Два дня, три года и шестнадцать лет

      Дни перед каждым Советом кланов казались Сиченю вечностью. Вот и сегодняшний день длился бесконечно, словно долгий путь по горной тропе в плохую погоду. Глава клана думал обо всем подряд: о завтрашних непростых разговорах, о бытовых, чисто организационных мелочах, которые утомляли едва ли не больше трудных решений и непростых разговоров с настырными и глупыми людьми. А еще он не переставая думал о Ван Цзи и господине Вее.       Вспоминая утро, Сичень неизменно улыбался – никогда еще в жизни не видел он таким своего брата, и понимал, что хотел бы видеть его таким всегда. Ну, если только немного более спокойным. Он никогда не испытывал на себе подобного, но хорошо представлял, что может сотворить с человеком сильное чувство. В душе Ван Цзи штормило море, а он сам, как морской владыка, наслаждался штормом, набирал в нем силы, не желая усмирять разгулявшиеся воды.       Сичень и рад был, и печалился. Отчего печалился – сам не смог бы объяснить. В груди было тесно, - там теперь жил «дракон». Обнимая лапами сердце, иногда он впивался в него острыми когтями, дыша пламенем, и Сичень в такие моменты терял покой. Тогда он садился и играл на цине.       Касаясь струн, скользя по ним, он закрывал глаза и дышал медленно, глубоко, ровно. Он играл долго, до тех пор, пока глаза его не наполнялись слезами. Тогда длинные пальцы замирали над струнами, глава Лань поднимался с колен и брался за бумаги: читал многочисленные письма, принимал решения, некоторые откладывал на потом. После музицирования монотонная работа чудесным образом усмиряла «дракона»: он сворачивался в клубок, положив морду на когтистые лапы, и засыпал – до следующего раза.       Но сегодня «дракон» терзал его вот уже несколько часов. Игра на цине, если и смогла немного отвлечь чудище, то совсем ненадолго. С последним стихнувшим звуком вибрирующей струны «дракон» вновь принялся беспокойно «топтаться» когтями по сердцу, оставляя кровавые следы. И тому была очевидная причина, хоть глава Лань и не хотел признавать ее: сразу же после утренней беседы с Ван Цзи он получил вежливое извинительное письмо от главы Цзян.       В нем сообщалось: «…по причине безотлагательных дел Цзян Ваньинь не сможет присутствовать завтра на Совете кланов». А также: «…любое решение, касающееся проведения осенней школы в «Пристани Лотоса», которое примет уважаемый глава Лань, глава Цзян примет со смирением и благодарностью».       Внешне все выглядело как подобает, и не вызывало сомнений. Цзеу Цзюнь был уверен - причина, по которой главы Цзян не будет на Совете кланов, серьезная: об обязательности Саньду Шеньшоу ходили легенды по всему клановому сообществу... Но главе Лань не нравился чрезмерно вежливый тон письма, граничащий с официозом. Особенно «резали ухо» и «кололи глаза» - "смирение и благодарность".       Да, всех их когда-то учили писать письма, и глава Цзян не хуже других умел это делать, но эти два слова никогда не произносились им вслух, и, тем более – никогда не фиксировались на бумаге.       Смирение и благодарность, смирение и благодарность…       Как наведенное заклинание эти два слова не выходили из головы главы Лань. Он повторял их про себя, словно пытался разгадать старинные письмена, но только мучился, «кормил» своего «дракона» и между тем пытался заниматься делами.       Он едва успел закончить с распоряжениями по поводу завтрашнего дня, когда «дракон» буквально «взял его за горло». В этот момент в дверь раздался вежливый стук.       Вежливый…       Благодарность, смирение, вежливость…       Смирение, вежливость, благодарность…       !!!...       Цзеу Цзюнь открыл дверь по инерции. Если бы сейчас за ней притаился легион марионеток, он бы все равно открыл ее не задумываясь. Но перед ним оказался господин Вей, и это было неожиданно. Глава Лань учтиво кивнул, и отступил пару шагов назад, пропуская гостя.       Вей Усянь выглядел усталым и бледным. Худая фигура его сейчас казалась еще более худой и тонкой, чем обычно. Волосы растрепались, в глазах разными оттенками переливалось смятенное переживание, и Сичень даже подумал – не случилась ли между влюбленными ссора? Но только господин Вей улыбнулся, смятение мгновенно сменилось растерянностью и затем решимостью: зачем-то же он пришел сюда?       - Наверное, я не вовремя?.. - спросил он.       Если бы эту фразу произнес кто-то еще, Сичень вероятней всего действительно остался бы в границах вежливости и перенес разговор на другое время, - сейчас как никогда ему хотелось остаться одному. Но Вей Усянь с некоторых пор был слишком важен для него, и «рычащее» личное вполне могло подождать.       - Я рад видеть Вас, господин Вей… Может быть… Чаю? – Сичень пригласил гостя к столу и, только когда тот поклонился, заметил, наконец, в его руках меч. Это показалось главе Лань чрезвычайно любопытным, и он отвлекся, размышляя. Тогда «дракон» и притих, наконец.       Вей сел напротив, положил меч рядом с собой и ненароком взглянул на него, словно пытался убедиться – хорошо ли он лежит. После приветственной фразы Старейшина до сих пор не произнес ни слова, и желая развеять гнетущую тишину, Сичень попытался разговорить его.       - Вы занимались фехтованием с Ван Цзи? – спросил он самым спокойным светским тоном на какой только был способен, и совершенно не ожидал того, что увидит: Старейшина вдруг побледнел еще сильней, вцепился в меч, снова отпустил его, положил руки на колени и посмотрел в глаза главы Лань своим невероятным взглядом. Который раз Сичень поразился, насколько он глубок, полон неизведанной силы и чистоты одновременно. Подобное он наблюдал только у Вей Усяня, - ни у кого больше.       - И да, и нет, – сказал чуть хрипящим голосом Старейшина, - я хотел говорить с Вами.       Еще минуту назад я знал, что хочу сказать и о чем спросить главу клана, как старшего. Но сейчас не понимаю даже зачем я здесь.       Вей вздохнул, протянул руку к чашке, наполненной рукой Сиченя, но по пути передумал..       - Простите меня, Цзеу Цзюнь. Я обещал никогда не причинять боль Лань Чжаню, но мои обещания могут остаться пустыми.       - Что-то случилось? – напряженно спросил Сичень, мгновенно обращаясь в слух, совершенно забыв о существовании «дракона», потому что сейчас в его душу мертвой хваткой вцепились все львы Поднебесной.       - Я не понимаю, что со мной происходит, - заговорил Вей, - не могу контролировать некоторые вещи. Час назад мы действительно фехтовали, и это было рискованно, потому что… Мне признаться в этом стыдно, Цзеу Цзюнь, но я вдруг испытал чувство ревности.       - Вы? – глава Лань едва не выронил из рук чашку, от неожиданности.       - Да. То есть, - нет. Вернее, не совсем так. Юноша-фехтовальщик совершенно не при чем, это со мной что-то странное. Увидев его, разговаривающего с Ван Цзи слишком, как бы это сказать… доверительно, я вдруг понял, насколько моя жизнь изменилась, и я сам – тоже. Я представил в тот момент, каким будет мое существование, если между Ван Цзи и мной вдруг возникнет пропасть. И дело не в том, что он мог выбрать кого-то еще… Совсем не в этом.       Старейшина умолк и поднес к губам чашку. Выпить забыл и снова поставил на стол.       - Это редкий сорт, господин Вей, угощайтесь…- сказал глава Лань, удивленный до глубины души.       - Да, - коротко ответил Вей, и выпил одним глотком, словно это был не чай, а вино. В этот момент Сичень впервые с сегодняшнего утра улыбнулся. Пусть улыбка и вышла грустной, но грусть эта была светла.       - Мне кажется я понимаю, что Вы хотите сказать, - сказал он.       - А я – нет, - выпалил Вей, - поэтому и пришел к Вам, Цзею Цзюнь.       - Не уверен, могу ли я говорить с Вами откровенно, - продолжил Сичень задумчиво.       - Глава Лань может все… - ответил Вей, и от внимания Сиченя не ушло, как напряженно тот ждет его слов.       - Вы оказались слишком близки, и боитесь потери?       - Это очень странное чувство. Ничего подобного не помню раньше. Да, в тот момент я представил свою жизнь без него, и был напуган так, что внезапно очень разозлился. Злость была невероятно болезненной, она требовала выхода, - в итоге мы дрались с Лань Чжанем. Долго дрались, пока не закончились силы.       - Может быть, - осторожно сказал Сичень, - так происходит, потому что Вы никогда глубоко не сближались с кем-либо?       - Я никогда ни с кем не был по-настоящему близок, кроме шицзе…- сказал устало Старейшина.       Сичень незаметно подлил ему еще чаю.       Откровенность Вея и сам факт его внезапного появления подействовали на главу Лань необычным образом - ему вдруг тоже захотелось поговорить. «Дракон» на сердце ожил, повернулся несколько раз и взволнованно затоптался на месте, вновь выпуская когти. Сичень отвернулся.       Сидя напротив Вея с чайником в руках, он какое-то время не решался ничего сказать, но все-таки промолчать не смог, - перед глазами вновь была их с Цзян Ченом встреча. В этой же комнате: извинения, смущенные улыбки, обволакивающая мягкость, даже застенчивость, теплые интонации голоса и неожиданно открывшаяся красота человека, которого он знал почти всю свою сознательную жизнь. И вдруг теперь это письмо…       - Благодарность, смирение… - невольно прошептали его губы.       - Что?.. – растерянно спросил Вей.       - Нет… Ничего, - ответил Сичень, опомнившись. – Иногда кажется, будто ты уже потерял то, что даже не было начато.       Вей Усянь не понял, конечно, истинного смысла его слов. Однако догадался, что глава Лань прямо сейчас, при нем, приоткрыл плотную завесу, укрывающую от лишних глаз его личную жизнь. Осознание этого слегка потрясло Вея. Он и хотел бы что-нибудь ответить, но…       Что он мог сказать этому мудрому человеку? Мог ли он что-то советовать тому, к кому приходили за советом и помощью половина Поднебесной, или даже больше?       - Тогда может быть стоит рискнуть и начать? – сказал он, не успев подумать первое, что пришло в голову.       Цзеу Цзюнь вдруг рассмеялся, прижимая несчастный чайничек к своей груди.       Смех Сиченя оказался для Вей Ина еще более шокирующим, чем предыдущие его слова. Глава Лань смеялся, а Старейшина в это время умудрился осторожно забрать у него чайник...       Когда это произошло, руки главы Лань упали на колени, и Вей Ин аж вздрогнул, увидев, насколько похожи руки братьев. В какой-то момент ему показалось, что он видит перед собой руки Лань Чжаня – такие же тонкие, такие же красивые, почти идеально повторяющие линии Сиченя.       Но не только это он понял. Озарением пришла в голову мысль: «А ведь именно руки Лань Сиченя «удерживали» Лань Чжаня в этом мире, пока я сам был неведомо где. Цзеу Цзюнь не сказал об этом вчера, когда грозился меня убить, не скажет и сейчас. Он никогда об этом не скажет…»       - Цзеу Цзюнь… – ком подкатил к горлу Старейшины, и он не смог продолжить сразу.       Наконец глава Лань перестал смеяться, и с усталой улыбкой посмотрел на своего гостя.       - Вы удивительны, господин Вей. Непостижимы. Совершенно, – сказал он, и глаза его странно заблестели.       - Я… - попытался Вей что-то сказать.       - Мне понятно, почему Ван Цзи так дорожит Вами, - он оборвал себя, и завершил внезапно – Спасибо Вам.       Это «спасибо» было искренним, теплым, и каким-то успокаивающим, словно дающим разрешение. Тогда Вей смог, наконец, сказать то, ради чего на самом деле пришел.       - Цзеу Цзюнь, глава Лань. Я действительно бываю непостижим, вероятно, это так. Поверьте, слишком часто я сам себе не рад. Но Вы должны знать: моя рука, разум, сердце, меч – Ваши. Можете рассчитывать на меня в любой момент, только позовите.       С этими словами Вей Ин поднялся и поклонился, явно собираясь уходить.       - Господин Вей, - Сичень тоже встал, желая задержать его, он был слишком растроган.       - Постойте, - сказал он, - подождите немного. У Вас меткие стрелы, господин Вей. Думаю, Вы понимаете, о чем я. На самом деле я очень рад, что Вы вернулись. Это правда. Впервые за шестнадцать лет моя душа спокойна за Ван Цзи. И то, что, что Вы сейчас сказали… Я благодарен безмерно.       Глава Лань поклонился, и Старейшина поклонился в ответ.       Глядя в след уходящему Вею, Лань Сичень уже знал, что будет делать.       «Гениально и просто: рискнуть и начать, хоть что-нибудь, - думал он. – Действительно - найти повод и посетить Пристань Лотоса. Тем более, что его и искать не нужно – на Совете кланов все равно выиграет Юньмен Цзян, даже в отсутствие главы. Должен же я донести результаты до Цзян Чена... И потом - вручить полномочия и документы на проведение осенней школы тоже должен я, как организатор предыдущей школы в Гу Су.       Может быть у главы Цзян случилось что-нибудь? Разве он скажет? Гордый, непробиваемый, как скала… Как часто бывает у него Цзинь Лин? Мальчишка вырос и наверняка занят собой. А приличия: нельзя прийти без приглашения?.. Ну, так я напишу письмо. Даже если он встретит холодно, или не пожелает видеть – выполню все, что должен, и уйду. По крайней мере буду знать, что с ним все в порядке…»

***

      Старейшина очень спешил, почти бежал, безнадежно опаздывая на встречу с Лань Чжанем. Решение увидеться с Сиченем и поговорить с ним сразу после нешуточной драки на мечах в зале для фехтования пришло спонтанно.       Сначала он отправился к Источнику. Бродил вдоль него, в надежде обрести покой, но непривычные чувства слишком беспокоили его. Он ощущал себя накрепко связанным со Вторым нефритом – Вею даже показалось, что он стал зависим. Всегдашнее желание быть свободным не только в мыслях и суждениях, но и в чувствованиях, в эти минуты сражалось с его страстью, с мощной привязанностью, с собственническим чувством и одновременно – желанием отдать максимум возможного, даже жертвенностью.       Полярные противоположности раздирали Старейшину на куски. Он жестоко не понимал, что с ним происходит и сокрушенно стыдился недавнего всплеска эмоций, слишком похожего на ревность.       «Да с чего бы вообще я стал ревнив?.. Какой смысл ревновать Лань Чжаня? Какой вообще смысл в ревности?» - думал он, не в силах разобраться в себе. Новые чувства пришли внезапно и застали Старейшину врасплох, и даже понять какова их природа он был не в состоянии.       Пробродив почти час по лесу, пару раз окунув лицо в холодный источник, в надежде помочь себе хоть немного расслабиться, Вей Ин понял, что нуждается в разговоре со старшим, с мудрым и спокойным человеком. А таким для него был только Лань Сичень. И Вей Ин отправился к нему, совершенно забыв о времени. Поэтому сейчас он вынужден был бежать, вспомнив, что обещал Ван Цзи прийти через два часа в библиотеку…       Он вбежал на веранду, резко остановился, в надежде отдышаться, но, поняв, что все попытки бесполезны, вошел как есть.       Дверь в библиотеку была приоткрыта и Вей Ин очень надеялся, что его все же дождались, но среди книг, свитков и столиков для каллиграфии царствовала пустота и тишина - Лань Чжань давно ушел.       «И правильно сделал, – подумал Вей Ин. - Кто же дожидается опоздавшего на целый час?!» Но кроме мыслей шевельнулось в сердце прежнее беспокойное: «…он мог подумать, что я ушел совсем, что сбежал…»       Вей Ин зарычал от бессилия и поспешил в цзинши. После драки на мечах Старейшина больше не хотел ничем расстраивать друга, но и вот так сразу показаться на глаза после происшедшего было боязно. Вей стыдился и мучился, впервые осознанно сожалея о том, что сделал.       Но на веранде цзинши, Вея, осторожно заглядывающего в окно, ждало зрелище полное тишины, смирения и тепла: сидя на коленях, Лань Чжань играл на цине. Чистое звучание струн, неспешное движение тонких пальцев над ними, прямая спина и чуть склоненная к груди голова – Лань Чжань был поглощен глубокой, медленной музыкой.       Вей Ину показалось, что он полностью погружен в нее, как в медитацию, и совсем не ждал его. Только осторожно войдя в цзинши и остановившись у двери, желая не мешать, Старейшина понял, как ошибался. Достаточно было одного взгляда на чайный столик, чтобы понять, что его давно ждут: две беленьких бутылки «Улыбки императора» красовались на нем. Простой, и искренний подарок, - Вей Ин не сдержал вздоха.       Руки Лань Чжаня замерли над струнами. Он повернул голову, и увидел Вея.       - Ты вернулся, - сказал он, стараясь не показать, как этому рад, - и хотел было подняться навстречу, но Вей Ин остановил его.       - Поиграй для меня, - попросил он вдруг.       - Ты готов это слушать? – удивленно спросил Лань Чжань, - раньше совсем не любил…       - Я буду слушать. Сыграй, что хочешь…       - Что ж сыграть?.. – спросил себя Второй нефрит, задумчиво «погружая» душу и руки и в певучее звучание струн. Родилась музыка, - светлая, спокойная, как ручей в жаркий день, тень дерева или дуновение прохладного ветра после долгого пути... Она проникала в сердце Старейшины, освобождая от смятения, страхов и чувства вины. Словно нечего стыдиться, словно забыты тревоги и боли, есть эта комната, Лань Чжань и тихая музыка.       Вей не очень понял даже, как оказался рядом, как опустился на колени, и едва касаясь ладонями висков, прислонился губами к волосам, собранным на затылке в тугую прядь, под которой гладкой рекой «протекала» лобная лента.       Руки Лань Чжаня еще парили над цинем, еще не стихала мелодия, но сам он был уже не здесь – все существо его слушало Вея. Замерев, он ощущал его руки неспешно развязывающие пояс ханьфу, как они обнимают, как губы блуждают по загривку, лаская, прикусывая…       Когда шелк упал с плеч и, скользнув вниз, невольно помешал движениям рук, Лань Чжань перестал играть. Он вздохнул. Теперь лишь нательная рубашка скрывала волнующуюся грудь – Ван Цзи терпеливо ждал, когда Вей избавится и от нее.       Он ждал сейчас также, как ждал шестнадцать лет – сдерживаясь и сходя с ума одновременно. Он не спрашивал Вея, почему тот не пришел в назначенный час, - это было неважно. Ему было так хорошо в эти минуты, что Ван Цзи дышал через раз, боялся поднять глаза, зная, что Вей прочитает его всего и сразу.       Удивительный Вей, любимый Вей…       Откуда он мог знать, что кожа под волосами – самое чувствительное место Ван Цзи? С каким упоением он запустил под ленту свои пальцы, будто чувствовал, что именно так – правильно. А кисти рук? А плечи и загривок? Кто мог ему сказать об этом?       Все напряжение сегодняшнего дня, все волнения уходили вереницей за грань сознания – Ван Цзи отпустил себя. Он отклонил назад голову и плечи, закрывая глаза, потому что руки у Старейшины были волшебные. Нежные и сильные они несли настоящее блаженство.       - Я… Ждал тебя… - не выдержал Лань Чжань.       Вей не отвечал, лишь прикосновения становились все более смелыми и горячими. Старейшина прятал лицо в роскошные волосы Ван Цзи, впервые в жизни не в силах говорить.       - Очень… Ждал… - сказал Ван Цзи, сбился и затрепетал весь, когда понял, что делает Вей.       Недолгая массажная "нирвана" сменилась чем-то таким, что Ван Цзи и понять-то толком не успел. Внезапно он был смущен и взволнован – сердце забилось и замерло, едва не остановившись. Губы Вея касались очень нежно. Каждым поцелуем Старейшина хотел что-то сказать, и говорил красноречиво, поэтому так и смутился Ван Цзи: с отчаянным трепетом и лаской Вей выцеловывал шрамы на его спине.       - Они не болят больше… - шептал Ван Цзи.       Ему безумно нравилось то, что происходило. К тому же он лукавил, – злополучные шрамы на самом деле ныли перед каждой резкой сменой погоды: перед дождем или снежной бурей, даже перед жаркими солнечными днями обязательно давали о себе знать. Конечно, они не беспокоили его так, как это было еще лет пять назад, но заставляли помнить о себе постоянно.       - Вей Ин… они не болят больше…- шептал он, сбиваясь дыханием, волнуясь все больше.       - Ты не умеешь врать, Лань Чжань, – ответил горячим шепотом Старейшина и это было впервые, когда он заговорил, после долгого молчания.       Вей целовал длинные рубцы и понимал, что никогда не сможет простить себе их - грубых следов кнута на белой коже Второго нефрита. Он целовал, вылизывал их, словно раненый тигр собственные раны. Ему было больно смотреть на них, больно ощущать, словно свои. Один – особенно жестокий след кнута обнимал Лань Чжаня со спины, через плечо почти до самой груди, и Вей остановился, приложившись к нему лбом.       Он плакал уже давно, но до этого момента слезы растворялись в волосах Лань Чжаня, и лишь сейчас Второй нефрит их заметил.       - Почему ты плачешь?.. - спросил он.       - Я не знаю… Что со мной… - прошептал Вей.       - Почему, Вей Ин?..       Старейшина не ответил, лишь ласки его стали откровенней и отчаянней. На эту отчаянность Лань Чжань отвечал тихой, глубокой страстностью, укрывая ею остроту Вея, словно крыльями. И еще несколько раз сквозь сорванное дыхание, короткие возгласы и стоны Лань Чжань спрашивал, ожидая ответа: «Почему?.. Почему, Вей Ин?...Скажи…»       Вей отвечал только ласковыми ладонями, только поцелуями и взглядом – чувства его выплескивались через близость. А сейчас он словно хотел, чтоб Лань Чжань не спрашивал ни о чем, чтобы только смотрел в его глаза, и читал в них то, что он не мог сказать вслух.       «…почему ты пошел на это?.. Как такое возможно вытерпеть?.. За меня? Из-за меня, Лань Чжань?..Разве хоть один человек на земле стоит того?.. Тем более, я - своевольный бродяга? А если бы ты не выжил, милый? Если бы я вернулся, и в этом мире уже не было тебя?.. Ты хоть понимаешь?.. Ты понимаешь, что дороже тебя у меня никого нет?!»       Он спрашивал его мысленно, выпивая с любимых губ всю горечь, и глубокие, затуманенные глаза Второго нефрита смотрели на него открыто, с не скрываемой нежностью. Руки Лань Чжаня обнимали смуглые плечи… Они любили друг друга с такой искренностью, что обостренной нежностью своей оказались где-то между мирами. В какой-то момент все это показалось Вею очень знакомым.       Каменистый берег моря, залитый солнцем, скалы... Ветер, треплет черное ханьфу. Он не чувствует ни холода, ни жары, ни ног, ступающих по камням… Смеется и ждет. Очень ждет Лань Чжаня.       А потом, вот также, как сейчас – его прикрытые глаза, его нежность… В одном нательном он бежит босиком по камням, спотыкается, падает на колени прямо к ногам Вея. Он тоже опускается к нему. И сбивчивый счастливый шепот, и слезы: «Забери меня с собой, Вей Ин…»       «Ведь это было! Было на самом деле! Но когда? Где это место?.. Почему я не могу вспомнить?»       Когда он вернулся в реальность, он обнаружил себя сидящим лицом к лицу в крепких объятьях Лань Чжаня. Тот давно все понял, словно слышал каждую, высеченную в огне, мысль Вея. Прижавшись к его щеке своей щекой, он обнимал, перебирая густые волосы на затылке, и шептал, повторяя одни и те же слова.       - Все давно в прошлом… Все хорошо... Не надо, прошу тебя… Забудь… Все давно в прошлом… Все в прошлом…       Когда Вей наконец смог говорить, голос не слушался его. Он был слаб и связки хрипели, словно обладатель их долго и громко кричал.       - Я найду способ их убрать, - сказал он спокойно, - я знаю, что они болят до сих пор, тебе не стоит даже пытаться скрыть это от меня.       - Вей Ин, - Лань Чжань лишь вздохнул в ответ, и поцеловал его обнаженное плечо.       - Я обещаю, Лань Чжань…       - Хорошо… я принес тебе вина… - улыбнулся Лань Чжань, стараясь отвлечь Вея.       - Злостный нарушитель Ван Цзи-сюн, - не удержался от внезапной шутки Вей Ин, и улыбнулся.       - Мгм… - Лань Чжань спрятал лицо в ворохе волос Старейшины.       - Ты теперь мастер в питейном деле, боюсь мне не угнаться за тобой, - лукавая улыбка Вея проглядывала сквозь недавние мрачные тучи его переживаний, и Ван Цзи каждый раз удивлялся - как много в нем всего и сразу.       Лань Чжань потянулся рукой назад, к чайному столику, где стояли две заветные бутылки, при этом вытянулся всем телом, отворачиваясь от Вея, вновь демонстрируя шрамы на длинной, тренированной спине. Тут уже Вей удивлялся, восхищался и снова проваливался в вязкую страстность Ван Цзи, что читалась в каждом движении его тела: гибкость, тонкие линии, внешняя холодность и сдержанная мощь дракона внутри.       «Дракон. Вот кто ты, Лань Чжань, - подумал Вей, невольно разглядывая Ван Цзи в столь выразительной позе, - не зря я тебя опасался сначала. Крылья бы тебе…».       Не успел он подумать это, как Лань Чжань изящно вернулся в прежнее положение, уже с «Улыбкой императора» в каждой руке. Восхищенный взгляд Вея он, конечно, успел заметить, несмотря на то, что Старейшина мгновенно отвел глаза.       - Что? – спросил он, протягивая одну бутылку Вей Ину.       - Ты… - начал Вей, понимая, что стоило прежде выпить, - говорить комплименты он совсем не умел.       - Мгм, - вопросительно кивнул Лань Чжань, щедро глотнув из бутылки.       - Ты… очень красивый, - Вей Ин задержал дыхание, - …нереальный, Лань Чжань...       Говорил Вей Ин смущенно, и вместе с тем смело и Ван Цзи, улавливая тон его голоса, ощущал слабость в ногах. Ему было очень приятно слышать такое, тем более из уст Старейшины, но признать это было выше его возможностей на данный момент. Желая спрятать волнение, Лань Чжань выпил еще.       - Я даже не верю, что ты… - Вей споткнулся и упрямо посмотрел в глаза Ван Цзи, - действительно вот это все, - он показал рукой на себя, потом на Лань Чжаня, - всерьез…       Лань Чжань не отвечал. Он наслаждался тем, что слышал, и одновременно пытался понять, как начать разговор с Веем о том, о чем еще утром он договаривался с братом.       Ван Цзи боялся, что Вей Ин откажется остаться в Гу Су, и уж тем более - откажется быть представленным Старейшиной перед клановым сообществом. Свободолюбивый, независимый нрав Вей Усяня был известен Лань Чжаню со дня их знакомства. Уж кто-кто, а он знал об этом все - в мельчайших деталях и острых подробностях.       Но не только это волновало его.       Самый сильный страх вызывал у него вопрос Вея, который – он точно знал - тот задаст сразу, как только Ван Цзи озвучит свою мысль.       Но, была – не была: Лань Чжань аккуратно поставил на стол пустую бутылку, немного помолчал, собираясь с духом… Он побледнел, лишь в глазах на мгновение полыхнула решимость и растворилась в глубоководной прохладе разумной сосредоточенности.       - Я прошу тебя остаться в Гу Су. Совсем, - сказал он как можно спокойней, но язык слушался его с трудом. И вино здесь было совершенно не при чем.       Старейшина длинно посмотрел на него одним из самых загадочных своих взглядов, потянулся за вином и не остановился, пока не выпил все до дна.       По спине Второго нефрита побежал холодок… Ждать в этот раз было слишком мучительно, тем не менее, он ждал, наблюдая за реакцией Вей Ина.       А она была бурной, пусть он еще не сказал ни единого слова: взгляд его то становился жестким и холодным, то вскоре менялся, растекаясь черной лавой или озаряясь светом. На этот последний только и надеялся Ван Цзи.       Однако когда Старейшина стал говорить, он явился воплощением противоречий: голос его был тверд, даже холоден, а во взгляде тепло и свет боролись с тьмой и той странной, нереальной силой, видеть которую Ван Цзи опасался.       - Ты говоришь это, зная прекрасно, что Гу Су – не то место, где я чувствовал бы себя как дома. Вряд ли ради меня поменяется невероятное число ваших правил, - начал Вей Ин, словно раздумывая, - Но даже зная это, ты все равно просишь меня остаться?       Голос его стал тише, он умолк ненадолго, затем продолжил.       - Ты хочешь раскрыть меня Совету?       - Хочу.       - Делать это действительно имеет смысл под покровительством Гу Су. Если делать.       - Тебя представит Цзеу Цзюнь, - ответил Ван Цзи, - если, конечно, ты согласишься.       - Он знает?. – спросил Вей Ин, и напряжение его отразилось в трепете ресниц. Лань Чжань невольно загляделся.       - Да, - сказал он, находясь где-то между небом и землей. Голова его кружилась от переживаний, но он ждал, словно в этом одном и был весь смысл.       - Сговорились два нефрита, - усмехнулся Вей, и Ван Цзи не смог понять, чего в этой усмешке было больше, – лукавства или сомнения.       - Мгм, - кивнул он, потянулся к бутылке, но вовремя вспомнил, что она пустая.       - Надо было брать все четыре, если уж такой разговор, Лань Чжань, - рассмеялся Вей от всей души, отклоняясь назад, едва не падая, и напряжение немного отпустило Второго нефрита.       «Может быть… есть шанс?» - подумал он, невольно уцепившись за эту надежду всей душой.       - Я, конечно, понимаю - идея разумна, - сказал отсмеявшись Вей Ин, - особенно сейчас, когда я не знаю ни своих возможностей в новом теле, ни что меня вообще ждет… Только, у меня есть вопрос, Лань Чжань…       Вот тут Ван Цзи совершенно забыл, как живые люди дышат на этой земле. Он снова побледнел, потому что отвечать собирался только правду и только искренне.       - Один вопрос, Лань Чжань, - повторил Вей Ин, и Ван Цзи услышал, как странно дрогнул его голос, - допустим, если я останусь, то в каком статусе?..       Лань Чжань на миг закрыл глаза и вдохнул, задерживая дыхание. Когда он выдохнул и открыл их, Вей смотрел на него хоть и напряженно, но все же больше с интересом и легкой улыбкой. Кажется, он совсем не предполагал, какой ответ может услышать, просто был очень заинтересован, и кажется даже собирается шутить.       Лань Чжань наклонил голову, завел руки к затылку и…       С этого момента Вей потрясенно следил за его действиями, поняв о чем идет речь в одно мгновение. Сердце его забилось так, что он едва не задохнулся, растерянный, растроганный, совершенно неожидающий того, что все может быть так на самом деле…       Лобная лента!..       Сейчас из ладоней Лань Чжаня «струилась» та самая река, что протекала сквозь черный лес его волос, пересекая лоб «в облаках» и виски, - бирюзовая лента Второго нефрита, которую он целовал вот только что...       - Лань… Чж… - Вей не смог говорить, не в силах оторвать взгляда от рук, протягивающих ему самый сокровенный символ Гу Су, смысл которого Старейшина слишком хорошо знал еще из прошлой жизни.       - Ты… развязал мою ленту, когда я спал, - сказал он невпопад, протягивая руки навстречу.       - Да, - сказал Ван Цзи, наблюдая, как бирюзовая река перетекает в смуглые ладони Вей Ина.       - Лань Чжань…- Вей попытался было что-то сказать, но Ван Цзи перебил его.       - Вей Ин. Я не жду ответа прямо сейчас. Подумай спокойно, - когда Ван Цзи говорил это, то не смотрел на Вея, старательно избегая возможности случайно прочесть ответ Старейшины в его взгляде.       - Ты хочешь именно этого? – губы не слушались Вея, когда он задал свой вопрос. В горле стоял ком, к глазам подступали слезы. Происходящее казалось ему сном, феерией, безумной фантазией - он не мечтал даже, не предполагал, что все будет настолько серьезно.       - Всем сердцем.. – ответил Лань Чжань, чуть склонив голову.       Затем он поднялся – собранный, спокойный и направился в другую часть цзинши, по-видимому собираясь готовить постель.       Задрав голову вверх, Вей Ин проследил за каждым его шагом, а когда убедился, что его не видят – поднес ленту к губам. Он коснулся ими вышитых облаков. Закрыл глаза. - Всем сердцем, - прошептал он, - всем сердцем, - да...