I'll be good.

POV Бетти       Скрежет металла — самый неприятный звук, который можно услышать перед смертью. Я резко очнулась, услышав его, и увидела перед собой какую — то камеру пыток. На учительском столе лежали окровавленные пилы, ножики и прочие орудия, которыми, видимо, миссис Пакертон удачно пользовалась. Сама старушка сейчас была чем — то занята, и, естественно, не заметила моего пробуждения.       Господи, никогда не думала, что меня расчленят и продадут на чёрном рынке. Да и кто? Учитель математики. Звучит, как скверная шутка, только мне сейчас не до смеха. Хочется крикнуть, но толку от этого будет, как от шевеления связанных рук, поэтому приходится просто смотреть на то, как эта полоумная старуха готовиться к моей смерти. Да, не о таком исходе я мечтала, но кого тут вообще волнуют мои мысли?       Можно было бы попытаться уговорить Пакертон отпустить меня, но вряд ли она согласится. Никому не хочется выпускать лакомый кусочек из своих цепких лап, так же, как и мне сейчас не хочется умирать.       Наконец — то старуха оборачивается, и у меня снова всё замирает внутри от её радостной улыбки. Я, конечно, люблю, когда люди с любовью относятся к своему ремеслу, но при таких обстоятельствах могу сказать только то, что Пакертон сошла с ума.       — Очнулась? Как раз вовремя. Ну что, оглушить тебя снова, или ты собираешься всё видеть? — очень странный вопрос.       Стоп, только не говорите, что она только что предложила мне смотреть на то, как меня убивают. Или она хочет расчленять меня заживо. От осознания этого факта, я неосознанно начинаю вырываться. Нет, я не хочу этого! Не надо!       — Не бойся, говорят, от этого мясо быстрее портится. — старуха подошла ко мне и коснулась моей щеки, а я дёрнулась, словно обожглась.       — Нет! Прошу вас, отпустите меня, я никому ничего не скажу. — начинаю умолять я, хотя понимаю, что это мне не поможет. Всё тело трясётся от страха, во рту сразу становится сухо, а сердце начинает выскакивать из груди.       — Конечно же не расскажешь. Где ты видела говорящую колбасу? — сказала она, а у меня расширились глаза.       Колбаса… Чёрт! Нет, нет, нет! Не может быть, что…       — Вы кормили… всё это время вы кормили детей человечиной? Так вот, почему стали пропадать школьники. — у меня снова закружилась голова, и втал ком в горле.       Пакертон засмеялась, а потом отвернулась, снова подошла к столу и начала копаться в инструментах, а я тем временем как — то пыталась развязать верёвку. Нет, я не собиралась умирать. Только не сегодня.       — А ты догадливая, Бетти. Другие перед смертью могли лишь только рыдать, а ты совсем не боишься. — она говорила это спокойно. — Думаешь, что сможешь пережить сегодняшний вечер? Я в этом сомневаюсь.       — Вам нужна помощь. Может, ещё не поздно обратиться в психушку. Хотите, я составлю вам компанию? — истерично смеясь, я продолжаю заговаривать ей зуби и пытаюсь освободиться.       — Думаю, мы бы с тобой поладили, если бы ты не была такой аппетитной, — она всё ещё чем — то занимается — то берёт, то ставит что — то на стол, а мне только остается гадать, что.       Действительно, я держалась как — то слишком смело. Но толк в слезах, если конец неизбежен. Страшно? Не то слово. Дрожащие пальцы не могут справится с верёвкой и совсем скоро я прекращаю бороться с ней.       Вдруг я замечаю, как дверь класса тихо открывается, и чтобы хоть как — то заглушить скрипящий звук, начинаю говорить слишком громко.       — А как вы поняли, какой у меня вкус? — спрашиваю я первое, что приходит в голову, а сама смотрю в сторону приоткрывшейся двери, но никого не вижу.       Она же не могла открыться сама. Или у меня уже начались галлюцинации от страха? Точно пора к психологу.       — У тебя очень вкусный запах, здоровая и белая кожа без единого изъяна, вот только синяков многовато. Надо было поменьше встревать в неприятности.       — Как сейчас, например? — спрашиваю я, чувствуя, как начинаю уставать от этой болтовни, да и Пакертон уже отвечает с неким недовольством.       — Ладно, давай прекратим болтать и приступим к делу. С чего начнём? — она берёт со стола большую пилу и поворачивается ко мне.       Но не успевает она полностью обернуться, как из — за моей спины выскакивает чья — то тень. Я успеваю увидеть только резкий взмах биты, потом обездвиженное тело миссис Пакертон, лежащее на полу. Человек в капюшоне сначала смотрит на старуху, потом бросает окровавленную биту на деревянные половицы.       — Вот же старая мразь. — этот голос я узнаю из тысячи.       — Трэвис. — не знаю, почему, но сердце сейчас готово выпрыгнуть из груди.       Фелпс быстро оборачивается, подбегает ко мне и развязывает. Он ничего не успевает сделать, потому что я сразу прижимаюсь к нему, крепко обнимая и начиная плакать от нахлынувших эмоций. Трэвис обнимает меня в ответ, гладит по голове, а потом отстраняется, чтобы вытереть мои слёзы.       — Бетт, тише, всё хорошо. Ты как? — он сейчас такой спокойный и радостный — давно я таким его не видела. — Я успел, слава Богу, я успел.       — Всё нормально. — отвечаю я, а потом смотрю на тело Пакертон, которое не подаёт признаков жизни. — Она…       — Она жива, старая сука, живучая тварь. — мы с Трэвисом замечаем, как старуха начинает шевелиться. — Пошли быстрей, пока она не очухалась.       Трэвис берёт меня за руку и быстро выводит из класса.       — Никуда больше не отпущу тебя одну, ни на секунду. — говорит он, крепко держа меня за руку, а я улыбаюсь.       — Не отпускай. — я отвечаю ему, а сама краснею, чувствуя, как Трэвис ускоряет шаг и сильнее сжимает мою руку.       «Ты так сильно боишься потерять меня?»       Мы бежим недолго, и совсем скоро оказываемся на улице. Фелпс уводит меня в сторону незнакомой машины и приказывает сесть внутрь, а я подчиняюсь. Наконец — то мы можем покинуть это ужасное место. Теперь всё осталось позади, Трэвис рядом, и я ничего больше не боюсь.