I look into the waters And see a face I don’t understand Wе’re both unwanted daughters But thеre’s more than water in these autumn hands The Amazing Devil, «The Calling»
Повествование от лица автора Империя Нильфгаард, Город Золотых Башен, собор Великого Солнца Ласковое утреннее сияние только-только выглянуло из-за горизонта. Сквозь чистые высокие окна проходили первые робкие лучи. В них сверкал алтарь, обставленный тысячами свечей и украшенный мириадами позолоченных каменных структур, изображавших языки пламени, что устремлялись ввысь. Джезерит вар Эмрейс впервые была здесь в такое раннее время. Этой ночью её сон снова был прерывист и неспокоен. Она стояла перед лестницей, что была покрыта неровными слоями присохшего воска. Лишь в местах, где молящиеся стояли на коленях, оставались характерные вмятины. Огромное круглое окно, рассечённое в форме главного символа культа Великого Солнца, постепенно наполнялось светом. Джезерит не отрывала от него взора и говорила. Она не знала, к кому ещё могла обратиться. Видения мучили её и днём, и ночью. — Если это наказание за мои грехи, сколько тысяч раз мне стоит раскаяться? Дай мне знак, Всевышний Покровитель. Если это дьявол… скажи, как его побороть? Я вижу её больные черты всюду, даже в чужих лицах. Её монстры, иллюзии… почему они в каждой шторе, в каждом камне? Как она делает воздух видимым? Какой смысл я могу найти в её речи, из которой не разобрать ни слова? В лисьих глазах бушевало отчаяние. В пустующем святилище ослабший голос раздавался пропадающим эхом. Сейчас она чувствовала, будто вернулась духом в ребёнка, который когда-то точно так стоял и просил у пустоты спасения. Но тогда у этой пустоты было лицо. В груди тонкие лезвия воспоминаний наводили кровавые петли. Тени вокруг поплыли в хаотичном порядке, в очередной раз искажая пространство. Джезерит зажмурилась и упала на колени. Слёзы покатились из-под её светлых ресниц, застывая нелепыми каплями на поверхности воска. Сжав руки в замок, она приставила их к губам. — Пожалуйста, Великое Солнце. Я не могу выжечь из себя то, что не могу достичь. Не могу испепелить то, чего нет. Освободи меня, — сквозь сдавленные всхлипы, умоляла она.***
Ночью над Эббингом пронеслась сильная вьюга. Ветви деревьев сгибались глубокими дугами под весом снега, который в случайные моменты отрывался от них и падал наземь. Лишь от взгляда на этот пейзаж становилось зябко — Эйлин ещё никогда не видела такого сурового начала зимы. В центральной лаборатории Вильгефорц учил её строить иллюзии. С трубкой в руке, он медленно ходил около неё, выпуская в воздух кольца дыма. Это походило на то, как хищники прицеливаются к потенциальной жертве, угрожая своими нарочито неспешными движениями. Эйлин стояла у стола: перед ней был листок с заметками и прозрачная стеклянная колба. Сейчас она столкнулась с проблемой, которая преследовала её и в школе — неразбериха в собственных записях. К тому же, произношение заклинания требовало абсолютной точности. Вильгефорц остановился и, подобно ей, навис над столом. — Ты же сама писала это. В чём дело? — Вспоминаю, как произносится. — В критической ситуации… — «Времени на размышления не будет», да, скажи мне это ещё тридцать раз, — раздражённо прервала его она. Маг выпрямился и забрал у неё кусок бумаги. — Ты повторила это заклинание в голове уже неоднократно. Мы должны увидеть шар вместо колбы. Хватит задерживать себя и меня на элементарщине. Умение играть с чужими мозгами — сильнейший козырь, — сказал Вильгефорц, откинув листок куда-то в сторону. После чего сжал её левое плечо — он часто это делал, когда ожидал большего в ходе занятий. Молния холодного оцепенения прошла сквозь её кожу. — Концентрируйся. Отпустив её, Вильгефорц затянулся трубкой и сделал шаг назад. Его не сильно заботило личное пространство Эйлин, скорее запах её волос порой уж чересчур отвлекал. Она прикрыла глаза и твёрдо произнесла нужное заклинание, но опасалась сразу взглянуть на результат. Увидев серую сферу на месте колбы, маг одобрительно кивнул сам себе. Однако когда магия развеялась, он нахмурился: стекло было деформировано ровно по граням иллюзии, а внутри было заполнено тончайшими сетями, напоминавшими кристаллическую решётку. — Извини, — прошептала Эйлин, смотревшая на сотворённое, как на ошибку. Маг бережно обхватил пальцами хрупкий шар и поднёс его к резким лучам света, что исходили от заснеженного окна. Сквозь мириады призм пробивались эфемерные радужные отблески. — Необыкновенный дар, — проговорил одними губами Вильгефорц. Он аккуратно отставил сферу обратно на стол. — Но тебе не стоит смешивать всю свою магию в одну кучу. — И как? — склонила голову Эйлин. «Занятную вещицу же я сделала из обычной стекляшки», — подумалось ей. — У тебя, милая, есть проблемы с балансом сил. Либо недотягиваешь, либо перетягиваешь. Этот приём, к примеру, не требовал столько энергии, но ты её использовала. Учись улавливать контроль, — говорил он. Эйлин закатила глаза и повернулась спиной ко столу, опираясь на него ладонями. — Божественное объяснение, Вилл. Я спросила: «Как?» — А каким образом я ещё объясню, что если не хочешь убить мышь, то не надо сжимать её в кулаке со всех сил? — Это я и так понимаю получше тебя. А вот магию — нет, — слегка изогнув брови, ответила она. Вильгефорц хмыкнул и опустил потухшую трубку на подоконник. — В этом и вся прелесть магии — нужно словить, поработить нечто, не подчиняющееся законам реальности. Словом, всё придёт с практикой. Эйлин кивнула и подошла к соседнему столу, около которого оказались её записи. Случайно её взор зацепился за чертёж, что лишь частично выглядывал из-под какого-то громоздкого фолианта. Она слегка отодвинула его и заметила изображение чего-то, похожего на браслет или ожерелье, вокруг и поперёк него всё было исписано мелким отрывистым почерком. Маг вдруг спохватился и резко закрыл ладонью большую часть листа. Эйлин скрестила руки на груди и вскинула бровь. — Серьёзно? Не ты мне говорил, что там, где я могу пройти, нет ничего секретного? — Говорил, — согласился Вильгефорц, но руки не сдвинул ни на сантиметр. Ведьмачка прищурилась. — Тогда что там? — Ничего особенного. — Эйлин попыталась выхватить чертёж, но маг уже поднял его высоко в воздух. На секунду она поджала губы, сдерживая смешок. Теперешнее его поведение совершенно не вязалось с образом «страшного и могущественного Вильгефорца из Роггевеена». В его лице было выражение веселости, которое она очень редко замечала за ним. Он смотрел на неё с по-подростковому глупым вызовом. — Тебе тринадцать или что? Покажи! — Эйлин попыталась достичь листок ещё раз, но чародей увернулся. Она могла бы использовать свои сверхъестественные способности, чтоб допрыгнуть до желаемого, но ситуация казалась слишком несерьёзной, чтоб прикладывать нечеловеческие усилия. — Что это за неуважение к моему стремлению познать науку, а? — Потом увидишь. — Почему не сейчас? Ага, это что-то злобное, я поняла, — отстранившись, сказала она. — Как раз наоборот. Позже посмотришь на готовый вариант, — складывая листок в несколько раз, говорил маг. Он поставил его во внутренний карман камзола. — Если это очередная хрень, чтоб меня контролировать, — можешь оставить себе. Вдруг дверь в лабораторию отворилась — Франческа частенько забывала стучаться. По какой-то причине, что Эйлин, что Вильгефорц, наспех до предела расправили плечи и придали своим лицам максимально прилежно-серьёзное выражение. Словно строгая гувернантка застала их за какой-то выходкой, и теперь они были обречены на выговор. Впрочем, отчасти так и было. — Господа ж, вы ж забыли, что вам надо ж иногда кушать? Обед ж готов, сколько ж вас ещё ждать? Не стыдно ж тебе её задерживать! — обратилась старушка к магу, упираясь руками в бока. — Гляди ж, и так худющая, как тросточка! Её ж ветром скоро начнёт сдувать! — продолжала причитать она, подходя ближе. Взяв ведьмачку под локоть, она смерила Вильгефорца осуждающим взглядом и громко цыкнула. Затем слегка одёрнула Эйлин и повела за собой. — Идём ж, дорогуша. Мальчикам тут вечно ж надо напоминать о манерах, ты ж их извини. До того ж одичали, что и забыли ж, как за девочками ж ухаживать. — Я заметила, — согласилась ведьмачка, довольно ухмыляясь. Хоть и прекрасно знала, что здешним «мальчикам» было глубоко наплевать на всякие нравоучения. Да и «ухаживать» тут за ней никто не собирался. Вильгефорц тихо шёл следом. «Знали бы мои враги, что я молча выслушиваю от косоглазой бабули-экономки… моему имиджу бы моментально пришёл конец», — думал он. Обедали они втроём — Детлафф не явился. Он никогда не съедал больше трети своих порций в любом случае, обычная еда его практически не насыщала. «Кормит дворовых собак больше, чем себя», — шутили об этом служанки, так как все объедки со стола всегда отдавались животным. Вампир знал об этом, потому всегда отделял от мяса трубчатые кости, чтоб те ненароком не встали какому-то зверю поперёк горла или желудка. Тренировка с Риком прошла своим чередом. Оборотень с облегчением заметил, что Эйлин была в приподнятом настроении и, наконец, получала удовольствие от спарринга. Она резво парировала его удары и на ходу изобретала новые выпады. Обычно, она выполняла должное с таким видом, будто в любой момент может бросить меч наземь и уйти. То, что к её лицу искренне подступила жизнь, и не просто из-за зелья, напомнило ему собственного сына. Как больно было наблюдать, как он в слабости и страдании карабкался сквозь вереницу дней. Как после худших своих недель с надеждой встречал ремиссию и новые силы. За то, чтоб он больше не чувствовал этих падений в бездну болезни, Рик отдал свою свободу. И отдал бы ещё тысячу раз. В конце занятия, он обратился к Эйлин: — Сегодня поживее, чем обычно, Хью. Я рад. — Он легко коснулся её спины. — Спасибо… Ты выглядишь задумчивым, всё в порядке? — на секунду нахмурившись, спросила Эйлин. Наконец ведьмаческий слух уловил вдалеке размеренные шаги чародея — после тренировки им всегда нужно было ждать его. «Грёбанный браслет», — в который раз ругнулась про себя она. — Перед полнолунием всегда ощущения странные, — ответил он, острием меча поправляя свой ботинок. Какая-то складка неудобно врезалась ему в пятку. Эйлин с жалостью изогнула брови. — Точно, завтра же полнолуние… — Кстати говоря, можешь помочь мне установить новые цепи в клетке. Предыдущие я окончательно испортил в прошлый раз, — как о пустяковой обыденности, говорил Рик. Эйлин немного удивила такая просьба, но она не видела резона отказаться. Тем более, Зоря и Рик были единственные люди во всём замке, с которыми ей действительно нравилось общаться. — Конечно. — Что «конечно»? — поинтересовался Вильгефорц, только что подошедший достаточно близко, чтоб расслышать их разговор. — Попросил соплю мне помочь с прикручиванием новых цепей, — ответил оборотень. От нечего делать он перебрасывал меч из одной руки в другую, пока Эйлин отряхивала свои штаны от пыли. От, казалось бы, обидного прозвища ей было ни холодно, ни жарко. Рик так беззлобно называл её самыми разными словами, что она всё прощала. А вот когда Вильгефорц говорил ей «милая», она всегда слышала в этом жестокую иронию. — У нас пятнадцать парней в прислуге, почему их не возьмёшь? — приподнял бровь чародей. — Она соображает лучше, чем они все вместе взятые. И, в отличии от них, не пахнет мочой и курятником, — добавил Рик, оставляя у колонны тренировочное оружие. Эйлин хихикнула и протянула магу руку, на которой всегда носила злополучный браслет. Металл щёлкнул, ноги сразу обмякли. К этим переключениям в человеческую слабость было тяжко привыкнуть. Вильгефорц молча кивнул и ретировался. Ведьмачка же последовала за оборотнем к другому выходу из залы. — Этот тебя не сильно обижает? — спросил он, когда они уже шли по коридору. — Ему не надо напрямую меня обижать, чтоб мне было неприятно находиться рядом с ним, — фыркнула ведьмачка. — Кожей чувствую, что он думает и что крутится у него на языке. Чем глупее ошибка, тем громче он вздыхает. Чем я медленнее, тем сильнее сжимает моё плечо. Он намного более предсказуемый, чем я ожидала, — говорила Эйлин, перебирая между пальцев ткань накидки. — Может, ты надумываешь себе лишнее? — предположил Рик, наклоняя к ней голову. — Там нечего надумывать. Я вижу то, что очевидно и… нисколько ему не верю, не хочу лишней секунды проводить за раздумьями над его мотивами, поведением, словами. — Но делаешь это, — хмыкнул оборотень. Они уже спускались к подвальным помещениям, у входной арки он снял со стены горящий факел. Эйлин в непонимании обернулась к наставнику, стараясь не смотреть на извивающееся, подобно рептилии, пламя. В лицо ударил сдавленный воздух подземелья. — О чём ты? — Ты же девочка, ещё и умная. Вы ужасно много думаете о вещах и людях, которые не стоят и капли внимания. Ваше любимое занятие. Моя жена такая же. Я никогда не мог понять, как у женщин в головах может происходить столько всего одновременно, — с грустной улыбкой сказал Рик. У обозначенной неразборчивым символом двери, он достал из кармана ржавый ключ. — Я уже не понимаю, это комплимент или издёвка? — спросила она. С глухим скрипением дверь поддалась. Рик вошёл первым: слева от него были металлические решётки, справа — покрытая пятнами неровная стена. Камеры пустовали, но в одной из них Эйлин заметила страшно бледного мужчину, что склонился над какой-то книгой. Его волосы были практически полностью седыми. Даже при тёплом свете свечей был отчётливо виден голубой оттенок его кожи. — Это правда, Хью. Как дела, Регис? — спросил узника оборотень, едва награждая того взглядом. Эйлин не могла скрыть шок от услышанного. «Какого чёрта здесь делает Регис? Вильгефорц коллекционирует тут высших вампиров, или что?» — подумала она, останавливаясь у решётки. Вампир медленно поднял на неё голову. Он выглядел, как смертельно больной, которого месяцами мучила бессонница. — Здравствуй, дитя. Какие волшебные у тебя глаза, — со слабой улыбкой проговорил он. Ненадолго повернувшись в сторону оборотня, который сейчас убирал из соседней камеры остатки старых цепей, он спросил: — Это она, верно? — Да, — кивнул Рик, и Регис вновь обратил взор на неё. Ведьмачка всё не могла сдвинуться с места. Сердце болело от одного его вида. То, что он монстр, даже не посетило её мысли. — Почему Вы здесь? — Вампир издал едва слышный звук, отдалённо напоминающий смешок. — Я здесь, полагаю, исполняю роль разменной монеты. Не стоит жалеть меня, дитя. Я в полном порядке… — говорил он, откладывая книгу рядом с собой на койку. — Ох, у тебя такое интересное личико, и вправду, совсем не из нашего времени… Хоть бы ты не слишком многому научилась у Вильгефорца, дитя. Не дай ему затянуть тебя в эту... холодную бездну. Поверь, это всё оттого, что ему в ней до жути одиноко. Он жаждет потопить чью-то душу разом со своей. Эйлин вздохнула. «Что, если ему и не надо было ничего делать, чтоб я там оказалась?» — подумалось ей, когда она уже подошла на помощь Рику. Смотря на поникшее лицо ученицы, он уже жалел, что притащил её сюда. «Старый говнюк, даже бурундука при желании погрузит в печаль своим философским словесным поносом», — ругался про себя оборотень. Он пытался найти что-то, что могло бы снова поднять ей настроение. И таки вспомнил кое-что. — Через несколько дней у Франчески именины, ты знаешь? — говорил Рик, наново прикручивая крепления к полу. Эйлин распутывала новые цепи, что беспорядочно валялись в углу камеры. — Впервые слышу, а что? — Небольшое празднование будет. Цикламеновые венки, песни, пляски… — Откуда тут цикламен в разгар зимы? — повела подбородком Эйлин. «Неужели в этом чёртовом месте что-то когда-то празднуется? Этот день прямо вдоль и поперёк наполнен шокирующей новой информацией», — думала она, с трудом перекидывая одну цепь через другую. — Какая-то из теплиц отведена под его выращивание. С тех пор, как Вильгефорц узнал, что это любимый цветок Франки, — ответил Рик. — Да, случаются непредсказуемые моменты, когда он даже способен на что-то добродушное. Видать, и собака иногда может мяукнуть. — Но от этого не перестаёт быть собакой, — вдруг отозвался Регис, не отрываясь от чтения. С установкой новых цепей они провозились ещё не долго. Вампир практически не обращал на них внимания, лишь изредка бросал внимательный взгляд на Эйлин. «Она даже не подозревает, что скоро и сам Вильгефорц не будет иметь иного выбора, кроме как молить её о пощаде. Что же из этого всего выльется…» — думал Регис, следя за лазурными переливами в радужках её глаз. Когда Эйлин возвратилась в свои покои, солнце уже близилось к горизонту. Облака цвета аметиста величественно возвышались над долиной. Отодвинув канделябр на самый дальний конец стола, она села за перевод, что ей поручил написать чародей. Она занималась этой работой, как и любой другой, что выполняла по его приказу: с тихой, закопанной глубоко под кожей, злобой. Но потерянность и слабость не давали этой злобе выйти во внешний мир ни в каком проявлении. Казалось, она даже нигде и не накапливалась. Просто растекалась по телу, не формируя собой ничего конкретного.And I lie to her And say that I'm doing fine When really I'd kill myself To hold you one more time Ethel Cain, «A House In Nebraska»
Повествование от лица автора Зазеркалье. Любимый городок, который пришлось покинуть тринадцать лет назад. Любимый дом, который пришлось покинуть тринадцать лет назад. «Почему я это с собой делаю? Это ведь контролирую я одна», — думала Эйлин, осознавая своё местоположение. Лёгкие пронзила знакомая тоскливая боль — это был самый первый её дом. Больнее всего было смотреть на две кроватки, что стояли рядом в детской. Коробки с ещё не открытыми безделушками. Родители в тот день ждали двоих. Они не знали, чему суждено произойти. Она закрыла рот рукой, слёзы уже неслись вдоль пальцев. Тут уже притворяться было бессмысленно. Мысли её погрузились в вихрь воспоминаний: все чувства, что были тогда прожиты, захватили тело и разум. Детство, радость, веселье. Авария, тревога, смерть. Теперь она ощущала себя не реальным существом в призрачном мире, а напротив — призраком в реальном. Это был не приступ и не истерика, только искренняя скорбь. Какая же это нестерпимая агония — смотреть на контуры прекрасного прошлого, которое безвозвратно исчезло. Она панически боялась дотронуться до чего-нибудь тут, как и Лилиан в своё время. — Мне так жаль, — её голос дрожал в бешеный ритм сердца. Один Бог знает, сколько времени понадобилось, чтоб её плач утих и позволил более-менее трезво посмотреть вокруг. Эйлин пыталась утихомирить дыхание, будто после длительного бега. В одной из кроваток она увидела конверт. Не сразу, но она приблизилась. На нём было выведено лишь одно — «Эля». Трясущимися руками, она раскрыла конверт настолько бережно, насколько могла. Эля, неотъемлемая моя частичка, я знала, что рано или поздно ты сюда наведаешься. Случайно или нарочно — не имеет значения. Представить даже не можешь, сколько бумаги я сожгла, пока силилась вылить в эти слова всё, что действительно хотела. Я жуткая трусиха. В лицо не могла сказать тебе самое важное, прости. Хоть меня уже и нет, всё равно прости. Я пыталась беречь твой разум от всего, связанного с магией. Хотела, чтобы ты как можно дольше наслаждалась своей маленькой жизнью. Мне искренне жаль, что ей пришёл конец. Но в этом никто из нас не имел права голоса, таков уж порядок и беспорядок вселенных. Верю, что сделала всё, что было в моих силах, чтоб уберечь тебя. Не бросайся за мной с этой высокой крыши — у меня всё хорошо, правда. Это был мой выбор, я рада была его сделать. Для твоей новой, большой жизни — совершенно пустяковая цена. Вычеркни меня из причин для грусти. Прости меня за грубости и неосторожности. Зависть изъедала меня с первого же фальшивого вдоха, не было так много сил на доброту. Я старалась делать как лучше, но, сама знаешь, никто не может беспрерывно стараться. Прости меня. Сёстры не могут не ссориться, не так ли? Не дай этой безграничной силе поглотить тебя, прошу. Не убивай мою Элю, даже если не будешь видеть иного выхода — остановись, подожди. Всё решится, всё встанет на свои места. Сколько бы лет не прошло, сколько бы боли ты не вытерпела — не смей её убивать. Дай ей отдохнуть, переосмыслить, исправить. Дай ей жизнь, которую хочешь прожить. Никого не слушай и храни её. Всё было, есть и будет хорошо, Эля. Люблю, Лилиан