Клоун опустил их обратно вниз и вернул облик «Роберта Грея». По дороге она еле плелась за ним, уставшая, уже засыпая. Поэтому парень предложил ей докатиться до дома на его спине. Сначала она отрицала, но это предложение было для неё так маняще, почему позже, согласилась. Рассматривая вид сверху, наблюдая, как длинные ноги клоуна, одетые в чёрные джинсы, медленно шагавшие в сторону её дома, зевнула. Ох, как же не хотелось ей возвращаться домой. Она была согласна отправиться куда угодно, даже в глотку её милого людоеда, лишь бы не в тюрьму этого одиночества. Но она, к сожалению, не сумела справиться с поступающим сном, и раз Морфей так настойчиво звал в своё царство под покачивания, заснула.
— Уж лучше, чем моя глотка… — прошептал парень, чувствуя, как та, провалилась в сон. С помощью своих способностей, он, очередной раз, попытался сделать её сон страшнее, но чем ужасней становился клоун у неё во сне, тем более снисходительней становилось её отношение к нему. Поэтому, он навёл страшный сон для неё, чтобы она просто, хоть что-то видела, а не пустоту и надоедливый белый шум.
Добравшись до дома, он смог аккуратно взобраться в окно, уложить на кровать, осторожно чмокнуть в лобик, — после чего, конечно, облизаться, — и укрыть тёплым одеялом. Как тут же он хотел уйти, цепкая рука девочки остановила клоуна.
— Пенни, не уходи… — прошептала она, и клоун знал, что она находилась в полусне, и думала, что его уход ей лишь только сниться. Он склонился к её уху:
— Я никуда не уйду, но наше с тобой время ограничено, — прошептал он, и его сладкий голос послужил ей окончательной отправкой к Морфею. Он снова поцеловал её лобик и ушёл на охоту. Он чувствовал, как парочка подростков прижимала друг друга в лесу к дереву и совсем ничего не боялась. Кроме одного — лишится друг друга. Имеет ли этот демон тот же страх? Да не-е-ет, бред какой-то.
На протяжении месяца Пеннивайз находился рядом с ней. Он играл с ней, старался пугать, старался её не убить. Показывал ей, по его мнению, страшные сны с его участьем. Иногда, он злился на её родителей, потому что они не проявляют к ней должного внимания, и заботы, поэтому, иногда, когда мамы и папы нету дома, он своими способностями подзывал разносчика еды и устраивал для неё праздник!
Когда они сидели вместе в комнате, Пеннивайз рассказывал страшные истории, что знает, и которые может придумать, — хотя большая половина, была правдой, — и Стефани понимала, что всё всегда заканчивалось «приторной кровью», «покладистой для зубов, мясом», «хрупаньем оторванных конечностей», и она была счастлива слушать это, так как клоун рассказывал это с радостью. После каждого рассказа, его слюни шли рекой, и Стефани не воротило это, и лишь заботливо вытирала платком.
Иногда, клоун приходил к ней окровавленный. Пугать ли пытался, или просто его не заботило, как отреагирует девочка, но Стефани всегда могла помочь ему с напоминанием, что «от тебя пахнет кровью, лучше поменять одежду», и вопреки своему животному эгоизму, от стирал кровь щелчком. Девочка знала — это кровь мёртвых детей, и их мамы плачут, ищут, стараются пережить это, — и хотел ли того клоун, или же это было частью его плана, — рассказывал, что родителям этих детей, он меняет их восприятие к исчезновению ребёнка, и верят, что ребёнок никогда не вернется, иначе, он даёт им смирение. И она спрашивала «ты бы тоже так сделал, для моих родителей, если бы съел меня?», на что она получила холодное «нет». Конечно, потом клоун пожалел, потому что она начала перебирать варианты «почему он так ответил», в них было: он так ненавидит её, и её родителей, что заставил бы их страдать; он знает, что её родителям далеко плевать на дочь; ему лень; он задумывался съесть её родителей после неё (но он же ест детей, нет?!); он ненавидит её родителей, что заставил бы их обратить на неё внимание, только после её смерти; и тому подобное, — хотя на самом деле, он перестал слушать её мысли, когда она дошла до его любви к ней.
Клоун показывал свои невообразимые иллюзии: Страшные, отвратительные, мерзкие, а порой, красивые, цветастые, пластичные. Он хотел являться в её глазах жутким клоуном, но он оставался несравненным другом. Так же, с помощью иллюзий, он помогал девочке видеть ситуации из сказок, конечно, он часто омрачал их кровью и кишками, но это её не пугало. Как она решила — раз ему это нравиться, почему не может нравиться ей? С помощью иллюзий, он помогал ей более точно увидеть то, что есть за городом. А точнее, — до слёз больно, ну, а клоуну смешно, — она не то что представить, она и знать не знала, кто такие кенгуру, слоны, крокодилы, пингвины, северное сияние, — да, что там с земными прелестями, она не знала, что луна на небе, это не огромный светящийся шар, а спутник Земли! И вроде, казалось, умная девочка, а мало знает о очевидных вещах. Поэтому, наш великодушный демон-оборотень-людоед, и «колдун», показывал ей всё это так наглядно, и так правдоподобно, что этот самый кенгуру скакал по её комнате, а пингвины прыгали в воду у самых её ног.
Когда не было родителей дома, — а это было дело рук клоуна, — они садились вместе перед телевизором, Стефани ела попкорн, и смотрели, иногда мультики, что хотела Стефани, иногда ужасы, что хотел Пеннивайз. Они так терпеливо относились к выбору друг друга, что даже поражало их отношения в корне. Людоед, что сдерживается, дабы не сожрать дитя, и Стефани, в тайне любящую личность клоуна. И конечно, он знал о её любви к нему, и принимал это как должное…
Когда родители были дома, — что стало редкостью, после того, как появился в жизни Стефани, Пеннивайз, — они запирались в комнате и рисовали. Непременно, клоун рисовал, в самом деле, как Бог, — а как же, это ведь сам пожиратель миров, — и его писания картин могли бы сравнится с шедеврами мировой художественной культуры, хотя в них нет ничего примечательного. А знаете почему? Всё из-за того, что эти двое постоянно рисовали друг друга, и безусловно, Пеннивайз писал её портрет с мрачным уклоном: то она обезглавлена, то она разорвана, то она обглодана под чистую. Что не скажешь о Стефане, которая изображала Пеннивайза, хоть и очень коряво, но, относительно, нормально для влюблённой девочки, в отличии от него: она изображала клоуна с сердечками; клоуна, держащий её руку и красный шарик; клоуна ездиющего на машине.
— Мне не нужна машина, я способен и так перемещаться! — и указывая на свои ноги, смешил он Стефани. И даже, однажды, завидуя его художественным способностям, попросила нарисовать ей самого же себя, потому что она этого не может. Тогда он и уточнил «настоящего меня, меня клоуна, или облик Роберта Грея?», сначала, она тут же ответила «клоуна!», но не долго думая, «а можно и мистера Грея?». Тогда-то он и нарисовал два портрета разного себя, и внизу, даже, оставил авторскую роспись, в виде потёртой крови из краски. Эти картины она тут же спрятала в передний кармашек, её домашнего комбинезона. Но после этого:
— Настоящего себя? То есть, Вы не клоун? — любопытные девичьи глаза впились в клоуна, и тот лишь легко улыбнулся.
— О, да… На самом деле, я не клоун, а куда страшнее существо! Я большой, страшный, волосатый, с вот такими вот клыками! — с помощью пальцев, он показал педипальпы паука.
— На сколько большой?! — изумилась она, подскакивая от своего рисунка, — Прям такой-такой?! — она руками постаралась обхватит пространство комнаты, но это у неё плохо получилось, так как её руки короткие.
— Да-да! Больше! — воскликнул Пеннивайз, вскакивая со своего месте, обхватив руками комнату, — Настолько больше, что моё тело вряд ли бы вместилось в эту комнатку.
— О-о-о… — удивлённо протянула она, присаживаясь обратно на место, — Мистер Пенни, большой паук… А вы мне покажете своё настоящее тело?
— Скорее, и это тоже не моё настоящее тело. Я… Как понимаешь, в виде огоньков, — его глаза загорелись янтарём, пока он садился назад, вслед за девочкой, — Вот такого цвета, — и указал на свои глаза.
— Вы очень красивый, мистер Пенни, — от этих слов, он усмехнулся. Он для каждого страшен, гадок и отвратен, но не для неё. В её глазах, он лучик солнца в небесах.
— Всему своё время, Стеф, и ты когда-нибудь будешь
летать…
Однажды, глубокой ночью, Стефани упросила Пеннивайза сделать с ней снеговика, но тот в ответ, иллюзией, показывал ненастоящего снеговика. Она его долго уговаривала, и наконец сдался. Облачившись в Роберта Грея, прикасался к холодному снегу с неохотой, и Стефани тогда объявила соревнования, кто сможет сделать снежную,
настоящую, скульптуру, тот и победитель, и будет иметь возможность ещё следующую неделю смотреть что он хочет по телевизору. Это не хило так с мотивировало его сделать, эту, чёртову, скульптуру. Они выбрали друг друга для строения скульптуры, и вот удивилась Стеф, когда узнала, что Пеннивайзу, — самому, ёшкин кот, пожирателю миров! — не получилось сделать скульптуру.
Когда Стефани ходила купаться, часто звала с собой Пеннивайза. Она не видела в этом, никакого стыда, да и клоун был не особо заинтересован в этом, но почему бы и нет? С помощью иллюзий, принимание ванны превращалось, для маленькой героини, в настоящее приключение. Вот, она пират, и сражается с Богом морей, мира Говарда Лавкрафта, а здесь она русалка, путешествующая по дну Марианской впадины. Иногда, даже в этих иллюзиях, она опускалась на дно, и наблюдала за волнующимся лучами, прорывающихся через толщу воды. И в своих иллюзиях, Пеннивайз был тем самым Ктулху, или большой касаткой, гиганским осьминогом, — точнее, он играл роль её врага, впрочем, ничего удивительного. Иногда, бывало, она просто лежала в ванной, слушая классическую музыку, что доносились из чертогов её дома, что слушала мама, и плакала. В такие моменты, клоун ничего не мог поделать, так как эта глубокая душевная тоска по родителям. Подобное не исцеляется. Иногда, подолгу, он засматривался на большой шрам на левом боку, что красовался на её теле. Этот шрам точно очерчивал количество его зубов, и сколь огромна была пасть.
Бывало однажды, они играли в прятки или догонялки по дому. Только после нескольких попыток поиграть в игру нормально, они решили, себя этим не развлекать. Нет, причиной этого не было то, что им скучно. Догонялки превращались для Пеннивайза в настоящую охоту, где он не раз срывался, и вгрызался пастью в свою же руку, чтобы очередной раз не укусить Стефани. Да и прятки были для него слишком легки, так как он слышал её дыхание, её пульс, её мысли. Для Стефани эти игры тоже превращались в нелёгкую задачу, так как клоун очень хорошо прятался или быстро убегал.
Самое незабываемое и приятное для Стефани — это был вечер, когда она засыпала. Клоун читал какую-нибудь сказку, не важно какую, да чтоб его блаженный голос тихо нашёптывал слова, и не важно какие, — будь то угроза в её адрес, описание её смерти, или диалог героев, — она прикладывала голову на пуф его клоунского костюма на плече, крепко прижималась к его груди, обхватывая руками широкую талию и томно вздыхала его запах — жжёного сахара. В такие моменты, Пеннивайз чувствовал привычную горечь на языке, её счастья и спокойствия. Это переполняло его самого тем самым спокойствием. Ему казалось, она и её душа, какой-то перевал на горе, после долгого пути к вершине. И даже чувство голода притуплялось рядом с ней, и хотелось её всё больше и больше радовать. Определённо, в моменты её безпричинного страха того, что он её бросит в один момент, вот так, ни с того ни с сего, придавал ему изюминки в его повседневную рутину, может поэтому, он до сих пор её не покинул? Тем не менее, для себя он уяснил — с ней, ему стало приятно находиться. Не как с едой, а как с личностью. Может его подтолкнуло на общение, не только то, что она сладка и горька одновременно, но и потому, что ему не хватало общения, эти несколько миллиардов лет, после «слёта» с Макромира?
И когда месяц подошёл к концу, как и её каникулы, утром первого дня в школе, он прощался с ней, но обещал быть вместе, когда придёт со школы, чтобы сделать уроки.
— А, ты будешь на охоте, да? — невинные, детские глазки светились ярко, словно под словом «охота», совершенно не подразумевалось питание людьми, а что-то чистое, как какая-нибудь детская забава по ловле муравьёв.
— Конечно, милая, питание очень важно, и ты не забывай есть в школе. Я обязательно сделаю так, что бы повариха угостила тебя самым вкусным обедом! — взвизгнул он, стоя позади неё, заплетая светлые волосы в аккуратные косы. Он старался случайно не потянуть ей волос, хотя точно знал, она не будет кричать от боли, а лишь терпеть. Он уже вчера учился делать косички, только, не на ней, а на оторванной голове девочки, с вот-вот, точно такими же светлыми волосами, только обагрённые местами. Тогда ему мешалась свернувшийся кровь на руках, но не сейчас, — Ты всё собрала? Математику, английский, ничего не забыла?
— Да-да, ты уже второй раз спрашиваешь.
— Я хочу быть уверен, если что, не пропустить как училка тебя ругает, чтобы на следующий день, её сожрать, давя на вину, какая же она… Плохая учительница… — клоун облизался, и сделал последний затяг косички, а потом, закрепив сие искусство в резинку, негромко похлопал себе, — Идеально.
— Мистер Пеннивайз, обязательно будьте у меня в комнате! — она надула губки, но всё равно не могла не улыбаться, когда обернулась к нему.
— Я буду тут в середине дня. Я обязательно приду, обещаю! — воскликнул он, и оценил её внешний вид глазом. Красивое, для неё, удобное платьишко нежно-голубого цвета, с поясным бантиком за спиной. Нежно-матовые, махровые, тёплые колготки. Белые туфельки на застёжке. Только одного не хватало. Пеннивайз достал иза спины чёрный ободок с красной Гарденией на левом боку. И ведь, чтобы не дарил он девочке, какие бы портреты не рисовал её, он часто всё акцентировал левой стороне. А всё потому, что он оставил на её теле, пожизненное упоминание, которое, она никогда не забудет.
— Ой, это мне?! — воскликнула девочка, не решаясь схватить ободок, и когда получила одобрительный кивок от клоуна, то осторожно, словно какое-то сокровище, надела себе на голову, — Мистер Пеннивайз, он очень-очень красивый!
— Я знал, что тебе понравиться, — он дважды одобрительно кивнул себе, ведь именно он заставил её мать, пойти и продать, грёбаный, дорогой, бесполезный плеер, — что так часто доводил девочку до слёз, — и купить одежду для школы. В том, в чём она ходила до этого, было ужасным, — наверно поэтому, думал клоун, что не было у неё друзей, — порванное, серое платье, давно не стиранные, дырявые колготки, и потускневшая, некогда белая, блузка, — Где твой портфель?
— Вот он! — она радостно приподняла небольшой портфель. Клоун, снова осмотрел этот березовый мини-чемоданчик, и сам кивнул себе, что он отличный родитель, если бы он имел детей. Идеальный вес портфеля, жёсткая ортопедическая спинка, большое количество маленьких карманов, три главных кармана с крепкими молниями, и главное, удобные, мягкие лямки, дающее гарантию, что ребёнок не натрёт себе плечи.
— Ну всё, мама ждёт тебя, — сказал Пеннивайз, и прижался губами к её лбу. Он не хочет отпускать её никуда. Даже думал, сам стать для неё учителем, но скорее, он отключиться где-нибудь на словах «открываем страничку…» и на долгие 27 лет. Хотел бы он взять её в свою спячку, да только, люди столько не спят.
— Да! — шустро ответила она своим звонким голосом. Вдохнув полной грудью её запах, напоминающий запах свежескошенной травы, отстранился, погладил её макушку, и улыбнулся.
— Ну всё, беги, — и она крепко его обняла за шею, прижимаясь к пышному воротнику.
— Пока, мистер Пеннивайз! — и убежала скорее к маме. Клоун остался один в этой комнате. Все стены были увешаны её рисунками клоуна, одежда небрежно то тут, то там лежала в бардаке, кровать совершенно была не заправлена, рядом с кроватью стоял сундучок, который Пеннивайз подарил ей, чтобы та могла прятать им подаренные вещи, и не бояться, что мама или папа их отберет, как это случилось с книжкой «сборник страшных историй» — всё так, как должно быть у обычного ребёнка. Она именно стала такой, когда в её жизни появился клоун-людоед, но это её никак не заботило. Ей важно, что он остаётся с ней.
Вновь, бегло оглядывая комнату, он исчез в тени угла, что подготовила ему Стефани. Этот угол она украсила в чёрный, оставив рисунки мёртвых тел, распотрошенных и окровавленных. Это угл так же был прикрыт чёрным полотном, чтобы такому ночному созданию, как Пеннивайз, не беспокоило солнце, и имелся прямой проход в её комнату.
Оказавшись в небольшой комнатке, Пеннивайз сполз по стенке вниз, и охватив свои колени, стал справляться с чувством полного опустошения. С чего вдруг на него нашло? Такая привязанность у монстра, была сравнима с чем-то неестественным, но собственное существование на этой планете, уже было неестественным. Так что же стало так гложить?
Комнатка, в которой он находился, имела отрезанные края. Точнее, это больше напоминало большую коробку, — жалкое подобие человеческой комнатки, — чьи края на половине были оторваны. Напротив клоуна вырисовывалась картина вонючей, мокрой канализации внизу. Его комнатка стояла удобно, где-то на середине горы из одежды. Вокруг медленно левитировали детские тела, чьи лица были устремлены ввысь, а души потеряны в забвении мёртвых огоньков. На стенах этой комнатки, по всюду были вывешены им написанные портреты Стефани в большом количестве.
Но шумно выдохнув, он вскочил, и отправился на поиски еды, ведь её школа, это не его 27 лет. Ей придётся ждать куда больше, чем ему.
Уже несколько часов стоял полдень, но Пеннивайза отвлёк его обед, так как жертва, что он поймал, так сильно боялась его, тем самым наполняла бездонное чрево клоуна.
— Ох! — с восхищением он отвлёк жертву от иллюзий, заставляя обратить того на него внимание. Он, как большой паук, — а жертва до ужаса боялась пауков, — перебирал тонкими ножками по снегу, — Я сейчас свою девочку должен встретить, поэтому, мне поскорее надо справиться с тобой! — и с этими словами, он впился хелицерами в лицо.
Спустя короткий промежуток времени, справляясь с телом, оборачиваясь в её излюбленным, танцующим клоуном, смахивая ненужную кровь с лица, выскакивает из тёмного уголка в её комнате, и театрально взмахнул руками.
— А вот и я, милая моя! — вскрикнул он, и когда он обратил внимание на комнату, одиночество, пустота, тоска, как патрон, пронзили его демоническое сердце. Розовая комната была пуста. Кровать была заправлена, а вещи исчезли, даже в раскрывшейся дверке шкафа, никаких рисунков на стене. И даже его уголок, лишился всех рисунков, и самого полотна, а ведь он знал, как же лелеяла она этот уголок, и если он не приходил долго, застревая где-то с жертвой на охоте, засиживалась рядом с уголком, и рисовала больше кровавых рисунков, — Стефани? — его глаза беспокойно забегали по комнате. Ему хотелось думать, что это лишь иллюзия, но в этом мире, никого нет сильнее в иллюзиях, кроме него, тогда где же его милая девочка?!
Глазами он наткнулся на листок, лежавший на столе. И осторожно хватив его, стал жадно вчитываться, замечая разводы чернил от её слёз:
«Дорогой мистер Пеннивайз. Для меня самой это было неожиданностью, но за мной приехали мои бабушка и дедушка. Они забрали меня к себе в город, в Нейплс в штат Флорида. Они беспокоились за меня, и, видно, заметили, как я живу… Нет! Я не жалуюсь, и месяц проведённый с вами, был моим самым счастливым! Я долго ждала у угла, надеясь, что вы проводите меня… Или хотя бы уговорить их, не забирать меня у вас… Но вас не было, и я решила вам написать. Так вот! Я забрала все самые важные вещи, и чтобы их не отобрали, спрятала в сундучок, который вы подарили мне! Ключ от сундучка повесила себе на шею! А вам, я оставила рисуночек меня, чтобы вы не скучали, он на нижней полки моего стола! —
Пеннивайз оторвался от чтения, и наклонился к полке, где небрежно сложена бумажка. Разворачивая её, он увидел детский рисунок, где плохо изображена девочка в голубом платьишке. Прижимая его к груди, он вернулся к записке:
—
Скорее, вы не будете так разочарованы, что ваша, маленькая невкусная тушка, уезжает так быстро, но я буду на это надеяться. Страшно представить, как вы будете возмущены этим, ведь ваша жертва, впервые, сбежала от вас! Ах-ха-ха! Спасибо вам, Мистер Пеннивайз, я вас никогда не забуду. Я обязательно ещё вернусь, я обещаю вам, что вернусь к вам, и на этот раз, вкусной, чтобы вы сумели съесть меня, и я смогла полететь. Ведь вы все там летаете! Прощайте, мой любимый Пенни — танцующий твист, клоун.
С любовью, ваша невкусная, милая, жертва Стефани.»
