От одного сладкого страха, до двойной горькой любви.

Улицы города заполнились запахом весны. Это пора, когда оживает всё вокруг в природе. Когда расцветают и благоухают цветы. Оттаивает снег, рекой бегущий по водостокам, под городом. Солнце ярко горит, согревая замёрзших людей от долгой, холодной зимы. Это пора, когда всё вихрится вокруг чувств и эмоций. Всё крутится вокруг любви! И так хочется заплясать твист! И вновь послышался привычный треск нитей паутины. Серебро так и проблестела на тонких лучах солнца, проникающие через… Окно? Нет, еле проходимые лучи солнца проникали через чёрный витраж. Хотя и это было не так, витраж сам по себе имел белый цвет, но изображено было на ней сцена из сказки «Красавица и Чудовище». И нет, не были там изображены цветные мультики, там изображена сцена, как чёрное, и мохнатое существо, стоявшее на тонких лапках, протягивала львиную руку, к девушке. А девушка, совсем простая, в лёгком белом платье, с косой за спиной, протягивала руку в ответ чудовищу. Над ними сияла луна, — через которую, как раз и светились лучи, — они стояли в густом лесу. Ладно, согласен, витраж по большей части состоит из чёрного цвета. Паук заметивший это, впервые за всю жизнь, не торопился падать вниз, чтобы найти себе еду, — даже если голод начал поедать его изнутри, а разум покидал голову, меняясь сознаниями со зверем. Он засмотрелся на витраж, но ведь в его помещении никогда не было места для солнца. Хотя нет, была, сверху небольшая труба, — которая чудом держала ветхую конструкцию, и Пеннивайз знал, что скоро она упадёт, и стоит как можно скорее переехать, но тогда придётся убрать практически все его вещи и угробить большую часть отведённого времени, — и думал на переустройство. Легче отремонтировать, чем переехать. А теперь… Этого не нужно. Потолок был отремонтирован идеально хорошо, что теперь она простоит ещё больше времени. Паук порвал паутину и упал наземь. Он, перевоплотившись в клоуна, приземлился на голый, глиняный пол! Никакой надоедливой воды, совсем! И вокруг пахло теперь не тухлятиной, а иногда бывало, канализационной вонью, — сквозь трубы проходил весенний запах, с примесью лета. Запах свежих листьев, оттаявшего снега, жизни! — Клянусь, моя милая крошка постаралась… — грустно сказал Пеннивайз, и от вибраций его голоса, зажглись лампочки, которые он когда-то давно повесил, чтобы удивить свою любовь, но если бы он знал, что лампочки менялись, раз, может, в пять лет, может в четыре. Пеннивайз оглядел свою гору одежды, — его постройство осталось неизменным (но если бы что-то здесь и поменялось, он бы не был против). Комнатка, которую он так старательно делал, надёжно была зафиксирована с помощью дополнительных балок и брёвен, а наверх вела деревянная лестница. Поднимаясь по ней, в комнате стояла её кровать… Кровать Стефани. По, уже старым, розовым обоям, увешаны, теперь не только его портреты, но и детские картинки, которые когда-то нарисовала Стефани. Все рисунки были заламинированы. На кровати лежал толстый ежедневник, и подписано «Дневник». Взяв его в руки, дневник был запечатан замком, ключ которого был не у него. Кажется, этот ежедневник лежал тут достаточно давно, чтобы успеть запылиться сантиметровым слоем. Нет, он бы мог сломать замок, и посмотреть, что внутри написано, но он решил, что если уж открывать, то только с разрешения хозяйки. Пеннивайз сжал его в руках, и пошёл к выходу. Его лабиринт остался тем же, только теперь он не был заполнен, до дрожи холодной водой. В некоторых местах, в трубных лабиринтах, на стенах, прикреплены наклеечки цветов, или бабочек, или пчёлок, и даже находились наклеечки из текстов «Я люблю тебя». И вот, теперь он мог подняться по той трубе, где когда-то они спускались в последний раз со Стефани. Там его ждал сюрприз. Труба была закрыта сверху, а по стене была прикреплена лестница. «Если я жив, значит это сделал никто иной, как Стефани» — подумал про себя Пеннивайз, и улыбнулся. Клоун обнаружил хватку этого что-то, закрывающее проход. Схватившись за неё и отперев, эта оказалась небольшая деревянная крышка, которая тянулась за железный крючок, а на дне его, была прикреплена хватка, за которую держал Пеннивайз. И выглянув голову, его глаза заблестели. Он оказался в комнате, абсолютно повторяющую комнату маленькой Стефани. Только вот рисунки были уже другие, изображавшие клоуна. Вылезая из трубы, он удивился больше, и его улыбка растянулась шире, так как труба, из которой он вышел, находилась в углу, в его «тёмном» углу, что делала его милая маленькая Стефани. Это чувство милой картины и приятной ностальгии быстро улетучилось, так как всё было таким старым, покинутым, и не имеющим запаха Стефани. Совсем. Будто бы, сделав это место, она бросила его. Обои, ещё одна, только другая уже, кровать, стол, шкаф — всё стало гнить от старости. Его взгляд потянулся к окну, из-за чего его бровь дёрнулась. Окна выходили в лес. Конечно, он понимал, что трубу перенести она бы не смогла, но неужели она повторила дом, в котором она жила, когда была маленькая? От этой мысли, Пеннивайз решил выйти из комнаты, но дёрнув дверь, она не поддавалась. Дёрнув его со своей силой, дверь спала с петель, а замок, что был повешан на ручку, сломался и отпал к полу. Он не увидел привычного, сдавливающего душу, коридора. Он увидел большой белый зал, в котором стоял роскошный, кожаный, тёмный диван, под ним мягкий ковёр, а напротив, включённый плазменный телевизор, показывающий титры фильма «Титаник». Вдоль стены стояли статуи Микеланджело, — статуя Давида, Умирающего раба, Бахус, — а так же картины, как Мона Лиза, Леда и Лебедь, и другие. На стене, рядом с плазменным телевизором, горел камин. Клоун прошёл вперед, и учуял дотошно знакомый запах. По дивану, расслабленно похрапывающего, разлёгся мужчина, с заросшей густотой на подбородке, и пивным животом. Как раз эти бутылки из-под пива стоят на полу, и на стеклянном столике напротив дивана. Пеннивайза пнул по дивану ногой, да так, что она подвинулась со своего места. — Э! Как тебя там, опарыш! — крикнул клоун и на секунду задумался, — Дик! Проснись, сожру ведь! — А-а-а? — недовольно протянул мужчина, под именем Дик, тут же просыпаясь от дрёмы, и округлил глаза, глянув на клоуна. — А-А-А-А-А!!! — закричал он в страхе, — тут бы и я испугалась, если бы в чаще леса жила, дремала, и меня разбудил клоун-людоед, — и стал по спинке дивана карабкаться от него. — Вот что ты кричишь? — спросил клоун, и тут же вгрызся клыками в свою руку. Его страх, не столь вкусный как у детей, — а у детей, не столь вкусный как у Стефани, — заставил его ощутить жажду поесть. — Сколько? — промямлил он. — С-сколько что? П-п-погоди, мы думали, ты мёртв! То есть, мы на это рассчитывали… — Сколько?! — перебил его Пеннивайз криком, и Дик застыл, переваривая в своей голове им сказанное. — 30 лет. — Что? Повтори… — 30 лет ты спал. — серьёзно сказал Дик, и его брови нахмурились. Пеннивайз оцепенел. Нет, он и до этого так много и долго спал, это нормально. Но время, которое его не стареет, могла ужасно отразиться на Стефани. Она человек. Она смертна. — А С-Стефани? Как же она? — нет, она не хочет слышать, не хочет слушать, не хочет знать, не хочет видеть. — Неважно. — огрызнулся клоун, как только увидел, как Дик собирался что-то сказать, после продолжительной паузы. Клоун даже отгородил себя от его мыслей. Наотрез отказал себе его слушать, читать. Продолжительная пауза всегда предвещала ужасные новости. Продолжительная пауза от человека есть только тогда, когда человек не хочет говорить что-то, что может принести вред другому. Но Пеннивайз не человек, но испытывал далеко человеческие чувства. Он способен испытать боль. После своих слов, он тут же вылетел из дома. С виду, это был дом сделанный в лесу. Простой дом в лесу, скрывающий монстра, который спал, уже 30 лет! Рядом с домом, а скорее, вокруг, стоял каменный забор, с колючей проволокой сверху. Клоун оглядел стену, — и эта стена была растянута дальше, до того места с дырой, откуда попали Майк с сектором в его берлогу, сейчас же, эта дыра была зацементирована, и скрыта под землёй. С внешней стороны этого каменного забора, были предупреждения о том, что это частная собственность и ведётся видео наблюдение, так же имеется система сигнализации и по территории бродит злая собака. Насчёт собак, что бродили и охраняли. Это были три брата Добермана, служащие постоянной охраной у дома. Первоочерёдная задача этих собак — это защищать территорию от любопытных глаз, а главное, оберегать дом, зацементированный проход, а так же, несколько люков, сделанных специально для проверки отливных отсеков водопроводной канализации. К сожалению, эти люки были замечены лишь несколько лет назад, но так как всё время откладывалась возможность зацементировать их, на стражу поставили собак. И когда клоун прошёл к воротам, чтобы выйти из этой территории, — хотя он мог просто перепрыгнуть через стену, но кажется, он не хотел привлекать лишнего внимания, — собаки лаяли на него, до тех пор, пока Пеннивайз не зашипел на них, как змея. Они заскулили и отбежали, понимая, кто сейчас лидер, и кто сильнее в этой вселенной. Скорее, даже сама природа боялась Пеннивайза, что даже подарила лес ему, да чтобы тот не уничтожал её, и скорее бы расправился с людишками — главными тараканами, убивающими жизнь. — Сколько тогда ей… 67? Совсем старенькая, по человеческим меркам, хах… — он грустно ухмыльнулся, и пошёл в город. К его удивлению, он прошёл совсем немного от леса, чтобы оказаться за городом. Это свидетельствует о том, что город за это время, заметно разрастался, — и скажу честно, это из-за достопримечательностей здесь, как очищенное озеро от свалок и сбрасывающих в них отходы, или недавно сделанный парк в лесу, схожий на лабиринт, путями который сильно напоминал подземельный, — и превратился в не маленький городок, а просто, среднестатистический город, с численностью в 95 тыс. человек. Перевоплотившись в Роберта Грея, словно по привычке, длившееся совсем месяц, а уже 30 лет, его ноги сами по себе понесли по знакомой улице, и завернули на знакомую лужайку, а глаза глянули на знакомое окно. Дом пустовал, и сразу видно, был заброшен. Тусклый цвет крашеных обоев выглядывались из этого окна, как и потолок, тускло покрашенный в белый цвет. — Я знала, что ты окажешься здесь. Вовремя ты, конечно, проснулся, соня. — шуточно сказал кто-то за спиной, и клоун обернулся, увидел знакомое лицо. Но запах сразу потянул за сердце. Там стояла девушка, со светлыми волосами, и глубоко-голубыми глазами. На её лице показались морщинки, но так же где-то далеко, ещё не скрывшиеся за пеленой приходящей старости, прослеживалась красивая молодая девушка. — Личинка, как же ты вымахала. — улыбнулся клоун, и подошёл ближе, при этом, в удивлении дёрнув бровью. — Мама, а кто это? — прошептала девочка, лет 10 не больше, очень подходящая на внешность её матери. Она крепко сжимала материнскую руку, пряталась за её спиной. Для неё, парень что стоял перед ними, был очень красивым, и из-за этого, она засмущалась. — Старый знакомый, Лили, скоро пойдём домой. — заботливо сказала Розали, и обратила строгий взгляд на Роберта. — Ты голоден, ведь так? Дик только-только предупредил меня о тебе, а я как раз проходила мимо этого дома. За столь короткое время, ты не мог поесть. — Не беспокойся… — Пеннивайз сглотнул слюну, так как девочка для него была так аппетитна. — Я уже научился. Так… Где Стефани? — спросил клоун, и заранее перекрыл мысли её, чтобы раньше времени себя не расстраивать. — Она уехала? Скажи что она уехала… — Она не уезжала. Все 30 лет она находилась здесь, и жила рядом с тобой. Я думаю, ты заметил как она обустроила и обезопасила тебя от внешнего мира. Ты превратил из неё настоящего параноика! Она пожить нормально не смогла! — прикрикнула Розали, перебив клоуна. — Мама, ты про бабушку Стефани? — спросила маленькая Лили, дергая Розали за руку. — Так… Её нет? — осторожно спросил Розали клоун, и она с гневом закатила глаза, после чего, постаралась себя успокоить, так как она стала забывать, на кого сейчас кричит, и за кого надо беспокоиться в первую очередь. Это как бегать от голодного льва. — Забудь её. Ты никогда больше с ней не увидишься. — сказала она, и увела от него взгляд. — Ты лжёшь. Даже если она уже похоронена… — И что ты сделаешь? Откопаешь её? Оживить собираешься? — Ничего из этого… И, ребенок? — клоун указал на девочку. — Запах знакомый, ты и…? — Люк мой муж. Я приехала сюда 20 лет назад, встретила Люка, который до сих пор здесь жил, так как тётя запрягла и его по твоей охране. — Подожди, что? — удивился Роберт, и нахмурился. — Да, тётя Стефани завербовала весь сектор по твоему розыску, и превратила в сектор по твоей защите. Они не смогли отказаться, так как она платила за это хорошие деньги, да и им самим было интересно тебя изучать. Так и спускались к тебе, чтобы посмотреть как ты там живёшь. Натали стала учёным, неудержимо изучающая твою природу. — Я выживший из умирающей цивилизации. — спокойно проговорил клоун, и Розали на секунду замолчала. — Это ты ей скажи. Наверняка ей будет очень интересно… Тем не менее, я и Люк оставались тут. Натали и Дик приехали 3 года назад, ожидая тебя. Но ты всё никак не просыпался… Тебя ждут… И… Эх… Пеннивайз, я не хочу чтобы ты с ней встречался. Совсем. — сказала она, после чего Роберт улыбнулся ей. — Так она жива… — облегчился он. — Я найду её, ты же знаешь. — и Роберт пошёл вперед, в центр города. — Хэй! — крикнула Розали ему в след. — Только не съешь никого по дороге! — Мама, он ест людей? — последнее что услышал Пеннивайз, пока уходил от них.

***

Стремительно шагая вперед, Пеннивайз вложил дневник Стефани во внутренний корман его кожаной куртки, и подключил все свои чувства охотника, чтобы найти только одну единственную и неповторимую на всей планете, если не во всём космосе. И его нос ощутил запах, мало отличающийся от запаха Стефани из воспоминаний, и всё же имеющий отличие, — этот запах больше напоминал лекарственный, тот самый, когда заходишь в больницу. Для человека прошло 30 лет, но для него прошло лишь мгновение. Хотя, эта спячка, как он заметил, продлилась на долю миллисекунды больше, чем обычно, но это не так важно. Запах вёл его, как собачонку за поводок. Он не ослушался и просто шёл вперед, пока не заметил, что чуть-чуть, и оказался бы за воротами детского садика, где так много запахов детишек, и их страхов. Неужели! Обоняние совсем не хочет слушаться его сердца, и его существо самого привело к еде. «Всё же, видно, стоит поесть» — подумал он про себя, как увидел! Увидел пожилую женщину, с коротко отстриженными светлыми волосами, ярко зелёными глазами, и упирающуюся об трость. Она с кем-то беседовала, смеялась, а после, распрощалась с, видимо воспитательницей (или же это был директор детского сада), и пошла к выходу. По дороге, она шагала с трудом, помогая себе тростью, а на воротнике её кислотно-зелёного свитера, висели очки. Она шла вперед, совсем не обращая внимания на молодого парня, который смотрел на неё, сдерживая слёзы. А были ли слёзы полные радости встречи, или это была тоска по её маленькой Стефани? И белый шум. О боже, этот нескончаемый, преследуемый её уже с малых лет, белый шум! Роберт хватился за грудь, словно в него вонзили копьё, но лучше б то было копьём, а не болью от вида его старенькой Стефани. Нет, это не значит, что ему не приятно видеть её… Это больно… Просто, очень-очень больно… Видеть её такой. Проходя мимо Роберта, она остановилась передохнуть. И потерев глаза, решила пойти дальше, но трость неудачно попала под камень и та соскользнула. Теперь не было для старенькой Стефани опорной точки, и она уже ожидала, очередную, встречу с асфальтом, который будет служить для неё кроватью, до тех пор, пока не приедет скорая, потому подняться сама, или поднять её саму, уже никто не сможет. И она ощутила, как попала под сильные руки, которые удержали её от падения. Ей стоило надеть очки прежде, чем выходить на опасную улицу. — Ох-ох, прости дорогой… — хрипло сказала она, и голос что услышал клоун, это её старческий голос. Уже охрипший, озябший, но ещё сохранивший свою мелодичную звонкость. — Ничего. — успокоил он её, и помог встать прямо. Когда она надела на себя очки, она посмотрела на парня. К сожалению, клоун решил скрыть лицо Роберта, и надел на себя другое лицо. Так же он изменил себе голос на более грубый. — Спасибо, ты такой хорошенький. — приветливо улыбнулась она и морщины собрались на её щеках, вокруг глаз и на лбу. Как же бы хотел Пеннивайз, постареть вместе с ней, и шуточно смеяться, считая, сколько тот заработал себе этих складочек на лице. — Ах, божешь ты мой! — тревожно сказала она, и посмотрела на трость. — Эта старая палка сломалась! Как и я когда-нибудь, хах… — грустно пошутила она, и клоун улыбнулся. — Да что вы такое говорите. Вы ещё такая молодая! — воскликнул он, и был так рад. Рад вновь увидеть её. Но так же в нём сидел страх, что если она сейчас увидеть Пеннивайза, сердце не выдержит, и она умрёт. — Давайте я вам помогу добраться до дома? Что скажете? — Да я не так далеко живу. Моя племянница скоро будет проходить здесь. Мне только позвонить надо, так что, не обременяй себя мной. — любезно сказала она, и стала доставать телефон из кармана кремовых брюк. Как бы он хотел, чтобы именно ею он обременился. — Ничего страшного. Мне всё ровно делать нечего. Почему бы не проявить доброту? — спросил он, и улыбнулся. Именно к ней он бы хотел проявлять постоянную доброту. — Ну хорошо. — она подставила ему руку. — Доведи бабушку вон до того дома. — она указала на девятиэтажное здание через дорогу. — Как зовут тебя, молодой человек? — Том. — коротко ответил Пеннивайз, и бережно схватил её руку, и если бы он мог, он бы до её смерти, служил ей тростью, об которую можно опереться. — А вас? — Стефани. Ты в этом городе живёшь? — спросила она, и поглядела на него. Вот они. Эти зелёные глаза любопытства. Такие невинные. Такие детские. Такие яркие. — Да. Уже с рождения. — сказал он, и они стали переходить дорогу. — Это хорошо… Хорошо… — Стефани закивала, бормоча себе под нос, ведь она знала, будь он ребёнком, то представлялось для него опасностью жить. — Томми, можно так тебя называть? Ты хороший парень, и я бы хотела дать дельные советы тебе. Не ходи по тёмным улицам, ладно? Именно в позднее время. Особенно в лесу. А лучше, поезжай отсюда. Этот город для таких стареньких, как я, что доживают свой век. Хех, это наверно очень глупо выглядит? — Прошу, наставляйте меня. — признался Том, и посмотрел вперед. Стефани посмотрела на него. И взгляд был для неё был очень знаком, как и глаза. Хотя глаза имели тёмный окрас, но всё же, поменяй их на голубой… — Этот дом? — Том глянул на многоэтажный, каменный дом. — Да, спасибо милочка. — Стефани доброжелательно улыбнулась ему, решаясь пойти дальше, уже отпуская его руку, но что-то… Что-то так тревожно и громко кричало, не оставлять парня одного, словно ему угрожала некая опасность. Но ведь, как думает она, Пеннивайз не проснулся. Если бы и проснулся, то ей Дик уже сообщил, да и добираться до 8-го этажа будет не просто, так как на первом этаже лифт сломан, и работает только со второго. — Прости, что слишком много прошу, но не мог бы ты меня ещё дальше проводить? Я конечно, понимаю, я тут уже тебя напугала и… — Да! Я вам помогу! — внезапно ответил он с таким энтузиазмом, что можно было невольно подумать, а не вор ли тот? — Хорошо. Тогда, веди… — она вновь подала ему руку, и они зашли в подъезд. — Извините, за личный вопрос, но с вами кто-нибудь живёт? — спросил Том, и жаждал просто взять её на руки, и чтобы та не шла, отнести до самого дома. Стефани стало не по себе, и казалось, она подвергает себя большой опасности. Вдруг тот, действительно окажется вором старушек?! Как защищаться-то от него? Да и вопрос этот… — В данный момент, у меня гостит племянница с мужем и дочерью, а так, никто со мной не живёт. Вот, пойдём на второй этаж, на первом лифт сломан… — грустно ответила она, и они начали подниматься наверх, на второй этаж. Пеннивайз поддерживал её, соблюдая человеческие силы, и не применяя свои. Он слушал, как она кряхтела, хватаясь за поручень, и поднималась максимально быстрее, чтобы не продолжать задерживать его самого. Да он бы душу продал дьяволу, лишь бы Стефани помолодела, либо чтобы ей стало легче. Он бы отдал всё своё вечное время, чтобы провести время с ней. И голод. Даже голод улетучился, лишь бы остаться с ней. — А ты… Где живёшь? — спросила она, кряхтя, чтобы не надоесть ему. — Далеко отсюда, за городом, в частном доме. — ответил он, и они уже поднялись на второй этаж. Считай, он сказал правду, ведь над его логовым, построен частный дом. Только вот загадка, почему она там не живёт? Скорее, как раз из-за ноющей ноги, не позволяющее проходить дальние дистанции. — Совсем один? — она остановилась, прямо напротив лифта, нажимая на кнопку вызова. — Нет, с другом. — и это тоже было честно, ведь последние 3 года, над ним жил Дик. — Хорошо. — она вновь добро улыбнулась, и они вместе зашли в лифт. Нажимая на кнопку 8-го этажа, Том почесал затылок тёмных волос. — Простите за ещё один, неуместный вопрос… — Спрашивай всё, что тебя интересует. — она тронула его предплечье, и по её телу прошла странная дрожь, будто бы стоящий перед ней человек, имел к ней не только прямую связь, но и особую важность. Словно он — это и есть её всё. — Вы показались мне очень грустной, неужели у вас муж умер, или кто-то близкий? Простите снова, если затронул чувства. — и Том увидел взгляд, переполненный одиночества, тот самый! И уголки губ, слегка приподнятые, скрывающие истинное желание разрыдаться. — Когда-то был один… Меня иногда навещает племянница, её семья, а так же, друзья, спасают иногда, но мне не хватает моего единственного. И когда моё время придёт, я умру рядом с ним, или мой прах будет развеян над его лесом, чтобы блуждать там вечность вместе с ним… — говорила она это печально, монотонно, погружаясь в какой-то подсознательный мир, куда даже такому телепату, как Пеннивайз, никогда-никогда не добраться. — Наверно, это было жутко. — виновато улыбнулась она, возвращаясь обратно в реальность, и махнула этому рукой. — Ваши мечты прекрасны, Стефани. — искренне сказал Том, на что получил удивлённые зеленые глаза. Прозвучал звон лифта, и двери его открылись. Стефани вместе с Томом вышли из него, и повернули налево, где и была дверь в её квартиру. Она щёлкнула ключами и открыла железную дверь. — Спасибо тебе, Томми. Ты спас меня и моё неловкое положение. — она улыбнулась и стала заходить внутрь. — Может, когда-нибудь ещё свидимся? — спросила она, только уже себя. Всё её нутро подсказывало остановиться, не закрывать деверь, только не перед ним, — как она поступала с другими, симпатичными парнями, ухаживающими за ней, добиваясь её любви к ним, — но он был особенным, тем самым. — Бабуля! — кто-то крикнул позади Тома, и быстро обежал его дальше, обнимая Стефани. — Мы пришли! — Тёть Стеф, мы уже… здесь… — сказала это, выходившая из дверей лифта Розали, и посмотрела на парня, который стоял напротив Стефани. Конечно, это был симпатичный молодой человек, с тёмными волосами и глазами, но она ясно видела кто это был. Знала она, что клоун проснулся, только вот она заставила Дика молчать об этом и никому не говорить. И никто бы не увязался за пожилой старушкой с тростью, кроме как сам Пеннивайз. Только вот, он принял другой облик, зачем? — Здрасте. — Привет. — скромно поздоровался с ней Том, и оба таращились друг на друга с удивлением. — Тётя Стефани, а это кто? — спросила Розали, указывая на нашего мистера Пеннивайза, и обходя его стороной. — А, он помог мне дойти до дома. У меня трость сломалась, я так и знала, что это случится. Почему я постоянно их ломаю? — ворчала она, после чего, посмотрела на клоуна. — Ты очень хороший. — Не слишком… — прошептала себе под нос Розали. — Ладно, пошли в дом, я есть хочу. — девушка уже стала заходить в квартиру, и даже слегка толкнула Стефани, чтобы та уже наконец зашла внутрь. А клоун уже хотел проявить себя, показать, что вот он, живой, не спящий, и вернувшийся к ней, со всей своей, не до конца отданной, любовью к ней. — Томми, ты бы не хотел с нами поужинать? Как думаешь? В знак моей благодарности? Я как раз приготовила фирменные бабушкины оладьи. — вежливо спросила она, уже отчаявшегося, отвернувшегося от них клоуна, но услышав предложение, он обернулся. Да нет, опять? Только не вновь отрыгивать еду. Тем более, на нём это плохо скажется, если он съесть хоть что-то из человеческой еды, даже не поевши плоти человеческой. — Тёть, наверно Тому надо идти домой, вечереет ведь. — надавила она своим голосом на Стефани, указывая на то, что опасно сейчас гулять, и глянув на клоуна, отрицательно мотала головой, убеждая, что ему стоит отказаться. Нет. Для него, это лучший момент. Он не хочет тянуть время. Только не тогда, когда уже не его, а её время ограниченно. — Конечно, почему бы и нет? — спросил он, и улыбнулся.