Paraboles

Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства. Кол.3,14

___

— Я люблю тебя, Джим Гордон… Джеймс перевёл замылено-пьяный взгляд на собеседника, пытаясь осмыслить сказанную фразу. Зачем тот так по-щенячье нежно льнёт, обещает и отдаётся целиком? Ради призрачной надежды на то, что тот действительно снизойдёт на него, убого и хромого, преступника с ярко-голубыми глазами, так пронзительно смотрящие в его и умоляющие. “За что ты так со мной, Пингвин?” — стремительно пронеслось в затуманенной голове. — “Ты ведь так ничтожен. Да и я, по своей сути, всё также невозможно убог. Это чья-то глупая шутка?”. Освальд не ожидал услышать от Джеймса ответа, не ожидал согласия или отрицания, надеялся на то, что сейчас его хотя бы не оттолкнут и позволят пару минут вольность. Что он и получил в итоге — возможность пару минут быть домашним зверьком, который вечером ластится к вернувшемуся с работы хозяину. Казалось, Пингвин считал минуты, пока был рядом, томно прикрыв глаза и коснувшись локтя детектива пальцами. Но потом… Потом стало неимоверно грустно, что это может быть только после нескольких стаканов виски. Пожалуй, и вправду, без пары стаканов виски Освальд не становился настолько симпатичным и притягательным, каким бы мог, будь чуть более опрятным. — Джим, уже поздно, тебе стоит пойти и лечь спать, — чужой голос звучал довольно обеспокоенное и почему-то вызывал желание защитить: то ли от жалости, то ли от абсурдности. — Да-да… Я иду, — устало ответил Гордон, кивая и пытаясь подняться. Освальд осторожно отстранился от детектива, больше не касаясь его плеча и руки. Не мешая больше тому, он подался вперёд, закрывая бутылку с более или менее дорогим напитком, который мог себе позволить детектив, а после потянул на себя плед. Пусть возможность спать с детективом в его постели и была прекрасной, поднимала настроение, но после пары минут понимания, что самому Джеймсу это неприятно, как и он сам… Пропадало любое желание и стремление, не хотелось быть навязчивым и лишним. — Пойдём, Освальд, — Джим потянул собеседника за собой, едва, конечно, не спотыкаясь, но всё же доводя его до спальни и там опуская на мягкую постель. Кобблпот понимал, что в их случае нужен кто-то, чтобы вести обоих, поэтому старался семенить и не отставать от детектива, чтобы поддержать его в самый необходимый момент. Но уже вскоре он сам оказался в постели, снизу вверх наблюдая за своим спасителем. — Может я чем-то могу тебе помочь? — Просто ложись. И спи, — Джеймс завалился рядом и с истинным наслаждением крепко обнял подушку, издавая едва ли не мурчание, вскоре уже начиная мирно дремать. Освальд почувствовал в тот момент настоящее разочарование… Вероятнее всего Гордон даже не слышал, что же такое сказал Пингвин; да и зачем ему, если тот стал так бесполезен и отвратителен, не заслужив к себе и малейшего внимания или уважения. — Спокойной ночи, — тихо прошептал он, практически невесомо проводя пальцами вдоль спину мужчины, лежащего напротив. Казалось, что их разговоры, вся эта ситуация, выпитый алкоголь помогут растопить отношения между ними, но ничего не шло к столь желаемым изменениям. Поэтому Освальду, пусть и с расстроенной улыбкой, только и оставалось наблюдать за Гордоном. В самом деле, Джеймс ещё какое-то время рассуждал про себя, к чему и для чего признался Освальд. Было довольно непривычно слышать от кого-то вроде Кобблпота. — Любишь? — Люблю, — пусть он и не ожидал услышать голос Джеймса, считая, что тот спит, но тихо и односложно ответил на его вопрос, повторяя свои слова. В этом всегда было сложно признаться, но он сделал это… Но чувства облегчения это совсем не принесло. — Поговорим об этом утром? — уже сопя, спросил мужчина, поворачивая голову в сторону Освальда. — Спи, Джим, обязательно поговорим, — он постарался тем самым скорее успокоить таланты детектива, укрывая его одеялом. Ведь Кобблпот понимал, что утром он не вспомнит этого наивного признания, лишь соберётся и уйдёт на работу. — Пойдёт, — Джеймс удовлетворённо кивнул и вновь устроился на подушке, окончательно засыпая до самого утра. Освальд терпеливо дождался, когда дыхание Джима станет ровным и спокойным, только тогда позволяя себе немного поворочиться из-за ноющего плеча и ноги, чтобы устроиться у мужчины под боком и тихо задремать, стараясь не беспокоить, но и одновременно с этим быть рядом. Потрясения настолько сильно вымотали детектива, что он заснул очень быстро. В самом деле, было мало понятно, с чего бы Освальду вообще влюбляться в него такого. Нет, ну Джим, конечно, хорош. Статен, порой мил и в некотором роде очарователен. Пассий у него всегда было достаточно, но вот… Таких, как Кобблпот, практически не было. Видит же, с кем связывается. Но почему, в конце концов, не Нигма? Он более всех проявлял к Пингвину симпатию. И это даже было бы логично, если бы те сошлись вдвоём. Пускай и не во вполне… Дружеском тандеме. Освальд сам не до конца понимал, когда Джеймс стал занозой в сердце, приносящей столько боли. Не цветущим деревом, а чем-то раздирающим. Он не знал, когда взгляд глаз, пусть и таких усталых, злых, раздражённых, унижающих, но таких непривычно голубых стал столь желанен, холодный голос столь восхитителен, вплоть до мурашек по всему телу. Именно из-за этих корней в сердце Пингвин не обращал внимание на людей вокруг, может быть осуждающие и сожалеющие взгляды, а о том, чтобы начать симпатизировать кому-то ещё и вовсе речи не шло! Замечая все недостатки возлюбленного, он мог полностью игнорировать их, замечая его поведение по отношению к себе, которое порой жутко раздражало, он мог игнорировать его, коря себя за эту слабость, которая совсем не свойственна взрослым людям, людям с опытом. Но у него была душа ребёнка… Ребёнка, который впервые влюбился. Так или иначе, но попытаться дать чувствам Освальда шанс стоило. И Гордон всё-таки решил для себя это сделать. Попытаться развить как-то это, пускай и было просто ужасно стыдно перед Лесли, которая ещё абсолютно ничего не знала. Освальд не мог спать долго, удобно… Больное плечо, которое наконец-то стало беспокоить меньше, и нога не давали ему сделать этого, хотя и хотелось ощутить этот уют и комфорт рядом с Джимом, который ощущает и каждая его девушка. Поэтому утром, пока детектив ещё спал, Кобблпоту только и оставалось, что думать о своём.

А я смотрел бы вечно, Как вечер сжимает плечи твои, На свете нет ничего беспечней И бесполезней моей любви…

— Как бы я хотел оказаться на её месте, — совсем тихо, грустно, с горечью прошептал Пингвин, позволяя оставить себя поцелуй на плече детектива, чтобы потом отстраниться. Ведь лёгкие и едва заметные касания — всё, что он мог себе позволить. Освальд постепенно начинал корить себя. К чувству вины перед мамой добавлялось ощущение бесполезно, ненужности, неразделенной любви… Он чувствовал себя настоящим идиотом, раз позволил себе такую вольность в лечении больной ноги в надежде, что тогда он останется с Джимом, это даст ему шанс проявить себя. Ведь именно сейчас появлялось желание уйти… Уйти, пока тот совершенно тихо спит, пускай ему покажется, что Освальд в его квартире был лишь ночным кошмаром. Впрочем, Джеймс спал достаточно крепко и абсолютно ни на что не реагировал. Усталость, накатившая прошлым вечером, так и не оставила его, въедаясь во всё тело и утаскивая глубоко во тьму. Словом, просыпаться он абсолютно не намерен. Освальд долго собирался с силами… Впервые он хотел позволить себе больше, чем обычно. Попробовать хотя бы раз в жизни то, что испытывают они. Ведь смотреть на тонкие губы, не имея возможности прикоснуться к ним, было уже невозможно. Кобблпот чуть покусывал свои губы, испытывая настоящее волнение и слыша биение собственного сердца, пока рассматривал профиль детектива. Уголки нижней челюсти, которых он осмелился коснуться первым, не трогая шею, зная, насколько там нежная кожа, тогда Джеймс точно проснется и прогонит его, ведь именно эту буйность, вероятнее всего, он и имел ввиду. А следом, чуть осмелев, с мыслью, что это последний его шанс, накрыл его губы своими… Момент был настолько волнительным, что Освальд весь трепетал, всем телом, кончиками пушистых ресниц, обрамляющих его голубо-серые глаза. Пусть целовал Гордона и не так решительно, как представлял себе, но нежно, стараясь запомнить все ощущения. Детектив, в самом деле, порой спал слишком уж крепко — сказывались ночные смены, нервы и вечные побеги. Когда ещё было столько относительно свободного времени, когда Джеймс мог так отдохнуть? Пускай и не совсем удобно, зато долго. Никто особо не дёргает (кроме Пингвина, конечно же), не требует вот прямо сию же секунду сорваться из тёплой постели и кинуться спасать мир; который раз-то уже, в самом деле. А ведь он не железный, всем необходим отдых. Как сказал врач некоторое время назад — продолжит геройствовать, и сердце не выдержит. Со всеми же бывает, да? Какая-то мелочь, не особо значимый повод — и человека нет. Исчез, пропал, разрушен и сломлен. Впрочем, ничего нового. Готэм умел испепелять и самые храбрые сердца, делая это весьма искусно и умело. Об этом знают все. А Гордону плевать. Рвётся туда, куда не полез бы кто иной. И ведь даже успешно! Но лишь до поры до времени. Пока пламенное сердце не сможет выдержать очередного удара — n-ного по счёту... Сейчас Освальд чувствовал его так, как никогда иначе… Как тот спокоен, как бьётся сердце детектива, как плавно поднимается и опускается грудь под ладонью брюнета, на которой точно должны быть шрамы, оставшиеся после службы в армии. Они оба становились не такими… Джим не был злым и напряжённым, Кобблпот — униженным и психом. Разве он мог потерять все это? Он не мог потерять Гордона, как бы тот к нему не относился. Поэтому сейчас тонкие холодные пальцы легко касались щёк с лёгкой небритостью, стараясь держаться выше него, чтобы ненароком не упасть, но это было слишком тяжело из-за больной руки и ноги. Но Освальд продолжал ласково поглаживать его лицо, вдыхая приятный аромат такого желанного, но незнакомого тела. — Как же ты не понимаешь, Джим, ты нужен мне, детектив… Пусть я тебе и нет. Чужой голос звучал так далеко, что сквозь крепкую дрёму Гордон и вовсе не осознавал этого, пускай тот и звучал невероятно печально, даже отчаянно. Да и кому бы пришло в голову такое говорить? Освальд наверняка тоже спит и видит десятый сон. А остальное — лишь игра воображения. Кобблпот успел предостаточно наговорить, как и сам детектив. Поэтому всё прочее было неважным. Сон, сон и только сон… Гордон спал и не знал, что там творит Пингвин. Кажется, это и не так важно. А если бы всё-таки узнал, то предпочёл бы лучше помолчать и сделать вид, что ничего не было. Так, в самом деле, было бы лучше им двоим..? В последний раз проведя пальцами по тёплой щеке, Освальд отстранился, на миг задержавшись губами на плече своей любви… Но после этого отстранился, решая, что все эти детские игры пора закончить. Сначала сел на край кровати, осторожно свесив ноги с мягкой постели, которая была предназначена совсем не для него. Кобблпот знал, что это место для очередной Барбары или Лесли, но, увы, не для… Пингвина, которым он останется для Джима навсегда. Совершенно тихо он ушёл на кухню, садясь лицом к небольшому окну, вот-вот должен начаться рассвет, такой же, как и всегда, но не для Кобблпота. Для него этот рассвет снова полон разочарований. Осознание того, что для Джеймса он все тот же псих и преступник, в котором невозможно рассмотреть что-то иное. Видимо его голубым глазам светит потускнеть навсегда, хотя детектив и дал ему надежду хоть на малейший огонёк в глубине его больной души. Поэтому теперь ему оставалось лишь грустно улыбаться, перебирая ткань одежды Гордона, в то же время следя за красно-оранжевым солнцем, которое упрекало его, стыдило и унижало, как слабого и неспособного постоять за то, чего он так желает.

И где бы я ни был, Меня преследует призрак: одиночества, и его силуэта. Думал в кино лишь такие сюжеты, Разбудите меня на рассвете.