Два дня, три года и шестнадцать лет

Вей Ин был в отличном настроении. Он шел по ровным дорожкам клана Цзян и пытался угадать - освободился уже от дел Цзян Чен, или его придется как обычно «с мясом» выдирать из ежедневной рутины. Если помнит дорогой читатель – проект весенней школы для молодых адептов выиграл именно клан Юньмен Цзян, и сейчас его глава был занят распределением групп учеников по наставникам, рассчитывал затраты на хозяйство и проведение учебных мероприятий – через несколько дней в Пристани Лотоса должны были собраться около ста молодых адептов всех возможных кланов сообщества заклинателей. Многие приезжали семьями и всех нужно было где-то разместить, обеспечить расписанием, обучить клановым порядкам, ознакомить с местностью и самое главное – дать каждому задание, чтобы до начала занятий гости не начали скучать. Цзян Чен был занят круглосуточно – за многими вещами следил лично, ругал за нерасторопность и несообразительность всех, кто умудрялся сделать что-то не так… В общем… В связи с такой занятостью, грозный Саньду не появлялся в Облачных глубинах больше двух недель. Лань Сичень ежедневно получал от него письмо или вестницу, или и вестницу и письмо - дважды в день, в которых рассказывал о том, что уже успел сделать, что еще предстоит, спрашивал совета – все ли он делает как нужно, не упустил ли чего?.. В каждом письме Цзян Чен между строк намекал, что очень скучает, но никак не может сейчас оставить клан. Он никогда не просил Сиченя приехать, а тот не хотел мешать Саньду, потому что знал – уровень проведения весенней школы обязательно отразится на репутации клана. Поэтому заклинатели боролись за право проводить ее, и по той же причине же радовались, если проигрывали в борьбе – слишком велика была ответственность, слишком строгий экзамен в глазах Сообщества. Письма в Облачные глубины приходили все чаще, глава Лань перечитывал каждое по два-три раза, улыбался смущенно или печально, заботливо перевязывал их ленточкой и складывал в резной сундучок на письменной тумбе. Но, конечно, занятый клановыми заботами и предстоящими выборами Верховного Заклинателя, на все отвечать не успевал. Вей Усянь и Ван Цзи наблюдая за происходящим, решили что Старейшина отправится в Пристань Лотоса, чтобы отвлечь А-Чена от забот хотя бы на один вечер, а Ван Цзи собирался уговорить Сиченя навестить возлюбленного, поскольку «высокие отношения» двух глав не шли на пользу ни тому ни другому: оба жестоко скучали, и ни один из них не хотел сознаваться в этом. Последней каплей для молодой семьи Лань стало то, что в разговоре с братом Сичень пожаловался на бессонницу и то, что «элексир Ваньиня закончился». Вей и Ван Цзи молча переглянулись и решили действовать. Прямо сейчас Вей Усянь во всю действовал – он бодро шагал по дорожке, ведущей к комнатам брата, и мелкие камни скрежетали под его сапогами. Он уже приближался, когда «апартаменты» А-Чена торопливо покинули два молодых адепта и один из старших наставников. Они о чем-то переговаривались друг с другом и жестикулировали. - Мгм, – сказал господин Вей, - вы то мне и нужны. В тот момент, когда трое свернули в противоположную сторону, собираясь скрыться из виду, он окликнул их. - Доброго дня, молодые господа! Адепты остановились и, заметив Темного Магистра из клана Лань, тут же изменили траекторию своего пути, поспешили ему навстречу и поклонились. - Господин Вей! Рады видеть вас! – отозвался старший (и это был Цзин Лин). - Занят ли глава? – с улыбкой спросил Старейшина, как только церемонные поклоны были завершены. - Занят. Все время. Последние несколько дней дядя совершенно невыносим, - сказал Цзин Лин со вздохом, и даже молодые адепты, активно кивая головами подтвердили его слова. - Ясно, - кивнул Вей Усянь, и продолжил настолько убедительно, что никому в голову не пришло ему перечить. – Сделаем так: молодой господин Цзинь возьмет на сегодняшний вечер все заботы по устройству Школы. Главе клана очевидно нужен отдых. На всякий случай для всех остальных – вы меня не видели, меня здесь не было, и вообще – я, это не я.. - Очень смело с Вашей стороны, господин Вей, - улыбнулся Цзин Лин. - А я не из робких, - улыбнулся Вей Усянь, покрутил в ладони Ченцин, и взгляд его вдруг сделался тяжелым. Юноши невольно попятились, прячась за спину Цзин Лина. - Честно говоря, я рад, - улыбнулся тот, и продолжил с явным облегчением - мне кажется, только Вы и можете с этим справиться. Трое адептов поклонились Магистру и явно довольные отправились по своим делам. А Вей через минуту решительно заявился в покои грозного Саньду Шеньшоу, позвякивая связанной лентой парой бутылок «Улыбки императора». - Привет, шиди! – заявил он нахально. Он стоял, облокотившись о дверной косяк и улыбался одной из самых загадочных своих улыбок. Саньду, склонившись над столом что-то сосредоточенно писал и был до того хмур, что Вей лишний раз убедился в правильности их с Лань Чжанем решения. Он был уверен, что А-Чен будет недоволен и раздражен, и морально готовился к предстоящему. Думая так, Магистр терпеливо ждал, когда на него обратят внимание, однако реакция Цзян Чена оказалась совершенно неожиданной. Услышав голос Вея, он замер на миг, затем повернулся всем телом на скамеечке, которой сидел, и улыбнулся настолько радостно и счастливо, что брови Вей Усяня от удивления поползли на лоб. - Слуушай, - протянул Саньду, откладывая кисть и поднимаясь навстречу, - как хорошо, что ты здесь, я кажется скоро звереть начну. Школа – это бесконечная цепь забот и постоянно возникающих откуда ни возьмись мелких проблем, которые надо… - …послать подальше, - безапелляционно заявил Вей Усянь и многозначительно позвенел бутылками «Улыбки императора» прямо перед носом Цзян Чена. А-Чен неопределенно повел рукой в воздухе, одновременно обреченно и облегченно вздохнул и обнял брата. - Ты искуситель, вот точно! – сказал Цзян Чен, - Они без меня не справятся. - Уже, - усмехнулся Вей Усянь. - Что – уже? - Уже справились. Сегодня вечером у тебя выходной. Я собираюсь спуститься в Зеленую долину, выпить хорошенько и на спор победить тебя в «стрельбе из лука на меткость в нетрезвом виде», - заявил Вей Усянь и подмигнул. - С чего ты взял, что выиграешь? – шутливо возмутился Цзян Чен. Он был неимоверно рад видеть брата, поскольку его появление в клане Цзян могло значить только одно – они с Ван Цзи что-то задумали. А уж если эти двое что-то задумали – скучно точно не будет. Положа руку на сердце, он давно нуждался в отдыхе, - основные трудности по организации были преодолены, так что он вполне мог дать себе короткую передышку. Но, глядя на Вей Усяня первое, что подумал Саньду с острой тоской: «Как же давно я не видел Сиченя…» - Две минуты тебе на сборы, - сказал Вей Усянь, - Жду на веранде. С этими словами он еще раз побрякал вином перед лицом Цзян Чена и лихо развернувшись, вышел. Спустя некоторое время, перешучиваясь и подначивая друг друга они уже спускались по крутой одинокой тропе, что вела в излюбленную А-Ченом Зеленую долину. Когда они ступили на ее мягкий травяной ковер приближались сумерки. Вей Усянь уселся на берегу ручья, вытянув длинные ноги, удовлетворенно вздохнул, откупорил бутылки и протянул одну из них Цзян Чену. Оба с наслаждением сделали по хорошему глотку и зажмурились от удовольствия. Жара сменилась прохладой, мелкие насекомые больше не тревожили, лишь завели свою песню громкие цикады. - Еще? – подмигнул Вей, и Саньду кивнул. – Давай. Первую бутылку они опустошили довольно быстро, вторая ушла еще быстрее, а когда предусмотрительный Вей абсолютным сюрпризом вынул из-за пазухи третью, Цзян Чен запротестовал. - Если я выпью еще, будет уже не до стрельбы, - сказал он и повертел в руках оба лука. - Хорошо, - ответил Вей и поднялся, слегка покачиваясь. Саньду по достоинству оценил устойчивость соперника и тоже поднялся, стараясь держаться не менее уверенно. - Во что целится будем? – спросил Старейшина, прищуриваясь и озираясь по сторонам. Чудесной красоты долина медленно вращалась перед его глазами, меняя местами звездное небо и мягкую траву под ногами. Судя по всему, что-то подобное ощущал и Цзян Чен, - он раздраженно покрутил головой, затем задрал подбородок к небу. - В… Луну! – вдруг заявил он, и всерьез прицелился в круглый желтый диск на темно-синем небе. Движения давались ему с трудом, но он не подавал виду, стараясь быть сосредоточенным и серьезным. Вей хмыкнул, сложил на груди руки и тоже задрал голову, следя за наконечником стрелы. - Думаешь, долетит? – спросил он задумчиво, приоткрыв рот. - Долетит! – заявил А-Чен, икнув, и прищурившись выстрелил. Стрела стремительно ушла в небо. Поднявшись довольно высоко, она «задела» краешек лунного диска и так же стремительно вернулась на землю, вонзившись в нескольких шагах от места, где стояли хмельные стрелки. - И правда – долетела, - изумленно хмыкнул Вей Усянь. - Ок, будем стрелять в Луну! – сказал он, и исчез среди ближайших деревьев. В первый момент Цзян Чен удовлетворенно кивнул, совершенно не удивляясь тому, что Вей отправился искать Луну в лес, но взглянув на небо и заметив ярко желтый диск, все же озадачился этим вопросом: вот же она, зачем ее искать?. - Эээй… Вей Ин!... – позвал он, -...ты уверен, что Луна… эмм.. в лесу? - Не очень, - отозвался тот весело и пьяно, - но поиски весьма увлекательны. Через некоторое время Магистр вернулся назад с огромной плотной губчатой шляпкой гриба в руках. Гриб был, надо сказать, не слишком-то полезный, но суть не в этом – его большая бледно-сиреневая шляпка действительно напоминала Луну. Старейшина со знанием дела удалился на существенное расстояние, прикрепил ее к стволу дерева и довольный вернулся к А-Чену. К этому времени качающаяся во все стороны долина окончательно наполнилась бесшабашным весельем братьев-заклинателей. - Кто первый? – с видом знатока вопросил Старейшина и взглянул на брата. - Я! – воскликнул Цзян Чен, прицелился и отпустил тетиву. С легким свистом стрела ушла вперед и вонзилась в ствол дерева, едва задев круглый край шляпки гриба. Вей Усянь ухмыльнулся и прицелился в свою очередь: стрела воткнулась в верхнюю левую долю шляпки. Обе стрелы были слишком далеки от цели. - Понять не могу, как ты тогда вслепую попал в шесть мишеней? Вот объясни?! – возмущенно-шутливо вопрошал А-Чен и целился снова. Выстрел! И первое почти точное попадание. - Все просто, - вальяжно отозвался Старейшина – я был слишком трезв. - Есть! – воскликнул А-Чен и станцевал вокруг себя откровенный выразительный танец. - Жаль тебя сейчас кое-кто не видит, - задумчиво протянул Вей Усянь, и прицелился снова. В этот раз братья стреляли точнее, и стрела Старейшины встала совсем рядом со стрелой главы Цзян, однако и та, и другая были по-прежнему далеки от заветной «десяточки». Они стреляли и стреляли, все дальше и дальше отступая от «яблочка», продолжая до тех пор, пока не стемнело окончательно. Ни один не побеждал другого. Наконец, раздурившись окончательно, они решили выстрелить одновременно с целью выяснить - чья стрела летит быстрей... О соперничестве к тому моменту давно и благополучно забыли оба. - Давай на счет «три»! – воскликнул Вей, сверкая возбужденным взглядом. - Считай! – согласился Цзян Чен и старательно прицелился. - Раз! Два! – и только Старейшина собрался произнести «Три!», мимо хмельных братьев с огромной скоростью просвистела тяжелая стрела и воткнулась в самый центр гриба. Сила удара ее была такова, что шляпка переломилась пополам и разрушенный гриб осыпался к подножию ствола. - Вот это выстрел, - удивленно протянули хором братья и посмотрели друг на друга, ошибочно полагая, что каждый выпустил стрелу раньше другого. Однако, при внимательном осмотре оказалось, что обе стрелы на месте – ни Цзян Чен, ни Вей Усянь не успели отпустить тетиву. «Кто-то же тогда стрелял? – думали они. - Да еще так мощно и точно в столь сложных, почти ночных условиях?» Когда Цзян Чен оглянулся назад, различая вдалеке приближающуюся к ним высокую фигуру в белом, Вей Ин и пискнуть не успел, как ему зажали рот и похитили в ближайшие заросли можжевельника. Сначала Магистр пытался сопротивляться, но быстро учуял знакомый запах сандала и перестал, потому что гораздо раньше сандалового аромата он узнал крепкую хватку Ван Цзи. - Слушай, Лань Чжань, я все понять не могу… Вот если посмотреть на твои ладони, то можно подумать, что столь утонченными пальцами только на цине играть, страницы книг переворачивать или практиковать каллиграфию, но как только ты вцепишься… Ай, Лань Чжань!.. - Тшшш.. Тише - прошептал Ван Цзи, ослабляя хватку и успокаивающе целуя Магистра в торчащую косточку позвоночника. - Ты-то тут что делаешь?..- спросил тот, мгновенно смягчившись, - мы же договаривались что в Облачные глубины его приведу я… - Прости, не успел предупредить, - прошептал Ван Цзи ему на ухо и Вей Усянь ощутил тонкий аромат Улыбки императора, исходящий от его губ. «Братья нефриты время даром не теряли…» - подумал он с усмешкой. - Мы выпили вина в цзинши, потом еще… - объяснял Лань Чжань. - Цзеу Цзюнь решил явиться сюда сам, я не смог убедить его остаться в обители. Но кажется все к лучшему. - Почему это? – прищурившись, возразил Вей. - Очевидно, вы отлично проводили время, - усмехнулся Ван Цзи, поцеловав кончик носа Вея. Тот притянул к себе супруга и крепко обнял его, обдавая горячим дыханием. Затем, взявшись за руки они устремились из леса на тропу, где ни слова не говоря встали на Бичень и устремились в Облачные глубины. Цзян Чен же как завороженный продолжал вглядывался в приближающуюся фигуру. Издалека в свете Луны одежды человека казались белыми, но, когда он приблизился, светло-голубое ханьфу и ленту с узором из вышитых облаков уже ни с чем нельзя было перепутать, также, как невозможно было не узнать главу клана Лань. Первый нефрит сжимал в руке лук и смотрел на Цзян Чена. Он улыбался и был очень рад встрече, но привычка главы клана быть образцом выдержанности не давала ему показать свою радость, как бы он этого ни хотел. Даже количество выпитого на это не влияло. В конце концов он остановился и опустил лук к земле. Саньду, конечно, уже догадался, кому принадлежал последний меткий выстрел. - Ты… здесь… - проговорил он изумленно и обрадованно, не делая ни шагу с места. - Вот, – кивнул Сичень, неопределенно поводя рукой вокруг, смущенно пожимая плечами, - ты не рад? Голос Сиченя, низкий и мягкий обволакивал и кружил голову Цзян Чена, и без того с трудом удерживающуюся на месте. - Я… очень… очень рад, - сказал он, внезапно устыдившись своего состояния. Вслед за Сиченем он тоже опустил лук и вздохнул, пряча глаза, - я кажется слишком пьян… - Это ничего, - улыбнулся Первый нефрит, и сделал неуверенный шаг навстречу, - я кажется - тоже. В этот момент, от всего сразу: от удивительной красоты лунной ночи, от вина, от внезапно обрушившегося счастья неожиданной и желанной встречи, Цзян Чен не смог сдержаться. - Я так скучал…- вырвалось у него с искренней и нежной печалью, и Лань Сичень ощутил, как что-то заполошно рванулось в груди, и ударившись о ребра, рассыпалось в мелкие осколки. Цзян Чен шел ему навстречу, постепенно ускоряя шаг. В темноте им казалось, что они находятся довольно далеко друг от друга, поэтому оба вздрогнули от неожиданности, когда руки их внезапно встретились и переплелись, вовлекая в томное объятье. Теплые Губы Сиченя еще хранили вкус Улыбки императора. Это был один из лучших его сортов, - "Золотой обет" - тот, что всегда приобретал для Вея Ван Цзи. Видимо братья уговорили не один белоснежный глиняный сосуд, прежде чем глава Лань решился посетить эту долину, - подумалось Цзян Чену. И это была последняя связная мысль, посетившая его в эту ночь. Он наслаждался винным поцелуем, - веки закрылись, губами и языком он ласкал губы Сиченя и трепет жаркими волнами гулял по телу. - Голова кружится, - простонал он, - Вей Усянь - гад... Зачем я столько выпил?!. Сичень беззвучно рассмеялся, утыкаясь лицом ему в плечо. Он чувствовал себя счастливым каждый раз, когда А-Чен говорил что-то подобное, ведь это было свидетельством, что гнетущие чувства, сжимающие сердце Саньду целых шестнадцать лет, окончательно рассеялись. - Вот и ты смеешься надо мной, - сказал Цзян Чен, перебирая густые волосы Сиченя. Гладкие, тяжелые – их очень приятно было пропускать сквозь пальцы, и Саньду был бы рад делать это бесконечно. - И над собой… ведь моя голова тоже кружится, - ответил Первый нефрит. Затем он умолк и отвел взгляд, словно задумался о чем-то. Цзян Чен с нетерпением ждал, понимая, что эта пауза - лишь временная передышка. Наконец Сичень вновь посмотрел на него. - Я хотел тебя увидеть… надеялся… - сказал глава Лань и тут же оборвал себя на полуслове, не умея прямо говорить о своих желаниях. Но Цзян Чен прекрасно понял его, поскольку сам думал о том же. -…идем ко мне, - сказал он чуть дрогнувшим голосом, осторожно сжимая талию Сиченя. - …ты живешь посреди обители, - ответил тот чуть тише, нежно прикоснулся тыльной стороной ладони к щеке Цзян Чена, - рискованно. - я буду очень тих… обещаю…- понизив голос, ответил Цзян Чен. - Ты? Тих? – Сичень улыбнулся, недоверчиво покачал головой, и со вздохом приник губами к влажному виску Саньду. - Пойдем, прошу тебя… - горячо шептал тот, - я запечатаю двери, окна, барьеры даже на дорожку поставлю, что к веранде ведет… Я так рад, что ты пришел! И так пьян… Вей никогда не избавится от темных привычек - ужас сколько мы выпили. - Ван Цзи не позволил мне отстать от вас, - усмехнулся Сичень, и поцеловав висок Саньду, коснулся его ресницами, - но у нас есть шанс протрезветь. Насколько знаю, тропа в эту долину довольно крутая. - Ты был здесь раньше? – удивился Цзян Чен. Он оставил талию Сиченя и тут же захватил в плен его ладони. Руки главы Лань – сильные и холеные всегда слишком привлекали его внимание. Все безумства между главами двух крупнейших кланов начинались именно с поцелуев запястий, ладоней и кончиков пальцев Сиченя. Никогда до встречи с Цзян Ченом, и никогда на протяжении всей дальнейшей жизни Первый нефрит не мог понять, почему именно это так сильно действовало на него. В первые моменты он замирал, и каждый раз был потрясен сбивающей с ног искренностью и страстностью Саньду. Он не мог привыкнуть, сколько бы подобное ни повторялось. Всегда зная, куда заведет его настойчивая нежность Ваньиня, и каждый раз переживал все, как впервые. А «мальчишке» А-Чену, его – сдержанного, мудрого - приходилось долго «раскручивать», прежде чем он, наконец, сдавался под ласковым напором, раскрываясь, словно цветок дивной красоты. Ликуя в душе, Цзян Чен при этом чувствовал себя золотоискателем, откопавшим после долгих стараний потрясающей красоты и размеров слиток… Когда инициативу забирал в свои руки Первый нефрит, обволакивающие и выдумчивые его ласки довольно быстро выбивали А-Чена из ощущения реальности. Сколько бы ни пытался он отвечать ему на том же уровне - никогда не справлялся ни темпом, ни эмоциями. Сичень был словно горячее ласковое облако, и Цзян Чен едва не терял в нем самого себя. - Не был, но Вей как-то обмолвился, - ответил наконец Первый нефрит. Прислушиваясь к рукам Цзян Чена он затих, и взгляд его заволокло туманом. - Идем же, - сказал Саньду. Он с огромной неохотой отстранился, но одну ладонь Сиченя так и не отпустил. Тот выпрямился и последовал за ним к каменистой тропе, край которой виднелся на опушке леса. Поднимались они быстро. Цзян Чен шел первым. Он старался ступать осторожно и уверенно, чтоб не потревожить неудачным движением травмированное колено и, взобравшись на очередную каменистую «ступень», оглядывался назад, иногда просто любуясь движениями Сиченя, а иногда протягивая ему руку в узких и опасных местах. Лобная лента мелькала среди деревьев и светло-голубые одежды главы Лань все сильнее притягивали взгляд. Сердце Цзян Чена стучало часто, перехватывало дыхание… Когда оба оказались на площади перед дорожкой, ведущей к покоям главы, Луна высветила светлые одежды Первого нефрита, и они засияли, придавая ему неземной, нереальный облик. От быстрого подъема дыхание главы Лань немного сбилось. Он улыбался взгляд его был наполнен теплом, и сквозь тепло, из глубины иногда прорывались мощные огненные всполохи… Глядя на него в этот момент, Цзян Чен понял, до какой же степени он на самом деле соскучился. После первых моментов их обоюдного признания, любая, даже совсем короткая разлука с Сиченем создавала для Саньду мгновенную иллюзию, как будто ничего не было, будто Сичень и его сдержанная нежность лишь приснились ему. Чем реже они виделись, тем сильнее охватывало Цзян Чена это чувство, и тем ярче случался эмоциональный взрыв, каждый раз, когда они встречались снова. Вот и сейчас ему хотелось делать и говорить невообразимые вещи. Он шел к своим комнатам постоянно оглядываясь, едва не пятясь спиной и все время что-то говорил, неловко шутил, бросал короткие фразы, не в силах скрыть своего ликования. А первый нефрит, по-прежнему сдержанный, полный достоинства, внимательно слушал его, улыбался, молчал, и Саньду понятия не имел, насколько глава Лань сам ждал этой встречи. А он действительно ждал. Он скучал настолько, что глубокая тоска вернула его давние проблемы со сном. Этого уже не смог выдержать Ван Цзи - так они с Веем и задумали устроить влюбленным незапланированную встречу. Торопливо задвигая двери за собой, Цзян Чен едва не дрожал от предвкушения. Воображение рисовало картины одна соблазнительней другой. Он очень любил, просто обожал неспешные ласки и поцелуи, чтобы можно было скользить ладонями по запястьям Сиченя вверх, обнажая крепкие мышцы, наслаждаясь мраморной красотой его кожи, припадая к ней губами, сминать длинные шелковые рукава… Делая все это, он знал, что он будет смотреть на его склоненную голову, и тихо, прерывисто дышать, распаляя его желание сильней и распаляясь при этом сам. Но сегодня все пошло совершенно не так. Едва Цзян Чен успел закрыть дверь, как оказался в крепких объятьях. Сичень прижал его спину к своей груди и, склонившись к самому уху, осыпал поцелуями одно из самых чувствительных мест на теле Саньду – участок кожи, где линия шеи переходит в линию плеча. Цзян Чен вздрогнул и быстро развернулся, преодолевая крепкую хватку. Но это оказалось все, что было ему позволено – Лань Сичень внезапно подхватил его, развернул к себе лицом и притиснул спиной к только что закрытой двери. Ладонь его настойчиво пробралась под воротник ханьфу Цзян Чена, впиваясь пальцами в ткань так, что та затрещала, обнажая смуглую кожу на груди, к которой он и приник губами. В первый момент Саньду смешался от такой внезапности, и растерянно попытался ответить, но глава Лань стиснул его плечи, не давая двигаться. - Ты… - прошептал Цзян Чен, потерявший голос от сильных эмоций, - ты хочешь… чего ты хочешь?.. Вместо ответа Сичень развязал его пояс, запустил руки под завязки нательных штанов, настойчиво, лаская напряженную поясницу и приник губами к его губам. Он действовал настолько внезапно и дерзко, настолько не в своем стиле, что Цзян Чен, обычно заводила в подобных делах, не знал, что ему делать. Он был словно флейта Ле Бин в руках Сиченя и тот умело играл на ней, заставляя его вскрикивать и стонать. При этом сам зачинщик был сдержан и тих, лишь горячее дыхание и пылающий взгляд выдавали его состояние. Цзян Чен был совершенно обескуражен, поскольку ведомым никогда раньше не был. Но Сичень не давал возможности даже подумать – вертел им как хотел, и при этом держал крепко, не позволяя перехватить инициативу. Хуже всего, (и лучше всего) было то, что Сичень несколько раз доводил его до самой грани, но оставлял вдруг, переключаясь на поцелуи. Горящая плоть Цзян Чена, охваченная прохладным воздухом, яростно молила о внимании, сердце билось так сильно и часто, что, казалось, разорвет грудь. Лишь когда разум его окончательно надламывался, он тихо просил Сиченя закончить начатое, ловил его губы, вырывался из жесткого захвата и нежно шептал его имя, умоляя дать ему свободу. Он просил о пощаде, глядя в глаза – все тело его горело, ведь отвечать он мог только поцелуями. Но жесткие любовные игры все-таки не были излюбленными у главы Лань. Утолив первую, острую страсть, он наконец остановился, перевел дух и, глядя в растерянные, одурманенные глаза Цзян Чена, ослабил хватку. Знал ли он, что именно в этот момент все начнется заново?.. Ощутив долгожданную свободу, Саньду тут же растерзал пояс на одеждах Сиченя. Долго сдерживаемое желание вырвалось яростью, он раздевал его, не заботясь о целостности одежд, голова гудела и в этом сумасшедшем состоянии он чуть не пропустил мимо ушей все самое важное. Когда Сичень говорил, голос его немного дрожал, и дыхание сбивалось. - …совсем не могу без тебя… А-Чен, прости мою жестокость… каждый день, каждую минуту нуждаюсь в тебе…почему мы так редко видимся… Высказав это, он уронил голову на плечо Цзян Чену и затих. Тот тоже замер. Секунду или две он осознавал услышанное. Осознав окончательно, он уронил внезапно ослабевшие руки. - Отдаю тебе себя, - сказал он. - Ч-что?, - спросил Сичень, думая что ему послышалось. - Я… так хочу, – от волнения голос Цзян Чена звучал, как натянутая струна. - Но… - Лань Сичень, поняв, наконец, о чем его просят, внезапно пришел в себя, на мгновение став прежним главой клана Лань. - Что тебе опять «но?» - нервно прошептал Цзян Чен, ласкаясь снова, - я хочу тебя. Хочу, чтобы ты… Сичень посмотрел на него так, что тот умолк не договорив. Глаза его сияли, он верил и не верил одновременно. Никогда в жизни не слышал он подобных просьб, обращенных к нему. Но этот упрямый взгляд, это сердце, эта горячая молодая ярость не предполагала отрицательного ответа. И все же Сичень боялся… Конечно, за то время, что они сблизились, он постарался стать как можно более осведомленным в вопросах проявления физической любви между мужчинами, и в теории знал, что и как нужно делать, но услышав откровенную просьбу, представил, что может по неумению причинить боль, и даже нанести травму. Подумав так, он очень смешался, и даже попытался найти слова для максимально безболезненного «отступления», но Цзян Чен, о чем-то таком догадываясь, прижался к нему всем телом, стискивая руками бедра, давая понять, что отступать не собирается. - Только попробуй сейчас сбежать, век не прощу! – сквозь зубы прорычал он. И Сичень рассмеялся. - Ты, конечно, страшен в гневе, Саньду, - сказал он мягко, - но что будет если я причиню тебе вред по неосторожности? - Ты не хочешь, - подначивал Цзян Чен. Его несло в пропасть, он ждал с колотящимся сердцем – ведь если сейчас Сичень согласится, это будет его самый первый раз. Не волноваться он, конечно, тоже не мог, но слова, что сказал глава Лань минутой ранее, в добавок настолько растрогали его, что «сейчас» стало лучшим временем. Цзян Чен не умел говорить ласково, тем более в этот момент он и не смог бы ответить достойно тех слов, что услышал. Он желал отдать Сиченю себя – целиком и без остатка, и не собирался выслушивать никаких «если». Услышав несправедливое предположение, Сичень улыбнулся. - …не хочу?..- спросил он насмешливо и смущенно. - Не хочешь, - сверкнул глазами Цзян Чен, возмущенно поднимая голову. Он ждал из последних сил и надежд. Ждал, словно бурю под нависшими грозовыми тучами, когда в воздухе пахнет озоном и глухая ватная тишь стоит вокруг… Наконец Сичень обнял его. Крепкие ладони, стиснув спину Цзян Чена спустились к пояснице, затем остановились. Тот напряженно замер, готовый лопнуть словно натянутая струна.. А Сичень вдруг поднял руку и вынул из его тиары, скрепляющей прическу, серебряную иглу. Густые волосы тут же упали на плечи и в тот же момент всем телом он прильнул к Цзян Чену. - Если б ты знал, что творится со мной сейчас… - сказал Сичень, - не говорил бы так опрометчиво. - Что творится? – едва слушающимися губами спросил Цзян Чен, понимая, что окончательно нарвался. Он нервно сглотнул, сухое горло сдавил спазм, и глава Цзян закашлялся, роняя слезы на голубое ханьфу Сиченя. Тогда тот мягко, успокаивающе погладил его по плечам и спине. Что-то перевернулось в этот момент в душе Цзян Чена, - его решительность таяла, а лидерство оказались окончательно свергнутым. Отчего-то стало страшно, но желание при этом никуда не делось, лишь набирало силу. Когда он обнял ладонью нефритовый стержень Сиченя, рука его дрожала. Высокий и темный, как скала, глава Лань смотрел на него в упор, а ладони его спустились под одеждой на поджавшиеся от страха и возбуждения ягодицы. Саньду уронил голову ему на грудь, едва сдержав стон. - Хочу тебя, - сказал он тихо. И Лань Сичень решился. Он глубоко вздохнул, прижимая к себе Цзян Чена, приподнял его над полом. Тот обхватил ногами его талию и вот так – неспешно целуясь на ходу, помогая избавляться друг другу от одежды – они добрели до постели. Опустившись на шелковое покрывало, Цзян Чен обнаженной спиной ощутил его скользящую прохладу. Как бы ни волновался Лань, природа сама помогала ему – он осторожно протиснул колено между ног Цзян Чена и удерживаясь на руках, буквально тонул в поцелуях. Чувство, что поднималось внутри него, было настолько мощным и неудержимым, что все, о чем он так сильно переживал, происходило как бы само собой. Сичень был осторожен и ласков настолько, что в какой-то момент Цзян Чен потерял чувство времени. Проваливаясь во всепоглощающую чувственную вязкость, он понял вдруг что близок к смерти – на грани переносимости была для него эта медленная нежность, полностью подчиняющая себе… Тогда он сдернул с себя то из одежды, что еще оставалось, и обнаженный прижался к пылающей коже главы Лань, сдавливая его бедра длинными ногами, словно прыгнул в холодную воду. От неожиданных резких ощущений Цзян Чен едва не вскрикнул, но чудом помня свое обещание «быть тихим», действительно «был тих» - лишь выгнул поясницу и вцепился пальцами в волосы Сиченя, прижимая его голову к своей груди. Больше он не чувствовал боли… Слезы застилали глаза, но не от физических ощущений. До печенок, до кончиков нервных окончаний сейчас он любил. Осознание близости с Сиченем сейчас, здесь, в этой ситуации на время изменило его сознание. Хотелось одного – повторять его имя, шептать слова любви и плакать от невозможности высказать то, что заставляет пылать сердце. Так ли чувствуют влюбленные счастье, он не знал, но готов был сделать все что угодно, как угодно, лишь бы Лань Сичень хотел быть с ним, чтобы с радостью принимал то, что он готов был ему дать и сейчас и в будущем… Сильный и нежный Сичень каждое действие свое сопровождал поцелуями и ласковым шепотом. Цзян Чен много раз уже слышал излюбленное слово Второго нефрита - «мальчишка» - которым тот часто обращался к нему в самые страстные минуты их встреч наедине, но вот «мой мальчик», «мой любимый», и остальное, что нельзя ни осознать до конца, ни тем более – описать здесь, слышал впервые и сумасшедший от счастья сгорал, словно факел. Поэтому он ничего не помнил, что было после того, когда разрядка оглушающей силы накрыла его с головой и глухой стон Сиченя вслед за ним яркой вспышкой отозвался в сердце. Пришел в себя Цзян Чен в объятьях Сиченя - умытый, чистый, по-прежнему обнаженный и заботливо укрытый простыней. Глава Лань наоборот - был полностью одет, полусидел, опираясь об изголовье постели, свесив ноги на пол, и терпеливо ждал, когда тот проснется. Только окончательно придя в себя глава Цзян понял, что, оказывается заснул… Вот так вот - взял и отключился сразу после самого, можно сказать, апогея любви. Стало ужасно стыдно. В глаза Сиченю смотреть он не мог, но тот, угадав его мысли, не позволил им захватить его полностью. Он склонился к его губам и долго, нежно ласкал их, усмиряя и успокаивая, словно желая уверить в своих чувствах и счастливой радости от происшедшего. Но время любви летит слишком быстро – Сичень отстранился. Цзян Чен сразу понял, что тот собирается уходить, и внезапно, почти по-детски запаниковал. - Не уходи сейчас, - попросил он, не в силах поднять взгляд. - Я должен, - с глубоким сожалением и вздохом ответил Сичень. Цзян Чен резко сжал ладонями виски. Он не понимал, что с ним происходит, ведь такие встречи, казалось, должны бы уже стать привычными, пусть и были редки, но в эту минуту душа его протестовала против расставания как-то уж особенно отчаянно. Мысль о возможности заключении брачного союза неоднократно приходила в голову и тому и другому, но как главы Гу Су Лань и Юньмен Цзян, оба прекрасно понимали, что никто из них не пойдет на то, чтобы оставить клан в пользу другого. - Да…понимаю…иди, – сказал Цзян Чен, обреченно опустил руки и поднял, наконец, свои глаза. Смотреть на Сиченя было больно – его длинная шея, кисти рук, губы, - все было исцеловано, все было в недвусмысленных багровых отметинах, а на нижней губе красовалась едва подсохшая кровавая трещина – след слишком страстного поцелуя. Слегка растрепанный он был такой домашний, родной, и уходить совсем не хотел – в глазах океанскими волнами плескалась печаль. Но ему действительно нужно было идти, и Саньду хорошо понимал, что должен отпустить. - Когда я теперь увижу тебя? – спросил Цзян Чен, невесомо касаясь его щеки. С глубоким вздохом Сичень тут же прижался к его ладони губами и закрыл глаза, качая головой в ответ. - А-Чен… я спрошу тебя, - сказал он, спустя бесконечно долгую минуту напряженного молчания, - обещай пожалуйста ответить честно. - Обещаю, - сказал Цзян Чен, не сводя с него взгляда, полного тоски. - Если бы мы смогли все оставить как есть, если б смогли ничего не менять и сохранить наше положение глав, ты бы согласился… - тут он перевел дыхание – преклонить колени в храме предков…со мной?.. Последние два слова он произнес с большим трудом, опасаясь взглянуть на Цзян Чена, и по его лицу понять ответ заранее. - Я… - Цзян Чену словно не хватало воздуха. - ***! – выругался он, наплевав на приличия и все законы всех кланов вместе взятые, - ты спрашиваешь - готов ли я?!.. - Спрашиваю, - усмехнувшись и побледнев одновременно повторил Сичень. Сумасшедшая радость лавой разлилась по телу Цзян Чена. Ему хотелось крикнуть от счастья, но он слишком хорошо понимал, что достаточно уже того, что он нелепо отключился после неповторимой ночи любви и теперь выслушивал судьбоносное предложение обнаженным, кутаясь в одну лишь тонкую простыню. И более чем достаточно благородному Сиченю его разбойничьей ругани в самый, наверное, важный в жизни момент… Чтобы ответить спокойно, ему потребовалось собрать всю свою волю. - Если действительно найдется такой способ, - сказал он с достоинством, затем вся выдержанность его сломалась – он резко замолчал, и продолжил уже очень взволнованно и сбивчиво, окончательно рухнув в омуты бездонных, полных напряженного ожидания глаз главы Лань – …я буду… счастлив...очень. Просиявший Сичень тут же осыпал поцелуями его лицо и сияющие глаза. - Значит, я найду способ, - сказал он, чуть дрогнувшим голосом, еще раз крепко обнял Цзян Чена, после чего не оглядываясь ушел. Сминая пальцами простынь, Цзян Чен смотрел ему вслед и повторил несколько раз, улыбаясь полный надежды: «…если ты и правда можешь… - прошу тебя, найди этот способ.."