Новогоднее полено

Бриан все еще решался на какие-то действия, когда незнакомец, домыв ему задницу, сосредоточился на ногах. Теперь он был как-то, что ли, далеко, так что острейшее, приправленное диким смущением любопытство победило: не удержавшись, Бриан все-таки приоткрыл глаза. Сквозь ресницы видно было плохо, да и занятый уходом за больным бета голову не поднимал. В итоге взгляду открылись лишь темноволосая макушка и довольно широкие плечи. Фигура у беты была худощавой, но совсем не хрупкой. И, кажется, все-таки знакомой… — Ну вот. Помылись. Теперь пеленку прочь. Займемся массажем. Знаю, не нравится тебе, больновато, наверно. Но делать надо, чтобы мышцы совсем тонус не потеряли и суставы подвижность не утратили. И так-то доктор стращает, что ты, когда очнешься, совсем слабым будешь. Придется учиться ходить, вообще просто двигаться и даже есть. Сколько ведь времени уже на одном бульончике через зонд! Совсем худой стал… В голосе беты, который теперь с силой массировал Бриану ноги, проявилась искренняя печаль, даже боль — будто говорил он о ком-то очень ему дорогом, важном… Любопытство стало сильнее первоначального испуга и даже превозмогло стыд от собственной голозадой беспомощности, украшенной подвешенным к кровати пузырем для сбора мочи, так что Бриан, уже не таясь, распахнул глаза. Распахнул… и замер с раскрытым ртом, потому что именно в этот момент бета поднял голову. И тут же, в ту же секунду его слабый, но вполне определенный личный аромат, ранее остававшийся неузнанным, ударил в нос, накрывая и окутывая. Виль Торвальд! Но как?.. Додумать не удалось: увидев открытые глаза Бриана, Виль расплылся в широченной неверящей улыбке, а после сорвался с места, метнувшись в коридор: — Он открыл глаза! Он открыл глаза! В коридоре поднялась суета, потом Бриан услышал, как кто-то — предположительно тот же медбрат, который давеча говорил с Вилем в коридоре, — теперь извиняется перед ним, что не сообщил об изменениях в состоянии пациента: — Я думал, вы в курсе. Смена была не моя, но вам ведь должны были отзвониться… — Нет, нет, я не знал… — Тогда должен предупредить вас: господин Атчинсон пришел в себя сегодня ночью, он в сознании, адекватен, но у него амнезия. Это с пациентами, только что вышедшими из комы, бывает. Но врач сказал, что шансы на восстановление велики. Просто пока что не стоит удивляться, если… — Да, да… Хорошо. Вновь шаги в сторону палаты. Виль вошел и плотно прикрыл за собой дверь. Показалось очень важным узнать, что именно сейчас скажет этот обычно холодный и независимый бета — главный бухгалтер компании, владельцем которой и был Бриан. Было очевидно, что медицинскому персоналу он соврал — ведь именно его они считали супругом находившегося в коме больного. Но примется ли теперь Виль врать и самому Бриану, будучи уверенным, что тот ни фига не помнит?! Но ничего такого не произошло. Виль лишь подошел ближе, сцепил нервно руки за спиной и, не поднимая головы, во всем сознался, мигом вернувшись с неожиданно доверительного «ты», на привычное отстраненное «вы»: — Мне сказали только что, что вы… вы пока что многое не помните, но я так рад, что вы очнулись! Так рад! И… Я Виль. Виль Торвальд. Я… Я работаю в вашей компании. И сейчас… Сейчас вы, должно быть, сильно удивлены, почему я здесь и… вот так… — Виль повел рукой в сторону кучки из полотенец и влажных салфеток, которыми он Бриана только что обтирал. — Но я… Так получилось. Простите. Мне очень неловко… — Мне тоже, — хрипло откликнулся Бриан, а потом попросил воды. И потому, что действительно хотел пить. И потому, что остро нуждался в отсрочке. Пусть совсем недолгой, но все равно необходимой. Виль Торвальд! В памяти всплыл их последний разговор. Было это как раз накануне той самой встречи с похитившими Лероя бандитами. Готовясь к ней, Бриан снял со счета компании более чем приличную сумму, чтобы заплатить выкуп за мужа, и Виль — главный бухгалтер компании Бриана, увидев эту операцию, позвонил, чтобы узнать о причинах произошедшего. Вспомнив это, Бриан скривился: тогда они жестоко поругались. Собственно, отношения с главбухом всегда были несколько напряженными. Он раздражал своей дотошностью, скрупулезностью и слишком уж острым умом — ну кому понравится сознавать, что некто, находящийся у тебя в подчинении, соображает в некоторых вещах куда лучше тебя самого?! Но даже не это было главным. Основная причина раздражения, которое Бриан испытывал всякий раз, как Виль оказывался рядом, крылась в ином. Думать об этом было стыдно, а потому пришлось вновь вернуться к воспоминаниям о последнем разговоре с Вилем. Тогда пришлось рассказать ему о похищении Лероя и о необходимости заплатить выкуп. Бриан, помнится, был уверен, что Виль проникнется сочувствием и все поймет, но тот вдруг опять начал умничать: стал задавать какие-то странные, откровенно мерзкие вопросы, в которых звучали отвратительные намеки. По всему выходило, что Виль был уверен: на самом деле Лероя никто и не думал похищать. — Ваш муж в последнее время изрядно сорит деньгами. Есть некоторые основания полагать… Бриан тогда не дослушал и отбил звонок, перед этим еще и грубо послав Виля куда подальше. Страх за жизнь мужа был слишком силен, а тут еще и какие-то грязные, липкие намеки в его адрес, наверняка продиктованные самыми что ни на есть низменными чувствами… И вот теперь Виль здесь, рядом. А Лерой… Где же Лерой?! — Пейте осторожно. Отвыкли ведь! — Перед носом Бриана оказался стакан с трубочкой. — Я помогу. Вот так. Сильная рука скользнула под спину, приподнимая. Ощущения были действительно странными, но прохладная влага, разлившаяся во рту, показалась чем-то настолько вкусным, что Бриан даже глаза от наслаждения прикрыл. — Хотите, я вообще подниму верхнюю часть кровати, чтобы вы не лежали, а полусидели? — Спасибо, — поблагодарил Бриан, а после услышал гудение и почувствовал, что постель под ним действительно пришла в движение. Тут же закружилась голова, накатила тошнота, но вскоре все прошло. — Так лучше? — Виль смотрел тревожно. — Здесь, в больнице, все уверены, что это вы — мой муж. — Нет. Нет, конечно. Я не он. Просто… Просто, они предположили, а я не стал возражать. Иначе ведь могли возникнуть проблемы — посторонних к лежачим больным в коме пускают-то не так чтобы охотно… — А вы кто? Ну, кроме того, что мой подчиненный. Что нас… связывает? — врать оказалось сложно, но Бриан все-таки решил придерживаться выбранной линии поведения. По крайней мере, пока все более или менее не прояснится. Ну и хотелось при помощи такого вот вопроса, заданного в лоб, проверить Виля. Как он себя поведет? Все-таки наврет, получив возможность преувеличить собственную значимость в жизни своего начальника? Но Виль опять сказал чистую правду: — Мы, скорее, в контрах. Вы меня недолюбливаете. — А вы? — А я нет, — Виль с кривоватой усмешкой развел руками. — Так получилось. Простите. — Можно еще воды? Пауза в разговоре опять оказалась очень кстати. Бриан пил мелкими осторожными глотками, попутно еще и вспоминая, как вообще это делается, и одновременно обдумывал услышанное. Мысли были страшными. Ведь выходило, что, раз Виль легко смог выдать себя за заботливого супруга некоего Бриана Атчинсона, этот самый супруг у его безмолвной тушки практически не появлялся… Или даже и вовсе не навестил его ни разу! Ни разу! То-то Оден отводил глаза, когда о Лерое речь зашла! — Что в компании? Мое отсутствие сильно подкосило дела? — Господин Леннарт вполне справляется. Это ваш первый зам, если… если вы вдруг забыли. — Забыл, — рассеянно согласился Бриан, по-прежнему размышляя совсем о другом. Виль улыбнулся, склоняя голову: — Очень в вашем духе — забывать. Бриан уже собрался возразить, но прикусил язык. Потому что на самом деле прекрасно помнил о том, что некоторое время назад совершенно осознанно посчитал нужным забыть, о том, что давило на совесть и портило до этого безоблачную супружескую жизнь: свою измену. Это произошло пару лет назад, как раз под Новый год. Корпоратив, лишнее сорокаградусное, пустой темный кабинет, жадный поцелуй, сильное, гибкое тело под руками, узкий, совсем не омежий анус, в который оказалось так сладко погружаться… и утро, с наступлением которого произошедшее захотелось «забыть», свалив «провал в памяти» на алкоголь. Сделать это оказалось нетрудно: Виль, с которым Бриан мужу и изменил, не сдержав затопившее его желание, на продолжении не настаивал. Никаких тебе подкарауливаний в коридоре, смсок или звонков на личный телефон. Лишь острая, режущая боль во взгляде в первый момент, когда он понял: Бриан решил сделать вид, что ничего не было, а после только спокойное, холодноватое равнодушие… Целиком и полностью лживое, как теперь стало понятно… Теперь-то было очевидно, что Виль Торвальд тогда, на корпоративе, позволил Бриану овладеть собой совсем не в пьяном угаре и не по развратности натуры, а потому… потому, что был влюблен. Нет, не так: потому, что любил! Ведь только искренне любящий человек смог бы сделать все то, что, похоже, делал для Бриана все последнее время Виль. Накатили воспоминания. Руки будто бы ощутили под собой горячую гладкую кожу, которая в первый момент, когда удалось проникнуть под рубашку Виля, почти обожгла, опалила, заставила Бриана застонать от жадного восторга. То, как он сдергивал с себя и с любовника штаны, помнилось смазанно, словно видео на перемотке. А вот ощущения от крепкой нежности чужого возбужденного члена в руке, от влажного тепла между половинками крепких, опять-таки совсем не омежьих ягодиц врезались в тактильную память намертво, навсегда. Как же хорошо тогда было! Каким же единственно возможным и остро желанным все это казалось! Виль задушенно вскрикнул, выгибаясь, когда Бриан толкнулся в него без подготовки, забыв о смазке, необходимой в случае секса с бетами. Это мгновенно отрезвило, сбило слишком яркое горение страсти, так что потом все пошло так, как и хотелось обоим, так, чтобы доставить максимальное удовольствие. Взаимный, поочередно исполненный минет позволил лучше познакомиться с габаритами и наиболее чувствительными точками друг друга. А после Бриан развернул Виля к себе спиной, нагибая его над своим рабочим столом, и с жадной торопливостью занялся его анусом — растягивал его, сдабривал собственной слюной за неимением чего получше, чтобы наконец-то овладеть им, вновь заставляя Виля сначала шипеть и изгибаться, а потом стонать, подмахивать и шептать в наполненной горячим дыханием и ритмичными шлепками кожи о кожу тишине что-то страстное, искреннее и очень похожее на любовные признания… Да, выходило, что Виль уже тогда был тайно влюблен в своего начальника. А что же сам Бриан? Из-за чего он-то выкинул такое, потеряв контроль над эмоциями? Тогда, после эпизода в кабинете, Бриан, мучаясь совестью, много думал как раз о том, как же получилось, что он — состоящий в браке альфа, вроде как искренне любящий своего нежного супруга-омегу, — вдруг голодным зверем кинулся на своего сотрудника-бету? Гоном ведь тогда и не пахло! Да, алкоголь спустил тормоза, но если бы никакой тяги к Вилю сам Бриан никогда не испытывал, ничего такого ведь не произошло бы! Хотя бы потому, что каким-то там великим ходоком, трахающим все, что шевелится, Бриан никогда не был… А значит, тяга присутствовала. Зрела, росла и при первой же возможности прорвалась! Вот только сразу после показалось правильным ее задавить, сделать вид, что ничего такого не произошло и что главбух компании — холодноватый, бесконечно выдержанный, вечно строгий и вызывающе умный Виль Торвальд — никогда не был интересен его шефу Бриану Атчинсону как сексуальный партнер… «Рогатый и все его прихвостни! Он же мне все это время задницу мыл!» Бриан прикрыл глаза. Тут же навалилась адская усталость. Но уплыть в спасительное небытие ему не дали: явилась целая толпа врачей. Они ощупывали и простукивали, светили фонариками в глаза и задавали вопросы. Причем проделывали это с таким видом, будто Бриан был в допросной у врага! Неудивительно, что в ответ временами приходилось врать, чтобы выжить! Когда же этот этап оказался завершен, начался следующий: теперь медики принялись составлять планы и намечать мероприятия. И пока они делали все это, Виль ушел. Просто тихо выскользнул за дверь в тот момент, когда все были слишком сосредоточены на другом. И это было особенно неприятно, потому что так и не получилось спросить у него, почему не Лерой, а именно Виль ухаживал за коматозным Брианом так, как это должен был, по идее, делать любящий супруг. Сам Лерой появился лишь ближе к вечеру. Впорхнул в палату и сразу, с порога защебетал, заулыбался, кинулся обнимать и целовать. В нос ударил его омежий запах. Такой же, как и сам Лерой — легкий, игривый, сексуально-привлекательный. Муж гладил Бриану лицо и руки, лежавшие поверх больничного одеяла, заглядывал с нежностью в глаза, целовал. И от этого на душе было тепло и радостно… Вот только длилось это ощущение ненапряжного семейного счастья лишь до тех пор, пока Лерой вдруг не заговорил о финансах и об упадке в компании, который, по его словам, начался оттого, что он — Лерой Атчинсон, законный супруг и всему голова — не имел возможности распоряжаться делами. — А всё эти твои помощники и заместители! Даже в кабинете твоем мне ремонт и тот сделать не позволили. А я бы все там так красивенько устроил. И потом, ты же сам говорил мне, что именно я, в случае чего, должен занять президентское кресло. Ты же это говорил! — Теперь я в состоянии вернуться к делам сам, — откликнулся Бриан. Чувство, родившееся в душе, было странным. Испуг? Удивление? Шок? В любом случае чем-то приятным это назвать было трудно просто потому, что он ничего подобного мужу никогда не говорил. По понятным причинам: тот не имел для руководства компанией ни соответствующего образования, ни необходимого опыта, ни, если честно, достаточного количества мозгов в голове. — Ну пу-уся! — тем временем тянул Лерой. — Ну как ты вернешься? Ты же ничего не помнишь! — Работа поможет мне скорее восстановиться. — Это, конечно, важно, да! И я так рад, что ты… Лерой щебетал, перемежая нежности с очередными подкатами. Да, они были наивно-прямолинейными, но что если бы Бриан на самом деле потерял память? Как бы все это воспринялось им в этом случае? Продолжая обольщать все больше замыкавшегося в себе мужа, Лерой улегся на краю высокой больничной кровати, прижался, окутывая своим ароматом, и даже руку под одеяло запустил, скользнув пальцами по животу и ниже. Вот только напоролся на мочевой катетер, по-прежнему вставленный в уретру, и замер, даже как-то отдернулся. А вскоре и вовсе начал прощаться. И только после его ухода Бриан осознал, что приборчик с кнопкой вызова медбрата, ранее заботливо подложенный ему на краю кровати под самые пальцы, съехал в сторону так, что теперь до него не дотянуться. А хотелось! И потому, что теперь взглянуть на себя в зеркало казалось делом не просто желанным, но жизненно важным, и потому, что вдруг очень захотелось есть. В итоге операция по добыче этого самого долбаного приборчика с кнопкой стала первым по-настоящему сложным физическим усилием. Зато потом, заставив свое тело хоть немного, но слушаться, Бриан был бесконечно горд собой. Настолько, что даже сильно не расстроился, увидев свою физиономию в ранее столь желанном зеркале. Да, побледнел. Да, исхудал, но это, в общем, даже на пользу пошло: физиономия, ранее по-офисному благополучная, даже какая-то гладкая, сытенькая, теперь выглядела резче, фактурнее. Стали более четкими скулы и контур подбородка. Что же до остального, так регулярно обривавшиеся во избежание колтунов волосы на башке и шерсть убегавшего вдоль позвоночника ирокеза скоро отрастут, да и черные круги под глазами рано или поздно исчезнут. Здоровое питание, свежий воздух, физкультура и сон в достаточном количестве — и все наладится. Да! А силы воли на это хватит! Именно! Хватит! Так, периодически бодря себя подобными одиночными митингами, Бриан и двинул к выздоровлению. Он потел и ругался, упорно пытаясь самостоятельно повторять упражнения, которые с ним проделывал специалист по лечебной физкультуре; выл чуть ли не в голос под мощными руками профессионального массажиста; заново учился ходить, есть, бриться… Да, господи, чему он только ни учился! Заново освоить науку мочиться хоть и сидя, но в унитаз в личной туалетной комнате его явно недешевой, платной палаты, и то стало для Бриана сначала суперцелью, а после предметом гордости и достижением! Удручало лишь то, что все это время приходилось осознанно врать собственному мужу и куче других людей. И все потому, что поселившийся в душе червь сомнения разъедал душу и отравлял мысли. А что если Виль (кстати, с тех пор более не появлявшийся ни разу!) был прав, и Лероя действительно на самом деле никто не похищал? Что если наивный и, пожалуй, глуповатый муж стал пешкой в чьих-то руках, и его использовали, чтобы вытянуть деньги? В то, что инициатором и мозгом этой авантюры мог стать сам омега, Бриан не верил, а вот версия участия некоего манипулятора казалась более чем рабочей. Но кем мог быть этот альфа, омега или бета? Тайным любовником, который планировал поживиться за чужой счет? Конкурентом по бизнесу, который и задурил Лерою голову идеей, что он сам отлично справится с управлением компанией?.. Или этот тип на самом деле был куда ближе и являлся непосредственным подчиненным Бриана, который таким вот нехитрым образом придумал поправить свое финансовое положение, попутно скрыв какие-то махинации?.. Очень хотелось обсудить это с кем-то, но вариантов было совсем немного. А если точно — один: Оден. Появилась мысль привлечь к этому разговору Виля, с подачи которого, собственно, и возникли сомнения в искренности супруга, и Бриан даже заговорил о нем со своим первым замом, вызванным в больницу для решения скопившихся вопросов. Но тот лишь пожал плечами, сообщив: — Он отпуск оформил. Точно не знаю, что там у него, но в последнее время выглядел он неважно. Так, будто очень сильно уставал. Как-то даже застал его в кабинете — спал лицом в клавиатуру. Да так крепко, что кнопки на щеке отпечатались. Смутился очень, но я заострять не стал. Ясно, что дело не в загулах каких-нибудь. А проблемы в жизни у всех периодически случаются. У него вот в последнее время острая нехватка денег наметилась: даже просил кредит у компании для каких-то личных нужд. Но как я эти деньги проведу без твоей подписи-то? — Да уж… — глубокомысленно выдал Бриан. Деньги? Виль? Единый бог… Явившийся позднее Оден, поняв, о чем именно говорит ему друг, лишь качнул головой в задумчивости и, немного поменжевавшись, заключил: — Да, деньги, твои долбаные огроменные деньги! Врать не стану: у меня ведь по поводу выкупа, что с тебя потребовали, тоже были вполне конкретные подозрения, но я сам себя заткнул. Потому что фактов не было. Да и моя личная неприязнь к Лерою могла сыграть роль. — Тоже думаешь, что без него не обошлось? Оден развел руками, опять, в очередной раз отводя глаза. — Ты всегда его терпеть не мог! — Бриан вздохнул — думать о том, что все действительно могло быть именно так, оказалось делом на редкость болезненным. — А ты любил… — И люблю. — Тяжело думать о нем плохо? — Тяжело. А не думать не получается. Прошу, разберись, узнай. И по поводу Лероя, и по поводу Виля. Ясность — то, без чего я просто жить дальше не смогу. — Меня в этой истории более всего смущают выстрелы. Стреляли в тебя на поражение. И вот если мы найдем ответ на вопрос «зачем?», поймем и все остальное. Бриан кивнул. То, что Оден — профессиональный полицейский, опер со стажем и репутацией — думал о покушении на убийство то же, что и он сам, с одной стороны, дарило что-то похожее на гордость, а с другой — пугало. — Кому-то еще сказал, что на самом деле все помнишь? — Нет. Только тебе. — Молодец. Дольше проживешь, — Оден сжал Бриану плечо и склонился, чтобы чмокнуть в щеку. Пахло от него альфой. Причем не тем, с которым Оден уже приходил к Бриану и представил его как своего жениха. Запах был странным, смазанным. Что это? Результат воздействия подавителя аромата, которым Оден воспользовался, сходив налево? Так же, как и сам Бриан когда-то — после того, как трахнул Виля в собственном кабинете во время компанейского корпоратива… Бриану средство тогда помогло — муж ничего крамольного на нем не унюхал. Но, может, примененный им препарат был более эффективным по сравнению с тем, что использовал Оден? Или просто омегам скрыть изменения в своем запахе от более чутких альф сложнее, а потому друг и приоткрывает невольно завесу над своими не самыми честными в отношении жениха поступками? Предупредить? Бриан решил, что уж точно не ему с его рыльцем в пушку судить, как проводит ночи Оден, а вот сообщить ему о положении вещей будет полезно. Однако тот в ответ на осторожные слова Бриана только рассмеялся: — Это сынок меня своим запахом награждает. Если омега носит в животе ребенка-альфу, то начинает пахнуть им. Бриан непонимающе округлил глаза, Оден глянул и захохотал довольно: — Беременный я, представь себе! Сам офигел, а вот те ж на: и малыш в животе, и жених, который уже очень скоро станет мужем. Кстати, очень рассчитываю, что ты на нашу свадьбу явишься уже на своих двоих. Все еще изумленный таким поворотом событий Бриан искренне поздравил друга. Оден чуть смущенно, но с видимым удовольствием и даже гордостью покивал на высказанные ему восторги, а после ушел, пообещав начать действовать. А вот Бриан, проследив за тем, как за его спиной захлопнулась дверь, откинулся на подушки и задумался. О детях. Лерой их никогда не хотел. Говорил, что рано. Что хочет еще немного пожить для себя. А Бриан и не настаивал, потому как и сам разводить выводок малышни не больно-то стремился. А вот теперь, чудом оставшись в живых, о продолжении рода взял да и задумался. Крепко задумался. Это ж ведь так здорово, чтобы была полноценная семья! Семья, которая могла бы собираться на праздники за общим столом. И чтобы у ее членов в процессе совместной жизни рождались какие-то особые, связывающие всех общими воспоминаниями традиции. Вроде той, что появилась вместе с новогодним тортом под дурацким, совсем не кулинарным названием «Полено». Полено! Бриан шевельнулся на больничной кровати. Сделать это уже получалось без особых усилий. Руки и ноги слушались, даже сесть самостоятельно было вполне возможно. А вот с прямостоянием, увы, пока возникали большие проблемы. Причем не мог стоять не только сам Бриан, но и, что немаловажно в смысле возможностей продолжения рода, его член. Вообще. Так, болтался куском мяса, годным только на то, чтобы помочиться… Подумав об этом, Бриан просунул руку под памперс, который все еще приходилось надевать на ночь, и тронул себя за естество. Оно было чуть влажным и мягким, сонным. Да и сексуальное желание тоже дремало, и не думая просыпаться. Даже обычно действовавший сильнее любого афродизиака омежий аромат Лероя, и тот никак не повлиял на либидо. Врач на высказанные пациентом тревоги только посмеялся, отметив, что, раз Бриана начали интересовать такие вот темы, значит, он точно идет на поправку и хорошо восстанавливается. — Все вернется, — повторил он фразу, которая, похоже, стала чем-то вроде девиза последних недель. — Главное, не сдаваться и работать, работать, работать.