случайно.

— Это что такое? — Эрнст, как на зло решивший заглянуть сегодня на шоу, смотрел своим любимым испепеляющим взглядом, от которого внутри всё сжималось. Каким бы нахалом ты не был, даже если ты Иван Ургант, замирает каждая мышца тела. И слова застревают в горле, оставляя шрамы внутри. — Извините, Константин Львович, конечно, но у меня небольшие жизненные проблемы, я не могу постоянно быть вашим личным улыбающимся болванчиком, — в подтверждение своих слов он коснулся только что обруганной щетины. Он мог сказать, что снова хочет отрастить бороду, но если бы были внутри сил. Их нет. Он бы мог сказать, что ночь провёл у какой-то бабы из клуба, которая, снимая с него одежду, не положила её аккуратненько на стул, из-за чего он отмел в ней кандидатуру своей будущей жены. Он бы мог, но он не мог. — Чёрт с тобой, иди к гостям, промо будем снимать, — Ваня растерянно посмотрел на продюсера, тихо проматерясь. «Блять, я же не прочитал сценарий». Это будет самый ужасный выпуск за всю историю. Бывало, что он не учил текст, да, но чтобы совсем не открывал… Как только он зашёл в комнату, где они каждый выпуск снимают промо, готовый увидеть перед собой разъярённого Сергея, жаждущего смерти, но лицезрел совсем другое. Перед ним стоял уже давно знакомый ему человек. По крайней мере, он помнил это лицо, но не помнил имя. Кажется, они когда-то уже встречались. — Добрый день, — Ваня сухо поздоровался и сразу же достал телефон, чтобы хотя бы мельком ознакомиться со сценарием. Хотя бы кто это? О чём говорить? — Hello, — голос тоже очень знакомый. Интересно, он специально начал говорить на английском? — How are you, Ivan? I missed you. Сволочь. Большая сволочь. Перед ним одна большая сволочь. — Хью? Is it you? — глупее вопроса не придумать. Но он редко вообще думал. Скорее, мёл первое, что приходило в его дурную голову. — I can't believe. Мужчина улыбался со все свои тридцать два зуба, половину из которых хотелось вырвать из его поганого рта. Он помнит его. Помнит тот выпуск, тот поцелуй, те взгляды, ту вечеринку, на которую он пригласил «своего друга». Ей богу, он был готов тогда на всё, опьяненный слепой любовью. Жаль, он не видел, что для него это была просто ночь. А теперь он снова стоит перед ним и… улыбается. Он помнит тот самый выпуск Прожекторперисхилтона, который обернулся для него сущим кошмаром. Это был его первый поцелуй с мужчиной. Лучше бы он его Серёже тогда на Ёлках подарил, чем Хью, мать его, Джексону. Он помнит все смешки своих друзей, которые в тот момент любовались их засосаловом. Но только знают ли они, что каждое упоминание о том дне отдаётся громким ударом по всему истлевшему телу? — How are you? — они пожали руки, от чего хотелось помыть свою ладонь четыре раза, ровно столько, сколько лет они не виделись. — Was better… — знаешь, Хью, Ваня тоже не лыком шитый, и его способность издеваться над людьми получше твоей будет. И мстить, да, он тоже умеет, пусть и не будет. — And you? — So bad without u, — он слегка незаметно для операторов, настраивающих камеры, подмигнул. Ваня же заметно для всех закатил глаза, наконец открыл сценарий и начал читать, правым боком ощущая напряжение, нарастающее в этой комнате. Мысль «пора валить», к сожалению, в этой комнате не работала. Отсюда выхода уже нет. — Мотор. — А у нас сегодня, полюбуйтесь, долгожданный мальчик с хрущевки, ставший человеком. Да, Хью? — кивает и улыбается, — че ты лыбишься? — Так стоп. Вань, это что такое? С десятого дубля, переборов эмоции и сумев нормально прокомментировать всю эту, кхм, ситуацию, Ваня весь мокрый выбежал на улицу. Ему разрешили на десять минут, всё легально. Как только свежий воздух подкатил к лицу, жизнь стала постепенно возвращаться к приятному ему режиму. Он достал дрожащими руками сигарету из недавно купленной пачки, закурил. Он любил эти ощущения, когда мягкий дым впивался в покрытое язвами горло. Нет, он в детстве пытался бросить, но понял, что без табака жизнь куда тусклее. Когда херого, справляться должен только алкоголь. Но без сигарет это было всё не так, без них наступал мрак. Ваня не отрицал, что зависим. Наоборот, во всех отношениях любил то, что он делает. Не сигареты говорили за него, а он сам. Сознание возвращалось на место. Неприятные воспоминания постепенно выходили из головы, заменяя хорошие. — Выкинь каку, — родной и любимый голос. Ты или это? Да, считай, они поссорились, но он спиной ощущал всю радость, которую испытывал сейчас Сергей. И злости там не было. Слишком уж хорошо они знакомы. И слишком уже бородатые мужчины, чтобы обижаться из-за пустяков. — Извини, не могу, — Ваня даже не обернулся. Зачем? Ведь они оба знают — радость встречи через два месяца после долгой размолвки — это лучшие секунды. А потом обернулся. Сделал это машинально. И первое, что бросилось в глаза: Серёжа изменился. Его типа современная причёска начала постепенно отрастать и возвращаться к былым 2010-м годам их счастливой семейной жизни. Ваня помнит его взрослым, но таким маленьким мальчиком. Таким несерьёзным, но таким ответственным в важные моменты. Он как будто каждый раз проживал их знакомство и однозастолье заново. Всегда, при встрече, он видел его рядом, за одним столом. Видел их глупые шутки, хотя их обычно слышат. Видел его глаза, оттенок которых никогда не мог разобрать. Он много чего видел, связанного с ним, даже то, чего никогда не хотелось бы вспоминать. А он не может, потому что худшие моменты их отношений — к сожалению, лучшие. — Так и будем молчать? — Светлаков уже начал нервничать и стрелять взглядом во всё подряд. Например, на тонкую прикуренную сигарету, которую обойти своими пепельными глазами не мог. Месяц назад он говорил, что бросил. Больше не курит. Тогда они разговаривали по телефону, потому что в первый же день завязки он сорвался на жену. Сейчас же истерик не было. Их ночной разговор, перешедший в пьяный лепет, был слишком давно, чтобы его вспоминать. Но, с другой стороны, это пока самые тёплые моменты за последнее время. — Ну ты можешь молчать, я покурю, дело твоё, — Ваня задумался, говорить или нет, ведь его интервью ещё не вышло. Решил, и да, практически сразу. — Знаешь, не то настроение. — Что случилось? — в недавно пепельных глазах уже был совсем другой оттенок, более светлый и пронзающий. Не холодом, а заботой. И как в нём разобраться, когда у него семь пятниц на неделе? — Жена бросила, — он сказал это слишком спокойно, от чего становилось ещё страшнее. Нащупав за спиной прохладную стенку, он облокотился на неё и выпустил запоздалый пар, будто старый вагон сейчас сойдёт со станции. И уедет, оставив всё на перроне. Всю свою жизнь. Ему хотелось, но он не мог. Молчание действительно стало угнетать обоих. Они смотрели в разные стороны и думали о своём. Перекур по времени давно закончился, но сегодня всё шло не так, даже время остановилось. Единственное, что он помнит в тот момент, это как Серёжа молча вытянул из кармана лёгкой, совсем не зимней куртки новую пачку сигарет и зажигалку. Ваня и не повернулся. Ему не хотелось ничего узнавать, с чего вдруг он начал курить снова или как давно он начал опять до потери внутренних сил загонять себя пеплом от убивающего свёртка табака. Ему ничего не хотелось знать, его тишине внутри нужна была тишина. И они оба об этом знали. Знали, не проронив ни слова. Это уже больше, чем просто дружба: понимать друг друга без слов. Только они оба не знали названия их отношений.

**

Выпуск получился скучным. Да, был Светлаков. Да, был Джекман. Да, блять, там были шутки и его смех, но, выйдя из Останкино, он словно забыл, что было всего лишь полчаса назад. Его голова была забита пустотой, прозрачной ватой, которая выталкивала их головы всё: важное и не важное. Он вроде ни о чём не думал, но внутри всё сжималось при мысли о том, что дома ждать его никто не будет. И речь не о детях. Единственное, что он запомнил за сегодня — это взгляд Серёжи при виде Хью. Он не мог это объяснить, но буквально на секунду в комнате понизилась температура до средней на Северном Полюсе, а между их взглядами образовалось пламя. Он не интересовался причиной их ненависти друг к другу, он мало чем вообще в этот день интересовался, но сейчас его вдруг это стало волновать. За это он зацепился, как за мысль, способную определить, где он сейчас. А он на дне, да, именно там.