Суровый климат

Когда Лютик проходит в кузницу, Геральт, кажется, лишается возможности слышать. Он замирает, вкопанный в пол, чувствуя струящийся пот по спине, пару мышечных спазмов и полное изнеможение. Будто чугунный мир падает на голову, отдаваясь трещиной в черепе и полным, всецелым бессилием. Он чувствует себя голым, абсолютно нагим перед Лютиком, маленьким и беспомощным, с огромным секретом, высеченным на коже. Всегда слаженный механизм распадается, шурупы и винтики валятся под ноги, разбирая на части обычно работоспособное тело. Он перед ним — оголенный, с едкими травмами и ушибами, злополучным клеймом и изрезанным сердцем — стоит неподвижно, скорее всего, потому что сил на что-то иное просто не остается. Геральт тяжело дышит, не сводит с Лютика глаз и колеблется между желанием грубо выпроводить его из кузницы или самому податься в бега. Внутри все шипит как кипящее масло. Тело ватное, тряпичные ноги еле удерживают на месте, голова тяжелеет, и внутри черепной коробки разливается патока, мучительно медленно обволакивая пространство и размазывая реальность. Он тянется за рубахой — глупой преградой от чужих глаз — разрушенный и разъеденный прошлым, спотыкается о чужие руки, и Лютик с легкостью выхватывает одежду, смотря на него с такой… человечностью, что Геральту хочется растечься у его ног и застыть медовыми брызгами. Геральт чувствует себя маленьким. Он впервые так уязвим перед кем-то, так открыт для кого-то. Мужчина не ощущал такой сильной зависимости, даже будучи привязанным к столбу на крестьянском дворе перед лицом новой пытки. Лютик обжигает его человечностью, и Геральт горит изнутри. Ему хочется выть от желания проникнуть тому под кожу и навсегда утопить себя в явном сочувствии. Тусклая, душная кузница обвивает за шею, удерживая на месте, и Геральт возвышается над ним изваянием — надтреснутым отпечатком могучего человека. Руки Лютика на его коже — внезапные взрывы эмоций. Парень подходит ближе — ненавязчиво, незаметно сокращает расстояние до самого минимума, — и его прохладные пальцы осязаемо мажут клеймо. Кузнец задерживает дыхание, их взгляды встречаются, и такого накала эмоций он, кажется, не испытывал никогда. Парень смотрит с сочувствием — и что самое важное, что заставляет Геральта вдруг удариться молнией понимания, насколько он влюблен в этого мальчика, — Лютик смотрит с чувством вины, сожалением и ярким желанием облегчить чужие страдания. Подушечки его пальцев мягко скользят по изрытой, израненной коже, оглаживая и обветривая теплом, и уже за это Геральт готов отдать ему все на свете. — Мне жаль, — еле различимый шепот скользит по спине необузданной вспышкой. Геральт еле стоит, чувствуя на себе его руки. Лютик не отводит прямого взгляда, и волшебство не рассеивается. Его чувственность обнимает за шею и скользит по нутру, руки Лютика — на его теле, нежность и понимание ударяют по слуху как гром среди ясного неба — так нужно и остро, что трудно соображать. — Мне так жаль. Геральт любит его без ограничений по социальному статусу и без малейших сомнений. Он любит его без продыху. Геральт цепляется за парня мертвой хваткой, от такой силы на плечах Лютика позже заведутся отметины. Он чувствует его власть над собой — не власть господина, а власть человека — будто что-то трещит по швам, и на месте руин шатко и валко возводится нечто новое. Геральт чувствует неотступное желание вжиться в него целиком, скользнуть за шиворот пиджака, пробежаться по чистой сорочке, невесомо и ласково погладить по позвоночнику и проникнуть под кожу, спрятавшись надежно внутри. Лютик меньше его, но сейчас кажется просто огромным: Геральт словно застыл у подножья священной горы и мечтает укрыться на ее безопасной вершине. Реальность набивает оскомину, кружит над их головами, приглушенно, тоскливо пытаясь втолкнуться в нутро. Геральт отмахивается от нее как от назойливой мухи, Лютик берет его руку и тянет вслед за собой, а тот послушно, охотно и правильно подчиняется. Геральт застывает посреди чужой спальни, и что-то внутри подрывается. Им это нужно. Необходимым заслоном отгораживает пресловутые «до» и «после», и они оба замирают на середине. Рубашка Геральта выскальзывает из чужой руки, и Лютик подходит ближе. Время застывает, лениво считая минуты стрелками настенных часов. Приглушенный свет пары свечей обрамляет лицо, мягко скользит по коже и застывает в глазах, отражаясь в них отблеском. Лютик надрывно дышит, ходит по тонкому льду, по-охотничьи сокращает шаги и кажется изумительным, отчего у Геральта перехватывает дыхание. Он чуть тянет руку, незаметно для Лютика, но сокрушительно для себя сдаваясь. Эта комната дышит хозяином, щелкая по рукам его тайнами, отголосками одиночества или грузных секретов. Она хранит его прошлое и проскальзывает под корку обжигающим настоящим, в котором сам Геральт застывает посреди помещения, будто проникнув в чужую душу, сходит с ума от волнения. Геральт застывает посреди его спальни и впервые парадоксально, остро чувствует себя… дома. Будто кто-то давным-давно похитил его отсюда, а сейчас вдруг поставил на место. Лютик трогает его прошлое — невесомо скользит ладонями по клейму. Геральт чувствует на себе его теплое прерывистое дыхание. Он сам часто дышит и не закрывает глаза, будто этот внезапный мир может лопнуть, ошметками пасть к ногам и растоптать его исцеление. Отголосок желания лижет за ухом. Геральт сжимает руки в кулак и медленно выдыхает. Чужие ладони на его животе — нечто прекрасное, инородное и насущное, отчего было бы невозможно отказаться по своей воле. Чужая нежность — божественна, она будто реально летит с небес, невесомо осыпая белокурые пряди мягким пуховым облаком. Лютик так правильно обнимает его за пояс и так правильно прижимается щекой к оголенной коже, что, кажется, именно этого Геральту все время так не хватало. Он замирает и плавится от их близости, желание шуршит в голове, захлестывая цунами, и вожделение крупным мазком лижет грудную клетку. Они могли бы. Сейчас. И если это — неподходящее время, то понятия «Подходящее» в мире просто не существует. Геральт хочет его как порцию свежего воздуха после пытки под толщей воды. Как солнечный свет после года в подземелье. Как глоток после суток в поле. Лютик падает на белые простыни — кровать проминается под его телом, красиво расползается ткань. Он смотрит открыто, с желанием тянется ближе, его руки хаотично и жадно цепляют мужчину за плечи. Он выгибается, стремясь прикасаться и чувствовать, сорвано дышит и сводит мужчину с ума своим нетерпением, эйфорией и легкостью, с которой так нужно и правильно разрешает себя любить. Геральт не говорит — он лишь немо раскрывает для слова губы, и парень затуманенными глазами с трудом считывает с них «Лютик», пьяно улыбается и откровенно, хорошо и интимно раздвигает перед ним ноги. Мужчина над ним как пожар, залп кислорода, пущенный точно в легкие, обжигает нутро и подбрасывает над смятой постелью. Он нависает сверху, и через ткань дорогого костюма Лютик с упоением чувствует его жар, задыхается нетерпением и желанием отдать ему все, что угодно, дрожащими пальцами тянется к пуговицам своего темного пиджака и безуспешно воюет с петлицами. Геральт с упоением его раздевает. Он делает это медленно и неспешно, будто каждое движение и тихий скулеж под ним — бесценная музыка для ушей, и важно уловить каждую ноту. Он смотрит на него безотрывно, будто глотает эмоции, до сих пор не целуя, давясь предвкушением и оттягивая момент. Лютик не стесняется своей наготы — все происходящее между ними кажется ему очевидным и правильным. Он нетерпеливо дожидается, пока Геральт избавит себя от одежды, а потом ловко и скоро обхватывает его ногами, руками цепляет за плечи и придавливает к себе, чтобы кожа скользила о кожу, и смешивались между собой крупные капли пота. Он так хочет его, так любит его, что вслух говорить об этом совсем не нужно: Геральт понимает все по блестящим глазам и порывистому дыханию. Мужчина так жарко дышит в подставленную Лютиком шею, что у того кружится голова. Парень обхватывает чужое лицо ладонями — медовые глаза прожигают насквозь, — Геральту требуются усилия, чтобы удерживать вес на локтях и не придавить того телом. Поцелуй… прошивает насквозь. Лютик так возбужден, так открыт и подвластен. Отрываясь от губ, громко стонет и хочет большего, а потом снова врезается в губы, чтобы тут же опять простонать. Геральт целует податливую мокрую шею, бродя пальцами по бокам и груди. Лютик впивается затылком в подушки, царапая могучие плечи мужчины аккуратно подстриженными ногтями. Комната купается в запахе пота и жаре раскаленного чувства, обволакивая тусклым светом и духотой. Геральт целует внутреннюю сторону чужого бедра, смотрит снизу вверх и находит Лютика в громком стоне, распластавшимся на постели и полностью растворившимся в нем. Он любит его. Они любят друг друга. И поэтому все обретает смысл, хаотичной несдержанностью блуждает по коже и желанием застилает глаза. Геральт целует головку аккуратного члена — тот сочится смазкой и призывно бьет о живот — Лютик кусает пододеяльник, извиваясь под ним, неосознанно тянется ближе и врезается пальцами в волосы. Парень чуть ли не плачет от ощущения губ на собственной плоти и мягкости волос под ладонью. Он толкается в чужой рот — Геральт послушно опускается ниже, — он давит на голову — Геральт опоясывает языком крупные взбухшие венки, — он кричит в мокрую от слюны ткань одеяла, приглушая себя от других, — Геральт утыкается носом ему в живот, создавая вакуум, втягивает щеки, делая все, как надо, чтобы до края, наверняка. Он любит его. Они любят друг друга. И этого должно быть достаточно. Этого всегда достаточно для того, чтобы провалиться под землю, а потом тут же взлететь над землей с ощущением глупого счастья. Лютик стискивает его голову между бедер — белокурая макушка между раздвинутыми ногами как последняя капля, чужие ладони на его вспотевшей груди — крайняя степень. Он задыхается, чувствуя на члене вибрацию горла, заходится криком, придавленным собственной ладонью и простыней, откровенно, полно и щедро кончает в подставленный рот. Геральт обвивает его собой, ложась сбоку — его слишком много, и это именно то, что нужно. Лютик дышит глубоко и натужно. В помещении застыл стойкий запах общего вожделения, и если бы было возможно, Лютик никогда бы не проветривал комнату. Геральт под ним — необыкновенная роскошь. Дав себе отдышаться, Лютик мажет поцелуями по горячей коже, перекатываясь ему на живот: могучее тело под дрожащими пальцами полыхает, изгибается и податливо подставляется ласке, что кажется чужеродным и диким — такой уязвимый гигант. Лютик целует его с неподдельным восторгом, купаясь в ответе и страсти, ластится мокрой кожей и удобно устраивается между раздвинутых ног. Геральт обхватывает его жаркими бедрами, будоража нутро и врезаясь в сознание похотью. Лютик хочет высосать из него прошлое, растопить и размазать садизм и жестокость по намокшей в конец простыне. Мимолетно касается шрамов: его губы летают по телу, и от этих касаний Геральту хочется выть. Он прихватывает Лютика за загривок, взлохмачивает и так спутавшиеся волосы, глубоко дышит и замирает, боясь упустить деталь. Лютик целует каждую клеточку его проклятого клейма, и зарубцевавшийся шрам теперь скользкий от слюны и желания. Лютик опускается ниже — язык в пупке Геральта, в голове — пустота. Руки парня — на его бедрах, могучие сильные ноги податливо раздвигаются шире — Геральт и представить себя не мог в таком положении. А потом его пальцы оказываются у мужчины на члене, отчего в голове кузнеца такой ветер, что впору зажмурить глаза. Лютик размашисто лижет по всей длине, Геральт вспыхивает и стонет, также кусая ткань мокрого одеяла, ласковые подушечки пальцев нежно скользят по головке, круговыми движениями добираются до мошонки и чуть поджимают яйца. Геральт готов умолять. У них на двоих кислород, эта душная комната со смятой постелью, изысканной мебелью и картинами на стене. — Лютик, — мажет по слуху наградой, парень довольно урчит и любит его по-своему — инстинктивно и правильно, так, как Геральту нравится, судя по его подавляемым стонам и тихому голосу в забытьи. Мужчину ломает на мокрой постели, он погружается в чужой рот — Лютик старательно давит спазм тошноты, — с силой врезается в его волосы и расширенными глазами впивается в потолок. — Лютик-Лютик-Лютик… Это застилает совсем. Этого должно быть достаточно, и Лютик чувствует его так остро, так должно, что отстраняется, заставляя ощутить холодок. Геральт горит в предоргазменной ломке, Лютик скользит по его влажному телу, порывисто целуя в висок, обхватывает член скользкой ладонью, и мужчине хватает пары движений, чтобы излиться себе на живот. Лютик требовательно обхватывает его за щеки и вдыхает оргазм, забирая себе каждый выдох. Они лежат боком друг к другу, бестолково и хаотично целуются, размазывая по простыне семя и пот. Геральт гладит его по щеке раскрытой ладонью, Лютик ведет по его виску костяшками пальцев. Комната заполняется мокрыми поцелуями, глубоким дыханием и запахом их любви. Геральт внимательно смотрит, будто детали чужого лица должны врезаться ему под черепную коробку, стекловидным телом застыв там до конца его дней. Лютик неустанно касается его шеи, загривка, плеча, отводит назад взмокшие волосы и замирает, боясь вдруг очнуться от хорошего сна. Часы деловито отсчитывают предрассветную негу, стрелки безжалостно гуляют по циферблату, в воцарившейся тишине являясь смертельной мукой. Лютик взахлеб потребляет последние капли — жадно целует и снова ложится на Геральта, влажно и дико смешивая семя на их животах. У него за спиной будто буря, и ее отголоски настигают ушей, втаптывая под землю глупую надежду на чудо. Солнце заползает в окно — и жизнь из него вытекает. Геральт мягко отстраняет его от себя, Лютик безжизненной куклой отползает к самому краю. Кузнец мелко дрожит — парень замечает это по могучим плечам, и мужчина спешит одеться. Мятая рубаха прикрывает его секреты, и эта грубая ткань вдруг ширмой спадает к ногам, разделяя их жизни от «до» пресловутым «после». Геральт замирает посреди его спальни. Волшебство медленно рассеивается по стенам, и в свете солнечной ломки мужчина вдруг чувствует себя чужеродным и неуместным в этой красивой комнате. Он медленно и грузно шагает к двери. Во рту сразу пересыхает, в горле пылает, и руки дрожат от волнения. Он застывает у выхода, цепляясь пальцами за дверную ручку, пока сзади Лютик вскидывается на смятой постели. Геральт не может отказать себе в удовольствии и оборачивается. Лютик все еще обнажен, выделяется на белоснежной кровати и так больно врезается в сердце, что Геральту хочется тут же вернуться, накрыть его своим телом и никогда больше не отпускать. Лютик будто знает, о чем он думает. Или просто желает того же: — Я не хочу, чтобы ты уходил, — его голос надломлен. Кажется, еще мгновение, и парень сам кинется ему в ноги. Он любит его. Они любят друг друга. Но в данном случае этого недостаточно. Геральт отводит взгляд с таким трудом, будто все силы мира не позволяют ему просто повернуть шею. Дверь чуть скрипит, он делает шаг вперед и замирает, смотря себе под ноги. Зачем-то спрашивает, как будто без этого нельзя было бы обойтись, тем самым вколачивая иголки куда-то себе под ногти: — А разве я могу остаться? Гулкая стрелка настенных часов барабанит по кругу, гадко и подло сокращая их время вдвоем. За окном надрываются петухи, и слышатся первые голоса крепостных. Лютик отворачивается, будто смотреть на него становится физически невозможно. Ему трудно дышать, и он с силой массирует горло. Прежде чем сделать шаг в коридор, Геральт слышит задушенное, обессиленное: — Нет. Улица встречает прохладой. Избы раскрываются, заспанные люди протирают глаза, готовясь к работе. Геральт незаметно скользит из черного входа и оказывается у кузницы, быстро ныряя внутрь. Привычная жизнь встречает его хлесткой пощечиной, хмурым убранством и застывшим семенем на животе. Геральт медленно подходит к реке и быстро срывает одежду. В одной рубахе ступает в воду и нервно отирает следы. В конце концов, холопы способны попасть в кровать господина. Только наутро горничная обязательно поменяет постель.