* * *
Погода следующим утром была просто прекрасной: недавно вставшее солнце ярко светило, пробиваясь в щели сквозь задвинутыми занавесками, и на небе не было ни одного облачка. Но, несмотря на это, настроение Алисы оставляло желать лучшего. Если точнее, оно было плохим. Все дело было в том, что она не могла заснуть полночи, и все из-за того гложущего чувства вины, что она испытывала уже на протяжении недели. Теперь же оно обрело еще большую силу: Алиса прекрасно помнила, что вчера вновь солгала Шляпнику. И также помнила, что это снова произошло из-за Стейна. Она то начинала плакать, то переставала, но вина не исчезала. В итоге, она забылась беспокойным сном и утром проснулась совершенно разбитой. Встала Алиса не сразу. Но, повалявшись какое-то время и взглянув на часы, показывавшие половину десятого, она все же поднялась с постели и, еле переставляя ноги, направилась в ванную комнату. Она довольно долго смотрела на себя в зеркало, думая, как можно скрыть опухлость своего лица так, чтобы Таррант ничего не заметил, но в итоге плюнула на это и, как следует умывшись, направилась обратно в комнату, чтобы одеться. Когда Алиса пришла в кухню, Шляпник уже почти приготовил завтрак и поприветствовал ее так, что она сразу же поняла, что у него прекрасное настроение. Однако, взглянув на нее, он тут же умерил свой пыл, и, хотя он так и не задал вопроса, Алиса тут же поняла, что послужило этому причиной. — Не выспалась, — отмахнулась она. — Что у нас на завтрак? — Яичница, — известил ее Таррант. — Великолепно, — улыбнулась Алиса, тут же подумав, что со стороны, наверное, это смотрится жутко. — Обожаю твою яичницу. Таррант тут же одарил ее лучезарной улыбкой в ответ, и Алиса поняла, что она весьма польщен. — Мама всегда говорила, что повар из меня выйдет прекрасный, — произнес он. Взгляд его затуманился, и на какое-то время он застыл, глядя в пространство. Алиса уже успела узнать, что с ним так было всегда, когда он вспоминал о родителях, но никогда не решалась трогать его в этот момент. Вот и сейчас она, окинув его внимательным взглядом, опустила взгляд в тарелку и начала есть, изредка поглядывая на Шляпника, чтобы не пропустить момент, когда он вернется в реальность. Через несколько минут Таррант опустился на свое место и начал есть. Алиса искоса взглянула на него, но заговорить не решилась. Шляпник сделал это сам уже тогда, когда они доели завтрак, и он поднялся, чтобы приготовить чай. — Знаешь, что сегодня за день? — спросил он, и по его тону Алиса поняла, что скучать сегодня он ей не даст — такой его тон всегда означал какое-нибудь предстоящее приключение. — И какой же? Шляпник положил в чайник несколько ингредиентов, затем поставил воду на огонь и уселся обратно на свое место. — Умеешь кататься на коньках? — озорно улыбнулся он. Глядя на эту улыбку, Алиса сама не заметила, как уголки ее губ слегка приподнимаются в ответ. Когда она была еще маленькой девочкой, она обожала кататься на коньках по замерзавшему зимой пруду в их саду. До смерти отца она делала это вместе с ним, и те дни, когда это происходило, были одними из счастливейших в ее жизни. У отца всегда было достаточно дел, связанных с торговой компанией, но он всегда мог выкроить немного времени, чтобы провести его с любимой дочкой, так на него похожей. Они бегали наперегонки, со смехом гонялись друг за другом, иногда просто катались, держась за руки… Алиса научилась держать равновесие очень быстро, и так же быстро училась кататься. Она не боялась упасть, хоть и падала часто, но вставала и ехала дальше. Конечно, не обходилось и без несчастных случаев, куда же без них, но с каждым разом она все лучше держалась на коньках. И даже после смерти отца она иногда выбиралась на замерзший пруд, чтобы вспомнить моменты, проведенные здесь с ним, и собственные приобретенные навыки в катании. Не то что бы она была мастером в этом деле, но, будучи уже довольно взрослой, каталась весьма неплохо, и, неторопливо выписывая узоры на льду, вспоминала, как, будучи маленькой девочкой, впервые вставала на коньки и только училась кататься с помощью отца. Поэтому, услышав вопрос Шляпника, Алиса с уверенностью кивнула. — Мы с отцом часто катались на замерзшем пруду у нас в саду. Он и научил меня кататься. Таррант довольно кивнул. — Отлично! Тогда сегодняшний день тебе обязательно понравится. Залив кипятком чайник, он накрыл его теплой тряпкой и повернулся к Алисе. — Мы идем кататься на коньках, — радостно сообщил он, наблюдая за ее реакцией. — Здесь есть каток? — с интересом спросила она. — Конечно! — с энтузиазмом подтвердил Шляпник. — Помнишь ту речушку на опушке леса с сухим деревом на другом берегу? — Это та, через которую ты меня на шляпе перебрасывал? — улыбнулась Алиса, невольно припоминая тот момент. Она была тогда еще почти девчонкой… — Да-да, та самая, — улыбнулся Таррант. — На зиму она замерзает, и как раз сейчас покататься там будет очень кстати. — Было бы прекрасно, — выдала Алиса, но тут же осеклась: — Правда, у меня нет коньков… Шляпник спохватился и с улыбкой прищелкнул пальцами. — Секундочку. — с этими словами он удалился из кухни, и уже через несколько минут вернулся, держа что-то за спиной. — Я подумал об этом, так что… — он сунул то, что держал за спиной, в руки Алисе. — Держи. Алиса машинально приняла неожиданно тяжелую ношу и тут же опустила взгляд на нее. Это были коньки. Самые настоящие, и, судя по всему, сделанные специально для нее. — К сожалению, я не большой мастер в башмачном и кузнечном деле, так что я попросил придворного кузнеца сделать их специально для тебя, — сказал Таррант, подтвердив ее мысли. — Надеюсь, что они придутся впору. Алиса подняла на него благодарный взгляд. — Спасибо, Таррант. Шляпник слегка покраснел и на пару секунд отвел взгляд в сторону. Потом широко улыбнулся и сказал: — По чашке чая и вперед? — Конечно, — согласилась Алиса и почувствовала, как что-то неприятное кольнуло под сердцем. Она знала, что это, уже настолько хорошо, что почти не обращала на это внимания, несмотря на то что именно это чувство не давало ей спать сегодня ночью. Однако сейчас, когда она, наконец-то, почувствовала настоящую радость впервые за несколько дней, последнее, что она собиралась делать — это дать своим обычным навязчивым мыслям омрачать эту радость. Сразу после окончания завтрака они направились на каток. Погода по-прежнему была прекрасной, да и идти было недалеко, поэтому настроение у обоих было отличным. Каток был слегка припорошен снегом, и его белая поверхность была девственно чиста — видимо, мало кто приходил сюда кататься, что было неудивительно: кроме Шляпника и Мальямкин с Текери поблизости никто не жил. Таррант надел коньки первым и, сделав небольшой круг, подъехал к Алисе, которая к этому времени как раз встала на лед. — Прокатимся? — подмигнул он ей, и Алиса с улыбкой кивнула, взяв предложенную им руку. Они поехали сперва медленно, одновременно ступая то на одну, то другую ногу, но постепенно стали разгоняться. Солнце ослепительно светило, заставляя снег искриться, ветерок дул им в лица, и Алиса вдыхала морозный воздух, чувствуя, как внутри все словно пропитывается им. Коньки с веселым металлическим скрежетом резали лед, и они быстро неслись вперед. Шляпник с ослепительной улыбкой взглянул на нее, и она улыбнулась в ответ. Вспомнить это почти позабытое ощущение, когда под ногами лед, и ты с легкостью скользишь по нему, было непередаваемым удовольствием, и впервые за последние несколько дней Алиса почувствовала себя совершенно свободной и счастливой. В голове неприятно блеснула мысль о том, что она не заслужила этого после совершенного, но Алиса подавила ее: она хотела просто побыть счастливой в течение хотя бы короткого времени. — Это прекрасно! — улыбнулась она Шляпнику, повысив голос, чтобы перекричать встречный ветер. Тот, видимо, услышал ее, потому что сразу после этих слов его улыбка стала еще шире, и он выразительно вскинул брови. — Я же говорил, что тебе понравится, — заметил он, когда они немного приостановились, чтобы перевести дух. И, не успела Алиса опомниться, как в его взгляде появились озорные искорки. — Спорим, что я первый до той стороны катка? Алиса усмехнулась. — Ну конечно! Я тебя перегоню.* * *
Прошло еще два дня, ничем не отличающихся от остальных. Днем Алиса помогала Шляпнику с работой или гуляла вместе с ним и Текери с Мальямкин, читала или рисовала и даже училась готовить у Тарранта, а ночью не могла заснуть от мучающего ее чувства вины. Она уже потеряла счет времени, что провела с ним, но понимала, что больше она не выдержит. Она лишилась спокойного сна и избегала лишний раз смотреть на себя в зеркало, потому что просто боялась своего измученного, чуть ли не посеревшего лица. А самое главное, что Алиса понимала: близок момент, когда Таррант не выдержит и спросит ее о том, что с ней происходит. Она все чаще ловила на себе его беспокойные и сочувствующие взгляды и, как следствие, все меньше могла проводить с ним времени. Конечно, у него не могло не возникать вопросов, почему она не высыпается каждую ночь и ничего не рассказывает ему, и она это понимала. Вот почему в один прекрасный день она проснулась раньше обычного, когда за окном было еще темно, оставила записку на кухонном столе — не хватало еще, чтобы Таррант волновался и снова начал ее искать — и, тихонько выскользнув из дома, направилась вглубь леса, движимая только одной целью: найти Стейна и выплеснуть на него груз эмоций, что она носила в себе вот уже две недели. Конечно, это было опрометчиво, глупо и неблагодарно, и впоследствии Алиса думала, что в тот момент у нее окончательно сорвало крышу, но она действительно была уверена, что должна найти его — хоть и не представляла, как, — поскольку срыв на нем был единственным способом избавиться от всего, что давило на нее уже две недели и не собиралось отпускать. Во всяком случае, она так думала. Удача явно была на ее стороне, потому что каким-то образом ей удалось набрести на то место, где она встретила Валета в последний раз, и обнаружить свежие следы: видимо, он был здесь вчера. К ее же счастью, ночью снег не шел, и они были прекрасно видны. Недолго думая, Алиса направилась по ним. Следы вели в верном направлении: во всяком случае, она упорно удалялась от дома Шляпника вглубь леса. Снег был рыхлым, так что идти было сравнительно легко, кроме того, в этот раз Алиса была полна сил, а не измучена, как в тот раз, когда она впервые оказалась в доме Валета. И, самое главное, ее вело чувство ненависти, которую она мечтала обрушить на Стейна как гнев Божий. Видимо, все вышеперечисленное действительно играло ей на руку, поскольку до дома она добралась всего за час с небольшим, по ее расчетам. Дверь оказалась не заперта, но, когда Алиса вошла внутрь, там никого не оказалось. Она скрипнула зубами от злости. Ну почему, когда он ей нужен, его никогда нет на месте?! Однако, слегка умерив свой пыл, она решила подождать его, подумав, что от этого с нее не убудет, тем более, времени у нее было, в принципе, достаточно. Представив выражение лица Валета, когда он войдет и увидит ее здесь, она чуть не расхохоталась, но внешне позволила себе лишь улыбку, в которой проскальзывало злорадство, и, выдохнув, вошла внутрь. Все было по-прежнему, совсем как в тот раз, когда она была здесь две недели назад. Только кровати возле камина почему-то больше не было, а на столе, стоящем посреди комнаты, валялись листы пергамента, на которых было что-то начеркано. Заинтересованная, Алиса подошла к столу и, взяв листы в руки, собрала их в одну стопку, чтобы рассматривать было удобнее. На первом листе были выведены лишь какие-то кривые линии, по всей видимости, перечеркнутые несколькими движениями, но, когда Алиса взглянула на следующий, она увидела рисунок. Изображающий ее. Намного более детальный, чем тот, который она видела на срезе полена в прошлый раз. Ее нарисованное лицо было чуть повернуто вбок, взгляд устремлен вдаль, а волосы заплетены в неаккуратную косу — впрочем, возможно, это был просто стиль рисунка, — и Алиса поймала себя на мысли, что нарисовано чертовски похоже. Как и на том рисунке на полене, здесь черты ее лица были отмечены удивительно четко, не приукрашенные ни на йоту. Уж она-то могла это оценить как человек, не понаслышке знакомый с изобразительным искусством. Перевернув листок, она увидела следующий рисунок. Здесь она была изображена по пояс в очаровательном камзоле, слегка облегающем фигуру, с волосами, забранными в пучок, судя по всему, стоящей на борту корабля. Размеры рисунка позволяли изобразить лишь борт корабля и основание мачты сзади, но Алиса сразу же поняла, что именно изображено. «Откуда он узнал про море?» — с удивлением подумала она, рассматривая рисунок, выполненный все в том же лаконичном стиле, передающем настроение момента каждой черточкой. Сердце, до этого переполненной злобой, заполнило еще что-то, похожее на волнение, но Алиса назвала бы это чувство скорее страхом. Она перевернула листок, чтобы увидеть следующий рисунок, потом еще и еще один, пока не просмотрела все, коих было около десятка. На всех была изображена она. В разных позах, одеяниях, с разными прическами, в разных местах, но везде одинаково похожая на себя в жизни, и любой ценитель искусства, да и просто человек, поглядев на них, сказал бы, что они нарисованы с натуры — настолько живо они передавали ее настоящую. Нащупав сзади стул, Алиса опустилась на него, не то в ступоре, не то в изнеможении. То напрягающее чувство, разделяющее в тот момент ее сердце напополам с ненавистью, билось в груди набатом, и она почти физически чувствовала судорожный поток своих мыслей. Она не понимала одного: почему? Почему он ведет себя с ней так холодно, будто они кровные враги (коими они, в сущности, и являлись. Ну, почти), а здесь, оставаясь в одиночестве, рисует ее и оставляет свои творения на самом видном месте? Что происходит? Где-то на уровне подсознания она уже знала ответ, но не хотела даже думать о нем. А когда все же подумала, то даже вздрогнула. Он что… влюблен в нее? «Бред», — мысль, мелькнувшая у нее в голове сразу же после этого, принесла ей небывалое облегчение. Конечно этого не может быть. Но доказательства были налицо. У него явно были какие-то чувства к ней, иначе как объяснить то, что она уже второй гребаный раз находит собственные рисунки в его доме? Снаружи послышался скрип снега под приближающимися шагами, и Алиса тут же встрепенулась. После увиденного ей не хотелось, чтобы он обнаружил ее здесь. Беглым взглядом она окинула комнату. Первым, что ей бросилось в глаза, была та самая занавесь, за которой, видимо, была еще одна комната, и она опрометью бросилась туда. Как раз вовремя, потому что, едва она это сделала, шаги стихли у самой двери, и через секунду Стейн вошел в дом. За занавесью, куда попала Алиса, было темно, и различить что-либо представлялось трудной задачей. Поэтому Алиса не стала заниматься рассматриванием того, что находилось вокруг нее, а чуть приоткрыла занавесь, чтобы можно было смотреть одним глазом, и принялась наблюдать за Стейном. Войдя внутрь, Валет привычным жестом положил на стол принесенную добычу, затем снял теплый плащ, повесив его возле двери. Потом принялся за разделку кроликов. Он снимал с них шкуры и клал на стол, чтобы потом, видимо, вычистить их. Справился он с этим достаточно быстро, но потом, убрав мясо, вместо того, чтобы приняться за отделку шкур, подбросил дров в огонь и устало опустился на стул боком к наблюдавшей за ним Алисе. Его взгляд был устремлен на рисунки, по-прежнему беспорядочно разбросанные по одной стороне стола. Алиса почувствовала, как ее сердце забилось быстрее непонятно от чего, когда она увидела, как Валет взял листы в руки и начал перебирать их, подолгу рассматривая. Она не могла точно разобрать на таком расстоянии, что именно светилось в его единственном глазу, но по тому, как долго и внимательно он рассматривал свои творения, она поняла, что, кажется, оказалась права в своих предположениях. В глазах потемнело, и она почувствовала, что теряет равновесие. Алиса схватилась обеими руками за занавесь, словно утопающий за соломинку, и только это помогло ей не упасть. Но бесшумно сделать у нее это не вышло. Валет как по команде повернул голову и вскочил на ноги, полностью повернувшись к тому месту, где она находилась, и Алиса поняла, что выдала себя с головой. Скрываться больше не имело смысла, и она, отодвинув занавесь, вышла из-за нее, сделав несколько шагов вперед. Теперь между ними было не более трех метров. По взгляду Стейна она подумала, что он готов уничтожить ее сейчас же, на месте. Но он смог взять себя в руки уже через полминуты и насколько мог спокойно произнес: — Что ты тут делаешь? Алиса подняла на него взгляд и тут же вспомнила о цели своего визита. Вспомнила также свою ненависть, что она испытывала по отношению к нему, и вдруг с удивлением обнаружила, что не злится. Что не винит его ни в чем, хотя делала это уже две недели подряд. Глядя на его лицо, приобретшее новые морщины и рассеченное старым шрамом, проходившим через левый глаз, она вдруг пришла к выводу, шокировавшему ее не меньше, чем открытие, сделанное ею несколько минут назад. Она не должна была винить его ни в чем и раньше, но была слишком ослеплена страхом, чтобы понять это. Винила его, хотя была виновата во всем сама. Никто не заставлял ее лгать Тарранту. Она могла сказать ему правду сразу же, не колеблясь, но… почему-то солгала. Почему? Именно в эту минуту этот вопрос начал волновать ее всерьез. Стейн продолжал смотреть на нее. Его взгляд был не читаем, как и всегда, но Алисе показалось, что в нем было беспокойство. Она тоже не опускала взгляда, продолжая рассматривать его лицо. В голову почему-то пришла мысль, что оно имеет мужественные черты, и Алиса тут же отмахнулась от нее. — Я… В голове не было ни единой мысли, годной для ответа. Ну, а что она должна была сказать? Что пришла, чтобы наорать на него и обвинить в том, что она, непонятно зачем и для чего, лгала лучшему другу насчет него? Звучит как бред, разве нет? Алиса кашлянула и опустила взгляд. — Неважно. Я ухожу. Коротко взглянув на него, она пробормотала: — Прости, что побеспокоила. И направилась к двери. Ей хотелось бежать к выходу всем своим существом, но ноги почему-то двигались ужасно медленно — Алисе казалось, что она никогда не дойдет до двери. В душе вдруг разлилось ужасающее чувство стыда. Ей захотелось провалиться сквозь землю, когда вдруг голос Стейна за спиной будто окатил ее холодной водой с головы до ног. — Стой. Наступившая следом тишина била по ушам словно электрическими разрядами, и Алиса снова вздрогнула, когда голос Стейна разрезал ее. — Ты… можешь остаться. Его голос звучал нетвердо и хрипло — как будто каждое слово он выдавливал из себя с неимоверной силой — но достаточно громко, чтобы Алиса не подумала, будто ей послышалось. Она медленно развернулась и посмотрела на него. Все эмоции, наверное, читались у нее на лице, но в тот момент она об этом не слишком заботилась. — Ты… — Ты можешь остаться, — повторил Валет более твердым тоном. — Если хочешь. Если хочешь… А хотела ли она? Алиса посмотрела на него. Глаза быстро пробежались по нему с головы до ног, обшаривая, как будто выискивая подвох. Рукава рубашки засучены до локтей, и дрожащий свет огня тенями обводил мускулы на его опущенных руках. Глаза Алисы невольно зацепились за эту деталь, и на секунду ей почему-то почудился запах свежей травы. Сердце билось ровно, и Алиса отчетливо чувствовала его удары. Волнения не было. Страха тоже. Хочет ли она остаться? Да. Хочет. Она просто сделала шаг вперед, одновременно отмечая, как во взгляде Стейна что-то меняется. Будто трогается весенний лед.