Скверная женщина

Камера чужая. И тело, настоящее тело Инги, доставшееся ей при рождении, будто бы не принадлежит ей. Ноги слишком короткие, кожа грубая и нечувствительная, запястья широкие, а щёк не касаются шелковые пряди волос. Знакомый до атомов пол под ногами воспринимается как что-то новое, и это отвлекает, сбивает с толку. Такое состояние нравится Инге, она изо всех сил старается удержаться в нём. Собственная жизнь кажется инородной и временной. Ещё немного, ещё один вздох, и можно будет снова смотреть в небо и резать ладони о чешую. На этот раз Инга уверена, что попросила правильно. Дракон обязательно позовёт её, они снова встретятся, и она возьмёт всё, что захочет. Но время идёт, в камере гаснет и загорается свет, энергетические пилюли одна за одной появляются в центре пола, и ничего не меняется. Инга перестаёт чувствовать себя гостьей в собственном теле и снова играет в свои опостылевшие игры. На этот раз она не злится. Даже когда ей хочется обвинить дракона – не получается. Она и так украла у его принцессы слишком много времени. Однако заключение не ощущается такой бесконечной мукой, как раньше. За неделю Инга получила столько воспоминаний и эмоций, сколько у неё не было за всю жизнь, и могла бесконечное количество раз прокручивать их в памяти, переживая заново. Так сладко вспоминать Даце, которая по-настоящему жалела и заботилась о ней. Проводя ладонью по коротко стриженному затылку Инга представляет, как причитала бы девушка, увидев её настоящую причёску. Длинные чёрные волосы – главное богатство женщин Венты, но гражданам Единого Государства о таком излишестве непозволительно даже думать. Хорошо, что в этом мире они с Даце никогда не встретятся. Хорошо, что Инге никогда не придётся убивать её. Смерти Даце она не хочет даже больше, чем своей собственной, и сама ни за что бы не смогла выстрелить. Ещё были воспоминания о драконе. Горячие, как дыхание, и острые, как чешуя. Его образ накрепко связался с чувством облегчения и бесконечного счастья, потому Инга не может не улыбаться, думая о нём. Она касается своих губ и шеи, представляя, что он снова целует её, что она снова особенная. Единственная. Любимая. Неодинокая. Если бы Инга попыталась оценить свои чувства, то поняла бы, насколько они дики и неестественны. Тот, кто спокойно убивает людей тысячами и едва не убил её саму, причинив граничащую с безумием боль, ей видится источником наслаждения и радости, избавлением от страданий и одиночества. Всё случается, когда Инга совсем не ждёт. В её тягучую сладкую грёзу врывается боль. Она встречает её радостно, как старую подругу, и совсем не боится, когда понимает, что её куда-то грубо тащат за волосы. Инга пытается подняться и перехватывает копну у корней, чтобы облегчить натяжение. Ноги путаются в юбках и от слёз не разобрать, где же она находится, но камни пола очень походят на те, что лежат в коридорах башни. – Не дёргайся! – раздраженно хрипит кто-то позади, но Инга, вопреки приказу, выворачивается и пытается разглядеть своего похитителя. Это мужчина. Лица не видно, на нём военная форма Утрои, и во второй руке он сжимает нож. Сейчас с ним не справиться, потому Инга повинуется и не пытается больше подняться, лишь крепче сжимает волосы, чтобы не лишиться скальпа. Она судорожно соображает, что ей делать, кто этот солдат и зачем он схватил её. В том, что они всё ещё в логове дракона, сомневаться не приходилось. Любая попытка покинуть его обернулась бы для принцессы стрессом, и она непременно поменялась с Ингой местами. Значит, некто пробрался в башню с очевидно недобрыми намерениями. Месть? Вполне возможно. Всё же дракон уничтожил правящий каст целой страны, и было бы странно, если бы не нашлось человека, возненавидевшего его за это. Стоило Инге приловчиться к рывкам похитителя, как коридор закончился, и он принялся тащить её вверх по лестнице. Девушка мгновенно отбила спину и, кажется, лишилась нескольких клоков волос, но зато стало совершенно ясно, что они направляются к сокровищнице. Вспомнилась уверенность оберста в том, что принцесса дорога дракону, и, должно быть, бойня в башне убедила в этом и остальных жителей Утрои. Именно поэтому она всё ещё дышит – похитителю нужен заложник. Пока солдат тащит её наверх, Инга старается выдерживать тонкую грань между всхлипами принцессы и его терпением. Ей не нужно, чтобы он заподозрил её в чём-то или прирезал раньше времени. Пока солдат считает принцессу беспомощной жертвой – есть шанс спастись. Лестница заканчивается знакомой аркой, и у самого входа в сокровищницу мужчина дёргает Ингу наверх и ставит перед собой, словно живой щит. Теперь лезвие ножа упирается в горло, до крови царапая кожу при каждом движении. – Не шуми! – командует шепот, и Инга шагает осторожно, стараясь не стонать и не тревожить покрывающие пол монеты. Это сложно, сотня синяков не добавляет телу грации. В зале так светло, что кажется, будто горы драгоценностей состоят из солнечных лучей, а не из золота. Она не знает, здесь ли дракон и часто ли появляется в своём убежище. Может, он потому не звал её, что редко бывает… дома? Если бы не нож у горла, девушка потрясла бы головой, чтобы отогнать дурную мысль. Какие дела могут быть у всемогущего огнедышащего ящера? Вздор. Он не звал её, потому что не хотел. Становится теплее, и Инга понимает, что дракон всё-таки находится в сокровищнице. Должно быть, похититель приходит к тому же выводу, потому настойчиво толкает её к источнику жара. Он неаккуратен, на шее девушки уже нет живого места, и лишь по невероятно удачному стечению обстоятельств сонная артерия остаётся целой. На что надеется этот явно безумный человек, Инга не понимает. Едва ли дракон станет слушать его, скорее спалит вместе с заложницей. Кучи золота и монеты, устилающие пол, незаметно перетекают в чешую, складываются в хвост и массивную когтистую лапу. Дракон лежит очень странно, почти смешно: большая часть его тела огибает большую гору драгоценностей, и с другой её стороны торчит острый блестящий нос. На таком близком расстоянии не нужно прислушиваться, чтобы услышать глубокое размеренно дыхание. Дракон спит, и глядя на него Инга невольно вспоминает, как сама лежала также и обнимала большую подушку. Резкий удар в печень выбивает стон. Девушка дёргается, пытается сдержаться, но уже поздно. Дракон реагирует на её голос, приходит в движение, и над золотом возвышается шестиглазая голова на длинной гибкой шее. – Ты убил моего отца! – с ненавистью орёт мужчина прямо на ухо Инге, и она понимает, что сейчас. Он не следит за ней, почти отпустил и ослабил хватку. Другого шанса вырваться у неё не будет. Инга резко подаётся назад, чтобы между лезвием и её шеей появился зазор, и обеими руками хватается за рукоять. Конечно, сил вырвать нож у неё не хватит, потому она, вопреки логике, давит на него сама, как если бы хотела воткнуть в собственное горло. Но лезвие проходит мимо, неглубоко режет артерию и вонзается под кадык похитителю. Мужчина захлёбывается криком, хрипит и полу рефлекторным движением пытается вынуть нож, но лишь расширяет рану, и Ингу окатывает струёй горячей крови. Через мгновение хватка на рукояти слабеет, девушка вырывается, а мужчина, потеряв опору, тяжело оседает на пол. Он уже мёртв, но мышцы продолжают сокращаться, его тело бьёт крупная дрожь, и кровь из раны хлещет неровным алым потоком. Как только мужчина перестаёт дышать, Инга теряет к нему интерес. Он уже не опасность. Он – вчерашний день. Сейчас её беспокоит рана на собственной шее. Наверное, хлещет из неё не хуже, потому что правый глаз застилает кровь, намокшие волосы липнут к лицу и монеты вокруг густо забрызганы красным. Инга зажимает порез ладонью, чуть наклоняет голову и почти чувствует, как кожа начинает стягиваться. И об этой проблеме можно больше не думать. Остаётся только дракон.

***

Инга не умеет многого. Трудности, с которыми она сталкивалась в этом мире, шокировали даже горячо расположенную к ней Даце. И дело вовсе не в незнании географии и истории, нет, её невежество простирается куда глубже: Инга не может нормально общаться. Она говорит, слушает, анализирует, но не способна разобрать многих интонаций и выражений лица. Даце, конечно, этой странности не объяснить, но сама девушка прекрасно понимает причину. Здешнее общество слишком сильно отличается от того, к которому она себя причисляла. Даже дракон, существо непостижимое и чужое людям, кажется ей человеком больше, чем она сама. Его Инга тоже не понимает. Дракон стоит очень близко, всего три шага – и можно дотянуться рукой. Но Инга и не думает подходить к нему, она не знает, чего ожидать. Выражение на его лице странное, не поддающееся расшифровке. Это не ярость, в огне которой скулы становятся ещё острее, а в чёрных глазах будто бы тлеют угли; не шок, заставляющий широкие тёмные брови подняться вверх, а зрачки полностью затопить и так едва различимую радужку; не безразличие, камнем сковывающее резкие черты. Других эмоций Инга не видела, не знала. Презрение? Отвращение? Радость? Может быть, но она не может представить, как бы они выглядели на этом лице. В её реальности необходимо скрывать чувства, даже оставаясь наедине с собой. Не изобразишь вовремя восторг или ненависть к врагу – окажешься в тюрьме, и если других людей ещё можно обмануть, то развешанные всюду экраны не оставляют надежды спрятаться. Истинному гражданину Единого Государства не позволено ни выделяться, ни спорить, и, если кто-то ведёт себя иначе, в стройных рядах ему нет места. Из-за этого люди общаются сдержанно даже между собой, им важно лишь вовремя распознать угрозу, и до тонкостей никому нет дела. Здесь же всё иначе. Люди тоже врут, но ведут себя куда свободнее, и эмоции в их речи несут информации не меньше, чем сами слова. И если Даце готова была объясниться, то неразговорчивость дракона только больше затрудняла понимание. Дракон смотрит на Ингу широко раскрытыми глазами и ничего не говорит. Молчит и она, настороженно разглядывая свой силуэт в чёрных радужках. А может, ей так только кажется, и отражение не больше, чем простая игра света. Инга ни в чём не уверена. Хоть дракон и принял облик человека, но всё ещё мог счесть её поведение недопустимым, рассвирепеть и убить. Или, что ещё хуже, никогда больше не дотронуться. Ей самой до дрожи в ладонях хочется прикоснуться к нему, но она не решается. Видеть себя со стороны Инга не может, но чувствует мокрое от крови платье, прилипшее к телу, и представляет спутанные забрызганные волосы. Едва ли кто-то пожелает обнять её сейчас. – Ты прекрасна. Дракон наконец говорит, но понятнее от этого не становится. Слова кажутся пустыми, бессмысленными, и Инга не находит ничего лучше, чем признаться в этом: – Я не понимаю тебя. Выражение лица дракона меняется, он опускает руки, которые уже готов был протянуть к девушке, и подаётся назад. Это… Растерянность? Инга почти уверена, что угадала верно, но всё ещё не понимает причин. А дракон не понимает её затруднения. – Ты прекрасна, ­­– снова говорит он, а она, забывшись, неаккуратно качает головой. От этого движения порез расходится, и сквозь прижатые к шее пальцы снова брызгает кровь. И это он называет прекрасным? Даце тоже говорила так, когда расчёсывала ей волосы и касалась лица, но тогда всё было по-другому, и смысл сказанного слова становится ещё более прозрачен. Инга ждёт объяснений, но дракон от чего-то кажется уставшим, и вместо ответа спрашивает сам: – Зачем ты это сделала? Если бы не рана, то Инга пожала бы плечами. Что значит, зачем? Неужели не ясно: она защищалась, спасала свою жизнь. Объяснять такие элементарные вещи глупо. И дракон, наверно, понимает её без слов. – Подожди ты секунду, и я убил бы его сам. Это не сложнее, чем моргнуть, и тебе не пришлось бы… Не пришлось бы. Теперь уже Инга смотрела на дракона шокировано. Она, конечно, не сомневалась, что похититель ему не соперник, но и не думала ждать помощи. «Твоя жизнь дорога только тебе самому» – с такой мыслью в Едином Государстве рождался каждый, и Инга не была исключением. Даже то, что она находится в другом мире, а её собеседник – дракон, не могло изменить этой установки. – Я не понимаю тебя! – обречённо повторяет девушка и отворачивается. Это невыносимо. Её жажда человеческого общения притупилась, и теперь хотелось не просто прикасаться и слышать, но и разговаривать по-настоящему. Однако беседы не выходило ни с Даце, ни с драконом. Инга могла спрашивать и отвечать на вопросы, могла просить и угрожать, а когда речь заходила о чём-то личном – замолкала и путалась в мыслях. Она всегда была плохим гражданином, потому что от хорошего требовалось лишь работать и не выделяться, а её заметили дважды. Она была плохой принцессой. Потому что вообще не представляла, что от неё требовалось. В сказке на дне мутной памяти принц побеждал чудовище и забирал возлюбленную, но Инга умудрилась сама прикончить принца и потребовать любви у дракона. В этом чужом непривычном мире её настегает чувство знакомое даже лучше, чем безучастная камера – ощущение собственной ненужности. Инге нет места ни в одном из миров, и даже с драконом она не способно поговорить по-настоящему. От этой мысли так тоскливо, что хочется вернуться в камеру, остаться одной, и абсурдность желания смешит девушку. Она заходится хрипящим истеричным смехом. Разлагаясь в своей камере, Инга не могла и предположить, что когда-то пожелает вернуться к этому состоянию. Наверное, там ей и место. Смеяться совсем не хочется, но остановиться она не может, потому отнимает ладонь от шеи и зажимает рот. Инге плевать на вновь разошедшуюся рану, плавать на всё. Она пугает саму себя и отчаянно жаждет абсолютного одиночества, вакуума, лишенного даже её собственных мыслей. От чужого прикосновения, клеймом обжегшего шею, Инга стонет в прижатые к губам ладони, дёргается, но отстранится не может – дракон крепко держит её. Одной рукой он закрывает рану, другой – прижимает к своей груди. Инге не сбежать, она даже пошевелиться не может. – Я бы тебя спас, – тихо говорит дракон в её спутанные и слипшиеся от крови волосы. – Я спасу тебя ото всех, кроме себя самого. Инга не видит его лица, но голос больной, острый, какой бывает после удара. Ей становится стыдно за свою уверенность в том, что дракон не поможет ей или сожжёт вместе с похитителем. Будучи спокойным, он ни разу ещё не поступил с ней плохо, и даже в гневе выделял среди остальных. Совершенно очевидно, что дракон бережет свою принцессу, вот только даже зная об этом, Инга не нашла в себе сил довериться ему или хотя бы подумать об этом. – Я не могла поступить иначе, – шепчет она сквозь пальцы. – И едва ли смогу в будущем. – Ты прекрасна, – снова повторяет дракон. – Я не понимаю тебя, – тоже повторяет свой ответ Инга. Все их диалоги за гранью разумного. Они словно говорят на чужом языке, из которого каждый знает лишь несколько понятных другому фраз. А Инга хочет больше. Ей нужно вытянуть из дракона весь голос, все прикосновения и всё тепло, запастись ими впрок, чтобы хватило до следующей встречи. Но они слишком разные. Слишком не понимают друг друга. И была всего одна тема, близкая им обоим. – Что ты чувствуешь, когда убиваешь людей? – Ничего. Дракон отвечает быстро, не задумываясь, его дыхание не сбивается, а сердце за спиной Инги бьётся всё также ровно. – Человек живёт так мало, что нет разницы, убью я его или он умрёт своей смертью. Людям на смену всегда приходят такие же люди. Больше дракон не объяснил, но Инга поняла его и так. Человечество для него другой вид, хрупкий и скучный. Дракон живёт вечно, и, возможно, ему в принципе чужда концепция смерти. – А что чувствуешь ты? Инга задумывается. Её чувства… О них никто никогда не спрашивал, а самой ей было не интересно. Она рассеяно скользит взглядом по трупу у своих ног и пытается вспомнить если не ощущения, то хотя бы мысли. И ничего. Точнее, всё тоже самое. – Узнавание, – отвечает она. – В кого бы я не целилась, пуля всегда попадает в меня. На то, что дракон поймёт, надежды не было. Он не знаком ни с огнестрельным оружием, ни со смертью. Так просто этого не объяснить. Требовалось сказать столько, сколько Инга не говорила за всю жизнь, и от невозможности выразить свою мысль ей почти физически больно. В кольце рук дракона она беспомощна. Покрытое чешуёй предплечье давит на рёбра, шея болит уже не от пореза, а от слишком сильной хватки. Наверное, нужно вырваться, собраться с мыслями и постараться объяснить, но Инга знает: бесполезно. Она пытается говорить телом. Расслабляется так, что если бы дракон не держал её, то непременно упала бы, кладёт голову ему на грудь и дышит. Медленно. Глубоко. Спокойно. Инга не может сказать, но хотя бы так обещает когда-нибудь довериться ему.