***
…Лэнд сделал глубокий вдох и выдох перед входом в здание офиса. Это был момент истины: он впервые после того, как учуял и пометил свою пару, собирался войти в замкнутое пространство, где находится огромное количество омег. Должно ведь сработать, да? Ники ведь избавил его от гнёта феромонового морока? Ох, только бы оно так и было… Алан шагнул за дверь и втянул воздух через нос. Альфы, беты и омеги – все запахи были на месте и ощущались так же остро, как и всегда: та же информативность и содержательность, с одной лишь разницей – аромат омег больше не манил, не сводил с ума! А феромонный выброс тех, кто был в преддверии течки или в её разгаре, но на подавителях, даже вызывал лёгкую тошноту и отторжение. О да! Свобода! Теперь можно будет расширить штат, сняв излишнюю нагрузку с упаханного секретаря. Можно будет нормально посещать отделы лично, проводить сколько угодно совещаний и брифингов. Большинство подчинённых наверняка считают его надменной шишкой, чурающейся элементарного общения и решающей всё через посредничество и электронную почту. Ну не рассказывать же ему всем и каждому о такой своей интимной и редкостной особенности? Да и не поверили бы – порешили, что начальник озабоченный, вот и всё. С самоизоляцией покончено! Возможно, получится наладить дела и высвободить чуть больше времени, чтобы проводить его с Ники, чтобы позаботиться о Камиле… Червячок беспокойства чуть завозился в глубине души – надо привыкать, ведь страх за свою пару будет теперь с ним всегда. Хвала благам цивилизации – есть сотовая связь! — Алё. — Ники, ну как ты там? Скучно? — Нормально, господин Лэнд. — Ой, не зови меня так, пожалуйста. Я понимаю, что разница в возрасте и к тому же мы мало знакомы, но… давай просто Алан и если так удобнее – на «вы», а на «ты» перейдёшь тогда, когда сам захочешь. Окей? — Хорошо, я постараюсь. — Спасибо, солнышко. Ты с папой созванивался? — Только один раз удалось, а потом его забрали на обследование. — Не переживай, вечером мы с ним увидимся. А пока прогуляйся по двору, или поиграй, или почитай… и покушать не забудь. — Да, вы мне уже говорили про обед – за завтраком. — Прости, глупо с моей стороны… я тебе позже позвоню. Можно? — Конечно, если хотите. — Ещё как хочу. Ну, до связи, солнышко. Фуф, вроде как отпустило немного и теперь можно сконцентрироваться на работе. И это ему вполне неплохо удалось – большая часть дня прошла весьма продуктивно. Впрочем, в состоянии относительного спокойствия альфе суждено было пробыть только до момента получения смс от дока. Само содержание его было более чем нейтральным: Горн оповещал, к которому часу ему с Ники лучше приехать, но в том-то и дело – подобный холодный и деловой тон не был свойственен Нейтону. По всему выходило, что новости их ждут безрадостные. Алан поспешил домой, где изнывающий от нетерпения, полностью одетый Ники ждал его у самих подъездных ворот. Ехать до клиники было около получаса, и альфа отчаянно пытался придумать тему для разговора, но ничего подходящего в голову совершенно не приходило. Да ещё это гнетущее предчувствие надвигающейся беды… И омежка тоже, хоть и сидел тихо, вперив взгляд в пейзажи за лобовым стеклом, но нервно теребил пальцами и бессознательно расковыривал корочку затянувшейся ранки на руке.***
Палату особому пациенту доктор предоставил отдельную и самую лучшую: просторную, первоклассно оборудованную, хорошо звукоизолированную, выдержанную в пастельных тонах, с удобными стульями и диванчиком для посетителей, с личной душевой и туалетом, с живыми цветами на подоконнике огромного окна. Омежка, влетевший в помещение маленьким ураганчиком, в первый момент здорово растерялся, не сумев с ходу обнаружить родителя. Тот мягко позвал его, и папа с сынишкой наконец-то заключили друг друга в объятья. Алану наблюдать эту трогательную сцену было как-то больно и тревожно, а когда в палату вошёл доктор Горн, бледный, с плотно сжатыми губами, с жёстко выпрямленной спиной, стало ясно, что все эти неприятные эмоции и чувства оправданы. — Я не буду сластить пилюлю и тем более что-то утаивать или недоговаривать. К сожалению, озвученные мною накануне негативные прогнозы во многом оправдались. С точки зрения гормонального статуса вы, господин Райзен, фактически утратили половую принадлежность. Это привело к нарушению работы эндокринной системы и ко многим другим сбоям в функционировании организма. И с учётом огромного временного промежутка… короче говоря, молочные железы пока не подверглись никаким воспалительным или дегенеративным изменениям, а вот в брюшной полости полный набор: и кисты, и пролиферация фиброзных тканей, и опухоль. Злокачественная она или доброкачественная – узнаем точно после лапароскопической операции, так как в любом случае необходимо удалить все. Радует то, что размеры у всех новообразований пока небольшие, ещё от силы полгода – и ситуация была бы непоправимой. Но на данный момент доктор Квитке, наш лучший хирург, выказал сдержанный оптимизм. Он рассчитывает свести к минимуму повреждения внутренних половых органов, что позволит сохранить фертильность. А она вам понадобится и ещё как, но об этом пока рано говорить. Операция назначена на послезавтра, завтрашний день у нас подготовительный. Примерно полдня у вас будут свободными от каких-либо процедур, господин Райзен, и не подумайте чего – это стандартная перестраховка, но вам следует воспользоваться этим временным зазором, чтобы оформить документы по опеке над Николасом. В сложившейся ситуации приоритет за его истинной парой – это моё личное мнение, однако уверен, что и юристы это подтвердят. Вы согласны? Камиль! — Что? — рассеяно спросил смертельно побледневший омега. Нейтон приблизился к Камилю вплотную и, аккуратно ухватив его за подбородок, вынудил посмотреть себе в глаза. Доктор вновь заговорил, твёрдо и эмоционально: — Я что, по-вашему, шутил вчера?! Столько лет травить себя этой химией! Само собой, что твой организм стал сдавать, Камиль! Я бы даже сказал, что, возможно, ты ещё легко отделываешься, ведь могло быть гораздо, гораздо хуже! Только бы мимо онкологии пронесло, а с остальным мы как-нибудь разберёмся… да даже с онкологией разберёмся, слышишь?! Всё, возьми себя в руки. Пока что ничего непреодолимого нет. Мы со всем справимся, понятно?! Но завтра ты официально назначишь Алана опекуном Ники, потому что выйдешь из клиники ой как не скоро. Мальчика надо устроить в хорошую постоянную школу, и для этого понадобится уйма бумажек – ты этим заниматься не сможешь. Ты будешь лежать здесь, у меня, и лечиться как миленький, ясно?! Камиль с трудом сглатывает ком в горле, но смотрит осознанно и кивает в знак согласия вполне уверенно. Тогда только доктор переводит своё внимание на других присутствующих. Итак, альфа стоит с каменным лицом, подхватив омежку (ноги того явно не держат). Да, жалко малыша, но ему необходимо осознавать всю серьёзность положения своего папы. Ничего, он и сам справится и родителя в нужный момент поддержать сможет. Эти двое омег вообще очень сильные, особенно когда дело касается защиты друг друга.***
У Алана пальцы звенели от боли – так крепко он сжимал руль. Ники сидел на переднем сидении, подтянув коленки к груди, и плакал, плакал, плакал. А всё, что в силах сделать его альфа, – это ровно вести автомобиль. Он даже не может обнять его, прижать к себе, чтобы утешить… чёрт, ну почему он такой юный?! Дома омежка предсказуемо отказался от ужина и ушёл к себе. Что ж, Алану и самому сейчас кусок в горло не лез. Он связался по телефону со знакомым нотариусом, обрисовал ему всю ситуацию и попросил подготовить нужные бумаги, а также приехать с ними в клинику завтра. Потом отослал ему отсканированные документы по электронной почте. Потом пошёл и вынес всё лишнее из ванной на втором этаже, чтобы Ники мог использовать её как свою, личную. Потом прибрался на кухне и закинул в стирку вещи. Потом… потом он уже и не знал, чем себя ещё занять, чтобы не начать стучаться головою в стену от чувства бессилия! Ники снова плакал, только теперь у себя, за закрытой дверью. Даже не плакал – рыдал. Алан этого не слышал, он это ощущал, как нож, всаженный глубоко под рёбра. Ему впервые в своей непростой жизни захотелось задрать подбородок к потолку и протяжно завыть. Но вместо этого альфа поднялся на второй этаж, подошёл к комнате омежки и сел на пол у порога – вот и всё, что он сейчас мог сделать. У Ники горели глаза, саднило горло, заложило нос и разболелась голова. Он ещё никогда так долго и много не плакал – не было такого повода. Да, им с папой частенько приходилось несладко, но родительская любовь, забота и тепло словно бы скрадывали все невзгоды. Главное, что они были друг у друга, а остальное – не особо-то и важно. А теперь? Как же теперь? Как он будет без папы?! Слёзы опять накатили, но тут их прервала икота. И ещё, и ещё, и такая сильная, что казалось – диафрагму прорвёт. Надо бы хоть воды попить – может, отпустит? Мальчик, шмыгая носом, поплёлся к двери, распахнул её и ойкнул от неожиданности и лёгкого испуга, увидев альфу, сидящего на полу. — Прости, солнышко, напугал? — Н-нет. А что вы здесь делаете? — Ну, ты плакал, а я… для меня невыносимо, что ты переживаешь свои страхи, отчаянье и печаль в одиночестве. Хотел быть ближе хотя бы так… наверное, стрёмно это всё выглядит, да? — Немного. — Ты куда-то шёл? — Да, я начал икать… и, кажется, уже закончил. — Вот и славно, что закончил. Я тебе ванную комнату подготовил. Может, ты умоешься? Станет легче. А я тебе пока тёплого молока с мёдом сделаю, хорошо? — Ладно.***
Камиль кусал губы и зло вытирал щёки от слёз. Он ненавидел плакать и почти никогда этого не делал – только если это не касалось сына. А сейчас это его касалось как никогда. За себя было страшно, да, но ещё более – за Ники. Как же так? Его сынишка может остаться один, без него? Окей, не один – с посторонним мужиком! Окей, не с посторонним, а со своим истинным. Но Ники ещё слишком маленький, чтобы перестать нуждаться в родителе и переключиться на альфу! Всему же своё время! Почему всё так?.. Стук в дверь был негромким, но омега всё равно вздрогнул от неожиданности. Кто бы это мог быть в такой час? — Да? На вошедшем докторе Горне уже не было белого халата, он переоделся в медицинскую форму удобного покроя цвета морской волны. — Что вы здесь делаете? У вас дежурство? — Нет, но у меня кабинет так оборудован, что я смело могу жить на работе. — Ясно. А почему пришли ко мне? — Потому что вы плачете здесь совсем один. — И что – вы ко всем одиноко плачущим пациентам по ночам ходите? — Не кусайте меня, господин Райзен, я пришёл с миром. — Мне страшно… — Мне тоже. И Ники. И Алану. Целых четыре боящихся человека. Но всё обойдётся. Будет трудно, но обойдётся. — Почему вы так думаете? — Потому что хочу, чтобы всё обошлось. — Пф, образцовый научный подход, доктор… Я ведь уже догадывался, что у меня со здоровьем проблемы начались. — Конечно, догадывался, ведь тебе как минимум бывало больно. Бывало? Бывало… А знаешь что? У меня в кабинете есть бутылочка отличного вина. Выпьем по бокалу? Тебе сегодня ещё можно. — Ладно.***
Камиль ласково накручивал на пальцы пряди волос сынишки, положившего голову ему на колени. Никто не плакал. Вот-вот придёт доктор и заберёт в операционную, так что тратить отведённое время на слёзы омеги не стали. Алан видел в их прикосновениях исходное единение – то, что они когда-то были одним целым. То, как первый был началом одного, а второй – его продолжением. Такая глубинная связь… альфе стало стыдно за свои угрозы: насильно разлучить этих папу и сына равносильно тому, что искалечить или даже убить их. Лэнд бесшумно попятился и вышел из палаты, чтобы не мешать. Прошёлся до кабинета Нейтона, постучался, но дока на месте не оказалось. Что ж, теперь остаётся только шататься по коридорам в надежде наткнуться на него случайно. Вдруг Алан увидел знакомое лицо – бета, с которым у дока вялые, но стабильные отношения уже третий год. Быстро подошёл к нему – может, он подскажет? Но бета не то что не подсказал, так ещё и выдал специфический спектр эмоций, начавшийся с раздражения, перешедший в холодность и закончившийся презрением. Альфа ещё с минуту не мог вернуть на место удивлённо приподнятые брови. Но тут из какого-то кабинета вышел лично сам доктор Горн, и Алан рванул к нему. — Привет, Ал. Как там мальчики? — Не плачут, но… тяжко всё это. Слушай, а почему меня твой бета чуть ли не расчленил, когда я спросил, где тебя можно найти? — Думаю потому, что он больше не мой. — Ничего себе! Расстались? Давно? — Сразу же. — А, ага. А «сразу же» – это у нас какой день календаря? — Сразу же – тут же, немедленно. Что непонятно?! Ты ведь уже порвал со своими секс-партнёрами из схемы? — Я-то?! Само собой, но ты поче… оу-у, серьёзно? Обалдеть! — Балдей потише – мы в клинике, а не в порту. — Слу-ушай, а если у вас всё срастётся, мне можно будет звать тебя отцом? — Уймись, а! Не до того сейчас. Идем в палату – я на минутку и пойду санобработку проходить. — Будешь на операции? — Да, как консультант и ассистент. — Хочешь лично проследить, чтобы ему там чего лишнего не отхватили? — Я сейчас тебе наваляю, причём ногами, потому что руки мне надо беречь. — Молчу-молчу… Они сидели в коридоре, поглядывая в сторону хирургического отделения. Можно было бы подождать окончания операции и в палате, но Ники от этого наотрез отказался, как и от похода в кафе. Под его ногтями кровь: нервничая, он расковырял ранку на руке до размеров вдвое больше, чем она была. Алан мечтал пресечь это самоповреждение, но с умными и убедительными словами у него сейчас напряг. Он усиленно скрёб в голове, но ничего, кроме желания посплетничать с омежкой о запавшем на его папу Нейтоне, более не находил. Ну извиняй, док, Ники надо отвлечь, и вообще внутри семьи секретов быть не должно. — Пс-с! Ники, а знаешь, что я узнал? — заговорщически зашептал альфа, склонившись к омежке. — Док расстался с бетой, с которым мутил уже несколько лет. А знаешь, когда он это сделал? Если я всё правильно понял, то вот как привёз твоего папу в клинику, так и потопал разрывать отношения. Догадываешься, из-за кого Горн резко решил вновь стать свободным и незанятым альфой? Омежка, будучи погружённым в тревожное ожидание, не сразу вник в суть услышанного. А когда до него дошло, приподнял и изогнул брови, потом игриво сморщил носик, а следом лучезарно и открыто улыбнулся. У Алана от этого зрелища натурально челюсть отвисла. Он вообще впервые видел, как Ники может улыбаться, когда на миг забывает о страхе и печали. Малыш был как… солнышко! Настоящее солнышко – верно Камиль его звал. Альфа не смог бы объяснить это в каких-либо фразах и выражениях, но омежка ощущался именно таким – ярким, тёплым, изумительным. Алан почувствовал, будто его сердце насквозь пронзил острый и длинный карамельный шип, который тут же и растаял, распространив сладостную горечь по всему телу. Альфа понял, что влюбился. Вот взял и влюбился только что! Это было так странно осознать уже после фиксации на феромоне и тем более после поставленной метки. Какой же он глупый, оказывается! Думал, что нанюхал пару и всё на этом? А тут такое… целый мир, вся вселенная вмиг развернулась, распаковалась перед ним, посмотрела на него неисчислимым множеством светил, объяла бережно, проникла в него, а он в неё, и они сделались единым – безвременным и бессмертным. Альфа смотрел зачарованно и с трудом концентрировал внимание на том, что говорил Ники. А ведь мальчик весьма интересное и важное рассказывал. Например, о том, какой у него папа на самом деле недотрога, как долго и настойчиво альфам надо доказывать ему свою серьёзность, ведь разовые, поверхностные отношения омегу совершенно не интересуют. А когда даже и появлялся какой-то постоянный партнёр, то это ещё ничего не значило. Вот был один такой: долго хвостом ходил, аккуратно ухаживал, терпеливо ждал. Камиль уровень защиты снизил, ершистость поубавил, словом – дал шанс. А альфа возьми и предложи ему отправить Ники в какой-то закрытый интернат для омег. — И что твой папа на это ответил? — спросил уже более-менее соображающий Алан. — Да ничего он ему не ответил, молча выставил за дверь. — Да, папочка у тебя умница, — ласково улыбнулся альфа. — Ещё какой! Дольше всех он встречался с бетой из своей бригады. Но тот его бросил в итоге, сказав, что папа «чрезмерно темпераментен». Я смотрел значение слова «темперамент», но так и не понял, что тому бете было не так. — Плюнь! Твой папа живой, молодой и чувственный. Для некоторых бет такой страстный красавчик не по зубам – вот и всё. Ой, прости, возможно, я не слишком сейчас корректно высказался… — М-м, зато я, кажется, только что понял, в чём там была проблема… Ну да, верно – плевать! А у доктора Горна шансы отличные, если что. — Думаешь? — Уверен. Я вообще впервые видел, чтобы папа кого-то так слушался и позволял к себе так обращаться и прикасаться… Папе доктор точно понравился – ещё как! — Знаешь, если… когда у твоего папы снова появится запах, я смогу со стопроцентной уверенностью сказать, насколько они друг другу подходят. — Это как? — Моя особенность гиперальфы – я могу распознавать истинные пары. Если интересно в подробностях, то у дока есть большая статья по поводу того, как это работает с научной точки зрения. Мои же субъективные ощущения таковы, что запахи альфы и омеги в паре идеально сочетаются и дополняют друг друга. Они сливаются в одно целое, но не смешиваются – понимаешь? Никто никого не подавляет, только усиливает, оттеняет, раскрывает. — Вот бы и у папы так… — А если его парой окажется док? — Это будет замечательно. Он ведь добрый и хороший – правда? — Правда. Он мне жизнь спас. — И папе спасёт? — Костьми ляжет – не сомневайся. Вышедший к ним доктор Горн был серый от усталости и вымотанный морально, но на его лице теплилась улыбка облегчения. Операция прошла успешно, новообразование доброкачественное, первый раунд отыграли. Ники размазывал по личику счастливые слёзы одной рукой – вторую Алан обрабатывал антисептиком и заклеивал пластырем.