От одного сладкого страха, до двойной горькой любви.

      На следующий день, к счастью, Пеннивайз не одарил девочку своим присутствием. Хотя, из-за беспокойной раны в боку, она ночь ворочалась, и проспала весь день, до следующего дня. Её здоровье очень ухудшилось, и от вечерней прогулки, и от переживаний за клоуна, и от раны оставленной им. Она беспокоилась, что очень-очень расстроила своего друга монстра, из-за чего, он больше к ней никогда не придёт.       Тоска щипала мягкое сердечко за тонкую кожу и отдавала сильной болью и тяжестью. Стефани, с каждым вздохом, была уверена, что это последний. Усталость заставляла её заснуть, и больше никогда не проснуться, и от этого, она содрогалась, думая, что тогда оставит клоуна одного, без неё. Поэтому, она старалась вытаскивать себя ото сна, не замечая, как же быстро течёт время. С каждым её закрытием век и содроганием, проходили часы. И она герой, раз могла это делать, так как, действительно, если она уснёт, то вряд ли проснётся. На неё всё давило, заставляя заснуть. — Милая, милая… Спи, — шептал ей в ухо Пеннивайз, ложась к ней на кровать. Он заботливо уложил её головку к себе на плечо, удивляясь, как же мерзко поступают её родители с ней, они даже не заметили состояние девочки. Он провёл холодной рукой по больному боку, и это приятно отразилось в её теле. Рана быстро затянулась, оставляя уродливый шрам в виде откусанного клыками плоти, — хотя это было и так. Он чувствовал, как девочка была в полусне, и старалась как можно быстрее отдёрнуть себя от отдыха, — Ш-ш-ш… — прошипел он ей на ухо, и в его руках появилась книга, — Я прочту тебе мою любимую сказку Шарля Перро. Жил-был богатый купец, у которого было три дочери и три сына… — он стал читать сказку, так сладко, что девочка, тут же упала в сон. И даже так, клоун продолжил читать, словно читал для себя.       Клоун просидел с ней до самого утра, разговаривая с самим собой, зная, что девочка не слышит. Он вертел на пальцах её локоны волос, и нежно обнимал за плечи, потому что ей было холодно… Нет, он чувствовал её глубокое одиночество, что сидело в её сердце, как паразит, сгрызая её эмоции, её чувства, её страхи, хотя именно он и должен это делать. Он любовался её подрагиванием ресниц, и видел самого себя в её сне, где они мило дискуссируют насчёт вкусов мороженного. А так же, в этом сне, из её бока шла кровь, и он знал, что она на подсознательном уровне, чувствовала боль в боку, но не говорила об этом во сне, этому Пеннивайзу. Наоборот, она чувствовала себя бесполезной для него, и думала, что он когда-нибудь её бросит.       И когда она открыла глаза, то не обнаружила клоуна рядом, но заметила книгу, новую книгу «Красавица и чудовище». Так же, она обнаружила, что бок исцелился, и что она прекрасно себя чувствует. Она знает, кто был ночью, и кто её исцелил.       Ближе к вечеру, она смотрела в окно, и с завистью наблюдала, как семьи направлялись в центр города. Сегодня, как никак, было рождество, и ей так хотелось провести этот день с одним из родителей и посмотреть на салют. Но этому не бывать, как знала она, ведь родители ушли, оставив её дома одну, с пропавшей коробкой из-под пиццы.       И в окне, она увидела, как по тротуару шёл молодой парень и резко повернул голову в её сторону. Его глаза точно смотрели к ней в окно, и на долю секунды, сверкнули янтарём. Она тихо взвизгнула от радости и стала бегать по комнате, одеваясь, и даже, успела надушиться мамиными духами. Она незамедлительно выбежала из дома, прямо по направлению к парню и крепко его обняла. — Я… Я думала… — она стала плакать от радости, всё крепче прижимаясь к высокому мужчине, вдыхая его приятный запах — жжёный сахар. — Всё хорошо, милая, только не слишком радуйся. Ты проведёшь своё рождество с людоедом, знаешь? — Пеннивайз погладил её волосы, которые неаккуратно заплетены в косу. — Мистер Пеннивайз… — При людях, прошу, Роберт Грей, — мягко поправил он девочку, опускаясь на корточки, нежно сжимая её плечи. Почему-то, он стал заботиться о ней. Неужели?! У монстра есть чувства?! Нет. Ответ отрицательный. Это всё потому, что он понял, чем заботливее он к ней, тем сильнее он чувствует приятный вкус любви и привязанности к нему от неё. А, местами, проявляющийся страх от неё, — то, что она потеряет его, — вспыхивают искрой, будоража вкусовые рецепторы. И как бы отвратительно это не слышалось, но правда есть правда — он порой возбуждался из-за этого. Странно даже, что он бесполое существо, его так заводит её страх. Мерзко, но это факт. — Мистер Грей… — нет, он не сможет переучить её вежливости, — Это ваш трюк? Почему вы теперь другой? — Я посчитал, что не стоит в такой день, бродить клоуном. Это будет неуместно, — уголки его глуб приподнялись в лёгкую улыбку, и девочка ответила ему той же улыбкой, только, вдобавок, с поступившей краской на щёчках. За долю этой секунды, Пеннивайз думал, как же прекрасно выглядят её покрасневшие, детские щёчки, и если бы он мог, то в считанное мгновение, вгрызся в них. А Стефани, краснела, потому что человек, что был перед ней, имел нежный голос клоуна, и его внешность, — естественно, резко отличалась от клоунского, — имела красивые черты. Короткая причёска тёмных волос; пухлые, в форме нежно-розового банта, губы; кожа естественного цвета; голубые, цвета лесного озера, глаза; длинные ресницы; тёмные, аккуратной формы, брови; от него исходил тот самый запах жжёного сахара. Можно сказать, девочка влюбилась в этого парня, но она знала, что это не настоящая внешность Пеннивайза, и если бы могла, то попросила бы его вернуться во внешность клоуна.       Они пошли в центр города неспеша, за ручку, разговаривая о любых темах. Иногда, какие-то девушки, то так, невзначай, останавливали их, махали ручкой девочке, и только интересовались Пеннивайзом, и тихонько складывая бумажечку с номерком в карман его серого пальто. И девочка чувствовала, как сжимал клоун её хрупкую ручку, слегка впиваясь своими когтями. А сам, говорил так скомкано и нервно, словно школьник. В такие моменты, Стефани, делала капризное лицо, и говорила «Папочка! Мама сказала, что ждёт нас, пошли быстрее!», и уводила его от надоедливых женщин. И после каждого такого каприза, когда они отходили от девушки, клоун хмурился, и весело говорил «Она будет моим завтраком/обедом/ужином».       И когда они покупали сахарную вату у самого центра города, продавщица занозой засела в монологе с клоуном, и удерживала его как могла, чтобы тот хоть как-то заинтересовался ей. О-о-о, он-то заинтересовался, но не плотскими развлечениями, а желанием содрать её чёртов пирсинг с носа, и пожрать эти груди, что она так старательно вываливала, чуть ли не на его руки. — Спасибо, — Стефани, как обычно, поблагодарила, и потащила за руку «отца», и тот, послушно шёл за ней. Парк, благоухающий летом, и заваленный мерцающим снегом зимой — и был центром города. Там, клоун вместе со Стефани отыскали одинокую скамейку, откуда удобно можно было наблюдать, изредка, тестовые фейерверки над головой. — Какая по счёту будет жертва?.. — парень поднял свою руку, и стал, в шутку, считать по пальцем девушек, что их останавливали, но ему вообще не были они интересны. Он брезгливо заглянул в карман пальто, и стал вываливать несколько бумажечек, что эти проститутки ему вложили. — Тринадцать, — быстро ответила девочка, и как свинюшка, ей богу, ела эту сахарную вату, измазав своё лицо. Теперь оно было липким, как и пальцы, — Вы сами виноваты, что такую красивую внешность выбрали. Может вам стоило стать моей мамой? — она доела сахарную вату, и взяла снега в руки. Когда он растаял в руке, то прошлась рукой по лицу, тем самым, вымывая сахарные остатки. — Стеф… — обратил к себе внимание Пеннивайз, и достал из кармана платок. Так же брезгливо вытирая мокрое лицо, он задумался, а могла ли сахарная вата сбавить неприятную горечь её плоти? Ну хотя бы пальчики прохрустеть в своём рту, — Твою маму тут все знают, а тебя редко видели. Многие думали, что я твой брат, или что-то типа того. Я считаю, это принесло бы много проблем. — Каких например? — спросила она, и в её зелёных глазах отразилась вспышка салюта. Её мерцающие огоньки медленно плыли вниз, как капли по стеклу. — Ну… — заворожившись такой красотой в её глазах, он совершенно забыл о чём говорил. Он так хотел вытащить её глаза, и вложить в баночку, затем залить чистой водой, и заморозить, чтобы его вечность сопровождали её глаза. — Ну? — её голос отвлёк его и розовые щёчки снова покраснели, или же это было из-за холода? — Забудь, о чём мы только говорили. Мы же сюда за рождеством, так? Так давай повеселимся! — он охватил руками парк, и действительно, там стояло колесо обозрения, а вон тут небольшие, американские горки, плавающий кораблик, и многое другое. И тут, он почувствовал предстоящий вкус её страха на языке, от этого, непроизвольно, стала идти слюна. — Я не боюсь аттракционов, мистер Пеннивайз, — мягко сказала она, заботливо вытирая его слюну, с его, клоунской улыбки, которая была ещё страшнее, чем на самой клоунской внешности. Он быстро вернул себя с небес на землю, и отобрал платок. Он не сможет её переучить к нему обращаться «Мистер Пеннивайз»? Сможет ли он её передрессировать, как собачку? Человек человеком, но она всё равно животное, да? — Не боишься значит… Ты боишься высоты? — он посмотрел на чёртово колесо. — Нет, мистер Пеннивайз. — Вот как… А быть закопанной заживо? — Я не знаю, меня никогда не закапывали. — Ну да, а быть разорванной на части? — её глаза сверкнули беспокойством. — Вы рвали на мне мою кожу, это считается? — Пеннивайз виновато улыбнулся и кивнул головой, — Тогда нет, не боюсь. — Эх… Ладно, пойдём веселиться! — воскликнул парень, вскакивая со своего место. Он думал, что лучше не спрашивать, а на практике всё вызнать, да и сидеть на скамейке и целый час ждать, когда будет салют, не хотелось. Девочка вздрогнула и он почувствовал её страх. — Нет-нет, не подумайте! — стала она отрицать свой испуг, что бы тот снова не впал в ярость из-за своей ошибки, словно он узнал, что она боится, — Просто, вам по карману меня прокатить на актрационах? — Нет. Денег у меня совсем нет, — быстро успокоил себя Пеннивайз и покосил взгляд, — Но у меня есть кое-что другое, эффективнее денег. — Вы всех убьёте? — Было бы неплохо, но нет. Город подобного не сможет пережить и тогда мне придётся переехать. Доверься мне, — парень улыбнулся, по-человечески, совсем не жутко и не страшно, и подмигнул.       Они отправились посещать аттракционы, и с помощью своей телепатии, убеждал людей, что он платил им. Катая Стефани, он смог впервые услышать её смех. Звонкий, детский, как у простого ребёнка, которого можно сожрать, но так же он, по прежнему, видел в ней тоску. А Стефани была очень счастлива, она чувствовала как эмоции сливались в один большой водород, и вертелись, крутились! — Говорил же, давай повременим с американскими горками… — говорил парень, прильнув к маленькой каменной пристройке, где был один вход, в туалет. И слышал, как тошнило девочку. — Простите, мистер Пеннивайз, — грустно сказала она, шмыгая носом. — Ох, я Роберт Грей, Роберт… Забей, — устало сказал он, приоткрывая дверцу в туалет. Девочка сидела и плакала, вытираясь платком, — Вот, возьми, полегчает. Через полчаса будет салют, пошли на колесо, — он передал ей холодной воды. — Спасибо, мистер Пеннивайз, — она отпила водички, что чуть облегчило её положение, — Пойдёмте, — она встала, до сих пор вытирая рукавами поступающие слёзы и потянула платок обратно клоуну. — Оставь себе, — брезгливо ответил он, и взяв её под ручку, пошёл на колесо. Они недолго стояли в очереди, и с помощью своего «трюка», смогли легко пройти в кабинку.       Приказывая собственной телепатией, одному из работников колеса, порвать одну из проводов, чтобы чёртово колесо остановилось. Как раз, их кабинка оказалась на самом высоком месте, откуда, через десять минут, будут видны вспышки салютов. — Мистер Пеннивайз, я благодарна, что вы со мной, — тихо прошептала девочка, упираясь об стенку кабинки, всматриваясь в огни маленького города. Над их головами, мерцали яркие звёзды, и клоун постарался, чтобы сегодня, небо было чистым. — Я несколько раз старался тебя сожрать или убить, но ты всё равно благодаришь меня за сегодняшний день? Забавно… — сказал он, невольно, повторяя её движение, так же всматриваясь в огни города и звёзды. — Я была бы сегодня одна. Мне не важно, что вы пытались сделать до, и что вы будете стараться сделать после. — Кажется, ты не совсем понимаешь опасности, находясь рядом со мной, здесь, сейчас, на такой высоте. Ты даже убежать не сможешь. — А разве я старалась убежать от вас? — плечи клоуна вздрогнули, и он перевёл свой взгляд на неё, встретившись с сияющими, тёмно-зелёными глазами. Она не улыбалась, она не была счастлива, она не боялась и не грустила, в её сердце прибывало мёртвое спокойствие. — Нет. Мне не нравиться твоё бесстрашие. Что за малолетняя самоубийца… — он усмехнулся своим словами, переводя взгляд на город, и обратно на неё. Она нежно улыбнулась, глянув на город. — Наверно, это так. — Почему ты такая, Стеф? — Я не знаю. Мне спокойно с вами и вы ничуть не пугаете. — Ты совсем не боишься смерти. Долгой и мучительной смерти? — Не знаю, — ответила она, и это словно был щелчок для клоуна. Он яростно вскочил, схватил девочку за горло и стал прижимать к стенке. — Бойся смерти! Тебя ждёт хорошее будущее, у тебя будут вкусные детки и любящий муж! Бойся потерять это! — его янтарные глаза превосходили, — конечно, только для девочки, — красоту городских огней и ночных звёзд. Она была согласна утопиться в собственной крови и ощущать зазубрины его зубов на теле, лишь бы его взгляд оставался на ней до последнего её вздоха. — Ваши… Глаза… Прекрасны… — прохрипела она, тяжело вдыхая воздух, потому что, на этот раз, это была не попытка Пеннивайза её убить, а заставить её бояться. Он тут же от неё отшатнулся и сел напротив. — Как хочешь, — недовольно прорычал он, оскалившись, обнажая острые зубы. Девочка прокашлялась, и улыбнулась. — Вполне, — после её слова, раздался хлопок. Первый салют, имел похожий янтарный цвет, что имел её дорогой клоун. Она наблюдала, как одна за другой, в ярких, переливистых мерцаниях цветов, взрывались фейерверки, и она точно знала, что это второе, что имело красоту в её жизни, — после, определённо, самого танцующего клоуна, завладевшим её мягким сердечком, — Спасибо большое, мистер Пеннивайз.       В ответ на её слова, демон недовольно фыркнул. Хотел бы он услышать из её уст «Нет! Спасите, кто-нибудь! Пожалуйста, остановись, мне больно!», но это он вряд ли услышит. Его взгляд не смотрел на надоедливый салют, которым он любовался несколько десятков лет, нет, он смотрел на тонкую кожу её шеи, где видел её вены; он смотрел на хрупкие пальчики и ручки, которые могли бы хрустеть в его рту; он смотрел на её губы, которые бы могли кричать от ужаса и боли; он смотрел на её глаза, что могли бы отпечатать холодный ужас; он вслушивался в её мысли, что были переполнены лелеянием клоуна рядом, и ему не было это противно, но и не было приятно; он смотрел, как она сидела без движения, и только грудь спускалась и поднималась от дыхание, а ведь он мог её лёгкие, её органы, красиво вывесить на дереве, что стоит у его логова, и глядеть на них, как на гирлянды. Но ему остается, только смотреть и мечтать. — Салют закончился, — писклявый голос этой малютки старался прервать его на представлениях, и она увидела напротив, своего любимого, большого клоуна, что в загиб сидел в маленькой, для него, кабиночке, и слюнявил пышный воротник. Его янтарные глаза смотрели на неё, и его жуткая улыбка снова прорезалась до ушей, и оттуда показывались острые зубы. Она достала из кармана платок, и встала перед ним, — Простите, что не можете съесть меня. Я понимаю, что вы чувствуете… — она сложила платок, и вытирала ему подбородок. Тем временем, клоун смог вернуться обратно в сознание, и перестать улыбаться, сглотнув слюну, но он позволил ей позаботиться о себе, так как ей было это необходимо, — Когда мама обо мне забыла, и я не могла найти еду на кухне, я голодала два дня. Для меня было ужасно ходить в школу, и смотреть, как другие едят вкусную курочку, залитую соусом, или бифштекс, — грустно говорила она, и старалась вытирать так, чтобы его грим не вытерся, но после того, как она убрала платок, разочарована покачала головой, — Ой, ваш грим… — Ничего, — он взял её руку в свою, опустил и сжал хрупкие пальчики, которые он мог легко раздавить и сожрать. Грим на подбородке вернулся обратно, в исходное. Её брови дёрнулись в удивлении, что его способность может и так, — Пора возвращаться домой.