Два дня, три года и шестнадцать лет

      Потрясенный Сичень держал в руках Ченцин и ждал ответа, переводя взгляд со зловещего артефакта на молчащего Цзян Чена… Понятия не имея, что все это значит на самом деле, он осознавал сейчас, что непостижимый Саньду долгие годы очень многое скрывал. Как никогда он был поражен: глава Цзян, у которого обычно едва ли не все эмоции на лице написаны, мог скрывать что-то важное и опасное годами???...       Возможно ли такое? А если возможно, то знал ли глава Лань этого человека? Сичень даже не был уверен – хочет ли узнать то, о чем сейчас молчит Саньду. С другой стороны – Ченцин каким-то образом осталась невредима и действительно - бережно сохранена им же…       Какую роль сыграл глава Цзян во всей этой истории? Сичень перевел дух, и задал вопрос еще раз.       - Прошу Вас, скажите – откуда это?       Цзян Чен коротко взглянул на Сиченя и попытался подняться. Это у него почти получилось, но не имея возможности опираться на вторую ногу, в какой-то момент он потерял равновесие и судорожно схватился за край инкрустированного столика, на котором лежали меч и кольцо-Цзыдянь. Движение оказалось неловким и резким – хрупкий столик выскользнул из-под пальцев Саньду, меч и кольцо со звоном рухнули на пол.       Сичень оказался рядом настолько быстро, слово у него были крылья. Он обхватил за талию теряющего равновесие Цзян Чена, невольно слишком приблизив его к себе. Взволнованные, встревоженные, в короткие секунды они оказались «глаза в глаза» на опасно близком расстоянии и Сичень едва не утонул в горящем взгляде Цзян Чена. В попытке уйти от нечаянной близости, он отвел глаза, но сделал это неудачно, тут же воткнувшись взглядом в приоткрытые, бледные от волнения губы напротив...       Что-то остро кольнуло в груди, сердце застучало гулко, часто: боль, страх, и с трудом контролируемое желание согреть Саньду в объятьях, коснуться его бледных губ своими, ничего не желая знать больше трепета этого тела в своих руках, тонуть в его вечно ненавидящем взгляде, не помнить боли, не думать ни о чем, - дышать, жить, любить так, как он всегда хотел, как мог…       Понимал ли он, размышлял ли наедине с собой ли хоть раз о причинах столь сильного притяжения к Цзян Чену? Чувство, что переполняло его, казалось Сиченю парадоксальным, странным. Но именно к такому – противоречивому в мыслях и словах, оголенно-острому в своей страсти, обозленному, нервному, изломанному и одинокому «вечному подростку» Цзян Чену Сиченя притягивало с невероятной, неведомой силой.       Короткие «иньекции» счастья он получал и раньше - при каждой случайной встрече, беседе, когда удавалось «поймать» взгляд главы Цзян, направленный на себя. Этих кратких всплесков обычно хватало надолго, но сейчас, в этот момент, когда они вот так внезапно приблизились друг к другу, Сичень понял, насколько этого мало! И как могло бы быть, если бы… Вот только - могло ли так быть?..       С огромным трудом он отвел взгляд. Секундное «затмение» оказалось глубоким, и у главы Лань заметно сбилось дыхание.       - Спасибо… - быстро сказал Цзян Чен, и мягко, но настойчиво отстранился, - я сам…       Он дотянулся рукой до скамейки и сел на нее, устроив раненую ногу поверх здоровой. Ему было неудобно, но помощи Сиченя он просить ни за что не стал. Тогда Первый нефрит молча прошагал к чайному столику и забрал оттуда две шелковые подушки для сидения. Не обращая внимания на протесты, он подложил под раненое колено Цзян Чена одну из них, а вторую устроил под ступню. Тот лишь усмехнулся, пытаясь скрыть неловкость.       - Возникнет ли еще когда-нибудь у Вас желание помогать мне после того, как Вы услышите мой рассказ? – спросил он словно сам себя. Сичень только хотел было ответить, но не успел.       - Не отвечайте, не надо, - сказал Цзян Чен. - Я просил Вас остаться только для того, чтобы Вы выслушали.       - Хорошо, - ответил Сичень, и сел прямо на пол напротив Саньду, стараясь не смотреть на него. Но по ходу рассказа его взгляд невольно выхватывал говорящие детали в фигуре Цзян Чена: напряженные руки, короткое дыхание, побледневшие губы, полный горечи взгляд…       - Вы узнали Ченцин, - начал Цзян Чен. - Об этом не стоит и говорить – кому как не Вам знать о ней...       - Где Вы ее нашли? – спросил Сичень, - Ван Цзи искал больше десяти лет хотя бы намек, хоть что-то, что подсказало бы ему, где может находиться душа Старейшины. Он перевернул всю Поднебесную не один десяток раз, но найти ничего не смог...       - Я нашел ее сразу, - ответил Цзян Чен и замолчал на доли секунды, - Так получилось… - добавил он мягче и в его голосе Сичень заметил виноватые ноты.       - Это произошло на следующий же день, когда я отправился на поиски тела Вея. Прямо там, под скалой, в русле пересохшего ручья. Ченцин лежала среди груды камней, даже не присыпанная песком… Она почти не пострадала, лишь край откололся от удара о камни - я обнаружил осколок в нескольких шагах от места, где нашел флейту.       - А тело? – голос Сиченя хрипел от переживаний, но он не замечал этого.       - Когда нашлась Ченцин, у меня появилась надежда, что я найду и тело. В тот момент я очень хотел убедиться, что Вей Усянь действительно мертв. По правде говоря, только ради этого я и пошел его искать. Возможно Вас это шокирует, но возрождения души Вей Ина в тот момент я желал бы меньше всего. Я хотел его смерти. И своей – тоже, потому что мы оба виноваты в смерти шицзе.       - Так ли это? – осторожно спросил Сичень.       - Я должен был предвидеть к чему все приведет, - ответил тот поспешно. - Я мог уберечь сестру… Мог, но не сделал этого. В тот день мы все были безумны… Простить это ни себе, ни тем более – Вею, я не могу. Если бы я нашел его тогда раненым, но выжившим, я бы пытался убить его снова! Мне было важно найти тело, или хоть какие-то останки, именно для того, чтобы увидеть их собственными глазами.       Цзян Чен замолчал, и Сичень ничего больше не спрашивал – мрачное напряжение наполнило комнату.       - Я несколько раз обошел вокруг скалы,- продолжал глава Цзян, - исследовал шаг за шагом ручей, все ближайшие пещеры и гроты, и к огромному разочарованию не обнаружил ничего. Но магистры такого уровня, как Старейшина не растворяются в воздухе…       Отсутствие останков говорило лишь о том, что душа Старейшины находится не в этом мире, что она где-то существует, выжидая подходящего момента, чтобы вернуться. Я был уверен, что Вей Усянь способен захватить тело человека – после всех злодеяний, переступить через этот - последний порог - ему было бы совсем просто. Иначе говоря… Я знал, что он вернется, - рано или поздно. И ждал этого. Ждал, боялся и ненавидел себя. Единственный, кто держал меня на этой земле тогда и держит сейчас – племянник, Цзин Лин, сын шицзе. Я должен воспитать сироту. Без меня, он останется совсем один.       - Вы очень суровы с ним - сказал Сичень.       - Ваша правда, и понимаю, что далеко не всегда бываю справедлив. Никогда раньше мне не приходилось иметь дела с детьми, а моя мать… Не обладала той нежностью, которой ждет от матери дитя. Она была жестким, порой жестоким воспитателем. Таков теперь и я с Цзин Лином. Бывает я жалею об этом, но такой уж характер – какие-то вещи справедливей оценить удается лишь спустя время. Только не об этом я хотел… - Цзян Чен внезапно замолчал и задумался.       Сичень ждал, не смея прервать или попросить продолжить рассказ – личные воспоминания растревожили давнюю боль, не менее глубокую, чем то, о чем говорил Саньду.       - Поняв, что возвращение Старейшины - лишь вопрос времени, я решил уничтожить Ченцин, - снова заговорил тот, спустя некоторое время. - Мне казалось тогда - если я уничтожу артефакт, то у возродившегося Темного Магистра не будет оружия, и сила его не станет столь сокрушительной, как в прошлой его жизни. Я думал, что, уничтожив Ченцин - вырву у змеи ядовитые зубы, и почти сделал это.       - Праведным путем Ченцин уничтожить невозможно, - изумленно сказал Сичень, поняв, что его неутешительные догадки верны.       - Это так, - согласился Цзян Чен, и снова умолк, - совсем ненадолго на этот раз. - Для того, чтобы узнать, как это делается, мне пришлось прочесть немало книг. Но та единственная, что оказалась действительно полезна, была из библиотеки Облачных глубин.       Сичень нахмурился, - он почти не удивился услышанному. Чем дольше говорил глава Цзян, тем более глубокие противоречия нагнетались в душе Первого нефрита, тем тяжелей и тяжелей становилось ему.       - Не спрашивайте меня, как я добыл ее. Это был недостойный путь. Но будьте уверены – сейчас книга находится там, откуда ее для меня похитили. Я вернул ее и клянусь Вам впредь никогда не повторять подобного. Но тогда я был одержим своей идеей и в конце концов создал Тройной Пожирающий огонь.       - Вы страшно рисковали, Цзян Ваньинь! – вырвалось у Сиченя.       - Спустя время я понял это, но в тот момент я готов был умереть вместе с несчастной флейтой, уничтожить ее для меня было гораздо важней. Но в отличие от меня, Ченцин не готова была умирать. Тройной Пожирающий огонь лишь опалил алую кисточку – невинное украшение, не тронув саму флейту... Окруженная огнем, но не горящая, она издала несколько странных, страшных звуков. Меня охватил неконтролируемый ужас, когда я их услышал. Даже отдаленно не похожие на мелодию – резкие, отчаянные, словно вопль живого существа, они оглушали. Как только они стихли, Пожирающий огонь исчез, и я потерял сознание.       - Вы могли погибнуть… – сказал Сичень дрогнувшим голосом. Он был очень бледен, глаза сверкали невероятной смесью гнева, боли и до конца не осознаваемой им любовью. Но Цзян Чен ничего этого не замечал, полностью поглощенный рассказом.       - Когда я пришел в себя, было холодно и темно, - продолжал он. - Неподалеку обнаружилась совершенно невредимая флейта и осколок, что откололся во время падения со скалы. Поняв, что ничего не смогу сделать, я разрыдался. Это были злые слезы. Я был в отчаянии, потому что знал – Вей вернется и восстановит всю свою мощь. Не помню сколько я выпил в тот вечер… Воспоминания мучили меня. Они и сейчас еще бывает не дают покоя, - ведь я любил Вея. Очень любил…       - Я пил и думал, что должен спрятать артефакт в недоступном месте. Но размышления об этом ужасно утомили меня, словно я делаю что-то неправильное. Тогда я решил сохранить флейту у себя. Приняв такое решение, я ощутил огромное облегчение. Я хранил ее бережно, даже приклеил отломившийся кусок дерева и отшлифовал, чтобы след склейки стал незаметным…       Я держал Ченцин в руках каждый вечер, разглядывал ее, пробовал играть, но ничего не чувствовал – в моих руках это был обыкновенный музыкальный инструмент. Лишь в руках Вея флейта превращалась в разрушительный магический артефакт. Меня очень раздражал этот факт, задевал, даже вызывал зависть… В те дни я был очень несчастен и постоянно не ладил с Цзин Лином.       - Потом, - Цзян Чен немного помолчал. - Прошло три года, и я узнал (как и многие в Сообществе кланов), что Лань Ван Цзи безуспешно ищет душу Вей Усяня. Я хранил у себя Ченцин, но рассказывать ему о ней не собирался. Я боялся, что горячее желание Хань Гуан Цзюня найти Старейшину, многократно усилят его Ци, что она объединится с магической силой Ченцин, и тогда обнаружить место, где находится душа Вея, будет гораздо проще.       - Ван Цзи прошел страшный путь, - склонив голову, наконец сказал Сичень то, о чем молчать больше не мог. Слова Ваньиня глубоко ранили его, но он успешно скрыл это.       - Я ни за что не отдал бы ему Ченцин, и просить у Вас прощения за это не буду, - резко ответил глава Цзян и побледнел, внезапно поняв, как это прозвучало. К счастью, Сичень никак не отреагировал на его слова. Он говорил, погруженный в себя.       - Ван Цзи едва пережил все это. Даже сейчас, когда, казалось бы, все закончилось благополучно, и Старейшина вернулся, ему очень трудно. Пока не на что было надеяться – Ван Цзи жил с тяжелым камнем на сердце, потому что винил себя в гибели Вей Усяня. А сейчас он с трудом переживает радость. И не знаю, когда я боялся за него больше – тогда или сейчас.       - У господина Хань Гуан Цзюня сильный характер, - сказал Цзян Чен. Сичень покачал головой и горечь в его словах стала еще заметней, - у Ван Цзи прекрасное воспитание. Никто никогда не узнает - что у него на сердце, как он живет, о чем его мысли, каковы чувства, если он сам не заговорит об этом. В том и проблема.       Цзян Чен примерно понимал, что хочет сказать Сичень, потому что сам слишком о многом вынужден был молчать. Он не смел ни возражать, ни тем более прерывать Первого нефрита – лишь молился, чтобы однажды тот простил его за все.       - Такие, как он, крепки, как ствол многолетнего дуба, имеют выдержку и волю, подобную металлу, а в сердце хранят сильные чувства. И этим ранимы, – Сичень замолчал, поднялся, пересек комнату и спокойным, ровным голосом сказал, - Спасибо, что рассказали об этом.       - Не стоило, наверное, - ответил взволнованно Цзян Чен.       Он снова мучился противоречиями. Много лет храня в сердце переживания о смерти родителей и сестры, странную любовь-ненависть к сводному брату, он также много думал о Сичене. Он не представлял до какой степени старший Лань посвящен в дела своего брата, но предполагал, что они близки. А сейчас видел воочию, что своим рассказом причинил много боли человеку, за жизнь которого готов был отдать собственную.       Первый нефрит Гу Су Лань – человек-загадка, скрытый, спрятанный от мира, живущий наедине с самим собой. Могущественный заклинатель, сильный глава, уважаемый всеми и вся, нес на себе не только груз ответственности, но еще и бремя личных переживаний, завесу над которыми вдруг приоткрыл сейчас, перед Цзян Ченом.       Но почему? Почему он готов говорить с ним об этом? Почему он вообще здесь? Ведь глава Цзян в письме ясно дал понять, что приходить не стоит…       Цзян Чен смотрел на поникшие плечи Сиченя и сердце его замерло. Глава Лань выглядел так, словно мучительно искал предлог, чтобы как можно скорей уйти. А Цзян Чен слишком хорошо понимал его чувства, чтоб настаивать на обратном.       - Если я расстроил Вас, простите, - сказал он упавшим голосом.       - Нет-нет, - тут же отозвался Сичень, словно очнувшись, - все хорошо.       И тут Цзян Чен не справился с собой, - он едва не взорвался от переполнивших его противоречивых чувств и сильных эмоций, которые вызывал у него один единственный человек – Лань Сичень. Слова полились потоком, остановиться он не уже мог – и в этом был весь Цзян Ваньинь.       - Все хорошо? – воскликнул он напряженно. - Неужели? Вы же ищете предлог, чтобы уйти, я вижу!       Сичень повернулся к нему всем телом, сделал шаг навстречу. Он прижал ладонь к груди, желая сказать, что глава Цзян ошибается, но не успел даже рта открыть.       - Если хотите уйти – идите, - твердил Цзян Чен и голос его дрожал от гнева. - Не стоит со мной играть в Ваши игры - в Пристани лотоса нет места лицемерию. Мой рассказ – чистая правда. Господин Хань Гуан Цзюнь Ваш брат, и я понимаю Вашу боль, но у меня есть и своя – не менее страшная, уж Вы должны это понимать.       - Я никогда не был лицемером, - ледяным голосом отозвался Сичень. «Дракон» вонзил в его сердце все свои острые когти одновременно и добавил клыки для верности. В его груди словно разрасталась трещина, разделяя мир Первого нефрита на «до и после». Слова Цзян Чена не подействовали бы на него так остро, если бы он не чувствовал к нему глубокой привязанности. Но сейчас он был растерян, ему было больно и очень одиноко в этот момент. А глава Цзян нелепейшим образом заводился все сильнее, и все беспощаднее бил по самому больному – словами, взглядами, жестами, самим собой....       - Я никогда не отдам Ченцин Вей Усяню, имейте в виду! – продолжал Саньду Шеньшоу. - Никто из Ланей не способен повлиять на Старейшину так, чтобы он навсегда отказался от темного пути. Ни Ваш брат, ни даже Вы сами! Никто не сможет его остановить, если он захочет использовать темную энергию. А он обязательно этого захочет, поверьте.       «Очевидно я ошибся, - думал Сичень, слушая Цзян Чена - тогда, в Гу Су мне все лишь показалось, я принял желаемое за действительное. Глупая, наивная ошибка. Мне не стоило приходить. Уж точно не стоило. Как жаль… Великие предки, как мне жаль!»       - Я хорошо понял Вас, глава Цзян, - сказал он, наконец дождавшись паузы в гневной тираде Цзян Чена, и учтиво поклонился. – Просить Вас отдать флейту господину Вею я не стану, как и сообщать ему, Ван Цзи, или кому бы то ни было, что она находится у Вас - тоже. Слово главы клана. Великодушно простите мою бесцеремонность, - приходить мне действительно не стоило. Когда рана заживет, мы с братом будем счастливы видеть Вас в Облачных глубинах, если, конечно, Вы сочтете нужным принять наше приглашение. Сейчас я действительно хотел бы уйти. Простите еще раз.       Произнеся все это, Первый нефрит снова коротко поклонился и вышел. Лишь шорох шелковых одежд ледяным облаком опалил онемевшего от эмоций бледного Цзян Чена и в воздухе остался ароматный шлейф горных трав, водопадов и отдаленно – сандала, - неповторимый аромат Лань Сиченя.       Цзян Чена трясло мелкой дрожью – он и понимал, и не понимал, что произошло. Ему было плохо физически, - кружилась голова, шумело в ушах. Самое страшное, что могло случиться, все-таки произошло: он прогнал Сиченя. Он молча смотрел ему вслед и проклинал свою несдержанность, неудачливость, неловкость.       Была глубокая ночь – стоило все же лечь в постель, учитывая ранение, но Цзян Чен и думать не мог об этом. Он все также не двигался с места, когда в дверь осторожно постучали. На полном «автомате», глядя в одну точку перед собой, он ответил и с трудом узнал свой голос – таким обессиленным он оказался.       - Цзин Лин? – спросил он. Дверь открылась, и юноша робко вошел в комнату.       - Дядя.. перед тем, как пойти спать, я хотел узнать, не нужно ли что-нибудь, - сказал он.       - Уже очень поздно, - равнодушно отозвался Цзян Чен, - ты давно должен был быть в постели.       - Что случилось? – заметив странные интонации дяди, спросил юноша, подошел на расстоянии трех шагов и остановился, не рискуя подойти ближе. Цзян Чен не ответил, лишь поднял на юношу полные отчаяния глаза. Цзин Лин даже испугался – таких глаз у него он не наблюдал еще ни разу.       - А господин Цзеу Цзюнь… уже ушел? – спросил Цзин Лин снова, еще более робко. На этот раз дядя ответил, и то, что произошло потом, показалось юноше очень странным.       - …помоги мне встать, - сказал Цзян Чен удивительно мягким голосом. Цзин Лин тут же обхватил дядю за талию, потянул к себе и, Цзян Чен поднялся, опираясь ему на плечо. Но как только смог выпрямиться, Саньду высвободился из крепкого захвата и внезапно обнял юношу.       Цзин Лин от неожиданности растерялся, дернулся из его рук, но Цзян Чен сжал объятья крепче, не желая отпускать.       - Что… случилось? – дрогнувшим голосом, спросил Цзин Лин, неуверенно обнимая крепкую спину дяди в ответ.       - Я был неправ сегодня, - ответил Цзян Чен, прижимая юношу к себе. – У меня никого нет, кроме тебя...       Цзин Лин решил, что ослышался – грозный Саньду Шеньшоу не мог сказать такое! Но переспрашивать не рискнул, лишь молча ответил на крепкое объятие. Понятия не имея что произошло и понимая, что выспрашивать бесполезно, Цзин Лин, рискуя нарваться на недовольство, неожиданно «попал пальцем в небо»:       - Господин Цзеу Цзюнь очень тепло относится к Вам… - сказал он. Цзян Чен напрягся на мгновение, но тут же бессилие охватило его снова. Он ничего не ответил, лишь мягко отстранился, и не отпуская плеча Цзин Лина добрался с его помощью до своей постели. Когда юноша уже перестал ждать какой-либо реакции на свои слова, Цзян Чен заговорил снова.       - Я ничего не понимаю в отношениях, Цзин Лин. В этом единственном тебе не стоит брать с меня пример.       - Вы неудачно поговорили? – рискнул-таки продолжить Цзин Лин, не очень-то надеясь на ответ. Но этой ночью в Пристани Лотоса происходили невероятные вещи и юноша считал риск оправданным. Он не ошибся: последняя фраза, которую произнес дядя этой ночью, оказалась самой ошеломляющей из всех, которые когда-либо доводилось слышать Цзин Лину из его уст.       - Я совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. И понятия не имею – возможно ли ее как-нибудь исправить… - горько сказал Цзян Чен.       - Вы сможете, сможете, дядя! – горячо откликнулся юноша.       Откровенность единственного близкого человека стала для Цзин Лина огромным счастьем. Ему в один момент словно дали дышать легко и свободно. За одну эту фразу, сказанную Цзян Ченом от всего сердца, он простил ему все прежние обиды и жестокие наказания. Он даже готов был все их понести снова, лишь бы дядя был с ним так же откровенен еще хотя бы раз.       - Вы все можете, если только захотите! – повторял он, взволнованный и обрадованный. И услышал еще одну, невероятную по откровенности фразу.       - Очень хочу, Цзин Лин…

***

      Раскаты грома начались издалека, едва слышные глубокой ночью, когда все обитатели Облачных глубин давно видели десятые сны. Ну, почти все: Вей Ин, Лань Чжань и Сычжуй в нарушение строгих правил, увлеченные друг другом, засиделись с вином и воспоминаниями допоздна и не заметили приближения непогоды. Обратили внимание на происходящее они лишь тогда, когда страшный грохот раздался прямо над цзинши – буквально над их головами. Ярко-голубая молния зигзагом прошила землю совсем неподалеку и небесный треск раздался снова.       Трое захмелевших собеседника в момент умолкли, воздев глаза к потолку, словно ждали, что он обязательно расколется под ударами стихии.       - Не припомню такой грозы в Облачных глубинах, - понизив голос сказал Сычжуй.       По лицу Лань Чжаня пробежала тень беспокойства.       - …Цзеу Цзюнь остался в Пристани Лотоса, - сказал он, однако Вей Ин и Сычжуй явственно услышали неуверенность и тревогу в его голосе.       Ван Цзи и на самом деле чувствовал себя странно. С одной стороны, почти два часа назад была бабочка-вестница от брата, в которой он предупреждал, что заночует в клане Цзян и вернется только утром. Не верить вестнице невозможно – все, что передавалось от имени главы Лань было с его личным талисманом-подписью. С другой стороны… Вот что «с другой стороны», он не понимал совсем.       С момента, когда грозная стихия дала о себе знать, сердце его билось как заполошное. С каждым ударом грома волнение усиливалось. Отчего-то ясным видением перед глазами вставала картина: бледный, сосредоточенный брат на сумасшедшей скорости летит в небе на мече среди шквального ветра и ливня, проявляя все свое мастерство, чтобы увернуться от молний и добраться в Облачные глубины живым… Видение было лишь в воображении Ван Цзи, но он нахмурился, желая стряхнуть наваждение, затем поднялся и зашагал по комнате.       Вей Ин ощутил состояние друга физически – откуда-то из глубины души поднялся почти животный ужас. Он тоже встал, невольно сжимая меч, следом поднялся ничего не понимающий Сычжуй.       - Лань Чжань, что? – спросил Вей.       - Не знаю. Нужно найти брата… - голос Лань Чжаня теперь звучал очень тревожно.       - Цзеу Цзюнь ведь прислал вестницу, - осторожно возразил Сычжуй, - два часа назад.       Вей Ин и Лань Чжань одновременно взглянули на него так, будто он только что подтвердил необходимость срочно найти Первого нефрита.       - Вей Ин, - сказал Лань Чжань, - останься в цзинши. В небе сейчас слишком опасно.       Сычжуй удивленно поднял брови.       - Неужели ты думаешь, что отправишься один? - твердо возразил Вей. - Я не отпущу тебя одного в такую ночь!       - Мне будет спокойней, если ты останешься, - сказал Лань Чжань, приложив к груди руку, подтверждая тем сердечность своей просьбы.       - А мне? Мне, по-твоему, спокойней будет? – сложил руки на груди Вей. - Иди к черту, господин Второй нефрит! Летим вместе.       - И я с вами! – вмешался Сычжуй. Только в этот момент двое старших заклинателей вспомнили, что находятся в цзинши не одни.       - Хорошо, - сдался смущенный Лань Чжань, стараясь не смотреть на Вея. – Сычжуй, ты будешь замыкающим - один. Вей Ин – у меня за спиной на Бичене.       - Лань Чжань…       - Не спорь. Сделай так ради… - тут Второй нефрит споткнулся и бросил смущенный взгляд на Сычжуя. Но договаривать не имело смысла – Вей все понял и так.       - Ради тебя я сделаю все, - сказал он покорно, но в глазах его сверкнули молнии.       Словно настоящих молний за окнами было недостаточно.       Они торопливо вышли на веранду. Сычжуй встал на меч первым и уже на небольшой высоте его трепал ветер так, что юноша с трудом сохранял равновесие. Лань Чжань еще раз встревоженно взглянул на Вея, но тот только сжал губы.       - Даже не думай, Лань Чжань, - сказал он странным голосом, - ты давал обещание, что мы будем вместе в опасных ситуациях. Теперь собираешься его нарушить?       После этих слов глаза Вея полыхнули давно забытым, но хорошо знакомым Лань Чжаню мрачным огнем. Едва заметная темная дымка окутала его голову и плечи, и заскользила вниз по рукам. Сычжуй сверху увидел это так отчетливо, что не удержался от восклицания.       О чем-то подобном Лань Чжань всегда подозревал, но лишь сейчас убедился собственными глазами – Вей по-прежнему мог привлекать темную энергию в моменты сильных эмоциональных потрясений или гнева. Но мог ли он управлять ею без Ченцин? Вот вопрос.       - Хорошо-хорошо, успокойся, - торопливо согласился Лань Чжань и, слегка страхуя Старейшину за талию, они вдвоем поднялись в беснующееся небо. Потрясенный только что увиденным, Сычжуй едва не потерял их из виду – двое на Бичене слишком быстро набрали высоту.       Он потратил немало сил, чтобы догнать их, летящих над горными вершинами, но когда догнал, едва не потерял равновесие, удивленный вновь: пока Лань Чжань прикладывал огромные усилия, чтобы удержать меч в адской болтанке грозы, Вей Ин, одной рукой крепко обнимая его за талию, второй виртуозно «блокировал молнии». Иначе Сычжуй это назвать бы не смог – время от времени Старейшина выбрасывал в сторону, вверх или вниз, под ноги правую руку с мечом и образовавшееся от этого жеста густое темное облако врезалось в молнию, разрушая ее на мелкие огненные осколки, которые затем обессиленно осыпались вниз.       Хань Гуан Цзюнь не мог видеть этого, так как был слишком сосредоточен на управлении мечом и поисках Сиченя, но Сычжуй замечал все до мелочей. И чтоб убедиться во всем окончательно он слишком приблизился к наставникам. Дальше все произошло в прямом и переносном смысле молниеносно: ярко-фиолетовая молния едва не ослепив его, ударила прямо перед острием меча юноши. Сычжуй точно не успел бы увернуться – он влетел бы в страшный небесный огонь и вмиг сгорел бы, если б не звериная реакция учителя Вея.       За доли секунды до того, как острие меча Сычжуя пересеклось бы с молнией, Старейшина ловко извернулся назад, удерживаясь лишь за пояс Второго нефрита, и с непередаваемым выражением лица выбросил правую руку с мечом прямо наперерез молнии. И та осыпалась перед лицом не успевшего испугаться юноши невероятной красоты огненным водопадом.       Сычжуй бросил благодарный взгляд Старейшине, тот ответил ему сияющей улыбкой и подмигнул. В следующий момент он уже вновь крепко обнимал Хань Гуан Цзюня, прижимаясь лицом к его спине, длинные волосы его сплетались с волосами впереди стоящего, и две ленты – нежно-голубая и алая играли друг с другом в вихре грозового ветра.       Совершенно не целясь, Старейшина продолжал безошибочно выбрасывать в разные стороны руку с мечом, буквально убирая с пути Биченя опасные для жизни преграды стихии.       Лицо Лань Чжаня было сосредоточено. Он вглядывался в темноту, лишь время от времени, оборачивая лицо к Старейшине что-то коротко говорил ему, а тот лишь пожимал плечами и молчал в ответ.       Среди грохота грома, ливня и смертельно опасных ударов молний, Сычжую стало неловко. Ему показалось, что он невольно подсмотрел что-то очень интимное между двумя самыми дорогими для него людьми. И чем дольше продолжался полет, тем больше он убеждался в этом. Он был занят мыслями на эту тему до тех пор, пока не увидел, как двое на Бичене начали стремительно снижаться, словно бы падали.       Сычжуй тотчас направил свой меч вниз и догнал их.       - Я вижу его! – сквозь шум ветра послышался напряженный голос Второго нефрита. – Ниже еще немного. Сычжуй, его сносит ветром в твою сторону! Спустись и поговори с ним. Он или ранен или… - договорить Хань Гуан Цзюнь не решился, лишь стремительно накренил Бичень и Старейшина зажмурился, вцепившись в него мертвой хваткой.       Сквозь тьму и бурю Сычжуй не видел ничего, но послушно отправился в указанном направлении. И очень скоро он действительно увидел Цзеу Цзюня: тот стоял на мече как влитой, но почти не мог управлять им, и его довольно быстро сносило на скалы. Его меч болтало так, что Сычжуй долго не мог найти возможность пристыковаться.       Поймали они Сиченя уже втроем, когда Магистр Вей очередной раз «отрезал» от трех летящих мечей несколько молний. Глава Лань был мертвенно-бледен, когда Сычжуй смог ухватить его за талию и пристыковаться к лезвию меча. От левого плеча вниз по бедру и до самой стопы Первого нефрита одежда была разодрана в клочья и тянулся узкий кровавый шрам. Как глава Лань еще держался в сознании – никто из троих не смог бы объяснить. Увидев брата, Цзеу Цзюнь улыбнулся и глаза его засияли.       - Ван Цзи.. Прости, не предупредил. Мне немного досталось.. – сказал он и отключился. Лань Ван Цзи мгновенно пристроил Бичень с противоположной стороны от меча брата и, тандемом из трех мечей, поддерживая Первого нефрита, они направились назад, в Облачные глубины.       Всю дорогу домой Вей Ин по-прежнему отбивался от молний. Постепенно их становилось меньше, разряды ослабевали и когда изрядно потрепанный «квартет» заклинателей опустился в Облачных глубинах, гроза почти стихла. Лишь отдаленные раскаты грома напоминали о схватке со стихией…       Ван Цзи и Сычжуй уже на земле вели Цзеу Цзюня в цзинши. В полусознательном состоянии глава Лань продолжал держаться. Он молчал, стараясь идти твердо, но массивную фигуру Сиченя все равно мотало из стороны в сторону так, что Вей подключился помогать. Когда они наконец добрались до цзинши и уложили раненого в постель, тот окончательно пришел в себя и попытался сесть, теряясь под тревожными взглядами трех пар глаз выразительно молчащих заклинателей.       - Спасибо, - наконец сказал он, - чудо, что вы нашли меня.       - Сычжуй, - позвал Лань Чжань и юноша, поняв с полуслова, бросился вон из цзинши за снадобьями. А Вей, не дожидаясь когда тот вернется, одним резким движением оторвал длинную полотняную ленту от простыни Ван Цзи и принялся осторожно перевязывать особенно сильно кровоточащее плечо и левую руку Первого нефрита.       Шрам от молнии был и страшен и красив – он начинался от самой ключицы и шел вниз таким узорчатым зигзагом, который даже самый искусный художник не смог бы повторить. Вей перевязывал и думал о том, что Сичень родился в рубашке – молния зацепила его лишь по касательной, не пронзая насквозь. Успел ли он сманеврировать или ему просто повезло, в этот момент спрашивать не рискнул бы никто.       Думая так, Вей отчетливо представил ситуацию, примеривая ее на себя, и понял, что на месте Сиченя, он вероятней всего не справился бы. Но на своем месте он сделал бы другое…       Вей Ин вдруг закрыл глаза, оставив перевязку незаконченной, и расположив ладони параллельно, повел ими по воздуху над телом Сиченя - от начала шрама до запястья. Увидев, что раненое плечо и руку брата обняла темно-серая дымка, исходящая от ладоней Вея, Ван Цзи невольно разволновался.       - Вей Ин! Что ты делаешь?! – воскликнул он. Но тут же изумленно умолк, наблюдая невероятное: под темно-серой дымкой длинная рваная рана рубцевалось на глазах. Подумав секунду, Вей Ин размотал успевшие окраситься кровью повязки, отбросил их в сторону и внимательно осмотрел шрам. Он был чистым и ровным. Действительно – почти красивым.       Убедившись в этом, Вей бросил странный взгляд на Лань Чжаня и продолжил загадочное действо. Окончание его уже собственными глазами наблюдал Сычжуй. Он так и замер рядом с наставниками с никому уже не нужным элексиром, зажатым в руке.       Когда Вей Ин закончил, рана исчезла, оставив о себе напоминание в виде длинного тонкого и странно притягательного шрама, ниткой протянувшегося вниз от ключицы через бедро, до выступающей косточки у самой стопы Сиченя. Тот, наблюдая за действиями Старейшины, был удивлен не меньше остальных, - он был еще бледен, но чувствовал себя гораздо лучше.       - Когда Вы научились этому, господин Вей? – спросил он.       Вей Ин поднялся, выпрямился во весь рост, - ему приходилось совершать свои манипуляции руками на коленях – и снова встретился взглядом с Лань Чжанем. В этот раз взгляд Старейшины был совсем родной – такой, как и всегда, только чуть растерянный.       Затем он посмотрел на Сиченя, потом снова на Лань Чжаня: оба они ждали объяснений. Даже Сычжуй почтительным молчанием умудрялся вопрошать о том же.       - Только что, - честно ответил Вей Ин.- Я научился этому сейчас. - Но, как!? – не выдержал Лань Чжань.       - Понятия не имею, - ответил Вей. – Это правда. Мне вдруг очень захотелось так сделать. Словно я знаю, или знал об этом когда-то раньше.       - Но это же... – начал было Лань Чжань, помрачнев и нахмурившись, однако Сичень прервал его.       - Не надо Ван Цзи, - сказал он. - Я благодарен.