Скверная женщина

Вдох срывается болезненным хрипом, и Инга чувствует, как с уголков губ течёт горячая кровь. Ей снова больно, дышать трудно, почти невозможно, и она скорее от паники, чем от реального понимания ситуации, сучит ногами и упирается ладонями во что-то непомерно тяжелое, придавившее грудную клетку. Ощущения знакомые. Что-то подобное Инга чувствовала, когда ей сломали рёбра на допросе. Часть кости тогда вошла в лёгкое, и её потом долго держали в медицинской капсуле. Давление уменьшается, хоть и не пропадает вовсе, потому Инга может оправиться от шока и оценить своё положение. Она лежит на спине, ноги путаются в ткани платья, а грудь придавлена не то шкафом, не то массивным деревянным стеллажом. Либо принцесса сама уронила на себя эту громадину, либо… — Ну, наконец-то! — раздаётся сверху. Инга как могла запрокидывает голову, чтобы увидеть говорившего. Саул. — Это ты… сделал? — хрипит она. — Конечно, я. Ты долго не появлялась, а мне было скучно. Маг не выглядит хоть сколько-нибудь смущённым или раскаивающимся в своей проделке. Напротив, он хмурится и явно недоволен, словно Инга опоздала на давно назначенную встречу, а не он сломал ей несколько костей. — Так поговори… с принцессой. — Она дура, — Саул хмыкает. — Но иногда и с ней можно развлечься. Видела бы ты, как она верещала, когда проснулась возле дракона… Инга прикрыла глаза и воздержалась от комментария. Говорить было сложно. Хоть на грудь и не давило так сильно, как в начале, но даже от коротких фраз рот мгновенно наполнялся кровью. — … А сам дракон даже не проснулся! — продолжает Саул. — Эта ящерица спит так много, что становится скучно. Инга кривится. Сон был одним из трёх доступных ей развлечений, и осуждать дракона за это она не может. — Сделай ещё что-нибудь забавное, а? Мне тоскливо. Отвечать не хочется. Инга ожидает, что Саул найдёт в ней благодарную слушательницу и продолжит распинаться, но вместо этого он молчит, явно ожидая её реакции. А говорить она не собирается, потому упрямо сжимает губы и разглядывает потолок. Ровный, высокий, с замысловатым цветочным узором на бледно-голубом фоне. Лёгкие словно взрываются кровью. Инга захлёбывается ей и уже не задыхается — тонет. В горле для воздуха нет места, но она снова и снова пытается вдохнуть, иступлённо бьёт по вновь придавившему её шкафу и хватает края длинной одежды Саула. Он сидит сверху, то ли весом, то ли магией увеличивая давление, и с равнодушным интересом наблюдает за агонией девушки. Инге закладывает уши, она не слышит ничего, кроме своего пульса в висках, но каким-то образом разбирает шипение Саула: — Либо ты развлекаешь меня, либо тебе больно. Инга выбирает второе. Немыслимым усилием воли она замирает и смотрит на склонившегося к ней мужчину. Глаза у него маленькие, мутные и серые, но взгляд напоминает вкручивающееся в череп сверло. Очень сложно не отвернуться, но она выдерживает, и через несколько мучительных мгновений давление исчезает. Нет Саула, нет его острых глаз, и шкаф снова стоит у стены, где, наверное, ему и место. Ингу бьёт крупная дрожь; она переворачивается, отхаркивает кровь и жадно дышит. — Какая ты… — почти с восхищением произносит Саул. — Убил бы. Первая потребность после воздуха ­­— больше никогда не смотреть на эту тварь снизу-вверх. Едва отдышавшись, Инга цепляется за полки и медленно встаёт на ноги. Её ещё шатает, каждому выдоху вторит нездоровый свист, но она чувствует себя достаточно сносно для того, чтобы заинтересоваться окружающим пространством. Комната большая и светлая, заставленная всевозможной мебелью непонятного назначения. Тут даже есть окно, и на мгновение кажется, что такого места не может быть в логове дракона, но вид — всё то же бесконечное небо с облаками —­ уничтожает едва зародившее сомнение. Инга осматривает стены и в ужасе шарахается, когда взгляд натыкается на большой серебристый прямоугольник. Неужели и здесь? Быстро приходит понимание, что агитационные экраны никак не могут оказаться в этом мире, и Инга надеется, что Саул не заметит её реакции. Но он замечает, снова смеётся, подрагивая кадыком, и спрашивает:  — Ты не боишься меня, но тебя пугает обычное зеркало? Зеркало? Инга слышала это слово раньше. В ряду других слов, которыми им описывали пороки врагов Единого Государства. С каждого экрана неизменно доносилось, что они, граждане, равны во всём, в то время как враги лелеют свою индивидуальность, наряжаясь в нелепые непрактичные одежды и разглядывая себя в зеркале. Текст всегда сопровождался роликом, где девушка в ярком платье увлечённо смотрит на своё отражение, в то время как на заднем плане солдаты в форме Единого Государства убивают её похожим образом одетых соотечественников. — Зеркал я не боюсь, — всё же отвечает Инга. Она уже победила, потому не видит смысла молчать дальше. — Ты не знаешь, о чём говоришь. — А ты расскажи, пока я от скуки не уронил на тебя ещё что-нибудь. Тема не из приятных, но даже такая беседа предпочтительнее перспективы вновь захлёбываться кровью, потому Инга отвечает: — В моей реальности на каждом шагу есть похожие на это зеркало экраны. Они передают изображение и звук. Содержание сигнала примерно одно и тоже: мы хорошие, враги плохие, любите власть и работайте, пока не сдохнете. Однако это не единственная их функция. Каждый экран является устройством слежения. Сказал что-то не то или посмотрел не туда ­— власть тут же узнает об этом. — Как удобно, ­— Саул присвистывает, ­­3 надо подкинуть эту идею парочке знакомых королей. — У вас тут есть что-то подобное? — Нет, но всегда можно придумать, ­­– мужчина недобро улыбается и глубоко задумывается, ненадолго оставляя Ингу в покое. Девушка пользуется передышкой и продолжает рассматривать комнату. На низком столике у скамьи, обитой какой-то мягкой розовой тканью, стоит ваза с яркими блестящими яблоками. Инга бросается к ним, не замечая боли от потревоженных рёбер, хватает одно и прижимает к губам. Кожица холодная, гладкая, и пахнет так невозможно сладко, что Инга не выдерживает и впивается в неё зубами. Рот тут же наполняется сладостью, и по щекам течёт липкий сок. Она никогда не ела ничего вкуснее, потому проглатывает плод полностью, с хвостиком и горькими косточками. Потом принимается за второй, третий, и останавливается только тогда, когда ваза пустеет. Инга с сожалением смотрит на неё и вздрагивает, когда та в одно мгновение снова наполняется яблоками. Это сделал Саул, она уверена, потому зарекается трогать эти фрукты. — Ешь! — раздраженно приказывает мужчина, срывается с места и подходит ближе. — В первый раз вижу, чтобы кто-то с таким упоением жрал обычные яблоки. До этого Инга пробовала их лишь однажды. Не настоящие, конечно, синтетические. Яблоки не предназначались для обычных граждан, но ей досталось одно как награда за вдвое перевыполненный план, и она растянула его на месяц, позволяя себе по крохотному кусочку в день. Сидя в камере, Инга часто вспоминала его вкус, представляла, что тоненькая пластинка снова лежит у неё на языке. Это воспоминание и мучило, и грело, а теперь стёрлось, уступив место куда более яркому. И от того более мучительному. Конечно, хочется ещё, но куда больше Инга не желает потакать прихотям Саула. Что бы маг о себе не думал, он ей не хозяин. И никогда им не будет. — Ну и дура, — ухмыляется Саул, в секунду растеряв своё негодование. — И от моих подачек нос воротишь, и у дракона ничего не требуешь. — А у него разве можно что-то потребовать? ­– удивляется Инга. — Конечно. Он, как и я, иногда от скуки выполняет чьи-нибудь желания. Не бесплатно, естественно. У тебя особое положение, так что если попросишь правильно, то дракон даст тебе всё, что угодно. Кроме свободы, само собой. Просить… Инга хочет многого. Ещё яблок. Разговоров с кем-то, кроме Саула. Прикосновений. Тепла. И, что самое главное, больше никогда не возвращаться в свою камеру. Дракон способен только на первое.