Map of the soul: 7

      Тонкий смертельный металл призывно блестит, покоясь на коленях своего хозяина. Он выглядит холодным и непоколебимым, абсолютно не вызывающим страха, почти безвредным, но все это хорошая маска, которую адский клинок перенял у своего такого же холодного и безразличного с виду ко всему хозяина. На самом деле, катана просто ждет момента, когда ею непосредственно воспользуются, когда она будет рвать плоть и дробить кости, протыкать сердца и даже сами души. Она полностью разделяет голод своего владельца и сейчас обманчиво мирно покоится на его коленях, впитывая теплое каминное пламя, слабо освещающее темное помещение.       Две фигуры в огромной комнате сидят друг напротив друга, обе почти потонули в этом мраке, словно он их поел, на самом деле он им подчиняется. Тьма, подобно крупной и смертельно опасной кошке, трется о них своими меховыми боками и требует внимания, которое ей, ненасытной, нужно постоянно.       Намджун слегка перекладывает позади себя крылья чуть выше, чтобы сидеть было удобнее, и катану на коленях укладывает немного вкось, но внешне совсем невозмутим, как и обычно. Эти несколько движений — не больше, чем просто желание устроиться удобнее в кресле, в них нет ни капли дерганности. Он никогда не боялся Тэхена.       — И скольких она уже убила? — Ровным голосом спрашивает Гадес, смотря только на пламя в камине, которое синими всполохами отражается в его черных зрачках.       По нему ясно видно, что он на грани срыва, готов прямо сейчас броситься лично перерезать всех ангелов, чтобы добраться до Суа.       — Четверых, насколько мне известно, — отвечает Намджун. — Она сразу нанесла жесткий удар, но все подстроила так, что в смерти этих архангелов будут винить нас.       Тэхен разъяренно скрипит зубами и руки, покоящиеся на подлокотнике кресла, сжимает в кулаки. Надо было убить Суа ещё когда у него был шанс, надо было уничтожить ее еще в Раю! Он ведь уже тогда отлично понимал, что она станет его личной занозой, которая будет нарывать с каждым новым днем все болезненнее, но раны так и не покинет! Он собирался ее выжечь в таком случае!       — Совет все равно не станет объявлять войну, — почти рычит Тэхен, — они слишком боятся одного этого слова и слишком слабы для этого. Но она поступила опрометчиво, начиная так резко вырезать архангелов, теперь они будут аккуратнее, и ей к ним так легко не подобраться.       — Они вряд ли будут ожидать удара от своих же, — весомо замечает Намджун, смотря на профиль Тэхена, подсвеченный оранжевым сиянием пламени.       — Да, скорее всего, ты прав, — кивает в знак согласия Гадес. — Она так преуспела сегодня именно благодаря этому. Никто не ожидал, что ангелы вдруг предадут архангелов и решатся их убить. Последний раз такое было полмиллиона лет назад и закончилось, в итоге, войной.       Намджун молча кивнул, он знал, о чем говорит Тэхен, он и сам участвовал тогда в той битве. Видел как ангелы, ослепленные и обезумившие, убивали своих собственных братьев и сестер, как хохотали словно ненормальные, купаясь в лужах крови, как превращались их белые крылья в черные, и как после души прогнивали, а от некогда светлых созданий не оставалось ничего, кроме оболочки. И имя им уже было не ангелы, а демоны.       — Но зачем ей все это? — Намджун смотрит на Тэхена в упор, но остается абсолютно спокойным внешне. Если вся эта ситуация его и волновала, то по нему этого было совершенно не видно. — Зачем убивать своих?       Гадес смотрит на Джуна в ответ, все еще мечтает о смерти Суа, но во взгляде черном появляются спокойные волны — он тоже думает над этими вопросами.       Намджун продолжает:       — Тогда Люцифер начал войну, восстал против Создателя, не желая признавать человеческий род достойным называться высшей расой. И ангелы тогда пошли за ним по этой же причине. Тогда они именно что по этой причине и бились друг с другом. — Тэхен просто кивнул в знак согласия, продолжая советника своего слушать. — Но в этот раз она собирается идти против Ада, а не против своих. Так зачем ей убивать архангелов?       Гадес задумчиво свел на переносице брови, его черные глаза даже с такого ракурса умудрялись собирать пламя от камина, словно накапливать его, дикое, в глубине себя, чтобы при случае переварить в безумное зло, сметающее всех на своем пути. Так всего лишь казалось со стороны, но Намджун знал Тэхена слишком давно, чтобы понимать, что то, что кажется, не всегда просто игра разума.       — Возможно, она собирается таким образом и разорвать договор со мной, — тихим и ровным голосом, наконец, отвечает Тэхен, но в нем столько скрытой опасности, что даже воздух вдруг от этого жалобно затрещал.       Намджун невесомо прикоснулся к острому лезвию катаны, нахмурив брови:       — Как?       Тэхен улыбнулся с плохо скрытыми нотками бешенства. Его опыт и сила на многое ему открывали глаза, а уж знания в древней магии были настолько глубоки, что понять, откуда растут ноги безумства Суа, было просто вопросом времени.       — Это иерархия, Намджун, — отвечает Гадес, снова уставившись на пламя в камине. — Самые первые архангелы, а уже затем ангелы. Если бы вдруг, по каким бы то ни было причинам, не стало всех архангелов, то самый старший и опытный ангел занял бы его место.       Тэхен переводит полыхающий взгляд на Намджуна и любой другой бы от ярости, плескавшейся в черных глазах, без раздумий дал деру, демону нечего было бояться, и он не боялся.       — А в Раю на данный момент самый старший ангел — Суа.       Джун медленно погладил лезвие катаны подушечками длинных пальцев, до него очень медленно, но все же верно доходило то, что Тэхен собирался ему рассказать.       — Она не может разорвать договор между Раем и Адом, потому что заключал его я и Михаил. Но последний мертв, — с улыбкой продолжил Гадес, — наконец-то расплатился за свои грехи. Значит, договор в одностороннем порядке могу разорвать я, но не стану, потому что она именно этого и хочет. Однако если она убьет всех архангелов, то станет главным существом в Раю, а, значит, сможет сама по своей инициативе разорвать договор. Потому она и убивает архангелов, пока они живы, она не сможет перейти в наступление.       Намджун задумчиво кивнул. В этом определенно была логика, Тэхен знал, о чем говорил, потому что с магией был на «ты». Нет, даже больше. Магия ему безвозмездно подчинялась и готова была выполнить любой его приказ. Потому Гадес так легко понял план Суа. Конечно, здесь еще определено ему помогли и личные навыки, и опыт, накопленный веками.       — Она серьезно готовится к войне, Тэхен, — Намджун прикладывает палец к нижней губе, медленно потирая ее. — По нашим данным ее ангелы очищают все больше и больше душ, чтобы набрать огромное войско. Она даже ведет переговоры с другими измерениями, чтобы заручиться их поддержкой.       Гадес рычит, он знал, что легко все это не пройдет, он сильное существо, но это не значит, что в других мирах не желают его смерти. Снять корону с его мертвого тела мечтал почти каждый, кто его знал. И Тэхен даже понимал, что и сам в этом виноват, не будь он таким тираном, и многие бы не желали его смерти так рьяно. Но Дьявол ни о чем не жалел, жалеть будут те, кто решит перейти ему дорогу.       — Насильственно ставшие ангелами не такие уж и сильные, Намджун, — Тэхен тянет губы в нехорошей улыбке. — Они почти половиной погибнут еще до перерождения, не все души могут вынести этот божественный свет. Те, кто выживут, будут почти что зомби — безмозглой массой, подчиняющейся вожаку. Их убить — не проблема. А с другими измерениями я бы хотел пободаться, — Гадес обнажает сверкающие в темноте белые зубы, — это будет неплохой возможностью поставить их все на колени.       Демон просто кивает, даже не понятно по нему — он рад такому раскладу или нет. Хотя, если бы его что-то напрягало или не нравилось в этом плане, то он бы без раздумий сказал об этом Гадесу, не боясь его кары. Как говорилось — Джун его не боялся, он его уважал. Да, тот иногда и вел себя опрометчиво, но на этот случай у него как раз было два советника.       — Тогда становится понятно, зачем она искала Люцифера. Он ведь тоже архангел, ей нужно и его убить, — произносит Намджун, разглядывая, как пламя отражается на остром лезвии.       — Верно, — кивает Тэхен, задумчиво кусая себя за губу. — Но он так просто ей не дастся, ей придется хорошенько попотеть, чтобы убить его.       — Он ее ищет, как мы и предполагали, — продолжает Намджун, снова переводя взгляд на Гадеса. — Сжег целую ее базу — оставил предупреждение.       Тэхен довольно усмехается, облизывая нижнюю губу:       — Он не разочаровывает, — предвкушающе шепчет Гадес, — было забавно ввести его в игру.       — А ты не боишься, что она в итоге его убьет? – Намджун приподнимает бровь, встречаясь с черными глазами Тэхена. – Она ведь должна была понимать, что, не убив Люцифера, ей главного места в Раю не видать. А значит, у нее против него что-то есть.       Гадес скалится:       — Брат мой, я не могу испытывать страха — у меня нет души. — И улыбается довольно. — Но за Люцифера нет нужды переживать. На данный момент он самый сильный из всех архангелов, которые существуют. Представляешь, какая у него сила?       — Она все равно что-то готовит, Тэхен.       — Если и так, то выживет здесь только сильнейший, — просто жмет плечами Гадес. — Люцифер не готов принять мою помощь, а я не готов ее предоставить.       Намджун впервые открыто усмехается. Он отлично все это знает, их взаимоотношения — не секрет ни для одной адской твари, да и не только адской. Просто в преисподней, где эти два быка чаще всего сталкиваются рогами, все нагляднее, что ли? Они вроде бы и не враги друг другу, вон даже в одном деле вместе заняты, но в случае провала одного второй не станет горевать.       — Так, нам ничего не делать?       — Ничего, — кивает в ответ Тэхен, вдыхая полной грудью мягко подмешавшийся в воздух аромат ландышей тонкий, почти едва заметный. У него вскоре будут гости. — Пусть она сделает часть работы за нас       — А как же Джин и Чонгук?       Гадес заметно мрачнеет, так, что даже в комнате становится намного темнее, будто тьма от Дьявола в стороны расползлась, пожрав собою все. Она ощущала своего хозяина и знала, что тот сейчас был на грани новой стадии холодного бешенства, такого глубокого и тихого, что от него становилось страшно даже сильнее, чем от его обычной злости. Ему не нравилось, что два дорогих ему архангела оказывались в группе риска и все же:       — Не знаю, стоит ли уповать на ее благоразумие, но я бы хотел, чтобы Суа не желала убивать своего сына и мужа.       Намджун трясет головой, и сам воздух глубоко втягивает, тоже знает, что к ним спешит один очень важный гость.       — Она уже далеко зашла, Тэхен, я не думаю, что это ее остановит.       Гадес рычит и сжимает в руке подлокотник кресла до хруста:       — Присматривай за ним, как и обычно.       — Слушаюсь, — кивает в знак повиновения Намджун и тут же приподнимает бровь, спрашивая: — Мне уйти?       Тэхен поднимает голову и смотрит на своего советника, словно размышляет над очень сложной задачей. На самом деле, просто прислушивается к аромату ландышей, усиливающемуся с каждым его шагом сюда. Он рассержен, — понимает Гадес.       — Да, лучше будет нам поговорить наедине.       Намджун просто кивает в ответ и грациозно поднимается с кресла, перехватывая лежащую на коленях катану ловким взмахом правой руки. А потом просто растворяется в воздухе за мгновение до того, как дверь яростно распахивается, и к Тэхену на всех парах несется Джин, неспокойно дергая позади себя парой белых крыльев.       — Где он?! — с порога задает вопрос архангел, орлиным взглядом выхватывая в темноте фигуру Тэхена, который с места так и не сдвинулся. Он по одному запаху знал, кто к нему идет, а потому удивлен не был. Да и напуган тоже.       — Спит на втором этаже, — легко понимает о ком разговор Гадес, с мягкой улыбкой смотря на Джина, который остановился прямо напротив него, рядом с креслом, где совсем недавно находился Намджун.       Архангел всеми силами пытался казаться страшнее, чем он есть на самом деле, он молнии глазами швырял и в воздухе нервно вздергивал крыльями, показывая всю серьезность своих намерений. Но Тэхену он казался все равно забавным.       — Что ты с ним сделал? — Джин подозрительным взглядом впивается в Гадеса, ясно давая понять, что готов на него и с кулаками кинуться за своего сына!       — Ничего, — просто отвечает Дьявол, не изменив ни позы, ни улыбки своей, — я просто уложил его спать.       — Архангелы не спят, Тэхен! — рычит Джин. — Что ты с ним сделал?! — снова спрашивает.       У него к Гадесу доверия ноль, включая, что тот устроил в городе из-за Чонгука и что сделал с самим Чонгуком, хоть вина архангела в последнем и присутствовала. В любом случае, Джин, как родитель, не желал доверять судьбу своего сына этим окровавленным рукам. Он до сих пор не понимал, что Гадесу от Чона нужно и в их постоянных встречах не видел ничего хорошего. В конечном итоге, как подсказывало его шестое чувство, закончится все плохо.       — Ничего, — снова спокойно отвечает Тэхен, — он выпил немного Нуара и отключился.       Джин резко взмахивает крыльями в ярости, распушает их белоснежные острые концы, и не понимает, что Гадес этим зрелищем только наслаждается. Ему не страшно и никогда не бывает.       — Нуара?! — почти кричит архангел, сжимая кулаки, чтобы не ударить Тэхена, хотя очень хотелось.       Этот напиток явно сюда не сам приехал, его могла добыть только адская тварь, а потому это знание вселяло в Джина еще больше тревоги и еще больше злости, желания из Гадеса правду при случае вытрясти.       — Зачем ты дал ему Нуара?! Зачем ты, вообще, его на землю принес?       Тэхен устало вздыхает и с улыбкой указывает Джину на свободное кресло, мягко предлагая:       — Присядь, и мы спокойно обо всем поговорим.       Архангел не хочет ничего спокойно обсуждать, потому что сейчас в ярости. Однако он слишком опытен и слишком давно знает Тэхена, чтобы понимать, что по-другому с ним просто не поговорить. Почти все вопросы Гадес решает силой, но есть особые моменты, в которые с ним можно просто вести беседу, не играя при этом мышцами. Джин не желал драки с Тэхеном, насилие его не прельщало, просто он до безумия переживал за своего сына, а потому был похож на бомбу с замедленным часовым механизмом — непонятно, когда рванет.       Джин колеблется всего секунду, но, в конечном итоге, опускается в позади стоящее кресло. Однако высоко вздергивает крылья, заставляя их разгонять местную хозяйку — тьму, и складывает руки на груди, всем видом демонстрируя, как не доверяет Тэхену.       — Я не заставлял Чонгука пить, — начинает Гадес, в упор глядя на Джина, которого такой взгляд честно нервировал, но он не давал об этом знать, только скептически фыркнул на фразу Тэхена, считая ее ложью. Но вот незадача, Гадес Джину никогда не врал, ни разу. — Я был вынужден отойти и оставить его в зале, а он взял бокал с Нуаром и выпил его.       Архангел перевел взгляд в потолок наверх, где как раз и находился Чонгук, посапывая на кровати, свернувшись клубочком. Джин словно его, и правда, видел, на деле просто ощущал. Чон его сын, он всегда с точностью мог сказать, где он, потому так легко нашел сегодня, почуяв неладное. Как оказалось, шестое чувство не врало.       — И словно ты здесь не при чем!? — фыркает архангел, снова встречаясь с взглядом черным, всепонимающим, открытым, как и обычно. — Ты принес Нуар на землю, зачем?       — Я его не поил — это раз, — спокойно повторил Тэхен. — А Нуар на земле просто очень ценится — это два.       Джин недовольно хлопает в воздухе крыльями и смотрит в упор на Гадеса, на то, как пламя каминное застревает на этом прекрасном лице, путается в почти черных волосах, оседает в глубоких, космических глазах. Он сейчас такой умиротворенный, спокойный, божественный. Он всегда таким был, Джин просто это забыл.       — Ты же ничего с ним не сделал? — все еще с плохо скрытым подозрением в голосе интересуется архангел, смотря на пляску пламени в черных глазах, ожидая, что Тэхен либо уйдет от ответа, либо просто солжет. Забывая, что он не лжет.       — Мы целовались, — до зубного скрежета честно отвечает Гадес, с легкой улыбкой наблюдая, как челюсть Джина чуть не познакомилась с черным деревом пола.       У архангела в голове разом не осталось ни одной мысли, их словно снесло мощным напором воды куда-то далеко от ненужности. Он даже крылья неосознанно опустил, и весь его боевой дух куда-то пропал. Подобная информация могла только такую реакцию и вызвать.       — Как ты мог? — только шепчет Джин, едва шевеля губами.       Тэхен снова устало вздыхает и поднимает красивую кисть, убирая волосы с глаз, хотя они тут же упрямо легли обратно.       — Он был пьян и полез на меня. А я не железный, Джин, — Гадес смотрит прямо в ошарашенные глаза архангела и продолжает как ни в чем не бывало. — Я тоже хочу, у меня нет души, но это не значит, что я не могу его хотеть. Сдерживаться сложно, соблазн слишком велик, к тому же это Чонгук, сам понимаешь.       Джин понимал, слишком хорошо понимал, и от этого ему было совсем не легче. Он всеми правдами и неправдами надеялся на то, что до этого не дойдет, что Тэхен просто побалуется и отстанет от Чона. Но архангел в своем желании был слишком наивен. Нужно было сразу понимать, что Гадес, увидев Чонгука снова, больше никогда его не отпустит. Эта та связь, которую и через миллионы лет ничем не уничтожить. Однако…       — Но ты не пошел до конца, — Джин быстро хлопает глазами, понимая, что Тэхен, не смотря ни на что, пьяным состоянием Чона не воспользовался.       И да, он верил, что Гадес этого не делал, хоть тот и не пояснил, как далеко они зашли в своих поцелуях.       Тэхен улыбается просто, без оскала и усмешки.       — Как я мог? Это Чонгук, а это я, прогнивший насквозь, — он печально трясет головой. — Я не имел права его даже целовать, просто не удержался. К тому же, он был слишком беспомощен, чтобы этим пользоваться.       Джин закусывает губу, отводя взгляд в полыхающее пламя, жадно поедающее дрова, заставляя их жалобно трещать под своим голодом. Тэхен был на этот огонь тоже похож, тоже желал, и в своем желании был слеп, уничтожая всех на своем пути. Но даже здесь умудрился Джина удивить, потушив свое пламя перед тем, кто был для Гадеса самым желанным и сладостным призом. Архангел думал, что Тэхен никогда так благородно и не поступит, включая, кем он стал, но Гадес всегда умел удивлять, и не только Чонгука.       — Ладно, допустим, что я тебе поверил, — вздыхает Джин, с силой потерев переносицу, прикрывая на мгновение глаза.       — Мне будет достаточно и этого, — отвечает Тэхен, кивая головой.       Он смотрит на архангела, который намеренно не смотрит на Гадеса в ответ, и прикидывает, насколько Джин посвящен в планы Суа? Скорее всего, вообще ни насколько, включая, что они больше не вместе, и что ангел пошла на такой рисковый шаг, уже начав охоту на Люцифера. Она спокойно убьет и Джина, и Чонгука, чтобы достичь своей безумной цели. Тэхену бы следовало предупредить архангела об опасности, но сделать это нужно было так, чтобы не возникло лишних вопросов, которых будет, по итогу, не избежать.       — Люцифер приходил, — Джин неожиданно меняет тему разговора и все-таки смотрит ответно в черные зрачки Тэхена, сильно хмуря лоб. — Ты ведь что-то затеял, так? — пытается ответ прочесть в глазах, в которых все нараспашку, но найти нужное грозит заблудиться во тьме навсегда. — Я чувствую что-то нехорошее, Тэхен, так что не отрицай. А приход Люцифера только усиливает мои подозрения.       Гадес загадочно улыбается. Разговор, к которому он хотел подойти, уже был начат — это ли не удача? Вообще, многие считали Тэхена любимчиком судьбы, и мало кто знал, что на самом деле фортуна всегда была от него отвернута, с самого его рождения. Он так преуспевал во всем только благодаря своему уму и силе.       — Мы всегда в режиме войны, Джин, — отвечает Гадес, медленно поигрывая прядью волос у самого виска. — А над Люцифером я не властен. Он все-таки бывший король и подчиняться никому не станет. Захотел выйти на поверхность и вышел.       Джин подозрительно сужает глаза, глядя на Тэхена недоверчиво. Тот не врал, но и всю правду явно не говорил.       — Он искал Суа.       Гадес нехорошо усмехнулся:       — Она сама это заслужила.       — Она мать Чонгука, — Джин хмурится еще сильнее, и даже пальцы в кулаки сжимает, ему все это не нравится. В этом есть что-то зловещее, что очень уверенно их всех пожирает.       Тэхен почти рычит, и тьма за его спиной эхом отзывается, выплескивая с новой силой магию, топя собой комнату в мраке шипящем и диком, который даже к каминному пламени впритирку подплыл, стараясь его укусить в ответ.       — Она недостойна называться его матерью! — Гадес молнии глазами кидает, а в голосе столько всего, что даже Джин вздрагивает, потому что Тэхен-то прав.       — Я знаю, — просто соглашается архангел, чем снимает разом почти половину гнева Гадеса. — И все-таки я ее простил.       — Но не я, — отвечает Тэхен, качая головой.       Джин оставался архангелом до конца, готов был самые ужасные поступки забыть и простить и даже не догадывался, что ему собирались вонзить нож в спину.       — Она тебя тоже не простила, — неожиданно выдает Джин, все-таки решившись рассказать Тэхену ужасную правду о планах Суа.       И пусть это звучало как предательство с его стороны, сливать планы небес Аду. Но он не мог по-другому. Он был обязан рассказать правду своей первой, единственной трепетной любви, чтобы сердце в груди перестало ныть, требуя все поведать.       — Она собралась убить тебя, Тэхен.       Гадес на удивление слишком уж спокоен.       — Я знаю, — просто отвечает, но на деле очень удивлен, что архангел поведал ему эту тайну. Он не ожидал такой жертвы.       Джин кивает в ответ, конечно, стоило догадываться, что Тэхен в курсе этого секрета, который таковым уже не является. Недаром обе стороны сейчас в таком колючем режиме ожидания войны.       — Я недавно узнал, — зачем-то поясняет архангел. — Я хоть и не должен был всего этого тебе говорить, но обязан тебе жизнью. — Джин кусает себя за губу и моргает, переводя взгляд куда-то за спину Тэхену, где кроме тьмы ничего не было. Он просто не мог сейчас смотреть тому в глаза. — Теперь мы в расчёте.       Гадес только улыбку слабую тянет и шепотом выдает:       — Остерегайся ее, Джин, будь осторожен, она совсем перестала границы видеть.       Архангел напряженно сводит брови. Тэхен по пустякам никогда не пугал — не его стиль, но, что он имеет в виду, говоря, чтобы он остерегался ангела? Ангела! Зачем ему остерегаться Суа? Что все это значит? Но спросить прямо Джин не может, он просто не может снова признать своего ничтожества, в котором у его бывшей жены была от него куча тайн.       — Как я уже говорил, ты не должен обо мне беспокоиться, — а у самого что-то в груди предательски трепещет.       Бабочки, вымершие давно, ветер, завывающий, поднимает их тонкие крылья в воздух, и они бесконечным потоком ударяются о сердце, заставляя его больно, медленно, с оттяжкой ударяться о ребра.       — Но ты же обо мне беспокоишься, — весомо замечает Тэхен, склоняя голову на бок.       Джин губу кусает и пытается всеми силами не выдать своего состояния, когда осмеливается и встречается с Гадесом взглядом. Но трепещущие в глазах этих крылья мертвых бабочек его выдают.       — Я просто вернул долг, — как можно более безразличным голосом отвечает архангел, но и тот его выдает, дрожит. Джин и сам это понимает, по снисходительной улыбке Тэхена все видит. Он пойман в свою ловушку из лжи, которой пичкал себя долгие полмиллиона лет. Дальше так просто не могло продолжаться. — Я жалею, что ты стал таким из-за меня.       Гадес улыбается несколько печально и отвечает незамедлительно:       — А я не жалею, что любил тебя. Жалею только, что стал таким.       Джину плохо от этой правды, у него внутри все рвется и рушится, галактики уничтожаются без права на возрождение. Он глаза прячет в пламени, бушующем в камине, словно желает от этого яркого света ослепнуть. Может так боль, что поедала его душу, отступила бы.       Я до сих пор тебя люблю, — архангел не произносит вслух. Он этими словами давится, потому что не в праве теперь ничего от Тэхена требовать. Не вправе теперь даже такое ему говорить. Он свой шанс упустил. Он сделал его Гадесом, он должен был гореть в Аду, а не Тэхен.       — Ты можешь измениться, — вместо других слов произносит Джин, а у самого слезы в уголках глаз скапливаются, и голос до шепота скатывается.       Тэхен печально усмехается, тряся головой, разбрасывая волосы гривой вокруг своего лица.       — Не могу, у меня нет души, и я нарушил все заповеди. Таким, как я, не измениться.       Джин молчит и сам знает, что все это правда, сам понимает, что у Тэхена уже не будет другого пути. Он пошел по кривой дорожке из-за него, а остался бороться со своими страхами в одиночку, брошенный и ненужный. Конечно, он утонул в своих грехах, недаром он был страхом для всех измерений.       — Знаешь, Люцифер тоже это заметил, — архангел переводит беседу в другое русло, понимая, что если продолжит этот разговор, то расклеится окончательно. Тэхен заинтересованно изогнул бровь дугой, показывая, что слушает. — Чонгук похож на тебя! — с улыбкой продолжает Джин.       Гадес по-доброму усмехается, совсем не как обычно. Даже в черных глазах вспыхивает что-то похожее на звезды, а не на адского зверя, жаждущего утолить бесконечный голод.       — Он напоминает мне меня, когда я был моложе.       *****       Черное тонуло в черном, переплетаясь своими темными оттенками друг с другом, делясь этим бесконечным мраком, создавая самые непроницаемые, непроглядные цвета, в которых можно было с легкостью утонуть, погрязнуть навсегда и не выбраться. Отсюда выхода нет, здесь логово зверя, который этой тьмой управляет, отсюда еще никто живым не сбегал. Мягкая с виду тьма хохочет презрительно, сильнее натягивает свои шелковые струны и усиливает свое влияние, уничтожая любой намек на свет. Она не даст сбежать из своих лап, она уже с голодной улыбкой коснулась нежного тела, уже в него пробралась и собиралась пустить корни так глубоко, как только сможет, но не отпустить, никогда.       Чонгук открывает глаза медленно, поочередно, только заставляет один глаз уставиться в темноту, как другой тут же слипается обратно, не желая просыпаться, не желая вставать из объятий мягкого шелка, который нежно окутывал нагое тело, заставлял дрему наваливать все новыми и новыми порциями.       Архангел не спал вот уже несколько тысяч лет, и сейчас это ощущение свежести, почти божественного обновления, слишком манило продолжиться, поспать еще чуть-чуть. И, наверное, Чонгук бы ему поддался, если бы на сотом круге в попытке открыть глаза не начал соображать его еле шевелящийся в черепной коробке мозг. У архангела в особняке нет ни одной комнаты, погруженной во мрак, источающей его из каждого угла, а еще у него нет шелковых простыней черного цвета и, о боже! Но он не ходит по дому голышом, а потому оказаться в кровати нагим не мог!       Осознание, где он, действует на архангела как ушат холодной воды — спать уже не хочется. Чонгук устремляет взгляд огромных черных глаз во тьму и отчетливо слышит, как сердце в груди сделало сальто, болезненно вернувшись на место. Он не мог сказать, как долго провалялся в кровати, и как здесь оказался, он тоже не помнил, но где-то в мозгу тревожный звоночек заставлял все нервные окончания оголиться в безумном непонимании того, что произошло вечером. Что-то нехорошее, — понимал Чонгук, иначе не мог он оказаться полуголым в кровати в чужом доме и ни черта не помнить после того, как выпил всего один бокал шампанского.       Архангел медленно поднимается на кровати и зачем-то тянет на обнаженную грудь одеяло, будто боится, что его могут увидеть, хотя в комнате, кроме него, никого не было. Чону просто было некомфортно и совсем немного страшно от незнания, какими ногами его одежда покинула его тело. Кто его раздевал и при каких обстоятельствах? Одни только вопросы! Проклятое шампанское и проклятая гордость, из-за которой Чонгук не смог отказать тому парню и выпил этот дьявольский напиток. Про Дьявола, кстати, что-то подозрительно тихо, его здесь нет. Как в воду канул, хотя вряд ли бы отказал себе в желании полюбоваться на спящего в одном нижнем белье Чонгука. Что-то здесь не чисто!       Архангел подтягивает вверх крылья, удобнее укладывая их на подушку позади себя, ощущая, как что-то нехорошее злым роком судьбы нависает над ним. А может все дело в тонкой головной боли, прорезающей виски Чонгука мягко, но настойчиво. Он же выпил всего ничего! С чего такой эффект, с чего эти боли и потеря памяти?! Почему, ну почему именно он попадает во всякие передряги?!       Чертов Тэхен! До встречи с ним у Чона была самая обычная, спокойная жизнь! Но с появлением Дьявола все пошло под откос!       Чонгук сидит так еще несколько минут. Он одновременно и хочет, и не хочет вспомнить события прошедшего вечера. С одной стороны это его бы успокоило — знание, но с другой ему было жутко страшно, потому что произойти могло что угодно. Архангел обреченно стонет и кусает себя за губу, тут же начиная шипеть. На мягкой ткани была рана, еще свежая, слегка затянувшаяся тонкой коркой.       Сердце болезненно сжалось. Ну нет, панику тут разводить было совершенно лишним! Он ведь мог и сам себя за губу ночью цапнуть, был не в себе, ничего не помнит, вот мало ли что еще такого могло произойти?! А вот тут-то это самое «ничего не помнит» и играло с ним злую шутку, подкидывая в мозг картинки, где архангел добровольно отдавался в сильные руки Тэхена, желая большего.       Чонгук яростно трясет головой, отгоняя дьявольское наваждение. Нет, такого просто не могло быть! Он бы не стал, никогда бы не стал со своим врагом! И все же что-то ему покоя не дает, то ли вкус губ Тэхена на своих губах, то ли ощущение его рук на своем теле, но архангела начинает нездорово так трясти, а вкупе с головной болью коктейль был просто уничтожающий. Хотелось выть в подушку! Но это было бы признаком слабости, а потому Чонгук упорно не желал давать себе поблажек и признавать картинки, навеянные пьяным мозгом, за правду. Однако чтобы успокоиться и подняться с кровати, с чистой душой покидая этот дом, где произошло столько всего, архангел все-таки скидывает с себя черное шелковое одеяло и придирчивым взглядом осматривает свое обнаженное тело, сразу натыкаясь взглядом на то, что и ожидал. Синяки на его боках и руках даже в темноте отлично были видны на молочной коже.       Нервные клетки в этот момент все разом синхронно помахали Чонгуку на прощание ручками, желая ему справляться с осознанием произошедшего в одиночку. А архангел просто не мог поверить, что да, что он и Тэхен… а он был просто уверен, что это был Дьявол, что они… они…       Ну, знаете ли, вряд ли Чонгук так страстно сжимал себя во сне руками!       Архангел весь похолодел от яркого, но мощного осознания, как от хорошей такой пощечины! Головная боль сейчас даже отошла куда-то на задний план, он ее вообще не ощущал за тем, как в груди все сворачивалось в удушающий узел, ядом расползающийся по всему телу.       Он был с Гадесом, со своим врагом, он позволил себя трогать и целовать и… И много чего он позволил! Как? Почему? Почему потерял контроль, почему разрешил все это? Хотел?! Да от этого только хуже! А насколько они далеко зашли? Что было? Он ведь... Чонгук отчаянно прикладывает две руки к лицу, то ли пряча его, хотя не понятно от кого, то ли пытаясь себя успокоить, а вот это уже ближе к истине. Ему сейчас не время раскисать, нужно понять, что произошло, а лучше узнать об этом потом, а сейчас сбежать позорно, как трус. Да, пожалуй, именно трусом сейчас и стоило побыть, сохраняя остатки павшей гордости, павшей в объятия похоти.       Тэхена здесь не за что было ругать. Он же Дьявол, что с него взять? Если Чонгук не сопротивлялся, то сам и виноват, Тэхена просто не за что винить. Он повел себя, как и должен был, а вот Чон, наоборот, отдался тьме, хотя кричал и пинался, что будет на светлой стороне! Еще одно падение. Браво, такими темпами он окончательно потеряет свои белые перья и надежду на возвращение своей небесной силы!       Чонгук медленно поднимается с кровати, касаясь босыми ступнями холодного пола, и в панике быстро ищет глазами свою одежду, понимая, что голым далеко не уйдет. Морока он лишен, а от сверхъестественных созданий и там не спрячешься. К удивлению, одежда находится слишком быстро — аккуратно сложена на рядом стоящем кресле. Но не та, в которой сюда пришел Чон. Еще один тревожный звоночек.       Гордость не позволяет брать подачки от Тэхена, но у архангела просто нет выбора, поэтому он, все еще прикрываясь непонятно от кого одеялом, тянется к стопке вещей, с неудовольствием отмечая, что вся одежда черная. Похоже, что о существовании других цветов Гадес просто не знал!       Ну да ладно, выбора-то особого у Чонгука и не было, да и не особо-то хорошее он время взял, чтобы к шмоткам цепляться. К тому же, все было строго, но очень удобно, поэтому придираться к цвету было лишним. Чон просто сейчас слишком сильно нервничает, у него сердце не на месте, а в голове полный хаос. Он боится узнать правду, но ее и жаждет услышать!       Архангел быстро надевает черные зауженные брюки и легкую кофту из приятной ткани с идеально, точно вырезанными полосами на спине для крыльев, находит даже пару ботинок с грубой подошвой, так любимой Тэхеном, около кресла. Долго не разбирается, а просто цепляет их тоже на себя и, заметно дрожа, выходит из комнаты, погружаясь в объятия еще одного царства мрака.       Длинный коридор был абсолютно не освещен, как и спальня, в которой проснулся, а лучше сказать, очнулся Чонгук, но архангел не был лишен своего сверхъестественного зрения, а потому особого дискомфорта от этого не ощущал. Даже тьма сейчас не казалось ему чудовищем, желающим постоянно архангела поглотить, его волновали проблемы и поважнее, насущнее, те, которые россыпью галактик остались на молочной коже и требовательными губами отпечатались в мозгу.       Ну, не могли же они… Чонгук просто бы не смог с ним! И крылья у него какие были, такие и остались, а значит, ничего не было, это ведь грех, и архангел бы точно после такого навсегда пал. Но все осталось без изменений. А это значит, что у них с Тэхеном ничего не было. Не значит, ни черта не значит, с Гадесом никогда нельзя быть уверенным наперед!       Чонгук продолжает покусывать пострадавшую с ночи губу, явно ощущая вкус чужих губ на них, хотя у Тэхена запах отсутствовал, и этого априори не могло быть, но мозг — штука сложная, его не переубедить.       Чувство тревоги с каждым новым шагом все нарастает, уносит с собой остатки нервных клеток и даже треклятую гордость, шепча, чтобы Чонгук скорее бежал отсюда, чтобы покинул это место, пока не стало поздно.       Но даже если бы архангел и сделал это, то на первом этаже у самых ступеней его уже ждали, явно перечеркивая жирной линией все мысли о позорном побеге. Если бы не прекрасное зрение Чонгука, то Дьявола в его стихии — тьме — он бы точно не заметил. Да, уж лучше бы он его и не заметил, серьезно, встреча с этим существом была самой последней в списке желаний Чона. Фортуна архангела сегодня явно не жаловала, подкидывая ему сюрпризы на каждом шагу.       Тэхен стоял в расслабленной позе в самом низу гротескной лестницы, оперевшись о стену рядом с резными перекладинами. У него были умиротворенно прикрыты глаза, и все лицо выражало сплошное успокоение, которое бывает только у спящих людей. А он и выглядел так, словно спит, даже не пошевелился при появлении Чонгука в поле зрения, остался каменной запретно-прекрасной статуей. Настолько прекрасной, что Чон не мог не признать мысленно, что в природе такие скульптуры редко встретишь, если вообще встретишь.       Архангел честно старался не пялиться на Тэхена, но так уж вышло, что Дьявол застал того врасплох, и Чон не мог не уставиться на него ошарашенными, немного испуганными глазами, внимательно изучая. Гадес сливался с тьмой в своем обычно черном наряде, он уже не был одет, как вечером, в выходной костюм, сейчас на нем были самые простые вещи, которые Тэхен почти всегда предпочитал носить. Черные брюки, заправленные в грубые ботинки, какие сейчас были на самом Чонгуке, и черная рубашка. Все максимально просто, только если бы рубашка не была распахнута, обнажая медового цвета грудь Тэхена, темные бусины сосков и дорожку темных волос, скрывающихся за ремнем брюк.       Чонгук мысленно бьет сам себя, потому что не должен был откровенно рассматривать Дьявола. Он на то и Дьявол, чтобы искушать, конечно же, по-другому он не мог. А Чон тоже хорош, так легко повелся на его провокацию, смотрит на запретное тело жадно, а в мозгу отголосками вспыхивают воспоминания, как Чонгук Тэхена трогает, как пальцы путаются в цепи с громадными кристаллами, как он за плечи его хватает и тянет на себя и…       Архангел остервенело трясет головой, желая, чтобы боль полностью заблокировала все эти воспоминания, чтобы тело перестало так реагировать на них, потому что — Чонгук этого никогда не признает — но ему сейчас жутко хотелось потрогать Тэхена снова. Он не был уверен в том, что между ними произошло, но яд этого адского создания, видимо, ему со слюной передался, потому что Чонгук не может глаз оторвать от теней длинных ресниц Тэхена, покоящихся на щеках, от его красных губ и ниже…       Ну нет! Чон сжимает зубы и отчаянно вспоминает, что за тварь стоит перед ним, и сколько зла она принесла ему одному! Он не должен пускать на него слюнки, он должен быть холоден! Очень холоден и горд!       Архангел уверенно спускается вниз по ступеням и молится, чтобы Тэхен, и правда, вдруг оказался спящим или в трансе, потому что, к черту гордость, он не выдержит сейчас его взгляда, разговора с ним, ничего не выдержит. Его бравада напускная! У него до сих пор сердце дрожит от незнания, а душа от осознания, и это такой коктейль, что Чонгук того и глядишь в обморок свалится.       Фортуна сегодня явно была не на его стороне. Стоило архангелу подойти к замершей статуе Тэхена на два проклятых шага, как черные, вселенские зрачки распахиваются и заставляют Чонгука прирасти к месту, буквально пустить корни. Он сейчас и сам не осознает, какими огромными напуганными глазами смотрит на Гадеса, замирая, как кролик, пойманный светом фар.       Тэхен мягко выпрямляется и склоняет голову на бок, внимательно смотря на Чона. Ну, точно как зверь, расценивающий как интереснее позабавиться со своей жертвой, прежде чем ее съесть. Чонгук хочет выбраться из колдовских чар черных глаз, хотя бы пошевелиться, но может только смотреть и ничего не предпринимать.       — Собрался сбежать? — тихим, ужасно спокойным голосом интересуется Тэхен, наслаждаясь этой небольшой игрой. — И даже со мной не попрощаешься? Очень грубо, — Гадес лижет губу и с довольной улыбкой наблюдает, как этот жест жадно отлавливают глаза архангела. — Пойдем, — шепчет Тэхен, — я тебе кое-что приготовил, — и грациозно проплывает мимо Чонгука, направляясь в скрытое помещение, прячущееся под лестницей.       Чон вздрагивает, выпущенный из плена колдовских глаз, с него словно, и правда, чары спали. Он и двигаться смог, и мыслить, насколько это возможно, нормально. Вот только спали они, похоже, не до конца, потому что архангел послушно идет следом за Тэхеном, не зная, что ему там приготовил Дьявол, но подсознательно понимая, что подарки у Гадеса не самые приятные.       Чонгук сильно прижимает крылья к спине, и они начинают дрожать, отдаваясь этой дрожью во всем теле. Он и сам не понимает, отчего у него такая реакция, и это заставляет его потихоньку приходить в себя. Не быстро, но уже лучше соображать, здраво понимая, что пялиться жадно на широкую спину — жуткое падение для архангела. Он заставляет себя взгляд опустить и губу прикусить, но и там след Тэхена, который его целовал, который… а что они собственно делали дальше? Что они делали? — это важный и самый первый вопрос, который снова всплывает в голове, требуя немедленного ответа для себя.       Тэхен легким взмахом руки отворяет черную высокую дверь и заходит в просторное помещение, выглядящее полностью, как… кухня. Чонгук обомлел, он ожидал, какого угодно подлого сюрприза от этой жуткой твари, но уж точно не того, что тот приведет его на кухню.       Здесь все тоже было сделано исключительно из черного материала, только света было больше от бесконечных подсветок, расположенных под каждой полкой, под каждой чашкой, абсолютно везде, даже под кухонным гарнитуром. А еще, конечно же, огромное панорамное окно, выходящее на задний двор, свободно пропускало мягкий синий свет рассветного неба.       Архангел нахмурился. Значит, пробыл он в отключке почти до утра. Что же за гадость была подмешана в его напиток, что тот на него так подействовал?       — Ты выпил Нуар, — словно читая мысли Чонгука, подает голос Тэхен, беря со стола стакан с прозрачной жидкостью и протягивая его архангелу. — Чтобы снять головную боль после него, просто выпей это.       Не стоило даже спрашивать, откуда Гадес знал про головную боль — он всегда все знает и это бесило! Но Чон не спешил брать сомнительный подарок из рук Дьявола, он уже вчера вечером подобную ошибку допустил, дважды на те же грабли наступать не хотелось.       — Что это? — Чонгук складывает на груди руки и хмуро смотрит на Тэхена, ожидая не самых приятных сюрпризов.       Гадес довольно скалится. Похоже, что урок архангел хоть один, но усвоил.       — Это просто вода и мед, — улыбается сдержанно Тэхен. — Единственные ингредиенты в человеческом мире, способные нейтрализовать эффект от Нуара.       Чонгук не желает так легко верить словам Дьявола, да и про этот Нуар он ничего не слышал, и знать не знал, что это. Видимо, открытое недоверие отражается у архангела на лице, потому что Тэхен уже не сдерживает свою улыбку, произнося:       — Проверь сам.       Чон колеблется с секунду, но берет протянутый бокал, придирчиво его разглядывая. Даже подносит его к носу и втягивает аромат свежего меда и чистой воды. К сожалению, если там что-то и было, то обонянию Чонгука это не поддавалось.       Архангел подозрительно смотрит на Тэхена, но тот ни одной эмоцией на лице ничего не выдает. А Чон здраво понимает, что Гадес мог задумать что угодно, мог снова бы споить архангела, чтобы продолжить… то, что они делали вчерашним вечером… От одной мысли об этом хотелось выть в голос! Ну почему он ничего не помнит?!       Чонгук снова принюхивается к жидкости в бокале и вспоминает, что у загадочного Нуара был запах его глициний, но у этого напитка его не присутствовало. А тянуть дальше было глупо, он и так знатным клоуном в глазах Тэхена выглядел. Поэтому Чонгук успокоительно вздыхает и на пробу делает первый глоток, тут же отмечая, что сладкая жидкость была ему очень приятна.       Гадес смотрит на архангела и легко улыбается, на самом деле, его к Чонгуку дьявольски тянет, особенно к такому домашнему, немного помятому с изюминкой испуга и непонимания в огромных глазах. Но он сам себя осаживает, напоминая, что еле сдержался этой ночью.       Чонгук подозрительно щурит глаза, но подсознательно уже понимает, что в бокале, и правда, были только мед и вода, а потому уже без остановки вливает в себя напиток, буквально ощущая, как головная боль сходит на нет. Мгновенный и потрясающий эффект.       — Спасибо за прекрасную ночь, ангел мой!       У Чонгука чуть вода из носа от этих слов не полилась. Он медленно отставляет пустой бокал на стол и огромными, дикими глазами смотрит на Гадеса, желая, чтобы вдруг ослышался. Он даже последний глоток воды еле в горло проталкивает, ощущая, как тот болезненно катится по горлу.       А Тэхен эффектом доволен, улыбается паскудно и губы лижет, зная, что все это архангела равнодушным не оставит. Он по одному виду Чонгука понял, что тот абсолютно ничего об их небольших постельных приключениях не помнит.       — Садись, поешь, — продолжает как ни в чем не бывало Тэхен, рукой указывая на стул у стола, на котором стояла гора различных блюд, которые Чонгук изначально и не заметил. — Ты вчера много сил потратил, когда рвал на мне одежду.       Челюсть Чона каким-то чудом избежала знакомства с полом, а глаза непонятно как остались в глазницах, потому что по ощущениям, архангел сейчас был в таком шоке, словно его знатно так по голове огрели чем-то большим и тяжелым. Странно, как он остался стоять ровно, а не упал на пол, хотя он уже знатно корни пустил в черный паркет, видимо, они и держали его в вертикальном положении.       Чонгук больно сглотнул вязкую слюну, еще раз и еще, и только после пятой попытки смог дрожащим голосом выдавить, смотря на довольного реакцией Тэхена своими ошарашенными черными глазами:       — Я рвал? — умнее, конечно же, ничего не придумывает, потому что мозг отказывается работать в штатном режиме.       Так значит они…       Гадес толкает язык за щеку и бессовестно рассматривает фигуру архангела с ног до головы, обводит даже дрожащие позади него крылья внимательным взглядом, отчетливо помня каждое прикосновение к этому прекрасному телу.       — И на мне, и на себе, — кивает головой в знак согласия Тэхен, улыбаясь предвкушающе. — А ты разве не помнишь? — вкрадчиво интересуется и срывается вперед к архангелу, приближаясь к нему медленно, как хищник к жертве. А Чонгук себя каждый раз рядом с Гадесом именно жертвой и ощущал, таким маленьким, жалким кроликом! — Не помнишь, как просил меня остаться с тобой на ночь?       Чонгук вздрагивает, и его тело покрывается мелкими мурашками. Он смотрит на приближающегося Тэхена, но даже не пытается его остановить, совсем разума лишился.       — Как просил взять тебя? Как хотел, чтобы я взял тебя?       Гадес мягко скользит архангелу за спину и резко прижимается к нему, вжимая крылья между двумя горячими телами. Одно горит от своего желания, а другое от… предвкушения, и это чертовски неправильно! Тэхен носом ведет по черным мягким волосам от затылка до самого уха, собирая аромат глицинии, наполняя себя им до глубины бездушного тела, чтобы ломало нездорово. Он даже руки по-хозяйски опускает на тонкие бока Чонгука, скользит ими жадно до самых тазовых косточек, а сопротивления не встречает. Архангел в его власти мягкий и податливый, совсем нереальный, дрожащий предвкушающе, запретно. Не такой, как вчера, сегодня он куда вкуснее кажется, а может, потому что для Тэхена каждая новая порция — как глоток жизни.       Гадес прикасается губами к мягкому хрящику уха и прикусывает слегка, а в ответ получает новую дрожь желанного тела и тяжелое дыхание. Архангелу не было все равно, и это было прекрасно, потому что Тэхен бы не хотел получить деревяшку в свои объятия после всего произошедшего. Дьявол ведет руками выше, перебирается ими жадно на впалый живот и скользит вверх по груди, нещадно задирая ткань кофты.       А Чонгуку, о боже! Ему нравится! Он и не думает сопротивляться, у него в голове туман, и в этом тумане очень приятно, там руки крепкие и губы требовательные, там тело жаркое прижимается к его, и это отчего-то так правильно, так нужно сейчас. Он готов даже развернуться в этих руках и прикоснуться к губам, которые вчера его касались, потому что хочется. Архангел сейчас не под действием алкоголя, но здраво понимает, что Тэхена ему хочется.       — Ты вчера был таким ненасытным, — низким рычащим шепотом выдыхает Гадес в самое ухо, получая в ответ новую дрожь нежного тела. — Так стонал подо мной, сладко и красиво.       Тэхен ловко перехватывает ослабевшее тело руками вокруг живота, удерживая его своими крепкими объятиями. Чонгук больно сглатывает, у него ноги трясутся нездорово, и тело горит только от осознания, в каком они сейчас с Тэхеном положении.       — А как трогал меня, — выстанывает на ухо Чонгуку Гадес и в ответ получает не менее возбуждающий стон, заставляющий дикого зверя рвать свою цепь, желая закончить начатое еще вчера. — Как просил тебя взять.       Тэхен одной рукой крепко держит Чона, а второй бесстыдно сжимает его бока, проходясь по свежим еще синякам, чтобы новые оставить, чтобы Чонгук еще долго об этой ночи помнил. А архангела на поверхность даже боль не вырывает, он млеет в этих сильных руках, отдается этому телу добровольно и большего жаждет.       — Я этого точно не забуду, — улыбается Тэхен и резко архангела отпускает, отходя от него на спасительный метр, чтобы крышу и дальше не сорвало, до точки невозврата.       Чонгук разве что успевает за стол руками вцепиться, чтобы не упасть. Он дышит тяжело, тело дрожит, и смотрит голодными откровенно огромными глазами на Тэхена, медленно понимая, что сейчас произошло. А Дьявол только улыбается довольно, слизывая с губ морозную глицинию, и выдает спокойно:       — Поешь, тебе надо набраться сил.       Чон смотрит на Тэхена и глаз от него оторвать не может. Гадес красивый, с этим не поспоришь, а еще сейчас слишком желанный, с распахнутой рубашкой и тьмой в и так черных глазах. Опасный, притягательный, недостижимый, такой, что у Чона от одного взгляда на него ноги подкашиваются, и в животе все тугим узлом скручивается. Мозг архангела не помнил, что между ними произошло вчера, а тело все помнило, и оно было неудовлетворённо, ему требовалось продолжение, насыщение. Но Чонгук довольно быстро ловит себя на мысли, что хочет к Тэхену сейчас прикоснуться и потребовать продолжения этой сладостной прелюдии, а потому сам себя мысленно бьет, останавливая, пытаясь в чувства привести.       Гадес ведет себя как ни в чем не бывало, он медленно раскладывает столовые приборы и ставит на стол, и так переполненный едой, пару графинов с непонятными жидкостями. Внешне — образец спокойствия, но внутри у него все пылает и горит. Он сам себя уже дважды осадил, и зверь его был от этого не в восторге, он грыз Тэхена изнутри, ломал ему кости и хотел обладателя морозной глицинии, очень хотел, так, что напускное спокойствие Гадеса грозилось в любую секунду просто лопнуть с оглушающим звуком.       — Садись, тебе надо поесть, — мягким голосом приглашает Чона за стол Тэхен и улыбается ему при этом нежно.       Чонгук опускается на стул, потому что ноги его не держат и потому что еще слишком плохо соображает. Но уже вышел из тормозного режима, и это было неплохим таким прогрессом. Единственное, что начало сейчас архангела грызть — осознание, что он только что сделал. И даже это не верхушка айсберга! Тэхен говорил о том, что Чонгук вчера делал такое, что у архангела вмиг щеки запылали от простого понимания того, что Гадес не врал. Его тело помнило все это, а значит, Дьявол не врал! Чон вчера сам себя раздел и Тэхена заодно, сам отдался ему в руки прямо как сейчас. Все сам. Сам в бездну ступил, сам ей поддался, сам просил!       Боже! Чонгук прячет полыхающее лицо в ладонях. Как он до такого докатился, как позволил Гадесу себя искушать, и как захотел вдруг искушаться?! А как они вчера далеко зашли? Тэхен сказал «спасибо за ночь», а это значит, что на одних поцелуях они не остановились. Да, Чонгук проснулся в одном белье, а это похоже на то, что они… они…       — Ешь, — голос Гадеса вырывает архангела из своих мыслей, заставляя даже руки от лица убрать, смотря на невозмутимого Тэхена, сидящего напротив и изящно наливающего в свой бокал какую-то кроваво-красную жидкость, подозрительно похожую на вино. — Это все обычная человеческая еда, не отравлена. — С улыбкой добавляет Гадес, наслаждаясь полыхающими щеками архангела, который отчаянно прятал глаза в столе. — Она поможет тебе набраться силы.       Как бы противно это не было признавать, но Чонгук сейчас себя ощущал очень измотанным, словно… всю ночь работал. Как бы он не желал, а спросить у Тэхена о том, что между ними было, придется. Он не хотел, но было нужно. Если уж и пасть, то со знанием, а не оставаясь в неведении.       Еда на столе выглядела очень аппетитно, никакого отвращения не вызывала. Архангелу не нужна была пища, чтобы оставаться полным сил, но вот прямо сейчас он подсознательно понимал, что этот источник энергии ему был необходим. Он вымотан, у него прекратилась головная боль, но мышцы ноют, не желая слушаться. Возможно, если он, и правда, поест, то все придет в норму. Только бы перестала так гореть кожа на лице от пристального взгляда одного существа!       — Ты слишком уж заботливый сегодня! — когда Чонгук ощущал себя неловко, то всегда начинал огрызаться.       Тэхен улыбнулся предвкушающе. Да, он ожидал вот такого Чона снова увидеть. Тот долго ждать не заставил.       — Я должен отплатить тебе за эту ночь, — намеренно бьет по больным точкам, наслаждаясь тем, как архангел от одних только его слов вздрогнул, нервно шурша перьями. Конечно, маленькое невинное создание ничего не помнило и, конечно, Тэхен не мог себе отказать в удовольствии с ним немного поиграть по этому поводу.       — Ничего не помнишь, да? — Гадес смотрит на то, как Чонгук медленно поднимает на него глаза и только продолжает шире улыбаться, зная, что внимание Чона к себе привлек нешуточное. — Сколько ты выпил?       Чонгук сглатывает болезненно и понимает: сейчас или никогда. Тэхен сам этот разговор начал, а значит, сейчас самое время узнать всю правду, какой бы она не была. И архангел совсем не обращает внимание на улыбочку Гадеса, который сейчас чуть ли не светился от предвкушения, словно знал, о чем Чон его спросит.       — А мы с тобой… мы… у нас было… мы…       Тэхен явно наслаждается. Его знатно прет от такого Чонгука, ломающегося как девка на первом свидании, хотя совсем недавно ножки перед Гадесом раздвигал. Какая обманчивая двойственность, но Тэхену слишком уж нравится.       — Что у нас было, мой ангел? — издевательски тянет Гадес, ощущая жар тела, полыхающего от дьявольской волны смущения.       Чонгук успокаивающе выдыхает, смотря в черные глаза напротив и выдает, как на духу:       — У нас с тобой был вчера секс? — и тут же отводит взгляд в сторону, смотря куда угодно, только не на Тэхена.       А Гадес только скалится, откидываясь на спинку стула, удобно на нем размещаясь, и руки на груди складывает. Невинное создание слишком уж глубоко забралось в бездушное тело Тэхена, заставляя его ловить нереальный кайф от близости и желать еще и еще.       — А что ты считаешь сексом? — Гадес просто так заканчивать игру не намерен. — Секс — это поцелуи на ключицах? — А сам смотрит на свою работу, оставленную на красивой коже Чонгука, не скрытую даже тканью кофты. — Или соприкосновение двух обнаженных тел? — а голос почти до интимного шепота опускается. — Или руки, которые жадно трогают там, куда только могут пробраться? — Чонгук заметно вздрагивает. Черта с два он так на все это реагирует?! — Или…       — Я имел в виду совокупление, — резко прерывает архангел Тэхена, не желая и желая одновременно услышать продолжение этой фразы.       Но лучше, для нервных клеток, которых не осталось, чтобы Гадес все-таки замолчал. А то у Чона сейчас сердце просто ребра выломает и наружу в руки Дьяволу и прыгнет.       Тэхен улыбается несдержанно, вкусно облизывается на архангела, но принимает и такой поворот событий.       — Совокупление, — намеренно растягивает слово Гадес, любуясь алым лицом напротив, еще бы и в глаза посмотреть, но Чонгук их слишком хорошо прячет. — У нас с тобой совокупление было… — у Гука в этот момент сердце замерло, и все органы сжались до размеров микробов, — … ли? — добавляет с садистской радостью Тэхен, замечая проблеск облегчения, пробежавшийся по лицу архангела. Конечно, тот боялся такого греха, конечно, это приносило большое наслаждение бездушному телу Гадеса. — Не было, — через несколько секунд, кажущихся минутами, произносит Тэхен, замечая, что архангел от этих слов чуть в обморок от счастья не грохнулся. — Я отказался от твоего щедрого предложения.       Чонгук не помнил такой радости давно. Да, кажется, вообще никогда. Такое ощущение, что до этого момента у него на плечах стоял, по меньшей мере, огромный дом, потому что сейчас от счастья хотелось уж если и не прыгать, то парить! Он боялся услышать самое страшное, боялся, что грех станет теперь его вечным спутником, и он будет на каждом шагу оступаться об него. Но все обошлось, потому что… что? «Отказался»? Тэхен отказался? А Чонгук предлагал, получается?!       Архангел переводит удивленный взгляд на довольного донельзя Гадеса и слегка хмурит брови, переспрашивая:       — Что?       Тэхен, кажется, получит сегодня смертельную дозу эндорфинов, после чего пришьет Чонгука к себе, чтобы постоянно иметь к нему доступ, чтобы постоянно свое тело насыщать до краев, чтобы даже тьма вокруг кусачими завитками вилась, томясь в приятной неге.       — Ты хотел меня, хотел совокупления, — нарочито использует это слово Тэхен, зная, что от него одного Чона тут же бросит жар. Так и произошло, архангел мгновенно снова отворачивается и смотрит высоко в потолок, чтобы не видеть довольный оскал Гадеса.       — Но я тебе отказал, — Тэхен разочарованно цокает языком, у него был великолепный шанс, а он его упустил, — не смог воспользоваться твоим пьяным состоянием, хотя признаюсь, сдержать себя было сложно.       Какой красивый черный потолок, какой изысканный черный рисунок, — думает Чонгук, настойчиво избегая довольной улыбки Тэхена, которая с алых губ не желала сползать. Стыдно — не то слово, которым можно описать все то, что сейчас владело архангелом. Ему было жутко, невыносимо, до жара во всем теле стыдно, не потому что он вдруг узнал, что натворил этой ночью, а потому что осознавал, что его внутренние органы от предвкушения сворачивались, стоило ему подумать о том, что они вчера с Гадесом делали. Немыслимо! Нужно было срочно покидать этот дом, чтобы начать дышать нормальным воздухом, а не тем, в котором все пропитано Тэхеном, в котором он сам только и есть, пробирается в легкие и душит. А Чонгук позволяет себя душить — тоже не лучше!       — Ешь, — в сотый раз повторяет Гадес, — потом тебя отвезет домой водитель.       Чон переводит взгляд на стол, но на Тэхена старается не смотреть. Страшно, что ли?       — Я могу и сам дойти, — бубнит себе под нос, но тосты в тарелку накладывает, потому что энергия ему сегодня будет нужна, после всего произошедшего.       Гадес медленно отпивает свой напиток из бокала, оставаясь, как и обычно, расслабленным и спокойным.       — Я настаиваю, Чонгук-и. Водитель хоть и демон, но сделать тебе ничего не сможет.       Чон не желает по этому поводу спорить, день только начался, а он уже морально вымотан. Водитель? Так пусть будет он, лишь бы Чонгук быстрее оказался дома, чтобы насладиться светом и спокойствием. А еще было бы неплохо подумать над своим поведением, над ужасным, абсолютно не архангельским поведением. И о том, что сделал Тэхен, точнее, чего он не сделал. Чонгук был просто уверен, что если бы у Дьявола был шанс опорочить и тело архангела, то он бы от него никогда не отказался. Гадес всегда умеет удивлять.       — Я и не боюсь, — с вызовом отвечает Чон, уже бесстрашно блестит на Тэхена своими черными глазами и мажет тост толстым слоем варенья, отмечая, что звук ножа, проходящийся по хлебу, ему очень нравится.       Гадес усмехается, глядя на нехитрые манипуляции Чонгука.       — Вот такого тебя я и ожидал, — улыбается Дьявол. — Люблю, когда ты огрызаешься, меня это заводит.       Чон только губу, и так пострадавшую, кусает, и рычит тихо:       — Не ради тебя стараюсь, — и продолжает размазывать варенье самозабвенными движениями, стараясь всеми силами не замечать довольной улыбки Дьявола.       Он и так сегодня столько ему поводов поизмываться над собой дал, что еще на несколько лет вперед хватит. Теперь Гадес от архангела точно просто так не отстанет. Раз попробовал и все — пустоту, оставшуюся от души, заполнило. Слишком большой соблазн повторить.       Тэхен только усмехается и снова отпивает кровавую жидкость из бокала, не спеша, смакуя вкус. На самом деле, он ничего не ощущает, у него на языке только глициния морозная осела смертельной дозой, и это он ее смакует с каждым новым глотком, потому что скоро ее обладатель уедет, а Тэхена снова начнет жрать голод по нему. И дня без него не сможет.       — Почему я проснулся в одном нижнем белье? — эта тема все еще грызет мозг Чонгука, не желая его покидать. — Ты сказал, что отказался от меня, так почему я был без одежды? — А на Тэхена не смотрит, он и так слишком уж хорошо знает, что ждет его фирменный оскал в ответ. А лишний раз его видеть, не было желания.       — Это я тебя раздел, — спокойным голосом поясняет Гадес, с удовольствием отмечая, как от этих слов нож в руках Чонгука застыл, переставая размазывать варенье по тосту.       — Ты «что»? — Чон все-таки поднимает голову и смотрит на Тэхена с нескрываемым бешенством в черных глазах.       Так значит, Дьявол не такой уж и невинный, каким кажется! Сам кричал, что беззащитными не пользуется, а сам архангела раздевал! Какая наглость так врать!       — Раздел тебя, — улыбается Тэхен, пожимая плечами. Ему нравился эффект от своих слов слишком уж. Архангел всегда умел красиво злиться, в этом была своя прелесть. — Тебя бросило в жар, у тебя все тело горело, поэтому мне пришлось тебя раздеть, — спокойно поясняет Тэхен. — Если я и прикасался к тебе, то без толики интимных намерений. — И улыбается аки ангел, только нимба над головой не хватает.       Чонгуку хочется ему не верить, хочется прямо здесь этим самым ножом по шее ему пройтись, а лучше снова в сердце и прокрутить пару раз, по-садистски! Жуткие желания, которые следовало поганой метлой из головы гнать!       — И я должен тебе поверить? — скептически поднимает бровь Чонгук.       — Как хочешь, — безразлично жмет плечами Тэхен. — Я бы не стал тебя трогать в таком состоянии. — И снова пьет свой непонятный напиток, ни капли не смутившись под таким пристальным взглядом.       Гадес сам учил Чона никому на слово не верить, и архангел очень хочет поставить слова Тэхена под сомнение. Но вот незадача, похоже, что в этот раз Дьявол отказался от своей адской роли, надевая нимб праведника. Но почему? Почему он так поступил? Чонгук, конечно, рад, что остался чист, но, черт возьми, любопытство было никуда не деть.       Видимо, вопрос архангел произносит вслух, потому что Тэхен смотрит на него пристально, приподняв бровь, и переспрашивает тихо:       — Почему? — а потом усмехается и отставляет бокал обратно на стол, тонко поигрывая на нем длинными пальцами. — Я не смогу ответить на этот вопрос честно тебе, потому что не могу ответить на него даже себе. — Тэхен печально хмыкает своим мыслям и продолжает: — Я бы просто себе такое не простил. Ты был беспомощен, а я нет. Это как-то нечестно. Не могу объяснить.       Чонгук сидит с открытым ртом и не знает, что ответить. Не знает, верить Тэхену или нет, ничего не знает, вообще, не понимает события нескольких часов. Гадес должен был быть злобной тварью, не останавливающейся ни перед чем; он не должен был думать о других, только о себе и только.       — Ты много раз пользовался моей беспомощностью, — тихо выдает Чонгук, но на лице ни капли злости, там только большой и открытый интерес, там неверие и много чего на самом деле, потому что архангел сейчас свои эмоции совсем не контролировал.       — Это другое, — спокойно поясняет Тэхен с легким вздохом. — Каждый раз ты мог и давал мне отпор, но вчера ты не мог, ты лишился своей воли, был пьян и делал то, что хотел Нуар. Ты не отвечал сам за себя, я не мог этим воспользоваться. — Тэхен печально улыбается, и в глазах его что-то вспыхивает на миг, но Чонгук даже ухватиться не успевает, чтобы понять, что это. — Я готов ждать сколько угодно, но не опускаться до такого.       Чонгук сбит с толку таким неожиданно джентельменским поведением Тэхена. Он абсолютно точно не понимает его природы, но абсолютно точно знает, что Гадес ничего не делает без выгоды для себя. Только где эта выгода в том, что он не опорочил архангела, когда у него был для этого самый подходящий случай? Ничего не желало складываться в голове Чонгука, и это сводило его с ума.       — Можешь ждать сколько угодно, но я не дамся тебе, — наконец, после длительной паузы отвечает Чон и, гордо хмыкая, запихивает в рот тост, откусывая сразу почти половину.       Тэхен только усмехается на это, но в глазах до сих пор нет этого издевательского огонька, какой был раньше. Это архангела сильно напрягало, но он не подавал просто виду. И так уже достаточно раз оказывался сегодня в невыгодном положении.       Первые лучи рассветного Солнца несмело пробираются в мрачную кухню, освещая ее кровавыми отблесками, оседающими звездной пылью на медовой коже Тэхена, искрами улетая в каштановые волосы и отражаясь в глазах черных, способных звезду далекую полностью поглотить. Чонгук на мгновение подвисает, глядя на такого нереального Тэхена, скользит по нему изучающим взглядом, но вовремя себя осекает, когда опускается слишком низко и натыкается на медовую кожу груди, ничем не прикрытую. Как кстати выглянуло Солнце, и полыхающих щек Чонгука не видно.       — Я ждал полмиллиона лет, готов и еще подождать, — через какое-то время тихо отвечает Тэхен, но на архангела не смотрит, его проникновенный взгляд устремлен за окно, на звезду далекую. Но на деле, он словно сейчас и не здесь.       А Чонгук от этих слов снова вспоминает ту фразу Тэхена — «Я хотел увидеть тебя». Но, как уже говорилось, Чону только две тысячи лет, Гадес априори не мог увидеть его полмиллиона лет назад, архангела тогда просто не было! И вот Тэхен сказал это снова! Что он имеет в виду? Как он его увидел? Где? Когда? Одни только вопросы.       — Я хотел тогда к тебе прикоснуться, как сейчас, но не мог, — Гадес печально усмехается своей глупости, а в глазах то, что никому не понять. — Я тебя постоянно видел, и меня это с ума сводило. Тогда решил, что надо тебя забыть, хотел и желал тебя забыть во что бы то ни стало. Я знал, что, в противном случае, найду тебя, где бы ты ни был. За тысячелетия, проведенные в Аду, думал, что смог это сделать, я забыл тебя, твой аромат глицинии, все было относительно спокойно тогда.       Тэхен переводит вселенско глубокие глаза на Чонгука и продолжает:       — Но потом встретил тебя у того клуба и вспомнил, сразу вспомнил. И понял, что добьюсь, чего бы это мне не стоило. Я просто хотел быть с тобой… Просто хотел… А знаешь, я вру, — улыбается Гадес, — я тебя никогда не забывал.       *****       Дрожь пробивает все тело, проникает в каждую клетку нерва, заставляя его болью вонзаться под кожу, вызывая мучительные завывания всего организма. Она яростно грызется внутри, отдаваясь волнами болезненных спазмов в районе груди. Кажется, что бабочки начали массово умирать под действием этой нездоровой дрожи тела, вызванной сильнейшим волнением.       Карие зрачки расширены до предела, блестят почти безумно, топят своими лучами все, на что только не посмотрят; густые брови слегка подрагивают, то стремясь соединиться на переносице, то разбегаясь в разные стороны; губы этой дрожи тоже поддаются, лепечут что-то неслышимо, словно тяжелый разговор репетируют. А они и репетируют, но выходит из рук вон плохо, особенно учитывая, что глаза безотрывно глядят на золотом выгравированную надпись квартиры «310», а рука несмело тянется к дверному звонку. В этот момент сердце ухает совсем уже тяжело в груди, с оттяжкой так, до боли, разбегающейся разрядами по нервным окончаниям. Если нажмет, то будет уже не повернуть обратно, а если нет, то будет еще долго об этом жалеть.       Длинные секунды, кажущиеся минутами, размышлений. В сотый раз взвешивание всех «за» и «против», чтобы понять одну единственную правду — без него уже жить не сможет, никогда. Но страшно все равно, боязнь отказа и непонимания, боязнь своих чувств и всего вокруг — слишком мощный отпечаток оставляют в душе.       Хосок прерывисто выдыхает и все-таки жмет на дверной звонок, слыша, как внутри квартиры раздается трель. Обратного пути нет. Ангел весь коркой льда покрывается, и сердце окончательно в груди замирает, только шепчет напоследок, чтобы не медлил. У Хосока даже во рту все в раз пересыхает, дерет горло болезненно, но все внимание ангела и весь его слух обращены только на дверь, туда, где он живет. Его трясет нездорово, еще хуже, чем было до этого. Кажется, еще немного и в обморок рухнет, а еще сердце предательское перестало работать, как полагается. И все это вкупе делает Хосоку слишком нехорошо, жарко и душно, словно он заболел. Но ангелы не болеют.       «Любовь» — сказал вездесущий демон, он заболел любовью. И если сейчас не получит должного лечения, то просто сгниет в своем одиночестве, приправленном осознанием ненужности того, кто был ему необходим.       Дверь распахивается неожиданно. Хосок пропускает звуки шагов, поворот ключа в замке — все пропускает, варясь в котле своих мыслей. И потому оказывается нос к носу с объектом своего сумасшествия, смотря на него растерянными, испуганными глазами и получая в ответ тот же самый взгляд.       Чимин стоит на пороге с открытым ртом, в глазах непонимание и счастье, и такая же растерянность, и много чего еще за лидирующее место бьются. Он в обычной домашней пижаме, немного заспанный и помятый, но для Хосока самый красивый, он готов на его образ молиться, готов прямо сейчас на колени перед ним рухнуть, потому что ноги его совсем сейчас не держат.       — Хосок, — первым подает голос Чимин, потому что ангел вдруг растерял все слова, забыл все, что хотел сказать — в голове у него абсолютно пусто, — что-то случилось? — у Пака в голосе появляются тревожные нотки, он смотрит на Хосока огромными глазами и похоже начинает бояться за его состояние.       — Я… — хрипло отвечает ангел и вдыхает ненамеренно аромат цветков вишни, уверенно сходя с ума еще больше.       Это просто невыносимо, он просто не знает, что ему сказать, близость Чимина промывает мозги, оставляя в голове только его образ, а в легких его аромат; он теперь словно весь состоит из Пака.       — Ты очень бледный, — обеспокоенно отвечает Чимин и открывает дверь в свою квартиру шире, приглашая войти. — Тебе надо отдохнуть, заходи.       Хосок не шевелится, только смотрит в тревожные глаза Пака и шепчет тихо, но ясно слышимо в тишине лестничной площадки:       — Ты мне нравишься.       Теперь настает очередь Чимина замереть, не зная, что делать дальше. Он не ожидал этих слов — это понятно, но в купе со всей этой ситуацией он просто подвисает и на ногах стоит только благодаря ручке двери, за которую до сих пор держится. В голове только шум, но он все равно находит, что сказать, даже улыбку давит, смотря в блестящие безумные глаза напротив:       — Ты мне тоже.       Хосок трясет головой, словно пытается собраться с духом. На самом деле, он просто тонет в зрачках напротив, просто в них загибается и понимает, что если сейчас не выберется, то не скажет самого главного, что собственно и нужно было сказать в первую очередь.       — Не так, — шепчет ангел и больно кусает себя за губу, после чего поднимает глаза на застывшего Чимина и насколько можно громко произносит: — Я тебя люблю.       Время замерло, пространство остановилось, все просто застыло в одном положении без права на изменение. Две фигуры на лестничной площадке смотрят в глаза друг другу и тонут одновременно в своих чувствах, оба не сопротивляются, и оба вдруг нашли смысл своего жалкого существования. Не одни, взаимно и долго — это невербально понятно им обоим. Страшно и больно уже осталось позади. Три маленьких, коротких слова все решили, все вдруг поставили на свои места, но создали еще больший хаос, биение бешенное двух сердец, перерастающее с каждым новым ударом в общую мелодию, нарушив которую, их, хрупкие, можно было разом обоих убить.       — Я тоже тебя люблю, — еле шепчет Чимин, и первая слеза катится по его щеке вниз, вырывая Хосока из ступора, в котором он пребывал.       Ангел давит свои кристальные слезы и сносит Пака в квартиру ураганом, несдержанно впиваясь в его губы своими, отдавая через этот поцелуй все свои чувства, всю свою любовь, все, что не мог выразить словами, но так этим хотел поделиться.       Без Чимина Хосок теперь жить не сможет.