***
Ближе к вечеру мысли, надежды и волнения настолько измотали Второго нефрита, что он решил провести ночь в Месте уединения, недавно обустроенном на подступах к одной из вершин, окружающих Облачные глубины. Он предупредил об этом Цзеу Цзюня и брат, хоть и с большой неохотой, все же отпустил его. Ван Цзи догадывался чего боится Сичень, но говорить на эту тему пока был не готов, поэтому просто пообещал: «Я вернусь завтра утром». Он поднимался в гору по узкой, малохоженной тропе во время заката. Солнце светило ему в спину, окрашивая кроны деревьев, альпийские луга и вершины во все возможные оттенки пурпура и Ван Цзи не мог отвести глаз от красоты, что щедро открывалась взору. Крутой подъем затруднял дыхание и Второй нефрит остановился отдохнуть и оглядеться. Картина, которую он ожидал увидеть, собираясь оглянуться назад, должна была быть фантастически красивой. И не ошибся. Солнце почти скрылось за ближайшей вершиной, оставив узкий огненный край на фоне фиолетового неба. Его свет резко ударил Ван Цзи по глазам. Он закрыл их, подставляя лицо последним теплым солнечным лучам, выпрямился, вдыхая грудью ароматный воздух и впервые за долгое время почувствовал себя уверенным и спокойным. «Мне стоит поселиться здесь навсегда?» - подумал он одно мгновение, но сразу же мысли о брате и клановом наследстве вернули прежние его сомнения. Ван Цзи вздохнул и продолжил путь. Всю дорогу до Места Уединения он думал о Сичене. Его неожиданное сближение с Цзян Ченом совсем не радовало Ван Цзи. Меньше всего он хотел бы видеть в числе друзей клана Гу Су Лань человека, нанесшего фатальный удар мечом в край скалы, на котором распластанный Ван Цзи раненой рукой пытался удержать от падения отчаявшегося друга. Уж кому-кому, а ему было совершенно ясно, что Старейшина принял решение выдернуть руку из захвата в тот момент, когда увидел, что Ван Цзи грозит опасность сорваться вместе с ним... Также ясно он понимал, что поступок Саньду Шеньшоу был продиктован отчаяньем и совершен был в состоянии аффекта. Это была «горячечная» боль человека, потерявшего любимую сестру «по вине» того, кого всю жизнь считал родным братом. Глава Цзян и сам, по-видимому, понимал это, раз предпринял неустанные поиски сразу же после того, как случилось непоправимое и продолжал их до тех пор, пока надежды совсем не осталось. Сколько бы времени ни прошло с тех пор, Ван Цзи не мог смириться с фатальностью момента, потому что не предотвратил его. Он не мог себя простить за это, даже понимая прекрасно, что ничего сделать тогда не мог. Сколько раз в кошмарах снился ему этот страшный эпизод, он не рискнул бы сосчитать! В каждом новом сне он предпринимал все большие усилия, чтобы спасти Вей Ина, однако заканчивалось всегда одинаково: «Вей Усянь! Умри!!!» Такие сны обычно снились ему среди ночи и Ван Цзи просыпался в слезах и холодном поту, - задыхающийся, плохо осознающий, где находится. Он долгие годы ненавидел Цзян Чена и себя. Потом только себя. Потом снова Цзян Чена, и бесконечное число раз - наоборот, пока кошмары не стали смягчаться другими снами, где Ван Цзи смог видеться и говорить с ушедшим другом… Почему Лань Сичень вдруг захотел сближения с Цзян Ченом сейчас, он не понимал и не принимал, но не мог перестать думать об этом. «Возможно ли, что самовлюбленного гордеца терзает чувство вины за содеянное?» - думал он. В этот момент Ван Цзи невольно вспомнил «как обычно бушевавшего Цзян Чена» сегодня на тропе в долине и неожиданно для себя понял, что «как обычно» как раз и не было...(!) Глава Цзян не нападал с угрозами, когда Ван Цзи применил Заклятие молчания к его племяннику. Да, он был недоволен, но высказывал недовольство в довольно сдержанной для себя форме. Кажется, он даже признал правомерность наказания Цзин Лина?.. Только сейчас Ван Цзи обратил внимание на это обстоятельство, поскольку там – в долине – был слишком оглушен собственными переживаниями и мыслями, и попросту не заметил этого. А если учесть, к тому же, что Цзян Чен лично принес извинения брату за дерзость на Совете, что только ради этого задержался в Облачных глубинах, обрекая себя на ночную дорогу в Пристань Лотоса… Стоит ли говорить еще и об элексире?.. Очевидно, Цзян Чен сам хотел сближения с Сиченем. Только все равно это выглядело нежеланным и странным для Ван Цзи, и душа не мирилась ни с какими самыми оправдательными объяснениями происходящего. В таких раздумьях он незаметно скоротал путь. Впереди, шагах в 50-ти уже виднелся маленький двор, веранда, узкая дверь и единственный, не зажженный фонарик, когда отдаленным эхом в горах зазвучала флейта. Ван Цзи замер на месте. Отсюда слышно ее было едва-едва, и он почти не дышал, вслушиваясь. Да, это была она, – его мелодия, отозвавшаяся эхом в пещере Черепахи губительницы. Он не ожидал, что будет напевать ее в первых раз для того, чтобы раненый Вей смог заснуть, а у него самого появилась бы возможность отдать немалую часть своих духовных сил, чтобы тот смог проснуться здоровым... Флейтист играл сегодня лучше, чем сутки назад, но сама флейта была настолько слаба и нестройна, словно страдала тем же безумием, что ее владелец. Явный надлом слышал Ван Цзи сейчас в своей музыке. В ней было много печали. Слишком много. «Кажется я слишком надеюсь. Возможно, это и правда – сумасшедший из деревни Мо? – думал он. - Может быть он из тех многочисленных самозванных «Старейшин», что мне достаточно довелось повидать за годы поисков? А мелодия, - мало ли… Мог услышать однажды и запомнить – Вей Ин ведь не делал из нее секрета…». Он думал так, но несмотря на трезвые мысли, не мог сделать ни шагу, пока странный флейтист не прекратил играть, и не наступила тишина. Сразу стало пусто на сердце. Все доводы, которые он только что приводил себе сам, тут же потеряли силу и Ван Цзи дал себе слово завтра же найти ночного флейтиста, чтобы раз и навсегда поставить точку в этой непонятной истории, терзающей сердце.***
Дом Уединения был довольно скромен размерами – не чета даже комнате цзинши, но и выстроен он был для другого. Места Ван Цзи требовалось немного: где спать, где играть на цине, где читать. Если учесть, что питался Второй нефрит весьма скромно, то он не нуждался в отдельном помещении для приготовления еды. Он также не выстраивал себе отдельной комнаты для омовений, тем более что в нескольких шагах от дома протекал бурный ручей. Чуть выше по склону он низвергался водопадом и образовывал под собой естественный водоем-«чашу», достаточную для купания одного человека. И что самое главное: как и все высокогорные воды, вода в ручье была очень чистой и очень холодной, как и любил Ван Цзи. Было гораздо позднее девяти вечера, когда он, с большой белой простыней в руках спустился к воде и остановился, залюбовавшись водопадом. В ночной тиши шум падающей воды, разбивающейся о камни, был гораздо более звонким, чем днем, и чутким ухом Ван Цзи улавливал в нем все дневные звуки: крики и свист птиц, шум ветра, стрекот цикад, рокочущие в горах камнепады и снежные лавины… Обнаженный по пояс, он босиком вошел в воду, невольно подтягивая «пугающийся» холода живот, затем, задержав дыхание, погрузился по плечи. Не сразу намокшие, длинные волосы поплыли по воде и Ван Цзи небрежным движением заправил их за спину, создавая одновременно мягкое изголовье «водного ложе». Он вытянул ноги, сложил руки на груди, и растворился в "музыке водопада". Едва взошедшая луна скользила бликами в бурлящей воде, и отраженный свет смягчал строгий профиль Второго нефрита. Ван Цзи старался ни о чем не думать. Обладал ли ручей целебной силой он выяснить еще не успел, но сейчас, настраивая духовные потоки на успокоение и очищение, мысленно находился в Целебном источнике Облачных глубин. Он привык ежедневно принимать омовение в его холодных водах и терпеливо ждал, что однажды шрамы на спине зарубцуются настолько, что станут почти незаметными. Избавляться от них совсем он не хотел. И если бы его спросили - почему, он вряд ли смог бы ответить честно. Шрамов от дисциплинарного кнута стыдился любой адепт Гу Су Лань, но только не Ван Цзи. Привычку принимать жизнь такой, какая она есть, он воспитал в себе сам, и готов был брать ответственность за все свои поступки, даже если совершал ошибку. Но свой поступок на горе Луанцзан, в тот момент, когда разгневанные представители сообщества пришли обыскать пещеру Фумо, – жилище Вей Ина, – он ошибкой не считал. Если бы сейчас, спустя годы ситуация повторилась, то также, как и тогда он обнажил бы Бичень, встав на ее защиту, и никого близко не подпустил бы к ней. Шум водопада усилился – Ван Цзи услышал, как поднимается ветер и понял, что пора возвращаться. Он открыл глаза. Совсем недавно чистое небо теперь покрывали тучи и заметно усиливающийся ветер предрекал грозу. Горные грозы – удивительные явления. Зачастую вместе с громом и молнией с небес обрушивались снежные сугробы или град и оказаться в такую погоду без укрытия было бы опасно любому, даже могущественному заклинателю. Ван Цзи вышел из воды. Мокрая ткань, прильнув к ногам, обрисовала тонкие черты рельефного тела, и, освещенный мягким светом луны сквозь тучи, Ван Цзи был похож на призрак или «чистый дух» умершего праведника. Он накинул на плечи простыню и стал подниматься по тропе к дому. Пока он шел, ветер поднялся настолько, что шум деревьев и шум водопада слились воедино. Птицы смолкли совсем – Ван Цзи ускорил шаг, понимая, что надвигается буря. Но не доходя до дома примерно десяти шагов, в неистовом шуме разгулявшейся стихии, вдруг услышал: «Лань Чжань… Ах, Лань Чжань…». Затем звонкий, легкий смех раскатился по двору, эхом отдаваясь в долине… Ван Цзи резко оглянулся вокруг, веря и не веря тому, что услышал. - Вей! Вей Ин! Это ты?! – крикнул он, что было силы, но ничего не услышал в ответ. Только ветер, первые капли дождя на лице, да сгущающийся мрак вокруг. - Вей! Если ты здесь… Отзовись, прошу! – крикнул он еще раз, но вновь не услышал ответа. Тогда, создав на ладони «холодный огонь», он обошел всю поляну, даже спустился вниз к тропе, ведущей в Облачные глубины, но ничего не нашел, и никого больше не услышал. С трудом он заставил себя подняться в дом и, заперев дверь, рухнул на колени. Холодный, мокрый с головы до ног, потрясенный происшедшим, он мучительно искал объяснение случившемуся. «Либо блуждающая душа Вея, либо я схожу с ума» - подумалось спокойно и твердо. Но эта твердость была недолгой: Ван Цзи беззвучно разрыдался, склоняясь к коленям, закрыв ладонями лицо.***
Утро выдалось пасмурным и холодным. Ван Цзи очень плохо спал эту ночь: словно на адских качелях душа его металась между надеждой и отчаяньем. Он едва не проклинал себя за бессилие противостоять боли, что вот так – «с полоборота» возродилась с прежней силой, из-за странного фантома, что этой ночью звал Ван Цзи мягким голосом Вея. Провертевшись в постели всю ночь, он отключился как раз в районе пяти утра, когда по всем законам Гу Су Лань следовало бы вставать. А когда проснулся, солнце уже взошло и во всю щебетали птицы, воспевая новый день в чудной горной стране. Ван Цзи был очень недоволен собой и поспешил к ручью умываться. По дороге туда и обратно он восстановил в памяти все события вчерашнего вечера и утвердился в мысли, что ему не послышалось, и у него не было галлюцинаций – он явственно слышал голос Вей Ина. А раз так, значит здесь вчера обитал его дух, и ситуацию нельзя оставлять так как есть. Стоит разобраться. Очень стоит. Очевидная мысль о Расспросе пришла сразу же и Ван Цзи, даже не вспомнив о завтраке, сел к циню. Он дал себе минуту на то, чтобы успокоить душевные «волны», прежде чем начать играть, затем, сформулировал вопрос… Но только собрался его задать, как прямо на струну присела золотистокрылая «бабочка-вестница». «Ван Цзи, - писал Сичень, - Сычжуй с друзьями сегодня с утра присоединился к группе Цзин Лина и вместе они отправились к храму Танцующей Богини. Из поселка поступили жалобы. В точности не знаю в чем там дело, но вроде бы у одной из жительниц пострадала цельность души. Прошу тебя – пригляди за мальчишками. Мне что-то неспокойно…» «Танцующая Богиня? – подумал Ван Цзи. – Но я приходил туда два дня назад, и все было тихо. Кто-то успел распечатать ее за это время? Кому это нужно и зачем?» Лань Ван Цзи бросил сожалеющий взгляд на гуцинь, вздохнул… Недолго он сомневался, прежде чем принять решение отложить Расспрос до вечера: для разговора с духом нужно время, но прямо сейчас ему необходимо срочно отправиться к Храму, чтобы разобраться на месте с тем, что происходит. Он прекрасно понимал беспокойство брата: если Танцующую Богиню распечатали, то молодым адептам Гу Су Лань и Ланлин Цзинь, (даже если их возглавляет «трижды Сычжуй и Цзинь Лин») там нечего делать. Несмотря на таланты и силу молодости, юноши еще слишком неопытны, чтобы противостоять ей. В памяти Ван Цзи промелькнул тот напряженный день, когда они с Вей Ином вдвоем лишь в течение нескольких часов смогли утихомирить и запечатать ее заклинаниями. Он отлично помнил сколько сил ушло, как они просчитывали каждое действие по шагам, прежде чем приступить к делу: «если не сработает это, делаем то-то», и так далее. А ведь тогда они не были учениками… Ван Цзи прикинул время. Чтобы отсюда добраться в городок, к кладбищу и Храму даже на мече потребуется не меньше часа… К тому же, вмешиваться во все и сразу Ван Цзи не хотел: все-таки Сычжуй и Цзинь Лин взяли дело в свои руки, и выставлять их (даже друг перед другом) зелеными юнцами не входило в его правила наставника и Учителя. Он хотел бы какое-то время понаблюдать за обстановкой со стороны... «Только будет ли оно у меня?» - думал Ван Цзи. Понимая, что может не успеть в тот момент, когда будет больше всего нужен, он написал брату: «Иду, но отсюда путь не близкий. Предупреди Цзян Чена. Будет хорошо, если он успеет раньше меня», затем вынул Бичень из ножен и отправился в путь. Чтобы сократить расстояние, Ван Цзи поднялся очень высоко, к самым снежным вершинам. Здесь было значительно холодней, чем в Месте Уединения и, тем более – чем в Облачных глубинах. Пронизывающий ветер пробирался под ханьфу, развевал полы и рукава, и Ван Цзи физически чувствовал, как леденеет сердце. От холода ли это было, или от волнения за Сычжуя – он и сам не знал, лишь из-под покрытых инеем ресниц холодным огнем пламенел его взгляд. Он по-прежнему пытался понять, кому и зачем могло прийти в голову распечатать столь опасный и плохо изученный артефакт, как статуя Танцующей Богини и все размышления приходили к одному выводу: ее освобождение наверняка имеет связь с Духом меча, натворившим бед в поселке Мо. «Если Тигриная печать снова в действии, то каким образом? – думал он. - Ведь Вей Ин уничтожил ее в день своей гибели…». И снова царапнуло по больному: Вей Ин, вчерашнее странное происшествие и несносная флейта с его мелодией, которую он слышал уже дважды. «Вернусь в Уединение и проведу ритуал Расспроса. Если ответит, значит хочет, чтобы я нашел его…» - снова подумал он, не допуская даже мысли, что в домик у водопада сегодня уже не вернется. Ему оставалось совсем немного. Вдали виднелись крыши домов городка, Ван Цзи даже смог разглядеть постоялый двор Веньяна Ли, когда над горами зазвучала флейта. Он едва не потерял равновесие – настолько неожиданным стало ее появление в тот самый момент, когда, казалось бы, именно ее он ждал больше всего на свете. Флейта звучала сегодня совсем иначе, и даже не так, как вчера. Ничего общего не было сегодня с мелодией, рожденной Ван Цзи 16 лет назад – странные, изломанные звуки повлияли на Ван Цзи неожиданным образом: он ощутил внезапное смятение чувств. Это была не мелодия, а настоящее темное «камлание», до боли напоминающее Ван Цзи один из тех страшных мотивов, с помощью которых Старейшина призывал мрачных духов. Притом, флейта была все та же – слабая, нестройная, даже более нестройная, чем обычно. Но Ван Цзи был уверен – и два дня назад на постоялом дворе, и вчера вечером, и сейчас, на ней играет один и тот же человек. Когда он опустился на границе городка, и, обходя поселение, направился прямо к кладбищу заклинателей, флейта вдруг умолкла. Ван Цзи ждал. Он был уверен, - флейтист заиграет снова, и действительно - спустя некоторое время она зазвучала, - его мелодия… В этот раз флейтист играл ее лучше всего. Она была тиха и печальна. Она была невыносимо нежна и прекрасна надломленной, угасающей чистотой. Она будто звала его, просила о помощи, и в то же время не смела ее просить. Будто уговаривала, и тут же – смиренно скорбела. Она была и светлой, и темной одновременно, словно в звуках ее «спорили вполголоса» жизнь и смерть, любовь и боль, память о прошлом и робкая надежда на будущее… Когда он быстрым шагом приближался к «театру военных действий», он не видел, что Богиня повержена, что по его просьбе первым на место событий действительно прибыл Цзян Чен и что мальчишки – Цзин Лин и Сычжуй - вместе со своими друзьями в безопасности. Он не видел до боли знакомое существо в тяжелых цепях, медленно надвигающееся на человека с флейтой, который неуверенно отступал назад, продолжая играт мелодию… Он не видел, что потрясенные заклинатели замерли, в ужасе ожидая что будет дальше. Он ничего этого не видел. Лишь стройная фигура в темных одеждах, длинные волосы, перевязанные пурпурной лентой, острые плечи, упрямая спина и руки, удерживающие чудовищную «флейту», наскоро сделанную из свежесрезанного бамбука – весь мир «свернулся» для Лань Ван Цзи в этом моменте. Он мог бы не смотреть и не видеть – он точно знал, кто это, больше не было сомнений. Сердце билось так часто, что Ван Цзи его не слышал – ему было в этот момент все равно: пусть хоть остановится совсем. У могущественного заклинателя, Второго нефрита Гу Су Лань подламывались колени, буквально кричала душа и взгляд заволокло туманом, когда, моля предков о пощаде, он буквально вцепился в запястье играющего. «Вот и ты…» - мысленно. Можно было не касаться, он чувствовал и так эту адскую смесь: теплую, родную и одновременно - пугающую, мрачноватую ауру «господина Мо». «Я не верю, Вей… ты вернулся…» - одними глазами. Господин Мо замер, медленно отвел от губ флейту и также, как сам Ван Цзи - осторожно поднял голову. Они встретились взглядами. Маска, прячущая лицо «городского сумасшедшего», не могла ни скрыть, ни изменить его взгляд – неуверенный, чуть лукавый, и, словно озаренный счастьем, вспыхнувший в этот миг ясным, чистым светом… «Не молчи… Вей Ин…» - тихим вздохом. Господин Мо заиграл снова. Мелодия теперь звучала почти чисто и вновь по-другому: полная света, любви и надежды, она укрывала Ван Цзи, словно защищая невидимым щитом. Не отводя глаз, он смотрел на «Слепящее солнце» и от жгучего, яркого света глаза его наливались слезами. Лишь краем сознания он отметил, что существо, звенящее цепями, удалилось. Заклинатели словно отмерли – заговорили, зашумели, что-то яростно крикнул Цзян Чен… Но все это вновь превратилось в малозначимый фон, потому что господин в маске опустил флейту. Сердце у Ван Цзи будто совсем остановилось: поверх запястья мягко, словно желая приласкать саму душу, легла теплая ладонь. Мир исчез как тогда - 16 лет назад - на соревновании лучников под горой Дафань. Только в этот раз меткий выстрел был один – в самое сердце Второго нефрита: никем не произнесенные вслух, в ментальном диалоге «кошачьими лапами по нервам» прозвучал единственный ответ «господина Мо» тихим голосом Старейшины: «Лань Чжань… Это я…»