Два дня, три года и шестнадцать лет

      Мыслей у Вей Ина было много. Тяжелые, они не отпускали его, камнем тянули на дно переполненного болью подсознания. Он заглядывал туда, словно в бездну: как и шестнадцать лет назад, Старейшина стоял над нею, осталось сделать лишь шаг.       Он думал о том, что только что сказал Сиченю: если бы знал о чувствах друга, то не отпустил бы его руку тогда над пропастью, и могло бы быть все иначе. Но могло ли быть иначе на самом деле?       Как Первый нефрит Гу Су Лань, Вей Усянь бродил по воде босиком, задумчиво расталкивая ногами слишком крупные камни, попадающиеся на пути, и думал, думал…       «После падения на курган Луанцзан я действительно отчаялся… Сломался? Да, я был к этому очень близок, но по иному пути пошел все же из других причин… Нужно было как-то жить. Нужно было вернуться в Пристань лотоса, увидеть сестру, Цзян Чена, остаться с ними и быть им поддержкой в трудные времена… Я надеялся увидеть Лань Чжаня, но он так надолго исчез…       Смешно. Я ж и разозлился тогда на него по этой причине - решил, что безупречный Хань Гуан Цзюнь просто бросил непутевого Старейшину… Уже тогда я любил его... Ждал каждую минуту… Не осознавал даже, что ждал. Ждал так, что выкипел весь, заледенел изнутри… А когда поймал Вень Чао и его девицу, - сорвался и все высказал ему в глаза. Я был так высокомерен - холодно попросил уйти, прогнал по сути… «Это семейное дело…» - намеренно подчеркнул еще, что он мне чужой…       «Что может знать посторонний человек о моей душе?» - кажется так я сказал? Посторонний человек! Он побледнел после моих слов, застыл, словно получил пощечину… Неужели уже тогда он… ?»       Вей Ин выругался, развернулся в противоположную сторону, ступней ударил по воде так, что во все стороны полетели брызги. Память подсовывала «на блюдце» яркие картины прошлого, словно кто-то могущественный и беспощадный страстно желал, чтобы в новой жизни, пусть мысленно, он заново прошел прежний путь.       «… или все случилось из-за потери Ядра?… Нет, это могло послужить лишь косвенной причиной - я никогда не сожалел о сделанном, не сожалею и сейчас… Но... Я был силен именно благодаря Темному талисману, и сорвался на самом близком человеке... Он ничего не знал тогда, не знает и теперь… Он очень беспокоился, был возмущен, не понимая почему я веду себя, как «злой гений»… Ладно… И все-же, - мог ли я контролировать темную энергию действительно?..»       Вей Усянь брел и брел по воде, не обращая внимания на заледеневшие ноги, ранил ступни об острые камни и не ощущал боли – холодная вода снижала чувствительность, да и какая это была боль? Так – царапины. Больнее было душе. Острее, невыносимее.       Сильные чувства вперемешку с сильными эмоциями будили у заклинателей духовные ресурсы и Вей Ин ощутил давно забытое покалывание в пальцах, словно у него и правда есть то сокровенное место, где концентрируется духовная энергия – Золотое Ядро. С момента "воскрешения" такое произошло впервые, но Вей Ин, погруженный в воспоминания и трудные раздумья, отмахнулся от этого, как от чего-то несущественного.       Он третий час бродил по реке, возвращаясь в давние времена, пытаясь понять, но размышления не приносили облегчения хоть сколько-нибудь.       «Другая флейта была в тот роковой день… кто-то подставил меня, сейчас это очевидно… И ведь Лань Чжань (ЛАНЬ ЧЖАНЬ!!!) сказал мне об этом еще во время битвы, умоляя остановиться… Я тогда с ума сходил от происходящего… Не видел ничего, не слышал… Погибла А-Лин… Мне казалось, что во всем виноват я и только я…       Казалось? Казалось ли?! Разве это не так?.. Никогда нельзя знать ничего заранее! Случайности и действия других невозможно предугадать, - вот в этом я был безумцем…       Ах, Лань Чжань, Лань Чжань… в те времена ты даже не снился мне ни разу, хотя я столько думал о тебе. Лишь в прошлую ночь был единственный сон: лес и водопад, лунный свет и ты, купающийся в ледяной воде, прекрасный, как божество. Я звал тебя, блуждая вокруг, но никак не мог найти выхода на берег, словно меня не пускал кто-то или ты не хотел меня видеть…       Лань Чжань… Я не представляю тебя на коленях под ударами кнута. Цзеу Цзюнь сказал: я был причиной твоей тоски.. Неужели, из-за нее ты так долго не мог восстановиться?.. А сейчас, - неужели ты способен простить меня, забыв свои мучения? Неужели, милый мой, я нужен тебе… вот такой?.. Нужен настолько, что ты готов нести со мной бремя долга перед Мо Сюаньюем?..       Достоин ли я твоей любви, Лань Чжань?!       А лента… Ведь это был ты… Ты развязал ее… И не лег рядом этой ночью, потому что для тебя слишком многое значит оказаться со мной в одной постели… Ты очень давно уже не относишься ко мне по-дружески… И молчал! Каменное ты изваяние, Лань Чжань!.. А если бы ты на самом деле погиб?.. О, нет-нет...       Почему, когда дело касается близких, я так слеп? Зачем нужны мне трижды клятые «темные способности», если не могу уберечь самых дорогих людей? Почему даже сейчас, в этом слабом теле я чувствую эти силы, только дайте мне мою Ченцин!.. И откуда они сейчас? Как быть дальше? Каким путем идти? Я больше ничего не понимаю…»       Вей Ин споткнулся и рухнул в реку, упав на колени, опустил голову к самой воде. Длинные волосы укрыли его лицо и слезы, горше самой ядовитой травы, подхватывала и уносила вдаль река.       «Вода уносит все печали, господин Вей, сказал Лань Сичень… - думал он снова, - Чудо, когда есть такой брат, как Цзеу Цзюнь и я вижу теперь насколько вы похожи… Он стеной готов встать за тебя… И ты, Лань Чжань, хотел стать для меня таким человеком еще в той моей жизни… Захочешь ли теперь, после всего, что пережил?.. Могу ли я просить тебя о прощении? Можно ли тут хоть что-то простить и в прощении ли дело?..».       Он поднял голову к небу – солнце давно село и темнел мрачно-серый горизонт. Небо над Облачными глубинами закрыли тучи, поднимался ветер, склоняя кроны деревьев, и первые капли дождя, усиливаясь создали туманную водяную завесу над долиной. Вей Ину было все равно – бурлящая вода горной реки, слезы и дождь – одной водой больше, одной меньше… Какая разница?       Он возвращался в цзинши вымотанный до предела, переполненный грузом мыслей и чувств. Надежда не оставляла его, но он не очень позволял себе надеяться. Единственное чего желал его душа сейчас – обнять ноги Лань Чжаня, уткнуться лицом в колени и вымаливать поцелуями прощение. Всю жизнь.       Пока он поднимался на склоны Облачных глубин, разгулявшийся дождь превратился в настоящий ливень - с одежды и волос Вей Ина стекала вода. Он ускорил шаг и мысленно поблагодарил то место, куда занесла его судьба, за гравийные дорожки – если бы тропинки не были заботливо уложены мелкими белыми камнями, в такую погоду путь его занял бы в два раза больше времени.       Уже вдали виднелись крыши домов, но тьма вокруг настолько сгустилась, что он не сразу заметил фигуру человека, движущуюся ему навстречу. А когда заметил, не сразу узнал: быстрым шагом в плотном черном плаще с капюшоном, словно Ангел Смерти, высланный встречать грешника среди низвергающегося с небес Ада, навстречу ему шел Лань Чжань.       Вей Ин узнал его только по фигуре и характерной походке, - ожидать черного плаща он не мог никак, разве что – лилового зонтика?       - Лань Чжань! - крикнул он, стараясь перекричать шум ветра и дождя. Фигура в плаще остановилась, обернулась на голос и устремилась наперерез, пересекая дорожки, прямо по траве. Он приблизился, чуть запыхавшийся, бледный, обеспокоенный настолько, что Старейшина решил, что его сейчас «четвертуют» повторно и будут совершенно правы. Но произошло другое.       - Я потерял тебя. Занятия давно закончил. Ждал, что вернешься, а тебя все нет… - Лань Чжань старался говорить спокойно, но Старейшина отлично слышал знакомый металлический нерв в его голосе, говорящий об очень сильном волнении.       - Лань Чж… - попытался он слово вставить.       - Я был у брата, он сказал, где тебя искать, - перебил Лань Чжань и тогда, наконец, Вей Ина осенило. Он понял, почему он так разволновался.       После разговора с Сиченем, после собственных тяжких раздумий сейчас он смог прочесть то, что никогда раньше не видел: Лань Чжань испугался, что Вей мог уйти из Облачных глубин. Уйти навсегда, не говоря никому ни слова. Именно потому вечно молчаливый друг выдавал сейчас «100 слов в минуту».       - Прости, что задержался… - проговорил Вей Ин, стараясь не выдавать своего состояния и не смотреть ему в глаза.       - Цзеу Цзюнь отменил встречу, - сказал Лань Чжань почти обычным своим голосом.       - Х… Хорошо, - облегченно выдохнул Вей, и тут же смешался. – То есть…       - Идем… - Ван Цзи развязал на шее завязки плаща, снял его и, не обращая внимания на ропот друга, накинул его ему и себе на голову. Вот так, - вдвоем, рука об руку, плечо к плечу, они и вошли в цзинши. Почти ввалились.       Лань Чжань стряхнул на веранде плащ, набросил его на деревянный топчан и взглянул на Вея - его верхняя одежда была совсем промокшей.       - Надо просушиться. Иначе - простудишься, - сказал он.       Вей смотрел на него и не решался раздеваться, еще со времен Черепахи-губительницы зная, что Лань Чжань не любит подобных зрелищ.       - Ты... Не будешь против?.. – спросил он осторожно.       - Не буду, – глухо ответил Лань Чжань и отвернулся. И только в этот момент Старейшина понял, что одет Второй нефрит не так как обычно: верхнее ханьфу как у Цзеу Цзюня - светло-голубого цвета – сшито было из тонкого шелка необычного сорта. Летящая ткань, увиваясь вокруг тела, подчеркивала каждое движение и Вей Ин засмотрелся так, что едва не забыл, что собирался делать.       «Это такая домашняя одежда, Лань Чжань?.. Или... Это для меня ты такой роскошный сегодня?» - подумал он и чтобы не допускать больше в голову лишних мыслей, занялся собой.       Он снял ханьфу. После внезапного «купания» в горной реке даже нательное пропиталось влагой, только просить сухой одежды у Лань Чжаня Вей не рискнул, и поспешил к чайному столику: очень хотелось чего-нибудь горячего. Но Лань Чжань внезапно поставил на него три белых сосуда, знакомых до боли.       Сердце у Вей Ина сделало кульбит: «Улыбка императора». Три штуки. В Облачных глубинах. «Да ладно!» - чуть не воскликнул он.       Нервы сегодняшнего для во всей их запредельности именно в этот момент перешли границы возможного. Вей Ина охватила странная веселость. Он едва не рассмеялся, но вовремя успел понять, что это истерика, и закончится все слезами, да еще на глазах Лань Чжаня... «Нет. Слез на сегодня хватит» – подумал он.       - Откуда вино? - спросил Вей Ин.       - Ты показал места, однажды. Я не забыл, - ответил Лань Чжань.       - Хорошая память, Лань Чжань, - улыбнулся бесшабашно Вей, - неужели будешь пить все это?       Лань Чжань не отвечал, а короткие взгляды, что случайно удавалось ловить Вей Ину, казались растерянными. Сейчас он видел все это. Видел почти каждую, едва заметную деталь в поведении, походке или голосе Лань Чжаня и все больше поражался – как мог не замечать всего этого раньше?       - Ну… - усмехнулся он, надеясь прервать молчание друга. - Я, может, и справился бы, а тебе – не слишком будет?       - На двоих – как раз, - ответил, наконец, Лань Чжань.       Закончив с сервировкой, он сел на пол – чинно, ровно. Красивый, словно фарфоровая статуэтка. Вей Ин снова «завис», блуждая взглядом по его фигуре.       А все-таки… Вот так - вместе, с вином они не сидели тысячу лет.       Вей Ин вспомнил, как они пили вместе первый раз и непривычный к вину Лань Чжань уснул прямо за столом, как потом пришлось укладывать его в постель, а тот никак не хотел идти - качался из стороны в сторону на каждом шагу... Как их потом наказали…       Закончив разливать вино, Лань Чжань поднял взгляд. Он оказался совсем понятен Вей Ину: теплый и печальный, задумчивый и бесконечно глубокий, затягивающий в себя, словно в бездну. Вей молча сел напротив, взял в руки чарку, до краев наполненную вином… Шутить совершенно расхотелось.       - С возвращением, - сказал Лань Чжань и опрокинул в себя первую порцию.       Роскошная тиара на его волосах отклонилась назад, и взору Вей Ина открылась длинная шея. Старейшина едва не забыл выпить сам, настолько манящим оказалось зрелище, но вовремя опомнился и глотнул прямо из сосуда. Сразу половину.       Лань Чжань взглянул на него задумчиво, протянул руку за не выпитой чаркой и залпом опустошил ее. И это было совершенно неожиданно.       - Лань Чжань… это же моя порция, нет? – удивленно усмехнулся он.       - Но ты выпил уже, - спокойно ответил тот, указывая на полу-опустошенный Вей Ином глиняный сосуд, - теперь моя очередь.       Он снова наполнил чарки. В этот раз Вей выпил первым – внутри потеплело, потяжелела голова… Лань Чжань выпил тоже и налил каждому еще. По всем законам «жанра» господина Второго нефрита давно должно было клонить в сон и Вей Ин невольно ждал, когда его нужно будет «ловить», чтобы отвести и уложить спать. Но ничего подобного не происходило - тот продолжал пить и не шелохнулся даже, лишь глаза заволокли тени.       - Когда ты наловчился так справляться с вином? А, Лань Чжань? - рискнул все же спросить Вей Ин шутливо.       - Было достаточно времени, чтобы научиться, - глухо ответил тот, и опрокинул в себя еще порцию.       Последние слова Лань Чжаня с головой окунули Старейшину в только что передуманное и пережитое, «соткав» в комнате невидимый «балдахин из молний», и он не рисковал больше заговорить первым. Но внутри поднималась волна, - сердце зачастило, перехватило дыхание, в один момент он растерял всю по крупицам собранную легкость и шутливость. Этот день, наконец, «догнал» его.       «О чем это мы? – думал он. – О чем мы вообще говорим сейчас?..»       В этот момент Лань Чжань поставил на столик пустую чарку и медленно поднял на него глаза, словно услышал мысли друга.       - Тебе нужно согреться, - сказал он. Затем поднялся, сделал несколько шагов по комнате и вернулся назад с белоснежной простыней в руках.       – Я приготовил для тебя бочку, - сказал он, вложив простыню в руки Вей Ина.       «Как это предусмотрительно с Вашей стороны, господин Хань Гуан Цзюнь» - отозвалось в мыслях нервно-игривое сознание Старейшины. Ему внезапно захотелось подразнить задумчивого красавца, «забыть случайно» где-нибудь по дороге простыню, или вычудить что-нибудь еще… Но в этот день воспоминаний, слез и дождя, со странно-растерянным, хрупким как лилия Лань Чжанем, он мог быть только серьезным.       - Спасибо, - улыбнулся он, и отправился, куда послали: в соседнюю маленькую комнату, отделенную от цзинши коротким узким проходом. Там, за плотной белой занавеской находился внушительных размеров «сосуд для омовения» - крепкая деревянная бочка. Мягким желтым светом комнату освещал напольный фонарь, на полу - теплая циновка, плотные кремовые шторы на окнах, какие-то масла, ароматические свечи…       Вей Ин вдруг ясно представил здесь, рядом с собой Лань Чжаня: свою руку в его волосах, вынимающую из прически серебряную тиару… Белые плечи, покрытые россыпью черных волос, глубокий, словно омут взгляд, стройный стан, мраморная кожа… Тело его мгновенно охватил трепет, кровь прилила к лицу и желанные образы, что усилием воли он обычно давил в себе, заполнили воображение.       Он стоял, опираясь на бочку одной рукой, закрыв глаза, часто, глубоко дышал, и не позволял себе раздеться до тех пор, пока не успокоится, чтобы не провоцировать себя еще больше. Погруженный в себя, горящий, он не заметил, (а ведь достаточно было просто обернуться): перед белой плотной занавеской, прижавшись к стене, в сумраке узкого прохода стоял тот, о ком мучительно грезил сейчас. Сквозь ткань занавески рука его осторожно касалась тени Старейшины…       Ван Цзи не боролся с собой больше. Он любовался тем малым, что мог позволить себе, и заледенелый панцирь его души раскалывался на многочисленные острые осколки, впиваясь в живое, раня в кровь… Он наслаждался тоскующим взором, позволяя дышать влюбленному сердцу и не судил себя – на это просто не было сил. Но выдержал недолго - опустил руку и, стараясь не дышать, обернулся назад.       Он хотел вернуться в комнату, успокоить сумасшедше бьющееся сердце, выпить еще вина, если потребуется, вообще – как-то справиться с собой, но до цзинши не дошел. Жгучая смелая мысль остановила его на полпути: «Чистая одежда… Сухая чистая одежда…».       Больше он не думал: решение было принято окончательно.       Быстрым шагом он пересек цзинши. Из ящика, где аккуратными стопками было сложено нательное белье, взял первое, что подвернулось под руку – свою светло-серую пару для тренировок в боевых искусствах, и, захлопнув крышку, повернул назад. Только чем ближе подходил он к комнате, где наслаждался горячим купанием Вей Ин, тем медленнее ступали его ноги, тем сильнее шумело в ушах и кружилась голова...       Разум его «бил во все колокола»: решение безумно! Он понятия не имел, что его ждет и знал, что рискует всем, даже единственным незыблемым, что у него было – дружбой Вей Ина. Даже выпитое вино не смягчало беспощадную разумность горьких мыслей, но все равно он шел на это. Почему? Не знал сам.       Когда он остановился там же, где был пару минут назад, плеск воды был больше не слышен, и фигура Старейшины отлично вырисовывалась сквозь занавесь: вот он отклонил назад голову, встряхивая мокрые волосы, вот скручивает их в тугую плеть, затем, наклонившись вперед, отжимает, проводит по телу краем простыни… И лента - подержал ее в руке, помедлил, не стал завязывать… Он так и вышел к Лань Чжаню: обмотанный простыней до пояса, обнажив острые плечи и поджарую грудь - с алой лентой, зажатой в руке.       Глаза, полные горьких «нот» вспыхнули, стоило Вей Ину увидеть его – трепещущий «на ветру» призрак или статую, готовую рассыпаться в прах. Они столкнулись плечами прямо там - в коротком и узком проходе между цзинши и комнатой для омовений, и остановились в шаге друг от друга.       - Вот… Чистая одежда… - вымолвил Лань Чжань непослушными губами, и не успел понять - им ли было принято решение, потому что притиснутый к стене дрожащей рукой Старейшины и глубоким, настойчивым поцелуем, он больше не мог говорить ничего.       Серая пара – штаны и рубашка - выпали из рук. Полные невысказанного, они сцепились в полу-борьбе, полу-ласке – задыхающиеся, страстные… Лань Чжань кусал бледные губы, чтоб не стонать, и в какой-то момент вцепился зубами в мелькающую алую ленту, вырвав ее из руки Вея. Ему хотелось кричать, шептать и умолять, но запечатанный на тысячу Гу Су Ланьских печатей за шестнадцать лет ожидания он не мог этого совсем.       Шквал чувств был таким мощным, что Ван Цзи терял силы, и все время балансировал на границе сознания. Наконец ноги его подкосились и оба рухнули на пол. Но даже падение не отрезвляло.       Теплые после горячей воды ладони Вей Ина готовы были разорвать тончайшее шелковое ханьфу. Он мог бы рычать словно лев, охваченный отчаянным порывом, но вместо этого с нежностью и болью растекался горячей лавой по телу Лань Чжаня. Через пару мгновений уже не было на плечах Ван Цзи даже нательной рубашки…       Обжигающий «ветер-Вей» был везде – впивался в шелковую кожу ладонями, скользил губами по длинной шее, спускался от ключицы вниз к поджавшемуся животу, обнимал бедра Лань Чжаня, не ослабляя хватки – отчаянный, жаждущий, захлебывающийся своей жаждой… И сильный, тягучий, как глубокая река, Ван Цзи, наконец, сдался горячим поцелуям, ударившись в стену затылком, роняя голову назад, открывая шею и вздымающуюся от рваного дыхания грудь.       Из глаз его текли слезы, он дрожал весь, отзываясь на каждое касание трепещущих губ Вея, на каждую ласку. Гибкий, сильный, он отвечал со всей радостью ответного чувства, и был счастлив настолько, что не мог дышать, говорить – ничего не мог… Лишь плавились черной смолой любящие глаза, тонкие руки исступленно перебирали влажные волосы Старейшины, а губы беззвучно шептали:       - Вей Ин… Вей… Ин…       А в душе Вей Ина любовь прорывалась сквозь боль. Он пил с губ и тела Ван Цзи напиток в миллионы раз крепче «Улыбки императора», разрывал одежду, добираясь туда, где никто никогда не касался Ван Цзи… Сквозь тонкую ткань ему отвечал горячий нефритовый стержень, и он сам жался к нему всем естеством, полный счастливого мучения - открытый, отчаянный.       Он держался пока огненная вспышка не ударила в голову, и в сумраке затемненного коридора перед глазами не предстало самое прекрасное зрелище на свете: грудь Ван Цзи поднялась в глубоком вдохе, он вскинул голову, волосы всколыхнулись и опали волнами на плечи, распахнутые веки сомкнулись и словно лебедь, рвущийся в небо, он застыл в оглушающем немом крике…       Вей Ин упал в его колени и шептал, стискивая в кулаки нежно-голубой шелк:       - Люблю… Люблю… Так люблю тебя… Прости за все… Прости…       Он целовал его и плакал, а Лань Чжань все еще дышал рвано, не в силах вернуться в реальность. Беспощадный ливень барабанил в окна так сильно, словно в них втыкались вражеские стрелы и тихий шепот Вея был почти не различим. Но он слышал каждое слово и молчал.       Руки его словно плети лежали вдоль тела и прошло еще немало времени, прежде чем они шевельнулись и потянулись к волосам Вей Ина. Нерешительно, словно пробуя, тонкие пальцы Ван Цзи пробирались сквозь непослушную гриву, осторожно касаясь горячей кожи…       Тот поднял глаза. Старейшине казалось, что он просто выпил лишнего, заснул и видит сон. Он невольно хотел услышать голос Лань Чжаня, чтобы убедиться, что все это происходит на самом деле.       - Скажи что-нибудь… - просил он.       Сколько бы ни прошло времени с момента остро вплеснувшейся страсти, голос Вей Ина по-прежнему срывался. От касаний пальцев Лань Чжаня исходило столько нежности, что глаза невольно прикрывались и всем существом Вей прислушивался к ласковым, успокаивающим движениям. Но он ждал ответа - хоть что-нибудь: звук или вздох…       И сколько бы ни ждал Вей Ин, все равно неожиданным оказалось услышать шорох растерзанного шелка, почувствовать прохладную ладонь, приподнимающую его подбородок и встретить тихий, как море после шторма, глубокий, как его пучины, долгий, ласкающий поцелуй Лань Чжаня. Медленно, тягуче, с осторожной настойчивостью губами и языком он растворял губы Вея и прислушивался к его дыханию. Мягкие волосы Ван Цзи щекотали щеки Старейшины, и тот боялся открыть глаза…       - По..жалуйста… Скажи… - каждый раз просил Вей Ин, когда Лань Чжань на доли секунды отпускал его губы, прежде чем снова захватить в плен. Вей Ин просил несколько раз, прежде чем короткое дыхание Лань Чжаня сменилось, наконец, глубоким вздохом, и он ответил, забирая в свои руки его горячие ладони:       - Останься… Не могу без тебя… Не хочу без тебя… Ни одного дня больше…