Единороги приходят не только к девственницам

— Вырубить бы вас и все ваши росточки!!! — Ханамия споткнулся об очередной корень и пнул его, не сдерживаясь в силах. По лесу он тащился уже больше часа, с каждым шагом всё сильнее подозревая, что заблудился, и потеряться окончательно ему не составит сейчас труда. Ханамия не боялся наткнуться на хищника — он бы с удовольствием сейчас схлестнулся с кем-то в драке, чтобы выпустить накопившееся раздражение и злость. Мелкой остаточной магии на кончиках пальцев вполне хватит, чтобы и медведя спугнуть, призвав морок, или зарядить кому промеж глаз огненной искрой. К тому же, живот его пел так громко и заунывно, будто призывал весь лес обратить внимание на гостя: Ханамия не ел с самого завтрака. Вместо обеда он помчался за украденным зельем, и теперь возвращался домой ни с чем, разодетый в костюм одной из самых развратных мужских мечтаний вместо своей удобной черной накидки и мягких брюк. С тоски он подумывал начать подвывать собственному животу — не пропадать же внезапно накатившему музыкальному дарованию. Ханамия запоздало осознал, что перед разборками с охраной стоило бы пошарить все же по своей временной камере — глядишь, нашлись бы хоть какие припасы еды. Да и его сапоги могли бы валяться где в углу. Или он мог бы не брезговать и стащить пробитые ботинки с одного из идиотов, что стояли на охране. Но Ханамия, догадываясь, с какими целями его так весело принарядили, спешил убраться оттуда до исполнения чьих-то грязных мечтаний, и убежал в чулках на босу ногу, надеясь, что встретит по пути если не помощь, то хоть какую-то лошадь украдет. Но лес был настолько пустым: что там лошадь, даже вялой съедобной травинки или полезных цветов под быстрые зелья не встретилось. Пришлось идти пешком и терпеть унылые песни своего же голода. Чулки намокли, неприятно холодя голенища, пальцы ныли, сбитые об торчащие корни, горели под чулками ноги, стертые до мозолей об камни. Из плюсов своего положения Ханамия мог назвать разве что отсутствие ночных хищников в округе — звенели комары да вертелись вокруг светлячки, встревоженные его визитом, и худо-бедно освещали дорогу. Ханамия старался аккуратно ступать по траве, идя на свет. Тупая была идея — доверять безмозглым насекомым, честно говоря. — Крайне тупая, — шикнул он сам себе, пытаясь сесть ровно после небольшого полета ко дну ущелья. Насекомые-то летали и вверх, а Ханамия мог только вниз, что и сделал, когда земля резко осыпалась под ногой. Он прислушался к ночи и замер, едва дыша: что-то стремительно ломилось навстречу сквозь чащу. Дикий зверь так шумно бы не передвигался — хищники ведут себя иначе, а значит, напролом несется только очень тупой или очень больной зверь. Ну или домашний скот, напуганный и потерявшийся. Когда из чащи вышел… Выскочил… Прискакал? Видят боги, Ханамия не знал, как это описать! В общем, появился Киёши Теппей, гарцуя на своих четырех копытах, Макото даже растерялся. Назвать Киёши тупым и больным — соответствовало бы правде, но назвать копытной скотиной — в данную минуту тоже казалось уместным. Вот и язви над ним после этого. А потом Киёши открыл рот, ляпнув совсем не то, что должны говорить приличные рыцари заблудшим в ночи мужикам, одетым под девицу легкого поведения: «Вот уж не знал, господин колдун, что ваши вкусы настолько специфичны!» Ханамия скривился, свел раскинутые в стороны колени, вновь попытавшись встать со скользкого мха, по которому так красиво и ловко «сполз» на дно ущелья несколько минут назад. — Кризис в королевстве вынуждает подрабатывать, — едко огрызнулся он, — Не всем пособие от короны за широкую ухмылочку падает раз в месяц. Кручусь, как могу, — Ханамия понимал, что от холода и усталости его слегка заносит не в ту степь в разговорах, но не мог удержаться. Нервы требовали выхода. — Я смотрю, ты тоже наконец-то нашел свое призвание, и стал полноценной ездовой скотиной? Всё равно вечно для всех что-то подвозишь. Рвущееся с языка: «Будь хорошим мальчиком, подвези меня домой, пока я не сдох», Ханамия придержал при себе — с Киёши ведь станется включить своего немаленького внутреннего рыцаря и, закинув Ханамию на плечо (или на круп? В общем, куда-то да закинет), уволочь его с собой. Взамен он указал пальцем на рог, торчащий изо лба Киёши, строго спросил: — Ты зачем украл мое экспериментальное зелье, придурок?!