***
— Папуля, привет! Ты сегодня прекрасно выглядишь! Тебе лучше? — выпалил Ники, повисая на шее родителя. — Да, показатели значительно улучшились, — благодушно подтвердил док. — Эндокринная система соизволила наконец-то откликнуться на наше воздействие. Так что мы уже начали постепенно снижать дозы гормонов-заместителей и будем надеяться, что в ближайшее время там всё заработает само как часики. — А что должно произойти? Как вы поймёте, что всё наладилось? — спросил омежка. — Вообще, мы поймём это по анализам. А так-то твой папа снова начнёт пахнуть собою — сильно, ярко и… вкусно. И… не при детях будь сказано, — лукаво подмигнул доктор Ники, — ждём полноценную течку, а там нужна будет третья фаза… гм, воздействия, но об этом мы поговорим позже. — Начнёт пахнуть, говоришь, — загадочно улыбаясь, проговорил Лэнд. — А что?! Ты уже что-то учуял? — взволновался Нейтон. — Да-а. А ты нет? — альфы подошли вплотную к омеге и низко склонились над ним. Камиль непроизвольно вжал голову в плечи под эдакой «атакой двустволок» носов. — Нет, ничего, — расстроенно констатировал док. — Не удивительно, ведь слабенько совсем. Пахнет почти как Ники – вишенкой с мятой, но и перчинка имеется… — Я тебе ща-ас как вломлю по твоей гиперносопырке, — угрожающе зашипел Камиль. И альфы благоразумно предпочли отойти подальше от рассерженного омеги. — М-м, доктор Горн, а можно мне кое-что спросить по вашей профессии вроде как? — отвлёк к себе внимание Ники. — Само собой, солнышко, спрашивай. — Так. Я вот не понимаю, почему беты сами могут выбирать себе спутников, а мы, омеги и альфы, подчиняемся половому инстинкту истинной пары? — краснея спросил омежка. — Ого! Вот это я понимаю вопрос, можно сказать – на стыке философии и биологии. Что ж, присаживайся поудобнее, ибо чтобы ответить на него, мне придётся зайти издалека. Давай начнём с того, что любой термин – это просто слово, которое придумали мы, люди, чтобы фиксировать и передавать знания и информацию. Вполне нормально, что со временем многие из этих слов могут претерпеть значительные изменения, а следом трансформируются и сами понятия, связанные с ними. Например, раньше телескопы были слабыми, поэтому люди зафиксировали лишь определённое количество видимых планет. Но когда технические возможности астрономов расширились, они обнаружили кучу других космических объектов. Нельзя же их всех было назвать планетами нашей или иных солнечных систем, так что учёным пришлось ввести чёткое определение, что и чем считать. Вот так, собственно, Плутон был разжалован в карликовые планеты. Понимаешь, наука всегда готова признавать свои ошибки и неточности, постоянно корректируется. То же самое и с «инстинктом». Мы всё время применяем это понятие по отношению к себе, но дело в том, что это уже не более чем литературная форма выражения мысли. С научной же точки зрения единого определения пока не принято, и бурная полемика и по сей день имеет место быть. Однако значительное большинство, включая вашего покорного слугу, считает, что у людей инстинктов нет. — Как это нет?! — не удержался от вопроса увлечённый рассказом Алан. — Я сейчас не смогу процитировать дословно, но одно из самых полных определений гласит, что инстинкт – это врождённый комплекс неких последовательных актов и реакций. Где вы у нас такое видали? К примеру, у насекомых в этом вопросе всё железно – ни шагу в сторону. Но уже даже у высших животных можно увидеть отклонения от стереотипного комплекса действий. Обычная собака кинется из последних сил защищать хозяина вопреки инстинкту самосохранения. Следовательно, нам, людям, и подавно необходимо было в процессе эволюции избавиться от этих оков и рамок, в противном случае мы бы не сумели развиться как высший, в интеллектуальном плане, вид. — Подожди, док! — снова встрял Лэнд. — Но ведь если сейчас раздастся резкий и громкий звук, мы все непроизвольно моргнём. — Да, и это называется рефлекс, — парировал Нейтон. — А как же родительский инстинкт? — тихо заметил Камиль. — Ты любишь своего сына инстинктивно? — задал встречный вопрос доктор. — Разве? Можешь отнести весь этот сложный комплекс чувств и эмоций к чему-то автоматическому и биологически запрограммированному? Уверен, что нет. Мы тоже животные, тоже когда-то пребывали в этой колыбели природы, но мы из неё выросли и вышли за её пределы. То, что в животном мире было просто некой последовательностью актов, люди развили до сложных моральных дилемм и глубоких привязанностей, переживаний. Так что у нас не столько родительский инстинкт, сколько культурологически поддерживаемый и поощряемый тип поведения. В момент же беременности и ещё более после рождения дитя в организм родителя вбрасывается такое огромное количество веществ, что его вполне можно расценивать как человека под кайфом. В подтверждение тому, если что-то в этой цепочке химических реакций тела пойдёт не так, может развиться постродовая депрессия вку́пе со всякими трагическими последствиями, вплоть до детоубийства. И куда в этой ситуации, спрашивается, делся хвалёный родительский инстинкт? Наши взаимоотношения значительно глубже, многогранней – вот тебе и ответ, Ники. А притяжение истинной пары из-за феромонов – это знаешь что? — заговорчески проговорил док, поманив омежку приблизиться, якобы он ему сейчас шепнёт на ушко великую тайну. — Что? — подался вперёд Ники. — Просто маленькая подсказочка, презент из мира наших предков. Нюх у них был ого-го, знаешь ли! Мы его утратили за ненадобностью, но остались некоторые структуры мозга, которые умеют считывать те самые древние обонятельные сигналы и, с помощью лимбической системы, трансформировать их для нашего сознания как притягательные, пленительные. Иначе говоря, мы подсознательно, на биологическом уровне обнаруживаем того, кто нам идеально подходит по всем параметрам. — Чтобы плодиться и размножаться? — с подростковой максималисткой озлобленностью спросил омежка. — Хм, не без того, Ники. Но ещё и по темпераменту, по духу, если угодно; по сексуальным потребностям, если позволишь. Идеал – наш личный, субъективный, под нас заточенный, а мы – под него. — Ну, а если я… — начал было Ники, но замолк, бросив короткий взгляд на Алана. — То, что ты ещё никакого притяжения пары сознательно не ощущаешь, – абсолютно нормально. Ты пока только на пороге преобразования из условно бесполого существа во взрослую особь с её более-менее регламентированными гендерными тенденциями. Но время летит быстро и… короче, примерно через год накроет так… — продолжение фразы застряло в горле у доктора под испепеляющим взором Камиля. И Нейтон поспешил сменить тему. — Ой, погодите-ка! Я вспомнил: один инстинкт всё-таки обнаружили, правда он такой, что даже неудобно как-то получается. — Какой? — синхронно с любопытством спросили Ники и Алан. — Любой человек в любой точке мира, не зависимо от принятых социальных укладов, увидев кого-то неожиданного, но приятного… удивлённо приподнимет брови. Всё. Как-то так… и назвали этот инстинкт – чего-то там с бровями. — Вот щас неожиданно было и очень хочется брови приподнять, — задумчиво выдал Камиль. — И знаешь что, Ники-малыш? — риторически спросил доктор Горн. — Я вот пока совершенно не ощущаю запаха твоего папы, что тем не менее не мешает мне быть от него совершенно без ума. Вот тебе и половой инстинкт!***
Алан стоял, подставив своё подтянутое тело под струи тёплого душа. В его голове кружились, попеременно сменяя друг друга, воспоминания о прошедших выходных. В памяти всплывали то сцены их посиделок с Ники и юным бетой Лори, то посещение клиники и случившиеся там неожиданные разговоры. Вот чем, оказывается, был озадачен его омега. Не детскими вопросами задается, однако… хотя в видеоигрушку рубится словно дитя. Впрочем, сам Алан рубился в неё с тем же непосредственным азартом… А вообще здорово было – так по-юношески волнительно. Лори не то чтобы кокетничал, скорее что-то там себе романтическое надумал и, так сказать, задавал тон – эдакий розовенький, весь в мыльных пузыриках и облачках из сахарной ваты. Что характерно, в те самые пресловутые школьные годы альфе о таких невинно-томных вечеринках и мечтать не приходилось. Ему вечно нужно было жёстко контролировать себя и своё поведение. Было много тупой похоти и полное отсутствие тонкой и трепетной чувственности, которую сейчас он наконец-то мог испытывать в полной мере! Благодаря Ники он словно бы сам стал юнцом и теперь жил сызнова, переживая всё ярко, головокружительно, в первый раз. Алан ощутил знакомую и невероятно приятную тяжесть внизу живота и, наклонив голову вниз, с улыбкой посмотрел на свой налитой член. Это стало его новой нормой, почти ритуалом: душ, пара-тройка мыслей о Ники, и вуаля – крепкий стояк! Альфа поудобней опёрся спиной о стену, расслабленно прикрыл глаза. Потянувшись рукой, аккуратно намял налитые яички, причиняя себе лёгкую сладкую боль. Второй рукой обхватил ствол и плавно, не спеша стал водить вверх-вниз… Раньше он таким практически не занимался, ведь это было совершенно бесполезно: не приносило облегчения и не доставляло особого удовольствия. Но теперь он снова пацан, каким ему в прошлом быть и не довелось. Снова может испытывать острое наслаждение от таких простых ласк, получая глубокое, пусть и временное удовлетворение. И самое главное, что эта возродившаяся, как феникс из пепла, пубертатная невинность была и в мыслях, и в фантазиях. Перед внутренним взором Алана всплывал то нежный завиток чёрных волос рядом с ушком, то чуть торчащие шейные позвонки, когда омежка склоняет голову… дыхание альфы участилось и стало глубже… голубая венка на внутренней стороне запястья, к которой так хочется прикоснуться губами… Алан сжал член сильнее и задвигал рукой резче и интенсивнее. Покусывающая электрическими всполохами волна эйфории лизнула его по всей длине позвоночника – альфа содрогнулся и негромко застонал. Как же хорошо… запах Ники затопил всё сознание и буквально осязаемо растёкся на языке патокой – альфа жадно проглотил эту вкусную слюну. Член уже пульсировал, готовый излиться… игриво наморщенный носик… о боже, ещё чуть-чуть… загибающийся кверху уголок улыбающегося рта любимого… и… ох! да-а!.. блаженство…