«Я не могу не задаваться вопросом,
Полил ли нашу могилу дождь?
Зацвели бы на ней розы?
Расцвели ли бы розы
Вновь?»
six feet under — billie eilish
Горячее солнце припекало и оставляло лёгкий загар, чувство удушающей жары, а также приятное ощущение окончания дня. Огненно-красный диск прятался между приятных бликов моря. Оно затягивало солнце в свои прекрасные глубокие воды, на самое дно, где обязательно темно, холодно и спрятан клад с сокровищами от злых пиратов. Красный диск жалобно уходил всё ниже и ниже, даря миру свои яркие кровяные цвета, опаляя багряной кровью всю поверхность, что не спрятана в тени.
Чимин поднял ладошку и ловким движением опустил дужку солнцезащитных очков, позволяя им упасть на свой нос с тихим приятным звуком. Теперь мир казался не таким ярким, вымучено красным и удушающе жарким.
Холодная бутылка с пивом в одной руке, зажжённая сигарета между пальцев в другой руке и… вот
оно. Спокойствие. Уединение. Умиротворение.
Чимин делает большой глоток холодной янтарной жидкости, облизывает губы и выдыхает с чувством выполненного долга. Он чувствует себя просто
прекрасно. Огонёк фильтра сигареты похож на солнце, которое уходит в закат, прощаясь с людьми, уступая своё место для созвездий на небе.
Чимин провожает этот день с достоинством и честью: сидя на небольшой раскладном стульчике со спинкой, прислонившись к ней. Он широко расставил колени в стороны и уже успел снять тяжёлую обувь с ног, утопая пальцами в ещё горячем песке. Его волосы не трепал ветер, потому что его и не было, и поэтому ярко-красная гавайская рубашка неприятно липла к груди и спине. Тело потело от жары, но приятный холодок от бутылки пива остужал мысли и всё пространство вокруг. Чимин сделал ещё пару глотков, привычно облизал губы и докурил сигарету, задрав голову к небу. Пока ещё светлое, не затянутое ночным полотном со своими яркими точками созвездий.
На самом деле Чимин любил и ночь, и утро, и день, и вечер. Любое время суток. Он находил очарование в раннем утре, когда Чонгук ещё сонный, но уже проснувшийся, собирался на работу. Он ерошил свои волосы, смачно зевал и широко раскрывал рот, даже не пытаясь закрыть его. Чимин и сам подхватывал этот зевок, когда смотрел на своего супруга. Утром он и Чонгук всегда были особенно мягкими, сонными, тёплыми. На кухне предпочитали целовать друг друга в шею и плечи, мягко поглаживая руки и обнимаясь около столика, позволяя себе медленно проснуться. Никуда не спешить. Пробудить мысли, душу и тело.
Днём Чимин любил Чонгука также сильно, и очарование его супруга было в том, как он проводил свои будние дни (выходные тоже). Будь он занят работой, то находился в сосредоточенном состоянии, собранном и до безумия ответственным. А ещё он периодически работал на дому и это было чем-то особенным. Он натягивал широкие штаны, не спешил влезать в футболку. Заваривал себе кофе и ставил его на милую подставку на столе, упирался одной ногой в пол, а другую сгибал в колене и упирался ею в стул, на котором сидел. А ещё клал подбородок на коленку и частенько улыбался мило, по старой привычке выпячивая передние зубы.
Вечером Чонгук был расслабленным, изредка уставшим, спокойным и иногда игривым. Чимин любил наблюдать за ним с улыбкой на губах, с тихим умиротворением и спокойствием, любил целовать его в губы и мазать своими губами по родинкам на родном лице. Чонгук всегда хихикал с этого, и даже если прошли годы, как Чимин полностью изучил каждую чёрточку на теле супруга, Чонгук не переставал с этого улыбаться и мило веселиться.
А ночью… Их ночи были разными. Иногда они были наполнены страстью и любовью, горячим сексом или любимыми играми, а иногда их ночи были наполнены разговорами о жизни, работе, друзьях. Иногда их ночи были просто бессонными и были заполнены чтением книг или прогулкой вдоль берега.
Чимин любил не только любое время суток, но он также любил Чонгука в любое время суток. Любил. Но сейчас, прямо в этот день и в эту минуту, Чимин чувствовал, что ему нужно немного уединения. Он понимал, что тяжёлый день окончен, он может отправиться домой и как следует поваляться в ванне, чтобы освежиться, но двигаться абсолютно не хотелось.
Поднявшийся лёгкий ветерок заставил покрыться мурашками голые колени и руки. Сигарета давно была докурена и отправлена внутрь пустой стеклянной бутылки. Чимин подтянул к себе другую бутылку и ловким движением открыл её, складывая крышечку на своём колене. Он снова опёрся в кресло спиной, с наслаждением выпивая прохладный напиток, устремляя свой взгляд вдаль.
Солнце уже село, надобности в солнцезащитных очках не было, но Пак просто не мог их снять. Не хотел. Не тогда, когда его глаза — с покрасневшими капиллярами, слегка опухшие и затянутые дымкой грусти, смотрели на спокойную гладь воды с небольшими волнами. Сегодня был ровно год со смерти Джианны.
Этот неприятный день Чимин помнил урывками, и на самом деле с этого он был даже рад. Если бы он запомнил абсолютно всё, что было тогда, то едва ли смог выжить. Он и так прошёл обследование, потому что его сердце едва ли смогло нормально работать после того горя, свалившегося на его плечи.
Чонгук обещал оставить Чимина одного на некоторое время. Утром они никак не обсуждали это, спокойно разговаривали об обыденных делах, занимались своей работой, но к вечеру состояние Чимина само дало о себе знать. Глаза затянулись скорбью и болью, а руки начали подрагивать от переживаний. Чонгук согласился на всё — сам дал складной стульчик в руки, коробку пива и пару сигарет, отпуская поближе к морю, посидеть в одиночестве и подумать о многом.
Прошлое накатывало приятными тёплыми урывками: её голос, её мягкие родные руки, перебирающие волосы и поглаживающие по плечам, её смех. Её улыбка. Её глаза, наполненные жизнью, радостью и безграничной верой в любовь своих сыновей. Чимин безумно сильно хотел вернуться лет так на двадцать назад, чтобы вспомнить день их с Чонгуком свадьбы, вспомнить то, как мама была там. Как она радовалась, улыбалась и помогала им, как была счастлива и безумно сильно веселилась. Казалось, это было так давно и… словно это было вчера.
Оглядываясь назад, Чимин оценивает себя, как сына. Что он сделал правильно, чего не смог сделать и самое главное, что его заботило после смерти папы — разочаровал ли он свою семью. Мама не раз говорила, что гордилась им и Чонгуком, и по сути нужно верить её словам, но Чимин не может. Не может, когда рана всё ещё открыта и сердце обливается кровью и болью, заставляя морщиться, грустно вздыхать и перебирать свои же поседевшие волосы.
Огромная утрата и потеря сделали его не таким сильным и стойким, а скорее более молчаливым, грустным и спокойным.
Чимин вспоминал маму. Сидя на берегу моря, допивая вторую бутылку пива, разглядывая тёмное небо. Ощущая кожей прохладный ветер. Чимин скучал по ней безумно сильно и также безумно сильно он любил её. Она всегда выступала понимающей, доброй стороной. Джи редко ругала его за что-то, всегда воспитывала в доброте и любви, и это всё так сильно передалось Чимину, что будь у него сейчас собственный ребёнок, он был обязательно рос в любви и радости, рос добрым и таким же заботливым.
Нет, не подумайте, Чимин не жалел о том, что у него нет детей. У него есть семья — Чонгук. Чонгук его муж, друг, брат, отец. Чонгук —
всё. Всё вместе взятое, вперемешку и с верой в то, что следующие дни будут такими же, наполненными любовью. Чонгук это не просто любовь всей жизни, Чонгук это нечто большее — скромная маленькая радость, родной человек, золотое сердце и самые добрые в мире глаза.
Чимин может так долго рассуждать и думать о своём супруге, но в эту минуту он сдерживает тяжёлый вздох, что должен был вырваться из тела вперемешку со всхлипом. Пара одиноких и скупых слезинок покатились по щеке, а шорох позади заставил Пака поднять ладонь и вытереть щёки.
Чонгук
не мог. Он оставил мужа одного, но последние несколько минут без остановки смотрел в окно, замечая одинокую фигуру своего супруга, и все мысли в голове были только о нём. Поэтому Чонгук, чтобы не нарваться на грех, подхватил небольшой колючий плед, влез в сандалии и закрыл дверь дома, направляясь к берегу.
— Эй, — тихим спокойным голосом позвал Гук, подходя ближе к супругу и наклоняясь к нему, целуя в макушку, — ты в порядке?
— М-м, — неоднозначно отозвался Чимин хриплым звуком, чувствуя ладони Чонгука, что накинули на его колени и грудь плед, а после так и остались на плечах.
Чимин повернул голову в сторону своего плеча, поцеловал сухую ладонь и замер, прижавшись к ней щекой. Чонгук погладил одно плечо, разминая его, а второй рукой двигать не стал, чтобы не убирать лицо Чимина.
— Побудь так немного, — попросил Чимин.
Чонгук усмехнулся.
Словно его об этом нужно просить.
— Я могу простоять так хоть всю ночь, — с лёгкой улыбкой ответил второй Пак, вновь наклоняясь, целуя мужа уже в висок, прижимаясь к нему губами чуть дольше.
— Всю ночь не надо, — Чимину становится чуть легче, — иначе ты замёрзнешь и заболеешь.
— Я давно не болел, — возражает мягким, едва слышным голосом мужчина.
— Я знаю, — также тихо отвечает Чимин, переходя на шепот.
— Люблю тебя.
Чимин кивает послушно пару раз, жмётся губами к запястью Чонгука, крепче вжимает его руку в себя и морщится из-за колючего пледа. Очки снова перемещаются на его голову, а покрасневшие глаза осматривают темноту вокруг. Чонгук обходит стул, присаживаясь на колени Чимина и замирает, слыша громкий скрип. Чимин вытаскивает одну руку из-под пледа, обнимает Чонгука за спину, всматривается в его глаза на долю секунды, и этого хватает, чтобы определиться в том, чего хочется больше — расплакаться или успокоиться.
Он выбирает успокоение. Умиротворение.
Чонгук грустно выдыхает и жмётся щекой к плечу, медленно моргая и посматривая в сторону, позволяя своим ногам повиснуть с колен Чимина. Чонгук словно большой кот, жмётся к Чимину в любое время дня и ночи, находит его везде и не оставляет одного, даже когда
очень больно. Он давно не сидел на его коленях, потому что Пак жаловался в последнее время на то, что они болят, но сейчас он сидит на них и не двигается, чтобы не спровоцировать новый поток боли.
Так хорошо. Рядом. В обнимку. С горячим дыханием на шее, с прохладой ветерка, тяжестью на бёдрах и ладошке, поглаживающей по спине.
— Я тебя тоже люблю, — с опозданием, но искренностью в голосе.
— Ты мог бы и не отвечать, — улыбается Чонгук, — я и так знаю это.
— Такой самоуверенный?
— Уверенный в тебе.
— Ладно, — легко соглашается Чимин, позволяя улыбке появиться на своих губах, — соглашусь, потому что я тоже уверен в тебе.
— Не ты ли ревновал меня на прошлой неделе? — приподнимает брови в удивлении Чонгук, — или это был кто-то другой? Моего мужа подменили?
— Всё-всё, — отмахивается Чимин с чуть широкой улыбкой, закатывая глаза, вспоминая то, что действительно приревновал Чонгука, — и я ревную не потому что ты можешь уйти, а потому что кто-то другой может завоевать твою любовь.
— И… — Чонгук хмыкает себе под нос, прищуривается, — я знаю тебя дольше, чем живу на этой земле, и я точно уверен в том, что моё сердце принадлежит только тебе. Соперников не было и не будет, никто не сравнится с тобой.
— Значит я на первом месте? — улыбается Чимин, торжественно поджимая губы, — а кто на втором? Джонни Депп?
— Не скажу, — громче и возмущеннее хмыкает Чонгук, потому что Чимин снова
(всегда) знает все его слабости и тайны.
Чонгук уж очень сильно любил пересматривать фильмы с тем знаменитым (когда-то) актёром. А Чимин если не часто (на самом деле часто), то иногда любил подкалывать супруга на эту тему. На любую. Видеть возмущение на лице Чонгука, слышать его писклявый, но мужественный голос, видеть надутые губы — всё это до сих пор забавно до одури, и очень-очень смешно. Это умиляет, вызывает улыбку и огромный прилив любви.
— Много ли ты знаешь, — подаёт голос Чонгук.
— Много. Убьёшь меня за это?
На серьёзный кивок приходится громко смеяться. Смех вырывается так непринуждённо из самой грудины, что даже сам Чонгук забывается и тоже широко улыбается, посматривая на супруга. Приятно. До каждой клеточки в теле приятно.
— Пойдём домой? Я замёрз, — жалуется Чонгук, надеясь на то, что смог немного поднять настроение Чимину.
— А мне так хорошо и тепло, — улыбается мужчина, потираясь лбом о макушку Чонгука, спутывая его волосы.
— Знаю, а я заболею, если мы не пойдём домой, — снова дует губы, но в глазах игривое настроение.
— Ладно. Идём.
И они встают. Собирают стул, подхватывают бутылки с пивом, плед. Чимин обувается, и они вдвоём отправляются в сторону своего домика, самого уютного и приятного места на этом свете.
Туда, куда хочется постоянно возвращаться. Туда, где не страшно встретить старость.
С любовью всей своей жизни.
