Скверная женщина

С Ингой происходит то, чего раньше никогда не случалось. Она вроде бы злится, но чувство это больше напоминает щекотку, чем привычную ей обжигающую ярость. Дракона хочется и ударить, и поцеловать, а больше всего – услышать, как он признает, что не прав, и пообещает не оставлять её. Это странное раздражение никогда не уходит на совсем, лишь уступает место другим мыслям и чувствам. Инга подолгу стоит в центре камеры, раскинув руки, и пытается вспомнить свой восторг и ощущение полёта. Представляет тёмные ущелья под ногами и ледяные волны, обволакивающие щиколотки. От этого сладко и горько, но лучше так, чем ничего не чувствовать. Инга готова к ожиданию. Ей многое нужно понять, прожить заново, о многом необходимо подумать. Потому тугой лиф платья, внезапно стянувший грудь, вызывает в ней глухое разочарование. Слишком, слишком рано. Наверно, её позвал Саул, скорее всего, ему опять нужно лечить свою скуку. – Добрый вечер. Попытка обернутся выводит Ингу из равновесия. Она дёргается на голос, но левая нога почему-то прибита к полу, и девушка неловко заваливается на бок. Горячие ладони снова поддерживают её, не давая упасть, и у Инги не остаётся сомнений, что позвал её вовсе не Саул. Дракон сжимает её крепко, почти до хруста рёбер, но быстро возвращает в вертикальное положение и отпускает. «Я думаю о том, что ты совсем не умеешь ходить,» – звучит воспоминание в голове Инги. Дракон ничего не говорит, молча обходит по кругу пышную юбку и встаёт перед ней. Лицо его не имеет никакого отчётливого выражения: немного сведённые брови, едва заметно искривлённые уголки губ. Такую эмоцию, если она вообще есть, Инга понять не может, и на эту свою неспособность злится сильнее, чем на фантомную насмешку. Она хочет спросить, что происходит, но вместо слов с губ срывается хрип и отдаётся в горло болью. До того, как поменяться с ней местами, принцесса истошно орала. – Садись и подними юбку. Тон у дракона такой, что Инга и не думает ослушаться. Она привыкла подчиняться, потому бездумно сгибает колени и опускается на стул, которого мгновение назад за ней не было, а затем поспешно собирает многочисленные юбки у талии и смотрит вниз. Её правая ступня, обутая в крошечную голубую туфлю, выглядит совершенно обычно, а вот левая крепко схвачена металлическим механизмом, напоминающим захлопнувшуюся беззубую пасть. Чулок порван, но крови нет, только побагровевшая и распухшая от пережатого кровотока щиколотка. Это больно, но не настолько, чтобы Инга появилась сразу. Должно быть, Саул заманил дуру-принцессу в эту ловушку и исчез, а она звала его, пока боль не стала слишком сильной. Или не пришел дракон. Поморщившись, Инга дёргает раненой ногой, а после наклоняется и пытается разжать тиски, но тщетно. Механизм щёлкает, и проржавевшая пружина, сдерживающая его, отскакивает в сторону. Инга скорее знает, чем действительно слышит, как рвётся мясо и ломается кость. Инстинктивно она тянется к ране, хочет не то освободить ступню, не то пережать кровь, но дракон жестко обхватывает её запястье, отводит в сторону и одним движением разжимает скобы. Инга выдёргивает ногу с такой силой, что, если бы дракон не держал её за руку, она бы слетела со стула. Воздуха не хватает, девушка задыхается, и лишь поэтому понимает, что всё время орала от боли. Кровь быстро пропитывает белоснежный чулок, ползёт по ноге вверх, и это зрелище сковывает Ингу. Кость раздроблена в щепки, такое будет срастаться медленно и болезненно даже с помощью беозара. Раньше такая новость, безусловно, стала бы радостной, ведь чем больнее – тем дольше возможно задержаться в этом мире, но сейчас Инге вовсе не хотелось быть здесь. Дракон всё не отпускал её руку, молчал, и молчание это было тяжелым, давящим настолько, что камера в три с половиной на четыре шага казалась просторней целой башни. – Тебе нравится? – всё же спрашивает дракон, и от неожиданности Инга не сразу понимает, что именно он сказал. Нравится? Что нравится? Должно быть, она выглядит совсем потерянной, потому что дракон хмурится и кивает на её изувеченную ногу. Боль. Он имел ввиду боль. Разговор, начатый на берегу, продолжается. Инга отвечает не сразу. Она думает, мучительно подбирает слова, потому что от ответа зависит больше, чем её жизнь – её одиночество. – Я люблю всё, что позволяет мне быть рядом с тобой. Дракон отшатывается от Инги, словно её кожа, а не его, почти кипит от жара, но девушка не отпускает и сама обхватывает широкое запястье. Под её ладонью беснуется пульс. Это опьяняет не хуже разряженного воздуха. При желании дракон легко может вырвать свою руку, но не делает этого, лишь стоит чуть поодаль и окутывает Ингу внимательным чёрным взглядом. – Ты должна бояться… – выдыхает он. – Но я не боюсь. Ей хочется сказать куда больше, но от боли путаются мысли и дыхание царапает сорванное горло. Инге плохо. Очень плохо, но она согласилась бы раздробить все кости, лишь бы чувствовать его пульс под своими пальцами. Дракон снова шумно выдыхает и осторожно берёт Ингу на руки. Упавшие вниз небесно-голубые юбки тут же пропитываются кровью. Девушка видит это и готовится к новой порции боли, но та, вопреки ожиданиям, сменяется облегчением. Нога всё ещё ноет, однако, не так сильно, как должна. Инга хочет рассердиться, но вместо этого почему-то опять шепчет: «Спасибо». Плечо у дракона широкое, горячее, покрытое нестройными рядами чешуек. Инге так спокойно прижиматься к нему, что, несмотря на исцарапанную в кровь щёку, она и не думает отстраниться. Тепло и размеренное дыхание будто бы погружают её в транс, от которого боль проходит без всякой магии. Она рада, что до сокровищницы идти далеко и совсем не вспоминает, как недавно проклинала это расстояние. До своего заключения Инга ни разу в жизни не оставалась одна. Всю сознательную жизнь она провела в цехах и блоках, полных таких же мужчин и женщин. Они вместе спали, если и мылись, плечом к плечу стояли у станков и толкались в бесконечных очередях. Даже после получения намного более высокой должности диктора жизнь Инги изменилась мало: её перевили в такой же блок, но менее заполненный. Очереди в душ там почти не было, и на этом привилегии заканчивались. Желать одиночества в родном для Инги обществе было неприлично, даже преступно, и представители власти, имевшие отдельное жилище, выставляли своё вынужденное уединение как жертву во имя блага Единого Государства. Считалось, что нет для истинного гражданина большей радости, чем видеть вокруг таких же преданных граждан. Человек – часть единого целого, и всех, кто допускал иное, ждала незавидная участь. Людей Инга не любила, наверное, никогда. Теперь, когда она точно знала, что значит любить, могла с уверенностью сказать: рядом с ними она быть не желает. Да, есть такие, как Даце, но эта девушка исключение, чьё сострадание никак не оправдывает всех тех, кто встречался Инге ранее. Люди вокруг неё либо никакие, либо жадные до чего-то, что ей не постичь. Такого общества Инге по-настоящему не хотелось никогда, но, выросшая в толпе, она испытывала в нём острую необходимость. Чужое присутствие как энергетическая пилюля: глотать её нет желания, но, если не проглотишь, – умрёшь от голода. Куда больше Инге нравились машины, простые и одновременно сложные, всесильные и беспомощные. Её восхищали жернова и прессы, без труда подчиняющие себе металл, но, вместе с тем, послушные её воле. Всего одна незамысловатая команда – и механизм остановится или изменит алгоритм действий. Иногда, когда у Инги были силы думать, она обращала на это внимание, и на мгновение тяжелая механическая работа начинала нравится ей. Дракон удивительным образом удовлетворял и желания, и потребности Инги. Она никогда не воспринимала его как человека, а сама концепция фантастического чудовища была ей чужда и не укладывалась в сознании, потому он казался ей машиной, сложным раскалённым механизмом, спрятанным под кожей и чешуёй. От этого с драконом было спокойней и понятней, чем с любым человеком. С каждой ступенькой Инга всё сильнее вжимается в чешую, хотя, казалось бы, ближе уже некуда. Платье давно разорвано, кожа рассечена, но эта боль тонет в более сильной, и в Инге не остаётся ничего, кроме удовольствия и благодарности. Быть такой безмятежной, когда собственная ступня болтается на остатках мышц и сухожилий, странно даже для неё. Боль всё ещё достаточно сильна, но так тесно сплетается с ожиданием радости, что невозможно воспринимать её как что-то чужое и враждебное. Если страдание неразделимо с блаженством, то Инга полюбит и его тоже. В этом мире вещи, которые раньше казались несовместимыми, смешиваются причудливым образом. Счастье приходит вместе со страданием. В крошечно камере заключено больше свободы, чем в целом мире. И дракон, сумасшедшее чудовище, то груб, то да невозможности нежен. Инга невольно вспоминает первую встречу с ним. Ту боль она едва вынесла, и от того ещё более странно было замечать, как бережно дракон несёт её. Он поднимается по лестнице так аккуратно, что Инга почти не чувствует движения, и даже в самых узких коридорах её раненая нога не касается стен. Такая перемена должна сбивать с толку, но Инга устала анализировать и удивляться, потому лишь крепче прижимается к жаркой коже и вслушивается в размеренное дыхание над головой. От чего-то Инга уверена, что они направляются в сокровищницу, потому всё же немного удивляется, когда за очередной дверью оказывается комната принцессы. Дракон несёт её к противоположной стене, где одна из панелей оказывается дверью в смежное помещение. Свет в нём приглушенный, и не получается разглядеть ничего, кроме массивной кровати в центре. Прохлада мягких простыней разочаровывает. Это совсем не то, что нужно Инге. Она почти стонет, тянется к дракону, который бережно опустил её и теперь не двигаясь стоит рядом. – Не уходи, – просит она, – останься. Несколько секунд дракон раздумывает, почти направляется к двери, но затем всё же сдаётся и ложится рядом. Простыни мгновенно нагреваются, и Инга с удовольствием погружается в привычную теплоту. Ей холодно везде, кроме объятий дракона. Он лежит очень близко на её разметавшихся по простыни волосах. Чёрные пряди тут же заползают под чешуйки, режутся об их острые края и застревают там оборванными нитями. Инге это не нравится. Она протягивает руки и пытается аккуратно, не порезавшись, вытянуть застрявшие волосинки. Чешуя на плечах в крови, и если на Инге царапины почти мгновенно заживают без следа, то дракону, наверное, приходится долго вычищать запёкшиеся пятна. Это кажется неприемлемым, и Инга чувствует, как её щёки наливаются жаром. – Я не хочу, чтобы ты научилась ходить. Голос дракона тихий и шуршащий, невесомым прикосновением ложится на кожу, и Инга улыбается. Ей почему-то радостно знать, что дракону нравится носить её на руках. Здесь, в маленькой комнате, пропахшей тишиной и кровью, это кажется особенно важным. – Если ты не хочешь, то не буду. Голубые юбки ползут к талии, повинуясь движению широкой горячей ладони. Ноги у принцессы длинные, Инга отметила это ещё тогда, когда впервые осматривала своё новое тело, но только сейчас по-настоящему чувствует их длину. Дракон ведёт от щиколотки к бедру медленно, с нажимом, словно высекает изгиб из камня. Под этим движением Инга замирает, кажется, почти не дышит. Ей волнительно и интересно, что будет дальше. И без того чёрный взгляд дракона темнеет ещё больше, он рычит и, сжав ладонь под коленом девушки, дёргает её на себя. Инга с силой впечатывается в покрытое чешуёй плечо, её раненую ступню протаскивает по простыни, и от резко нахлынувшей боли девушка вскрикивает. Перед глазами появляются чёрные пятна, и раньше, чем Инга смаргивает их и приходит в себя, дверь комнаты оглушительно хлопает. Дракон ушел. Она тут же зовёт его, кричит изо всех сил и, волоча за собой раненную ногу, добирается до двери и колотит в неё. Хочется выйти, доползти до сокровищницы, но замок заперт, и ей остаётся только умолять дракона вернуться. Инга кричит, что её боль не имеет значения, что она согласна на всё, что он делает с ней. Бесполезно.                                                                                                                                                Едва зажившие связки снова надорваны, в ушах звенит от собственного голоса, потому Инга не сразу разбирает, что кто-то обращается к ней. – Не верещи! Он уже улетел! – слышится за спиной раздраженный голос Саула. Нельзя оборачиваться сразу. Нельзя. Сначала Инга зажмуривается, медленно выдыхает, а затем цепляется за дверную ручку и встаёт, упрямо опираясь на сломанную ногу. Вместо кости там чистая боль, но это совершенно не важно, потому что главное – не смотреть снизу-вверх на эту тварь. – Не рада нашей встрече? – деланно удивляется Саул, а Инга оборачивается и кидает ему в лицо, что нет, не рада. Маг заливается смехом и смотрит на неё озлобленно. Глаза его цветом напоминают ржавчину на капкане, что едва не оторвал Инге ногу. – Вижу, мой подарок тебе понравился, – выплёвывает он. – Понравился, – соглашается Инга и ничуть не кривит душой. Она на самом деле рада, что оказалась здесь, и какой ценой – тоже не имеет значения. – У меня есть новости о твоей подружке… – Не интересно. Вот теперь Саул действительно удивляется. Его тонкие брови ползут вверх, и Инга сама себе не может признаться, что испытывает удовлетворение от этого. До зубовного скрежета она не желает делать то, что от неё хочет эта мразь. Он уже управляет принцессой, и отдавать ему ещё и себя Инга не собирается. Она чувствовала, как отголоски ужаса Эвии бьются в её груди, и не допускала даже мысли о том, что та по доброй воле могла приблизиться к дракону. – Ты хочешь разорвать наш договор? – Нет, от всё ещё в силе, – возражает Инга. – Ты не даёшь Даце умереть, а я не даю дракону заснуть. – Ты настаиваешь на этом, однако, тебе безразлична судьба той девушки? – Да. Всё, что могла, я для неё сделала. Дальше – её забота. Не вижу смысла знать о том, на что не могу повлиять. – Удивительная двойственность! Саул растягивается на кровати и, кажется, даже присвистывает от веселья. А вот Инге совсем не весело: он занимает на то самое место, где совсем недавно лежал дракон, и видеть это от чего-то неприятно. – Ты сумасшедшая? Или социопатка? – не глядя на неё, продолжает маг. – Не нормально совершенно не интересоваться судьбой того, кого несколько дней назад пыталась защитить любой ценой. – Нет, я не сумасшедшая и не социопатка. Если бы рехнулась, то меня выпустили бы из камеры, а социопатов у нас выявляют ещё в раннем детстве и отправляют служить в полицию. – Вот как… – протягивает Саул и рассеяно пялится в потолок. Должно быть, он хотел угрожать или что-то требовать, но Инга спутала его планы. Шантаж пройдёт с кем угодно, но только не с ней. Не имея желания к разговору, девушка осматривает комнату, но та, за исключением кровати и их двоих, абсолютно пуста. Здесь почти как в камере, с тем лишь исключением, что нога болит так, что хочется её отрезать. Инга понимает, что если не заговорит, то скоро начнёт стонать от боли, потому спрашивает: – Чем принцесса занимается здесь? – Оооо… Интересуешься Эвией? Что-то новое, ­– ухмыляется Саул. – Ничего интересного, почти всё время спит. – Спит? Неожиданное сходство оказалось неприятным. Истерзанная скукой заключения, Инга тоже много спала. – Не совсем, – ухмылка на лице Саула расходится ещё шире, и он вытаскивает из-под кровати тонкий блестящий обруч со сложным узлом плетения в центре. – Она развлекается так же, как и вся местная знать. Конечно же, он ничего не объясняет, только протягивает обруч и режет лезвием улыбки. Весь Саул – предвкушение чего-то извращённо/интересного, и от этого зрелища Ингу передёргивает. Она неожиданно чётко осознаёт, что общество мага ей отвратительно. Да, у его тела тоже есть тепло, и говорит он куда больше, чем дракон, но ужаснее его слов только его же поступки, а это, как ни странно, имеет значение. На его вытянутое лицо с тонкими линиями и ржавыми глазами не хочется смотреть до тошноты. Он уродлив. – Ты должна увидеть это! – смеётся Саул, совершенно не подозревая, как омерзительны его блестящие волосы и узкие крылья носа. Инге становится дурно, она отворачивается и зажимает рот, едва сдерживая рвоту, потому пропускает момент, когда тонкая полоска металла врезается ей в висок. Скользнув по плечу, обруч звонко падает на пол.        – Ты должна это увидеть, – жестко и без смеха проговаривает Саул. – Надевай!                 Его пустая рука, в которой раньше был обруч, так и не опущена после броска. Инга поднимает глаза, но не может заставить себя смотреть в это уродливое лицо. Взгляд прирастает к расслабленному запястью и длинным пальцам. Их слишком легко представить сжимающимися на её шее. «Если не прыгнешь сама – я тебя толкну!» Инга снова сползает по двери вниз, поднимает обруч и медленно надевает на голову. Она, действительно, должна. У неё, действительно, нет выбора.