Большая Буря

      Первые несколько минут этой безумной круговерти все шло отлично: почти каждый прыжок заканчивался если не уничтоженным, то выведенным из строя врагом, но чем дальше, тем чаще стал срабатывать КАЗ и срываться огневые решения. Естественно, ведь моими противниками были далеко не дураки, да и машина, не предназначенная для длительного маневренного боя, начала сдавать. Сначала это было не так заметно, и мой опыт вполне мог компенсировать чуть менее точные прыжки, плывущее позиционирование и прочие мелочи, которые, постепенно накапливаясь, заставляли все больше и усилий прикладывать для того, чтобы не просто выживать, а продолжать наносить противнику существенный урон.       Крысы изначально должны были быть ударными истребителями, они не создавались для завоевания господства в космосе: с помощью модуля БМПИ можно было прыгнуть в середину вражеского ордера, за полсекунды скинуть всю боевую нагрузку, пока щиты и КАЗ прикрывает от ответного огня, и благополучно уйти, а потому упор делался на живучесть, системы защиты, электронику, а маневренность и возможность длительно вести бой никогда не ставили во главе угла. Более того, в нашей боевой доктрине господство в космосе и контроль пространства должны были осуществляться именно с помощью Сорокопутов, и они это отлично делали. Да, медленно, ценой потерь, но отжимая меня все ближе и ближе к ордеру из двух ЛК и сил эскорта, прикрывающих Вуаль и Краба, авианосцы типа Туманность. Стоит мне только войти в их сферу ПКО, как вопрос уничтожения Крысы смениться с «если» на «сейчас или через двадцать секунд». Впрочем, я этому был даже рад: чем дольше они гвоздят станцую, бесполезно долбясь в щиты вместо полноценного штурма, тем больше вероятность того, что мы сможем продержаться, главное — не дать себя зажать.        С противным визжащим хлопком в очередной, последний раз отработал КАЗ, позволив прыгнуть из гущи врагов чуть поближе к станции, там, где можно было дать хоть немного остыть держащимся на последних соплях сверхпроводникам*: пару раз чуть не взорвался при прыжках, но резервирование вышедших из строя эммитеров позволило отойти за пределы досягаемости техники противника.        — Где там ваш чертов флот?! Я в этом аду долго не протяну, последний заряд КАЗ только что отстрелял, дальше на щиты принимать, а это верная смерть! — заорал я по связи со штабом, пока Крыса, паря из всех охлаждающих портов хладагентом, дрейфовала в пустоте, наблюдая, как противник, насчитывающий теперь едва ли две сотни Сорокопутов, перестраивается для новой атаки, вылавливая в пустоте катапультировавшихся с подбитых истребителей пилотов и оперативно пополняя боекомплект с подошедших авиаматок. У меня же осталось всего сорок восемь контейнеров, включая два одноразовых щитовых модуля, бесполезных в бою. Несколько шальных стрелок все же зацепили мой истребитель, благо не единовременно, да и удары пришлись на острых курсовых углах, где была какая-никакая броня, но носовые маневровые дюзы все равно покорежило: при попытках дать больше двадцати единиц перегрузки Крысу начинало трясти, как в лихорадке, точность стрельбы, и так плывущая от перегрева систем, упала еще сильнее. Тело болело везде и сразу всё: мышцы, кости, связки, внутренние органы, взбитые постоянными перегрузками, отчаянно сигналили в мозг, требуя прекратить издевательства. Мозг же, держащийся за реальность только с помощью стимуляторов, уже не мог поддерживать такой бешеный темп: мысли ворочались вяло, как в киселе, а еще раз вкатить химию было нельзя, да и не было ее больше. В общем, не самый результативный пилот человечества на грозной боевой машине, а инвалид с криво пристрелянным ружьем. Один. Против двух слегка потрепанных, но от того лишь более злых авиагрупп, в поддержку которым флот противника выпустил свои катапультные звенья, тем самым сведя на нет мои попытки проредить их численность. К счастью, Аллен ответил:        — Том, черт, ты зверь: благодаря тебе мы почти вывели весь персонал со станции на канонерки, которые готовы стартовать в любую секунду: даже если щиты откажут прямо сейчас, жертвы будут минимальны, а автоматика станции продержит на ней внимание противника достаточно долго, чтобы мы могли уйти. — рёв сирены в моей голове не дал ответить на восторженную похвалу полковника: нестабильные искажения, создаваемые при прыжках на короткие расстояния, имели характерный спектральный след, который и засекли системы предупреждения моей машины. Прыжок.

***

      Мы ещё тогда, когда модули БМПИ находились на стадии заводских испытаний, начали тренировочные бои между членами моего звена для того, чтобы выработать тактику на случай, если вдруг у противника появится нечто подобное. И Хьюго, мой ведомый, был прирожденный гений в этой области: пятидесятилетний юнец, имеющий за плечами едва десять лет боевых вылетов условно сбивал меня, сидевшего в кабине истребителя ещё тогда, когда человечество не имело базы на орбите Луны, в двух случаях из трёх. Про остальных членов эскадрильи и говорить нечего: педантичный блондинчик делал их, как бог черепаху, только Лиза могла ему хоть что-то противопоставить, и то только за счёт своей бесшабашности и полного пренебрежения сохранностью своей Крысы. После одного такого «боя» мы все же уломали белобрысого немчуру на откровения, но добились лишь размытой и умозрительной фразы, с которой только посмеялись и продолжили дальше квасить яблочное вино, лишь я с каждым тренировочным боем возвращался к этой странной загадке. Нет, у нас потом появилась так называемая «ловушка трёх прыжков», пара «наживка/ловец» звеньевые тактики и прочие ухищрения, позволившие победить тот самый «конвой», но бой один на один все ещё был чем-то вроде игры «угадай где, угадай кто», только проигравший умирал.

***

       Крысу выкинуло из искажения перпендикулярно её предыдущему курсу, я сразу же дал максимальное боковое ускорение и начал оттормаживаться на пределе мощности. Не прогадал: мимо пронеслась очередь из пяти контейнеров, не успевших выбросить свой смертоносный груз, а через мгновение в перекрестии прицельной сетки появился знакомый силуэт Крысы, окутанный пульсирующей синей авророй ионизированного хладагента, огни святого Эльма горели на иглах эмиттеров БМПИ. Выстрел, отработал КАЗ противника, прыжок: дальше ждать нельзя.        Со стороны, наверное, наш бой смотрелся красиво: две чёрных, хищных тени в бесконечной пустоте, окутанные облаками ионизированного от чудовищных по мощности электромагнитных полей газа, сцепившиеся в неком подобии танца. Переплетенные траектории, украшенные синей вуалью плазмы из дюз, тускло светящимися остаточными сферами от активаций модулей БМПИ и маленькими, злыми искорками раскрывшихся контейнеров. Будто кто-то порвал разноцветные жемчужные бусы на синем шнурке, бросил их в чёрное ничто вместе с пригоршней блесток и запечатлел, как они разлетаются, как гаснут блики на перламутровых боках, в замедленной съёмке.       Красиво, спросите вы? Ничерта подобного: лишь две бешеных Крысы, когда-то бывшие одной стаей, но теперь вцепившиеся друг-другу в глотки по странному стечению обстоятельств. До скрежета зубов, истошного визга станций РТР, хриплых скрежеров КАЗа и надрывного стона систем охлаждения: свои убивали своих. Вспышка, рев сирены, прыжок, увернуться от очереди, принять контейнер на разом просевший щит, прыжок. Сразу, как только плйдут данные от сенсоров уйти в размазанную бочку, отключить автоматику уклонения чтоб проскочить сквозь поток флешетт, приняв удар пары снарядов на носовые бронеплиты, ещё бочка, прыжок — подсознание действовало на автомате, повторяя сотни тысяч раз отработанные на симуляторах и в бою маневры, пока разум пытался понять откуда у противника вообще взялась ещё одна Крыса. Да и почерк противника знакомый — слишком уж легко удаётся предугадать его действия, будто сотни раз сражались вместе. Только от этого все равно не легче: Крыса волшебным образом не отремонтировалась, да и противник, хоть и потерявший уже три заряда к КАЗу, не отпускал, и контейнеров осталось всего десять…        Не знаю через сколько времени этой безумной круговерти меня настигло просветление, но я все же догадался кинуть взгляд на окно вспомогательных систем, а именно маленький экранчик модуля «свой-чужой». И на те буквы, что мигали под отметкой моего противника, висящего сейчас в пустоте, как и я, ждущего охлаждения модуля до приемлемых параметров. «Raubritter». Сознание не сразу поняло, как это возможно. Но позывной моего ведомого, Хьюго, никуда с экрана не делся. Мозг сам, на автомате, перестроил систему в режим направленной связи и вызвал «Бродячего Рыцаря»: старые привычки не так то легко задавить. Впрочем, сейчас сам все и узнаю, что тут происходит:        — Тринадцатая Звезда вызывает Раубриттер! Хьюго, какого черта? Я рад, что ты жив, но зачем пытаешься отправить на тот свет своего же ведущего?! Докладывай! — так не только с ума сойти можно, но и обратно в него вернуться! Звонкий, почти мальчишеский голос ведомого хлесткой фразой резанул по измученному мозгу:        — Вы предали флот, экселенц. — Его машина вышла бы из искажения в считанных сотнях метров от того места, где в пустоте висел мой истребитель, не отдай я команду на прыжок, когда слово «предали» ещё звучало в кабине моей Крысы. Высветившийся пузырь дал отличную картину: силуэт только вышедшей из прыжка машины, на полной тяге маневровых двигателей пытающейся довернуть до меня. Захват, выработка огневого решения, ручной корректировкой чуть поддернуть СТП вверх и влево: Хьюго всегда уходил от атаки, подставляя возможных преследователей под ведущего, залп. Как тысячи раз до этого, только там, за линзами оптики, броней, пустотой и щитами был не безликий враг, а человек, с которым мы сражались вместе, который прикрывал мою спину долгие пятнадцать лет войны. КАЗ сработал как положено, приняв на себя первые пять контейнеров из очереди до отсечки. Ещё три прошли мимо, раскрывшись, но не зацепив верткую цель. В одном контейнере пятьдесят четыре стреловидных поражающих элемента. Каждый массой ровно сто грамм. Номинальная плотность рассеивания — одна стрела на два с половиной квадратных метра. Попало ровно десять, я видел все вспышки, в том числе и на бронеколпаке кокпита, не предназначенном на сопротивление подобным снарядам на таком угле столкновения. Что странно, накопитель не взорвался, система автоматически его сбросила в пустоту. Только покореженный остов противника остался беспорядочно дрейфовать, будто в последней попытке дотянуться до моей, чудом управляемой и сохраняющей ход «Тринадцатой Звезды». Горький вкус горящей полыни на языке… Да когда же это все закончится?        — Аллен, это Томаш Роман, «Тринадцатая Звезда», — прохрипел я в ларингофон, — я сбил своего ведомого, Хьюго фон Краузе, позывной «Раубриттер». Мне похеру где ты достанешь Мартина Энна, но когда я сойду в стыковочный шлюз эта особистская шлюха должна стоять во фрунт у поста контроля шлюзования. И где этот чертов флот, у меня контейнеры закончились, стержней на два прыжка, а в накопителе уже пауки гнездо свили и сношаются так, что мне стыдно это слышать. Отбой. — впрочем, искать флот мне не пришлось: хоть и повреждённая, система дальнего обнаружения заметила образцовый, как под линеечку, строй из двадцати четырёх линейных крейсеров, двух ударных и двух эскортных авианосцев, робко пометив эту армаду с силами эскорта в дрожащие красные рамочки потенциальных целей — с прошлой войны я её не перенастраивал. Не было, как-то, особой надобности, право слово. Мой противник тем временем отступал: Третий флот, маневрируя под огнём, отходил от плоскости эклиптики, выстраивая оборонительный порядок, подтягивая к себе разбредшиеся по системе корабли. А я в горячеке боя и не заметил всего этого фейерверка…        — Звезда, это штаб, полковник Кроу выражает своё удовольствие, посылка будет доставлена к шлюзу в лучшем виде. Один вопрос: Что, к черту у тебя там случилось, кэптен? — ну да, был бы комэском у них, имел бы капитана.        — Вот это я у посылки и выясню, вы не против, если я обёртку немного помну? — на другом конце связи послышался здоровый мужской ржач: боевой мандраж отпускал бравых вояк.        — Вот состыкуешься и мни ему обертку сколько хочешь, только запись нам скинь. Лови координаты шлюза, а мы за краской для новых звездочек, отбой. — На войне у солдат все просто, ты либо враг, либо друг. И сейчас, после сумасшедшего боя, когда выжившие радуются тому, что могут продолжать жить, дышать, смеяться и любить, для них я — друг. Вбив координаты в модуль БМПИ, я отдал приказ на прыжок и стыковку в автоматическом режиме, и отключил прямое управление, проваливаясь обратно в своё тело.

***

       Во рту плескалась соленая кровь из прокушеных губ, горящих огнем от слюны. Впрочем, болело все: руки, ноги, ребра, живот… Проще сказать, что не болело. Хотя нет, и мизинчик на левой ноге я тоже где-то умудрился ушибить даже в гермоботинках летного комбинезона. Крыска моя, умничка, подходила к зоне приема истребителей очень мягко, несмотря на повреждения, но толчок стыковки вызвал новые волны боли, как и шипение шлюза, сравнявшего давления атмосферы внутри истребителя и станции. Отстегнув привязные ремни, я встал на дрожащих ногах, привычно сплюнул кровь в решетку вентиляции и толкнул створку люка, выпуская внутрь кабины яркий свет светодиодных панелей, шум работающего станционного оборудования и гомон толпы.        Ну как толпы: меня встречали человек тридцать в оранжевой форме техников, два десантника в экзоскелетах с «Мантикорами» на изготовку, полковник Аллен Кроу с характерными следами от системы самоспасения от декомпрессии на лице и Мартин Энн своей небритой и слегка помятой персоной. Спустившись нетвердым шагом по приставленной к борту Крысы, пышущему холодом и парящему хладагентом, лесенке, я кивком поздоровался с начальством, подошёл к Мартину и изо всех оставшихся сил залепил прямой прямо в его небритую челюсть. Шпион, хоть и качнулся, но на ногах устоял, только обиженно вякнул и схватился за ушибленное место. Не дав оправиться, я по отечески обнял дернувшегося особиста и добродушно пробасил:        — Ну рассказывай, сосед, во что ты меня втянул, откуда тут все двадцать восемь белых слонов* его высочества принца Искандера и почему внезапно выяснилось, что мой ведомый выжил, хотя я сам видел, как он вышел в открытый шлюз через оптику Крысы?