***
Нил чувствует себя полным идиотом. Он нервничает так, будто ему снова тринадцать, и он собирается пригласить Бекки-Мэй в кино. Ситуация не вызывает особой нервозности, но блин. Он мог бы спросить Шона, не хочет ли он пообедать или поужинать, еще раньше, когда эта идея только пришла ему в голову. Шону этого не хватало, и самому Нилу тоже, так что это было бы логично. Но что-то подсказывало Нилу, что предлагать такое прямо перед всеми — плохая идея. Иногда люди могут быть назойливыми придурками. Все вроде бы нормально и логично, и все же Нил нервничал, будто его пугало, если Шон вдруг отказался бы приходить. Что это вообще за чертовщина? Когда Шон наконец появляется, Нил барабанит ручкой по столу и смотрит в пространство. И подпрыгивает от испуга, услышав голос Шона — пацан может двигаться тихо, как пантера: — Доктор Мелендес? — Может быть, ты хочешь поужинать? — быстро спрашивает Нил, пока мысли не ускакали подальше. Шон смотрит в окно. — Нет, — качает он головой. У Нила есть лишь короткое мгновение, чтобы разобраться со своими чувствами, прежде чем Шон продолжает. — Следующий прием пищи — завтрак. — Тогда позавтракаем? — спрашивает Нил, понимая, что весь полон идиотских надежд. Шон смотрит прямо на него. — Мне бы этого хотелось. И вот, они идут завтракать. Сейчас четыре утра, но Нил уже давно работает здесь, поэтому знает все места между больницей и домом, где можно поесть в такое время. Он перебирает варианты и прикидывает, что ярко освещенная закусочная наверняка понравится Шону больше, чем грязное кафе. Он не оценит свет, но ему наверняка придется по вкусу чистота. — Надеюсь, миссис Авентис больше не забеременеет, — неожиданно изрекает Шон, поливая сиропом свои блины. До этого момента они почти не говорили, что устраивало и Нила, и самого Шона. — Ей очень повезло, что ни один из ее детей до сих пор не унаследовал этот ген. Нил вдруг с тревогой осознает, что Шон смотрит на сироп и думает о крови миссис Авентис и о том, что она плохо свертывается, и внутренне содрогается, радуясь, что в его завтраке нет никакого соуса. — Шон, не трепись. Шон замолкает, держа столовые приборы. — Я ничего не треплю. — Это выражение такое, — с улыбкой говорит Нил. — Ты наверняка раньше это слово слышал. Это значит — никаких лишних разговоров, в нашем случае, не о работе. — О, — говорит Шон. — Я не знал, что это правило действует за пределами больницы. — Он режет блинчики. — Вы читали статью доктора Купера о плазме и инфекционных заболеваниях? Нил мысленно вздыхает, понимая, что речь идет не об их работе конкретно. Если бы Шон мог перестать говорить о медицине, он бы вообще все время молчал. И это наводит на мысль: а что еще любит Шон? Но прежде чем Нил успевает спросить, Шон цитирует фразу из статьи, которая явно не соответствует действительности, и они проводят довольно приятно целых двадцать минут, разнося доктора Купера в клочья (или, в случае Шона, методично и совершенно беззлобно указывая на недостатки его статьи).***
Три дня спустя они покидают операционную. Шон едва держится на ногах. Он не знает, сколько сейчас прошло времени в контексте операции, сколько часов она длилась, но время перестало иметь какое-либо значение во внешнем мире. Он искренне удивляется, заметив за окном дневной свет. Доктор Мелендес тоже выглядит не очень хорошо, когда догоняет Шона на остановке автобуса. — Ужин? — спрашивает он. Обычно он употребляет гораздо больше слов, но Шон понимает, кивает и следует за доктором Мелендесом к его машине. Обычно Шону в голову бы не пришло принять такое неопределенное приглашение. Ему нужно знать, что произойдет, что может произойти, чтобы он смог распланировать любой случай. Именно тогда, когда случаются неожиданные вещи, все становится плохо. Но по какой-то причине Шону кажется нормальным довериться доктору Мелендесу. Шон знает, что тот пытался помочь ему с аутизмом и проблемами, которые он вызывал, как доктор Глассман, но иначе. Он совершенно уверен, что доктор Мелендес не поведет его в шумный, оживленный ресторан или не попытается сам выбрать ему еду. Но дело не только в этом. Он чувствует, что даже если бы это все случилось, то присутствие доктора Мелендеса сделало бы все более терпимым. Конечно, это не так просто. Но все гораздо проще. А проще значит очень много. — А куда мы едем? — спрашивает Шон, когда доктор Мелендес заезжает на стоянку перед шикарным многоквартирным домом. — Ко мне домой, — говорит доктор Мелендес, когда они выходят из машины. — Не знаю, как ты, а я слишком устал, чтобы сейчас появляться на людях. — Он бросает взгляд на Шона. — Это нормально? — Мы поужинаем? — Конечно, — улыбается доктор Мелендес. — Я сделаю отвратительный омлет с маринованными огурцами. Шон знает, что ему не следует говорить: «это даже звучит отвратительно», но он также знает, что ему нужно найти способ сказать доктор Мелендесу, что он ни в коем случае не будет это есть. Его спасает сам доктор Мелендес. — Я шучу, Шон. — О. — Они поднимаются по лестнице. — Я очень этому рад. В итоге они ужинают просто — жаркое с соусом чоу-мейн. — Вы хорошо готовите, — говорит Шон доктору Мелендесу после ужина, сидя за стеклянным столом с содовой в руках, у доктора Мелендеса в руках «всего один бокал вина». — Ну, кулинария не так уж отличается от хирургии. Шон смеется. Доктор Мелендес тоже улыбается. — Серьезно! Подумай об этом, ты должен уметь точно резать и измерять, ты контролируешь множество вещей одновременно, а иногда тебе нужно просто перестать что-то делать и надеяться на лучшее. Шон улыбается, потому что знает — это не правда. — Я не верю, что доктор Мелендес когда-либо «ничего не делал» в хирургии. Доктор Мелендес отпивает вина. — Ты не знал меня в те дни, когда я был ординатором. И да, ты можешь не называть меня «Доктором Мелендесом» в пределах моей квартиры. — А почему нет? — Потому что я не всегда врач. То есть, — доктор Мелендес неопределенно жестикулирует, — я всегда врач. Но иногда… я не могу быть врачом. — А кто вы сейчас? — спрашивает Шон, потому что ему действительно любопытно. Он же чувствовал себя врачом с того момента, как узнал, что сдал выпускные экзамены. — Нил, — говорит доктор Мелендес, пристально глядя на Шона. Тому сложно отвести взгляд. — Тебе следует называть меня Нил. — Нил, — повторяет Шон. Доктор Мелендес кивает. — Но только вне работы, — добавляет он. — Когда вы будете врачом. — В этом есть смысл. Шону это нравится.***
Нил понимает, что ему следовало бы объяснить Шону, почему они больше не едят вместе на работе, и предупредить, что тот факт, что их обеды и ужины проходят вне работы, не стоит сообщать никому. К сожалению, до Нила это дошло слишком поздно. — Так чем вы все занимались выходные? — спрашивает Морган, когда команда Нила собирается в начале смены. Всем не терпится узнать, кого назначили на лобэктомию легких и кто будет помогать с заменой трехстворчатого и легочного клапанов. Он не очень-то прислушивается к ответам, пока Парк не говорит: — Это моя личная жизнь. — Это заставляет Нила оглянуться. Морган свирепо смотрит на Парка, что имеет нулевой эффект, поскольку тот роется в сумке и не смотрит на нее. — Отлично, — говорит она, хотя явно так не думает. — Шон? Именно тогда Нил понимает, что ответ Шона будет: «Нил пришел ко мне домой, и мы испекли блины», и делает единственное, что приходит ему в голову, чтобы предотвратить катастрофу. — Окей! Быстрый квиз! — Шон, Морган, Парк, Джаред и Клэр одновременно подпрыгивают (хотя для Парка это минутный испуг), что вовсе не неожиданность, поскольку Нил точно с такой же громкостью говорил про спинномозговую пункцию. Он внутренне морщится от того, как неловко выглядит Шон, но не осмеливается извиниться. — Что является главной причиной глухоты, про это квиз? — говорит Джаред, когда Нил забывает, что хотел сказать на самом деле. — Нет. Хватит болтать. Каковые наименее вероятные осложнения лобэктомии? Он хватает Шона — фигурально выражаясь, — когда они заканчивают разговоры в раздевалке. — Эй, послушай, тебе, наверное, не стоит никому говорить, что мы… — внезапно Нилу становится трудно закончить эту фразу, потому что она звучит нелепо. Они проводят время вместе, а не совершают убийства и не планируют ограбление банка. Но Шон терпеливо ждет, пока он договорит, и он не слышит невысказанных слов, не понимает подтекста. — Ты не должен никому говорить, что мы видимся вне работы. Особенно Резник. Шон внешне никак не реагирует, а это значит, что он размышляет. — А зачем мне говорить это Морган? — В смысле, если она спросит. Она не будет спрашивать напрямую, но может задать вопрос, который приведет к этому. — Вы… хотите, чтобы я солгал? А теперь Нил в ступоре. Любой другой человек мог бы сказать «да», и они бы просто поняли друг друга и соврали. Однако просить Шона солгать — это все равно что просить Клэр быть плохим полицейским — она, возможно, сможет, но ей будет чертовски неудобно. Нил обдумывает ответ неприлично долго. — Я думаю, нет. Но, может быть… просто попробуй опустить какую-то часть информации. Например, если она спросит о твоих выходных, расскажи ей о том, что делал, но не упоминай меня. Шон медленно кивает, хотя Нил не уверен, что он все понял. Это расстраивает, потому что они не делают ничего плохого. Раньше они тоже не делали ничего плохого, но сейчас это еще менее неправильно, поскольку они даже не на работе. Коллеги заводят дружбу, которая всегда выходит за рамки работы, даже начальники и подчиненные, потому что в их профессии трудно найти других, кто поймет, что иногда ты идешь на работу на полтора дня, а порой приходишь домой в три часа ночи, когда должен был вернуться в восемь вечера. Кроме того, проведя так много времени в больнице, ты оставляешь мало времени для развития серьезных отношений во время драгоценных выходных дней. Он тоже старается изо всех сил, чтобы заставить Шона придерживаться правила «никакого трепа о работе», и у Шона определенно есть успехи. В воскресенье они действительно полчаса разговаривали о какой-то британской программе, которую любит Шон, она идет всего лишь один сезон (ну, вряд ли; шесть эпизодов, но, судя по всему, их столько и есть). Шон записал ее на диски и может цитировать целые эпизоды. По правде говоря, это был не столько разговор, сколько монолог Шона, но было интересно наблюдать за ним и узнать, что он интересуется чем-то еще, помимо медицины. Если Морган узнает об этом и поднимет шумиху, возможно, Нил предложит ей посмотреть программу вместе с ними. Она определенно не оценит это так, как сам Нил.***
— Проблема не в опухоли, — повторяет Шон во второй раз, Джаред тут же вскидывает руки. Шон вздрагивает, но не потому что боится чего-то, а потому, что все вокруг начинает казаться ему угрозой. Джаред машет планшетом со снимками МРТ. — Почему это не проблема? Она размером с ее голову! Шон качает головой. Ему хочется стукнуться об стену, но это никогда не кончалось ничем хорошим, поэтому он хватает себя за волосы и сильно тянет, чтобы успокоиться. Когда он снова начинает объяснять, почему опухоль не может быть причиной симптомов пациентки, возвращается доктор Мелендес. Он кидает Шону бутерброд в упаковке — он чудом умудряется его поймать. — Ты должен мне пять баксов! — доктор Мелендес ставит на стол бутылку с водой. — Так. Это ведь не опухоль? Джаред издает звук, будто у него живот прихватило, его бесит происходящее, но Шон не обращает на него внимания, потому что Нил слушает его объяснения.