Map of the soul: 7

      Солнечные зайчики озорно пробирались в дышащую белоснежной чистотой квартиру, с любопытством рассматривая её интерьер, заглядывая в каждый уголок, освещая его своим сиянием и тут же убегая глубже, прочь от несущихся за ними следом длинных солнечных лучей. Эти лучи следом за зайчиками бежали, раскрашивая квартиру бесконечным золотом, заставляя спокойный интерьер вспыхнуть огнем, но не умирать в его объятиях, а возрождаться, словно из пепла.       Здесь все теперь словно заново ожило, дышало чистотой, обновлением, трепетным и тонким запахом цветков вишни, который и манил сюда солнечных зайчиков и их веселых охотников. Всем им, детям далекой звезды, было интересно узнать, что это за чудесный аромат, кому он принадлежит. Возможно, что они даже так рьяно впархивали в открытое окно, освещая комнату неземным светом, потому что желали прикоснуться к нему, успеть ухватить и не отпустить. Они пробирались так глубоко в квартиру в своих поисках, что заставляли все здесь светиться своим светом, но попытки их найти источник чудесного запаха были напрасны — он уже покинул этот дом.       Хосок одинокой фигурой сидел за кухонным столом и грустными глазами прожигал город, раскинувшийся внизу. Он даже не замечал, как прекрасен был его дом в солнечных лучах, он ничего словно и не видел, потому что в сердце его ядом скапливалась печаль по тому, кто только ушел, но кого не хватало рядом до боли, нестерпимо. Ангел не должен был всего этого ощущать, не должен был так привязываться к человеку, не должен был разрешать своей душе снова испытывать это трепетное, но разрушающее чувство.       Хосок и сам не может понять, когда все начинает идти не так. С какого момента он вдруг понял, что Чимин не просто его родственная душа, а что он и есть его душа. Без него не хотелось ничего делать, только вот так сидеть и пусто смотреть в окно. Он, как те самые солнечные зайчики, освещал его дом и его сердце; он делал его по-настоящему живым, позволял снова почувствовать себя человеком и ко всему этому обладал запахом мягких цветов вишни, которые принадлежали его далекому забытому другу. Чимин точно не мог им быть, но он нес в себе эти ностальгические воспоминания, усиливая желание не отпускать его от себя никогда.       И да, это было очень похоже на наркотическую зависимость, вдруг обрушившуюся на плечи ангела, но ему не было до этого никакого дела. Он, и правда, стал теперь заядлым наркоманом. Одна доза, — думал он, — ничего ведь плохого не случится. Но чем чаще он видел Чимина, чем ближе его узнавал, тем сильнее впутывался в сети зависимости, из которой ему не хотелось теперь выпутываться. Лучше становилось с каждой новой дозой, он оживал и цвел, как аромат цветов вишни Чимина, и это чувство было самым прекрасным!       Но сейчас без Пака мир словно потерял краски и запахи, стал безжизненным и тусклым, мрачно утягивающим Хосока в свои дьявольские объятия. Ему нездорово требовалась новая доза, и это осознание его дико пугало. Он был заперт в своей голове, где желание увидеть Чимина снова и боязнь привязаться к нему еще сильнее бились за лидирующее место, создавая диссонанс. Ангел не понимал своих чувств, путался в них, но дико желал, и этим желанием здесь было пропитано все.       — Наш птенчик уже улетел? — насмешливый голос, как и обычно, очень невовремя появляется, словно из ниоткуда, вырывая Хосока на поверхность из капкана своих тяжелых мыслей.       Но, к счастью, ангел не дергается на неожиданное появление маленького демона, он был так глубоко внутри, что, возвращаясь в реальность, сильно тормозил, из-за чего даже рефлексы у него остались притуплены.       Юнги вальяжно ввалился на кухню, по-хозяйски проходя к кофеварке. Вел себя, как и обычно, очень вызывающе, настолько, что его хотелось ударить, но Хосок уже слишком ко всему этому привык. А потому только проводил маленькую фигуру внимательным взглядом, не думая даже останавливать. Юнги все равно сделает по-своему, а если ангел будет стараться его остановить, то присутствие демона здесь растянется надолго.       — Смотрю, твое крыло зажило, — игнорируя вопрос Мина, констатирует Хосок, отмечая, что за Юнги уже не тянутся крылья, он их убрал, сходя за обычного смертного, а, значит, демон исцелился.       — Конечно! — Мин тянет змеиную улыбку и, словно лазером, зрачками проводит по фигуре ангела, что-то замечая необычное. — Меня же вылечил мой братик! — И, не глядя, запускает кофеварку точным попаданием по кнопке.       Хосок только хмурится, окончательно приходя в себя, и отворачивается к уже остывшей чашке с чаем, делая вид, что заинтересован видом города, а не демоном. Может так он оставил бы его в покое. Наивный.       — Зачем пришел? — холодно спрашивает. — Чимин уже уехал, можешь не изображать из нас братьев.       Юнги усмехается громко и лижет губы, сканируя Хосока своими глазами, кажется, до самой души. Считывая всю информацию, анализируя ее мгновенно и очень четко понимая корень проблемы, в которую нос совать не следовало. Но Мин был демоном, а потому делал то, что хотел.       — Но мы же братья! — намеренно обиженным голосом тянет Юнги, и в глазах его недоброе пламя вспыхивает. Он все видит! — А вы теперь с Чимином кто друг другу?       Хосок вздрагивает, и его тело покрывается крупными иголками, каждая из которых стремится глубже под кожу залезть, буквально выкорчевать душу наизнанку. Ангел никогда не желал, чтобы хоть кто-нибудь догадывался о том, что творится у него внутри, и даже сейчас, буквально пойманный вездесущим демоном, все пытался скрыть свою душу, не дать ничего прочесть. Особенно не хотелось раскрываться перед Юнги, который все обернет в какой-нибудь завуалированный диалог, в котором ангел, как и обычно, запутается, начиная тонуть в своих мыслях сильнее. Да что уж перед Юнги, он не желал в этом себе признаваться.       — Мы просто друзья, — поспешно отвечает Хосок, но предательски дрогнувший голос его выдает.       Юнги улыбается особо ядовито, глядишь, и затопит сейчас своей собственноручно приготовленной отравой все здесь. Но он бы даже такому исходу был рад, лишние мертвые души никогда не бывают лишними. Однако сейчас с этим следовало повременить, сейчас было до смерти интересно узнать все подробности взаимоотношений этих двух. Ну, уж слишком это сладко звучит для гнилой души демона!       — Потому ты так покраснел сейчас? — ехидничает Юнги, с коротким смешком, наблюдая за тем, как Хосок резко хватается ладонями за щеки, словно желает их скрыть.       Ангел буквально пойман в капкан, расставленный самим собой. Следовало нацепить холодную маску и вести себя тихо, когда Юнги объявился. Но Хосок был слишком погружен в свои проблемы и забыл о такой маленькой, но стоящей кучи нервов, предосторожности. Мин от него теперь просто так не отстанет. Демон, как акула, почуявшая кровь, желает найти ее источник. Вот только Юнги чуял не кровь, а эмоции, и оттого его гнилой душе, неспособной проявить никакие эмоции, становилось особенно голодно, настолько, что все границы перед ее взором стирались.       — Это из-за солнца, — мямлит Хосок, упорно глядя в окно.       Он и сам понимает, как жалко звучит это оправдание, но у него в запасе, в пылающих не только щеках, но и разуме, не было ничего.       Юнги скалится неприлично, он бы сейчас многое мог сделать и сказать, но разве сразу будет интересно? Следовало растянуть эту увлекательную игру, скажем, за чашечкой кофе.       Так вовремя выключается кофеварка, и демон переключается на дальнейшее приготовление одного из своих любимых напитков, но улыбаться не перестает. Им можно было сейчас не хуже солнца всю улицу осветить или даже город, потому что демон буквально сиял от предвкушения.       Два ангелочка неожиданно начали испытывать друг к другу больше, чем братские чувства, это ли не повод одного из них довести до ручки? Юнги видел чувства, переполняющие Хосока, буквально ощущал их на кончике языка и с наслаждением смаковал, жадно, ненасытно, потому что не знал, когда такие светлые чувства ощутит еще раз. О том, что и Чимин испытывает к ангелу то же самое, Юнги не сомневался. Он видел между ними какую-то особую связь еще с их первой неловкой встречи в этой квартире. Их все это время тянуло друг к другу, и только демон видел истинность этих чувств, знал, откуда они родом и что обозначают.       — Да, на улице сегодня особенно жарко, — с несмываемой улыбкой отвечает Юнги, безостановочно подкидывая в кружку кубики сахара, который ему просто нравился из-за белого цвета и терпкого, почти нестерпимого вкуса. — Даже выходить не хочется из дома, — продолжает демон, — людям, которые чувствуют перепады температуры. А мы, братик мой, не способны ощущать жару или холод, — Юнги с ядовитой улыбкой оборачивается к Хосоку и хищно лижет губы, наблюдая за тем, как и уши ангела краснеют от этих слов. Конечно, безвинное дитя поймано в капкан своих чувств и игр адской твари!       Хосок не знает и не хочет ничего отвечать, потому что все его слова — ложь. Что бы он не ответил, а это будет идти в полный разрез с его настоящими чувствами, и от этого он будет краснеть еще сильнее, выдавая себя с потрохами! Хотя он уже полностью раскрыл себя перед Юнги, просто еще не осознал этого.       Демон, не переставая праздновать свою грядущую победу, в которой не сомневался, легко скользит за кухонный столик прямо напротив Хосока и звонко ставит кружку с кофе перед собой, с ядовитым наслаждением наблюдая, как ангел от этого звука дернулся. Со стороны Хосока было слишком наивным предполагать, что Юнги его так скоро покинет. Он чувствовал перед собой добычу и с этим ароматом мало что могло посоперничать.       — А может быть, ты заболел? — Мин нарочито взволнованным голосом шепчет и осматривает профиль лица Хосока, полыхающий красным. Даже в глаза пытается заглянуть, но ангел их слишком хорошо прячет. — Да, определенно, так и есть. Ты болен, братишка. — Хосок закусывает губу, не желая идти на провокации. — Знаешь, как называется эта болезнь? Любовь.       Ангел вздрагивает очень заметно, почти дергается, все-таки оборачиваясь на Мина. У него в карих глазах какой-то отчаянный страх и неверие, там на самом деле куча всего в панике вдруг переплелось. У него даже сердце в груди начинает бешено отстреливать бабочек, которые в хаосе носились туда-сюда, задевая его, и так неспокойное, своими многочисленными крыльями.       А Юнги напротив сидит с довольным лицом, вальяжно откинулся на стуле, сложив руки на груди. От кофе вверх поднимаются клубы пара и делают его взгляд особенно диким, хищным настолько, что, кажется, еще немного, и монстр из черных зрачков начнет материализовываться в реальность. Демон очень четко и намеренно жестко бил по больным точкам, потому что знал, куда надо было бить. Для него любая душа, кроме собственной, раскрытая книга; понять, что так взволновало непорочную душу ангела, было слишком просто.       — Это не… — заикающимся голосом пытается оправдать себя Хосок, ощущая, как мелкая дрожь пробивает его тело, не желая никуда уходить. Демон был слишком уж проницателен.       — Да, брось, братишка, — усмехается Юнги, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, — мне-то можешь не врать. Я все вижу.       Хосок больно кусает себя за губу, до крови почти, чтобы отрезвить отчего-то пьяный мозг, вывести его из тормозного режима, заставляя нормально работать, дать демону отпор, яростно начать отрицать все, что это адское создание успело себе надумать. Но вот незадача, подсознательное подняло свою, обычно опущенную, голову и подало голос. И голос этот очень четко и громко твердил, что отрицать слова Юнги было бесполезно, ведь демон прав. Как не противно это признавать, а он прав, он сразу все понял, в отличие от Хосока, который скорее даже не желал ничего понимать, его душой владел страх, а сердце просто хотело поддаться чувствам. Похоже, что именно Юнги стоило поблагодарить за то, что он так четко, одним словом, описал все, что владело телом Хосока.       — Я не могу, — ангел опускает голову, взглядом упираясь в белое дерево стола, — я же ангел, я просто не могу.       Юнги почти что ликует. Он думал, что Хосок будет отпираться дольше, но все оказалось намного проще, ангел погряз в своих чувствах глубоко, раз даже не пытается этого рьяно отрицать, раздирая глотку криками своей небесной правоты. Но демон открыто не показывает своей явной победы в этой небольшой войне, он запихивает всю отравленную радость поглубже, желая ее потом посмаковать. Внешне остается спокойным, только легкая улыбка плывет на губах.       — И что? — спрашивает Юнги. — Ангелам нельзя любить?       Хосок от этого слова снова крупно вздрагивает и даже руки под столом до хруста в кулаки сжимает, желая унять бешеное сердцебиение и какое-то странно-тянущее ощущение, поселившееся где-то в районе груди, засасывающее внутрь красиво медленно, но смертельно.       — Мы любим всех живых существ, — тихий, охрипший от осознания своего положения голос. — Мы не должны никого особо выделять.       — А-а-а! — тянет Юнги с особым садистским наслаждением и берет в руки кружку с кофе, делая небольшой глоток ядерно-сладкой жидкости. — Раз Чимин — никто, то, конечно, можешь и дальше продолжать любить его, как всех. В конечном итоге, кто он такой, чтобы ты обращал на него внимание? Тебе не положено, а он, как все. Обычный. И без него проживешь. — Резко и больно режет словами Юнги, точно зная какой эффект они воспроизведут на Хосока, который вздрагивал от каждого нового слова так, будто ему пощечины давали. Демон рубил правду матку и этим явно выигрывал.       — Не проживу, — шепчет ангел и поднимает огромные, блестящие глаза на Юнги, который с самым невозмутимым видом сидел напротив, медленно потягивая кофе.       Хосок отчетливо понимал, что верить словам демона нельзя. Но сейчас он был прав, и ангел ни за что не станет этого отрицать. Если бы ему было все равно, если бы он любил Чимина, как всех, то запросто бы даже сейчас отпустил его, оставил между ними их братские отношения, и этого ему было бы достаточно. Но он подсознательно ясно видит, что и дня, как сегодняшний, уже без Пака не протянет. Глупо все это отрицать — Хосок все это время по своей воле вяз в болоте и барахтаться начал только сейчас, когда погряз по самые уши. А рядом с ним все это время был Чимин, тоже тонул, тоже добровольно, и даже сейчас, встретив преграды лицом к лицу, не стал пытаться из них выбраться. И вот стоило только Хосоку в своей голове встретить взгляд карих глаз Чимина, как он переставал барахтаться, тонул добровольно и глубоко, навсегда.       — Тогда будь с ним, — просто отвечает Юнги с видом умного психолога, ведущего глупого ангела к пониманию себя же.       — Не могу, — Хосок снова прячет глаза, осознавая только сейчас, что Мину все рассказать было не так уж и тяжело, в любом случае, легче, чем самому себе. — А вдруг он не…       Юнги хочется громко и ярко захохотать. Все-таки эти ангелы просто невероятная прелесть! Такие чистые и невинные, но жаждущие и скромные при этом! Они как полные люди, желающие сесть на диету и каждый раз оттягивающие день начала новой жизни, мечтая съесть еще одно, последнее пирожное. Они хотят прийти к своей цели, но препятствия их все тянут назад, и они продолжают есть свое последнее пирожное по кругу, пока сами не поймут своих же ошибок.       — Ты можешь продолжать вариться в своих мыслях, Хосок-и, — Мину нравится его роль психолога все больше и больше. — Отрицай свои чувства и дальше. А когда будет поздно, ты пожалеешь о том, что ничего ему не сказал.       Хосок поднимает голову и пристально смотрит в черные глаза, он словно только сейчас начал здраво мыслить, понял, что к чему, увидел всю ситуацию в целом. Увидел, что он на консультации не у психолога, а у демона, который никогда и ничего не делает без выгоды для себя. Ценные советы — явно не про него.       — Откуда тебе это знать? — все еще тихим голосом задает вопрос Хосок, выпрямляясь на стуле, смотря на Мина снова своим подозрительным взглядом. — И, вообще, разве демоны не отрицают существование любви?       Юнги скалится, отставляя кружку обратно на стол. Вот их маленькая игра и начала набирать нужные обороты. Слишком уж скучным было все до этого, Мину всегда нравилось, когда жертва трепыхается, пытаясь спасти свою душу. Победа без борьбы — безвкусна.       — Я бы сказал, что отрицают, мы скептики, в такие сказочные вещи не верим, — Юнги с улыбкой легко вздыхает и с небольшим прищуром и так лисьих глаз смотрит на Хосока ответно, наперед зная каждый его последующий шаг. — Но я сам однажды видел любовь — настоящую. Потому, даже ради победы в этом споре, не стану отрицать ее существования.       — Ты убил своего отца, — качает головой Хосок. — Ты просто не можешь ничего знать о любви, в твоей душе ее не было; и то, что ты принял за нее, не более чем ошибка.       Юнги скалится, толкая язык за щеку, и складывает руки на груди, удобно устраиваясь на стуле.       — Ты сейчас пытаешься убедить меня в том, что любви не бывает? — с усмешкой тянет демон. — Но ты же должен наоборот, утверждать ее искреннее и безвозмездное существование!?       Хосок тушуется на мгновение, осознавая, что Юнги, как и обычно, смог поймать ангела в этой устной битве в капкан. Однако сдаться сейчас он не мог, хотя бы ради сохранения своей гордости после того, как выдал Мину все, что лежит на душе. Но… но разве Юнги хоть как-то использовал эту правду против Хосока? Он ничего такого не сделал, и даже, кажется, пытался помочь разобраться в своих чувствах. Если бы не осознание, что делает Мин все только себе во благо, то поверить в его искренность можно было, но не так, зная, что у того за гнилой душой — пустота.       — Я хочу сказать, что ты не можешь ее понять и почувствовать, — Хосок отвечает ровным голосом, и даже на полыхающую улыбку Юнги старается внимания не обращать. — Тебе это чувство чуждо, и я не поведусь на все, что ты там задумал.       — А что я задумал? – намеренно невинным голосом задает вопрос Мин, продолжая улыбаться.       Даже в черных глазах зверье яростнее начало прыгать, расплескивая темную жижу в разные стороны так, что она и белок глаз начала поедать. Хосоку все это не нравилось.       — Тебе лучше знать, — холодно отрезает ангел.       — Это точно, — кивает в знак согласия Юнги. — Но, знаешь, я демоном стал давно и видел многое, чего ты никогда не увидишь уже. — Мин склоняет голову на бок и продолжает, зная, что внимание Хосока уже к себе притянул: — И я видел настоящую и чистую любовь, настолько сильную, что она пожирала собой одного из них. Но он, как ты, боялся признаться своей второй половинке в своих чувствах. Постоянно оттягивал, находил кучу оправданий и не замечал очевидного — его в ответ любили не меньше.       Юнги облизывает губу, с удовольствием смотря на вытянутое от удивления лицо ангела.       — И однажды произошло нечто ужасное, омерзительное, в результате чего его трепетная любовь умерла у него на глазах в жестокой и долгой боли, а он ничего не смог сделать. Он так и не сказал ей, что любил ее, не признался. И эти чувства — своей никчемности и трусости вместе с яростью — сожгли его живьем. — Юнги закончил свой рассказ с холодным, почти мертвым выражением лица. Он пусто смотрел на Хосока, который в этот момент был в таком шоке, что здраво не находил, что ему ответить. — Так что, — продолжает Мин, — ты можешь считать меня и дальше демоном, коим я и есть, не способным испытывать теплые чувства, потому что так и есть. Но я многое видел и не люблю отрицать то, что отрицать глупо. Я не могу полюбить, но я видел это чувство и узнаю его из тысячи других. Оно сейчас живет в тебе, — Юнги смотрит на Хосока, указывая одними глазами ему на грудь, где сердце ангела сходило с ума. — Ты можешь это отрицать и считать проделкой злобного демона. А потом, когда будет поздно, когда ты поймешь, что любишь Чимина по-настоящему, что это не мое науськивание. Ты потеряешь не только свою любовь, но и душу; продашь ее за грош только, чтобы она перестала тебя заживо съедать.       *****       Сильные и мягкие, грациозные, величественные, неукротимые, обольстительные и одновременно невесомо воздушные тела плыли по подиуму, демонстрируя невероятной красоты наряды всем приглашенным гостям. Модели с каменными лицами, неприступные в черных одеждах, олицетворяющих демонов, изящно плыли по белым коврам, показывая всю красоту и силу темного цвета, который, благодаря профессиональному освещению, смотрелся особо завораживающе. Черные строгие костюмы, сшитые, как и наряд Чонгука, в стиле старой Кореи, идеально подчеркивали силу и глубину знаний своих обладателей, их невероятную, почти космическую непохожесть на демонов, кои являлись в людском представлении. Сдержанные и величественные, холодные, они определенно были похожи на Ад, только не на вечно голодных демонов, словно их голод замерз, как и сама преисподняя.       А вот ангелы на этом показе предстали совсем с другой стороны — обольстительные и яркие, дорогие, как одежда Тэхена. Модели всем загадочно улыбались и роскошно качали аппетитными бедрами под многочисленные завистливые и голодные взгляды. Они совсем были непохожи на ангелов своим свободным поведением, но именно их и олицетворяли; буквально в каждом шаге, в каждом прекрасном взмахе пиджака проглядывалось одно видимое и понятное для демонов послание, в котором ангелы для них самый притягательный напиток.       Все гости здесь будут восхищаться автором и его работами, мечтать о таком таланте или об этой новой коллекции, но никто из них так и не увидит и не поймет скрытого глубоко под поверхностью послания, которое ясно и понятно только представителям Рая и Ада. Только представитель одной из этих сторон смог так великолепно завуалировать это послание в обычной, на первый взгляд, модной коллекции. Здесь все просто и понятно, нужно только немного одернуть занавес и заглянуть за кулисы.       Демоны здесь сдержанная и холодная раса, застывшая, как Ад, они безэмоциональны и не способны хоть что-то прочувствовать, кроме бесконечного голода, который черным, бешеным чувством рвется наружу, поглощая их с каждым новым днем. А ангелы — светлые и раскованные, им легче выражать и испытывать чувства и эмоции, они сверкают небесным светом. Они — главное и самое искушающее желание для демонов. Мика очень четко все это показал, показал именно со стороны Ада, потому что был к нему ближе, потому что картинка снизу всегда четче.       Чонгук понял посыл почти сразу, как только «демонов» на подиуме сменили «ангелы». Он признавал талант дизайнера, но был недоволен тем, что каким-то невероятным чудом из категории ангелов перекочевал к демонам, судя по своей одежде. А вот Тэхен наоборот возомнил себя небесным созданием. И вроде Чона все это не должно было трогать, но трогало, больно задевало за живое! Да, он пал, но не на самое дно, он сохранил часть белых перьев и собирался вернуть их небесный цвет полностью, даже если Гадес уже молча записал его в демоны! А как еще объяснить такую разницу их костюмов? Тэхен всегда и везде любит поиграть и позлить Чонгука, вряд ли он в этот раз всего этого избежит!       Они сидели в самом начале подиумной дорожки, там, где, естественно располагались места для особых гостей, и откуда эти самые гости в числе первых могли увидеть творение рук дизайнера. Конечно, Мика представил Тэхену лучшие места, самые удобные, идеально расположенные так, чтобы Чонгук не испытывал трудностей со своими крыльями. Архангел все еще не мог понять взаимоотношений этих двух, у них явно все было глубже, чем он мог представить. Тэхен в том случае с наглым демоном взбесился не только из-за архангела, он пришел в ярость еще и из-за Мики, которого СонГи назвал «приемным сыном Гадеса». Но со своими сыновьями никаких сделок никто не заключает, а Тэхен запросто развел бывшего архангела на договор, да еще и на этом не остановился, повязав сделкой Чонгука! Гадес, Гадес, Гадес — он просто теперь был везде!       Чон украдкой бросил взгляд на надоевшее создание. Блики от кристаллов на его шее из-за освещения снова играли на медовых щеках, путались в длинных ресницах и на кончиках почти черных волос. Слишком красивый и такой погруженный в рассматривание моделей. Хотелось сейчас его подколоть, укусить, как делает это обычно он; но в черных глазах ни капли похотливого желания или зависти. Он смотрит не на тела, он смотрит на работы дизайнера и оценивает их взглядом хоть и черным, но светящимся — ему нравилось, и это простым предложением витало в воздухе. Чонгук думал, что Тэхена ничто не интересует, кроме своих низких, абсолютно жутких и неприемлемых потребностей, но Гадес, как и много раз до того, удивлял.       Под конец на подиум выходит сам Мика, кланяясь своим гостям низко, получая их восхищенные аплодисменты и улыбаясь счастливо, ярко, задорно. Чонгук хлопает со всеми, он тоже оценил явный талант Мики, но его сердце снова посещает тяжелая мысль, навеянная этой счастливой улыбкой бывшего архангела. Тэхен сказал, что спас его, забрав с зимней улицы, сказал, что ангелы бросили его умирать. Но ведь небесные создания никогда не приносят людям зло! Но и Тэхен не врал, когда это говорил, он был даже отчасти в бешенстве тогда. Однако почему? Что случилось? Отчего Мику бросили ангелы? А отчего его спас владыка Ада, у которого нет даже души? Да как так вышло, что за один вечер в голове Чонгука поселилось столько вопросов?!       — Тебе понравилось, ангел мой? — участливо поинтересовался Тэхен, изящно поднимая густую бровь.       Он смотрел прямо в черные глаза Гуку, и у последнего снова сложилось впечатление, что его видят насквозь.       — Почему на мне одежда, принадлежащая концепту «демонов»? — Чон хмурится, складывая на груди руки, и смотрит в глаза напротив, безуспешно пытаясь заблокировать им проход внутрь своей головы.       Тэхен усмехается только, откидывая назад упрямо лезущие в глаза волосы. Пиджак его при этом легком движении слегка задрался вверх, но остался прижат к талии ремнем, только вздулся в районе груди, мельком открывая вид на темную бусину соска. Чонгук все равно увидел, и этого было достаточно, чтобы резко отвести взгляд, благо, что не покраснеть. А Гадесу было достаточно и этого малого знака от Чона, чтобы понять, как маленький архангел вдруг смутился.       Тэхен лижет губы с нехорошей улыбочкой и выдает:       — Тебе идет черный — это раз, — такой Чонгук становится еще одним видом тяжелого наркотика. — Да и вряд ли бы ты согласился надеть то, что на мне — это два. Хотя поверь, ангел мой, я бы с удовольствием посмотрел на тебя в этом костюме. — А потом опускает голос до интимного шепота. — Правда, не уверен, что смог бы себя сдержать.       Чонгук терпит все это стойко, особенно голос тихий и обещающий, касающийся кожи, как нежнейший мех, дразнящий и искушающий, как и все, что касалось Тэхена. И, о боже, но это не было противно! Когда архангела рассматривали с похотливым желанием другие демоны, он готов был плечами передернуть, только чтобы снять с себя наваждение их мерзко касающихся рук. Но от Тэхена такого чувства не возникало, Гадес умел делать приятно одними словами, заставляя девственно чистое тело трястись под его желанием.       — Я уже говорил, что все твои игры меня не интересуют, — Чонгук, несмотря ни на что, сохраняет лицо архангела, не желает так просто сдаваться.       Да, ему нужно перо, но не стелиться же из-за этого перед Тэхеном дешевой проституткой! У него по-прежнему есть гордость!       — Верно, — улыбается Гадес в ответ, вдыхая аромат глицинии новой опьяняющей дозой, так, чтобы все внутри встрепенулось от этого недостижимого желаниям им обладать. Чтобы потом ломало без него, чтобы крушил все на своем пути, только чтобы до него добраться. Никак иначе теперь, только с ним под боком. Раньше еще были сомнения, теперь нет. Привязанность так просто не побороть. — И я надеюсь, что ты и дальше останешься таким же очаровательно-язвительным, а то мне скучно станет, если ты вдруг станешь зайкой.       Чонгук даже в полутемноте зала вспыхивает, как адское пламя, разбрасывая свои искры на многие метры, он даже крыльями дернул, явно намереваясь их поднять и если не ударить Тэхена, то хотя бы показать свою силу, которой, правда, теперь не было. В любом случае, такой жест помог бы ему почувствовать себя лучше. Но рисковать архангел в такой толпе людей не мог, а потому только гневно уставился на Тэхена, ясно давая понять, что желает с ним сделать!       — Я подумываю стать им, чтобы ты быстрее от меня отвалил! — огрызается Чонгук, не замечая, как адская тварь ловит удовольствие от всей этой ситуации.       Маленький злой архангел больно уж походил на демона, как уже много раз было сказано, и было в этом нечто, что тянуло славливать это ощущение снова и снова.       — Ну нет, ангел мой, я тобой слишком заинтересован, а потому пойму, когда ты мне лжешь, — улыбается в ответ Тэхен. А Чонгук неожиданно подвисает.       Он намеревался одурачить Гадеса и добыть его перо, но глупо забыл о том, что Дьявол любую ложь за километр чует. Его не проведешь банальными играми и фокусами, он всегда, на все сто процентов знает, когда с ним неискренни. И как Чонгуку, в таком случае, привести свой план в действие? Как подобраться к Гадесу, чтобы тот этого не понял? Похоже, что архангел снова попал в тупик.       — Здравствуй, Тэхен! — тем временем, пока Чон находился в своих тяжелых мыслях, к ним, не спеша, подплыл тучный мужчина за руку с красивой высокой девушкой. — Ты, дьявол, уже снова нашел себе нового мальчонку?! — Мужчина сальным взглядом скользил по красивой фигуре архангела, заставляя того недовольно посмотреть в ответ, но мысленно согласиться — Тэхен, и правда, Дьявол, вряд ли человек знал, что настоящий.       — Я не его мальчонка! — с вызовом опроверг сказанное Чонгук, гордо вздергивая острый подбородок.       — О, а у него есть зубки! — заулыбался мужчина, и даже его пассия заинтересованно начала посматривать на архангела.       — Он не мой мальчонка, ЧиУк, — с холодной, почти уничтожающей улыбкой ответил Тэхен.       Ему очень не нравилось, что, во-первых, архангел, и правда, был не его, а во-вторых, что посторонние люди его так жадно рассматривали. Собственник в Гадесе никогда не умрет, хотелось выковырять им всем глаза, чтобы не смели так смотреть на Чонгука!       — Но прояви к нему уважение.       — Ладно-ладно! — с улыбкой произнес ЧиУк, нервно усмехнувшись.       Он лютую злость Тэхена на коже остриями ножей ощущал, еще немного и глядишь вены вскроют! Здесь многие знали Гадеса, не знали его сущности, но его взрывной характер у многих был на слуху.       — Извиняюсь, что оскорбил вас! — мужчина коротко кивает Чонгуку, но тот только холодно кивает в ответ. Искренности в голосе ЧиУка было ноль. — Хотел сказать, что Мика в этот раз постарался на славу! — мужчина снова обращается к Тэхену, не думавшему оттаять ни на процент. — У тебя прямо глаз наметан на таланты!       — Спасибо, — и снова ледяной тон, в глазах зверье голодное, — но восхищаться ты должен был не моим талантом, а его, и говорить это не мне, а ему.       Чонгук сейчас мысленно Тэхеном восхищается, потому что сам бы так никогда не смог. Но одновременно с этим ощущал, что Дьявол сейчас на опасной стадии, когда его желание кого-нибудь убить почти иголками вгрызается в кожу. Чон просто надеялся, что в присутствии стольких людей Тэхен не станет переходить границу.       — Конечно, — низко кланяется Гадесу ЧиУк, уже жалея, что подошел к Дьяволу, с которым найти общий язык мало кто мог. Да и к тому же, он с резкого разворота словесно прикоснулся к тому, кого Тэхен до слепой жадности желал. — Я так и сделаю. Пойдем, Кэрри, — мужчина тянет на себя свою спутницу, быстро удаляясь от пышущего яростью Гадеса.       — А ты, как я вижу, всех любишь тиранить, хен, — с нескрытым сарказмом тянет Чонгук.       Хотя, будем честны, его очень удивило, что Тэхен в этот раз не воспользовался случаем, чтобы ткнуть архангела в его беспомощность носом, на людях называя его своим «мальчонкой». Он почти даже заступился за Чона, и если бы последнего это так не зацепило, он бы, наверное, даже Гадеса поблагодарил.       Тэхен ни одной мышцей на лице не выдал ни каплю своих эмоций. Зацепить его было глупой и невыполнимой задачей.       — Если такие люди, как он, не понимают по-другому, то — да, — просто отвечает Гадес, купаясь в бликах от кристаллов, — я не люблю и не терплю такого свинского неуважения ни к себе, ни к тем, кто мне принадлежит.       Чонгук вспыхнул просто за миллисекунду. Вот оно! Вот поэтому и не стоило ни в одном поступке Тэхена искать ничего хорошего! Он все сводил к собственничеству, причем, это было бы не так уж и плохо, если бы он не присваивал к себе живых существ, Чонгука! Архангел не желал ни под каким предлогом ему принадлежать, он свободный и самостоятельный!       — Я тебе не принадлежу! — рычит Чонгук.       Тэхен озорно улыбнулся, склонив голову чуть в бок.       — Я имел в виду Мику, а не тебя, — коротко лижет алые губы, — но если ты воспринял это на свой счет, то получается, что признаешь тот факт, что я помог тебе избавиться от этого похотливого человеческого куска мяса.       У Чонгука отчетливо видно, как ходят желваки под кожей, слышно, как он скрипит зубами от досады, но упорно молчит, вздергивая вверх подбородок гордо, показывая одним видом, что не желает Гадесу ничего отвечать. Что бы он ни сказал, а Дьявол всегда это выворачивал в свою пользу!       Тэхен доволен, Тэхен с губ языком собирает аромат глицинии, на секунду в наслаждении прикрывает глаза и его почти нездорово трясет от такой близости с тем, кого желает, но кого так и не может получить. Хотелось к нему хотя бы прикоснуться, просто провести рукой по гладкой щеке. Но нельзя. И от этого «нельзя» зверь бесится еще сильнее, гнет прутья решетки в ярости, собираясь вырваться наружу. А Тэхен его даже не держит.       — Пойдем, мой ангел, вечер только начинается, — Гадес в последний раз жадно скользит по контурам желанного тела и изящным взмахом руки предлагает Чонгуку проследовать вперед вместе с ним.       Архангел бы отказался и не пошел. Он сыт этим вечером уже по горло, но не может упустить возможности лишний час побыть с Гадесом, выведать его слабые точки или хоть что-то способное помочь в добыче одного маленького, но такого сильного пера. Поэтому Чонгук все еще надутый, отчасти злой, идет за Тэхеном, сверля его спину тяжелым взглядом.       — Показ закончен, чего ты еще от меня хочешь? — недовольно бубнит себе под нос Чон, зная, что даже в гудящем от голосов зале Гадес его отлично слышит.       Еще бы — все внимание Дьявола здесь сосредоточенно только на маленьком архангеле. Ему не интересны были все эти многочисленные сплетни, которые любили по десять раз пересказывать друг другу гости показа. Он готов был слушать только голос Чонгука, даже если тот и рычал на него от злости. Раньше на него никто так голос не повышал — это было определенно ново, но нравился Гадесу Чонгук не только из-за этого. Дерзость архангела была никчемной составляющей яда, который завладел разумом Тэхена, желая постоянно новую дозу.       — После показа принято хвалить дизайнера, — спокойным голосом, в котором явно слышалась улыбка, ответил Гадес.       Чонгук только злее и яростнее начал ему спину взглядом прожигать, но огнеупорная тварь гореть не собиралась. Вряд ли бы, вообще, огонь послушался Чона, когда подчинялся только повелителю Ада.       — Я готов похвалить Мику и поздравить с этим показом, — сказал архангел, — я признаю, что талант его поистине велик. Но я не хочу оставаться здесь дольше, — Чон упорно стоял на своем, готовый упустить прекрасную возможность приблизиться к загадке бессмертия Тэхена лишь бы уйти от него, больше не видеть этого самодовольного и наглого лица.       Гадес, видимо, даже не видя Чонгука, все это ощущал, потому что желание остаться с архангелом в эту ночь подольше почти набатом билось в голове, притупляя другие желания. По-другому, Тэхен сегодня получил слишком крышесносную дозу аромата глицинии и застрял в своем «хочу Чонгука» так, что и выбираться было бессмысленно. А и не хотелось, в общем-то.       — Я хочу, мой ангел, — Тэхен останавливается рядом со входом за кулисы, где тоже по голосам было понятно, что веселье только набирало обороты.       Гадес разворачивается к Чонгуку и встречается с его черными глазами с небольшим прищуром, желающими Тэхена просто здесь разорвать, но сдерживаемые горьким опытом неудачи.       — И я прошу тебя подарить мне всего один час нашего свидания, после чего можешь покинуть меня, как только захочешь.       А глаза, затягивающие, прямо в душу архангелу смотрят. В них нет той тьмы, что пытается сожрать; нет дикого зверья — в них тонкая, трепетная просьба бьется в сетях, запутавшаяся в самой себе. Чонгук смотрит вначале из вредности, не моргая, но когда видит в черных, адских зрачках просьбу мягкую и живую, словно и не повелителю Ада принадлежащую, как-то слишком быстро сдается, отводя взгляд. Еще немного и он бы не выдержал, послав к черту свою гордость.       — Ты никогда не держишь обещания, — Чонгук складывает на груди руки и отчаянно смотрит в черный пол, не желая больше заглядывать в эти неожиданно слишком искренние глаза.       — Я клянусь тебе своим именем, что после часа в этот вечер со мной, ты можешь быть свободен, — хриплым голосом выдает Тэхен, показывая архангелу руку с мелькнувшей на ней золотой меткой.       Чонгук не смотрит, но магию, хоть и лишен её, ощущает, знает, что Гадес не соврал, что дал свое обещание древней магии и не сможет его нарушить. Все это было слишком странно, архангел не знал, что ему и дальше думать и не понимал неожиданного порыва Тэхена, который никогда на его памяти до просьб не опускался. Он, и правда, умеет удивлять.       — Хорошо, — в конечном итоге тяжело вздыхает Чонгук, поднимая серьезный взгляд на Гадеса. — Один час, не более!       — Я поклялся, — улыбнулся Тэхен, склоняя голову на бок, — и не смогу нарушить данное собой слово.       Чонгук только хмыкает, вздергивая подбородок. Ему все это очень не нравилось! Начиная с неожиданной просьбы и заканчивая своим положительным на нее ответом. Конечно, он успокоил себя тем, что согласился на все это ради свершения своего плана. Так было думать легче.       — И что мы будем делать? — со вздохом спрашивает Чон и сразу же мысленно себя бьет за это самое «мы».       Тэхен только улыбается ярко, обнажая ровный ряд зубов, и жмет плечами, отвечая тихим голосом:       — Ничего.       А после, как ни в чем не бывало, разворачивается и направляется дальше за кулисы, в царство наполненное алкоголем и весельем, как способом отметить удачно завершенный показ Мики.       Чонгук скрипит зубами, но идет следом за Тэхеном. Его бесит это «ничего», но с другой стороны он и рад, что его не проведут, как по Аду, показывая аттракционы невиданной жестокости! Если «ничего», считал архангел, то следовало надеяться, что этот час пройдет крайне тихо и гладко.       Какой наивный! Еще ни одна встреча с Тэхеном не проходила гладко и тихо!       За кулисами, на первый взгляд, царил просто хаос. Модели в нарядах с показа расхаживали туда-сюда, фотографировались, флиртовали с потенциальными спонсорами, выпивали или просто беседовали друг с другом. Стафф, который даже теперь не мог отдохнуть, носился в разные стороны, накрывая богатый банкетный стол в самом дальнем углу еще одного огромного зала, коим и была эта комната, скрывшаяся за кулисами. Высокие гости здесь небольшими группками обсуждали разные темы, попивая шампанское в хрустальных бокалах, кто-то уже сейчас постоянно свершал варварские акты на стол, уставленный едой, а кто-то окружил Мику, бесконечно его хваля. Здесь все тоже тонуло в темных цветах, просто источало их, но ощущение мрака скрашивали многочисленные лампы с гримерных столиков, вешалки с одеждами, разбросанные там и тут, и общее веселье.       Чонгук, конечно, по-прежнему ощущал себя немного не по себе, но хохот и хорошее настроение, раздававшиеся со всех углов, чудесным образом передавались и ему. Он начинал подогреваться желанием тоже влиться в эту атмосферу, тоже поздравить Мику и плевать, что тот «приемный сын Гадеса», в конечном итоге, показ Чону очень понравился и оставил желание сказать Мике за него искреннее «спасибо».       Люди, все это время окружавшие дизайнера, при приближении Тэхена почтительно расступились, давая ему возможность тоже поздравить Мику. А Гадес смотрел на парнишку с самой искренней улыбкой, какую видел у него Чонгук, и это снова заставило его задуматься о взаимоотношениях этих двоих.       — Поздравляю тебя, ты был божественно прекрасен в этой работе и дьявольски очарователен, — в своей особой манере выдает Тэхен, легко принимая широкие объятия, с которыми на него набросился Мика, не боясь встретить ни отказ, ни критики.       — Спасибо! — улыбается парнишка, прижимаясь щекой к плечу Гадеса так, словно и не с Дьяволом обнимался сейчас. Вызывая в Чонгуке этим шок. Ну, а чего он собственно так удивляется?! Они же, вроде как близки, значит, могут проявлять такие эмоции на публике. Вот только у Гадеса эмоций было ноль, и видеть его таким — человечным — почему-то пугало.       — Я бы без тебя не справился, — Мика мягко отстраняется от Тэхена и лучисто ему улыбается, ослепляя даже Чона, привыкшего к яркому свету. Ну, не может никто так улыбаться Дьяволу! Не может!       — А я что? — Гадес приподнимает бровь, улыбаясь. — Я дал тебе только ресурсы, а это, — Тэхен обводит рукой зал, полный вещей, — ты создал сам.       Мика улыбается счастливо, обнажая белые зубы, и переводит взгляд на остолбеневшего произошедшим Чонгука, но явно его состояния не замечает, потому что кланяется тому и говорит с улыбкой:       — Спасибо, что пришли, и спасибо, что надели мой костюм.       А Чон из-за парнишки даже забывает, что, вообще-то, обещал себе все, что с Тэхеном связано, ненавидеть и наряд этот, в том числе, и всех, с кем он связан. Он может только непроизвольно ответить на эту яркую улыбку и сказать:       — Это не ты должен меня благодарить, а я тебя за твой талант и эту чудесную работу. Я, честно, никогда еще ничего подобного не видел!       Мика улыбается еще шире, от него волны счастья почти заметно разлетаются в стороны, всех собой задевая, разделяя это прекрасное состояние с окружающими. А Чонгук окончательно подвисает, потому что его архангельское сердце никак не может понять как, ну, как в этой душе, выросшей в объятиях Ада, сохранилось столько светлых чувств?!       — Спасибо! — с улыбкой отвечает Мика. — Тэхен, я хотел тебя кое о чем попросить, ты поможешь?       Гадес все это время молча, с восхищением, наблюдавший за Чонгуком, который так неожиданно расцвел в лучах теплого солнца Мики, только улыбается в ответ, отвечая:       — Да. — Он совсем незаметно бросает на Чонгука тоскливый взгляд, который этого не замечает. Ему хотелось этот час провести полностью с архангелом, но и отказать Мики он не мог. — Я вынужден отойти, ангел мой.       Чон сразу мрачнеет, глядя на Гадеса:       — Опять?       — Боишься остаться один? — вкрадчиво интересуется Тэхен, отлично скрывая, что и сам бы не желал архангела одного оставлять.       — Еще чего! — фыркает Чонгук. — Мне просто не нравится, что ты ведешь меня сюда, а потом просто бросаешь.       Гадес сдерживает ядовитую ухмылку, если бы не торопился, то сейчас очень даже было бы весело все это повернуть в другое русло. Но, увы, именно из-за желания видеть Чона дольше, он не может себе этого позволить, а потому только тянет губы в легкой улыбке и бросает:       — Я быстро, — растворяясь в толпе.       Чонгук громко хмыкает. По нему, так лучше бы он, вообще, не возвращался, и архангел бы очень спокойно продолжил вечер длительностью в час, а потом бы улетел домой, обдумывать новый план по свержению короля преисподней. Но архангел отчетливо понимал, что так просто Тэхен от него не отстанет. А Гук сам согласился, потому нечего искать виноватых!       Люди вокруг с интересом на него смотрели, разглядывали взглядами совсем не похотливыми, просто очень любопытными, ясно было, что многих терзает желание подойти к архангелу и заговорить с ним, познакомиться. Но никто и шага в его сторону не делал, зная, с кем тот пришел. С Тираном, — мысленно дал имя своему спутнику Чонгук. — Никто здесь не хотел связываться с Тираном. Все только смотрели, но даже не старались заговорить. Тэхен не только в Аду был деспотом, он успел уже свою репутацию и на земле продвинуть. И как только он везде успевает? Как умудряется втиснуться в любое измерение?       Чонгук хмурит брови и одергивает край модернизированного ханбока, желая просто себя хоть чем-то занять. Не то чтобы он коротал время, дожидаясь прихода Тэхена, он просто… да, именно так — коротал время! Потому что здесь ему, будем честны, нечем было заняться. Он не просто чужой в этом обществе, он чужой, за спиной которого тянется тень Тирана! Возможно, не будь он связан с Гадесом и с ним бы говорили и даже подходили, а так…       — Привет! — неожиданно рядом, как по волшебному желанию, вырастает миловидный высокий парень в белом, очень вызывающем наряде с показа — модель.       Он и выглядел как модель, дорогая и очень красивая. Даже Чонгук, который не привык никого оценивать, не мог не признать, что этот парень привлек его внимание еще на подиуме, да и не только его, многих здесь.       Как только парнишка подошел к Чону все тут же начали на них коситься, о чем-то тихо переговариваясь. Архангелу даже не нужно было использовать свой сверхъестественный слух, чтобы понять о чем. О них. О прекрасной модели и «подружке» Гадеса.       — Привет! — немного тормознуто ответил Чонгук, быстро хлопая глазами. Он честно не ожидал, что к нему хоть кто-то решится подойти.       — Ты отлично выглядишь, — парень оценивающе окинул Чона взглядом темно-карих глаз, отдельно останавливаясь на паре крыльев. — Похож на модель, если честно, а крылья выглядят, как настоящие, — и улыбнулся, глядя в черные глаза напротив, — но я знаю, что ты не модель. Ты с Тэхеном пришел, верно?       Чонгук смотрит на паренька, и у него возникает стойкое двоякое чувство. Он с одной стороны определенно рад, что хоть кто-то не стал его избегать, решив пообщаться, ведь Чон любил поговорить с людьми. Но с другой стороны парень перед ним выглядел фальшивым. Не то, чтобы он был не настоящим человеком, он просто улыбался ему, а за улыбкой этой словно грязью поливал. Противное чувство.       — Да, — отвечает Чонгук вежливо, не понимая, к чему весь этот разговор.       — Тэхен часто меняет свои игрушки, — с усмешкой трясет головой модель.       Чон хмурится, ему не нравилось такое отношение к себе. Ему уже до смерти осточертело слышать в свой адрес это слово — «игрушка»!       — Я не…       — Да брось, — прерывает архангела парень, — я не осуждаю, — и улыбается еще шире, закусывая губу. — Он красив и богат, с волевым характером и отличным воспитанием, умен и талантлив. — А еще правитель Ада. — Многие хотели бы с ним побыть хотя бы одну ночь.       Чонгуку не нравится этот разговор все больше и больше, но и грубо уйти он не может, все еще оставаясь архангелом и отпуская людским душам вот такие их острые слова. Но ощущение, что испачкался в грязи, не желало покидать Чона.       — Только вот не понимаю, что он в тебе нашел, — продолжает парень, снова оглядывая Чонгука оценивающим, с долей придирки, взглядом. — Хотя, у него всегда были странные вкусы, — и снова улыбается фальшиво-лучисто. — Ты не думай, я тебе не завидую. — А выглядело все иначе. — Мне никогда его внимание не привлечь. Он любит необычных, типо этого паренька — Юнги, который часто с ним бывает. Да и вот ты тоже не слишком-то похож на простого смертного, — очень четко подмечает модель, хотя вряд ли сам понимает насколько попал в точку.       — Мы с Тэхеном не больше, чем знакомые, — хмурится еще сильнее Чон, складывая на груди руки. Он не желал, чтобы все здесь считали его подстилкой Дьявола! Ни за что!       Парень только продолжает фальшиво улыбаться. Не верит, и по нему это видно. Конечно, никто бы не поверил, что вы просто друзья, когда Тэхен из-за тебя за один вечер уже с двоими успел закуситься! А модель к тому же явно на Гадеса виды имел, а потому тут Чонгук был в невыгодном положении аж трижды!       — Тогда тебе не стоит ни о чем переживать, — отвечает парень. — Его бывших не стоит бояться, он, конечно, знатный ходок, но чертов однолюб, вряд ли кто-то станет кидаться на тебя с кулаками, можешь расслабиться.       Чонгук только сейчас понимает, что напрягся до предела в этом небольшом разговоре. А говорил с простым человеком. Но, как и принято, все, что касается Тэхена, заставляет нервные клетки архангела ровным строем покидать его тело.       — На вот, — паренек берет с мимо пролетающего подноса два бокала с шампанским и один из них протягивает Чонгуку, — тебе надо расслабиться, выпей это.       Чон знает, что в бокале алкоголь, и знает, что на него он не сработает, но пить архангелам было запрещено. Чонгук не собирался преступать еще одну черту, но, глядя в эти фальшиво-добрые глаза напротив, понимал, что если сейчас откажется, то проиграет. А он не желал никому проигрывать! А потому Чон с натянутой улыбкой берет протянутый бокал и внимательным взглядом изучает золотистую жидкость, прикидывая, насколько у нее отвратительный вкус.       Паренек салютует ему своим бокалом и разом отпивает почти половину, бросая еще один вызов. Ох, как все это не нравилось Чонгуку. Но, даже не смотря на это, он принимает вызов, с невозмутимым видом вливая в себя так же половину бокала.       Отвращения вкус не вызвал, скорее даже наоборот, но архангел даже ничего не успевает понять, как паренек ехидно ему улыбается, кидая:       — Желаю хорошенько повеселиться!       Гук не понимает, к чему все это ехидство и откровенная вражда, но решает, что уход модели даже к лучшему. Пусть с ним лучше никто так и не будет заговаривать, чем каждый вот так будет подходить и пытаться унизить. Люди, конечно, странные существа и даже несмотря на то, что Чону многое в них не нравилось, он продолжал их любить, как архангел, и даже этому парню отпустил его грех.       Взгляд Чонгука ловко перебежал на недопитый бокал с шампанским. Он собирался поставить его на стол и больше не пить, хоть опьянеть и не мог. Но вот незадача — в его мозгу горело желание допить этот адский напиток, и архангел, ему поддавшись, с легкостью опрокинул в себя всю оставшуюся жидкость, только сейчас понимая, что манил его не напиток, а его запах — глицинии. Запах самого архангела. Такого не могло быть, но именно так и произошло, именно из-за этого аромата не удержался Чонгук, именно из-за него в его мозгу все начало шумно перемешиваться, устраивая настоящий бардак. Именно потому сейчас перед глазами картинка вдруг заходила ходуном, смазываясь и растягиваясь на многие сотни метров, чего в реальности просто не могло быть.       Чонгук не знал, что такое опьянение, но был уверен, что именно оно сейчас им и овладело. Как это произошло — вопрос на миллион, на свежую голову. Даже несмотря на то, что он лишился своих сил, алкоголь не мог на него действовать, но неожиданная слабость, овладевшая его телом, говорила об обратном.       В груди, вокруг сердца и прямо, стреляя ниже, разгоралось пламя, отдаваясь миллионным жжением адских иголок во всем теле. Неистово хотелось выпить воды и присесть, потому что черный пол перед глазами ходил волнами безумными, как взбешенное море. А еще крылья совсем не слушались, им хотелось свободы, они вздрагивали так, словно пытались отлепиться от спины, но все еще оставались на месте, удерживаемые здравым рассудком Чонгука. Странное дело — тело архангела слушаться не желало, а вот разум его был чист. Он все понимал, но был заперт внутри своего же тела, неспособный хоть что-то сделать. С ним такое происходило впервые, и он соврет, если скажет, что это не будило в нем панику.       Чонгук понимает, что дальше будет хуже. В бокале, который дал ему недоброжелатель, был явно не просто алкоголь. Ни один напиток не может пахнуть глицинией, в жидкость что-то было подмешано, и сейчас Чон не желал разбираться, сделал это специально тот парень, пока архангел не видел, или этот напиток здесь всем подавали. Но, глядя на других, кто тоже пил это «шампанское», Чонгук ясно понимал, что эффект такой напиток произвел только на него.       Крылья снова недовольно встрепенулись, желая всем показать свою неземную красоту, пусть и опороченную. Нужно было срочно уединиться и переждать бурю, сполоснуть лицо холодной водой, самому залезть в нее, только унять этот все сильнее разгорающийся в груди пожар, поедающий внутренние органы.       Архангел медленно пошел в сторону от толпы, туда, где в конце зала маячил темный коридор, где, возможно, никого не было или была какая-нибудь дверь, ведущая в другую комнату. Где-то, где его бы никто не смог увидеть.       Ноги отказывались слушаться, они словно наполнились ватой и проседали почти до пола от каждого нового шага. А зрение обманывало и сильнее издевалось над архангелом, заставляя того реально верить в то, что пол под ним ходит ходуном, что эта волна сейчас подхватит его ослабевшее тело и понесет дальше. Чонгук не хотел, чтобы его окончательно размазало на черном ковре, а потому искренне верил картинке перед глазами и медленно, покачиваясь, словно в шторм, брел в сторону коридора, который казался сейчас ему просто недостижимым. Он будто шел не к нему, а от него. Но крылья дергались совсем уже опасно, а потому архангел продолжал идти, с каждым новым шагом ощущая, как неизменно тянется к земле, словно притяжение вдруг усилило свою силу и заставляло Чонгука склониться перед своей властью.       Впереди замаячил расплывчатый контур черной двери. Чон даже не стал и не думал выяснять, что это за помещение, ввалившись в него подбитым зверем, буквально падая на пол, но удерживая свое тело от грубого удара широким несдержанным взмахом крыльев. Больше он свое тело совсем не контролировал. Он только видел перед глазами черный холодный мрамор стен и по инерции вжался в него всем телом, поднимаясь с пола только на колени, настолько насколько хватило ему сил. И даже крылья себя распяли на этой черной стене, открывая любому вошедшему сюда свою божественную красоту.       Чонгук дышал тяжело, открытым ртом, как будто пробежал многокилометровый кросс, а не еле дополз до туалетной комнаты. У него дико пересыхало в горле, и даже слюна перестала выделяться, отчего вдыхаемый воздух жестко драл горло. Но архангелу было необходимо дышать, он сейчас совсем этого не понимал, но мог обойтись и без воздуха, однако пожар в груди ядом проник уже во все клетки тела Чонгука, заставляя их полыхать огнем. Он не должен был чувствовать этой температуры, но ощущал ее слишком остро, она его заживо поедала, буквально грызла изнутри, проникая в мозг и в душу. Кажется, чистый рассудок и тот скоро покинет Чонгука.       Архангел руками широко прижимается к холодной, приятной стене, словно желает ее обнять и даже щекой в нее впивается, надеясь сродниться. Но это приносит только временное совсем неэффективное облегчение. Огонь перерастает в боль и становится совсем худо.       Топот ног, вошедших в незапертую туалетную комнату, едва ли вырывает Чонгука на поверхность. Он только краем глаза смотрит на того, кто нарушил его уединение и жмется в стену сильнее. Ему наплевать, что перед ним человек и даже наплевать, что архангел раскинул свои крылья во всей красе, хотя не должен был показывать людям своей сущности.       — Сколько же ты выпил? — с ухмылкой спрашивает мужчина, даже забывая, зачем сюда пришел.       Беспомощный, тяжело дышащий и такой притягательный архангел был для него запретным и желанным зрелищем, тем от которого отказаться сродни насилию над вожделением, а последнее сегодня было в фаворитах этой прекрасной ночи.       Чонгук ничего не отвечает, он просто не в силах из себя что-то выдавить, но снова открывает глаза, когда понимает, что мужчина подходит к нему ближе. И, о боже! Но почему-то Чон сейчас абсолютно точно не испытывает никакого отвращения от понимания, что горит в глазах напротив. Кажется, он окончательно сошел с ума, горя в своей жгучей, разрывающей на куски боли. На самом деле, его полыхающий мозг назойливо ему повторяет, что это пламя можно разделить с другим телом и тогда станет не так плохо, тогда боль отступит. Просто к кому-то прикоснуться.       — Вставай! — улыбается мужчина, жадно скользя взглядом по архангелу, который так открыто, жаждуще смотрел на него. — Негоже такому красавчику сидеть на полу.       Чонгук бы и рад подняться и прикоснуться к человеку, отдать ему часть этого пламени, чтобы угомонить его в своем теле, чтобы оно перестало рвать грудную клетку на части, желая освободить беснующееся сердце. Но архангел не властен над своим телом, он просто не может встать.       — Я тебе помогу! — масляно улыбается мужчина, подходя к Чону ближе.       — Отойди от него, — позади раздается ровный, но замораживающий все вокруг знакомый голос.       Человек дергается от неожиданности, резко разворачивается, и в глазах его крупным шрифтом читается паника. Перед ним стоит Тэхен — величественный и красивый, но взбешенный до черного пламени в зрачках, заполненных только тьмой.       — Я не… я не… — мямлит человек, явно не ожидая, что попадется под горячую руку существу, которого боялись даже на земле.       — Убирайся, — холодным голосом бросает Тэхен, а сам на него даже не смотрит, его черные недобрые глаза устремлены на архангела, и ему здесь больше никто не нужен и не интересен.       А Чонгук открыто смотрит на Гадеса в ответ и тоже перестает кого-либо замечать. Вот он Дьявол — холодный и жесткий, но именно его холодность сейчас и нужна полыхающему телу архангела. Она могла его спасти, и она была желанна, если бы Чон мог, то сейчас бы уже набросился на Тэхена, сжимая его крепко в объятиях, чтобы успокоить свой пожар, чтобы остыть, прикоснувшись к айсбергу. В здравом уме Чонгук бы никогда не простил себе даже таких мыслей, но сейчас он именно что был не в своем уме. А может быть и нет, может быть, сейчас он был, как никогда, честен в своих желаниях.       Мужчина быстро выскальзывает в открытую дверь, ловко избегая прикасаться к Тэхену, который так и стоял на пороге, смотря на архангела безотрывно так, словно намеревался его одним взглядом прямо тут поглотить.       Аромат глицинии сейчас был настолько силен, что затмевал собой все, забивался ядом в мозг и проникал в вены, вызывая в Тэхене такое жгучее желание, которое и близко не было сродни тому, которое владело телом Чонгука. Пожалуй, только холодный рассудок не позволял Гадесу взять такого мягкого и разнеженного архангела прямо здесь. А был он сейчас таким, что вожделение очень остро о себе напоминало, влекомое глицинией и взглядом черным, жаждущим слишком открыто.       Чонгук лижет пересохшие губы, и с удовольствием сейчас осознает, что дикая засуха в горле прошла, но теперь бешено выделялась слюна, и архангел ее часто сглатывает, а сам только призывно смотрит в глаза напротив. Его грудь высоко вздымается, ему по-прежнему жарко, по-прежнему все полыхает от едкого желания, и крылья, распятые на стене, трепещут.       Такого архангела Тэхен не ожидал увидеть даже в своих самых смелых мечтах.       — Глупый, — почти рычит Гадес, медленно приближаясь к Чонгуку, как хищник к добыче, которая мечтает быть пойманной, — что ты выпил?       Чон дрожит заметно и совсем не от страха. Вид такого Тэхена ему сейчас так нравится, что странно, как у него еще слюни не начали на пол капать, потому что желание прикоснуться к этому прекрасному хищнику, быть им съеденным, ядом во всем теле пылало.       — Я… — только и может сказать, продолжая смотреть на Гадеса, уверенно идущего к нему. Жадно и призывно смотреть, не бояться тьмы от него расползающейся, не бояться быть разорванным этим диким, неконтролируемым зверем.       — Вставай, Чонгук-и, тебя может увидеть кто-нибудь еще. — Тэхен тормозит около архангела, а у самого на лице написано, что отделяющие их жалкие сантиметры сейчас бы с радостью преодолел. С радостью бы накинулся на Чона, вгрызаясь в эти манящие губы.       Чонгук смотрит на Тэхена так, словно видит впервые и видит перед собой не Дьявола, а, по меньшей мере, Бога. Ну, кто еще может так сверкать в дорогих одеждах, манить прикоснуться к своему величию и быть таким неподкупно недосягаемым?!       Чона хватает только, чтобы отнять руку от прохладной стены и протянуть ее Гадесу, смотря в глаза слишком уж просяще. Где-то в голове Тэхена в этот момент позорно лопнула очень толстая цепь, сдерживающая его зверя.       — Не можешь, — на выдохе с рыком выдает Дьявол, и сам зная ответ.       Архангел был сейчас почти что не в себе и не контролировал себя нисколечко — Тэхен это ясно понимал.       Гадес трясет головой, закусывая губу, желая унять своего яростного зверя и не идти на поводу его желаний подогретых желаниями Чонгука, которые вдруг стали слишком «слишком». Тэхен молча наклоняется и подхватывает несопротивляющегося архангела подмышки, ловко поднимая его на ноги, которые все равно отказывались стоять. Для Гадеса это не проблема, он без лишних раздумий оплетает своими крепкими руками Чона за талию и забрасывает его себе на плечо, как тряпичную куклу. Ему ни капли не тяжело и уж точно не неудобно, даже крылья архангела ему не мешают, он просто перекладывает их в сторону одной рукой, чтобы не мельтешили перед глазами, а второй крепко держит Чонгука за бедра, чтобы он не сполз.       Архангел и не думает сопротивляться. Он хотел, чтобы Тэхен к нему прикоснулся, и вот он это получил и даже больше, чем обычное прикосновение. Чонгук смотрит на длинные ноги Гадеса, легко несущие его на себе, и в голове Чона рождается новое понимание. Он хотел не поделиться своим пожирающим тело жаром с Тэхеном, он хотел в нем окончательно утонуть, хотел потопить их двоих, хотел, чтобы и Гадес это ощутил. Он просто хотел, и хотел он Дьявола, в чем никогда бы не признался себе на свежую голову.       Чонгук смело ползет руками вниз по спине Тэхена и с неудовольствием отмечает, что эта ткань ему мешает, она гладкая и приятная к телу, но наверняка кожа Гадеса намного мягче и намного приятнее ляжет к голой коже архангела. Однако пока его несли в неизвестном направлении все, что он мог — трогать Тэхена только так, жадно скользить руками по спине, постоянно норовясь дотронуться до ягодиц, но постоянно упуская этот момент. Нечестно!       Гадес на все это никак не реагировал, внешне, конечно. Внутренне его зверь просто бесился, раздразниваемый жадными движениями рук Чонгука. Единственное, что отвлекало Тэхена от желания взять такого податливого архангела прямо здесь, пока нес его на второй этаж в спальню, подальше от людских глаз, так это мысли о жестокой расправе над тем, кто глупого и наивного Чонгука умудрился так напоить!       Конечно, даже Гадес понимал, что вливать в горло архангелу спиртное никто бы не стал, да и алкоголь на него бы не подействовал, но от этого желание покарать никуда не делось. На показе сегодня было много разных существ, которые тоже не могли познать сладость нирваны через спиртное, поэтому в весь алкоголь был подмешан особый нектар. Естественно, что глупый архангел ничего проверять не стал! Это бесило! Чонгука и на пару минут нельзя было оставить одного, чтобы он не вляпался в какие-нибудь неприятности!       Тэхен легко открывает дверь в спальню свободной рукой и вливается в ее темноту, ощущая в ней себя как дома. Но этот особняк и был его домом, только сам Гадес в нем не жил. Свет только проникал через панорамное окно с уличных фонарей. Тьма здесь была хозяйкой, она окутала собой все и не терпела конкуренцию.       Гадес, мягко придерживая Чонгука за спину, опускает его на кровать, утянутую черным шелком простыней, и даже умудряется убрать из-под его тела крылья, чтобы ему было удобнее. Он по-прежнему остается внешне холоден, никак не выдает своего напряжения и того, что руки Чона, не желающие его отпускать, на самом деле заставляют его внутренне просто рвать эти последние жалкие остатки цепей, на которых себя держал.       — Не уходи, — впервые смог нормально закончить фразу Чонгук, крепко схватившись за плечи Тэхена, глядя ему в глаза голодно и так, что Гадес ясно слышал, как еще одна цепь со звоном порвалась. Когда не останется ни одной, он просто сметет Чонгука на простыни, и его уже ничто не сможет остановить!       — Тебе нужно отдохнуть, — Тэхен мягко, но настойчиво берет Чона за запястья и отдирает от своих плеч, желая поскорее уложить архангела и покинуть эту комнату перегруженную морозной глицинией.       — Я не хочу, — Чонгук упрямо качает головой и ловко вырывает руку, хватаясь длинными пальцами за тонкое запястье Гадеса, дергая его на себя, вынуждая опуститься тоже на кровать.       В черных глазах архангела желание почти достигло своего пика, его выводило на новый уровень зависимости от близости с Тэхеном, ему хотелось этой близости, хотелось Гадеса. Он отчетливо сейчас понимал, что бежал от него, потому что Дьявол его слишком прельщал.       Тэхен сидит каменной статуей и всем видом пытается сохранить холодный рассудок. Идти на поводу у пьяных желаний Чонгука — не самая лучшая идея. Но и сопротивляться ему становилось слишком сложно, в конечном итоге, он и сам хотел архангела, настолько, что сейчас не пользовался удобным случаем. Не пользовался настоящим состоянием Чонгука, который тонул в своем желании и не врал, потому что сейчас его заслонки были сняты, сейчас он позволил свои чувства увидеть в их первозданном виде.       — Надо, Чонгук-и, — Тэхен тоже качает головой и настойчиво пытается архангела за плечи уложить на подушку, чтобы тот отоспался и пришел к утру в себя, заливаясь краской от одного только воспоминания своего поведения.       — Я хочу тебя, — Чон вырывается и поднимается на колени, явно снова начиная владеть своим телом.       А это уже новая стадия опьянения; новая стадия, в которой подсознательное впервые может высказать свои желания открыто, а не быть вечно заткнутым вездесущим добрым «Я». Эта стадия, в которой Чонгук был искренним. Тэхену от этого не легче, он держит себя только потому, что осталась одна очень крепкая цепь, удерживающая его зверя. Если не будет и ее, то все — архангел в его жажде не спасется.       — Наутро ты и сам пожалеешь о том, что говорил мне.       Чонгук беззастенчиво прикасается к широким плечам Тэхена, утянутым в белую мягкую ткань пиджака, никакого внимания на слова Гадеса не обращает. Глаза в глаза, контакт настолько близкий, настолько интимный, что между двумя телами, яростно разбрасывая свои искры, скользит притяжение, готовое поглотить их собой окончательно. Чонгук думает всего миллисекунду, прежде чем прикоснуться к алым губам Тэхена, тяжело сглатывая вязкую слюну.       Последняя цепь с ядерным треском лопается, давая дикому, ненасытному зверю полную свободу. Гадес просто ураганом сносит Чонгука на мягкий шелк простыней, неудержимо впиваясь в эти манящие до ломки губы жестким и требовательным поцелуем. Он почти рычит, с упоением впитывая стоны наслаждения, издаваемые архангелом в собственные губы, и зверь его от этого распаляется еще сильнее, совсем слепнет.       Чонгук слишком податливый и мягкий, ярко и как-то неожиданно бурно откликается на каждое невольное соприкосновение двух тел. Тэхен только где-то на периферии вспоминает, что архангел девственник, и от этого осознания его крышу сносит слишком уж громко. Он поцелуй до нехватки кислорода доводит, он до крови посасывает нижнюю губу Чонгука, тут же делясь с ним этим упоительным вкусом, и вжимается в желанное тело сильнее, ощущая, как архангел призывно разводит ноги в стороны, сам приглашает. Дрожит, но хочет.       Чон руками цепкими за плечи Тэхена хватается и тянет пиджак вниз, не думая даже его расстегнуть по-хорошему. У него мозг от наслаждения плавится, его огонь сейчас их обоих сжигает, и есть в этом что-то слишком уж запретное и притягательное, не дающее подняться разуму на поверхность.       Чонгук стонет от переполняющих его чувств, отдается зверю полностью и добровольно, больше хочет, желает большего, запретного, так что узел, пульсирующий внизу живота, завязывается, заставляя архангела вести себя в край несдержанно. Он резко тянет пиджак вниз с желанного тела, слышит, как трещит, рвясь, ткань, но останавливается только, когда она белым облаком летит куда-то за спину Тэхену, а полыхающие желанием пальцы Чонгука прикасаются к медовой, мягкой коже груди. Цепь на шее Дьявола теперь беспрепятственно стекает холодными кристаллами на Чона, путает того в себе еще больше, заставляет их тела светиться новым нездоровым блеском.       Гадес рычит, он и сам плавится под этими жаждущими руками, которые его так ненасытно трогают, и сам хочет уже Чона раздеть, но все медлит, все еще наслаждается этой сладостной прелюдией. Только отрывается от раскрасневшихся губ архангела, чтобы больно вцепиться в молочную кожу шеи, несдержанно ее покусывая, но не пуская кровь. Уж слишком драгоценный нектар.       Чонгук голову выше задирает и приоткрывает губы, тяжело дыша, выдыхая тихие стоны от каждого нового укуса, импульсом расходящегося по нервным окончаниям и оседающего внизу живота запретно-сладостным чувством. Он пальцами вцепляется в плечи Тэхена и ближе его к себе тянет, словно желает с ним в одно единое слиться.       Им обоим сейчас слишком хорошо, оба тонут в своих чувствах. Только Гадесу не привыкать так запросто отдаваться своим желаниям, а для архангела все в новинку. Он не сдержан совсем, хочет большего, торопит события, жаден до слепоты. Чонгук ногу поверх бедра Тэхена закидывает и требовательно трется своим пахом о его пах, желая перейти к тому, что красной тряпкой для него сейчас было, что хотелось ощутить, хотелось с ним разделить.       Гадес рычит, ему совсем не все равно от этих манипуляций. Он приподнимается над Чоном, глядя на него раскрасневшегося и изнеженного в ласках своими черными, опасными глазами. Он не хочет срываться, он не желает этого делать, но Чонгук все предпринимает сам.       Архангел с пьяной улыбкой тянет завязку на краю своего ханбока и резко разводит его края в стороны, открывая вид на молочную, притягательную кожу груди с маленькими коричневыми бусинами сосков. Нечестный, абсолютно нечестный ход!       Тэхен смотрит, и по его глазам понятно, что желает прикоснуться, это желание у него в венах горит, будь он хоть на долю неопытнее и сейчас натворил бы кучу ошибок, но он только смотрит и снова заковывает себя в цепи. Так было нельзя, так абсолютно неправильно. Он просто не мог воспользоваться таким состоянием архангела. Он и так уже дел натворил, и так отравил себя глубже Чонгуком, и так теперь понимает, что без него и пары минут не протянет.       — Нет, Чонгук-и, — Тэхен легко скользит на пол, возвышаясь над архангелом величественной, пусть и обнаженной по пояс фигурой. — Нам пора остановиться. — Он стоит желанный, опутанный цепью с кристаллами, как бог в глазах Чонгука — недосягаемый.       — Почему? — Чон с Гадесом не согласен, у него желание в мозгу все выплавило, оставив только себя.       Он капризно намерен продолжить начатое и даже готов пойти ради этого на грязные меры, поднимаясь на колени и скидывая ханбок с себя полностью, блестя в темноте красотой своей кожи и парой крыльев за спиной.       Тэхен непоколебим, он готов сорваться снова, он хочет этого, хочет Чонгука, но не может этому позволить случиться сейчас, когда тот не в себе. Он будет ждать сколько угодно, но дождется того дня, когда архангел сам ему себя предложит на чистую голову.       К сожалению, сейчас объяснять что-либо Чонгуку было бессмысленно, потому Тэхен просто пошел на уловку.       — Подожди меня здесь, я схожу в ванную и вернусь.       Чон верит, его мозгу только нужно подтверждение, что от его тела не отказываются, а потому он только кивает и говорит:       — Я буду тебя ждать.       Тэхен улыбается и, не удосужившись одеться, снова выходит за дверь, точно зная, что пока его не будет, архангел заснет.       *****       Черные перья непривычно усыпали некогда белоснежные крылья, они злым и вездесущим отпечатком рока судьбы теперь портили всю красоту некогда ангельских перьев, словно намекая, что темный, мрачный конец бывает у всего. Но даже став черными, они теперь прекрасны по своему, они собирают на своих боках весь дьявольский свет и разбрасывают его в стороны, блестя завораживающе, недоступно.       ДжэИн окончательно пал, потерял свою ангельскую силу и свою связь с небесами, потерял себя в самом себе, лишь изредка отголосками вспоминая, кто он есть на самом деле. Но еще не перешел на темную сторону полностью, не впустил тьму в свою покалеченную душу, не дал ей прикоснуться к соблазну стать адски сильной тварью. Он находился между двумя состояниями, но его полное уничтожение чистой души было только вопросом времени.       Падший ангел лежал полностью голый на белых простынях, его крылья высоко задраны над головой, ноги широко разведены в стороны, чтобы хозяину было любоваться удобнее. Небольшой член туго вжат в плоский живот и полностью выдает, что ангела все это не оставляет равнодушным. Он дышит тяжело, открыв рот и смотря в потолок черный, дрожит нездорово, получая наслаждение от нехитрых манипуляций одними руками и каждый раз вздрагивает, когда пальцы, которые он пихает в себя, касаются какой-то точки внутри, от стимулирования которой по телу разряды тока пробегали.        — Глубже! — рычит Юнги, с жадностью смотрящий на развернувшееся перед ним представление, только для него. Он сидит в кресле, совсем рядом с кроватью и дразнит сам себя, поглаживая свой пульсирующий от недостатка внимания член сквозь плотную ткань грубых брюк. — Ты же не хочешь, чтобы тебе было больно? — зловеще спрашивает демон, а сам слюни пускает на тело падшего ангела, с наслаждением смотрит, как два дрожащих тонких пальца, по приказу, глубже скрываются в дырочке ануса, заставляя ДжэИна мягким желе растечься по кровати.       Юнги знал это ощущение, когда Тэхен трахал его, то иногда позволял прочувствовать всю красоту от того, как головка члена касалась простаты, как после этого наслаждение стреляло во все нервные окончания и как хотелось еще, даже на грани своих сил все равно хотелось прочувствовать это еще раз. Слишком манящее желание, Юнги не мог сейчас попытаться развести на секс Гадеса, чтобы побыть его законной проституткой, но мог развлечься со своей игрушкой.       ДжэИн дрожит, он ясно понимает, что если и дальше продолжит так трахать себя пальцами, то приказ Юнги не кончать — провалит. А за провалом всегда следовало наказание. А падшего демон уж слишком любил изводить. Поэтому парень медленно вытаскивает из себя пальцы, сцепив зубы, чтобы не застонать, чтобы лишним звуком не спровоцировать свое тело на скорый финал и снова пихает их в себя, уже ощущая, как пальцы в нем спокойно помещаются, не принося изначального дискомфорта.       — Я сказал, глубже и резче, ДжэИн! — недовольно рычит Юнги, видя, что парень снова замедлился.       Он знал, что тот на пределе и желал проверить его выдержку, узнать насколько сильна его игрушка, сможет ли спасти хоть крупицы от себя.       Ангел чуть ли не плачет, он не смеет ослушаться, Юнги этого просто так не оставит, но и нарушить другой приказ тоже не может. А демон явно этого и ждет. ДжэИн как-то слишком отчаянно вытягивается на простынях, высоко закидывая голову так, что кадык готов был вспороть тонкую кожу, и грубее пихает в себя пальцы, безошибочно находя нужную точку, приносящую чистое, едкое удовольствие.       И в этот момент его накрыло. Он просто не мог держать в себе этот ураган, он не поддавался для управления его девственному телу. Член крупно задрожал, выплескивая сперму тягучими толчками, заливая собой живот и часть груди ангела, стекая по белоснежному телу на простыни.       Он снова проиграл.       Юнги рядом скалится, он ликует буквально, потому что именно такого исхода и ждал, потому что изначально хотел поиздеваться над ангелом, но все искал повод для этого, который в итоге сам и создал. Да еще какой повод! Да еще какое наслаждение садистское от всего этого! Со своими игрушками развлекаться он особо любил, любил их ломать, сжигать, рвать руками. Жаль, что после этого мало кто у него долго задерживался.       Мин намеренно громко цокает языком, поднимаясь с кресла. Нагоняет давящую атмосферу, так в черной душе проблески наслаждения появляются, а оно демону было необходимо всегда и везде, в огромной дозе.       ДжэИн отходит от оргазма быстро, рядом с ним его палач, он просто не может позволить себе долго наслаждаться этим маленьким запретным удовольствием. Юнги здесь не для того, чтобы учить его купаться в этом прекрасном море, он для того, чтобы принести ему боль в новой, особо жестокой порции.       — Я же предупреждал, чтобы ты не кончал, пока я тебе не прикажу, — намеренно разочарованным голосом выдает Юнги, а у самого в глазах ликование полыхает. Он ощущает страх ангела, и это новой дозой отравы в его мозг проникает, заставляя действовать демона особо несдержанно, жестоко.       — Хозяин… — лепечет ДжэИн, в ужасе глядя на Юнги, который опасной поступью хищника приближался к нему, не неся с собой ничего хорошего.       — Что? — Мин с ухмылкой поднимает бровь и резко бросается на кровать, нависая над ангелом грозной тенью. Тот только пискнуть успевает и ноги свести вместе, но понимает, что его уже ничто не спасет. Юнги все это и затевал, чтобы с ангелом развлечься. — Я ведь предупреждал.       — Хозяин… — ДжэИн почти шепчет, широко раскрыв глаза, когда Мин жестким насильственным поцелуем вгрызается тому в губы, на деле желая ангела просто порвать голыми руками.       Парень мычит в сомкнутые губы, упирается ладонями Юнги в грудь, не хочет идти до конца, ему страшно, и он понимает, что после этого уже полностью сольется с тьмой.       Демон рычит, отстраняется всего на несколько жалких сантиметров и смотрит в глаза наполненные слезами, выдыхая в чужие губы:       — Если не так, ДжэИн, то я тебе прямо сейчас крылья отрежу. — А черные глаза опасно блестят, он не шутит совсем. Его безумие ему и не такое разрешит сделать. Юнги хватает ангела за крашенные белые волосы и задирает голову выше. — А потому рекомендую тебе расслабиться и получать удовольствие от процесса, потому что я буду трахать тебя не час и не два. Ты будешь приползать ко мне, когда скажу и будешь делать, что скажу. А если тебе все это не нравится, предлагаю прямо сейчас вскрыть себе вены и сдохнуть. Мне слабаки не нужны.       ДжэИн давится своими слезами, даже безуспешно дергает крыльями, но ударить демона не старается — это бесполезно, в итоге ответный удар Юнги будет намного болезненнее. Он попал в ловушку еще тогда, когда его не убили, как и остальных ангелов, теперь он был просто обречен навсегда остаться игрушкой Юнги или, как сказал сам демон, умереть. Он не хочет ни того, ни другого, но у него просто нет третьего варианта, ему ни за что не победить Мина, а к своим уже нельзя — с черными крыльями и собственноручно убитыми душами он на небесах был не нужен. Ад — единственное место, где он теперь мог находиться, единственное место, где его теперь уже считали за своего. Ему давно надо было отпустить ситуацию и сдасться, спасения не будет.       Ангел обмякает под Юнги, судорожно выдыхает и разводит ноги в стороны, признавая свое полное и непоправимое поражение. Ему по-прежнему было страшно, но, наверное, именно благодаря этому чувству он все еще находился в своем уме и видел, хоть и размыто, границу добра и зла. Он не мог постоянно держать нейтралитет, выбор будет сделан или он умрет. А он хотел жить.       — Вот и умница, — демон улыбается, отпуская волосы парня, и даже легко проводит внешней стороной ладони по его щеке, смахивая слезу. — Не плачь! — почти в приказном тоне. — Радуйся, что ты не попал в Ад, — Юнги с интересом разглядывает глаза с очень близкого расстояния, продолжая водить ладонью туда-сюда, словно успокаивал парня. — Ты бы там и двух минут не продержался, вскрыл бы себе вены, но, увы, очнулся бы снова там и так по кругу, пока твоя душа прахом не разлетится.       ДжэИн дрожит, слушает внимательно, но дрожит, страх его сковывает, заставляет тело, готовое отключиться, работать на пределе своих возможностей.       — Я с тобой жесток? Определенно, да, — улыбается Юнги, впитывая этот страх, как самый вкуснейший нектар, наполняя себя им до краёв. — Но это, ни в какое сравнение не идет с тем, что ждало бы тебя в Аду. Поэтому, если будешь хорошим и послушным мальчиком, то могу тебе даровать свою защиту, даже если умрешь, никто тебя в Аду не тронет. А если будешь очень-очень хорошим мальчиком и будешь выполнять все мои приказы, то обещаю тебе и море наслаждений.       Юнги улыбается, замечая, как ангел снова перестает дрожать, словно готовый отдаться в руки демону.       — Конечно, мягко я не умею, но если будешь меня радовать, то и я буду радовать тебя. Ну, что, договорились?       Мин выпытывающе смотрит в глаза напротив, и все в них видит. Он уже знает, что ангел долго не продержится, он уже лично подтолкнул его к краю пропасти, он уже видит в глазах смирение и проблеск мрака, пожирающего некогда светлую душу.       — Договорились, — шепчет ДжэИн, и сам себе подписывает всего одним словом приговор.       Юнги довольно улыбается, все складывалось как нельзя хорошо. Все складывалось очень удачно для него.       Демон насколько может мягко скользит по обнаженной коже вниз и грубо хватает ДжэИна за бедро, задирая ногу вверх, заставляя ангела от неожиданности охнуть. Он согласился на сделку с демоном, но это не означало, что ему не перестало быть страшно. Он Юнги боялся и боялся того, что тот с ним дальше сделает.       А Мин от всего этого только удовольствие получает. Ему нравится, что этот подарок распакует первым, что вкусит этой крови и этого девственного нектара. Разве можно желать большего? Юнги снова вгрызается в губы ангела, но уже не получает сопротивления, ДжэИн сам распахнул ему навстречу объятия, сам пал в эту бездну вместе с ее хозяином. Мин целует требовательно и очень больно, нежность ему чужда, он желает только черного насыщения и для этого использует все, что есть в его арсенале.       Жадные руки скользят по обнаженному телу, трогают собственнически, обжигают кожу под собой, оставляют букеты синяков и все равно не знают покоя. ДжэИну больно, его мнут, как игрушку, но болит совсем не тело, болит душа, которую с особым наслаждением пожирает мрак, грозящийся не оставить после себя ничего. Ангел Юнги не пытается помешать, он наоборот ему все позволяет, даже на поцелуй пытается отвечать, но он в этом деле абсолютный дилетант, а демон слишком уж требовательный.       Мин резко разрывает поцелуй и больно присасывается к нежной коже на ключице, кусая ее до самой крови. ДжэИну хочется кричать, ему очень больно, не только от укуса, от того, как Юнги в рану пихает шершавый язык и в плоти им крутит, стимулируя приток крови. Абсолютно по-садистски, абсолютно в стиле маленькой черноволосой дряни.       Ангел терпит, терпит даже тогда, когда руки Мина широко оглаживают внутреннюю часть его бедер и разводят ноги шире, удобно между ними пристраиваясь. Но его нервы сдают окончательно, когда он слышит, как вжикает молния на брюках Юнги, и как его обнаженной плоти касается чужая. ДжэИн весь замирает, съеживается, кажется, до размеров микроба, и его тело прошибает крупная дрожь, которую он сдержать не в состоянии.       Юнги все это ощущает, и его дико ломает от этого, хочется подлить еще страха, разжечь его так, чтобы ангел окончательно сломался, чтобы кричал под ним подстреленным зверем, но демон ничего этого не делает, однако и убрать улыбку с лица не может. Он отсасывается от раны, с удовольствием облизывая окровавленные губы, и шепчет ангелу на самое ухо, тихо, успокаивающе, интимно:       — Расслабься, иначе будет больно.       ДжэИн только кивает в ответ, ему почти не под силу эту просьбу выполнить, но он старается, потому что боли с него уже предостаточно, ее и так много в его душе.       Юнги лижет приятно ушную раковину и снова находит губы ДжэИна, присасываясь к ним для долгого, вкусного поцелуя. Это просто чтобы внимание отвлечь. Почти в эту самую минуту Мин грубо врывается в девственное тело ангела, с легкостью преодолевая его тугое сопротивление.       Парень долго и протяжно стонет от боли Юнги прямо в рот, у него из крепко сомкнутых глаз слезы текут, а руки до хруста костей сжимают плечи Мина. Он был готов к боли, но не такой. Демон был жесток и ненасытен, ему было наплевать на то, что под ним девственник, на все плевать, кроме своего собственного наслаждения. Расслабиться теперь никак не получается, внизу все горит огнем, в душе все горит огнем и, кажется, от его тела сейчас уже ничего и не останется, кроме горстки пепла. Но вопреки всему, он продолжает жить.       Юнги какое-то время вообще в нем не двигается, словно позволяет привыкнуть к новым ощущениям, только целует его непрерывно и жадно, покусывая губы, и руками сжимает бока, наслаждаясь дрожью тела под собой. Но долго так сдерживаться не может, он вам не добродетель, чтобы заботиться о чужих чувствах, поэтому, когда ДжэИн по ошибке двигается под ним, перекладывая крылья удобнее, то демон просто и без лишних вопросов принимает это как знак, начиная грубо и размашисто долбиться в пульсирующую, покрасневшую дырочку, получая в ответ только крики боли.       Мину хорошо, он снимает с себя часть нагоревшего напряжения, получает насыщение от поглощения души ангела и все продолжает его трахать, не заботясь о чужих чувствах. Он хотел сломать ДжэИна окончательно, и сейчас у него это отлично выходило — ангел заливался слезами, стонал болезненно сквозь стиснутые зубы, но не вырывался, просто терпел, просто отдавался воле своего хозяина. Но и этого Юнги было мало, его черной душе всего и всегда будет мало.       Демон резко выходит из тела ангела, заставляя того от неожиданности вздрогнуть и открыть глаза. Он и так понимал, что Мин со своими играми еще не закончил, а глядя в эти жаждущие плоти и боли глаза только подтвердил свои догадки.       — На колени, — хриплый командный голос.       Ангелу больно двигаться, ему и думать больно и везде больно, но он подчиняется, переворачивается на живот и встает на колени, задирая вверх крылья, чтобы они Юнги не мешались.       Демону такое послушание нравится, он жадно скользит ладонью по позвоночнику между черных перьев и грубо заставляет крылья опуститься вниз, пасть перед его величием. Тонкие пальцы намеренно оглаживают тонкую, пострадавшую от бесконечного трения кожу и, только получая легкий всхлип в ответ, оставляют ее в покое. Он собирался ангела себе подчинить, и он это сделает, но не только через боль. Однако пульсирующая дырочка ануса слишком уж манила демона к себе, и отказать этому желанию он не может.       Юнги приставляет головку члена ко входу и с черным наслаждением впитывает новую порцию страха и боли, толкается до упора и сам стонет, потому что ему хорошо и в верхней, и в нижней позиции. ДжэИн застывает каменным изваянием, просто терпя все это, но Мин собирается все исправить, ему нужен ангел, который от него будет зависеть, и он готов себе такого сделать.       Демон вытаскивает свой член из ануса наполовину и тут же резко входит снова под новым углом, безошибочно попадая крупной головкой по простате, заставляя ДжэИна выгнуться вверх до хруста позвонков. Ангел не ожидал, что с демоном будет так… сладко. Это было очень сладко, запретно, а Юнги это знает, и потому вбивается в простату с новой силой, получая в ответ несдержанные стоны наслаждения.       От такого удовольствия еще никто не отказывался.       — Хозяин… — на выдохе тянет ДжэИн и сам поддаётся навстречу несдержанным толчкам Мина, заставляя последнего только кроваво улыбаться от этого и трахать ангела жестче, выбивая из него новые и новые крики удовольствия, которые, закрывая некогда небесное создание, в своей нирване, окончательно меняли цвет его души на черную, приглашая присоединиться к самой сладкой из сторон Инь Ян.       Дверь резко распахивается и в нее без приглашения и лишних слов входит Намджун, никак не реагируя на картину перед ним развернувшуюся. Он слишком часто все это видел и даже больше, а уж маленькую дрянь и не в таких позах заставал.       Ангел дергается, еще частью сознания понимает, что необходимо прикрыться и уж точно не на глазах у кого-то трахаться, но Юнги размашисто бьет его открытой ладонью по ягодице, одним этим приказывая не сметь останавливаться. Сам демон продолжал вбиваться в тело ангела, с жадностью смотря, как исчезает его член в тугой дырочке. Мин только улыбнулся Намджуну провокационно, но останавливаться и не думал. Подраконить их холодного воина было слишком запретно.       — Тэхен приказал выдвигаться, — Намджун остановился недалеко от кровати, сложив на груди руки, безэмоционально смотря на совокупление этой неожиданной парочки.       Юнги особо сильно вбивается в тело ДжэИна, заставляя того громко простонать и даже крылья вверх поднять, не в силах сдержать наслаждение.       — Когда?       — Прямо сейчас.       — Я немного занят, — Юнги улыбается паскудно, смотря прямо в глаза Намджуну. — Не присоединишься?       — Нет, — холодно отрезает демон. — Жду тебя через пятнадцать минут.       — Ну же, Намджун, — не отстает Мин, — дам тебе не только ангела, могу дать и себя, — а сам голодно облизывается, смотря на демона, как на десерт.       — Через пятнадцать минут, Юнги, — ровным голосом повторяет демон, легко разворачиваясь и направляясь на выход.       Мин только трясет головой с улыбкой, когда-нибудь он точно не сможет отказать ему. Когда-нибудь Юнги отыграется за все «нет», брошенные ему. А пока…       — Что ж, ДжэИн, — Мин тянет к себе ангела за волосы, заставляя того подняться на колени. — У нас есть еще пятнадцать минут, чтобы ты познал, как правильно утолять мой голод.       *****       Прохладный ветер треплет белоснежные локоны Суа, забираясь в них своими воздушными пальцами, раздувая их в стороны, играя с ними неудержимо. Ангел упорно стоит и, кажется, всего этого не замечает, погруженная в свои нелегкие мысли, в бойню, развернувшуюся перед ее глазами.       Одна из ее баз полностью уничтожена, здесь все сожжено дотла, все ангелы заживо в этом адском пламени сгорели, здесь невыносимо воняет сгоревшей плотью и удушающими пионами. Здесь был сам Люцифер, здесь он даже оставил свой знак, сложив тела всех убитых ангелов в огромную букву «Л» с головой змеи. Символично.       Суа так не считает. Она зла, она в бешенстве и хочет просто сейчас же тоже что-нибудь сжечь, но держит себя в руках, только крылья высоко подняла, распушив их острые концы, только они выдают ее состояние, потому что внешне она спокойна.       — Никто не выжил, — докладывает МинДжон, пришедший от других ангелов.       — Никто бы и не смог, — рычит Суа. — Собирай наши отряды, Люцифер объявился, теперь нет смысла все оттягивать — убьем архангелов.       МинДжон вздрагивает, но кланяется в знак подчинения:       — Начнем операцию сразу?       — Нет, конечно, — огрызается Суа.— Убивайте архангелов поодиночке, так, чтобы не вызвать подозрений, и все маскируйте под действия демонов, мне не нужно, чтобы нас рассекретили.       — Как прикажете, — кланяется снова советник.       — И да, — Суа смотрит в упор на МинДжона, — и Джина, и Чонгука можете тоже убить.