Map of the soul: 7

      Большие прозрачные кристаллы своим светом самозабвенно и забавно раскрашивают потолок и даже часть черной стены, идеально вписываясь в интерьер, который раньше таких изменений никогда не видел. Хрустальные капли богато свисают с цепей из белого золота, мягко покачиваются, заигрывают с хозяйкой тьмой, которая в небольшой концентрации все равно в каждом углу спальни присутствует. Она с интересом смотрит на дорогое чудо, украшающее потолок, собирающее в себя свет Луны, чтобы потом разбросать его сотнями огней по комнате, разгоняя темноту. Тьме такое должно не нравиться, но она, вопреки всему, не злится и не бесится, она с любопытством трогает эти огни, фыркает, конечно, самодовольно, потому что у них, по сравнению с ней, силы вообще нет. Но все равно продолжает хрустальную люстру изучать, играя с каждым ее кристаллом, заставляя их тонко биться друг об друга, создавая заливистый перезвон. Тьме нравится, она скалится довольно и тут же разлетается обратно по углам, решая, что дорогая игрушка может остаться в ее владениях.       Чонгук медленно разлепляет глаза, лениво начиная возиться под мягким одеялом, просыпаясь. Еще ночь, из незанавешенного окна в комнату мягко льется лунный свет, но архангела выдрало на поверхность легкое, но оттого нисколько не радужное осознание, что он в постели снова один. Тэхена не было в особняке вот уже второй день подряд. То есть, второй день подряд Чонгук ложился спать, надеясь, что когда откроет глаза, то наткнется на эти черные глубокие зрачки взглядом, вдохнет запах лилий, который начал потихоньку из воздуха пропадать, и душа перестанет тоскливо стонать. Чонгук разве что еще в панику не вдался, потому что Тэхен ему обещал, что вернется, уладит какие-то свои дела и вернется. Архангел ему верил, но все равно скучал, в особняке можно было заняться чем угодно, вплоть до того, чтобы открыть врата в преисподнюю и развеяться в этом захолустье. Но Чонгук много времени за эти два дня провел только с Хосоком, потому что тот до сих пор самостоятельно не мог ходить, и ему было вдвойне тоскливо, он вдвойне не знал, чем себя занять. Вот так они и помогали друг другу.       Чон мягко разминает крылья и выползает из-под одеяла, все еще сонными, немного туманными глазами смотря, как хрустальные кристаллы люстры мягко покачиваются под потолком, раскидывая причудливые огоньки во все стороны. Ему нравился их свет, он и окно не зашторил, чтобы в темной комнате было больше света. Это не значит, что он уже пожалел о своем решении, и начал рьяно избегать мрака, вовсе нет, он знал, что тьма здесь все равно останется даже с таким условием. Ему просто не нравилась постоянная темнота, она его не пугала, но и не нравилась.       Чонгук тоскливо смотрит на пустую половину кровати. Он и не рассчитывал, что Тэхен будет с ним всегда, и не мечтал, что они, как в женских романах, будут засыпать и просыпаться вдвоем. Он просто скучал по нему, ему просто хотелось его увидеть, хотелось снова его обнять и вдохнуть этот родной запах лилий.       Конечно, звучит все это слишком сопливо, но архангелу честно наплевать, он долго бежал сам от себя, чтобы сейчас раздумывать на тему правильности своих желаний. К тому же, правильно то, что хочет сделать в трепетном порыве душа, а все остальное пусть горит в пекле.       Из углов на архангела тьма поглядывает, прячется, конечно, очень профессионально, только Чонгук все равно ощущает, как эти метафизические глаза на него смотрят. Непонятно, то ли она по приказу своего хозяина к Чону не прикасается, то ли у нее есть на то другая причина, но архангелу уже второй день кажется странным, что тьма с ним вдруг начала играть в прятки.       Она была повсюду, куда бы Чонгук не пошел, словно следила за ним, вот только что-то архангелу подсказывало, что это не так. В ее скрытых, но таких яростных порывах было желание прикоснуться к Чону, лизнуть жадно и протяжно его тело, чтобы напитаться глицинией до краев. И неопытным глазом было понятно, что архангел ей уж слишком интересен, вот только отчего-то она как не прикасалась к нему, так и не предпринимала к этому никаких поползновений. Для Чонгука это было более чем странно, но он старался на эту тему думать меньше всего, хотя от скуки думалось обо всем, что приходило в голову.       Архангел мягко соскальзывает с кровати и сразу сует босые ноги в тапки. Не то чтобы ему холодно, хотя да, будем честны, без Тэхена здесь, и правда, было холодно. Весь особняк словно застыл, в нем не было никакого движения. Еда чудесным образом появлялась в холодильнике, постельное белье словно само себя меняло, когда архангела в комнате не было, и уборка сама производилась во всем доме. Просто чудеса! Ведь в особняке не было никого, кроме Хосока и Чонгука. Все разом испарились вместе с Тэхеном. А архангел даже не знал, где Гадес и что делает. Конечно, он мог сейчас кого-то убивать, мог даже убивать ангелов! Но Чон пока не был готов ввязываться в войну снова, ему нужно было время отдохнуть и прийти в форму. Единственное, что его волновало — чтобы Тэхен не пострадал. Да, архангел знал, что он сильное и древнее существо, знал, что просто так его победить будет проблематично даже войску ангелов. Но он отлично помнил, что Хосок ему говорил о Суа, о ее тренировках и ее тайном оружие в том страшном коридоре, о том, что она долгое время собирала на Тэхена информацию — и все это вместе заставляло Чонгука нервничать. Он должен был увидеть Гадеса в ближайшее время целым и невредимым, иначе начнет страдать целым вагоном фобий!       Чон аккуратно складывает за спиной крылья, и, понимая, что больше не заснет, решает пройтись по особняку и развеяться. Может даже что-нибудь приготовить для Хосока необычное, в человеческой жизни архангелу готовка давалась легко. Главное поделать хоть что-то, иначе он скоро сойдет с ума от своих мыслей!       В особняке стоит полная тишина, только Чонгук слышит, как тьма по углам шуршит, прячась в тени от занавесок, не выходя в дорожки лунного света, освещающие коридор. Она снова за ним пошла, снова будет его с любопытством изучать.       Архангел на это только криво улыбается и трет глаза, зевая. У него в кармане брюк сейчас спрятано перо Тэхена, с которым он так и не нашел, что сделать. Отчего-то Гадесу так и не отдал, да они и не виделись за прошедшие два дня почти. В любом случае, архангел очень хотел перу найти какое-нибудь применение, но пока в голове на этот счет было пусто. Он мог бы узнать, где душа Тэхена с его помощью, но его это не интересовало. В конечном итоге, он наверняка спрятал ее не просто так. И снова Чонгук вспомнил, что Хосок говорил, якобы Суа знает местоположение души Гадеса. Так ли это? А если она, и правда, знает, то получается, что сможет поймать Тэхена в ловушку! Насколько хорошо он спрятал свою душу? А насколько она защищена?! Архангела нервировало, что он не знает ответы на эти вопросы. Да, он мог воспользоваться пером и успокоить себя, но здраво понимал, что если он узнает, где душа Тэхена, то чудесным образом это уже перестанет быть тайной для всех.       С этими нелегкими мыслями Чонгук открывает двери на кухню, полной грудью вдыхая здесь очень сильный запах лилий. Этот аромат как-то разом его успокаивал, с ним все проблемы и печали уходили на задний план, но, конечно же, потом все равно возвращались. Однако сейчас можно было хоть ненамного ощутить себя очень счастливым, не таким, как если бы Тэхен, и правда, был здесь, но уже лучше, чем ничего.       — Не спится? — Позади Чонгука раздается тихий голос, заставляющий архангела аж на месте подпрыгнуть, резко оборачиваясь к двери лицом, в тени которой и спрятался неожиданный гость.       У Чона глаза широко распахнуты, и сердце бьется больно где-то в горле. Он отчего-то ясно понял, что позади него кухонный островок, а около единственной двери засада. Есть только панорамное окно, но архангел вряд ли цел останется, если ломанется через него наружу. Не разобьется, но стекла его знатно порежут.       Однако страх Чонгука отпускает, когда он видит, кто все это время был на кухне и остался незамеченным для его глаз. Не полностью, конечно, отпускает, потому что с этим демоном надо ухо востро держать.       — Расслабься. — Юнги тянет кривую улыбку и отлепляется от стены и тьмы, которая его хорошо укрывала, выходя на дорожку лунного света, пролегшую по большей части кухни.       У демона нет крыльев за спиной, и он, кажется, и правда, маленьким и хиленьким на первый взгляд. Особенно учитывая, что черная рубашка, не заправленная за пояс, была ему велика, подчеркивала его худощавое телосложение. Да и брюки тонкие ноги обхватывали плотно, добавляя демону утонченной изысканности, которой Чонгук не видел даже у многих женщин. Юнги был красив, с этим сложно было спорить.       — Ты что здесь делаешь? — Архангел, конечно же, ничего умнее не придумал.       Он до сих пор ощущал привкус страха на языке, разве что отстал от кухонного островка и крылья держал крепко прижатыми к спине, а то так точно бы выдавал, что демон его напрягает. Да, на похоронах Джина Юнги ему предстал с другой стороны, был несколько мягким, сочувствующим, но Чонгук продолжал быть архангелом даже сейчас, и его инстинкт кричал в этой слабо освещенной комнатке, что перед ним адское создание и от него не стоит ожидать ничего хорошего!       Юнги приподнимает брови, несколько обреченно выдыхая, и идет мимо архангела к бару, растягивая по пути ответ:       — Охраняю особняк и вас с Хосоком, пока другие занимаются более интересными вещами. — Более чем ясно, что сидеть в четырех стенах демону совсем не нравилось, только приказ Тэхена его здесь и держал. — У Суа совсем кукушечка поехала, может попытаться и на дом напасть.       Чонгук разворачивается следом за Юнги, следит за демоном, подсознательно понимает, что тот его не тронет, но эту свою архангельскую выучку игнорировать не может. К тому же за последние два дня Мин стал первым из свиты Тэхена, кто объявился в особняке — Чону хотелось у него многое узнать, хотя он догадывался, что демон на некоторые вопросы или даже на все не станет давать ответ из-за своего скверного характера.       — А он разве не защищен? — Интересуется Чонгук, наблюдая, как Юнги вытащил из бара бутылку с алкоголем и один бокал, лениво разворачиваясь к архангелу лицом.       Чону хватило одного взгляда на эту черную жидкость в руках Мина, чтобы понять, что это. Проклятый Нуар! Конечно, демоны не пьянеют от обычного алкоголя, поэтому Тэхен притащил сюда эту гадость. Архангел слишком хорошо помнит, как его разом развезло от одного бокала, и как он полез к Гадесу, даже несмотря на то, что с повелителем Ада они сейчас как бы вместе, а за тот случай все равно стыдно.       — Будешь? — Щедро предлагает Юнги, показывая бутылку Чонгуку. Да, он знал, что тот откажется, но все равно предлагал, потому что пить в одиночку было скучно.       — Нет. — Архангел уверенно отрицательно мотает головой. Второй раз он эту гадость пить не будет.       Юнги усмехается довольно, даже в черных глазах что-то дьявольское загорается. Он не рассчитывал встретить здесь компанию и уж точно не рассчитывал, что Чонгук вдруг останется, а не станет от него бежать. Кажется, намечается что-то интересное. Мин лижет коротко губы и легко вынимает пробку голыми руками с профессиональной точностью.       — Защищен. — Через какое-то время отвечает демон, наливая себе полный бокал черной жидкости и только после этого опускаясь на стул по ту сторону стола.       Чонгук с точностью может сказать только, что в этот раз напиток пахнет не глицинией, а лилиями, словно угадывая желания архангела. Поистине Нуар приехал из Ада.       — Только кого это хоть раз останавливало? — Весомо интересуется Юнги, смотря в черные глаза Чонгука. — В конечном итоге, если она захочет сюда попасть, то попадет, а потому я здесь.       Архангел хмурится, расслабляется рядом с демоном сильнее, ведясь на этот мягкий аромат лилий, позволяющий уставшему мозгу набраться умиротворения. Он даже опускается на стул за кухонным островком, ясно этим говоря, что настроен на беседу дальше. Мина это не радовать не может.       — Извини, конечно, но разве ты сможешь выстоять против целого войска? — Скептически интересуется Чонгук, складывая руки, сцепленные в замок, на стол.       Юнги, конечно, входит в элитную свиту Тэхена, но он по-прежнему демон и не то чтобы древний. Да, он показал, что владеет немалой силой, когда вытащил Чона с Хосоком из дома Суа. Но даже тогда он разом не мог убить всех ангелов, молния поражала не больше четырех, а, значит, если его окружит целая армия, то справиться с ней Мин не сможет.       Юнги улыбается загадочно, отпивая небольшой глоток Нуара из бокала. Выглядит донельзя расслабленным, словно его это вообще не волнует, словно…       — Если надо, я отдам и жизнь за Тэхена. — Отвечает Мин, в упор глядя в черные глаза Чонгука, давая понять, что в нем другие могли сомневаться сколько угодно, только вот предан он останется все равно Гадесу, выполняя любой его приказ. Скажет отрезать себе крылья и бросить их в адское пламя — демон так и сделает, скажет вырезать себе сердце — вырежет, скажет пойти и умереть, защищая Чонгука — пойдет и умрет. Тэхен для Юнги бог, не меньше.       Чона эта преданность поражает уже давно. Каким бы тираном не был Гадес, а Мин за него горой стоит. Это было просто невероятно! А самым невероятным было то, что Юнги в своих словах и сам не сомневался, не бахвалился сейчас и даже не раздумывал над всей тяжестью своего положения, кажется, он с радостью выполнял приказ Тэхена. Архангелу вдруг стало очень любопытны взаимоотношения между Мином и Гадесом. И это совсем не ревность, хотя Чонгук и знал, что у Юнги и Тэхена было много чего… личного.       — Видимо, вы с ним давно знакомы. — Отвечает архангел, потому что ему нужно что-то ответить, а в голове ничего нормального нет.       Демон всегда казался ему отвратительной тварью, как и любое адское создание, и может все так и было, но неожиданно в глазах Чонгука к Юнги проснулось уважение.       Мин усмехается и снова делает глоток Нуара, задумчиво покручивая в длинных пальцах тонкую стеклянную ножку бокала, смотря, как напиток черный плещется красиво, волнами переливаясь в своей темнице, впитывая лунный свет и даже искушая тьму из углов кухни подплыть к нему ближе. Но стихия этого, конечно же, не делает, она по-прежнему не хочет спугнуть Чонгука.       — Как я в Ад попал, так и знакомы. — Отвечает Юнги задумчиво, и что-то в его черных глазах мелькает, но Чон зацепиться за это не успевает. — Он был моим личным палачом. — Демон дарит архангелу безумную улыбку, но Чонгук вздрагивает не от нее, а от услышанного. Да, он знал, кому отдает свою душу, когда позволил сердцу Тэхена любить, но было все еще кое-что, что не цеплять его не могло. — Но я даже не жалею. — Продолжает Юнги, смотря, как архангел губу жует. Он его почти что проверял сейчас, только Чонгук этого не понимал. — В конечном итоге, за все время, что я ему служу, он никогда меня не предавал, никогда мне не врал. Если я что-то спрошу, он отвечает, захочу — дает.       Чонгук слушает молча, и… да, он начинает ревновать. Конечно, фраза про палача не должна была его на такие мысли натолкнуть, зато вот все остальное очень даже. И пусть Юнги говорил сейчас совсем обычные вещи, но в них было заложено много личного, на что демон намекал. Их отношениям ни день или два, их отношениям сотни лет, они отлично друг друга знают, Юнги сильный и красивый не нравиться Тэхену просто не мог — все это в голове Чонгука разом начинает вертеться. Сам архангел не может ничем таким похвастаться, а потому его легонько, но все же противно кусает за душу ревность.       Мин Чону улыбается нехорошо, а сам медленно Нуар потягивает маленькими глоточками. Демон стопроцентно знает, что Чонгука грызет, он точно знает, какую реакцию родили его слова. Да он и рассчитывал на это, иначе не затеял бы свою маленькую игру.       — Ревнуешь? — В лоб спрашивает Юнги, вопросительно поднимая бровь, смотря в черные глаза, с едва рождающимися, но уже разожженными, огоньками пламени от столкновения двух звезд.       Чонгук крылья выше перекладывает, немного гордо, еще по архангельской привычке вздергивает подбородок, собираясь холодно бросить Мину колкую фразу о том, что демон слишком в своих выводах заблуждается, что ничего подобного Чон и близко не испытывает. Но Юнги архангела опережает, он коротко хохочет и отставляет бокал в сторону, слегка потянувшись через стол, пристально всматриваясь в глаза Чонгука.       — Ревнуешь, — с уверенностью говорит Мин, — это хорошо. — Добавляет, облизывая губы от Нуара с наслаждением, и обратно опускается на стул, кивая каким-то своим мыслям. — Значит, он тебе, и правда, нравится. — Заключает Юнги, с удовольствием замечая, как Чонгук весь свой боевой настрой разом теряет. А пора было уже понять, что чувства от демонов не спрятать никому. — Это хорошо, значит, ты его не используешь.       — Что? — архангел удивленно моргает, смотря на Юнги во все глаза, только сейчас соображая, что Мин устроил ему небольшую проверку. Вполне себе безобидную по стандартам всех игр, которые обычно предпочитает демон.       — Ну, тебе может быть от него что-то надо, — жмет плечами Юнги, — или ты его хочешь убить. Ты потерял часть своей архангельской силы — это ли не повод для мести? — Веско замечает демон, продолжая в упор смотреть на Чонгука.       А Чон от этих слов вздрогнул, покрываясь мелкими мурашками, потому что изначально все именно так и было, изначально он, и правда, собирался опуститься до мести Тэхену, хотел его смерти. Пока вдруг не понял, что без Гадеса жить не сможет, что любит его настолько сильно, что от этого же чувства и загнется. Но точность Юнги в этом предположении просто удивляла. Он словно смотрел вглубь души Чонгуку и искал там все, что могло бы Тэхену навредить. Лез, конечно же, не в свое дело, но его это никогда и не волновало, а уж если ситуация вдруг касалась Гадеса, то Юнги было наплевать на такие мелочи вдвойне.       — Я его люблю. — Уверенно отвечает Чонгук, хмуро сводя брови на переносице с неким вызовом смотря на Мина, который на это только оскалился удовлетворенно. Демон истинные чувства от ложных всегда мог отличить, а потому знал, что архангел ему не врет сейчас.       — Я знаю, — кивает Юнги, — но я должен был проверить. — Нисколько о своем поступке не сожалеет.       Чонгук же продолжает на демона хмуро смотреть, расслабляться с ним было лишним.       — Как ты и сказал, мы с Тэхеном знакомы давно, — Мин смотрит на Чона без капли страха, но с толикой неожиданной горечи, — вначале я думал, что он просто вот такой жестокий и ужасный. А потом понял, что это не так. — Юнги усмехается, снова беря бокал в пальцы, но не отпивая из него, а только задумчиво покручивая стеклянную ножку. — Он намного хуже, — Мин смотрит на по-прежнему хмурого Чонгука, — но за этой стеной прячет себя настоящего.       Архангел легко отпрял назад, непонимающе хлопая глазами. Он ожидал, что демон и дальше будет его пугать, он не думал, что тот вдруг переведет весь разговор вот в эту стезю.       — Да, — усмехается Юнги, видя реакцию Чонгука, — это удивляет. У него нет души и бла-бла-бла. Но ты никогда не задумывался, а почему он вдруг стал таким монстром? Что с ним произошло?       Чон даже дышать перестает, такого откровения он не ожидал. А еще не ожидал, что поступит оно от Юнги. Ведь архангел не раз задумывался о том, что было с Тэхеном до попадания в Ад. Он ведь не всегда был Гадесом и явно стал им не добровольно. Чонгук смотрит в черные глаза Юнги и точно знает, что демон обо всем осведомлен.       — Ты знаешь? – Выдыхает архангел вопрос, но словно и не спрашивает, а утверждает.       Мин загадочно улыбается и снова делает медленный глоток Нуара, сразу отставляя бокал на стол подальше.       — Конечно, знаю.       У Чона, видимо, мелькает что-то в глазах, потому что Юнги с усмешкой трясет головой и ровным, но не терпящим возражений голосом выдает:        — Спроси у него сам. Я просто железно уверен, что он ответит. — Мин коротко отбивает дробь по гладкой поверхности стола и серьезно смотрит в черные нахмуренные глаза Чона. — Но, — начинает демон, — я не договорил. — Архангел вопросительно бровь поднимает, показывая тем самым, что слушает. — Несмотря на все, что я сказал, Тэхен умеет любить. — Чонгук считает в этот момент, что ослышался. Юнги же безрадостно усмехается: — Вот только его часто предают, им пользуются, и он, в общем-то, никому не нужен. — У архангела больно вздрагивает сердце. — Поэтому, если ты его предашь, если сделаешь ему больно, то я, даже нарушив его приказ, найду тебя и уничтожу. Думаю, это понятно.       Чонгук сидит, словно в прострации, и не потому, что Юнги ему вдруг открыто начал угрожать. А потому, а лучше сказать, из-за того, что демон ему сказал. Архангел все больше и больше не понимает Мина с каждым его новым словом. Все, что он может о нем явно сказать — Юнги уважает Тэхена и очень ему предан. Но не только это испытывает демон по отношению к Гадесу, это можно было бы по ошибке спутать с любовью, и почти это чувство таковым и являлось. Вот только любовь эта была не та, что родилась у Чонгука к Тэхену, это, скорее, несколько неправильная братская любовь. И то это неверное описание, архангел просто не знал, как правильно обозначить отношения между Юнги и Тэхеном. Это не поддавалось анализу и шло вразрез всему, что знал Чонгук об адских тварях. По идее Мин должен был ревновать Чона к Гадесу или шантажировать своего хозяина жизнью архангела, чтобы занять трон, вот только у Юнги насчет всего этого была иная позиция, которая отдельно заставляла его очень уважать.       Но с учетом всего этого Чонгук явственно выделил в диалоге демона один жесткий момент — он не ошибся, когда решил, что любовь Тэхена была никому не нужна все это время, не ошибся, когда увидел ее на дне той клетки из цветов, превратившуюся в монстра. «Он, в общем-то, никому не нужен» — сказал Юнги, и Чонгуку было больно от этих слов нестерпимо. Он и сам недавно ярко понял, как невыносимо от осознания своего одиночества и ненужности никому в этом мире. Тэхену же было намного больнее и намного страшнее от всего того, что с ним когда-то давно произошло, раз он стал таким, как сейчас. Самые прекрасные и добрые страдают больше всех — это архангел запомнит на всю свою жизнь. Тэхена сейчас очень хотелось увидеть, а еще обнять, но Чонгук сам себя осаждает, потому что у Гадеса было много дел.       — Ты говоришь как Мика. — Наконец отвечает Чон с легкой улыбкой, вспоминая, как не так давно молодой дизайнер именно на этой кухне сказал архангелу слова близкие к тому, что ему поведал Юнги.       Мин фыркает, громко цокая языком. Ему нравится, что Чонгук его угрозы не испугался, это как-то отдельно приписывало архангелу бонусные очки. Не то чтобы демон перестанет видеть в Чоне потенциальную угрозу для Тэхена, для Мина все вокруг угроза. Просто Юнги будет к нему благосклоннее. Архангел прошел испытание на выдержку и на искренность свою по отношению к Гадесу — Мина результаты пока устраивали. Конечно, он бы хотел и дальше в их личную жизнь залезть, но слишком уважал Тэхена, чтобы такое делать.       — Вряд ли он тебе угрожал. — Юнги склоняет голову на бок, смотря в черные глаза Чонгука, в которых снова заполыхали звезды в бессчётном количестве.       — Не угрожал, — кивает архангел, без тени страха смотря в глаза напротив, осознавая вдруг, как взгляды Юнги и Гадеса похожи, — но говорил о Тэхене нечто подобное.       Мин тянет губы в улыбке и снова берет в руки бокал, отпивая совсем немного Нуара. Архангел помнит, как его знатно повело всего от одного глотка, хотя тут с ним злую шутку могла сыграть его неопытность, но все равно Чонгука поражало, как Юнги по-прежнему остается в здравом уме. Просто он не знает о том, что демон никогда в здравом уме не бывает.       — Тэхен — всё, что есть у большинства таких, как мы. — Через небольшую паузу отвечает Мин, ставя бокал на стол и снова устремляя взгляд своих пронзительно-черных глаз на Чонгука.       Архангел губу закусывает, и его руки медленно скользят под стол, оставаясь там по-прежнему сцепленными в замок. Он отчетливо слышит в словах Юнги боль и отчаяние, которые яростно кричат и бьются в силках, запутавшиеся в одиночестве и горе. Мин точно должен был ненавидеть Тэхена за то, что тот был его, как он выразился «палачом», но ненависти в демоне к Гадесу не было, ко всему и всем вокруг было, а к нему нет. Для Юнги и других он был не Дьяволом, он был их надеждой, их богом. И это как-то совсем неправильно, но правду было не изменить.       — А где Мика? — Чон решает перевести разговор в другое русло, чтобы оставить эту болезненную тему, чтоб она не кровоточила, как сейчас.       Он и сам не знал, что этот простой разговор вдруг примет такой оборот. Что уж тут таить, Чонгук ничего об устройстве Ада, о его жителях и их взаимоотношениях не знал, не знал о судьбах тех, кого когда-то ненавидел. Он же только недавно перестал считать себя самым высшим существом, а потому наткнулся на факты, которые были у него под носом и которые даже опытного заставили бы ошарашенно распахнуть глаза.       — Тэхен его увез куда-то и спрятал. — Жмет плечами Юнги, снова прикладываясь к бокалу с Нуаром. — Суа о нем не знает, но он решил подстраховаться.       Чонгук просто кивает, конечно, это правильное решение. Ангел совсем перестала видеть границы, ее ничто и никто бы не остановил, а уж учитывая, что Тэхену она мстит, то могла бы использовать Мику как рычаг давления. Спрятать его было хорошей идеей, хоть Суа о нем и не знала. Вот Чонгуку от нее не спрятаться, она о нем не просто знает, она его мать…       — А где Тэхен? — Чон отчаянно гонит от себя жесткие мысли, в его голове и так проблем хватает.       Вот хотя бы этого переживания за Дьявола, бредового переживания, ведь он не знает ничего и никого сильнее Тэхена. Только сердце не переубедишь, оно все равно себе места не находит эти два дня.       Юнги тянет кривую улыбку, сверкая своими черными, красивыми глазами:       — Готовится к войне.       Чонгук вздрагивает резко, словно его опустили в озеро с ледяной водой. Он по глазам Мина видит, что тот ему не лжет,к тому же врать демону смысла не было особенно в таком. Да и архангел слишком отчетливо понимал, что после смерти Джина грядет только война. Вряд ли, конечно, Тэхен добровольно станет разрывать мирный договор между Раем и Адом. Некоторым может показаться странным, что он готовится к войне, но при этом дорожит мирным договором, Чонгуку это тоже казалось странным, но он точно знал, что у Тэхена была весомая причина до сих пор следовать условиям пакта, подписанного полмиллиона лет назад. Гадес не боялся войны, как понимал архангел, но отчего-то не желал расторжения договора — это было странно, и у этого должно было быть объяснение. Однако пугает Чонгука не это все, а то, что Тэхен сейчас выходит на скользкую прямую, подставляя себя для удара, показывая, что молчать в ответ действиям Суа не станет. Каким бы сильным не был Гадес, а Чонгук все равно будет бояться за его жизнь, и на то есть сотня причин, и одна из них привела архангела к Тэхену и всучила в эти окровавленные руки свою душу. Он его любит.       — Переживаешь. — Легко догадывается Юнги, даже не спрашивая, а утверждая. Он делает большой глоток Нуара, и бокал пустеет разом почти наполовину. — Его душа спрятана надежно, — говорит Мин, скучающе водя тонким пальцем по ободку стеклянного бокала, — а, не имея ее, победить Тэхена невозможно.       Хотел бы Чонгук быть так же в этом уверен, как и Юнги. Но архангел не мог, потому что знал, что Суа против Гадеса целый арсенал приготовила с бонусным монстром, которого прятала у себя в особняке. Плюс ко всему, она знала, что, если добыть перо Тэхена, то можно было лишить его силы, конечно, Чонгук ей его не отдал, но вдруг она смогла каким-то другим способом его добыть? Или нашла в книжках по древней магии лазейку, позволяющую заблокировать силу Тэхена или, вообще, забрать ее себе?! Да, неблагополучных вариантов было просто сотни и тысячи!       Юнги следит за Чонгуком внимательно, и видит, что архангел и близко не успокоился от слов Мина, хоть у демона и не было такой задачи. Честно, он с Чоном просто болтал от скуки. Но ему нравилось, что архангел за Тэхена так переживает, не лживо, а по-настоящему, это демона несколько успокаивало, потому что пока он был уверен, что Чонгук не собирается Гадеса предать. Если бы Юнги был не уверен, то он убил бы архангела, даже получая в ответ наказание от Тэхена, жестокое наказание.       — Но она же может, вдруг… — Чонгук не договаривает, закусывая губу, а сам под столом руками лезет в карман штанины и сжимает в пальцах перо. Надо было его отдать Гадесу обратно, чтобы исключить его случайную потерю.       — Что это у тебя? — Мин замирает и глаза опускает на руки Чона, спрятанные под столом.       Он ощущает лилию и… Тэхена, он чувствует даже, что тьма вдруг концентрацию свою в углах усилила. Чонгук прятал кое-что очень интересное и ценное.       Архангел взгляд прячет, понимает, что его с поличным поймали. Он, конечно, мог и соврать, сказав, что у него ничего нет. Да вот только врать Мину смысла не было, он был как Тэхен — всегда знал, когда ему лгут. И зачем убегать от ответа? Они здесь оба за Гадеса, не к чему создавать эти бесконечные секреты. Чонгук тяжело вздыхает и вытаскивает на свет черное, абсолютно не помятое перо, кладя его на середину стола из черного дерева. Но перо совсем в этой темноте не теряется, в нем есть что-то, что выделяет его из всей окружающей обстановки — сила.       Юнги и близко не выглядит удивленным. Что-то подобное он и ожидал увидеть, когда почуял мощный магический предмет, который от него скрывал Чонгук. Демон смотрит на перо, и его даже не искушает к нему прикоснуться, он делал это сотни и тысячи раз, хотя отрицать не может — это по-прежнему приятно и сладко.       Мин смотрит в черные глаза Чона и уважает его. У архангела был шанс прямо сейчас Тэхена предать, убить его, уничтожить его душу, а он им не пользовался, более того, перо показал демону, словно подтверждая, что причинить боль Гадесу не сможет.       — Я не знаю, что с ним делать, — говорит Чонгук, тяжело вздыхая, — поэтому ношу в кармане, чтобы не потерять, вдруг его кто-то найдет.       Юнги неожиданно усмехается и расслабленно откидывается на спинку стула, забывая даже о недопитом Нуаре. Наивность и неопытность Чона его сейчас забавляла.       — Тэхен отдал же тебе его добровольно? — Демон вопросительно поднимает бровь, хотя ответ и так уже знает, ему просто нужно архангела подвести к нужному выводу.       — Да. — Чонгук уверенно кивает головой. Он не вор.       Юнги толкает язык за щеку и ногу на ногу закидывает, скрещивая руки на груди. А сам смотрит в черные глаза Чона и знает, почему Тэхену они так нравятся.       — Даже если ты его потеряешь или решишь кому-нибудь отдать, оно станет бесполезным. — Говорит демон, разом заставляя архангела удивленно распахнуть глаза. — Да, — Юнги усмехается, взъерошивая черные волосы на затылке, — все думают, что можно добыть перо через посредника и обрести власть над его владельцем, но это не так. Древняя магия работает по другому принципу, она многое предусматривает, даже такие подлые планы. — Чон вздрагивает, осознавая, что недавно был частью этого «подлого плана». — Только тот, кому отдали перо, может подчинить себе его владельца, убить его, заставить выполнять свои прихоти и так далее. — Мин тянет оскал. — Даже если ты перо потеряешь, оно враз станет бесполезным, потому что его магическая сила принадлежит тебе. Только ты имеешь власть над ним, а соответственно над Тэхеном. Если оно тебе не нужно — выброси или сожги, а жалко — повесь на шею, как украшение. — Предлагает демон.       Чонгук разве что рот в этот момент от удивления не открывает. Получается, что весь план Суа был обречен на провал изначально, только если она не собиралась руками Чона и дальше пользоваться, диктуя ему, что делать! Получается, что все это время он просто так переживал, как бы перо не попало в чьи-нибудь недобрые руки! Получается, что он, и правда, может просто его выкинуть, как сказал демон. Но… но почему даже в таком случае он сделать этого не может? Почему глаза предательски постоянно опускаются на маленькое, аккуратное черное перо, а в мозгу все кричит, чтобы Чонгук его не уничтожал. Жалко? Нет, здесь было что-то другое, в чем Чон пока еще и сам не мог разобраться.       — Когда он придет? — Неожиданно задает вопрос архангел, сгребая со стола перо и снова пихая его в карман, чтобы никому не досталось. Глупо, исходя из услышанного, но Чонгук себя пересилить не мог.       Юнги лениво покачивает ногой в воздухе, блестящими черными глазами смотря на архангела, который дрожал над пером почти маниакально, еще бы тихо пробормотал: «Моя прелесть», и все встало бы на места.       — Скучаешь по нему? — Мин с вопросами никогда не церемонится.       Хотя на этот ответ и знает. Было в глазах Чонгука что-то, что его выдавало в этот момент. Это не просто скука, не желание развеяться и покататься на радужных лошадках, это тоска, он тоскует по Тэхену очень сильно, так, что и сам того не замечая, сгорал на глазах. Юнги был даже почти уверен, что архангел толком не питается. Да, Гадеса все это явно в восторг не приведет, когда он объявится.       — Да. — Чонгук отвечает честно и без запинки, уверенно глядя в глаза Мина.       Он даже не стеснялся в этот момент нисколечко. Он ведь скоро волком взвоет, если останется без Тэхена еще чуть больше, даже сейчас это невыносимо. И пусть демон знает даже такую правду, Чону от этого нисколечко не стыдно.       — Должен скоро появиться. — Осклабившись, отвечает Юнги, растягивая губы в змеиной улыбке.       Такие сильные и при этом чистые чувства ему нравились, его черной душе нравились, но он даже в мыслях не собирался ничего такого предпринимать. Как он уже сказал — костьми ляжет, чтобы Тэхен был счастлив. Он заслужил, никто не заслужил, а Гадес — да.       Чонгук, сам того не осознавая, начинает тихо улыбаться, лелея в мечтах их скорую встречу. Он только надеялся, что произойдет она быстрее, чем он, и правда, начнет волком выть и шататься по особняку привидением, разве что цепями не греметь. Конечно, у него был Хосок, с которым они теперь были лучшими друзьями, конечно, они сильно сейчас друг другу помогали. Но ангел иногда становился мрачным вдруг, ясно про кого вспоминая, да и сам Чонгук был точно таким же, мысленно ведя счет часам без Тэхена. Небесные были вместе, и это их вполне устраивало, вот только душа каждого жаждала увидеть кого-то очень важного для нее, и от этого им обоим было в особняке невыносимо. Да, они были под защитой, но все равно было невыносимо.       — Хосок… — Решает попробовать Чон, заглядывая в черные глаза напротив.       — Не лезь в эти дела, Чонгук. — Обрывает его демон, но совсем не злится, просто не хочет эту тему поднимать, ясно дает понять, что это все архангела касаться не должно. — Личные дела каждого должны остаться личными делами. — Юнги выпрямляется на стуле и снова тянется к бокалу с Нуаром, собираясь его прикончить за раз.       Чон просто кивает, губу закусывая. Он, и правда, лез на территорию, которая никаким боком не могла его касаться или ему принадлежать. Просто он хотел хоть кому-то помочь, хоть что-то сделать. Однако даже здесь оказался беспомощен.       — Приготовишь мне что-нибудь? — Неожиданно задает вопрос демон, ставя Чонгука в тупик.       Архангел смотрит в черные глаза в упор, а Юнги только добавляет, невинно хлопая длинными ресницами:       — Пожалуйста.       — А ты разве не умеешь? — Зачем-то спрашивает Чон, поставленный этой ситуацией в тупик.       Мин улыбается, сверкая ровным рядом белых зубов:       — Я много что умею, но готовка не мое. Потому и попросил тебя. — И плевать что за окном ночь глубокая.       Архангел в ответ только глазами хлопает, не понимая, что демон задумал, но в конечном итоге сдается и, тяжело выдыхая, спрашивает:       — Что ты хочешь?       — Все, что можешь приготовить. — Улыбается в ответ демон, с радостью осознавая, что Чонгук его плана накормить самого же архангела так и не раскусил.       *****       Самые неожиданные вещи обычно всегда происходят у нас под носом, то есть мы их, на самом-то деле, ожидаем, просто под фонарем всегда темнее. Пока мы ждем удара со всех сторон, яростно напрягаем для этого все свои чувства, враг готовит нападение совсем в другом месте, чтобы с точностью его план сработал, чтобы годы и века подготовки не прошли даром.       Полная золотая Луна красиво отражалась в спокойной глади озера, словно собиралась там отпечататься навсегда, чтобы все вокруг видели и признавали ее холодное величие, ее полное царствие. Впервые за несколько дней спокойный ночной пейзаж отлично освещен лунным светом, купается в нем. Листья деревьев мягко шуршат, и изредка легкая волна с нежным плеском ударяется о прибрежные камни. Природа вся умиротворена, создает гимн Луне, которая сегодня освещает ее своим благодатным светом. И все, кажется, красиво и спокойно. Вот только древние создания умеют видеть то, что многие просто пропускают мимо глаз и ушей, они видят признаки надвигающейся опасности.       В такую прекрасную, даже ночную погоду, ни один зверь не пронесся в кустах, хищные птицы не разрезали воздух своими мощными крыльями. Животных здесь словно и не было, они всегда замирают в страхе, когда ощущают поблизости опасность. А она уже рыскала здесь, намереваясь убивать, терзать на части и уничтожать.       Черные крылья поднимаются высоко, он ощущает, что его медленно, но верно окружают, отрезают все пути отхода. Они долго его выслеживали, ему стоило это понять давно, но только сейчас, пробившись через слой густой магии, обратившись к своим врожденным инстинктам, он понял, что на него все это время велась охота. Но уже поздно, да и бегство было для него низким поступком.       Мощный взмах огромных крыльев, и он уже парит в воздухе, взлетая ровно в тот момент, когда из прибрежных кустов в его сторону обрушился град ангельских ударов. На его губах плывет легкая улыбка — как предсказуемо и глупо, им не справиться с ним! Он старый и сильный, вел не один бой, способен был выстоять в поединке даже с десятками тысяч ангелов — ни один из них никогда не будет для него ровней!       Катана в руке появляется молниеносно, завораживающе отражая лунный свет на своем остром лезвии. Он готов к бою, готов их всех перерезать и купаться в крови, безумно ею наслаждаясь, ведь это так соблазнительно звучит! Бежать он не намерен и даже пробовать не станет. Да, его обложили со всех сторон, да, ангелов здесь не сотня и даже не две, а куда больше. Но его черную душу все это не трогает, чтобы небесные смогли его победить, им придется нехило так постараться, и в итоге он с собой заберет куда больше их душ.       Ангелы появляются из своих укрытий незамедлительно, в руке каждого сверкает божественный меч, а в другой золотая сфера с силой, которую небесные воины без лишних раздумий кидают в него, тут же создавая новую, чтобы погрести его под градом ударов. Как и обычно, целятся в крылья, а в такие большие это делать даже легче, вероятность промахнуться почти приравнивалась к нулю. Но они все равно против него беспомощны, тратят свою энергию почем зря, потому что удары до него хоть и долетают, но прахом золотым растворяются в воздухе, не принося никакого вреда.       Он на это только скалится предвкушающе, легко держа себя в воздухе. Крылья распушает, чтобы перья острыми пиками вокруг него встали, будет ими отдельно резать ангелов, заливая гладь чистого озера их кровью. Это же так чудесно — отнимать чужие души!       Легко катану в руке крутит — для пущего эффекта, хвастается почти, предупреждает, что с ним ни одному здесь ангелу не тягаться. Но небесные, конечно же, просто следуют приказу и своей слепой цели — сделать мир лучше, а потому им даже умереть не страшно. Они уверенно летят к нему, сразу мечи поднимая, желая проткнуть гнилое сердце вместе с душой, чтобы очистить землю от этого тирана, но даже клинки не успевают опустить занесенные, как он тут же без толики сожалений, но с безумными искрами в глазах, режет их катаной вдоль груди широко и глубоко, сразу отнимая одним ударом их жизни.       Это просто бессмысленный и бесполезный бой, в котором у ангелов нет ни шанса на победу, как бы смело и разъяренно они не дрались. Обычная резня, в которой его победить невозможно, в которой он только и в выигрыше, смеется безумно и громко, разнося ангельское войско в пух и прах, с наслаждением любуясь тем, как кровь с их тел стекает на гладь озера, как они сами в нем тонут, широко распахнув глаза. Все такие разные, но одинаково слепые.       Бой кажется абсолютно бесполезным ровно до того момента, как воздух вдруг резко начинает трещать, предвещая неминуемую бурю, хотя на небе по-прежнему не было ни облачка. Сама ткань мироздания начинает истончаться и рваться под напором древней магии, которую сюда ураганом начинает гнать Суа, сама при этом в поле зрения не появляясь. Она только обеспечивает победу своим ангелам, предпочитая отдать их жизни, а не свою.       Золотая сфера впервые долетает до черной ткани рубашки, прожигая ее насквозь вместе с кожей на самом плече. Он рычит, но не сдается. Да, не ожидал, что Суа вдруг древней магией овладеет, что заставит ее снять с него всю защиту, что будет так яростно усиливать ее здесь концентрацию, заставляя даже ангелов от этого выпучить глаза, сжимая зубы. Чем больше магии, чем больше такой необузданной и дикой силы, тем больше существ под ней гнется, чтобы в итоге сгореть. Сгореть буквально, как тот молодой ангел вдали, который вынести такой силы не смог, полыхая ярким синим пламенем, истошно вопя. Но, конечно же, никого это не остановило, ни Суа, ни ее войско, которое по-прежнему редело, но уже не так быстро.       Он давление магии тоже ощущает, буквально чувствует, как она грызет всю его защиту, сдирая ее вместе с кожей каждый раз, как золотая сфера попадала в него. Но ему не больно, что бы ни происходило вокруг ему не больно, да, он уже не в том выигрышном положении, в котором был до этого, но по-прежнему сохранил свое желание перегрызть Суа глотку. Правда, теперь сделать это было проблематично.       Окровавленная катана блестит особенно ужасающе, готовится еще ни одну жизнь забрать. Он не сдастся просто так, он будет бороться даже сейчас, убивая все больше и больше ангелов, чтобы добраться до Суа и на части ее порвать. Хотя легкой смерти она не заслужила.       Все новые сферы в него попадают, проедают и крылья, и тело, а он по-прежнему парит в воздухе, легко орудует катаной, снося головы своим врагам, он летит на ее запах, знает, что Суа где-то совсем близко. Но концентрация магии резко усиливается, воздух дрожит совсем неправильно, обкладывает его со всех сторон своей прозрачной, но ядовитой рябью. Даже ангелы, в нее попадая, тут же замертво летят в озеро.       Суа жестока, ей не жаль даже своих, чтобы цели добиться.       Он зубы стискивает и начинает тихо рычать, закипая по-настоящему. Все, что было до этого — детские игры. Если она хотела его разозлить не на шутку, то у нее это с блеском получилось!       Крылья в размере увеличиваются, резко затягивая все раны, отращивая новые перья, сверкающие своими острыми концами. Глаза вмиг становятся желто-зелеными с длинными вытянутыми зрачками, а кожа, в местах, куда пришлись ангельские удары, покрывается черной змеиной чешуей. Раз — и катана вытягивается в острое копье с ядовитым наконечником. В то самое, каким Михаил свергал Люцифера в Ад.       — Где же ты?! — голос почти змеиный, только языка раздвоенного и не хватает. Он одним взмахом копья рушит всю ловушку из древней магии, которая его окружила. — Выходи, поиграем по-настоящему! — Рычит вопреки своему образу, крыльями уничтожая всех ангелов, которые чудесным образом выжили в магии, которой Суа пыталась сдержать самого Люцифера!       Падший горит гневом, от него почти в сторону разлетаются языки синего пламени, такого же, как и его настоящий цвет глаз. Хотя здесь многие бы поспорили с тем, какой их цвет поистине стоит считать настоящим. Люцифер снова копьем взмахивает, отпугивает остатки древней магии, которые к нему по-прежнему тянулись, желая его по новой покусать, лишить своей силы. Падшего все это не трогает, хотя он отчетливо понимает, что Суа не использует всю свою мощь отчего-то, скорее всего, копит силу, чтобы в нужный момент ее выставить против Люцифера, и даже зная это, осознавая, что ангел не полезла бы на него с пустыми руками, он все равно гордо летит по воздуху, соколиным взглядом осматривая местность у озера. Суа должна была быть где-то рядом, иначе не смогла бы так точно выстроить вокруг падшего магическую ловушку, она же не Тэхен.       Люцифер безумно блестит своими змеиными глазами, копье в руке нетерпеливо сжимает. Ангела просто хочется уничтожить! Она ему ещё когда он архангелом был жить мешала, а сейчас просто переходила все границы! Но, к сожалению, у Суа не было аромата, только тонкий запах небес, как и у любого ангела, а потому легко выследить ее падший не мог.       Однако долго его поиски и не продлились, видимо, поняв, что попала в свою же ловушку, ангел неожиданно резко привлекла на помощь силу, создавая портал, чтобы поле боя покинуть. Даже если ее почуять Люцифер и не мог, то магию запросто. Она пряталась за грядой у подножия горы, от которого и разливалось во все стороны огромное озеро.       Падший только усмехнулся недобро, с невероятной скоростью несясь к ней, разрезая воздух крыльями так, что странно как он еще не рассыпался крошкой под ноги.       Суа в панике смотрит в небо, нетерпеливо дрожит всем телом, ожидая, когда портал начнет работать в полную силу. Она точно должна была успеть уйти от удара. Недооценила Люцифера и теперь только побег был ее единственным выходом. Она часто бежит, хотя могла бы использовать всю свою мощь и спокойно победить этих зарвавшихся старых существ еще до того, как они пискнуть посмели бы!       Портал искрится нетерпеливо, набирает обороты достаточно быстро, что Суа, в общем-то, на руку. Она уже не смотрит в небо, где на нее летит ее же смерть, сверкая копьем и своими знаменитыми змеиными глазами. Ангел бросается в портал ровно в тот момент, когда понимает, что сможет в него пройти, но ее тут же сносит на ту сторону стремительный удар, заставляя ангела кубарем по земле катиться, глотая жгучую пыль.       Люцифера не надо было недооценивать, он, может, и был когда-то страхом для всех, еще до Тэхена, но им же остался до сих пор. Он, в Суа вцепившись, смог в портал проскочить, не отпуская ангела, не позволяя ей сбежать. Дальше только смерть! Ангел его сильно из себя вывела, слишком уж сильно! Люцифер полыхает своими чудовищными глазами, легко парит в воздухе, краем разума отмечая, что это не Рай, Суа побежала в другое измерение, которое уже знатно подпортил Тэхен. Глупая!       Ангел с земли тяжело поднимается, даже пытается пыль стряхнуть с белых одежд, но и встать на ноги не успевает, как ее тут же снова к земле пригвождают, заставляя в боли даже зашипеть. Она дышит через ноздри бешено, поднимая вверх столбы пыли, глаза открывает и с ненавистью смотрит на Люцифера, который безумно ей улыбался, аккуратно опускаясь на землю. Копья в его руке не было, оно насквозь пробило серебряную броню на крыле Суа, пригвождая ее к земле.       — Не на того пасть раскрыла! — шипит, точно как змей, Люцифер, крылья держа по-прежнему высоко поднятыми.       — Да что ты?! — ехидно отвечает Суа, даже умудряется голову слегка приподнять над землей, чтобы пыль во рту не оставалась противным осадком.       Падший злобно клацает зубами, готовится ангела ими же тут и разорвать, но его неожиданно ловко хватают за обе руки, заставляя стоять на месте. Люцифер с бешенством смотрит на свои запястья и только и видит на них золотые плети, плотно их удерживающие. Буря в нем начинает подниматься с новой силой, мечтая разрушить все, что еще не смог уничтожить Тэхен, но Люцифер и пары граммов силы не успевает набрать, как она с прахом снова падает на дно, уничтожающе напоминая, что эта магия в чужом измерении не работает.       Падший неверяще поднимает голову, встречаясь с довольным взглядом Суа, и его тут же хватают со спины за плечи бессчётное количество рук, скручивая их позади него, сворачивая даже крылья, чтобы он ими не вздумал орудовать, заставляя Люцифера на колени опуститься в эту мертвую землю, буквально позорно принять свое поражение. Ему и смотреть не надо, чтобы понять, что его держат межизмеренческие, умудрившиеся своими плетями даже вокруг груди его обмотать, чтобы он точно ничего сделать не смог. А он и не сможет. Он проиграл.       Два ангела не без труда выдергивают копье из искусственного крыла Суа и тут же помогают ей подняться. А она вся сияет, хоть и вымазана в грязи, но довольна до противного, потому что смогла отлично сыграть подсадную утку, да и, в общем-то, весь ее план по поимке Люцифера удался. Это ли не победа?!       — Нравится? — Суа довольно скалится, глядя на белую макушку падшего, который тут же глаза на ангела поднимает, но они уже не змеиные, а обычные. Даже со всей своей силой, он здесь ничего сделать не сможет. Противно признавать, но она просчитала буквально все. — Нравится ощущать себя слабым и ничтожным? — а сама заметный кайф от всей ситуации ловит. Ей приятно знать, что она смогла провернуть даже такое — Люцифера заставить пасть ниц.       — Нравится ощущать себя сгнившей? — задает встречный вопрос падший, за что тут же получает удар в живот, но его это, конечно же, не останавливает от того, чтобы коротко засмеяться, любуясь на резко переменившееся лицо Суа в этот момент.       — Сгнили не мы, а вы! — рычит ангел, сверкая одним живым глазом на Люцифера. — Потому вы и должны быть уничтожены!       — Какие слова! — ехидно тянет падший. — Ну, так давай, убей меня!       Суа успокаивается как-то резко и усмехается, выдыхая ядовитое:       — Не так быстро!       Межизмеренческие Люцифера по-прежнему заставляют стоять на коленях, но при этом тянут его жестко за крылья и руки, чтобы он туловище выпрямил, будто открывают его для ударов. Падший ничего этого не боится, злится, конечно же, что попал в такую ловушку, но страха в нем и капельки нет. Если она будет его пытать, то пусть пытает. Боль — это не то, чего стоит опасаться, есть вещи намного этого хуже, и это даже не смерть.       — Какой стойкий! — выплевывает Суа, словно королева, возвышаясь над Люцифером.       Еще и ангел один со спины кидает на нее белый плащ, чтобы прикрыть пострадавшее искусственное крыло и сделать ее фигуру более величественной. Люцифер вот величия в ней ни капли не видит, только гнильцу, причем такую огромную, что странно, как другие ангелы ее не замечают. Ах да, они же все слепые!       — А мне что, просить у тебя прощения и отпущения? — падший тянет губы в змеином оскале, и этим Суа знатно бесит. Она хотела быть хозяйкой положения, но выходило все иначе.       Ангел злобно сверкает на Люцифера глазом, губу сжимает в тонкую полоску и почти рычит:       — Рассказывай все, что знаешь о Тэхене! Иначе ты так легко не умрешь!       Любой бы после таких слов, произнесенных спятившим созданием, начал бы в страхе дрожать и искать пути отступления, в итоге приходя к тому, что сотрудничество — лучшее решение. Но только не Люцифер, у которого даже ни одна мускула на лице не дрогнула. Ему угрожали куда более изощрённо.       — То есть, если я тебе ничего не скажу — ты меня убьешь, а если скажу, то все равно умру, — театрально-задумчиво рассуждает падший, желая Суа только подраконить. — Какой-то не очень расклад, потому что ни в одном из них я не в выигрыше. Так и зачем мне с тобой сотрудничать?       Суа бешено пыхтит, того и гляди взорвется здесь, разрушая этот мертвый мир в звездную пыль. Она, конечно, не рассчитывала на беспрецедентное согласие Люцифера, но и такое отношение к себе терпеть не собиралась! Она яростно хватает с земли копье Михаила и выточенным движением приставляет его острый конец к горлу Люцифера, шипя от злости:       — Он тебя не смог убить, так я это сделаю! Говори, что знаешь! Иначе я пущу копье в ход, а мы оба знаем, что после него ты точно воскреснуть не сможешь со всей своей силой!       Люцифер пуще прежнего губы в улыбке тянет, у него глаза снова змеиными становятся, безумными. Он вообще никакого страха не испытывает. Ему страшна не смерть и не Суа, сколько то, что с ним сделает Тэхен, если падший его предаст. Да ему даже думать об этом страшно. Суа перед Гадесом ничтожна, хоть и безумна.       — Давай, убей меня, — искушающе шепчет, глядя в единственный глаз ангела, — и я унесу этот секрет с собой. А ты так ничего и не узнаешь!       Суа рычит бешено, ее лицо от этого неправильно искажается, и она яростно втыкает копье Люциферу в плечо, с легкостью ломая крепкие кости и мышцы, глядя, как черная кровь медленно из раны начинает проявляться. Ей определенно на долю стало легче, когда она часть злости все же выместила. Вот только Люцифер на это и бровью не повел, ему, словно и не больно было, он только усмехнулся презрительно и почти выплюнул:       — Довольна?       Нет, конечно! Суа тут же копье обратно на себя тянет, разбрызгивает черную кровь вокруг ядовитыми красками, сама в ней оказывается, но ей на это наплевать. Она так зла, что готова повторно вонзить оружие в Люцифера, в самое его гнилое сердце и смотреть, как он захлебывается своей кровью, умирая.       — Говори! — бешено кричит Суа, сжимая в руке копье нетерпеливо. — Почему Намджун оказался Ману? Почему он служит Тэхену?! Говори!       Падший криво усмехается, сверкая своими змеиными глазами:       — Так ты знаешь о Джуне? Похвально, а то я думал, ты совсем дура, если полезла на Тэхена.       Суа пропускает мимо ушей оскорбительное обращение, потому что Люцифера ей и так хочется убить. Но ей нужна была информация, и отчего-то она железно была уверена, что падший знает о Тэхене многое. Он даже в Раю с ним постоянно якшался, не как Джин, но они часто болтали ни о чем. Ясно, что Люцифер в тайну Тэхена посвящен.       — Если не станешь со мной сотрудничать, я все равно выбью из тебя эту информацию!       — И как? — скептически усмехается падший.       Суа недобро улыбается, и злость ее свою мерзкую голову постепенно опускает:       — Ведите его в Лету.       *****       FLASHBACK       Маленькая старая деревенька, вокруг нищие, покосившиеся от времени дома из соломы. Кажется, начнется ураган, и их просто снесет отсюда с хохотом ветер, а случится пожар, все сгорит до земли, ничего не останется. Пожалуй, эти крохотные жилища и стоят здесь только потому, что их окружают со всех сторон высокие деревья, забирая всю участь бури на себя, а единственный, и то потухший костер находится в центре деревни, в окружении рва из земли, чтобы огонь случайно даже не смог до соломенных построек добраться.       В небольшом загончике недовольно квохчут некормленые куры, когтистыми лапами гребут пустую землю и все поглядывают из своей клетки по сторонам, ожидая, когда хозяева выйдут с зерном, чтобы их накормить. Рядом два вола медленно дожевывают сено с вечерней кормежки, и конь недовольно шевелит ушами и бьет себя хвостом, отмахиваясь от надоедливых насекомых.       Но кроме всей этой живности в деревне, кажется, больше не было никого. Словно все разом вымерли или сбежали из своего поселения, будто оно заразилось чумой. На самом деле, все намного проще — жители сейчас были в другом месте, уничтожая гниль, которую неожиданно нашли среди своих односельчан.       Хосок просыпается неожиданно, разбуженный ощущением чего-то нехорошего, просто ужасного, что с особым наслаждением грызло его душу, предупреждая, что в реальности творятся жуткие, отвратительные дела.       Мальчик быстро разлепляет глаза, сталкиваясь с яркими солнечными лучами, просачивающимися через соломенную крышу тысячами острых пиков, в свете которых медленно кружились пылинки, никуда не спешащие, демонстрирующие свое постоянное нахождение здесь только в этом ярком свете.       Хосок резко скатывается со стога сена прямо на пол, не задумываясь о боли, появившейся в локте от падения. Его нездорово трясет, в груди какой-то узел связывается, предвещая что-то нехорошее, что вот-вот произойдет. Он и сам себе не может описать это чувство, не может сказать, как оно появилось и что обозначает. Хосок еще маленький мальчик, он плохо разбирается со своим даром, почти ничего не может с ним поделать, как-то его контролировать. Он только и может, что вскочить с пола, стремительно отдернуть край чогори, потому что спал прямо в одежде, ведь сейчас начало осени, и ночью довольно холодно. А потом выскочить из маленькой хижины, наткнувшись на полную тишину, висящую ужасным предвестником беды в деревне.       У Хосока сердце бьется больно, почти разрывает грудную клетку. У него в ушах шум, который мешает ему сосредоточиться и начать думать. Ему и оббегать каждый дом не надо, чтобы понять, что в деревне никого нет. Но и следов борьбы нет — это не разбойники, в таком случае и он бы не выжил. Скот на месте, да и в поле осенью никто не выходит. Могли бы всем селом на охоту отправиться, но конь-то на месте!       Осознание, где все, бьет Хосока еще больнее прямо под коленные чашечки, заставляя его ноги предательски трястись. Хотелось упасть, прямо здесь растечься бесполезной лужицей, но ужасное чувство гнало его вперед. Он должен был узнать, что всё на деле хорошо, что ничего плохого не произошло, все так же, как и было раньше.       Хосок на трясущихся ногах идет к лошади, лениво смотрящей на него, маленького. Да, даже если он и был еще совсем ребенком, это не обозначало, что не мог держаться в седле, да ему и седла не надо было, чтобы усидеть на коне. Хосок отвязал лошадь легко, так же легко погладил гладкие бока, прежде чем запрыгнуть верхом. Оставил только старую уздечку, чтобы конь вдруг не убежал, ему в таком случае, достанется от взрослых.       Лошадь несколько недовольно фыркает, головой трясет, бьет длинной гривой Хосока по лицу, но он ее не отпускает, даже в таком случае контролирует. Чуть сильнее натягивает уздечку и приказным голосом команду отдает: «Но!» и по бокам несильно бьет, заставляя коня сдвинуться в нужном ему направлении. Совсем чуть-чуть от деревни отходит и тут же лошадь галопом гонит, чтобы успеть.       Важно успеть, необходимо! — это все у него в голове бьется, нервными импульсами сдавливая сердце и остальные органы в груди, мешая нормально функционировать, думать даже мешая. Но Хосок с этой неожиданной паникой отчаянно борется, ему необходимо куда-то успеть, неважно, зачем и для чего. Все это неважно, потому что шестое чувство, кричащее о чем-то нехорошем и ужасном, его живьем ест, заставляет коня гнать быстрее, только, чтобы не опоздать.       Кругом лес, деревья высокие, но тропинка между ними протоптана отличная, уже не первый год местные жители по ней шли, чтобы, да, чтобы свершить нечто ужасное — убийство, кару за грехи страшные. Будь у них торговая площадь, но ее не было, а потому они уходили далеко в лес, ближе к горам, чтобы потом тело было удобнее хоронить подальше от деревни, чтобы от него какая-нибудь зараза не распространилась, чтобы дикие звери не подбегали близко к поселению.       Звучит все более чем дико, но жители деревни никогда и никого без причины не убивали, они, в общем-то, обычные мирные крестьяне. Если сейчас происходит такое, значит, случилось либо убийство, либо крупное воровство. И даже за воровство отрубили бы только руку! У Хосока сердце больно ударилось о ребра. В деревне точно кто-то умер! Кого-то убили, именно поэтому крестьяне повели убийцу на публичную казнь, именно поэтому Хосок сейчас несется сломя голову через чащу леса, желая успеть… что? Спасти кого? Убийцу? Этого он отчаянно не знал!       Впереди замелькал широкий просвет, выход на поляну, ярко освещенную светом. И почти сразу гул голосов донесся до Хосока, кричащий и вопящий, недовольный, разъяренный. Даже конь на мгновение скорость сбавил, явно пугаясь. Только мальчик его по гладким бокам гладит, успокаивает, и лошадь снова движется вперед, хоть уже и не в том бешеном темпе, что раньше. Конь нервно дергает хвостом, а Хосок вместе с тем так же нервно кусает до крови губу, ощущая, как сердце его с оттяжкой ударяется о ребра, потому что прямо сейчас он увидит то, из-за чего в нем снова проснулся его дар.       Тень от деревьев медленно скользит назад, оказываясь позади наездника и его коня, они полностью выходят на поляну, ярко освещенную солнцем, лежащую прямо перед подножьем горы. Трава здесь росла только по краям, потому что в центре ее всю вытоптали и сожгли, потому что в центре стояло приспособление, чтобы избавлять мир от убийц.       Хосок с коня сразу соскальзывает, берет его за уздцы и ведет за собой, широкими, ошарашенными глазами смотря на жителей его деревни, которые все в один миг превратились в голодных, злых до мяса собак, готовых только рвать и уничтожать. Он уже не раз видел казни, но не мог к ним привыкнуть, он не раз видел односельчан такими жестокими, но не мог к ним привыкнуть. Даже после они все будут казаться ему чужими.       Гул голосов заставляет коня нервничать, но Хосок его гладит по шее, успокаивает, и все равно тянет за собой, чтобы он вдруг не сбежал. И женщины, и мужчины что-то яростно выкрикивают. Что — Хосок никак не может понять, он только знает, что это проклятия, которыми сыпет народ убийцу. Отчего-то мальчик был просто уверен, что это убийца, другого исхода быть не могло.       — Пусть Будда тебя проклянет!       — …никогда не перерождайся!       — Монстр!       — Убийца!       — Безжалостный выродок!       Хосок слышал только обрывки слов ненависти, выкрикиваемых толпой. Но пока еще ничего толком и не понял, крутил безумно головой, но из-за своего маленького роста не мог увидеть того, кто был к столбу прикован. Да, он даже верхом на коне не смог его разглядеть.       Кто-то неожиданно хватает Хосока за руку, заставляя его в страхе отпрыгнуть, испугать даже коня, который вдруг встал на дыбы. Только сильная, мужская рука лошадь удержала, заставляя ее снова опуститься на землю.       — Что ты здесь делаешь? — на Хосока несколько сурово смотрел его отец.       — Я… я… — а мальчик даже не знает, что ответить.       Его папа никогда не одобрял, чтобы он приходил на эти жестокие зрелища, потому что Хосока в деревне многие считали чудаком, он мог просто здесь пострадать. Даже понятно, почему сегодня его отец оставил сына дома. Сам же он был обязан на казни присутствовать, чтобы никто и думать не посмел, что преступника ему жалко.       — Не надо тебе здесь быть! — качает головой отец и тянет Хосока с конем обратно.       Но в этот момент над поляной раздается громкий безумный хохот, от которого даже кровь в жилах стынет в раз. Толпа резко прекращает свой гул, испугавшись и не ожидая, что убийца вдруг будет так радоваться своей казни.       Хосок оборачивается и смотрит высоко над головами ближайших людей, но ничего, кроме столба не видит, зато голос знакомый до боли слышит:       — Вы все сгорите вместе со мной! Вы все расплатитесь за свои грехи так же, как и я! Вот только мой грех в том, что я маленький и беспомощный!       Толпа, как по команде, снова начинает кричать пуще прежнего, обливая преступника грязью, желая ему самой жестокой смерти, ради которой его сюда и привели. А Хосок вдруг все с дичайшим ужасом узнает преступника, он резко вырывается из хватки отца и бежит в толпу, не слыша, как его папа пытается его остановить. Он легко проскальзывает между людьми, пробирается к самому центру поляны, чтобы…       Чтобы увидеть своего лучшего друга, привязанного крепко к столбу, обложенного сухими ветками и сеном. Только так. Только так убийца сможет очистить свою душу, только через огонь. Никто не думает о том, что пламя не очищает, оно коптит до черноты.       Хосок застывает прямо рядом с двумя мужчинами, которые не пускают своих же односельчан к убийце, иначе его бы просто порвали здесь. Но мальчик все видит, даже включая, что ближе не пускают, он видит все с ужасающей точностью. Его сердце глухо падает вниз, начиная жалобно обливаться кровью.       К столбу привязан его друг, его почти брат — Юнги. Тот, кто вытащил его с обрыва, не позволив прыгнуть, кто помогал почувствовать себя не одиноким, кто был, и правда, как брат, с кем можно было делиться всеми секретами, спать в одной кровати и есть из одной миски. Юнги. Такой же чудак, как и Хосок — Юнги. Брат и друг Юнги, который сейчас был привязан к столбу, обвинен в убийстве.       Хосок отказывался во все это верить.       Но еще больше он пришел в ужас, когда увидел с другой стороны столба, немного в стороне от готовящегося сожжения, два накрытых окровавленной мешковиной трупа, над которыми рыдала мачеха Юнги.       Хосока осознание бьет больно и прямо под колени, заставляя его свалиться на землю, неморгающими, убитыми пониманием всей катастрофы глазами смотреть на Юнги, который с кровавой улыбкой на губах, блаженно прикрыв веки, слушал все, что кричали ему из толпы. Он словно был в прострации, или под дозой, или просто так спятил. За слоями крепко держащей его веревки явно просматривалась его одежда, заляпанная кровью, его руки, окрашенные в красный по локоть.       А Хосок все равно отказывался это признавать. Ему было больно и невыносимо понимать, что Юнги, его лучший друг, — убийца, что он зарезал своего отца и сестру! Этого просто быть не могло! Он любил свою семью, он не мог, не мог!..       — Тихо! — громкий голос старосты раздается над толпой, заставляя всех разом замолчать, перевести свой взор с убийцы на старого мужчину, который, как и полагается, должен был вести это следствие. Хотя, какое следствие? Просто казнь.       Хосок смотрел на старосту огромными, молящими глазами, хоть тот и не мог его увидеть. Он просто надеялся, что мужчина во всем разберется, что Юнги окажется не при чем, что все снова будет как прежде! Наивный детский мозг отказывался признавать, что, как прежде, уже никогда не будет.       — Мин Юнги, — староста обернулся к мальчику, привязанному к столбу, но тот просто продолжал безумно улыбаться, не открывая глаза, — вас обвиняют в двойном, жестоком убийстве вашего отца и сводной сестры! Вам есть что сказать?       — Да что этот ирод может сказать?! — вдова тут же подняла свое зареванное лицо, обращаясь к толпе. — Какое ему может быть оправдание?! Поглумился над невинной девочкой, а потом убил ее! Мой муж пытался, наверное, его остановить, так он и его убил! Чудовище! — выплевывает в сторону Юнги вдова.       Толпа словам женщины внемлет и тут же с новой порцией яда обрушивается на Мина, еще яростнее требуя его смерти. Кажется, если бы не мужчины, сдерживающие жителей по периметру, то они, и правда бы, Юнги просто на части разорвали, на лоскуты, избавляя землю от скверны.       У Хосока сердце болит, у него начинают из глаз слезы течь. Он маленький и понимает, он понимает, что Мина, и правда, поймали на месте преступления, он, и правда, и правда… убийца! Его лучший друг!       — Тихо! — староста снова всех к порядку призывает. — Мин Юнги, вы признаете вашу вину?       Толпа затихает, все разом с ненавистью смотрят на мальчика, веки которого мягко трепещут, а потом он открывает свои черные, дьявольские глаза и с легкостью останавливает свой взор на Хосоке, который по-прежнему стоял в первых рядах на коленях.       — Моя вина только в том, что я был прав, — легко отзывается Юнги.       Хосок дрожит, он кожей ощущает, с какой неожиданно ненавистью смотрит на него Мин. Как горят внутренним пламенем эти черные глаза, он даже ощущает, что его давно бы на месте придушили, если бы у Юнги не были связаны руки. И Хосока такое изменение в поведении Мина ввергало в ступор, они же братья…       — Сожгите его!       — Сжечь его!       — Убийца!       Толпа снова начала расходиться, выкрикивая все новые и новые проклятия. А Юнги смотрит только на Хосока, прямо ему в глаза, у него в зрачках ненависть ядовитая, а губы дрожат. Он не слышимо шепчет: «За что?», но его не понимают. Хосок просто не знает, в чем его винит Юнги, что он ему сделал?! Он же не заставлял его никого убивать, не растил в нем эту ненависть! Так почему Мин улыбается окровавленными губами и шепчет ему тихо: «Я никогда этого не забуду»?       Хосок весь холодеет от этих слов, окончательно врастает ногами в землю, а глаз отвести не может даже тогда, когда староста принимает из рук одного из стражей факел и под одобрительный гул толпы подносит его к сену, отчего солома тут же занимается пламенем, вспыхивая ярко и сильно, заставляя даже людей синхронно отойти назад, чтобы не попасть под огонь. Только Хосок продолжает смотреть на Юнги, не уходить, смотреть обреченными глазами с тонной боли в них, тонуть в ненависти этих черных глаз и не уходить.       Сухие ветки протяжно трещат, легко поедаемые огнем, валки сена сдаются первыми, сразу близко подпуская жадное пламя к мальчику, привязанному к столбу. Его бледное всегда лицо тут же вспыхивает оранжевым нездоровым румянцем. Воздух трещит и плывет от поднимающейся с каждой секундой температуры, ветки у подножия столба с жалобным писком сдаются голодному пламени, и оно безжалостно начинает сжирать на Юнги одежду, заставляя и кожу покрыться бессчетным количеством пузырей.       Толпа кричит одобрительно, ее жажда крови и расправы услышана, она накормлена и удовлетворена! А Юнги так и писка не выдал, даже глаз не сомкнул, продолжая все с большей и большей ненавистью смотреть на Хосока, не отпуская его из плена своих черных колодцев. Он умирал у него на глазах жестокой смертью, но даже так оставался сильным и непобедимым.       Воздух наполняется удушающим запахом горелого человеческого мяса. Пузыри на теле Юнги раздуваются до ужасающих размеров, лопаются, выпуская жидкость, которая тут же пригорает к открытой ране. Мгновение, и тело просто не выдерживает этой пытки, вспыхивая ярко, позволяя пламени взять над собой контроль, пожрать себя, уничтожить.       Юнги смотрит на Хосока в упор и прежде чем в его глазах пропадает жизненный блеск окончательно, позади него с треском лопаются веревки, старый столб, не выдерживая напряжения, ломается на две части, пугая толпу и руша весь костер, который не ползет дальше только потому, что вокруг голая земля.       Хосок даже за пеленой слез в тот момент ярко видит, как позади Юнги появляется пара огромных крыльев, прежде чем он замертво, уже ничем не удерживаемый, падает в объятия огня, душой сожженной попадая в Ад.       END FLASHBACK       *****       Чистая гладь воды рябью идет от каждого нового движения, которое ее тревожит. Маленькие волны ударяются о края бассейна, создают тихий всплеск и дают проход другим, чтобы эта игра продолжалась бесконечно долго. Небольшой ивовый лист прилетает с далекого пруда, опускается в бассейн и создает новую рябь, расходящуюся от него мягко вокруг, как звуковые волны, и создающую такую же восхитительную мелодию.       Солнце только выглядывает из-за горизонта, окрашивает небо в кровавый, насыщенный, темнее, чем кровь. Эти лучики красные даже в кристально чистой воде бассейна отображаются, делая ее несколько пугающей, только расположенный вдоль бассейна с трех сторон лабиринт из темной растительности не пропускает солнечные лучи сюда полностью, словно спасает это место от грядущей жары. Хотя тучи, надвигающиеся с запада, ясно давали понять, что этот день будет полностью принадлежать им.       Чонгук снова со скукой водит ногой по глади воды в бассейне, а сам голову кладет на второе колено, которое прижал к груди. Крылья позади архангела лежат такие же тусклые, как и он сам. Он очень скучает — это по нему ясно видно. Он волен делать все, что хочет, но проблема в том, что он ничего не хочет. Ему нужен Тэхен рядом, нужно лично удостовериться, что он цел и невредим, что он настоящий, а не плод воображения архангела. Да, Юнги очень уверенно говорил, что переживать за Гадеса не стоит, но тогда почему у Чонгука так душа ноет? Почему ему так неспокойно? Почему он так скучает?       Очередной лист в воде топит неожиданно поднявшийся ветер. Солнце на той стороне еще пытается отвоевать свое лидерство на небе на сегодня, но понятно, что у него не выйдет. Тучи черные и тяжелые надвигались, чтобы закрыть собой весь небосвод. Будет дождь, точно будет дождь.       Только архангела это нисколько не тревожит, он готов здесь по-прежнему сидеть, мокнуть под дождем хоть до белья, и мечтать о том, что однажды он сможет увидеть снова эти черные глаза, почувствовать этот почти испарившийся из особняка запах лилий. Такие незначительные мелочи, но Чонгуку они сейчас необходимы. Ему Тэхен необходим.       Сегодня шел уже третий день без Гадеса, третий день в одиночестве. Да, если честно, то он не был один, рядом с ним был Хосок, да и Юнги вчера объявился. Не сказать, что демон, правда, был отличной компанией, но с ним в особняке стало как-то оживленнее, мрачная атмосфера сохранилась, но Мин, по идее неусидчивый, постоянно что-то делал в доме, заставляя его по-адски цвести. Он тащил сюда все свои любимые игрушки из преисподней, это, конечно, небесных знатно пугало, но зато снимало большую часть скуки. Хосок с Юнги общался редко и очень холодно, но всеобщего настроения это убить и так уже не могло.       Черные тучи быстро пожирали весь небосвод, злобно хихикая, поднимая ветер сильнее, заставляя даже живой лабиринт недовольно шуршать своими листьями, сопротивляясь такой мрачной погоде. Но солнце беспомощно проигрывало схватку, и вот последний ее луч тухнет в отражении воды в бассейне, и в нее стремительно падает первая капля дождя, расходясь мелкими волнами, растворяясь, как горькие слезы.       Чонгук бы вот тоже хотел быть этим беззаботным дождем и тучами этими, по ощущениям он такой же мрачный, как они. Плыл бы себе по небу, не думая ни о чем, а когда становилось смертельно тоскливо, то орошал бы землю мощным потоком воды. А злился — пускал бы молнии и гром заставлял греметь разъяренно, пугающе. Но он всего лишь маленький бессильный архангел, он лишен власти над стихией, да, и стать ею бы никогда не смог.       — Промокнешь, — позади него раздается голос.       Чонгук никак не реагирует, нет, он слышит и даже знает, что это не галлюцинация, просто продолжает подбородок держать на колене, глядя на то, как дождь иглами пронизывает воду в бассейне.       — И пусть, — отвечает безразлично.       Позади раздается тяжелый вздох, после которого архангела бесцеремонно перебрасывают через плечо и легко несут в особняк, крепко держа его за бедра, чтобы он случайно не свалился. Небольшая встряска как хорошая унция холодной воды подействовала на Чонгука. Он резко выныривает из своих мыслей и, проморгавшись, видит перед собой широкую спину, утянутую в черную дорогую рубашку и длинные ноги, легко несущие архангела в особняк. А еще запах лилий бьет в ноздри, сильный запах, одурманивающий, прогоняющий прочь все плохое. Чону хватает пары секунд, чтобы понять, на чьем плече покоится его тушка.       Этого просто не могло быть, но это с ним и происходило! Только если он не сошел с ума в своей тоске по нему окончательно. Хотя аромат лилий очень ярко говорил об обратном. Это не сон, не иллюзия, это реальность, это, и правда, руки Тэхена его крепко держат, и правда, его запах окутывает Чонгука успокаивающе, и правда, он так бесцеремонно любит со всеми обходиться, просто закидывать на плечи, делая, что хочется.       У Чона есть желание начать брыкаться и отпираться, чтобы не казаться хилой размазней, радующейся приходу своего парня, как какая-то девчонка. Но архангел этого не делает, он слишком вдруг становится счастлив, ему слишком спокойно и хорошо, он рядом с тем, кого любит. А потому он только блаженно глаза прикрывает, щекой прижимается к спине родной и руками, как в прошлый раз тянется, чтобы Тэхена вот так обнять. Только тогда он стремился его за задницу схватить, а сейчас, на трезвую голову, просто хочет руки у него на талии сомкнуть.       Впервые за три долгих дня Чонгуку спокойно и сладко на душе, он не думает о страшных вещах, не переживает каждую секунду, не тоскует до самопожирания своей души. Он снова счастлив, потому что Тэхен с ним живой и здоровый, потому что Чон его любит сильно, готов даже разрыдаться от количества чувств его разом охвативших, когда он понял, что это Гадес пришел, но слезы им будут только мешать.       Чонгук здраво понимает, что Тэхен часто будет так отлучаться, часто его подолгу не будет, и архангелу придется его вот так дожидаться, пока ситуация с Суа не будет полностью решена. И все это не страшно, и все это не заставляет печаль вернуться. Нужно наслаждаться каждым моментом — Чонгук впервые понимает значение этого выражения прямо сейчас, неуклюже обнимая Тэхена, вися на нем вверх ногами.       Гадес легко заходит в особняк, и по крыше вмиг начинает бить сильный дождь, словно желает внутрь заглянуть, негодуя, почему это архангел вдруг исчез из его поля зрения. А Чон даже и думать не думает, что это просто Тэхен на время стихию угомонил, чтобы Гук не промок, а сейчас отпустил ее с поводка. Он, вообще, ни о чем, и ни о ком не думает, кроме Гадеса.       — Почему тебя так долго не было? — Чонгук глаз так и не открывает, наслаждаясь ароматом лилий и тем, как крепко, но мягко держат его руки Тэхена за бедра.       — Я был занят важными делами, — отвечает Гадес незамедлительно ровным голосом, идет вперед, точно зная, куда архангела отнесет в первую очередь. — Если хочешь, могу подробно объяснить какими.       Чонгук думает всего секунду. С одной стороны, конечно же, было до смерти интересно, чем это Тэхен так долго занимался, а с другой кровавые подробности, которые могли и имели место быть, его не очень-то интересовали. Пожалуй, даже они его пугали, хотя Гадеса он не боялся и не осуждал. Как бы сильно архангел не любил Тэхена, и как бы сильно его не любили в ответ, а переделать невозможно никого. Да, Гадес его изначально предупреждал, что убивал и убивать будет, Чонгук с этим не смирится, но ничего и не станет делать. Да, вот так просто будет бездействовать.       — Не хочу, — отвечает Чон, и уже немного обиженным, недовольным голосом добавляет: — Ты обещал, что вернешься очень скоро!       Тэхен на это улыбается, ему нравится эта особенность Чонгука пытаться казаться сильным и всемогущим, но при этом оставаться немного наивным, с качествами светлого ребенка. Необъяснимый контраст, от которого Тэхен довольно урчал.       — Я был в Аду, мой ангел, — отвечает Гадес, легким взмахом руки открывая дверь, маячившую впереди, — ты не видел меня три дня, а я тебя почти три недели.       Чонгук губу закусывает. Да, он часто попадался на том, что не видел двух сторон медали, а видел только свою, но от этого глубже воспринимал такого рода информацию. Он здесь скучал и тосковал без Тэхена, считал часы, хотя, в общем-то, был волен делать что захочет. А сам Гадес при этом решал важные вопросы, он же повелитель Ада, он же «готовится к войне». И да, в преисподней время бежит по-другому. Именно потому из них двоих больше всего должен был обижаться на свою участь Тэхен, а не Чонгук. Но первый с любыми трудностями всегда справлялся легко. Не легко, конечно, но не позволял им себя согнуть. Да, он тоже скучал по Чону, хотел его увидеть и вдохнуть запах этой прекрасной глицинии. Но он все, что делал в Аду, делал для Чонгука, чтобы не позволить Суа к нему прикоснуться, а потому никаких поблажек себе не давал и даже не позволял и на мгновение появиться на поверхности, чтобы архангела увидеть.       — Ты скучал? — Чону важно услышать положительный ответ, он слегка приподнимается даже, открывая глаза, слушая, как дождь яростно барабанит по крыше и окнам.       Тэхен легко ставит Чонгука на пол, лицом перед собой и смотрит глубоко в его глаза, а архангел в этих черных зрачках напротив теряется враз. Только три дня их не видел, а эффект всегда один и тот же, он всегда тонет в этих колодцах, только с недавних пор даже сопротивляться этому перестал, раскрыл широко объятия для этого зверя в клетке из цветов глицинии. Он готов его принять и любить безвозмездно и всегда, вечно.       — Скучал, — отвечает Тэхен честно.       Ему нет смысла врать, он о своих чувствах никогда не врет. Да, он обещал Чонгуку, что не бросит его, но он ведь и не бросил, а только отлучился по делам. К тому же, он надеялся, что за время, что его не будет, Чон одумается и поймет, что связывать свою судьбу с королем Ада — безумие. Но архангел такими огромными и радостными глазами на Тэхена сейчас смотрел, что последний все сразу понял — у Чонгука и мысли не было от Гадеса уходить. Потому что любит его.       Гук сверкает улыбкой во все тридцать два, обнажает эти кроличьи зубки, а сам при этом продолжает Тэхена за плечо держать. А зверь Гадеса от этой улыбки урчит довольно, даже тьма, которая вечным его спутником в сердце была, отпускает измученный орган из своих тисков, позволяя ему вздохнуть облегченно. Он и мечтать не мог, что однажды получит эту улыбку в свой адрес, от архангела, который его любит. Звучит все просто как бред.       — Тогда… — начинает Чонгук, но Тэхен головой качает, его прерывая:       — Тогда сейчас ты будешь есть все, что стоит на столе, мой ангел, — он легко архангела оборачивает вокруг своей оси, позволяя Чону увидеть стол, заставленный всякими вкусностями. — Ты просто похож на приведение, — говорит в ухо Чонгуку Тэхен и легко его подталкивает к стулу, заставляя сесть. — Ешь, ты должен восполнить потерю энергии. Ты лишился половины благословения, а потому должен питаться, чтобы быть здоровым.       Чонгук хмуро смотрит на еду. Он собирался все свободное время пробыть с Тэхеном, да, он и сейчас с ним, но не так, ближе чтобы. И уж точно архангел не думал, что его заставят сидеть на кухне и есть. Он так — капризно не хочет, хочет к Тэхену!       — Даже не вздумай сказать, что не голоден, — Гадес легко предугадывает все, что архангел собирался сейчас ему сказать. Он слегка сводит брови на переносице и почти давяще смотрит на Чонгука, садясь напротив, приказывая: — Ешь.       Чон, в принципе, не любит приказы, готов прямо сейчас пойти против воли Тэхена, через стол перегнуться и в его объятия упасть. К черту еду! Она ему не интересна! Он не по ней скучал, а по Гадесу все это время! Да, еще к тому же его не попросили, а приказали! Но все недовольство архангела тухнет, как только он видит искреннюю тревогу в глазах напротив. Тэхен ведь по Чонгуку тоже скучал, но больше о нем беспокоился, не о своих желаниях и чувствах, а о Чоне, который был для него самым нужным и важным. Ради которого можно было обо всем забыть и о себе в первую очередь.       А потому Чонгук пихает так же и свои желания глубже и опускает глаза на стол, выбирая, что можно было бы съесть. Юнги его накормил вчера обманом, хоть архангел этого так и не заметил, сегодня же за дело взялся сам Тэхен, который слишком переживал о здоровье Чонгука, который скоро, кажется, начнет в воздухе растворяться.       — Я не могу есть в одиночку, — Чон поднимает на Гадеса свои черные глаза, просит составить компанию.       Тэхен только хмыкает, качая головой, и открывает крышку кастрюли, выпуская наружу пар и невероятный запах.       — Бери, и тогда я тоже возьму, — почти сделку с Чонгуком заключает, но архангелу эта игра нравится.       Он легко на все это улыбается и без проблем накладывает в свою чашку черную бобовую лапшу, подтягивая плотно запакованный соус с кисло-сладкой свининой. Он, правда, не хочет есть, точнее, он не считает, что еда ему нужна. Но Чонгук готов хоть все со стола смести, чтобы Тэхен не переживал о нем.       — Умничка, — довольно улыбается Гадес, накладывая себе то же, что и Чон взял. Ему, и правда, не нужно было есть, но если таким образом поест Чонгук, то почему бы и нет?!       — А где ты это все достал? Сам готовил?       Тэхен усмехается, отчего глаза его черные особо прекрасно блестят:       — Я во многом силен, но готовка не мое, — Чонгука замыкает от того, как похоже звучат его слова со словами Юнги, произнесенными ранее. Хотя, удивляться нечему, они ведь давно знакомы. — Это все купили по моему приказу.       — Словно ты знал, что я мало ем, — подозрительно протянул Чон.       — А я и знал, — не отрицает Тэхен, легко вскрывая чашку с соусом, — Юнги доложил.       Чонгук закусывает губу, стоило догадаться, что демон не просто защищал особняк от ангелов, он еще — глаза и уши своего господина! Он так заботился о Гадесе, конечно же, понял, что тот будет не в восторге, когда увидит, как архангел исхудал, не только из-за тоски, еще из-за того, что на него навалилось совсем недавно. Его выпотрошило не только морально, но и физически.       — Какие новости о Суа? — Чон переводит разговор в другое, опасное русло, но желает знать, что творится за пределами особняка.       Тэхен даже в лице не меняется, тщательно перемешивая лапшу с соусом, сосредоточенно и вдумчиво, ну уж слишком вдумчиво. Яснее ясного, что от одного имени взбесился. Будь его воля, прямо бы сейчас нашел ангела и выпотрошил ее и повесил кожу с крыльями над дверьми в особняк, чтобы и думать никто не смел лезть к Тэхену. Но он просто не может позволить себе быть таким безрассудным.       Чонгук перемены в Гадесе чует, да, он знал, что тот взбесится, однако все равно спросил. Ему было важно знать. Он хотел… он хотел ее поражения, ее смерти и расплаты за то, что она сделала с Джином!       — Прячется, — отвечает через какое-то время Тэхен, тяжело выдыхает, заставляя себя расслабиться. — Перетащила на свою сторону другие измерения и теперь пытается захватить Ад. — Говорит будничным тоном, без особого интереса пережевывая еду, которая для него была безвкусна.       А сам смотрит на архангела, увлеченно поедающего лапшу, которая периодически била его по носу, что заставляло Тэхена улыбаться на эту неуклюжесть. Для Гадеса самая большая вкуснятина сидела прямо напротив, но он слишком ею дорожил и боялся ее сломать, чтобы конфетку эту развернуть.       Чонгук от этой информации вздрагивает и голову вверх поднимает, ошарашенными огромными глазами смотря на Тэхена, который был уж слишком спокоен, говоря подобное.       — Как? А как вы?.. — архангел никак не мог найти правильных слов. — Ад захватить?!       — Не страшно, — улыбается Гадес. — Хотят быть правителями этого мира — пожалуйста. Только он их перемелет, и даже трупа не останется.       Чонгук эту информацию легко воспринимает, раньше бы начал называть Тэхена тираном и кидать в его сторону злые взгляды, но сейчас отчетливо понимал, что в подземном мире выживают и удерживаются только такие правители.       — Они же не шутки шутят! Они хотят забрать себе стратегически важное место! — Чонгук мозги включает, не желая, чтобы Суа хоть на шаг к Тэхену приблизилась. — Суа хочет тебя убить, она же силы для этого собирает! Армию!       Гадес Чонгуку улыбается во все тридцать два и кивает на чашку рядом с архангелом, выдавая:       — Ешь. — Чон хмурится, но снова берется за палочки. — Убить меня не так уж и просто, — отвечает Тэхен легко. — Ей придется хорошенько для этого постараться и для начала найти мою душу, а потом узнать мое настоящее имя, которое я получил при рождении.       У Чонгука палочки из рук падают, и он ошарашенными глазами смотрит на Тэхена, а в голове у него только лампочки SOS и не хватает. В смысле «настоящее имя», в смысле?! Да, что это такое?! Почему древняя магия такая сложная?! Почему она такая необычная? Как вышло, что Тэхен и Гадес — не настоящие его имена?!       — Да, — кивает с легкой улыбкой Дьявол, бросая мимолетный взгляд на дождь за окном, — мое настоящее имя знают всего несколько существ. Я бы сказал тебе его, но тогда ты попадешь в зону риска, Суа попытается не только тебя убить, но и выпытать эту тайну. — Тэхен смотрит пронзительно архангелу в глаза. — Так что прости, ангел мой, но я не смогу тебе его назвать.       А Чонгук… а он нисколько не обижен этим! Ему наплевать на настоящее имя Тэхена, потому что Тэхен будет для него самым красивым и любимым! Ему не обязательно быть посвященным во все тайны, главное, чтобы Гадес был жив-здоров, чтобы ему ничего не угрожало, чтобы он был счастлив. А Чонгук примет его любым, с любой личиной, с любой сущностью. Он полюбил его Дьяволом, и это о многом говорит.       — Тэхен, Суа прячет в своем особняке какого-то монстра, чтобы использовать его против тебя. — Выдает Чон, осознавая вдруг, что ему будет спокойнее, если он расскажет Гадесу все, что знает о планах ангелов.       Да, это будет предательство, ну и пусть будет, потому что архангел жить спокойно не сможет, скрывая такое. Он давно должен был все рассказать, просто все так закрутилось, что у него и времени на это не было.       — Монстра? — спокойно переспрашивает Тэхен, нисколько даже не напрягшись от всего этого.       Чонгук кусает губу, глядя в черные глаза напротив:       — Я точно не знаю что это. Когда мы выходили из особняка в тот день, я видел только сотни красных глаз, но самого этого монстра не видел, — поясняет архангел. — Хосок сказал мне, что Суа притащила его на землю, чтобы использовать против тебя.       — Вот как значит, — спокойно тянет Тэхен, но в глазах его тьма появляется, она же и по стенам незаметно ползет. Будь Суа где-нибудь рядом, и Гадес бы точно ее разорвал с помощью ее же монстра!       — И это не все, — говорит Чонгук. Он знает, что Тэхен злится, желает крови ангелов, но архангела это не остановит. Он давно понял, что в этой войне выживет только одна сторона. — Она практиковалась в древней магии долгое время, Хосок говорит, что она достигла в ней больших успехов. — Тэхен просто кивает, а Чон продолжает: — И она, похоже, знает, где твоя душа.       Тэхен отчего-то улыбку предвкушающую тянет. Никакого страха в нем, только желание ангела уничтожить. И Чонгук впервые с таким кровожадным мотивом согласен.       — И самое главное, — Чон с духом собирается.       Уж если его потянуло на откровения, то необходимо было выложить просто все. Он давно должен был сказать, давно должен был очистить свою совесть, но не делал этого, и отчасти от этого сильно маялся. Архангел сквозь ткань рубашки берет в руку перо, которое все-таки повесил на цепочку как украшение, и смотрит в глаза Тэхену, выдавая:       — Я хотел тебя предать, хотел забрать твое перо и отдать его Суа, чтобы отомстить тебе.       Тишина даже крылья свои не успевает распрямить, как Гадес тут же улыбается архангелу тепло. Ответно смотрит в эти испуганные глаза олененка, почти что успокаивает, вот только архангел так легко поверить в то, что «все в порядке» не может. Мотив предательства грызет его давно.       — Я знал это, — отвечает Тэхен, заставляя Чонгука глаза еще шире раскрыть, насколько это возможно. Гадес усмехается несколько печально и кладет руки, сцепленные в замок, на стол. — Я видел все твои взгляды, брошенные на мои крылья, видел, как ты каждый раз при этом долго думал, как шел за мной, хотя спокойно мог уйти по своим делам. Я все это видел. — Чонгук и не дышит почти, ощущая, как сердце его ядовито ухает. — Я не знал, куда и зачем тебе нужно было мое перо, но знал, что нужно было именно оно, — Тэхен печально улыбается, — но даже так готов был отдать его тебе, потому что тогда ты был от всех этих чувств несчастен.       Чонгук как зомби поднимается из-за стола, смотрит на Гадеса долгим и нечитаемым взглядом, а потом быстро огибает стол и налетает на Тэхена с объятиями, шепча ему, как мантру на ухо:       — Прости меня, прости! Я никогда тебя не предам, я тебя люблю, прости!       Гадес архангела только на колени свои утягивает, невольно сжимая его крылья, которые слишком уж сильно были прижаты к спине Чона. Он Гука ни в чем не винит, не проклинает и, вообще, ведет себя как обычно, молчаливо и крайне сдержано. Он понимает архангела, понимает его мотивы, знает, что заслужил всю ту ненависть, которая в нем была до этого. Да даже если бы она сейчас возникла, то Тэхен бы ее понял и просто смиренно принял. Чонгук — его маленький красивый огонек счастья, его ангел, его любимый — он бы без единой попытки бегства принял смерть от его руки. Он не станет ему сопротивляться ни сейчас, ни в будущем, если архангел вдруг решится Тэхена убить. Винить Чона не в чем, он просто желал уничтожить того, кто делал ему больно. Гадес во всем сам виноват, поэтому даже после признания Чонгука он его винить ни за что не станет.       Архангел не плачет, потому что слез достаточно, но Тэхена крепко-крепко обнимает. Даже сердце его бьется о ребра, прямо отдаваясь эхом о грудь Гадеса, просясь к нему, к тому зверю, который перед Чонгуком был самым смиренным существом. Чон себя за тот случай никак простить даже сейчас не может, ему все кажется, что его душа от этого запятнана даже больше, чем от гордыни ее поевшей. Потому что предательство, к тому же предательство любимого — самый страшный грех. И пусть Чонгук так и не решился на этот грех, но он думал, а значит, даже его мысли были очернены этим поступком.       — Я люблю тебя, Тэхен! — шепчет Чон, вдыхая аромат лилий глубоко, чтобы помнить его долгими одинокими днями и ночами. — Я никогда не предам тебя! Можешь меня ненавидеть, но только не отпускай! — Чонгук носом шмыгает, но слезы не подпускает, в Тэхена мертвой хваткой цепляется. Он его так любит, что это сродни тяжелой болезни. — Можешь утащить меня в Ад и там ненавидеть отдельно, только будь со мной рядом, ты обещал!       Гадес архангела к себе крепко прижимает одной рукой, а второй зарывается в его отросшие волосы на затылке и мягко их перебирает, успокаивает. Ему больно осознавать, что в ошибках Тэхена винит себя Чонгук. Это чистое и прекрасное создание заслуживало такую же чистую половинку, а не монстра, коим был Тэхен. Он должен был оставаться на свету, должен был бежать от тьмы, потому что цветы в ней вянут, глициния так уж точно. Вот только Чонгук Гадеса отпускать не хотел, ему было наплевать на потерянное благословение и свою чистоту. Он сам тонет в болоте, потому что хочет этого сам. За эти три дня архангел ясно понял, что без Тэхена не сможет просто нормально жить. Вокруг него клубилась тьма, но даже она не пугала Чонгука так, как осознание своего одиночества. Нет, не так. Осознания, что любимого и самого нужного рядом нет.       — Не отпускай, ты обещал! — отчаянно шепчет архангел.       — Я не могу тебя ненавидеть, — отвечает Тэхен, мягко поглаживая Чона по волосам, вдыхая свою любимую глицинию, в который раз понимая, что если не расстанется с Чонгуком сейчас, то больше уже никогда, — ты ведь ни в чем не виноват. Ты не сделал ничего плохого, чтобы так себя винить.       Чон порывается на это возразить, но Тэхен его резко прерывает:       — Нет, не сделал. Я тебе больше зла принес, а ты мне только свет и чистоту несешь. Поэтому не смей себя корить, в итоге я все это заслужил. Я заслужил быть убитым за все, что сделал тебе. — Гадес несколько отчаянно обнимает Чона в ответ и уже шепчет, потому что сдерживать себя ему тоже тяжело: — Я сделаю все, что ты захочешь, Чонгук. Можешь просить о чем угодно, ничего не стесняйся. Даже если убить меня захочешь, прямо так и сделай, к тому же оружие против меня у тебя в руках.       Архангел резко от Тэхена отстраняется только чтобы посмотреть в эти черные глаза с непозволительно близкого расстояния, по-прежнему обнимая Гадеса за шею, наслаждаясь их близостью за те дни, пока был ее лишен.       Тэхен такой смиренный, потому что привык быть никому не нужным, он привык, что его чувства у всех вызывают страх. Потому он и архангела готов отпустить, потому что любил его, но о нем же и переживал, не хотел его за собой тянуть. Только Чон сам идет, он все сам, добровольно.       — Тэхен, — Чонгук очень серьезно смотрит в эти ужасно-притягательные глаза, — я тебя люблю. Я не раскидываюсь этой фразой, потому что для меня она значит очень многое. — Архангел тянет кривую улыбку. — Я тебя люблю и раньше любил, просто боялся этого. Хотел твоей смерти, потому что боялся. Но я тебя люблю сейчас, хочу, чтобы ты это понял! Я жить не смогу, если ты вдруг умрешь! Я даже без тебя здесь находиться не мог, потому что постоянно думал, что Суа что-то тебе сделала! — Чон настойчиво пихает слезы, потому что больше им места быть не может. — Я тебя люблю, сильно люблю, запомни это!       — Тогда выполнишь мою просьбу? — с легкой улыбкой спрашивает Тэхен, купаясь в этом непозволительном для него счастье, осознавая, что скоро в нем утонет. Но так хотелось хоть раз побыть счастливым, хоть раз ощутить это чувство.       — Любую, — кивает архангел, но потом осознает, что сказал и быстро исправляется: — Только если она не идет вразрез тем обещаниям, что ты дал!       — Хорошо, — кивает в ответ Тэхен с улыбкой на лице, — пожалуйста, не забывай меня. Даже если что-то случится, не забывай меня.       *****       Дождь за окном по-прежнему барабанит, не желает просто так сдаваться, превращая вечерний пейзаж в скучную, унылую картину. Он, кажется, надолго над людскими головами обосновался, не просто закрывая им вид на голубое небо, а почти крича и вопя, плача ядовитыми слезами, что над головами-то уже давно ничего нет — там пусто. Ветер тихо завывает, колышет близкостоящие к особняку деревья, заставляя мокрую листву нереально красиво шелестеть, создавая в дуэте с дождем печальную, но такую прекрасную мелодию, от которой даже тьма довольным котенком урчала, впервые тихо покоясь по углам особняка, не имея желания спугнуть эту немного ностальгическую, успокаивающую атмосферу, которая разом повисла в доме то ли с приходом Гадеса, то ли из-за дождя. Здесь никто точно не возьмется судить.       Чонгук снова в спальне лежит на этой невероятно мягкой кровати, но теперь не один. Рядом с ним Тэхен, потому что так захотел архангел. После раннего завтрака, а потом еще и посиделок с Хосоком, его знатно начало клонить в сон. Он впервые был спокоен за долгое время, а потому измученный многими потрясениями и недостатком энергии организм просто воспользовался ситуацией сытости и удовлетворения, чтобы утащить Чонгука в постель, где он мог окончательно отдохнуть и прийти в норму. Вот только архангел снова оставаться один в этой большой спальне не хотел, а потому и притащил сюда Тэхена, конечно, он понимал, что когда проснется, то его, как и обычно, рядом не будет. Но он хотя бы уснет с ним в обнимку, как бы по-девчачьи и сопливо это не звучало.       Голова Чона у Гадеса на груди покоится, как и одна рука, которой он просто с наслаждением впитывает чужое тепло. Раньше Тэхен весь холодом был пропитан. А теперь все как-то изменилось. Чонгуку бы хотелось, чтобы из-за него, и он даже с мысленной улыбкой осознавал, что только из-за него Гадес и оттаял чутка. Вряд ли с остальными он такой же душка. И все равно нечто от него прежнего осталось — властность, с которой он добивался чего хотел, хоть и не пытался идти вразрез желаниям Чонгука. Конечно, это не относилось к его здоровью, в поддержании которого Тэхен был просто непреклонен.       Архангел глаза держит открытыми, смотрит за окно на дождь, который яростно моросил, словно собирался собой все затопить, а сам слушает, как медленно и ровно бьется в груди Гадеса сердце, которое архангел не раз проткнул. Может стрелой Купидона? Но в таком случае он и сам заразился. Хотя Тэхен любил его еще задолго до их знакомства, просто тщательно это скрывал, он же никогда и никому со своими чувствами был не нужен. Да, и сам Чонгук на Гадеса огрызался, давая понять, что монстры любви не заслуживают. Сейчас за это было стыдно, потому что архангел понял, что монстром никто быть не хочет, монстром делают нас другие. Да, Тэхен мог бы и отказаться от своего амплуа Дьявола, но у Чонгука было просто железное чувство, что он этого сделать не мог. Он не просто так был повелителем Ада, он словно… словно был проклят им быть. Чону от этого было не по себе.       — Почему ты не хочешь разрывать мирный договор с ангелами? — Гук вдруг ясно понимает, что сна у него ни в одном глазу. Он просто подсознательно тащил себя в постель, потому что хотел беззастенчиво пообниматься с Тэхеном, ничего не делая.       Гадес над его ухом тихо хмыкает. Да, он все это время, даже не видя архангела, знал, что тот не спит. Это многое в нем выдавало: и тело, которое вроде бы и расслабленно, но не как у спящего, и крылья, медленно подрагивающие, вися на том конце кровати, и уж слишком неровное дыхание Чонгука, которое сильно опаляло кожу груди Тэхена так, что его зверь внутри блаженно от этого урчал и только молился на святой образ архангела, чтобы он не сделал что-то еще, иначе Гадес и сам не сможет остановиться, как в прошлый раз.       — На это есть сотни причин, но главная из них это то, что заключен он в союзе с древней магией, — Тэхен мягко поглаживает одной рукой плечо архангела, желает сохранить эти воспоминания надолго, навечно желательно. — Древняя магия у всех вызывает непонимание, никто обычно не знает, что с ней делать и как ею пользоваться. — Чонгук сосредоточенно слушает. Он вот точно в этом виде силы ничего не понимал. — Дело в том, что она, как и все существа, тоже разная. Если брать ее в чистом и первозданном виде, то это стихия, которая сама вышла из хаоса, чтобы познать мир. Это не та стихия, вроде земли или воды. Это совсем другая часть, другая сторона медали, та, которую никто никогда не сможет объяснить, потому что она хочет быть разной, и она разная.       Чонгук понимает, несмотря на довольно непростое объяснение, он все понимает.       — Но также мы называем древней магией и нашу силу, которая была почерпана из стихии. Это тайные знания, которых все страшатся. Самой древней магией не может владеть никто, мы можем владеть только частью ее силы и даже так называем их древней магией, хотя это неправильно. Она же стихия, приручить ее — провальное занятие, а потому мы и даем клятву на ней, потому что при случае будем расплачиваться перед ней, а она никого не щадит, всех одинаково карает за несоблюдение договора.       — Так значит, — рассуждает архангел, даже брови хмурит, усиленно думая, — наши силы берут начало из древней магии, но сама она нам не подвластна?       — Именно так, — довольно улыбается Тэхен, — мы можем только овладеть какой-то сложной частью своей силы, отчего кому-то может показаться, словно мы овладели самим миром, но древней магией мы не владеем, и миром так уж точно.       Чонгук сейчас ясно понимает, что Суа, даже если из кожи вон вылезет, а выше своей головы все равно не прыгнет. Даже не смотря на то, что она практиковалась в магии, она просто, так сказать — опыта набралась, и уж точно не стала от этого владеть стихией. Стихией не может владеть никто.       — Так вот, — продолжает Тэхен, — о твоем вопросе, почему я сам не разрываю мирный договор. Это определенно сняло бы многие проблемы. Но мы с Михаилом заключили договор на древней магии, чтобы никто не смог его нарушить, чтобы такой резни, как была полмиллиона лет назад, больше никогда не было. Мы больше не хотели войны, а потому оба были согласны, что договор нужно скрепить древней магией. В случае, если он будет разорван, стихия уничтожит оба мира, включая землю, которая находится между ними и является их проводником.       Чонгук застывает, прирастая к Тэхену окончательно, но уже не потому, что так не хотел с ним расставаться, хоть это тоже имело место быть, а потому что услышал и узнал о таком, что его тут же коркой льда покрывает, и даже мозги еле-еле шевелятся в черепной коробке. Мирный договор обеспечивает жизнь без войны, чтобы она не возникла. Древняя магия просто покарает всех, кто предал ее клятву. Она просто все уничтожит, всех уничтожит, ее ничто не сможет остановить и никто, раз она сама стихия, вышедшая из хаоса. Тьма подчинялась Тэхену, потому что симпатизировала ему, а древняя магия была для такого слишком гордой и дикой. Но Чонгука больше поражает осознание — Суа не могла не знать о таких последствиях, она просто не могла не знать, что повлечет за собой ее желание Тэхена уничтожить! Она… она окончательно сошла с ума!       — Как она может? — наконец, выдыхает Чон и сильнее пальчиками вцепляется в ткань рубашки на груди Гадеса, осознавая ясно, что Суа не просто убьет своего врага, но и себя, и всех, кто будет рядом! Это полное безумие!       — Она мне мстит, — просто отвечает Тэхен, который воспринимал все легче, имея за плечами опыт в полмиллиона лет, — хочет со мной расквитаться.       Чонгук больно сглатывает, продолжает смотреть в окно, но не видит уже даже этой серости за наступающими сумерками.       — За что, Тэхен? Что ты ей сделал? — задает архангел вопрос, который его волновал уже очень давно, который прогрызал ему мозги, желая, чтобы на него дали ответ.       Наступает небольшая пауза. Гадес просто продолжает водить пальцами по плечу Чонгука, задумчиво глядя в черный потолок, где тьма, играючи, на своего хозяина стекала, но к архангелу так и не прикасалась, оставаясь невидимой для него, пока он бы не поднял голову. А Чон просто ждет ответа, он помнит, что Юнги ему говорил, что Тэхен от правды не уйдет, и архангел очень на это надеялся. Ему было важно знать ответ на этот вопрос, нужно знать.       — Я показал ей, что в ней нет любви и света, — отвечает Гадес, ставя Чонгука этим ответом в еще больший тупик, чем до этого. Но Тэхен, к счастью, продолжает, не оставляя все на загадках, которые так любил: — Когда ты попал к чертям в Ад, твои родители на земле погибли и снова переродились уже в небесных созданий. Михаил запретил всем спускаться за выжившими в преисподнюю и хоть кого-то спасать. — Чонгук сжимает рубашку Тэхена еще сильнее, слушая эту колючую, ядовитую правду. — Суа сразу от тебя тогда отказалась, — архангел вздрагивает, и Гадес только протяжнее и нежнее его по плечу гладит, чтобы успокоить, — она согласилась с приказом, получила за свое мученичество новый статус. А Джин за тобой кинулся.       Чонгук отчаянно давит в себе слезы. Нет, нет и нет! Он должен оставаться сильным!       — Полетел в Ад без единого шанса тебя спасти и спастись самому. Суа даже тогда ничего не сделала, — Тэхен скрипит зубами, но, в общем, остается спокойным, — а после я получил послание от Люцифера о том, что случилось. Я был далеко от этих земель, очень далеко. Нарушил сотни правил разных измерений, чтобы в Ад попасть и вытащить вас оттуда. — Чонгук и дышать перестает на этом моменте, слушая только ровное, слишком уж ровное биение сердца Тэхена. — Спас вас, а Суа осталась на небесах жалким трусом, неспособным любить. Тогда все поняли эту иронию — она ведь должна была первая за вами броситься, но даже о вас не вспоминала. Ей это все тогда говорили, в шутку или нет, но она восприняла это болезненно.       — Только из-за этого? — шепчет Чонгук.       Он понимает, что и эта причина была достаточная. На небесах не любят трусов и там ничего не забывают, ни один проступок, конечно же, после такого Суа было не сладко среди своих собратьев. Но здесь было кое-что еще, о чем архангел ярко догадывался.       — Нет, — Тэхен по голосу, кажется, улыбается, — она ненавидит меня за то, что Джин любил меня, а не ее. — Чонгук просто кивает, он догадывался об этой причине. — Она ведь твоего отца когда-то сильно любила, потом уже очерствела своими чувствами.       Архангел отчетливо сейчас понимает, что Суа и Тэхен одинаково здесь были похожи своими поломанными чувствами, из-за того, что Джин боялся принять предложение Тэхена и бежал от него к ангелу, которого не любил. Можно было с точностью винить покойного архангела, но ведь мы все блуждаем в своих чувствах в неведении до поры до времени. Джин просто оказался меж двух огней, и не мог выбрать, в какой прыгнуть, а потому мучил их всех. Но винить его теперь глупо и жестоко. Суа и Гадес даже оба одинаково из-за этих чувств превратились в монстров, только Тэхен видел дальше своих пустых амбиций, а Суа в своей ненависти так горела, что не видела ничего. Только цель, цель убить Гадеса!       — Люблю тебя! — Чонгук резко вверх поддается и обхватывает Тэхена руками за плечи, носом утыкаясь ему в шею.       Крылья мягко вспархивают и тоже ложатся по обе стороны от архангела, имитируя позу его рук, одно крыло на Гадеса сверху падает, щекочет его своими перьями даже сквозь слой рубашки. Но Тэхен на все это только улыбается, обнимая архангела ответно, слушая, как он носом втягивает аромат лилий, который на шее у Гадеса был особо силен.       Тьма тихо прячется под кроватью, выглядывает заинтересованно, но понимает, что ее не видят, а потому снова по углам маскируется, наслаждаясь сценой полного успокоения перед своими метафизическими глазами. Она впервые видит Тэхена чисто-счастливым, а потому не собирается этому мешать.       — Теперь я переживаю за тебя еще больше, — выдыхает горячий шепот Гадесу в шею Чонгук, крепко обхватывая его руками, купаясь в аромате лилий. — Она тебе мстит с безумной попыткой покончить со всем миром!       Тэхен тихо улыбается, мягко проводя руками по черно-белым перьям архангела, которые вмиг от этого незамысловатого движения начали предательски дрожать.       — Она ничего не сможет сделать, — уверяет Чонгука Гадес, — для начала ей надо убить тебя. А я этого не позволю, — архангел улыбается в шею Тэхену, нежно обтираясь об нее носом, как кот, чтобы аромат лилий усилить, чтобы вокруг вообще ничего не осталось. Только они. И тьма, которая никуда не денется.       — Тогда я не позволю ей добраться до тебя, — шутит Чонгук, отлично понимая, что без силы чертовски беспомощен. Но если бы надо было, он бы и грудью Тэхена закрыл от удара, отдавая за него свою жизнь.       — Теперь я спокоен, — улыбается Гадес, просто блаженно прикрывая глаза, наслаждаясь тем, как архангел горячо дышит ему в шею, как чуть ли не мурлычет, обнимая Тэхена, сминая пальцами его плечи, позволяя себе больше, чем обычно.       Чонгуку просто хорошо рядом с тем, кого он любит. Он три дня его не видел, успел всякое себе навыдумывать, скучал сильно, почти до беспомощных слез долгими ночами. А теперь все никак не мог насытиться тем, что получил. А он всего Тэхена получил, и мог с ним делать все, что захочет. А его хотелось трогать, хотелось запомнить рельеф его тела, его рук в особенности, чтобы потом, снова оставшись одному, представлять, что Тэхен его обнимает во сне.       Архангел без задней мысли немного подтягивает к себе руку, почти гладит ладонью грудь Гадеса, на самом деле, запоминает его сильные мышцы, а еще губами скользит по шее, благоухающей лилиями, чтобы ароматом этим себя так напитать, чтобы его через край было. Чонгук все делает по наитию, без какого-либо подтекста, но неожиданно, проводя по медовой коже шеи второй раз губами, почти касаясь выпирающих косточек ключиц, осознает, что руки Тэхена, его обнимающие, напряглись. Ему было не все равно на эти прикосновения, он реагировал на эти почти поцелуи и поглаживания, как обычный здоровый мужчина. Только природная выдержка, а еще желание не навредить Чонгуку, держали его на цепях.       Архангел все это ощущает клеточками тела, и от осознания всей ситуации его просто прошибает током с головы до пят, оседая приятным, медленно затягивающимся узлом, в районе живота. Он толком и не помнит, как тогда приставал к Тэхену, лез к нему с поцелуями и предложениями… «побольше». Но тело его помнило все отлично. Пусть оно и девственно чистое, пусть только от мысли об этом, оно начинало дрожать, но оно помнило Тэхена и хотело. Чонгук сам хотел, будем честны. Не природные инстинкты его гнали, а простое, но от этого ни черта не легкое желание быть с Гадесом полностью и душой, и телом, и сердцем. Пусть у Тэхена души нет, как Чонгук уже отмечал, у него есть любовь, которой он переполнен. Так, пусть они будут вместе этой любовью. Чон отдаст свою чистоту, чтобы забрать часть боли Гадеса, сделать его мир чуточку легче и прекраснее. И в радости, и в горе — говорят люди. Чонгук готов.       Архангел замирает всего на секунды две, хотя, кажется, что больше. Но он быстро отмирает и тут же возобновляет свои поцелуи в шею, но уже именно что целует Тэхена, жадно слизывая аромат лилий с кожи, ощущая, как с каждым новым горячим поцелуем руки Гадеса сжимаются в кулаки сильнее. Чонгук собирался заставить его действовать. Он знал, на что идет, но хотел этого. Архангел своими руками снова продолжает изучающе водить по груди Тэхена, только вот теперь совсем не так невинно, как недавно, в нем просыпается интерес, и он ловко выдергивает пуговицы из петелек, собираясь ненужную рубашку с Гадеса стянуть.       — Чонгук, стой!       У Тэхена высоко задернута голова, потому что архангел несдержанно выцеловывает всю его шею, а еще восхитительно-ужасно лижет кадык, заставляя Гадеса от этого рычать, сжимая кулаки на спине Чона только чтобы не сорваться, чтобы не подмять это желанное тело под себя, исполняя свои темные, искушающие желания.       А архангел словно и не слышит, он крылья вздергивает высоко, убирает за спину, чтобы не мешались, и таким образом, руки Тэхена вниз сползают на ребра Чонгука. И Гадеса нездорово от этого на части рвет, потому что он хочет и сам его потрогать, тоже хочет вонзиться в эту манящую шею диким поцелуем, а лучше в губы красные, чтобы утонуть в глицинии так же, как и Чон тонет в лилиях сейчас.       — Остановись! — Тэхен пытается архангела образумить, но сам себе врет, потому что то, как эти губы его горячо касаются, как пальцы, дрожащие, неумело и нетерпеливо пытаются с него рубашку содрать, заставляет его блаженно урчать, лизать губы, пересохшие, и медленно, но верно терять контроль и над собой, и над своим зверем, который тоже к архангелу стремится.       — Чонгук! — рычит и выстанывает одновременно Тэхен и ловко переворачивает Чона на спину, подминая его под себя, как и хотел изначально.       У него дико горят черным глаза, в них тьмы столько, что ее даже по углам, прячущейся, меньше. У него в глазах монстр, рвущийся к Чонгуку из своей клетки, желающий к нему прикоснуться. У него в глазах столько любви, что архангел в ней тонет. Но тонет добровольно, ни о чем не жалеет.       Чон с оттяжкой дышит, лижет красные опухшие от поцелуев губы, а сам смотрит в глаза напротив, в эти колодцы, в которые теперь спускаться не страшно. Архангел просто железно уверен, что у него сейчас такие же безумные глаза. Вот только мыслит Чонгук здраво, он все понимает, он не под Нуаром, он отдает отчет всем своим действиям.       — Я хочу, — говорит Чон, смотря Тэхену прямо в глаза, донося до него свою правду, — я сам хочу.       — Ты не знаешь… — пытается Гадес, но Гук его прерывает, мотая головой из стороны в сторону.       — Знаю, я знаю, какая цена, — шепчет архангел, — но мне все это не нужно. Мне нужен только ты, полностью, навсегда. Хочу пойти до конца в этот раз, потому что не боюсь, потому что с тобой.