым ранам лезвием снова и снова. И каждый раз накатывала злость, хотелось рвать, жечь, рушить, убивать. Но вот он — один из немногих плюсов ведьмачьего бытия: ты всегда можешь взять над собой контроль, даже над скоростью биения сердца. И чтобы хоть чуть-чуть умалить рвущую изнутри боль утраты, приходилось делать это постоянно. Прошло несколько лет, но при воспоминании казалось, будто не прошло и четырёх дней с момента её смерти. Геральт своими глазами видел, как она росла, как училась и взрослела… а теперь её тело где-то в небытии. Даже после погибели ей каким-то образом удавалось жить — в его сознании, во снах, в воспоминаниях. От этого тоже было ни черта не легче. Йеннифэр едва ли могла делать хоть что-нибудь, когда узнала об этом. Ей стало плевать на то, кто она, как выглядит, что ей нужно делать; на веках ужасно вздулись капилляры от постоянных слёз, фиалковые глаза значительно поблекли и помутнели. Интервалами она то мелькала у каких-то своих знакомых, то исчезала вовсе. Слушать ей ничего не хотелось, уж не говоря об общении с Геральтом. Как только она думала о нём, промеж рёбер словно вгоняли десятки ножей: воспоминания хорошие и плохие, с ним и с Цири, связанные с ними же тяжёлые мысли… и от этого никуда не сбежать. Когда умирает настолько близкий человек, с течением времени легче не становится. Ты отходишь от шока, смиряешься, но эта потеря никогда не отпускает. Время помогает лишь переварить это, примириться с этим, научиться не зацикливаться на одном этом факте. В итоге остаётся просто проводить жизнь, развлекаясь общением, работой, да чем-угодно — только бы не думать о смерти. Когда сталкиваешься с ней лицом к лицу, то начинаешь видеть её в каждом жизненном проявлении. Всё же спустя пару лет Йеннифэр научилась скрывать свою тоску от окружающих, вернулась в типичный водоворот занятости и снова наладила контакты. О возвращении к Геральту и мысли быть не могло — эти взаимоотношения изначально были обречены на что-то ужасное и болезненное. Вот это «что-то» и положило им конец. Ведьмак спешился. Он просто блуждал по лесу, позволяя лошади свободно ходить поблизости. Коричневая скомканная трава покорно прогибалась под сапогами, а туман, чем ближе к реке, тем гуще становился. Иногда просто нужно уйти от всех, куда-нибудь, где никто не задаёт никаких вопросов, где тихо и спокойно. Можно было просто подумать, повспоминать. В этой приятной и знакомой атмосфере даже ужаснейшие мысли казались чем-то совершенно естественным. «Небытие — тоже направление… не припомню, чтобы в двадцать лет я думал о подобном», — отозвался в памяти сегодняшний диалог с ведьмачкой. И странные, самые дурные мысли о ней стали приходить ему. Её ведь тоже что-то грызёт, что-то сжирает изнутри, она такая же. «Она сама не может осознать всего, что с ней произошло. Как мало ей лет и сколько ужасных вещей свалилось ей на голову. А я, блять, будучи намного старше, не могу совладать с самим собой и понять её, ещё и смею злиться. Но я не знаю, что мне делать…» — беспорядочно рвались мысли одна за другой. Её дурашливость, энергичность — всё это теперь затерялось где-то. Эйлин была между невозвратимой прежней жизнью и принятием новой, она не могла сделать шаг вперёд и не хотела сделать шаг назад. Страх. Действительно, ужасно страшно ступать навстречу чему-то столь неизведанному; но этот шаг значил так же то, что обязательным будет осмыслить всё произошедшее с ней, все эти потери и тоска оставят неизгладимый след. А кто знает, сможет ли она это перенести? Шумно выдохнув, Геральт подозвал коня и поехал обратно в город. «Предостаточно я уже насладился обществом самого себя».***
— Ты серьёзно? — высоко подняв брови, спрашивала ведьмачка, а идущие рядом Лютик с Присциллой старались смеяться не слишком громко. Прокашлявшись, поэтесса продолжила рассказ. — Конечно серьёзно! Проиграл партию какому-то шулеру, а тот заставил его прямо тут, возле фонтана, стоять в одних панталонах полдня, своими глазами видела! Профессор-археолог, очень уважаемый человек был, между прочим, — говорила, посмеиваясь, Присцилла. — А мораль сей басни такова: азартные игры до добра не доводят. — После этого случая он уволился по собственному желанию. Впрочем, он был уже довольно стар, так что всё равно бы не смог больше работать. Он всегда мне нравился — у него были уникальные манеры общения с учениками, его любили, наверно, — поджав губы вспоминал Лютик, слегка проводя ладонью по холодным веткам ровно остриженных кустов самшита. — Но над ним же точно смеялись эти же студенты… может, он поэтому ушёл? — предположила Эйлин, на что поэтесса отрицательно закачала головой. Ведьмачке почему-то очень приглянулся румянец на её лице, так что она всё время пыталась его рассмотреть; непонятный шрам на подбородке так же притягивал взгляд, но она старалась не обращать внимания. «В конце концов, она может заметить, ей явно это не понравится», — отворачиваясь к скульптурам, напоминающим по технике древнегреческие, думала Эйлин. — Он сам воспринимал ситуацию так же — забавляясь, так что не думаю. — А если он притворялся? — прибавила ведьмачка. По лицам поэтов пробежала тень смятения, но только на секунду, посему Эйлин не заметила этого и продолжала рассматривать довольно редких прохожих и затемнённые витражные окна, бессознательно надеясь хоть что-нибудь сквозь них увидать. — Надеюсь, что нет. Ай, не будем же об этом. Тебе здесь нравится, Эйлин? — с присущей ей добродушной ухмылкой спросила Присцилла. Они как раз проходили мимо главного объекта сада — старинного фонтана, установленного здесь ещё эльфами. Доступ воды ещё не перекрыли на зиму, так что она продолжала торопливо ниспадать и скользить мимо различных скульптур, изображавших фигуры сирен, русалок и всяческих морских тварей. — Конечно нравится! Даже в такую пасмурную погоду — всё равно красиво, — говорила ведьмачка, осматривая неимоверно анатомически точные тела нимф, изящно изгибающиеся во всевозможных позах. «Чего не скажешь о моём родном райончике… там даже в солнечные дни уныло», — мысленно добавила она. — Вот видишь, хорошо, что Трисс сегодня занята, — сказал Лютик, внимательно оглядывая лицо Эйлин. Та заулыбалась ещё шире, а Присцилла зябко дёрнула руками, поднимая голову к уже начинавшему темнеть небу. — Слушайте, что-то совсем похолодало. Предлагаю сходить в «Алхимию» и выпить по глинтвейну, а то я сейчас окоченею, — говорила поэтесса, поочерёдно оглядываясь то на Лютика, то на Эйлин. — «Алхимия»? Это типа корчма? — не поняла ведьмачка. — Да, одна из лучших в городе. И тут недалеко совсем, пару минут ходьбы. А главное — там хороший глинтвейн, — пояснил бард. Эйлин согласно закивала, в последний раз жадно осматривая шикарный фонтан и расставленные по саду скульптуры. «Какая всё-таки красота… всё время бы здесь бродила», — мечтательно думалось ей, когда они уже минули огромные резные ворота.***
— Куда уезжал? — Трисс застала ведьмака в столовой с начатой бутылкой ягодной настойки и металлической рюмкой на столе. Сам он упирался обеими ладонями в переносицу и не спешил поднимать глаза на чародейку. — Ау? — Да в лес я ездил, господи, — раздражённо выпалил он, наконец отнимая руки от лица. Трисс, нахмурившись, взяла с рядом расположенной полки рюмку для себя и села напротив него. Близился блеклый закат, в это время всё принимало несколько серо-синие оттенки. Это час, когда вроде ещё не нужно зажигать свечи, но предметы видны уже не с такой точностью, как в дневном освещении. — Зачем? — задала очевидный вопрос колдунья, вертя в правой руке пустую стопку. — Просто… не знаю. Подышать, — ответил в уже совершенно спокойном тоне Геральт то, что первое пришло в голову. С трудом удержав себя от закатывания глаз на такое примитивное объяснение, Трисс мельком прочитала мысли ведьмака. — Ты же знаешь, я ненавижу, когда вы так делаете. — А я ненавижу, когда ты недоговариваешь. Может я не смогу понять твоих чувств в достаточной степени, но я тоже по ней скучаю. А теперь наливай давай. Мне надо много чего тебе рассказать. «Снова какая-то херня, куда ж без этого», — угрюмо думал он, до краёв заполняя металлические стопки с заковыристыми узорами. Лёгким движением руки Трисс заставила фитиль стоящей на столе свечи вспыхнуть. Поленья в камине горели довольно слабо и почти не прибавляли в помещение тепла. — Короче говоря, на Севере общая ситуация крайне дерьмовая… только учти, я расскажу это тебе, но не хочу пока, чтобы об этом знала Эйлин, — устало предостерегла чародейка. Дождавшись утвердительного кивка Геральта, она опрокинула в себя содержимое рюмки, и, поморщившись, продолжила. — Так вот, ситуация дерьмовая оттого, что зачистка монстров, особенно со стороны гор, производится очень плохо. Крестьяне либо убегают из своих деревень, либо умирают. Ведьмаков можно посчитать по пальцам одной руки, а чародеи слишком поздно спохватились, да и тех не шибко много. Преступность растёт, экономика в упадке… — Я всё это знаю, Трисс. Ближе к делу, — перебил, нахмурившись, Геральт. Колдунья вздохнула, собираясь с мыслями. — Дело в том, что я почти уверена, что Вильгефорц хочет возобновить создание ведьмаков. — Отличная шутка, — хмыкнул он, затем опустошил свою стопку. Чародейка нетерпеливо покачала головой. — Подумай, Геральт: Северу нужна срочная помощь, Нильфгаард будет не Нильфгаардом, если не воспользуется нашим положением и не нападёт. И тут вдруг появляется Вильгефорц, с новой рабочей формулой создания охотников на чудищ. Ему же не посмеют отказать, Геральт! Даже Радовид Свирепый не посмеет отвергнуть его предложение, понимаешь? — пугаясь собственных слов всё больше, говорила Трисс. В выражении его лица всё чётче очерчивалось невольное осознание. — Эйлин — это просто первая попытка. Не знаю, каким образом он всё это провернул, но это гениально и… и страшно. — Да не может быть этого, он слишком много предавал, ему не будут доверять… — Нет у нас выбора, Геральт! Пойми, либо так, либо гарантированно проигранная война. — Так, ладно, допустим… но неужели всё, что произошло — его план? — уставившись в стол, вопрошал ведьмак. — Нет, я думаю он воспользовался ситуацией в свою пользу. Хотя, тоже непонятно, каким именно образом… — она оборвала своё высказывание, запутавшись, не находя связи в своих мыслях. — То есть теперь судьба всего Севера зависит от сумасшедшего чародея и заложницы обстоятельств… феноменально, — обречённо заключил ведьмак, приподняв брови. В молчании они выпили ещё по стопке. — Слушай… а какой она была до того, как… ну, всё это случилось? — задумчиво поинтересовалась колдунья. Снова воспоминания захватили его разум; он не сразу определился, что именно говорить. — Эйлин? Она очень забавной была порой, — произнёс он, слабо улыбнувшись уголком губ. — Несмотря на то, что я убийца, она почти не показывала страха и не боялась спорить. Она очень доброй показалась на первый взгляд, но в ней есть какая-то неуловимая часть, которая заставляет её воспринимать всё не просто здраво, а ещё хуже, чем есть на самом деле. — Я тоже заметила, кстати. Она будто пришла к этому цинизму не своевольно, а что-то иное толкает её на это. Наверно, нам просто кажется, — накручивая выбивающиеся рыжие пряди на палец, говорила чародейка. — Наверно… и я не могу с ней даже разговаривать из-за этого нормально. Вечно выходит что-то идиотское, — упираясь ладонью в висок, тихо сказал он. — А ты думал, что с человеком, который опередил тебя почти на тысячу лет, будет легко? Вы найдёте общий язык, но ей надо оклематься от всего, что произошло, привыкнуть. И нам нужно хотя бы пытаться, несмотря ни на что, понимать её. Иногда я так срываюсь на неё и столько требую, что потом буквально ненавижу себя… но я тоже человек, а из-за этого всего звиздеца никак не могу успокоиться и делать всё так, как нужно… — угрюмо покачивая головой, нескладно говорила Трисс. — В этом и проблема. Я не понимаю почему она думает так, как думает. Слышала бы ты что она мне порой выдаёт… если бы я так думал в её возрасте, уже через пару лет повесился бы. Она будто ненавидит себя просто за то, что существует, — осушив ещё одну рюмку, хрипло проговорил ведьмак. На лице Трисс застыло напряжённое выражение, а глаза остановились на языках пламени в камине. — О чём ты? Что она тебе говорила? — наконец спросила колдунья, устало потягиваясь. — «Не знаю, почему тебе так не хочется, чтобы я сдохла в какой-нибудь канаве…» и всё в этом роде. Я не знаю, как реагировать, начинаю злится на неё за это, а она просто уходит и всё, — нахмурившись, сказал Геральт. — И это было даже до того, как мы оказались в этом мире, то есть не из-за эмоционального потрясения, понимаешь? — Понимаю… всё-таки, старайся не делать ей ещё хуже, чем уже есть. А то ещё сбежать удумает, или ещё чего похуже. Боюсь представить, что будет в её голове, когда она начнёт осознавать своё положение, — стеклянным взглядом сверля поверхность стола, говорила Трисс. — Толку от моих стараний, — хмыкнул уныло ведьмак. Чародейка пропустила мимо ушей сказанное и разожгла пламя в камине посильнее. Было уже совсем почти темно, а в звенящей тишине звучало лишь ровное дыхание и потрескиванье дров. — Мне нужно ещё кое-что сказать. Через пару дней мне нужно будет прибыть в Ковир, эти дураки ни черта не могут разгрести сами, мне понадобится около недели чтобы привести там всё в относительный порядок. Я попросила Кейру побыть в Оксенфурте на время моего отсутствия, она же и создаст для меня нужный портал. Я ведь ещё не до конца реабилитировалась после операции твоего спасения, боюсь, сил не хватит на такое расстояние… — вспомнила колдунья и стала внимательно вглядываться в лицо собеседника. Геральт был заметно недоволен надобностью её отъезда, и она поспешила уверить его в безопасности своего решения. — Слушай, если что-то случится, обращайся к ней. Конечно, она не в курсе всей ситуации, но, если что, ей вполне можно довериться. Всё будет хорошо. Он слушал её теперь, и те выражения, которые прежде не то что были неприятны ему, а казались излишними, сейчас показались естественными и утешительными. Далее Трисс начала рассказывать, как всё в Ковире идёт наперекосяк и чем ей там придётся заниматься.***
В «Алхимии» публики было не так много, как обычно бывало. В просторном помещении царили непривычные теплота и уют. В оранжевом освещении многих свечей всё выглядело необычайно дружелюбно, будто все посетители на самом деле были одной большой компанией хороших знакомых. Добротная мебель была аккуратной, но уж видно было, что все эти стулья и тумбы здесь немало времени простояли и во многих местах успели изрядно обшарпаться. Сочетание множества запахов выливалось в какой-то общий пряный аромат. «И главное — почти ни одного косого взгляда», — думала Эйлин, следуя за Лютиком в направлении одного из столиков поближе к камину. Впервые за долгое время она была в действительно приятном расположении духа. — Доброго вечера, господа. Изволите заказывать? — не задумываясь подскочил к их столу молодой парень, как только все сняли верхнюю одежду и сели. Его оживлённый взгляд невольно остановился на ярко-лазурных глазах ведьмачки, но он почти мгновенно сделал вид, что будто и не заприметил ничего необычного в посетительнице. — Я угощаю, — обратился к девушкам мельком Лютик, — дайте, будьте добры, три глинтвейна. Слегка поклонившись, взлохмаченный парень торопливо ушёл. Эйлин с незаметной улыбкой осматривала милый интерьер заведения. «Эта атмосфера ни с одним нашим рестораном не сравнилась бы…» — заметила про себя ведьмачка. Кругом всё из дерева, ни одной машины или пластиковой детали — для неё это было нечто совершенно немыслимое. — Эйлин, о чём ты всё время думаешь? — ласково выгнув брови, спросила Присцилла. За день её распущенные светлые волосы немного спутались, но ей так шло даже больше. Ведьмачка растерянно повела подбородком. — И сдаётся мне, мысли твои об одном и том же… — Я? Ну, не знаю. Просто думаю, как всё здесь… непривычно для меня, да, — сказала девушка, все силы ума направляя на то, чтобы не сболтнуть лишнего. Она обратила ждущий какого-нибудь спасения взгляд на Лютика, но тот никак не отреагировал. Зато Присцилла таки осознала, что Эйлин ещё не готова приоткрыть пред ней хоть чуть-чуть завесу тайны своего появления, и сама решила переменить тему. — Ох, я же не рассказывала вам историю, которая приключилась во время моего пребывания в Вызиме? — с ухмылкой спросила поэтесса. Лютик и Эйлин лишь покачали головами, в этот же момент каждому принесли по кружке горячего напитка. Присцилла увлечённо начала свой рассказ. — В общем, я тогда выступала в «Новом Наракорте», там же у меня была снята комната. Всё как обычно, я, уставшая как собака, позакрывала всё что могла и легла спать. И тут, ни с того ни с сего, посреди ночи в мой нумер преспокойно заходит пьяный в зюзю Ламберт! — Ламберт?! — поперхнулся Лютик, а ведьмачка залилась смехом, красочно представляя себе данную картину. «Как там в том стишке было? Ламберт, Ламберт, хер моржовый… да уж, ему бы клуб анонимных алкоголиков посетить не помешало б точно…» — думала она. — Он самый! Я чуть со страху не померла, после того покушения для меня любой лишний звук — уже повод звать стражу! Я как заорала, он сразу поспешил свечи зажечь, чтобы хоть что-то видно было. Но я как только увидела, в каком он состоянии, сразу же чуть успокоилась. Сдаётся мне, он моего визга испугался больше, чем я его появления, — весело посмеиваясь описывала ситуацию Присцилла. — Оказалось, корчмарь просто перепутал комнаты, сдал одну и ту же обоим. Конечно, он сразу прибежал на шум и спровадил еле на ногах стоявшего ведьмака в другую комнату. На следующий день познакомились… забавный он товарищ всё-таки. — Моё знакомство с Геральтом прошло почти так же, с кем не бывает, — сказала Эйлин, добродушно улыбаясь и водя пальцами по ещё не остывшей кружке глинтвейна. Присцилла лишь шутливо закивала на её слова. — Да уж, ведьмаки эти иногда просто без спросу и без стука врываются в твою жизнь… — задумчиво подвёл итог Лютик, осторожно отпивая из своей пинты. Хоть и был уж давно вечер, в центре города это было совершенно незаметно: веселящиеся молодые люди со всех сторон, яркие огни близ расположенных заведений и громкий говор совершенно сбивали со счёта времени. Ещё около полутора часов Присцилла и Лютик рассказывали забавные истории, а Эйлин отвечала им настолько остроумно, насколько позволяли рамки приличия. Когда все три кружки были осушены, Присцилла, словив на улице извозчика, уехала в поместье своей тётушки, а ведьмачка и бард решили пойти пешком, ибо не видели надобности на такое маленькое расстояние брать возницу. — Боже, как у вас здесь хорошо, — наслаждаясь атмосферой ночного Оксенфурта, говорила Эйлин. — В твоём мире хуже? — Нет, просто по-другому совсем. Даже в моём скучном районе можно найти своё очарование, но, когда кучу лет живёшь там — уже мало красивого замечаешь… — нахмурившись сказала она. Даже ходить по этой брусчатке ей было как-то… необъяснимо странно. — Прекрасно понимаю тебя, голубушка! Посему я люблю путешествовать — когда мимо тебя проходит так много мест, событий и людей, то просто невозможно устать от однообразия. И тем сладостнее будет возвратиться домой, — почти не глядя по сторонам, говорил Лютик. Они уже шли западнее центра, оставив шум и гомон позади. — А если когда-нибудь просто надоест всё сразу? — уставившись куда-то вперёд, спросила Эйлин. — В таком случае… всегда можно взяться за нечто ранее не обдуманное и не виданное, голубушка, — дёрнув плечами, ответил бард. «Надеюсь, он прав», — скептично сказала про себя ведьмачка. — Кажется, я не понравилась Присцилле, — пробормотала девушка, незаметно сминая промеж пальцев ткань штанов. — Ты чудовищно ошибаешься! Ей только не слишком нравится, что ты не доверяешь ей, — горячо отрицал поэт. — А думаешь, стоит? — Стоит, конечно. Она никогда не стала бы делать жестокостей против своих или моих друзей. И вообще, знаешь, что она мне говорила о тебе? — уверенно заглянув в лицо Эйлин, вопрошал Лютик. Дождавшись её ответного взора, он продолжил. — Что, если на луне есть люди, то у них точно должны быть глаза, как у тебя, и что, будь она мужчиною, то наделала бы за тебя тысячу глупостей. Ведьмачка искренне засмеялась, смущённо заправляя мешающую прядь за ухо. — С чего бы кому-то делать за меня тысячу глупостей? — всё ещё хихикая, усомнилась в суждениях поэтессы Эйлин. — Уверен, кто-то и больше тысячи сделает, голубушка. Присси отлично чувствует людей, тебе не стоит недооценивать её слова и её расположение к тебе. Но, впрочем, решать тебе, — убедительно говорил бард. Вдали уже виднелись очертания его дома; хоть какой-то свет шёл лишь из пары окон на первом этаже. «Может, я ей и расскажу. А что мне уже терять?» — думала Эйлин, с облегчением замечая, что вороной скакун на месте. В слабом лунном свете они дошли до входных дверей. Лютик избавился от верхней одежды быстрее ведьмачки и, пройдя к столовой, увидел сидящих за столом с не шибко весёлым видом Трисс и Геральта. — О, у нас ещё вяленая оленина осталась, чудно! Зря мы, Эйлин, в «Алхимии» никакой закуски не взяли, не были бы такие голодные, — беспечно рассуждал поэт, подхватывая с одной из полок две тарелки. Ведьмачка, уж оставившая тёплое пальто в прихожей, вдруг остановилась в дверях. С каким-то новым любопытством она начала оглядывать стены комнаты. «Кажется, в одной этой столовой больше половины моей квартиры вместится…» — думалось ей. И снова мысли о доме вызвали слабую улыбку, и снова она спешно отмела их подальше. — Садись рядом со мной, Эйлин. Как тебе Оксенфуртская Академия? — поинтересовалась Трисс, взглядом указывая на ближайший к ней стул. Ведьмачка, слегка тряхнув головой, села за стол и стала с неохотой набирать себе порцию. Какое-то неприятное ощущение в груди и спине напрочь заглушало всякий аппетит. Геральт старался как можно меньше взглядывать на неё, из-за такого же саднящего чувства. «Да плевать я хотела. Эта хрень после тренировки ничего не значила, как и любые мои слова и действия», — вмиг затвердила себе Эйлин, на секунду поднимая глаза на сидящего напротив ведьмака. Вопрос Трисс оживил ещё совсем свежие впечатления, и лицо её теперь приняло по-детски бодрое выражение. — Красиво очень, я никогда такого в живую не видела, да и я почти из Кьюберга-то не выезжала, так что… короче, мне очень там понравилось! Особенно крыши и витражи на окнах, — отрапортовала девушка, незаметно подёргивая ткань рукавов пальцами. — У нас же там одни серые квадратные дома в двадцать этажей в основном, никакой старой архитектуры почти. — Так это, голубушка, по всему миру, что ли, одни квадратные дома? — удивлённо изогнув брови, спросил Лютик. Прежний огонь в её глазах потух от нахлынувших воспоминаний о родном городе, а на губах застыла еле видная ухмылка. — Нет, конечно. Это мне просто не повезло родиться в каком-нибудь Риме или Париже, там вообще красота неописуемая, наверно. Я только по фотографиям видела… — Я опять забыла, что такое эти «фотографии» … — виновато пробормотала Трисс, отодвигая от себя пустую тарелку. — Да то же самое, что и картины, только их намного проще делать и намного достовернее изображение получается. В общем, мне Оксенфурт очень нравится, центр особенно, — ковыряя вилкой кусок вяленого мяса, говорила Эйлин. Вдруг она обратилась к ведьмаку. — Геральт, ты же умеешь сердцебиение контролировать? — Да, а что? — сухо ответил вопросом на вопрос он. Тем временем Лютик незаметно вытащил из шкафчика уже начатую бутылку вина; взяв по бокалу, они с Трисс с интересом ждали развития дискуссии. — Ну, я помню, что эмоции зависят от сердцебиения, или как-то так… мол, чем медленнее оно бьётся, тем ровнее эмоциональное состояние, так ведь? — сосредоточенно прищурившись, сказала Эйлин. «Она ведь понимает, что это умение — никакая не панацея?» — думал Геральт, с каждой минутой всё строже смотревший на ведьмачку. — Слушай, я потом тебе объясню, — открестился от начатого разговора он, решительно берясь доедать свою порцию. Пару минут Эйлин сидела, как обиженный ребёнок, надув губы, но вскоре поняла, что её моськи только вызывают хихиканье у Трисс и Лютика, и тоже вернулась к еде. Ты правда думаешь, что сможешь избавиться от всех этих отвратных чувств, если научишься контролировать своё тело? Ты, идиотка, заслужила всё это, можешь даже не пытаться искать обходные пути. Ничего не поможет. Ничтожество. Снова приступ неконтролируемого хохота. На сей раз ей даже прикрывать рот было очень проблематично, каждую конечность словно парализовало. Под рёбрами всё сжалось до боли. Это было уже больше похоже на приступ удушья; воздух кончался, а нормально вдыхать не получалось. От перенапряжения в глазах стояли слёзы. — Да сделайте вы что-нибудь, ей же плохо стало! — прикрикнул на Трисс и Геральта бард, дёрнув плечами. — Аксий не действует, пробуй ты, Трисс, — сказал ведьмак, нахмурившись наблюдая за Эйлин. Чародейка, чуть помедлив, что-то невнятно прошептала, касаясь коленки сидящей рядом ведьмачки. Та схватилась за диафрагму и начала понемногу успокаиваться. «Я же почти две недели лекарства не принимала, не удивительно…» — рвано глотая воздух, думала она. — Я… простите, — всё ещё тяжело дыша, пробормотала Эйлин. Трисс подвинулась ближе и приобняла ведьмачку, плавно гладя её по волосам. — Тихо-тихо, всё хорошо, — шептала чародейка, сочувственно поджимая губы. «Забавно, мы же все понимаем, что нихера не хорошо… всё-таки у неё намного больше причин чтобы хотеть научиться контролировать себя, чем мне показалось на первый взгляд», — не отводя глаз от обмякшей в объятиях Эйлин, думал Геральт. Он слышал каждый неестественный удар её сердца, а больше будто во всей комнате не было ни единого звука. Он просто ждал, когда всё станет прежним: сердцебиение, лицо, дрожащие и вечно норовящие что-нибудь теребить руки. Лишь бы всё вернулось на круги своя. Лишь бы всё стало нормально.