Ну, целуй меня, целуй, Хоть до крови, хоть до боли. Не в ладу с холодной волей Кипяток сердечных струй. Опрокинутая кружка Средь веселых не для нас. Понимай, моя подружка, На земле живут лишь раз! Оглядись спокойным взором, Посмотри: во мгле сырой Месяц, словно желтый ворон, Кружит, вьется над землей. Ну, целуй же! Так хочу я. Песню тлен пропел и мне. Видно, смерть мою почуял Тот, кто вьется в вышине. Увядающая сила! Умирать так умирать! До кончины губы милой Я хотел бы целовать. Чтоб все время в синих дремах, Не стыдясь и не тая, В нежном шелесте черемух Раздавалось: «Я твоя». И чтоб свет над полной кружкой Легкой пеной не погас — Пей и пой, моя подружка: На земле живут лишь раз! С. Есенин
Девушка проснулась, когда солнце уже давно перевалило за полдень. Она сладко понежилась в мягких подушках, несколько раз лениво зевнула, сонно пробежалась глазами по комнате и неожиданно для себя вдруг поняла, что чувствует необыкновенную легкость. После вчерашнего посягательства на ее гордость, а затем и честь — это последнее, что она ожидала почувствовать на утро. Возможно, дело было в коньяке, выпитом вчера, однако девушка совсем не чувствовала похмелья. Стоило только вспомнить о вчерашнем насилии, как вся легкость куда-то испарилась. Внезапно она вновь почувствовала в себе те самые корявые пальцы — стало тошно, отвратительно, мерзко. Ласточка резко встала, подошла к окну. Перед ней открылась небольшая улица, совсем не оживленная, рядом стояло еще несколько домов, которые находились на достаточно большом расстояние друг от друга. Машины, там, где Ягер оставил ее вчера, не было, скорее всего, его не было дома. Девушка не помнила, сколько времени они ехали, но была уверена, что находится где-то за городом. Она, к слову, вообще весь вчерашний вечер после того, как мерзкий старик решил «преподать урок хороших манер», помнила как в тумане. Это больше походило на обрывки воспоминаний, бессистемно всплывающих в ее голове: вот Ягер накидывает ей на плечи свой китель, вот ее насильник, на ходу натягивая штаны, выскакивает из гримерки. А вот она уже сидит перед камином в гостиной офицера. Но лучше всего девушка запомнила его спокойный, но суровый взгляд. В нем она вчера не смогла прочитать ни жалости, ни какого-либо сочувствия, только холод. Но в тоже время этот ледяной взгляд послужил для нее вчера лучшим успокоительным, он будто бы давал уверенность, говорил — все будет хорошо, со мной безопасно. И все-таки, как оказалось, Ласточка не до конца поняла, что Ягер был за человеком. Вроде он вчера спас ее, хотя мог спокойно воспользоваться, если не в кабаре, то уже у себя дома, и это даже насилием нельзя было бы назвать — она была в таком состоянии, что ему сопротивляться уже бы не стала, но эти нечитаемые глаза… Они просто сбивали с толку, этот человек так хорошо умел скрывать эмоции, что понять, о чем он думает, совершенно невозможно. Это еще один повод быть с ним очень аккуратной. Теперь девушке было важно остаться в его доме. То, что он предложил ей вчера пойти с ним на прием, было явно хорошим знаком. Ласточка была уверена, что чем-то зацепила его. В кабаре он несколько раз сказал, что она достойна большего, значит, по крайней мере, получила его уважение. Большего по его взгляду она понять не могла, к тому же вчера, в силу произошедшего, ее бдительность была утеряна. Сейчас, когда его вероятно нет дома, идеальным вариантом было осмотреться, изучить дом. Ласточка оглядела свою комнату — большая кровать с массивной, резной деревянной спинкой, напротив нее темный шкаф, сделанный в том же стиле, рядом с окном стояла небольшая уютная софа, девушка даже не обратила на нее внимание, когда в раздумьях облокотилась на ее спинку, глядя в окно. С боку от софы стоял пустой дамский столик с навесным зеркалом, также в комнате были две прикроватные тумбочки, за которыми находились винтажные торшеры и большое зеркало, обрамленное в резную деревянную рамку и стоявшее около двери. Обои в комнате были белые, а на полу так же, как и в гостиной лежали шкуры, только уже не волчьи. Девушке еще вчера в глаза бросились лестница и мебель, которые были выполнены из дерева и украшены резными элементами, они были явно очень дорогие, но не выглядели чересчур навязчивыми, значит, Ягер любит роскошь, но практичную, не мешающую комфорту, а создающую его. Нельзя было не отметить, что пользоваться предметами интерьера, искусно выполненными из дорогого дерева, будет только ценитель… Ценитель изысканных вещей. Ласточка решила, что более точного определения этому человеку дать невозможно. Хоть он и говорил, что не ценит искусство, какая-то любовь к прекрасному в нем все-таки жила. Возможно, это и объясняло его вчерашний поступок. Мари, судя по набору мебели и интерьеру в комнате, поняла, что предназначалась спальня именно для женщины. Однако туалетный столик был пуст, девушка заглянула в шкаф, там тоже не было не единой вещи, значит, роль его любовницы достаточно давно была свободна. Вероятнее всего, по мнению Ласточки, женщины ему быстро надоедали, поэтому ей нужно четко улавливать его настроение, но как это делать с человеком, превосходно скрывающим свои эмоции — ключевой вопрос. Она посмотрелась в зеркало: на ней была белая рубашка Ягера, которая едва доходила ей до колен, волосы растрепаны, а на губе синел кровоподтек. Если бы не последняя деталь, ничего бы не выдало вчерашнее происшествие. Так или иначе, Ласточка была вынуждена признать, что вчерашним вечером отделалась лишь легким испугом. Благодаря ему. Девушка вышла из спальни, которая, как оказалось, находится в самом конце коридора второго этажа. Планировка здесь была такова, что комнаты располагались будто вокруг лестницы — выйдя из своей спальни, Ласточка видела огонь в камине на первом этаже, а из комнат напротив был виден диван, стоящий напротив очага. Всего на этаже было пять дверей, четыре из которых, очевидно спальни, располагались друг на против друга, за пятой, как помнила девушка, находилась ванна. Сбоку от спальни Мари, как раз напротив этой ванны, был обустроен уютный уголок с небольшим журнальным столиком и софой, за спинкой которой находилось большое окно. Ласточка подошла ближе к нему, и ее глазам открылся завораживающий вид на озеро, частично окруженное деревьями, пожелтевшими от осенней хандры. Этот пейзаж вызвал у девушки волну детских воспоминаний о том, как вместе с дедом она ходила на рыбалку к деревенскому озеру, которое было так же окутано камышом, так же обставлено лодочными мостками, да и, собственно, вообще мало чем отличалось от этого, разве что было больше. Вспомнилось, как она часами могла слушать дедовские рассказы и как любила втайне от бабушке вместе с младшей сестренкой кататься на лодке какого-нибудь рыбака, который, мирно оставив лодку на берегу, и не догадывался о том. Ласточка долго смотрела в окно, потом, избавившись от навязчивой тени беззаботного детства, направилась вниз. Мари чувствовала ужасный голод, вызывающий неприятную тошноту. Немного припоминая обстановку первого этажа, она подумала, что кухня должна быть где-то там. Спустившись на вниз, девушка быстро нашла небольшую столовую, которая отличалась от других комнат светлым интерьером. На столе стояла ваза с осенними хризантемами, девушка хорошо знала эти цветы — они росли на крыльце бабушкиного дома, и навсегда въелись в ее память. Рядом стояла корзина с яблоками и грушами. Ласточка только хотела взять один из фруктов, как вдруг вздрогнула от неожиданности, услышав голос из-за спины: — Добрый день, Фройляйн! Меня зовут Агнет, я экономка. Герр Ягер уехал с утра, он просил вас его дождаться. Вы голодны? Позвольте вас накормить. Перед Ласточкой стояла пожилая женщина, одетая в черное платье, поверх которого был надет белый кружевной фартук, ее седые волосы были собраны в «гульку». Несмотря на то, что выглядела она достаточно строго, голос звучал доброжелательно. — Благодарю, Фрау Агнет. Я Мари, — девушка ответила очень смущенно, из-за короткой рубашки ей было неловко. — Рада знакомству, Фройляйн Мари, — сдержано-вежливо ответила экономка. Женщина только собралась идти накрывать на стол, как Ласточка вновь обратилась к ней: — Фрау Агнет, я бы хотела сесть у камина… Если, конечно, вы не против, — она говорила очень застенчиво, скромно. — Милая Мари, как я могу быть против?! Вам, наверно, стоит знать — Герр Ягер тоже любит ужинать у камина, — женщина поняла, что девушка ее побаивается, потому улыбнулась и постаралась выразить как можно больше доброжелательности. — Может быть, вам чего-то хочется? — Я не сильно голодна. Если можно, просто что-нибудь к чаю. — Как пожелаете, — улыбнувшись, кивнула женщина. Ласточка села у камина. Весь ее голод как сняло рукой. Девушка мысленно ругала себя за такую оплошность — у Ягера не могло не быть домработницы. Упустить подобное из виду было ужасно глупо, опрометчиво, наивно. Задача значительно усложнялась, нет, она и была изначально сложной — только кто-то не счел нужным подумать головой. Ласточка злилась на саму себя и благодарила судьбу за то, что она первым делом не побежала искать бумаги Ягера. Это еще раз доказывало, что спешка в подобных задания ни к чему.***
Экономка аккуратно переставила с подноса на столик чайничек, чашку и тарелку с пирогом. — Яблочный штрудель, Фройляйн Мари, — уточнила женщина. — Благодарю, — девушка хотела продолжить, но замялась. — Фрау Агнет, а… Клаус не говорил, во сколько вернется? — Нет, к сожалению, он не уточнил. Но, могу вам сказать: Герр Ягер редко возвращается домой раньше 21 часа, — женщина ответила так, словно ждала этот вопрос. Девушка в благодарность кивнула, и экономка удалилась. Сейчас Ласточка вспомнила вчерашний разговор с Ягером в кабаре, в нем не было ничего, что могло бы вызвать в ней отвращение. Особенно ее удивили его слова — «Я солдат, мне не важны эмоции», они звучали как его жизненное кредо, фраза, хорошо заученная и отработанная до автоматизма. Неожиданно услышать такое от нацистского офицера. Но девушка уже была научена горьким опытом общения с этими людьми, потому предполагала две трактовки этого девиза — либо «меня не интересует чувственная сторона, я посвящаю себя карьере», либо «мне не важны эмоции, моя жестокость оправдана тем, что я служу Родине». Едва уловимая разница меняла дело в корни. Если же он просто карьерист, в этом нет ничего ужасного, однако, если Ягер так оправдывает свои жестокие убеждения, это делает его таким же, как остальные нацисты. При этом, вспоминая контекст диалога, Мари все-таки принимала его за фаната своей карьеры, он вообще ассоциировался у нее с неким человеком-машиной. Однако уже знала, насколько больно разочаровываться в людях, и потому не хотела сбрасывать со счетов вторую трактовку этой фразы. Ласточка, будучи женщиной, конечно же, не могла не принимать во внимание его внешность. Сначала ее пугали эти шрамы, однако, еще сидя за столиком в кабаре, она уже успела разглядеть в них некую харизму. В целом, он был ей симпатичен, от него исходила уверенность, заставляющая расслабиться, почувствовать себя под защитой. Эти ощущения были для нее давно забыты, так она чувствовала себя только когда ее отец или брат находились рядом. А это было так давно… Девушке очень нравились его глаза, казалось, что эта голубая бездна словно грозилась поглотить без остатка. Вильгельм, симпатизирующий ей ранее, также имел красивые голубые глаза, но в них не было такой глубины. В глазах Ягера ей нравилось тонуть, она их боялась, чувствовала опасность, но в то же время, как шкодный ребенок, каждый раз старалась заглянуть в них как можно глубже. Это вызывало у нее какие-то странные ощущения, какой-то жгучий трепет. Ласточка никогда и не любила по-настоящему. В школе она была комсомолкой-отличницей, какая уж тут любовь… Гордость театрального кружка, которую часто приглашали выступать на сцену главного в городе театра, дочка учительницы иностранных языков, добровольно увлекающаяся их изучением, к окончанию школы знающая и французский, и немецкий языки… За ней, конечно, бегали мальчики, но ей это казалось глупым. Едва ли она успела получить золотую медаль на выпускном — началась война. Ей предложили помочь Родине, и она, разумеется, не смогла отказать. Сейчас Ласточка уже понимала, что отказаться у нее и не было права, ведь ее, наверно, даже и не спрашивали. Девушка всегда гнала прочь подобные мысли, но они снова и снова тяжелым камнем падали ей на шею. А после… После она лишь изображала любовь. Наивные, не молодые любовники охотно верили в ее игру. Когда ей становилось тошно от самой себя, от мерзкой лжи, она представляла, что снова находится на театральной сцене. И если раньше сцена вызывала у нее восхищение, то после работы в кабаре девушка была уверена, что теперь ненавидит ее. Но разве могла она вообразить, что когда-нибудь влюбится? Разве могла знать, что значит влюбиться? Разве понимала она тогда, что уже словно птица попала в сети голубых, манящих, пленящих глаз? Девушка услышала уже знакомый стук каблуков. Женщина зашла в гостиную, на ней уже не было белоснежного фартука, а в руках она держала дамскую сумку. — Фройляйн Мари, вам что-нибудь понадобится? Меня не будет до вечера. — Нет. Благодарю за заботу. Хорошего вам дня, — любезно ответила девушка. — И вам, дорогая, — Фрау Агнет улыбнулась в ответ. Женщина пошла к выходу, и через некоторое время девушка услышала, как хлопнула входная дверь. Девушка подумала, что и домработницу Ягер выбрал себе подстать. Фрау Агнет не приставала с надоедливыми расспросами, не была навязчива, а очень вежлива, и просто делала свою работу, не вдаваясь в чужие подробности. Мари прекрасно знала, как женщины в возрасте относятся к девушкам, просыпающимся в чужом доме к обеду, да к тому же еще в мужской рубашке и без нижнего белья. Однако экономка вообще не обратила на это внимание, и девушка была благодарна ей за то. Ласточка задумчиво смотрела на огонь в камине, как вдруг в доме раздался стук часов. Девушка подняла голову на циферблат — стрелки указывали на 16 часов. Ей было ужасно скучно, к тому же, в доме теперь уже наверняка никого не было, а Ягер должен появится еще не скоро, и она решила немного осмотреться. Девушка снова поднялась на второй этаж, на пару минут застыла, завороженно глядя на томный пейзаж вокруг осеннего озера, затем неторопливо направилась к одной из двух дверей, расположенных напротив ее спальни. Зайдя в комнату, Ласточка поняла, что попала в спальню Ягера. Комната была гораздо скромнее той, в которой она ночевала. Здесь не было ничего лишнего — кровать, шкаф, зеркало. Мебель очень проста: как и остальная в доме выполнена из явно дорогого дерева, на ней не было ни одного рельефа, даже фурнитура выглядела строго. Кровать намного меньше, чем в комнате Мари. Если бы не пустой шкаф в той спальне, то девушка и вовсе подумала бы, что он уступил ей свою. В целом, здесь фактически ничего не выдавало жильца, только запах мужского парфюма и идеально заправленная постель. Мари из любопытства заглянула в шкаф: рубашки, выглаженные и накрахмаленные, висели одна к одной, даже галстуки и ремни были развешаны. Такой идеальный порядок и строгость произвели впечатление на девушку, она еще раз вспомнила хриплый голос: «Я солдат, мне не важны эмоции», и убедилась в том, что охарактеризовать его лучше было не возможно. Мари вышла из спальни и направилась в соседнюю комнату. Ей оказался рабочий кабинет Ягера. Зайдя внутрь, Ласточка поразилась резкому контрасту со спальней: огромный стол, сделанный из красного дерева, расположен у окна, в соседней стене находился камин, напротив него стоял диван из коричневой, почти бардовой, кожи, а на полу лежала большая медвежья шкура. Девушка несколько раз изумленно пробежалась по комнате взглядом, затем, забыв закрыть дверь, прошла к столу. На нем аккуратно были разложены бумаги, однако сейчас они не интересовали, она хотела лишь осмотреться. К тому же девушка понимала: то, что интересует ее, в свободном доступе никто не хранит. Она обошла стол и за ним обнаружила тумбочку, на которой стоял сейф. Именно он и был ей нужен. Ласточку хорошо обучена вскрывать сейфы, посмотрев на них, она могла сказать многое. Например, сейчас перед ней был сейф с циферблатом, который открывается посредством его вращения. Если он был старого образца, она легко могла с ним справиться сама. Дело в том, что при повороте циферблата такие сейфы издают щелчок, когда выбирается цифра из комбинации. Конечно, этот щелчок был едва уловим, но музыкальный слух Мари быстро его обнаруживал. Однако сейфы последних годов выпуска были оснащены дополнительной системой безопасности и издавали лишние щелчки. С таким сейфом все гораздо сложнее, нужно было специальное оборудование, способное отличить нужный щелчок от ложного. Поэтому сейчас Ласточке было важно точно знать, понадобится ли ей запрашивать его. Узнать это было два способа: попытаться открыть сейф или посмотреть год его выпуска. Девушка решила пойти легким путем. Сейфы, как правило, очень тяжелые, да еще и эта деревянная тумба выглядела весьма внушительно, поэтому отодвинуть сейф, чтобы увидеть дату выпуска, она не могла. Но у нее и тут был свой трюк: все данные о сейфе выгравированы на металлической пластине, которая крепится с его обратной стороны, поэтому Мари, пользуясь тем, что тумба не стоит вплотную к стене, очевидно, из-за плинтуса, просунула руку к задней стенке и своей тоненькой рукой быстро нащупала нужную информацию — 1937 год. Это означало, что сейф старый, и она прекрасно с ним справится. Ласточка едва заметно улыбнулась и еще раз обежала комнату взглядом — на этот раз ее внимание привлек небольшой книжный шкаф. Мари подошла ближе — на его полках она увидела различные папки и инструкции. Все они, насколько поняла девушка из их названий, были о танках. Пару папок были подписаны как «IS-1», «T-34», «KV-2». Ласточка поняла, что речь идет о советских танках. Из любопытства она заглянула в «IS-1», где обнаружила различные чертежи этого танка, информацию о его технических характеристиках и тому подобное. Пока не нужно углубляться в эти подробности, потому она аккуратно поставила папку на место. В этом же шкафчике также стояли бутылки дорогого коньяка и пара бокалов к ним. Ласточка не встретила более ничего, что сможет помочь ей, когда она приступит к выполнению своего задания, и направилась на выход из кабинета, однако внимание привлекла статуэтка, стоящая на углу стола. Это был массивный бронзовый орел с раскрытыми крыльями, стоящий на мраморной скале. Он выглядел весьма грозно, даже устрашающе, и не имел ничего общего с орлом-эмблемой Рейха. Также она заметила небольшую коллекцию холодного оружия, висящую над камином: различные шашки и ножи, каждый из которых либо имел определенную гравировку, либо отличался украшением ножен. Ласточка подумала, что часть из этого оружия может быть наградной. Она с интересом рассматривала коллекцию и не заметила, как в двери появился Ягер. — Добрый день, Мари! — он произнес это без холода, который пугал Мари вчера. Девушка вздрогнула, но умело скрыла все признаки паники и, набрав уверенность во взгляд, повернулась к нему: — Добрый… Клаус, простите… Мне стало скучно. Я подумала, что смогу найти хоть какую книгу, — Мари старалась говорить уверенно, не делая пауз в тот момент, когда начала оправдываться. — Хм… Здесь вы сможете найти только танковые руководства. Едва ли они вам интересны, — Клаус усмехнулся как-то по-простому, совсем без злой иронии. Мари показалось, что он находится в хорошем расположение духа и ничего не заподозрил, потому она решила парировать: — Едва ли что-то может быть скучнее, чем сидеть без дела… — Да, вы правы, с моей стороны было невежливо оставить вас одну, но некоторые поручения не терпят отлагательства. Приношу свои извинения, — в этой фразе так же не было иронии и жеманности, он говорил искренне. — Клаус, я вовсе не в упрек. Я вообще должна сказать, что очень благодарна вам за вчерашнее, — Ласточке не хотела, чтобы он видел капризы. — Давайте я покажу вам свою библиотеку? Мне кажется, она вам понравится, — не желая акцентировать внимание на себе, Ягер решил перевести тему. — Не сомневаюсь в этом, — как всегда мило ответила Мари. Ягер был сегодня совсем другим: в нем не было того холода, что отпугивал вчера. Он будто хотел расположить ее к себе. Ведь она зацепила его своей противоречивостью: с одной стороны, он видел в ней милую и невинную девчонку, а с другой, она ловко умела держаться изысканной светской дамой. Именно такую женщину он был готов назвать идеальной: для него она была бы теплым лучом, для других же холодным и далеким льдом. Такая женщина стала бы его опорой, поддержкой и предметом зависти других мужчин. К тому же он чувствовал в ней острый ум, его впечатлила и сила ее духа, когда меньше чем за пару часов она сумела взять себя в руки и держаться так, словно ничего не произошло. Ягер не мог отрицать, что девушка весьма талантлива, обаятельна и обладала редкой красотой, не испорченной шаблонами моды. Он знал ее меньше суток, но она плотно засела в его голове, ему хотелось узнать ее ближе. Они вышли из кабинета. Ласточка подумала, что они пойдут в ту комнату, что находилась по соседству с ее спальней, однако Ягер направился к тому уютному уголку, расположенному рядом с большим окном. Там, облокотившись на стену, стояла стремянка, сделанная из темного дерева подстать мебели. Девушка даже не заметила ее, когда осматривалась. Клаус чуть выдвинул ее, встал на первые ступени и открыл небольшую дверцу в потолке, далее он посмотрел на Мари, чей взгляд выражал удивление. — Прошу, — он подал ей руку. Девушка с улыбкой ответила на приглашение — дала ему руку и проскочила вверх по лестнице, в то время как он по-джентельменски страховал ее снизу. Поднимаясь по этой небольшой лестнице, Ласточка непроизвольно вспомнила, как годами ранее по похожей карабкалась на чердак деревенского сарая. Впечатленная Мари напрочь забыла про свой внешний вид, однако от внимательного взгляда Ягера не ускользнула ни одна деталь. В его голове проскочила мысль, что она сводит с ума, ведь заглядывать дамам под юбки было совсем не в его манере, тут же он не мог заставить себя оторвать взгляд. Перед Мари открылась просторная мансардная комната, обставленная книжными шкафами. Здесь достаточно высокие потолки, потому библиотека по периметру была, можно сказать, двухэтажная. Однако одна из стен была лишена книжных шкафов, там стоял уютный кожаный диван, застеленный овечьими шкурами, которые так же лежали и на полу. По бокам от дивана стояли два больших гибискуса. В комнате, за счет двух больших круглых окон под потолком, украшенных витражами, было достаточно светло, это придавало комнате особый уют. Клаус поднялся вслед за Мари и выжидающе смотрел на нее. Девушка почувствовала на себе взгляд и с улыбкой констатировала: — Я в восторге! — Это я уже заметил, — Клаус усмехнулся по-простому, без иронии. Мари рассмеялась как-то по-детски, и этот смех, задорный и звонкий, удивил Ягера до глубины души. Он еще раз убедился, что не ошибся, когда увидел в ней милую девчонку. Только что он понял — вчера в кабаре она была не настоящая — настоящая Мари стояла перед ним сейчас. — Позвольте, я покажу вам очень редкие книги, — предложил Ягер. — Вы коллекционируете их? — Мари было интересно. — Даже не знаю, как вам ответить… — Клаус задумался. — Собирать книги начал мой дед. Ради них он ездил на разные аукционы, ярмарки, иногда даже барахолки. Помню, бабушка шутила, что он за свои книги ее готов продать. Потом это дело продолжил отец. Они всегда старались находить первые издания книг, потому часть из них на иностранных языках. Здесь есть оригиналы Дидро, Вольтера, Оскара Уайльда, даже Достоевский. Я же не имею времени заниматься коллекцией, возможно, когда-нибудь я продолжу это дело, но не сейчас. Ласточка была удивлена. Ей хотелось спросить, читал ли он Достоевского на русском и имел ли достаточное образование, чтобы читать книги в оригинале, но она не могла задать такой прямой вопрос. Но вспомнив, что она «француженка», Мари решила пойти другим путем: — Клаус, вы читали Вольтера и Дидро на их родном языке? — Нет, к сожалению, я не знаю французский. Меня пытались заставить выучить его, но он никогда мне не давался. А вообще, мне чужды идеи просветителей с их естественным правом. Признаться, Дидро я вообще не читал, мне хватило Вольтера и Монтескье. — Конечно, в своих теориях они фактически упускают роль государства в жизни общества. Однако разве можно поспорить с правом человека на жизнь? Клаус смотрел на нее изумленно — не мог поверить, что молодая девушка может знать хоть что-то об учениях философов права и государства. — Вообще, исходя из учений Гегеля — естественное право относится к положительному так же, как правовая теория относится к действующему праву. Я не стану спорить с тем, что право является правом, только когда оно не только лишает прав, но и дает их. Но право человека на жизнь зависит от множества обстоятельств. Вспомните, например, Спартанское государство — жить ребенку или нет решалось, исходя из его физических характеристик. Или, например, мать младенца не захочет его растить, и все — права на жизнь у него нет. Это все доказывает, что право зависит от власти. У Ласточки были аргументы, и она хотела еще поспорить с ним, однако ей нельзя было забываться. — Что ж… Выходит, у нас совсем нет прав, — Мари старалась сказать это наивно. Клаус все же понял, что она поддалась ему. Он решил, что когда-нибудь они обязательно вернуться к этому разговору. Тем временем они поднялись на второй ярус библиотеки. Клаус прошел к одному из шкафов, потянулся к верхней полке и достал оттуда книгу, аккуратно протянул ее Мари. — Георг Гегель, «Философия права». То самое первое издание, опубликованное в 1820г. Девушка аккуратно, с интересом и трепетом разглядывала книгу, перелистывала страницы, по ее заинтересованному виду было понятно — она любила читать. — Я могу ее прочесть? — Разумеется, — Клаусу нравился ее сосредоточенный вид, милая задумчивость, — однако я думаю, вы найдете что-нибудь поинтересней. — Считаете философию скучной? Или меня глупой? — Ласточка спросила так, будто снова бросила ему вызов. Ей нужно было заинтересовать его. — Вас — глупой? Ваши знания уже поразили меня. Так что, признаюсь — никогда не любил философию. Однако я всегда был лучшим в училище, и иметь проблемы по такой дисциплине мне было непозволительно. — Значит, вы любите быть лидером? — приподняв бровь, точно бросая вызов, спросила Мари. — Не сомневаюсь, что и вы тоже, — Ягеру нравилась ее игра. Он уже показал ей множество книг, каждая из которых имела свою ценность. Сейчас Клаус хотел продемонстрировать ей самую старую из имеющихся здесь. Они подошли к стеклянному стеллажу, расположенному на том же втором ярусе под окном. Он пытался открыть полку и оживленно рассказывал Мари про то, как эта книга была выкуплена с аукциона, какой редкий кожаный у нее переплет, и что она является редким историческим документом 14 века. Девушка, все это время с интересом слушавшая его, перевела взгляд на круглое окно под самой крышей и замерла. На фоне розовеющего закатного неба, прямо на витраже виднелось гнездо… Ласточкино гнездо… Девушка смотрела на него с изумлением, она не могла поверить, что здесь, вдалеке от дома, сможет встретить частичку Родины. Ягер тем временем заметил ее отвлеченность: — Вас заинтересовал витраж? — Да… Он очень красив. — Ласточка, снова оказавшаяся в детских воспоминаниях, не могла найти слов. — К сожалению, птицы каждое лето наносят витражам большой урон. Но против природы не пойдешь… Девушка лишь кротко улыбнулась в ответ на его слова. Весь ее задор исчез, раздавленный тоской по дому. — Мари, я, наверное, утомил вас своими рассказами. Давайте вернемся к этой книге завтра, — Клауса настораживала ее задумчивость. — Что-то не так? Вы явно не из-за витража приуныли. — Очень необыкновенный закат. Знаете, я ведь уже больше двух лет не любовалась засыпающим небом… — она не врала, говорила искренне. Ягер понял с чем связана эта дата, понял он и ее грусть. — Хотите прогуляться? Здесь есть небольшое озеро. — Я бы с удовольствием, но… — она указала рукой на короткую рубашку. — Совсем забыл — мой солдат сегодня был на вашей квартире. Он забрал часть вещей. Старик этот попался премерзкий. Уверен, в нем есть еврейские корни. Пусть с ним теперь гестапо разбирается. Мари стало не по себе от последних фраз, но она их проигнорировала. — Спасибо. В таком случае, я буду рада прогуляться с вами вдоль озера. Они уже подошли к спуску из библиотеки. Клаус хотел было спуститься первым, но Мари, с той самой, бросающей вызов, улыбкой, опередила его. — На этот раз я не доставлю вам такого удовольствия, — она дерзко приподняла брови. Ягеру ничего не оставалось, как смущенно улыбнуться. — Думали, я не заметила довольный взгляд, когда вы поднялись? — Ласточка решила подзадорить его, она уже поняла — он игрок, который любит, когда его пытаются на чем-то подловить. — Мари, вы загнали меня в тупик. Виноват. Не знаю, что и сказать, — он смотрел на нее как-то по-другому, девушка не могла понять эти эмоции, она подумала, что это может быть восхищение. Ласточка в ответ рассмеялась звонким смехом, тем самым, что поражал его в самое сердце.***
Солнце уже успело сесть, но горизонт еще хранил его розовый след. Они, не торопясь, прогуливались вдоль озера, им было легко, комфортно находиться вместе. Ягер постоянно ловил себя на мысли, что никогда, наверное, еще не говорил так много, Ласточка же, к своему удивлению, совсем не видела в нем врага. Вчера она помнила его другим — холодным, расчетливым штандартенфюрером, сейчас рядом с ней шел просто Клаус, даже в военной форме, всегда отпугивающей ее, он стал казаться ей каким-то близким, родным. Она точно забыла про свое задание, пока он вдруг не напомнил: — Мари, вы знаете про меня уже практически все. Но только я ничего не знаю о вас… — Ягер выжидающе смотрел на нее, прямо намекая на продолжение его мысли. — Так ли уж и все! — Ласточка сначала хотела отшутиться, но поняла, что он настроен решительно. — Вы действительно хотите знать? — Мари Мишель Дюверже, я решительно настаиваю! — наигранно официально произнес он. — Да вы, похоже, и без меня все узнали! — она заговорила с улыбкой, потом сделала долгую паузу и продолжила уже серьезно. — На самом деле, мне и нечего рассказывать. Своих родителей я не помню: отец ушел, когда мне не было и года, и никогда не появлялся в моей жизни, а мама рано умерла. Меня растила бабушка. Привила мне любовь к книгам и искусству. Однако она умерла, когда мне было 15. Я осталась одна. Меня спасло то, что бабуля была уважаемым человеком, ее знакомые помогли мне устроиться в театр. От нее мне досталось немаленькое наследство, знаете… в тот период я не нуждалась ни в чем, но в то же время нуждалась во всем… Потом, уже после, меня пригласили выступать в Берлин. Я пела в опере, но не смогла выносить пренебрежение, и ушла оттуда. Меня нашел этот старик и предложил работу, жилье, и я согласилась. А что теперь, не знаю… Это была наглая ложь, но та тоска, с которой она говорила, действительно душила ее. Ласточке казалось, что в это момент она предает свою родную семью. Она повернулась лицом к озеру, с грустью смотря на дрожащую рябь воды. Ягер стоял сзади, заметив, как Мари кутается в шаль, которую она накинула на плечи, выходя из дома. — Похолодало. Вы замерзли? — с этими словами он подошел ближе и, слегка приобняв ее, накинул ей на плечи свой китель. Ягер хотел посмотреть на ее реакцию. Девушка же в свою очередь запрокинула голову, уткнувшись затылком ему в плечо, и закрыла глаза, точно ловя момент. Клаус немного выждал, затем развернул Мари лицом к себе, аккуратно большим пальцем приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза. Он увидел в них тоску, печаль, тупую боль, одиночество, и это были ее настоящие эмоции, не нужно было их играть. — Мари, относительно того, что будет теперь… Вы можете остаться у меня, а можете остаться со мной. Я не требую от вас ответа сейчас, подумайте. Гарантирую, что, если вы решите остаться со мной, вы всегда сможете свободно уйти, — после долгого молчания он наконец решился заговорить. Девушка все еще точно завороженная смотрела в его бездонные синие, но уже не такие холодные глаза. Ласточка подумала, что, даже если бы у нее было право выбора, она все равно согласилась бы. Она молчала бесконечно долго, затем отвела глаза и наконец заговорила: — Клаус, вчера вы показались мне другим… Вы были так холодны, а сегодня… Я даже не знаю, что о вас думать. — Говоря откровенно, вчера я сначала увидел в вас элитную куртизанку, простите за подобное мнение, затем вы показались мне дамой высшего общества, потом просто приятной воспитанной особой, сейчас же я вижу одинокую потерянную девчонку, — Мари грустно усмехнулась в ответ, и он продолжил. — Что же до меня… Вчерашняя встреча была рабочей, пусть неформальной, но там были люди, которым без нужды я бы даже руку не пожал. Когда находишься рядом с подобными, нельзя терять холодного рассудка. Идя в кабаре, я не думал встретить там достойного человека… Тем более женщину. Ласточка долго молчала, затем решила, что в их разговоре слишком много откровений. Его нужно было опять подзадорить. — Клаус, как вы отделяете достойную женщину от недостойной? — приподняв бровь, смело спросила она. — Как и все мужчины… Были бы вы недостойной женщиной, сами бросились бы ублажать этого старого ублюдка, — Ягер почувствовал перемену в чужом настроении, ему даже стало легче от того, что из ее мыслей будто исчез тяжелый груз. — Тем не менее, все мужчины очень любят недостойных женщин, — Мари не унималась. — Вы лучше меня знаете — они их не любят, а пользуются, — он условно поставил точку в этом разговоре. — Мари, пойдемте в дом? Уже стемнело. Девушка не стала возражать. Они возвращались молча, Мари вновь была погружена в свои мысли, Клаус же, предполагая, что она думает над его предложением, не хотел мешать. Ласточка решила не давать ответ сразу, но и затягивать она тоже не собиралась, ей нужно было поймать момент. В душе девушка радовалась, что первая часть задания далась ей легко, однако злой разум напоминал, что за сегодняшний день она допустила непростительно много ошибок — сначала упустила из виду наличие домохозяйки, затем не закрыла дверь в кабинет, потом еще и Ягера не заметила. Ласточка с ужасом подумала, что бы было, если бы он пришел на пятнадцать минут раньше.***
Придя домой, они поужинали. Фрау Агнет в их отсутствие приготовила ужин и любезно накрыла на стол. Затем они уютно расположились на диване около камина, они спорили, смеялись, потом опять спорили и опять смеялись. Клаусу нравился этот задор в Мари, она казалась ему живой. Он всегда считал себя человеком серьезным, но она смогла рассмешить его едва ли не до боли в животе. Особенно ему нравилось с ней спорить, девушка в спорах была абсолютно спокойна, только ее мимика выражала хитрый изгиб бровей, она, в силу своей начитанности, умело подбирала аргументы, он просто не мог этого не оценить. После очередной удачной шутки, Мари вдруг наигранно воскликнула: — Знаете ли, после подобных шуточек мы просто обязаны перейти на «ты»! — Тогда за это нужно выпить! — Клаус, все еще смеясь, достал из буфета бутылку коньяка и два бокала. — Я у вас уже второй день, и второй день буду пить крепкий алкоголь. Я предупреждаю: говорят, женский алкоголизм — вещь серьезная, — все так же артистично серьезно произнесла девушка. Клаус вновь рассмеялся, с каждой ее фразой все больше понимая, что не встречал еще подобных женщин — все фрау, что он знал были либо скучны, либо глупы. Он разлил алкоголь, девушка взяла бокал, а затем Ягер протянул руку с алкоголем к ней. Мари не сразу поняла этот жест, затем, стремясь сгладить неловкость, рассмеялась. — А как же дань традициям? — пытаясь подражать игре Мари, возмутился Клаус. — Похоже мы смеялись слишком много, — парировала девушка. Они выпили на брудершафт и вновь столкнулись взглядами. Ласточка подумала: «Сейчас!». — Клаус, … Я… — его взгляд стал сконцентрированным, он пытался разгадать ее интригу. Мари же набрала воздуха в легкие и хрипло на выдохе произнесла, — твоя. Он еще несколько секунд изучал чужие глаза. Ласточке эти секунды показались мучительно долгими, но затем его губы нежно накрыли ее. Это был долгий чувственный поцелуй, постепенно перерастающий в нечто большее. Руки Ягера уже изучали ее талию, она же нежно обвила его шею, но вдруг он отстранился. — После того что произошло вчера, я хочу убедиться, что ты действительно хочешь этого, — он также пристально смотрел ей в глаза, однако она не выдержала и отвела взгляд. — Я хочу… — она сделала паузу, будто пыталась переступить через себя, — чтобы ты стер его мерзкие прикосновения. Клаус нежно провел рукой по ее губе, где все еще синел кровоподтек, затем мягко, заботливо улыбнулся и тихо произнес: — Как прикажешь… Он хотел еще что-то добавить, но Мари прервала его: — Я отлучусь в ванну на пять минуточек? — Любой каприз, — все так же мягко произнес он. В ванной Ласточка поняла, что очень нервничает. Ей нужно было взять себя в руки, ведь Ягер замечает все. Она немного боялась, до него у нее уже было два мужчины. Это были старые генералы, которые, разумеется, были ей противны. Девушка совсем их не хотела, не испытывала ни капли возбуждения, потому это действо ассоциировалось у нее с монотонным ерзаньем, вовсе неприятным, иногда болезненным. Ее тело чувствовало, что с Ягером будет по-другому, какой-то тугой узел уже завязался внизу живота, но в ее голове был выстроен высокий барьер. Вчерашнее насилие только добавило страху в общую корзину разочарований. Мари решила, что вода поможет. Она забралась в ванну, несколько раз натерла всю себя мочалкой, затем, чтобы собрать мысли, облилась ледяной водой. Когда она уже куталась в махровое полотенце, в дверь постучали. — Мари, тебя нет уже полчаса. Я не собираюсь тебя торопить, но я хочу знать, что ты в порядке, — судя по голосу, Ягер действительно волновался за нее. «О, Боже… Пол часа, а в голове все еще бардак. Нет, это может длиться бесконечно» — Ласточка заставила себя быть решительней. Все еще стоя в том полотенце, она распахнула перед ним дверь. Он смотрел на нее то ли спрашивая, то ли выжидая. Но опередив его действия, Мари скинула полотенце. Сначала она смотрела в пол, затем, переборов себя, себя заглянула ему в глаза — этот взгляд напомнил ей эмоции оголодавшего зверя. Так он смотрел мучительно долго, но, заметив, что девушка нервничает, Ягер подошел к ней, аккуратно, почти невесомо коснулся рукой ее груди, затем хрипло шепнул на ухо: «Ты прекрасна!», подхватил ее на руки и понес в спальню. Там Клаус бережно положил ее на кровать и принялся зацеловывать. Он начал с шеи, перешел к ключице, затем к груди и опустился ниже. Мари словно дрожала, но уже не только от страха. Сначала она не решалась, но в вскоре потянулась к его рубашке, Ягер заметил, что руки сейчас были не подвластны ей. Он сам скинул с себя одежду и вновь стал целовать ее мягкие губы, в то время как его рука уже оказалась там. Девушка от неожиданности попыталась свести колени, но он успокаивающе погладил напряженные бедра, затем взял ее руку, в то время нервно сжимающую простынь, и мягко потянул ее к напряженным бедрам. Дав девушке почувствовать ее собственную влагу, он хрипло шепнул ее в ухо: «Ты уже готова. Просто расслабься… Доверься». Ласточка в знак согласия другой рукой неуверенно обхватила его шею, точно притягивая к себе. Но Клаус видел ее глаза — в них было желание, но за ним стоял страх, который она, как ни старалась, спрятать не смогла. Ягер был уверен — мерзкий старик тому причина, потому он не стал ее торопить, хотел, чтобы она сама сгорала от желания. Клаус продолжил целовать ее шею, ласкать нежную грудь, в то время как ее же рукой стал доводить ее там. Реакция ее тела действительно не заставила себя ждать — вскоре с губ девушки сорвался первый едва уловимый стон, затем второй, более уверенный, третий, четвертый… Ягеру такой расклад пришелся по душе, он отпустил ее руку, но девушка уже не спешила ее убирать, она продолжила сама изучать себя, и тогда он, не торопясь, ввел в нее палец. Мари не сжалась, но на мгновение замерла. Когда девушка почувствовала, как его палец движется в ней, она непроизвольно выгнула спину, точно требуя большего. Тогда Клаус воспользовался втором пальцем, и ее бедра вновь неосознанным толчком подались ему навстречу, к тому моменту Ягер уже был на пределе, он не мог и не хотел больше ждать. Клаус убрал свою руку, и Мари, почувствовав пустоту внутри себя, сама того не понимая, выронила жалобный хриплый стон, почти вскрик. Почувствовав, как в нее уперлась головка его члена, Ласточка бедрами подалась ему навстречу, а затем, желая показать ему, что это именно то, чего она сейчас хочет, девушка двумя руками обняла и притянула к себе, точно боясь, что он вдруг исчезнет. Он вошел в нее плавно, но сразу во всю длину. Мари выгнулась, протяжно застонала, с его губ также сорвался хриплый стон. Разгоряченный до предела, он не смог двигаться плавно, однако бедра так же девушки ускорялись в такт ему. Все еще обнимая, притягивая его ближе к себе, Мари требовательно положила его руку на свою грудь. Отвечая ее капризу, Ягер оторвался от нежной шеи и стал настойчивыми поцелуями одаривать ее грудь, затем, изучая реакцию девушки, аккуратно прикусил возбужденный сосок. Мари резко выгнулась и громко низко вскрикнула, ее руки еще крепче сомкнулись на его спине. Девушка инстинктивно обхватила Ягера ногами и прижала к себе, он сделал еще пару резких глубоких толчков и замер в ней. Через мгновенье плоть Мари уже охватил спазм, она хрипло сорванным голосом шепнула его имя. Эти сокращения спровоцировали и его оргазм, он с громким рыком требовательно впился в губы девушки. В этот момент им обоим казалось, что они одно целое. Клаус лег рядом, нежно обняв ее. Девушка прижалась ближе к нему. Они долго лежали молча, переводя дыхание. Ласточка не могла себе представить, что ей когда-нибудь с кем-нибудь будет так хорошо. Ей нравилось быть с ним во всех смыслах — сначала их долгие разговоры обо всем, о чем только можно говорить, вот только тему войны они оба намерено избегали, а затем и… Мари вспомнила про их близость, и по ее телу вновь разлилась волна возбуждения. Она подняла на Клауса свои глаза, в них был уже знакомый ему задор, затем в своей манере изогнула брови. Ягер догадался, что она вновь бросает ему вызов, но не мог взять в толк, что именно она собиралась сделать. — Что ты задумала? — заинтриговано спросил Клаус. Девушка ничего не ответила, лишь привстала, затем откинула куда-то на пол мешающее одеяло и решительно уселась на его пах. Ягер был удивлен, он довольно усмехнулся, давая понять, что вызов принят. Его реакция была мгновенна, член уже стал словно каменный, но он решил, что позволит смелой девчонке действовать без его прямого участия, раз она решила с ним сыграть. Мари сама села на напряженный член, в то время как Ягер довольно наблюдал за ее действиями. Она начала двигаться, сначала медленно, затем быстро, потом вновь, желая его помучить, сбрасывала темп и вновь ускорялась. Ее сорванные стоны и его низкое рычание все сильнее наполняли комнату. Не в силах больше оставаться безучастным, он потянулся к ее груди. Его руки требовательно сжимали ее, затем пальцы стали мять соски, он то покручивал, то тянул их, то нежно поглаживал большим пальцем. Ему понравилась такая игра, даже несмотря на то, что Мари двигалась еще не совсем умело. Когда же девушка вновь замедлилась, Ягер был уже на грани, он хрипло вскрикнул, затем одной рукой обхватил ее сзади за шею и грубо, но в тоже время аккуратно, наклонил ее себе. По тому, как девушка обмякла в его руках, ему стало понятно, что она уже устала. Он самодовольно усмехнулся и решил забрать у нее инициативу. Ягер не хотел переворачивать ее под себя, так как она сама затеяла эту игру, пусть ее и закончит, но только уже по его правилам. Надавив на спину, он заставил девушку выгнуться, положил руки ей на талию и продолжил уже резко и невероятно быстро. В этот раз Мари уже не стонала, ее стоны превратились в громкие низкие вскрики. Чувствуя, что девушка уже на грани, он специально не менял темп, хотел помучить за проигранную партию. Она же чувствовала, что Ягер решил проучить ее, но то чувство, что он взял верх, и она должна теперь играть по его правилам, заводило ее еще больше. Ей нравилось, как он резко подбрасывает ее тело, нравились его сильные руки, самодовольный взгляд. В очередной раз он наклонил ее к себе на грудь, убрал руки с талии, вновь властно заставил выгнуться и положил руки ей на ягодицы, теперь грубые на этот раз ласки доставались им. Мари это заводило еще больше, хотя он и не был нежен, как тогда, девушке казалось, что она тонет в нем еще сильнее. Он сам был более не в силах сдерживаться и после очередного резкого толчка, замер в ней. Их обоих словно затрясло от нахлынувшего оргазма. Мари обмякла на его груди, ее наполняло блаженство и легкость, хотя талия и ягодицы болели от грубых, но таких желанных прикосновений. Не в силах даже пошевелить рукой, она заснула. — Mein mutiges Mädchen, — уже сквозь сон она услышала его хриплый шепот и почувствовала, как он заботливо гладит ее по голове.***
Ласточка жила у него уже больше недели. Неделя нежности, страсти… Он был заботлив, точно пылинки с нее сдувал, выполнял все ее просьбы, капризы. Девушка попросила у него машину, чтобы иметь возможность выбираться в город, ей нужно было видеться со своим связным. Клаус даже не потребовал от нее отчета, он во всем ей доверял. Ласточка боялась, что водитель будет ходить за ней по пятам, а потому сначала попросила его заехать в кабаре к «подруге», однако водитель не пошел за ней. Девушка облегченно выдохнула, в само кабаре она заходить не стала, постояла у пустующего в дневное время гардероба и вернулась в машину, сославшись на то, что подруги нет на месте. Далее они поехали к ателье, именно там работал ее связной. Лучшего места для агентов было не найти, ведь только там девушка сможет появляться каждую неделю-две, не вызывая и малейших подозрений. Ее связного звали Ольбрехт. Он чистокровный немец лет 50, завербованный советской разведкой. Ольбрехт действительно был портным уже в четвертом поколение, с достаточно известным именем, а потому не вызывал ни у кого вопросов. Этот человек считал Гитлера и, как он выражался, его псов главным злом для Германии. Несмотря на ненависть к политической элите, мужчина был самым настоящим патриотом, и искренне любил свою Родину. Машина подъехала к ателье. Зайдя внутрь девушка убедилась, что водитель не пошел за ней. Ольбрехт запер дверь на ключ, он часто это делал со своими клиентами, всегда аргументируя тем, что не любит, когда ему мешают работать с конкретным человеком. — Рассказывай, дорогая, как наше задание? — интересовался связной. — Все идет лучше, чем я ожидала. Я уже неделю живу у него, и никак подозрений у него нет, — Мари говорила серьезно. — Ты уже выяснила где он хранит бумаги? — Разумеется. Сейф 37-го года. Я с ним справлюсь. — Замечательно. Тогда слушай — эта сволочь сейчас работает над поручением Гиммлера. У него в сейфе будут лежать заключения о тестировании новых танков. От тебя не нужны их технические характеристики, нужно именно его заключение. Поняла? Ласточка кивнула, ей стало гадко, когда Ольбрехт назвал Клауса сволочью. Девушка знала, что он не такой… — Скажу больше — его планируют допустить к разработке некоторых операций. Когда примут решение — неизвестно. Поэтому смотри внимательно, возможно, у него будут карты. Четких инструкций у тебя нет, пока работай по этим направлениям, может, сама откопаешь еще что-нибудь. — Поняла. Далее они приступили к примерке одежды. Чтобы не было подозрений, Ласточка выбрала пару платьев. Она вышла из ателье, села в машину и сказала водителю отвезти ее домой. Всю дорогу она думала о Клаусе. Нет, он другой, ей хорошо с ним, он вовсе не жесток… Мысли роились. Она корила себя за то, что посмела прикипеть к нему и напрочь забыть про свое задание… Сейчас впервые задумалась, о том, что не только поступает нечестно с уже полюбившимся ей мужчиной, но и, проникнувшись к врагу, предает Родину.