Map of the soul: 7

      Великое сражение, борьба добра со злом, ангельские всадники против бесконечных орд демонов, против собственных некогда собратьев. Ад вылез наружу, скалясь и разбрасываясь вокруг себя ошметками плоти, захлебываясь в крови и устремляя свои черные голодные глаза дальше, туда, где ждало большее насыщение. Он собирается уничтожить каждый уголок земли, каждого живущего здесь — все должно потонуть во мраке и смерти. Только так и никак иначе быть не может.       Но ангелы нисходят с небес, держа в руках свои серебряные копья, и останавливают адскую орду, сходясь с ними в самом кровавом сражении за всю историю своего существования. Небесные воины настроены серьезно, они воинственно парят над полем боя, не давая демонам ни шанса на победу, уничтожая их злобные поползновения. Ангелы отдают свои жизни за людской род, сами при этом бесконечно падают замертво от рук адских тварей, но дух их силен, и сдаваться они не намерены. Лица бесстрастные, руки твердые, и только за всей этой маской глубоко внутри боль спрятана. Ангелы борются со своими мятежными братьями, превратившимися в демонов в своей великой гордыне; они низвергают их обратно в Ад, где теперь навсегда будет их дом. Борьба жестокая и давняя запечатлена на картине Питера Брейгеля «Падение мятежных ангелов».       Джин смотрит на нее, а в груди все отчаянно замирает. Он знает, что это не более чем выдумка художника, но выдумка настолько правдоподобная, настолько реалистичная, что смотреть на картину спокойно архангел не может. И оторвать взгляд почему-то тоже не может. Для него все образы сейчас перед глазами оживают, он буквально видит, как движутся фигуры на полотне, он словно сам сейчас стоит на том поле и смотрит на эту картину, не имея возможности ничего сделать. Тот день он помнит детально, красочно, помнит всех, кто погиб по именам, и никогда не сможет забыть. Все те смерти на его совести.       — Поразительно, как эта сцена похожа на ту битву, — раздается рядом спокойный голос, и Джин резко вырывается в реальность, поворачивая голову вправо, смотря на того, кто нарушил его уединение.       Тэхен. Только он мог к архангелу так близко подойти, и тот никогда его присутствия не ощущал. Гадес был в своем излюбленном мрачном наряде. Черные узкие штаны утопают в грубых ботинках, из-под ворота кожаного плаща, плотно перетянутого на талии поясом, выглядывает край черной шелковой рубашки. В ухе маячит длинная серьга с черным пером, явно настоящим и явно его собственным. Волосы непослушными завитками падают на глаза, делают его образ совсем уж иллюзорным, ненастоящим. А пара огромных крыльев, шлейфом лежащая позади Гадеса, только добавляла ему сверхъестественной загадочности.       Джин смотрит на профиль Тэхена, изучает его, словно видит впервые в жизни, хотя на самом деле это лицо никогда не забудет. Он не хочет его забывать даже сейчас, когда он стал другим.       — Опять заставил Намджуна следить за мной? — вместо ответа спрашивает архангел.       Гадес с мягкой улыбкой оборачивается к нему, отрывая взгляд от ужасного и одновременно прекрасного полотна. В черных глазах снова ни капли маски или скрытности — там все открыто, любая дверь, просто заходи и читай.       — Я о тебе беспокоюсь, — честно отвечает Тэхен, а Джину от этой честности совсем не легче. Он бы предпочел, чтобы тот его ненавидел, чтобы каждый раз при встрече ядом плевался или даже пытался убить! Но Гадес ничего из этого не делает, он, правда, архангела простил.       Сокджин сглатывает, полностью оборачиваясь к Тэхену, и сам себя за этот жалкий жест ненавидит. Столько лет прошло, а он все еще не может рядом с ним вести себя хладнокровно.       — Ты не должен обо мне беспокоиться, — говорит архангел, а голос предательски дрожит, — мы теперь по разные стороны, Тэхен. Ты на темной, я на светлой. Тебе просто не по статусу так себя вести.       Гадес в ответ только сильнее улыбается, но в глазах у него грусть мелькает золотистыми огнями. Он аккуратно поднимает свои крылья, словно желает их размять и тихо хлопает перьями в воздухе, нагоняя мягкий ветерок.       — Я знаю. И все равно хочу, — Тэхен снова оборачивается к картине, глядя на фигуру архангела Михаила, низвергающую змия-Люцифера в Ад. — Как будто это было только вчера. — Тише добавляет он, не моргая глядя на полотно.       Джин закусывает губу, понимает, что с Гадесом спорить бесполезно, и сам смотрит на картину, буквально ощущает то, что чувствует Тэхен, глядя на нее. Они оба там были, оба все помнят с невероятной детализацией, у них у обоих шрамы не зажили до сих пор. Но архангел не хочет это обсуждать, потому что больно, потому что воспоминания ядом проникают в кровь и от этого щиплет в глазах предательски; хочется стать мелким и ничтожным, рыдать на холодном полу и вымаливать прощение, которое уже получил, но которое не заслужил и никогда не заслужит.       — Зачем тебе эта сделка с Чонгуком? — вместо тысячи других, более важных вопросов спрашивает Джин и даже радуется, когда Тэхен не оборачивается и не смотрит ему в глаза, отвечая:       — Я ее не планировал, так само получилось.       — И все же, ты мог ее разорвать, — не сдается архангел.       — Мог, — Тэхен пожимает плечами, и его крылья едва заметно от этого тоже шевелятся, своими кончиками задевая другой конец зала. — Но не стал. Он мне кое-кого напоминает, и я не могу себе отказать в возможности лишний раз его увидеть.       Джин сам оборачивается на Гадеса, сам пытается заглянуть в его черные глаза. Каждый раз, когда он бежал от этого разговора, тот неминуемо его настигал, словно все это было специально подстроено, или словно Вселенная пыталась о чем-то архангелу сказать, но он закрывал уши, не желая ничего знать.       — Ты понимаешь, к чему твое «хочу» может привести?       — Да, — Тэхен кивает и в ответ смотрит на Джина, ловя его взгляд своими глубокими черными зрачками. — Потому советую тебе все рассказать ему.       Архангел поджимает губу, отводя взгляд в пол.       — Лучше оставь его в покое.       — Не могу, — просто отвечает Тэхен, — как с тобой, так и с ним — просто не могу.       — Он же тебе не нравится, — пытается достучаться до него Джин.       — С чего ты решил? — Гадес склоняет голову на бок, глядя на архангела, стремящегося избегать черных зрачков любыми способами. Он в них тонуть не хотел добровольно, как тот самый Юнги, у которого крыши давно уже не было.       — Ты просто таким образом хочешь меня позлить.       Тэхен громко усмехается, и этот звук в пустом помещении эхом разлетается, усиливая свой диапазон, благодаря невероятной акустики картинной галереи.       — Нет, ты снова пришел к неверному выводу, — Гадес улыбается все той же грустной улыбкой, смотря на каштановую шевелюру архангела, отливающую почти темным золотом в искусственном освещении.       — Тогда что ты от него хочешь? — Джин все же поднимает взгляд на Тэхена, но в глаза не смотрит, глядя на величественные черные крылья. — Зачем тебе все это?       — Я же сказал: он мне интересен, потому что кое-кого напоминает.       Отговорить Гадеса или заставить его отступить было изначально провальной задачей. Но Джин отчего-то все равно пытался это сделать, возможно, он желал услышать то, что не услышал, а возможно, наоборот боялся, а потому так рьяно старался переубедить Тэхена.       — Ты не сможешь вывести его из игры и так запросто победить в споре. Он, может, и кажется тебе неопытным, но среди всех архангелов он сейчас самый сильный на небесах.       — «Запросто победить в споре» не сможет ни одна из сторон, — Тэхен мягко улыбается, смотря на идеальные черты лица архангела.       Он бы хотел к нему прикоснуться хоть раз. Просто провести пальцами по молочной коже — этого было бы достаточно, но нельзя. И он знает, что то же самое желание владеет сейчас и самим Джином, но тот никогда бы не признал этого даже перед самим собой.       — Тогда зачем тебе отвлекать Чонгука? Зачем ты пытаешься смахнуть его с шахматной доски? — архангел отчаянно верит в свою правду и ничего другого замечать не желает. Может, Тэхен с ним и вел себя относительно хорошо, но не следовало ожидать, что и к Чонгуку он испытывал те же чувства. Гадес теперь повелитель Ада, и молодой архангел не может интересовать его бездушное тело, завлекая светлым чувством. Тэхен весь во тьме и утянет Чона туда же.       Гадес лениво взмахивает крыльями и выдыхает обреченно, повторяясь по кругу:       — Он мне интересен.       — Тебе интересен не он, а победа в споре, — качает головой Джин, грустно усмехаясь.       Сейчас он убедился окончательно — прежнего Тэхена нет, и его не вернуть. Ради того, чтобы добиться своего, он готов идти на самые чудовищные меры.       Гадес ничего не отвечает, только улыбается, снова отворачиваясь к полотну. Каждый раз, когда он на него смотрел, мог запросто представить вместо выдуманных персонажей всех, кого знал, и даже себя самого. Даже всех, кого в тот день убил.       — Тебе его так легко не сломать.       — Посмотрим, — тихо отвечает Тэхен, не оборачиваясь.       Он взгляд архангела на себе ощущает, знает, что тот его изучает и даже знает, что у Джина рука тянется смахнуть прядь волос с черных глаз, но он сам себя одергивает, так к Гадесу и не притронувшись.       — Похоже, ты доверяешь Юнги, — архангел резко меняет тему разговора, и даже его голос меняется, в нем проскальзывает неодобрение.       Не то, которое бывает у отца, увидевшего будущего супруга своей любимой дочери. А как у человека, который является тебе никем, но ему на тебя абсолютно не все равно; настолько не все равно, что голос почти от ревности дрожит.       Тэхен оборачивается резко, взмахивая крыльями. Он застает Джина врасплох и потому ловко цепляет его вечно бегающий взгляд в капкан своих глаз, не отпуская.       — Он тебе не нравится, — не спрашивает, а утверждает.       — Мне никто из демонов не нравится, — архангел в глаза черные хоть и смотрит, но вниз по каменной лестнице не спускается — там его ждет чудище, и он его боится, потому что оно знает слишком многое, а Джин ничего этого знать не хочет.       — Но ты вспомнил именно о Юнги, а не, скажем, о Намджуне, — Тэхен все правильно понял, ему десять раз разжевывать было не надо, чтобы увидеть в архангеле давно забытую рану, снова начавшую кровоточить. — Тебе не нравится именно он. Почему? — допытывается Гадес, хотя ответ знает. — Потому что он моя шлюха? Потому что может трогать меня, а ты нет?       Джин вздрагивает заметно и даже делает шаг назад, словно ему пощечину влепили. А слова эти и звучали, как самая настоящая пощечина — горькая, но абсолютно заслуженная. Архангел не имел права злиться на Тэхена из-за Юнги, не имел права ревновать или вообще знать об их отношениях, но все равно выпытывал правду, за знание о которой и поплатился.       — Я не об этом…       — Не ври мне, — легко обрывает его Гадес, выпуская из плена своих глаз. Он поднимает крылья выше, касается ими высокого потолка, но все равно до конца распрямить так и не может. — Знаешь, почему у меня нет души? Знаешь, почему я вынул ее и спрятал?       Джин знал, точнее, он догадывался. Так хорошо догадывался, что у него от этих слов Тэхена сердце застряло в ребрах пойманной птицей, и кровь в жилах застыла, заставляя все тело окаменеть, без возможности сдвинуться на пару сантиметров.       — Потому что разумом, — Гадес указательным пальцем постучал по виску, — я тебя простил и даже понял все, что ты сделал. Однако вот душа моя не желала так легко тебя отпускать и прощать. Она хотела твоей смерти, чтобы ты страдал, как я, — Тэхен говорит ровным голосом, в котором даже ярости нет места, словно и не о себе речь ведет. — Я знал, что стоит мне переродиться, и я найду тебя и обязательно порву на части, а потому я совершил еще одно грехопадение и лишил себя души, — он улыбается архангелу пустой улыбкой. — Поэтому, не смей мне врать, Джин, я все прекрасно знаю.       Архангел, как неживой, глядит в некогда родные глаза, пытается там хоть за что-то ухватиться, хоть за что-то, но в них больше нет ничего, кроме мрака. А самое страшное, что Джин сам во всем этом виноват, это он сделал Тэхена таким, это он причастен к созданию того, кто стоит перед ним. Это все сделал он.       *****       Чимин очень красивый, когда спит. Хосок узнает об этом случайно, хотя в случай так до сих пор и не верит. Пак умилительно подкладывает сцепленные ладони под щеки, и от этого они расплываются, делая его похожим на маленького ребенка. Он во сне как-то слишком трепетно шевелит губами и иногда даже ими причмокивает, морщит носик, потираясь им о ладони и снова глубоко засыпая.       Хосок ни разу не должен был всего этого увидеть и уж точно не должен был бесстыдно пялиться на Чимина с огромными горящими глазами и дрожью во всем теле. Но спали они в одном спальном мешке, а потому выбора у ангела не было.       Как так вышло? Вездесущий сукин сын Юнги просчитал просто все. Медаль ему, видимо, и правда, придется выдать, потому что он не просто слинял, оставляя ангелов наедине, он, чтобы результат закрепить, даже всего один спальный мешок положил в багаж, и Хосок был просто железно уверен, что это не необычный просчет, а наоборот хороший расчет. Чего Мин добивался, конечно, было непонятно. Ангелы и так постоянно друг друга смущались, если он хотел добить их этим, то стоило его поздравить, потому что Хосок уснуть так и не смог, постоянно натыкаясь взглядом на Чимина, краснея при этом, но продолжая смотреть, пока его не видели.       После того случая с земными демонами, ангел еще какое-то время успокаивал Пака, рассказывая ему «бредовые», с точки зрения человека, истории из своей небесной жизни, опуская моменты, в которых проскальзывал мистический мотив, чтобы как-то не выдать себя, из-за этого они и звучали несколько неправдоподобно. Чимин, если честно, вначале, и правда, пытался вникнуть в суть того, что говорит Хосок, но быстро понял, что ничего не понял. Однако болтовня ангела возымела, в конечном итоге, результат, и Пак полностью успокоился, снова начав смущаться того, что все это время пролежал у Хосока буквально на руках.       Было понятно, что дальше продолжать всю эту дурацкую затею с пикником невозможно, и потому по настоятельному совету красного как помидор Чимина было решено позвонить Юнги, но, как и ожидалось, связь здесь не работала, а с запада надвигалась туча, которой быть не должно было. Чертов Юнги, даже когда его нет, он умудряется всем портить жизнь!       Наспех натянули палатку, причем ни один из ангелов этого делать не умел, а потому вышло у них абы как, но дождь пережили, даже не смущались сидеть друг от друга в нескольких десятках сантиметров. Хосок, чтобы развеять атмосферу, снова начал рассказывать какие-то непонятные истории, за которыми они съели все, что оставил им Юнги. Кстати, корзину с яблоками Хосок отдельно оценил, обещая демону это припомнить.       А дальше уже и в сон склонило, вот тут-то и выяснилось, что спальный мешок один, а их двое. Однако делать было нечего и пришлось обоим лезть в него. Хосок поначалу пытался отговорить Чимина от этой затеи, не только потому что смущался, хотя это чувство здесь было лидирующим, он просто мог запросто обойтись без сна. Ангел спал только тогда, когда скучал по красочным сновидениям, но при этом знал, что Чимину отдых был необходим и не хотел лишать Пака возможности спокойно поспать. Но парень был непреклонен, он ведь не знал о заморочках ангела. По итогу Хосок с Чимином оказались в одном спальном мешке, и один из них никак не мог сомкнуть глаз, смотря то на молодого ангела, то на смятый потолок палатки, слушал одновременно и барабанную дробь дождя, и мягкое дыхание Чимина во сне. А вместе мелодия была просто невероятная!       Хосок думал о споре, думал о том, что сказал вездесущий Юнги, упоминая мотив произведения Гёте. В конечном итоге, победила душа, как сказал демон, но стоило ли ему верить, стоило ли так беспечно относиться к своей работе, отдавая все на волю случая? Хосок, к сожалению, не верил, что, оставив Чимина в покое, сможет, таким образом, не дать ему пасть. Пак выглядел хрупкой тростинкой, кажется, если ветер поднимет свою силу до урагана, то он окончательно согнется, а потом сломается. Повторения ситуации, чуть не произошедшей в клубе, ангелу бы не хотелось. В конечном итоге, Юнги мог просто специально все это говорить, чтобы Хосок варил этот бред в своей голове, чтобы поддавался дьявольскому влиянию. Он всего этого допустить не мог, но почему-то мысленно возвращался к тем словам, вспоминая себя до перерождения, когда еще был человеком. Да, он был слабым и ничтожным, ломался каждый день, встречая сопротивление на каждом шагу, но все равно шел. Так почему он не может поверить в то, что и Чимин так же может бороться? Или не хочет? Не хочет, потому что в противном случае ему придется его отпустить? Хосок этого себе никогда не признает, но рядом с Чимином за долгие годы он впервые ощутил себя дома.       За палаткой раздался сотрясающий небо разряд грома, и яркая витиеватая молния прорезала небосвод, угрожающе светя своими острыми концами. Дождь падал на землю мягко, почти невесомо, вопреки той бури, которая разразилась над людскими головами. Хосок нахмурился, устремляя свой взор в смятый потолок палатки, он словно мог видеть сквозь материю, и это было правдой.       Он видел черный, угрожающий небосвод и тучи, которые не желали никуда двигаться, вопреки законам природы. Он буквально ощущал, как сила древняя и неукротимая исходит из неожиданно возникшей непогоды. Все это был не добрый знак; все это проделки не маленького шлюховатого демона, эта сила принадлежала повелителю Ада и только ему. Если раньше Хосок думал, что Юнги специально наслал грозу, чтобы испортить ангелам их выходные, то сейчас сильно в этом сомневался.       Буря была словно живым воплощением адского гнева Гадеса, она страшила любого, кто на нее посмотрит, заставляла сердце биться в такой бешеной панике, что и унять его было невозможно; но при всем при этом, осадков почти не было. Ад предупреждал о своем гневе, а не изливал его. Гадес сейчас всем ангелам и архангелам показывал свою силу, свое непреклонное величие, он смог запросто изгнать магию небесных созданий, дарующую людям жаркое лето, и привести свою бурю, свой гнев. Он показывал свою мощь, и даже Хосок не мог отрицать, что тягаться с Гадесом — самоубийственное занятие.       Ангел хмурится еще сильнее, так, что даже складка на прекрасной коже меж бровей пролегает. Он переводит лишенный былого спокойствия взгляд на умиротворенного Чимина и мечтает, чтобы его сон никогда не сбылся.       Хосок — неопытный ангел, но понять какой из его снов, и правда, являлся вещим, мог с поразительной точностью; а еще, в отличие от Пака, он мог с такой же точностью воспроизвести сон даже после пробуждения, не забыв никаких деталей. И вот тут становилось по-настоящему страшно, потому что в этом море крови, смерти и расползающейся по земле ядовитой змеей тьме Чимин не видел самого главного — он не видел себя, ангел же видел их всех.       И на самом деле Хосок это считал даже плюсом, потому что не знал, как душа сможет перенести то, что увидела бы. Ангел и сам внутренне дрожал при одной мысли о том, что показал ему этот вещий сон, а самое главное он стопроцентно знал, что никак грядущее исправить не может. Чем больше он будет препятствовать тому, что их всех ждет, тем вернее страшное будущее будет к нему подкрадываться. Он даже Чонгуку ничего не рассказал, хотя тот и был его лидером. Хосок никому не мог рассказать, потому что на то существовала сотня причин, и одна из них сейчас мирно посапывала рядом с ангелом, свернувшись в комочек.       Гром прорезал тишину новым разъярённым ударом, вкладывая в него только часть злости, будто берег весь еë запал на потом. Чимин неожиданно рядом дернулся, вырванный из сна громким звуком. Карие глаза с вкраплениями бесчисленного количества звезд испуганно, хоть и немного сонно, уставились на невозмутимый профиль Хосока, все еще самозабвенно смотрящего в потолок палатки.       — Что это? — шепотом спросил Пак и, сам не осознавая этого, ближе к ангелу прижался.       — Гром. — Просто ответил Хосок, тоже никак на это проявление неожиданного нарушения личного пространства — которого, впрочем, и не было из-за того, что два тела впритык спали в одном спальном мешке — не отреагировал. Он все еще был в своих не самых лицеприятных мыслях и все еще не мог решить, как поступить с тем сном: рассказать архангелам или нет?       — Я боюсь грозы, — шепчет Чимин, окончательно проснувшись, и лбом вжимается в плечо ангела, сильно жмуря глаза.       Вот тут Хосок полностью обращает внимание на Пака, откинув нелегкие заботы на второй план. Он перевел заинтересованный взгляд на Чимина, и в груди что-то сжалось, неприятно скручивая внутренние органы. Пак выглядел сейчас уже не так мило, как во время сна, но он по-прежнему оставался прекрасен, и этого нельзя было отрицать. Однако к его детской наивности, открытости и чистоте сейчас ядом примешался осадочный страх. Хосок знал, что это за вид страха — детский, далекий и страшный, который засел в мозгу в ту самую минуту, когда ты был слабее всего. У ангела и у самого был такой страх.       Хосок хочет перевернуться, и, без задней мысли, просто обнять Чимина, пытаясь одними этими объятиями сказать, что все в порядке, опасности нет, но по итогу лежит, как и до этого, не смея пошевельнуться. Тепло Пака, его мягкий, нежный аромат парализуют тело, почти подчиняют, и Хосок, несмотря ни на что, не сопротивляется.       — Она должна скоро уйти, — шепчет в ответ ангел, а сам ощущает, как от горячего дыхания Пака в плечо, у него мурашки табуном с этого тонущего корабля сбегают.       — Я снова видел тот сон — она не уйдет, — отвечает Чимин тихо и ближе жмется.       А Хосок от услышанного холодеет. Он знает, в какую сторону рок судьбы склоняется в туманном предсказании, но вот это добавочное «она не уйдет» — заставляет ангела тяжело сглотнуть и все же спросить:       — Что там было?       Чимин сжимает маленькими пальчиками предплечье Хосока, сильнее глаза жмурит, кажется, что пытается картинку из головы изгнать, и ангел даже на мгновение жалеет, что о таком спросил, но Пак как-то неожиданно расслабляется, только жмется к Хосоку отчаянно и отвечает тихое:       — Там был ты.       Ангел не двигается, он, вообще, по ощущениям, словно весь коркой льда покрылся и даже думать больше не мог из-за услышанного. А Хосоку, и правда, казалось, что лед сковал его мозг, он буквально ощущал, как тот пробирается в клетки его тела, подчиняя их своей невероятной силе. Такая короткая, но жуткая фраза мигом выбила ангела из колеи. Хосок отчетливо видел во сне Чимина, но вот сам Пак видел в нем ангела, и это было совсем неправильно. У этого будущего была какая-то странная неопределенная развязка, как и у любого будущего в принципе, но что-то все равно отчаянно не складывалось, и этим чем-то стали следующие слова Пака:       — Около тебя летали бабочки — белые, их было так много, что я даже не мог их разглядеть, — Чимин прерывается и открывает глаза, смотря куда-то в грудь ангелу. — Но потом все покрылось тьмой. Она была повсюду, и тебя я больше не видел, там была только эта фигура с черными крыльями. На нее иногда падали с неба лучи, но тут же пропадали за тяжелыми облаками, за этим громом. Та туча была в точь, как эта.       Хосок не дышал, хотя воздух ему в принципе был не нужен, он не моргал и не шевелился, переваривая то, что услышал, хотя все уже и так понял. Он даже знал, отчего Чимин, который не видел тучу в живую, находясь в ненадежной защите из палатки, догадывался, что та гроза из сна и эта — родственные. Пак рожден ангелом, он способен отличить гнев Гадеса от обычной природной стихии даже без перерождения; даже многие люди сейчас тряслись в непонятном страхе от этой грозы. Но только ангелы знали, что это открытая злость повелителя Ада, только Чимин видел в обычной стихии искусственные знаки.       — Это ведь не случится по-настоящему? — Пак огромными, умоляющими глазами смотрел на ангела, ожидая ответа.       Хосок в глаза Чимину не смотрел, потому что не мог, потому что сейчас он солжет и от этого ему будет очень хреново. Потому что он бы с удовольствием рассказал ему всю правду, попытался бы его сберечь, но накликал бы еще больших бед.       — Конечно нет, это всего лишь метафора какого-то обычного явления, — шепчет ангел, а самому хочется себя избить чем-то тяжелым, чтобы не врал чистой душе никогда. О таком вообще никому нельзя врать и уж точно нельзя подобное держать в секрете, но Хосок будет, потому что это единственный способ все предотвратить.       — Хорошо, — доверительно шепчет Чимин и снова утыкается лбом в плечо ангела, закрывая глаза. — Когда я был маленьким, — Пак начинает неожиданно говорить, сжимая пальцами предплечье Хосока от нового удара грома, — мы ездили на экскурсию в дендрарий, там было очень красиво, я был так поражен всем этим, что и не заметил, как мои одноклассники о чем-то шепчутся. На обратной дороге они специально оставили меня там, и начался дождь.       Чимин затихает, рвано выдыхая. Хосок буквально ощущает исходящую от него боль, и он хочет ее впитать, разделить, чтобы Паку не было так плохо и так одиноко. Он-то знает, что все ангелы от рождения обречены страдать в одиночестве, и Чимина хочется огородить от всего этого еще сильнее.       — Была сильная буря, молния буквально била в землю в каких-то нескольких километрах от дендрария, а я шел пешком домой, но дорогу не знал, — Чимин коротко шмыгнул носом, а Хосоку хотелось бы сейчас отмотать время назад и всегда быть с Паком, как его ангел-хранитель, потому что, видимо, те небесные, которые должны были за Чимином присматривать — ничего не делали, иначе объяснить подобное Хосок не мог. — Буря все усиливалась, из-за дождя я даже дорогу не видел, — его голос упал до сорванного шепота, если так вообще можно было его описать, — я вымок и замерз, но шел домой, а гром смеялся надо мной. В итоге я увидел свет и бросился к нему — это был дендрарий, я снова пришел к нему.       Хосок больно сглотнул. Чимин ничего этого не заслуживал, у него была абсолютно светлая и чистая душа, почему он должен был страдать? Почему ему никто не помогал? Как ангелы такое допустили? Злость взыграла в Хосоке, и желание защищать Пака от всего на свете прочно уселось на главное место, укореняя свое положение. Больше он никому его в обиду не даст, даже Юнги может идти обратно в Ад, потому что Хосок Чимина собирается спасти, он собирается стать его личным ангелом-хранителем.       — Мне очень жаль, — отчего-то шепчет Хосок, на что Чимин только грустно усмехается, снова шмыгая носом.       — За что? Ты же ничего не сделал.       — Именно поэтому и жаль, — ангел, не моргая, смотрит в потолок палатки, и ему, правда, невероятно перед Паком стыдно, хотя тот прав, и Хосок ему ничего плохого не сделал, он ему вообще ничего не сделал. И, наверное, поэтому жаль ангелу вдвойне. Он рожден, чтобы спасать души, но не смог и одну защитить. Конечно, усмотреть за всеми людьми он не смог бы, но чувство несправедливости грызет в груди и заставляет Хосока ощущать себя главным виновным во всех бедах.       — Ты не виноват, — уверенно шепчет Чимин. — Мы даже еще знакомы не были.       — А я хотел бы уже тогда с тобой познакомиться, — не думая, отвечает Хосок и только когда ощущает повисшую неловкую паузу, понимает, что сказал. Хочется себя повторно ударить за такое, они и так вечно друг друга стесняются, а тут еще и сам ангел добавил огоньку. Идиот. — Эм, не думай о грозе, она скоро пройдет, да, и дождя почти нет, а утром нас заберет Юнги, — Хосок быстро меняет тему разговора, сам ощущая, как кончики ушей начинают нещадно полыхать.       — Я п-постараюсь, — Чимин немного заикается и, смущаясь от этого еще сильнее, отодвигается от Хосока так далеко, как позволяет теснота спального мешка. Он отворачивается от ангела, пряча полыхающие щеки в ладонях и тихо шепчет: — В итоге, ты, наверное, прав и это всего лишь сон. Не может же мне вечно сниться что-то пророческое.       — Да, — Хосок кивает в ответ и смотрит на крепкие мышцы спины Чимина, а сам переносится в свои нелегкие мысли, которые ему еще не скоро дадут спокойно жить.       Он смог успокоить Пака, но себя никогда не успокоит, потому что читать знаки снов умеет уже давно.       Бабочки — символ смерти.       *****       Остаток ночи прошел относительно гладко, за исключением, может быть, того, что Хосок так и не уснул под тяжестью проблем, а гроза еще несколько часов пугающе грохотала, навевая еще более давящую атмосферу. Чимин, в конечном итоге, снова уснул, правда, полчаса не мог нормально лечь, постоянно переворачиваясь то туда, то сюда. Смотреть на Хосока и ощущать его ответный взгляд — смущало, отворачиваться к нему спиной — почти, что неблагодарное свинство. В итоге сон неожиданно настиг его где-то на середине своих бесконечных перекатываний из стороны в сторону, и Чимин затих с умиротворенным лицом, обращенным вверх.       Хосок бы так и лежал, пусто глядя в потолок и слушая мирное дыхание Пака под ухом, если бы неприятные мысли ядовитыми змеями не проникали в мозг, отравляя все к чему прикасались. Да и сквозь тонкую полоску входа в палатку начал пробираться луч света, предшествующий восходу Солнца. Чтобы и дальше не вариться в своем котле, добротно подогреваемом адскими углями, Хосок тихо вылез из палатки, желая немного развеяться.       Воздух пропах сырой землей, остаточными разрядами молнии и трепетными дуновениями свежести. Невероятный коктейль! Солнце только начало показываться из-за горизонта, отгоняя прочь тучу и мрак, которые исчезли с чистого небосвода бесследно, словно иллюзия. Сейчас все небо было раскрашено трепетной оранжевой дымкой, которая всего через пару минут вспыхнет красным пламенем, предвещая восход звезды.       Трава и деревья мягко блестели каплям воды, словно бриллиантами, раскиданными по земле щедрой рукой, некоторые из драгоценных камней превращались в алмазы, другие в янтарь, но все они были прекрасны своей природной красотой, и на нее хотелось любоваться вечно. Тихая река неспешно несла свои воды вниз по течению, мягко шурша, спотыкаясь о торчащие в мелководье камни.       Утро было невероятно чудесным.       Хосок вдохнул дурманящий воздух полной грудью, и на его лице непроизвольно распустилась улыбка. Как говорят люди: «Самое темное время перед рассветом». Вот и тьма, наконец, отошла от ангелов, вот и они могут насладиться красотой и светом. Равновесие, в любом случае, должно было быть восстановлено.       Белоснежная скатерть воздушным облаком падает на сырую землю, ангел легким движением руки смахивает бриллианты воды с травы, чтобы ткань не промокла окончательно, и сам мягко приземляется на скатерть, устремляя свой взор на спокойные воды реки. Виды природы всегда действуют расслабляюще, а Хосоку сейчас определенно следовало хоть немного отдохнуть от бесконечного разжевывания мыслей, роящихся в голове взбешенными осами, стремящимися покусать все, что видят.       Но, как и следовало ожидать, чем отчаяннее ангел желал насладиться тишиной и спокойствием умиротворенной природы, тем яростнее это желание рушилось прямо у него на глазах.       — Как времечко провели?       Юнги резко опускается рядом с Хосоком на скатерть, вальяжно вытягивая перед собой ноги, затянутые в узкие белые джинсы.       Ангел реагирует так быстро, что и сам себе поражается. Он демона по-прежнему не ощущает, словно тот намеренно скрывается от его силы, но это не мешает ему начинать осознавать, что Мин — настоящий черт из табакерки и появляется именно в тот момент, когда его меньше всего ждали. Хосок резко подскакивает на месте, почти в воздухе разворачивается, отодвигаясь от демона на достаточное расстояние, чтобы в вытянутой руке прижимать ангельский клинок прямо к горлу адского создания, упирая эфес меча в сонную артерию.       Юнги остался невозмутим, только губы тянул в легкой улыбке, смотря на ангела без капли интереса. Он словно, и правда, к нему остыл! Черти в черных глазах злобно скалились, бегали, рвали друг друга на куски, снова скалились, но Хосок был им не нужен, они там в своем мире делали что хотели и как хотели. На ангельский клинок им было похоже особенно наплевать.       — И так ты встречаешь своего брата? — Мин приподнял бровь, намеренно слегка двигая головой, нещадно режа свою кожу на шее об острый металл. Струйка темной крови медленно потекла вниз.       — Мы не братья, Юнги, — Хосок былую уверенность не потерял, более того, кажется, приобрел новую, держащуюся на желании спасти Чимина любой ценой. — К тому же, братья друг друга не бросают одних в глуши.       — Так, ты признаешь, что мы братья? — Мин, как и обычно, коверкает слова Хосока, с улыбкой любуясь на то, как ангел попадает в свою же ловушку заново, как в петле Мебиуса.       — Нет! — Хосок процеживает ответ сквозь стиснутые зубы и гордо отворачивается от демона, отнимая меч от горла Юнги.       Металл призывно блестит в рассветных лучах, искушает использовать его по предназначению, но Хосок игнорирует это желание. Ангельский клинок мягко растворяется в воздухе, не оставляя от себя никакого следа. Хосок бы оставил на деле меч, с ним было как-то спокойнее, но Чимину бы пришлось многое объяснять, если бы он его случайно заметил.       Демон пальцами собирает проступившую кровь и беззастенчиво слизывает ее длинным мазком языка, блаженно прикрывая глаза и улыбаясь, как настоящий безумец. Он, в принципе, благодаря Гадесу, был очень даже сыт, но адское желание поиграть с Хосоком не мог так просто игнорировать, а потому, как и обычно, лез на рога.       — Маленький глупый ангел не прав, — Мин открывает глаза и в упор смотрит на профиль Хосока.       А тот его взгляд ощущает так, словно эти холодные пальцы его, и правда, касаются, и он соврет, если скажет, что это противно — это чертовски приятно, а еще заставляет кровь закипать, и это все жутко неправильно!       — Мы все братья друг другу и сестры. И ангелы, и демоны, мы все едины.       Хосок оборачивается к нему с полыхающими глазами. Юнги добился реакции, как и хотел. Оставить без внимания такое ангел бы не смог, Мин буквально открыто его провоцировал, вот только Хосок этого не видел, все еще ослепленный другими проблемами.       — Не смей такое говорить!       — А что? Разве я не прав? — Юнги улыбается довольно, на кота снова становится похож, ему только пары ушей и хвоста не хватает.       — Не прав! — яростно восклицает Хосок, полыхая на демона взглядом серьезным, непоколебимым.       Забавный — лучшее описание для этого маленького ангелка, который Мину с каждым разом казался все наивнее и наивнее. Стоило бы начать на него прямую атаку, просто штурмом взять, но демон не собирался ничего из этого делать, у него были совсем другие планы.       Юнги разочарованно цокнул языком, а в глазах его отражались алые всполохи солнечных лучей, которые дымкой и на черных прядях волос оседали, и лизали белую ткань рубашки, превращая цвет в кровавый.       — Видимо, вас на небесах истории не учат, — тихо выдал Мин и подарил ангелу свой фирменный оскал. — Мятежных ангелов вместе с Люцифером, по приказу Бога, отправили в Ад, где они превратились в жутких, злобных монстров, постоянно голодных, не способных насытиться, — Юнги с удовольствием отмечает, как меняются эмоции на лице Хосока, как он понимает всю суть сказанного демоном. — Поэтому, мой дорогой братец, мы все родня.       Ангел молчит, а слова и не нужны. И так понятно, что он поражен осознанием, он поражен правдой. Но какой бы горькой она не была, какой бы колючей не казалась, как бы от нее не хотелось избавиться — это было невозможно. Хосок отрицал, но отрицание не помогало, потому что Юнги был прав, потому что ангелы и демоны, и правда, друг другу братья и сестры. Одна кровь, одна плоть, одна сила. Разные лишь их души.       — Только ты горишь в Аду! — Хосок не может просто так сдержаться от злобного комментария, желая хоть раз оставить последнее слово за собой.       Юнги в ответ усмехается расслабленно.       — Уже сгорел, дорогуша, вот это, — демон обеими руками окидывает свое тело с головы до ног, — все, что осталось.       Хосок закусывает губу и отворачивается. Толку спорить с демоном было ноль и не следовало лезть. Как обычно повелся на манипуляции, показал свою молодость и вспыльчивость.       — Где ты был? Хотя, неважно! — ангел отмахивается от Мина, понимая, что на такие вопросы глупо получить ответы от демона. Просто все-таки хочется понять, ради чего он затащил их в этот поход, а потом слинял?!       Но Юнги неожиданно удивляет, улыбается одними губами, а в глазах пламя разгорается и это уже не солнце виновато. Если бы Хосок на демона сейчас посмотрел, то был бы, наверное, готов к чему-нибудь нелицеприятному, но он его мужественно игнорировал, а потому ничего естественно и не заметил.       — Трахался с Гадесом, — Мин отвечает тихим, интимно-непозволительным шепотом и с удовольствием наблюдает, как лицо Хосока покрывается румянцем. Надо же, какие непорочные! А как отдавался в руки Юнги, так, пожалуйста, о своей девственности и забыл! — Он так упоительно драл меня, что мне до сих пор сидеть больно, — демон лижет пересохшие губы, и поддается своим воспоминаниям, с наслаждением впитывая томное желание, мягко расползающееся от Хосока. Сколько бы ангел не отрицал, что хочет Юнги, тот всегда знал правду, и она, эта правда, ему так чертовски нравилась, что сдержать себя в желании лишний раз к ней прикоснуться, демон не мог и не хотел.       — Он такой ненасытный, — продолжает змей, — трахал меня снова и снова, — Мин тихо усмехается, следя за красным от этих слов ангелом, за тем, как у него дыхание предательски сбилось, и как дрожь пробила девственное тело.       Стоило бы уже сейчас остановиться, но Юнги добивает окончательно. Он бесстыже раскидывает свое тело на белой скатерти и поднимает ноги в коленях, разводя их широко. Демон знает, что Хосок за ним следит краем глаза, и от этого его желание поиграть полностью овладевает мозгом, желая увидеть последствия во всей красе.       — А мне так нравится, — стонет Юнги, закидывает руки за голову и непозволительно сексуально выгибается вверх, разводя колени еще шире.       Картина настолько запретная, настолько искушающая раскинулась перед ангелом, но тот смотреть не хочет, он боится, потому что пропадет в тот же момент. Хосок дышит через раз, забывая, что ему не нужен кислород, он зубы так сильно сцепил, что даже челюсть от напряжения ныла; глаза боялись просто посмотреть куда-то, кроме вод реки, которые былого спокойствия не приносили. Еще бы уши заткнуть и не слышать этих высоких, развратных стонов, ядом просачивающихся в мозг, кажется, Хосок будет их слышать на повторе всю свою жизнь.       А Юнги в раж входит. Бедрами вверх толкается, имитирует толчки жесткие и несдержанные, сам под свою рубашку руками забирается и трогает себя так, как ему нравится, еще громче стонет и губы постоянно облизывает. А потом шепчет томно:       — Хосок!       И ангел попадается окончательно, оборачиваясь на Юнги, и встречаясь с его затянутыми поволокой черными глазами. Он знал, что не надо было смотреть, знал, но демон снова сыграл нечестно, пользуясь своими проверенными методами. Хосок смотрит на распутное создание и не может глаз отвести, хотя еще здравомыслящая часть мозга просто кричит об этом, пытается вразумить и не поддаться. Но ангел ее уже не слушает, у него желание ядом в крови полыхает, он жадно смотрит на Юнги, который сейчас такой весь изнеженный и податливый, раскрытый и жаждущий, и хочет его, признавая свое поражение перед своими же внутренними демонами. А те в глазах карих ликуют и все подталкивают к Мину прикоснуться, снова ощутить вкус этих манящих приоткрытых призывно губ, эти властные, требовательные руки, эти…       — Юнги? — из палатки высовывается всклокоченная голова Чимина и сам он сонно трет глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в ярком солнечном свете, полностью захватившем небосвод.       Хосок тушуется, отворачивается к реке, чтобы его красного лица не было видно и больно губу кусает, чтобы вдруг не вскрикнуть от неожиданности, хотя хотелось. Его словно поймали за чем-то плохим, хотя так оно и было.       Демон же никак себя не выдает, он весь такой милый и улыбчивый, словно и не он сейчас тут секс имитировал! Он оборачивается к Чимину и машет ему приветственно, никакого смущения на наглой кошачьей роже и в помине нет! Юнги про слово «стыд» — не знал, да и к тому же милашка Пак спросонья ничего не понял. Конечно, объяснять все это смущенному донельзя Хосоку Мин не станет.       — Привет! — Юнги улыбается задорно. — Как спалось?       — Привет! — Чимин кутается в белый плед, дрожа от прохладного утреннего ветерка. У него глаза еще не полностью открыты, он мило щурится и ладонью рот прикрывает, постоянно зевая. — Ты давно приехал? Надо было меня разбудить.       Хосок отчаянно пытается остыть, унять свое бешенное сердцебиение и перестать так сильно палиться. Но даже за всем за этим он понимает, что двигателя машины Юнги не слышал. Не мог же демон беспечно сюда прилететь?! Мог.       Ангел резко оборачивается, чтобы посмотреть стоит ли позади него автомобиль. И да, он там есть. Но затем Хосок неожиданно встречается с сонным Чимином, и все что может — быстро ответить на его улыбку, тут же пряча глаза. Ангелу все казалось, что по одному его виду все станет понятно. Он даже не подозревал, что Пак абсолютно ничего не слышал и не видел.       — Зато ты выспался, — Юнги все еще улыбается Чимину, а сам замечает, как Хосок оборачивается и видит внедорожник. Конечно же, маленький ангел ничего не услышал — Юнги старался оставить свое появление в тайне, чтобы потом выдать лучший «сюрприз» из возможных.       — Да… — Чимин пожимает плечами и снова громко зевает, закрываясь ладонью. — Простите, — тихо шепчет, пытаясь разлепить глаза.       — Это я должен просить прощение, что уехал и оставил вас одних, — демон тошнотворно мило улыбается Паку, смотря на всклокоченное ото сна чудо.       Хотелось это чудо, слишком хотелось и, наверное, Хосок это почувствовал, потому что, хоть еще и розовый, но обернулся, предупреждающе полыхая на демона глазами. Однако Мина было не остановить.       — Ты не виноват, у тебя работа, — Чимин улыбается в ответ и переводит взгляд на ангела, который тут же тушуется, смотря в блестящие искры травы. — Хо, у тебя что-то в волосах.       Пак тянется рукой к каштановой шевелюре, но происходят сразу две вещи. Во-первых, ангел неловко убирает голову, зная, что безбожно вспыхнет, если к нему сейчас прикоснутся. А во-вторых, Юнги неожиданно ловко вскочил, перекрывая Хосока собой. Демон схватил руку Чимина своими холодными пальцами и притянул к лицу, внимательно всматриваясь в запястье без капли улыбки или хоть какой-то светлой эмоции.       Фиолетово-синие пятна синяков в форме идеальной человеческой руки распустились на тонких запястьях Чимина, портя всю красоту молочной кожи. Пак бы хотел вырвать руку, потому что все это смущало, но Юнги сейчас выглядел так, что Чимин внутренне холодел. Демон без маски добродетели выглядел как самая настоящая адская тварь.       Хосок тоже почуял неладное, поднимаясь на ноги. Он понял, что привело в холодное бешенство Мина, как только увидел запястье Пака. У самого у него никаких следов после небольшой стычки с демонами не осталось, благодаря сверхъестественной регенерации, но Чимин был человеком.       — Что это? — Юнги поднимает черные, недобро полыхающие глаза на Пака, и тот вздрагивает, мягко потянув на себя руку. Демон легко ее отпускает, все, что ему было надо, он увидел.       — Вчера какая-то пара к нам приставала, — Чимин повел плечом, желая снять наваждение, наброшенное адскими зрачками. — Не страшно.       — Не страшно? — переспросил Юнги, щуря глаза.       Хосок ощущал, что тот в секунде от бешенства, и его самого это пугало. Но еще ангел осознал, что тех демонов прислал не Мин, иначе сейчас бы не был таким… пугающим.       — Мы их выгнали, они ушли, — Хосок переключает внимание на себя, глазами пытается Юнги вразумить. Черные зрачки полыхают ярче Солнца, там, в адском пекле, что-то такое рождается, что у ангела волосы дыбом встают.       — Хосок их прогнал, — добавляет Чимин, плотнее кутаясь в плед. Сейчас холодно было совсем не из-за погоды.       Юнги меняется в лице по щелчку пальца. Вот он был готов всех убить, разорвать на части и купаться в крови, а вот он снова «любящий брат». Хосок не знал, как на это реагировать, но уж лучше пусть демон будет играть в ангела на публике.       — Что ж, я рад, что у меня такой брат, — Мин улыбается снова, выбивая всех этим из колеи. — Если вы готовы, то можно ехать домой. Я по дороге вам поесть купил.       Чимин покупается на эту доброту как-то слишком быстро. Юнги, и правда, смог его к себе привязать и уж совсем не треклятой меткой на руке. Он кивает и просит пять минут, чтобы собрать вещи. Хосок и сам понимает, что надо палатку свернуть и все по местам разложить, а потому идею поддерживает. Но Юнги его следом за Чимином не отпускает.       — Кто это был? — спрашивает Мин, как только Пак скрывается в палатке.       Хосок щурит глаза и складывает на груди руки. Он совсем не намерен сейчас с Юнги бодаться, но по-другому не может.       — Если бы ты был с нами, то и сам все увидел.       — Если бы я здесь был, этого бы не случилось, — весомо отвечает Юнги, и нечто в его глазах снова оживает. — Кто это был?       — Какие-то земные демоны, — Хосок пожимает плечами. — Я решил, что их послал ты, — ангел в упор смотрит на Мина, всем видом показывая как ему не доверяет, пытается за свой промах отыграться.       Юнги усмехается в ответ, зло, несдержанно, с каплей безумия, которая перерастает на глазах в целое море.       — Может быть, так и есть, Хосок-и, — он облизывает губы и скалится, — не стоит мне доверять, я же демон.       — А я и не доверяю.       — Отлично! Потому что я намереваюсь добиться иного ответа.       *****       Нежные ангельские перья умелым мазком искусного художника раскрашивают темноту жуткой комнаты. Они словно пара маяков в море, полном мрака и подводных чудовищ, указывают путь, ведут к суше, освещая дорогу своим небесным светом. Вот только именно эти крылья приведут заблудших в море, явно не к суше, а к потоплению в дьявольских водах, где стихией правит кровожадный змей, охочий до душ.       ДжэИн стоит непоколебимой фигурой рядом с Юнги, белоснежной фигурой легкой и воздушной — настоящий ангел. Вот только его абсолютно лишенный эмоций взгляд его выдает. В нем нет той любимой небесами сдержанности, там, в черных глазах, только мрак клубится, раскрашивая радужку всеми своими дьявольскими оттенками. Он рядом с демоном похож на его цепного пса, такого прекрасного, но такого холодного и жестокого, что от образа ангела уже ничего и не остается. Мину нравится уничтожать свои игрушки, потому что хозяин, в любом случае, подарит ему новую, если его хорошо попросить.       Юнги с не скрытым бешенством смотрит на двух земных демонов, которых нашел без труда. У него глаза полностью черные, сожрали своим мраком даже белок глаз; руки скрещены на груди, и пара черных крыльев мягко покачивается позади него, развевая тонким ветром ткань порванной на спине белой рубашки. Он был в таком бешенстве, что вышел из себя, принимая свое истинное дьявольское обличие, даже, кажется, его клыки удлинились и стали острее, словно он собирался ими рвать своих жертв. А это уже далеко не выдумка — Мин, и правда, готов был на такой шаг. Даже белоснежный наряд демона не спасал, если ДжэИн хоть с виду походил на ангела, то Юнги даже в белом одеянии, даже имей он другой окрас крыльев, все равно был бы похож не меньше, чем на демона.       — Вы трогали моих ангелов, — голос ровный и холодный, но от него пару земных бросает в дрожь. Они жмутся друг к другу, огромными глазами шарят по полу, в надежде хоть там найти спасение, но спасения нет.       — Прости, Юнги, мы не знали, что они твои, — женщина низко кланяется, вцепляясь в ткань своих джинс на бедрах. Ей страшно, и это красной сигнальной кнопкой горит над ее головой, провоцируя Высшего увидеть исход этой встречи в таких же красных оттенках.       — Они бы сказали нам, и мы бы просто ушли, — кивает в знак согласия мужчина, нервно топчась на месте.       Им страшно и некомфортно. Перед ними всего один демон и ангел, но ощущения такие словно их выставили на ринге против самого Гадеса.       — Мои ангелы, — рычит Мин, и в его глазах разжигается костер страшный, уничтожающий, — не обязаны перед таким сбродом, как вы, отчитываться!       — Прости, Юнги, прости! — Кира падает на колени, и БонВон тут же следует ее примеру, звонко опускаясь рядом с ней.       — На Чимине остался ваш мерзкий след! — Мин распаляется только сильнее.       Его злость можно буквально потрогать, она отравой пропитывает воздух, угрожающе трещит тонкой нитью, и все здесь боятся даже пошевелиться, чтобы ненароком ее не порвать. Демон даже крылья выше поднимает, расправляя перья, и от них, простирая руки вверх, сама мать тьма поднимается, вгоняя земных в такой жуткий кошмар, о котором они и подозревать не могли.       Тьмой обладал только Гадес — так все думали. Никто и в здравом уме не мог предположить, что маленький, шлюховатый демон, подстилка повелителя Ада, обладал такой невероятной силой! Призывать тьму — это вам не с мороком баловаться, это такой уровень магии, который настолько ушел корнями в землю, что и найти его источник никто не мог, а потому и подчинить тьму тоже никто не мог. Юнги и Тэхен сломали систему стереотипов, став поистине мощным дуэтом.       — Пожалуйста, не надо! — взмолился БонВон, видя, как тьма плещется позади Мина, голодным чудовищем огрызаясь на земных демонов.       Смерть — это не то, что принесет ее прикосновение; тьма не уничтожает, она пожирает, она вечно жаждущий монстр, она выворачивает наизнанку и бесконечно питается болью.       — Прости нас, Юнги, прости! — Кира почти полностью лежала на черном паркете, вытянув перед собой руки. Ее тело нещадно дрожало, и сама она, казалось, готова была упасть в обморок, если бы адское происхождение ей такое позволило сделать.       — Я не ангел, чтобы прощать! — Мин злобно клацает зубами, хотя хочется ими рвать демонов на куски. Но он намеренно оттягивает момент, впитывает страх, наполняя себя им. Конец и так уже предрешен. — Но, к вашему счастью, у меня есть здесь ангел! — Юнги оборачивается и смотрит на ДжэИна, с оскалом на пухлых губах. — Что скажешь, солнце мое, достойны ли они прощения?       Оба земных демона замерли на полу, полными страха и боли глазами смотря на небесное создание, каменным изваянием стоящее рядом с их палачом. Рассчитывать на снисхождение у ангела было, и правда, глупо, но сейчас для Киры и БонВона он был единственной спасительной соломинкой. Но и та оказалась иллюзией в мертвом болоте.       — Нет, — ровным голосом отвечает ДжэИн, пусто смотря на Юнги в ответ.       Мин скалится, оборачиваясь, и тьма еще выше густым туманом взвивается, угрожающе, смертельно, абсолютно предрешает дальнейшую судьбу земных демонов. Она голодная, а Юнги безумный и очень ревнивый, единоличный, конкурентов терпеть не будет. Но оба они хотят крови, и это не вербально здесь все понимают, может потому глупая Кира вскакивает и бросается к двери в надежде спастись.       — Убей ее, — Мин шепчет тихо, но ДжэИн все равно слышит, все равно знает, что этот приказ ему отдали.       Он белым облаком взмывает ввысь, обрушиваясь на фигуру демона пикирующим коршуном.       Она вскрикивает, падая на пол, брыкается и пытается ангела с себя скинуть, все еще не верит, что ее конец близок, не может этого принять. А ДжэИн с ней совсем не осторожничает, у него лицо по-прежнему пустое, а руки сильные и уверенные, изначально заточенные убивать адских тварей. Он крепко хватает женщину за волосы, не давая ей ни шанса выбраться из-под себя. Ему запрещено просто ее убить, он знает, что Юнги жаждет моря крови, и ангел обязан сделать все, лишь бы Мину понравилось.       БонВон не успевает даже вскочить, он так и остается стоять на коленях, придавленный силой Высшего. Он не верящими глазами смотрит на своего палача. Юнги сейчас невероятно расслаблен, почти не дозволено для существа, собирающегося лишить кого-то жизни. Для Мина смерть, и правда, развлечение, причем очень захватывающее, наркотическое. Сделал однажды и уже не остановиться. Высший дарит БонВону пугающую улыбку и отпускает тьму с поводка. Голодный зверь получает свободу, голодный зверь жаждет насыщения, голодный зверь уже видит свою добычу.       Тьма быстрым туманом расползается от Юнги прямо к земному демону, клацает своими ядовитыми зубами, и этот звук можно буквально услышать. Мин смотрит в наполненные мольбой глаза и никакой жалости не испытывает, подпитывая дикого зверя своим нечеловеческим гневом. Первый клубок черного, непроглядного тумана касается БонВона, и тот сразу же начинает орать во все горло, разнося крик боли по всему зданию. Он по-прежнему не может сдвинуться, а потому тьма быстро окутывает его своими смертельными объятиями, наслаждаясь спектром эмоций, отдаваемых демоном.       Юнги нравится, Юнги доволен, он скалится в безумной улыбке и смотрит на нелицеприятную сцену, словно эта самая лучшая картина, какую он только видел. А для него все так и было. В другом конце комнаты ДжэИн крепко держит Киру за волосы одной рукой, второй заламывая ей руки за спину, они оба стоят лицом обращенные к Юнги. Ангел без приказа понимает, что Мин хочет еще живому демону показать свою ярость, а потому заставляет ее смотреть на смерть партнера. В глазах самого ДжэИна, как и прежде, только мрак, так ему было теперь жить легче.       Тьма плотно оплетает кричащего душераздирающим воплем демона, отравленными иглами вгрызается в его кожу, не щадя ни одну клетку, цепляется прочно, чтобы ее оторвать уже никак было нельзя. Сила буквально приваривает гнилую душу земного демона к ворованному телу, заставляя прочувствовать весь спектр болевых ощущений. Юнги смотрит на все с интересом и даже с жадностью, он тьмой управляет, и сам ощущает, как та причиняет телу боль и как ею питается. Мин словно и сам насыщался в этот момент, а потому голод только сильнее распалялся, и сила только злее становилась.       Черный туман плотным кольцом обхватывает все тело демона, вцепляется в него своими бесконечными руками и резко замирает, растворяясь в воздухе. Кира плачет и кричит, пытаясь Юнги вразумить, остановить. Она не способна закрыть глаза или лишиться слуха — ДжэИн ей не позволяет, потому что этого не хочет Мин. Она понимает, что жестокой пытке еще не пришел конец; понимает, что все только сейчас начнется, и от этого ее страх ввысь подскакивает к потолку, заставляя Юнги только сильнее тянуть губы в улыбке, голоднее облизываться на тело БонВона.       Тьма так больше и не показывает своего физического воплощения, но она никуда не делась. Мин смотрит в расширенные от неконтролируемой боли зрачки мужчины и облизывает свои губы несдержанно, жадно, этим тьму провоцирует немедленно перейти к атаке. Дикому зверю не нужно повторять, он и сам рад вкусить смерть, боль и кровь.       Рот БонВона широко раскрывается, поддаваясь сверхъестественному давлению, кожа на лице тянется вниз, словно ее оттягивает невидимое существо, коим являлась тьма, она трещит и рвется, но продолжает резиной тянуться, обнажая сухожилия вместе с мышцами, пропитанными черной, адской кровью. Глазные яблоки бешено вращаются в глазницах, у них капилляры опухают и черной сеткой покрывают белок глаз, только они сейчас и могут описать, какую нереальную боль ощущает земной демон, лишенный способности даже кричать.       Дальше хуже.       Челюстные кости с громким хрустом трескаются, раскрывая рот совсем неестественно, голова заваливается назад, но тело, подчиненное воле Высшего, остается стоять на коленях непоколебимо. Язык, окрашенный черной кровью, змеей ползет наружу, словно собирается выползти из глотки, он толкается вверх, буквально сам себя душит, перекрывая кислород дыхательным путям. А кожа натягивается все сильнее, она почти сползла с лица полностью, уродливым куском свисая вокруг шеи. Но невидимые руки тянули голову вниз, буквально натягивали ее на шею, заставляя порванный рот раскрываться еще сильнее, выталкивать язык, гортань и шейные позвонки наружу черным жутким комком, но не позволяя им отделиться от всего тела. Вывернутый наизнанку рот просто поедал сам себя, выворачивая тело наружу.       Лопнула грудная клетка, разлетаясь в стороны звонкими осколками треснутых ребер. Уродливый шов змеей пополз вверх, переплетаясь с уже растянувшейся раной от разорванного в клочья рта. А кожа все натягивалась и натягивалась, снимая саму себя с обреченного тела, она оттягивала за собой и плоть, заставляла ее заворачиваться внутрь, поглощать саму себя, выталкивая внутренние органы наружу. Грудная клетка окончательно не выдерживает и расползается в разные стороны, плюясь кровью и осколками костей. Острые пики ребер, словно отдельно живущие существа, жаждуще раскрывают пасти, дышат голодно и заворачиваются за спину, окончательно поглощая сами себя. Они хлопают своей кровожадной пастью и ломают свои же руки и ноги, буквально выворачивают тело наизнанку, заставляя черные внутренние органы бешенными пятнами топорщиться поверх этого кровавого комка, уже абсолютно не напоминающего человека.       Ужасающая, тошнотворная картина, в которой смерть — не наказание. Наказание — вот такое существование для демона, хоть и земного, который так и не сможет умереть, вынужденный вечно плавать в своем пузыре из внутренних органов и сломанных костей и не способный хоть что-то изменить.       Юнги доволен, он смотрит на все с улыбкой, потому что жалости в его гнилой душе никогда не было и не будет. Подобное для него, не более чем способ развеяться и снять часть бешенства. Он слизывает с губ черную кровь, осевшую на его теле, когда земного демона разорвало на части и тут же ее сплевывает, морщась. Отвратительный вкус.       Высший переводит взгляд с пульсирующего живого пузыря, некогда бывшего демоном, и с предвкушающей улыбкой смотрит на Киру, которая давно перестала орать и сопротивляться. Она обмякла в руках ангела и просто пусто смотрела на своего некогда партнера, словно не могла поверить в случившееся.       — Убей ее, — что-то в интонации Юнги меняется, там появляется несдержанность, нежелание больше тянуть со смертью. Мин смотрит на ДжэИна и отдает холодный приказ.       Ангел слушается беспрекословно, он успокаивает себя тем, что убивает демона, а потому действует по интуиции, просто сворачивая адскому созданию шею, без лишних промедлений. Так как душа земного демона стала частью украденного тела, то со смертью этого самого тела умерла и сама Кира. Легкая смерть по сравнению с тем, что сделал с БонВоном Юнги.       Сломанная кукла безвольно летит на пол и с треском падает на паркет, но она больше никому не интересна. Мин смотрит на своего ангела и в глазах у демона недоброе притаилось, а он еще и выглядит пугающе, забрызганный черной кровью с безумной улыбкой на губах. ДжэИна пробивает дрожь, как бы он не старался казаться бесстрастным, Юнги умеет выводить на эмоции.       — Тебе было их жаль? — Мин поднимает бровь и походкой хищника движется к ангелу, слегка покачивая черными крыльями в воздухе.       — Нет, господин, — ДжэИн отвечает без промедлений и голову склоняет в знак покорности, но голос дрожит и тело тоже. Демона не обмануть.       — Конечно, нет! — Юнги улыбается токсично, продолжая наступать на ангела. — Не их тебе жаль, а Чимина и Хосока.       — Нет, господин! — Небесное создание отвечает слишком быстро, слишком резко и выдает себя этим, хотя выдало оно себя уже до этого.       Мин усмехается издевательски, останавливается около ДжэИна и холодными пальцами поднимает его голову за подбородок, заставляя смотреть в свои черные, голодные глаза. Ангел дрожит, даже его крылья от страха подрагивают позади него, словно парня лихорадит.       — Не надо мне врать, — с улыбкой отзывается Юнги, но голос не обещает ничего хорошего. Там только тьма, что бы демон ни делал, а в его поступках только тьма и жажда. — Я думал, что ты выучил урок и понял, что врать мне бесполезно. Но, видимо, я ошибался, — Мин отпускает подбородок ДжэИна и расстроенно качает головой.       — Нет, господин, прошу!.. — ангел округляет в страхе глаза, у него безбожно дрожат колени, и, кажется, он сейчас свалится на пол. Но Юнги неумолим, он страхом питается, как вкуснейшим десертом.       — Я очень и очень расстроен! — Мин сверкает на ДжэИна своими черными глазами, и там злобное чудище клацает зубами. Ангел понимает, что попал почти сразу, но все еще пытается надавить на жалость, забывая, что та демону чужда. — Придется наш урок повторить.       ДжэИн все-таки падает на колени, его подкашивают сами слова, произнесенные холодным голосом. Ему страшно, морально больно, и душа рвется на части, но Юнги всласть на это смотреть. Садистские игры всегда нравились ему по-особому. Сломать ангела окончательно было жизненно необходимо его гнилой душе.       — Пожалуйста…       — Нет, ДжэИн, — Юнги резко его обрывает и уже даже не улыбается. Маски ни к чему, они оба знают, кто Мин на самом деле. — Сожри ее органы, — демон кивает на тело Киры у ног ангела и в глазах черных сталь.       — П-пожалуйста… — парень заикается и смотрит жалостливо, но Юнги до всего этого нет дела.       — Если не хочешь, то можешь не делать, — ДжэИн бы и обрадовался этим словам, но Мин — это не самый надежный источник радости. — Но я разорву твои крылья и заставлю тебя их сожрать вместе с перьями.       Ангел замирает на полу, слезливыми глазами глядя на Юнги. Демон не шутит, уж что-что, а это ДжэИн успел понять уже очень давно, тогда, когда Мин только начал свою дрессировку. Просить о пощаде было изначально провальной идеей, следовало лучше следить за эмоциями и не попадаться под горячую руку Юнги, который только и искал повода к ангелу придраться. Такими темпами ДжэИн, и правда, лишится последних крупиц разума, как и боялся.       — Что ты выбираешь? Ты или тебя? — Мин испытующе смотрит на ангела, хотя ответ уже знает, он буквально у него на лице жирным шрифтом написан.       — Я… я это сделаю, — шепчет ДжэИн сломанным голосом.       — Не слышу! — Юнги почти рычит, глядя на ангела у своих ног.       — Я съем ее органы, разорву ее тело и съем органы! — Громко отвечает парень, словно рапорт сдает, и его глаза быстро становятся стеклянными, безжизненными зрачками убийцы.       Он бросает свой разум за бетонную стену, перекрывает ему путь наружу, чтобы лишиться эмоций, чтобы подчиняться Мину было легче, чтобы подчинение стало его единственным чувством. Так легче, легче закрыть душу и просто уйти.       — Отлично! — скалится Юнги. — Я буду здесь сидеть, и смотреть на все это. Не расстраивай меня дважды.       *****       Суа из окна своего кабинета смотрит на запад, она стоит непоколебимой стеной, сложив руки на груди, и безотрывно глядит в одну точку, безошибочно читает в спокойном небе предупреждение от Гадеса. Ярость Тэхена сейчас пугает людей где-то в другом месте, но Суа ее ощущает и здесь, потому что часть ее предназначена именно ей. Она прекрасно знает, что впустую Гадес никогда не угрожает и знает, что его угрозы — это то, с чем не хочется шутить. И все равно она не может так просто отпустить всю ситуацию, особенно когда стала так быстро подбираться к своей цели, когда возможность отомстить Тэхену стала оазисом маячить перед глазами.       Лезть к Гадесу без явного преимущества было самоубийством. Пытаться развязать с ним войну, было самоубийством для всех ангелов, кто был в планы Суа посвящен, и кто их поддерживал. Тэхен был сильным раньше, сильным и непоколебимым в своем решении, сейчас он был просто непобедимым. Но Суа не стала бы лезть к нему на рога, если бы у нее не было плана, как обратить все в свою пользу. Она старый ангел, и она тоже давно копит силу и опыт.       Дверь позади девушки открывается, и МинДжон незамедлительно вплывает за порог, низко кланяясь своему лидеру.       — Прибыл архангел Чонгук!       Суа быстро разворачивается, и на ее пустом лице тут же расцветает нежная улыбка. Ни следа от того ангела, который собирался устроить кровавую войну, уничтожив всех демонов разом.       Архангелам ни к чему о ее планах знать.       Чон вошел в кабинет Суа почти сразу, как только МинДжон доложил ангелу о его визите и скрылся за дверью, оставляя лидеров одних. Он, как и обычно, был во всем белом, правда, расклешенные штаны сменил на узкие джинсы, но по-прежнему сохранял статус архангела, ослепляя своей чистотой. Позади него белые крылья были аккуратно сложены, и весь он был аккуратным, свежим и неземным, как это и было на самом деле.       Суа низко поклонилась при его появлении, не забывая о ранговых позициях. Пусть в своем плане она и лидер, пусть они и собираются ради всеобщего блага отдать жизни даже Высших, но все равно сейчас она обязана чтить силу и величие архангелов.       — Здравствуй, Чонгук! — она улыбается, глядя в карие глаза ласково, как умеют ангелы.       — Здравствуй, Суа! — Чон коротко кланяется в ответ, тоже предельно вежлив, свои корни не забывает. Он, может, и был архангелом, но знал, что ангел перед ним намного старее его и опытнее, а потому уважал ее, хоть и был выше статусом.       — Пожалуйста, садись, — Суа по-прежнему ласково улыбается, приглашая Чона присесть за чайный столик, поставленный в кабинете как раз перед приходом архангела.       — Что-то случилось? — Чонгук, только опустившись в белоснежные объятия кресла, сразу переходит к делу. Все ангелы и демоны в этом схожи — ждать чего-то не их конек.       Суа изящно складывает руки на коленях, выглядит как самый настоящий ангел, абсолютно нереальный и недоступный. Она о своей красоте знала и иногда, как сейчас, намеренно ею пользовалась, чтобы отвлечь внимание от особо острых углов.       — Архангелы хотят знать, как продвигается спор, — отвечает ангел, и ни одна мышца на ее лице не выдает явную ложь.       А Чонгук и не может думать о том, что Суа ему врет, повода-то у нее не было, как считал Чон. Про внутренние игры он, конечно же, не знал.       — Пока не в нашу пользу, — честно отвечает архангел и слегка хмурится, — имя Чимина у врага. Но Хосок старается все исправить.       — Хосок? — Суа вскидывает бровь, и на ее лице отображается ничем не скрытое удивление.       Она дальше того, что спор был заключен, о нем ничего и не знала, считая, что, таким образом, смогла внимание Тэхена перевести на другие заботы. Но тот, естественно, ей все равно вставлял палки в колеса.       Чонгук качнул головой. Он контролировал всю ситуацию, только с Джином делясь информацией о ней, другие архангелы ничего не знали. Стоило бы их просветить о не радужной перспективе до того, как они и сами станут интересоваться ходом дел. Они будут ошарашены, когда узнают, как его провел Гадес!       — Так получилось, что мы с Тэхеном заключили договор, по которому за Чимина могут бороться только Юнги и Хосок.       Суа внутренне вспыхивает синим пламенем! Теперь понятно, откуда у Гадеса столько свободного времени, теперь даже понятно, почему он так за Мина заступался. Маленький демон был его скрытым козырем.       — Ясно, — внешне Суа остается показателем идеального спокойствия. — Юнги опытный демон и очень сильный, он может Хосоку сильно мешать.       — Я это учел в нашем новом договоре, — кивает Чонгук в ответ, — ему ничего не грозит. Но… — Чон знает, что придется рассказать, однако стыдно перед ангелом такое признавать. — Тэхен развел меня на сделку.       — Что? — Суа даже подпрыгивает на месте, ошарашенно глядя на архангела.       Вот и поворот судьбы! Она догадывалась, что Гадес так просто Чонгука в покое не оставит, когда увидит его и поймет кто он, но о таком ангел не могла и мечтать!       — Я знаю, что поступил опрометчиво и знаю, что это позор мне, как архангелу, — Чонгук пристально смотрит в глаза ангела и всем своим видом демонстрирует, что понимает и принимает тяжелую ответственность, опустившуюся на его плечи.       — Что он попросил? — вместо любых других вопросов, спрашивает Суа. Ей жизненно необходимо было это знать, потому что это могло стать ее козырем в рукаве.       — Семь свиданий, — Чонгук выглядит мрачно. Ему нелегко признавать такие детские ошибки, но он и не готов себя оправдывать. Сам виноват, сам и будет расхлебывать.       — Это не так уж и страшно, — Суа снова мило улыбается, включая свой заботливый режим. — Он же не оговаривал ничего такого?       — Нет, — Чон мотает головой. — Джин тоже сказал, что я могу ничего на свиданиях не делать, могу просто уйти, когда захочу.       — Верно, — кивает Суа, а потом через несколько секунд добавляет: — Как они встретились?       И Чонгук все понимает без объяснений. Он уже давно осознал, что и Джин, и Тэхен раньше были знакомы, поэтому разжевывать ему о ком была речь, не надо было. Но почему-то он ни разу не подумал, что и Суа, как старый ангел, могла знать Гадеса, ведь Сокджин-то его знал.       — Вы тоже знали Тэхена до этого? — Чонгук даже на вопрос не отвечает, желая получить ответ на свой, который не желал так просто оставаться строчкой в голове.       Суа улыбается, только улыбка эта, как и у всех у них — печальная.       — Да.       — Вы расскажете? — Чон выжидающе смотрел на ангела, но получил в ответ твердое:       — Нет.       Сдержать вздох разочарования было сложно. Что в тех событиях такого, отчего все о них молчат? Почему никто просто не может ими поделиться?       — Могу только рекомендовать тебе не доверять ему и остерегаться его.       — Спасибо, — Чон слабо улыбнулся. — Но это я и так уже понял.       Суа смотрит на архангела и понимает, что план в ее голове рождается очень даже быстро. Чонгук не в восторге от Гадеса, от Дьявола вообще никто, в принципе, не может быть в восторге, только сумасшедший. Но Чон другое дело, он архангел с подмоченной честью, а потому его желание избавиться от Тэхена было в разы сильнее. Надо было этим пользоваться прямо сейчас.       — Я могу тебе помочь разорвать эту сделку, — неожиданно выдает Суа.       Чонгук удивленно вскидывает брови и округляет глаза. Даже Джин ничего с этим не мог поделать, а тут помощь предлагает ангел, пусть опытный, но слабый по сравнению с архангелами ангел.       — Как?       — Мы его убьем.       — Это невозможно, — Чонгук качает головой, и грустная улыбка расползается на его лице. Слишком быстро он поверил в то, что сможет избавиться от Тэхена на раз-два.       — Возможно, — уверенно кивает Суа, и в глазах ее искры пламени пляшут, но Чон этого не замечает, поглощенный своими проблемами.       — У него нет души, — поясняет Чонгук.       — Я знаю, но нам нужна и не она.       — Без нее его мы не убьем.       — Знаешь, если лишить существо силы, то оно не представляет опасности, — улыбается Суа своему собственному плану, идеально прорисовавшемуся в голове.       — Что вы предлагаете? — Чонгук сводит брови на переносице и сцепляет на коленях пальцы, поддаваясь слегка вперед. Он ощущал здесь что-то нехорошее, но отчаянно это чувство блокировал. Избавиться от Тэхена — приоритет не только для него, для всего человечества.       — Принеси мне его перо, — Суа скалится буквально, но останавливать себя не планирует. — Ты знаешь, что крылья — это показатель силы? Видел, какие огромные у Гадеса крылья? А какие у него перья? — Чонгук кивает в ответ, он не раз это про себя отмечал. — Если у тебя есть чье-то перо, и ты знаешь порядок свершения древней магии, то можешь лишить существо силы или даже забрать ее себе. Если сможешь добыть его перо, то мы его победим, очистим землю и разорвем договор, заключенный с тобой.       Чонгук соглашается сразу, даже не размышляет. Зло должно быть уничтожено.       — Я должен принести перо?       — Именно так, — победно кивает Суа. — Но запомни, он должен сам тебе его отдать.