Map of the soul: 7

                                                      Время не идет, оно замерло вдруг, останавливая саму материю, из которой соткана ткань мироздания, та маленькая, незаметная никому ткань, которая окружает нас повсюду, которая есть даже в нас. Она в свою очередь часть великой силы — хаоса, который владеет всем во Вселенной, который одновременно все вокруг и ничего. Он же и это проклятое время, которое замерло вдруг, он создал его безостановочный механизм, но сам себя же лишил возможности им управлять. Возвращаться в прошлое и переигрывать все по новому кругу, чтобы прийти к наилучшему результату — не для него. Он знает, что цена за такое будет высока, и он не боится платить, он боится, что платить будут другие.       За наши грехи всегда платят другие.       Платят, и мы либо этого не замечаем, либо делаем вид, что не замечаем. Осознание пробивает нашу упрямую броню только тогда, когда любимая душа, когда самое драгоценное, что есть в этом мире, мы несем на собственных руках, испачканных в крови. Мы несем уже мертвую любимую душу, которую бросили расплачиваться за свои грехи, потому что самому принять кару страшно. А они, наши любимые, готовы ради нас на все, даже если это что-то ужасное и омерзительное. Болезнь? Да, любовь это самая ужасная болезнь, которая сгубила больше душ, чем любая, самая глобальная пандемия, больше, чем унесли войны и даже стихийные бедствия. Любовь убивает медленно и со вкусом, сначала натягивает на глаза мягкую нежную черную ткань, заставляя слепо идти у нее на поводу, а потом живьем выдирает из груди сердце и втаптывает его в грязь, радостно смеясь на очередного глупца, попавшегося в ее ловушку.       Моя любовь умеет только убивать.       Хосок как никто другой понимает, что эта фраза не может относиться только к сильным существам, вроде Тэхена, которые в своих попытках добиться признательности, рушили на своем пути буквально все. Вот он, обычный ангел, ничем не примечательный, обычный ангел, привязал эту фразу к себе, в своем жадном желании обладать одной нужной душой, сгубив ее. И дело не в том, что он сейчас собственными руками убил Чимина, сам вонзил ему в сердце катану, которую Пак лично ему в руки вложил. Не в этом дело, хоть даже этот поступок Хосок себе никогда не простит, дело в том, что ангел убил Чимина своими чувствами, отравил его, заставил стать зависимым, а потом сбросил в пропасть, из которой выбраться он бы точно не смог. Нет ни одного существа во всей огромной Вселенной, которое смогло бы преодолеть путь из Ада обратно наверх, это просто невозможно, тьма не отпускает.       И Хосок все это знал, но отчаянно не желал Чимина отпускать, даже потоптавшись на его чувствах раз. Одной боли ему было мало, он принес еще одну, и теперь он окончательно прозрел, увидев всю картину того, что натворил, целиком. Прозрел через собственную боль, через жертву, которую принес Чимин. Чимин, который даже в объятиях тьмы сам увидел всю иронию, сам увидел эту нездоровую связь и вот таким образом решил ее оборвать. Он знал, что Хосоку будет больно, боялся уходить, но все равно рискнул всем, потому что должен был отпустить. Сам ангел должен был его отпустить. Но даже все это понимая и осознавая, ему легче не становилось ни капли. И правильно, он эту боль заслужил.       Хосок идет медленно по коридору к лифту, ведущему в пентхаус. На пути ему никто не встречается, словно все ощущали сейчас эту невыносимую тяжесть боли, которая медленно убивала ангела изнутри. Она противно скалилась, отрывая от души по кусочку и сжигая их, она обещала, что как только Хосок на своих руках Чимина донесет наверх, как только с ним окончательно простится, ангел сгорит заживо, прочувствовав всю красоту боли тех, кого он сделал несчастными.       Слез больше не было, они все в глазах мертвых, карих высохли, Хосок с непроницаемым выражением лица нес мертвое тело на своих руках медленно и уверенно, двигаясь вперед. Он не знал, зачем идет обратно в пентхаус, ведь там, по сути, теперь делать нечего. Можно идти, куда угодно, похоронив свою любовь, и смерть встретить. Но отчего-то тело шло обратно, хоть мозг сейчас и горел от ненависти Хосока к самому себе, к желанию себя собственноручно убить или спуститься в Ад и принять жестокие муки этого места, чтобы боль была настолько невыносимой, что убила бы его этим! Он давно уже понял, что без Чимина жить не сможет. И он не может, он сейчас медленно умирает, с каждым новым шагом его душа по кусочку отделяется, превращаясь в пепел, который тут же уносит ветер так далеко, чтобы это жуткое создание, возомнившее себя ангелом, больше никогда не смогло возродиться!       Двери лифта мягко едут в стороны, принимая в себя гостей. Они сверкают золотом, радуются, им невероятно хорошо и спокойно. Только Хосок ничего этого не замечает, он просто заходит внутрь и смотрит стеклянными глазами на карие глаза Чимина, которые в самый последний момент, в момент очищения, стали настоящими, прекрасными. Мертвыми, — обрывает себя мысленно Хосок, — они стали мертвыми. По сути дела на руках ангела уже не Чимин, а только тело, души больше нет, она просто исчезла, очистилась и исчезла. Ни у ангелов, ни у демонов после повторной смерти никакого пути больше нет. Они просто исчезают. Только Тэхен слышал их тихие голоса, все голоса слышал, каждого, кто умер от его руки или же нет. Хосок ни раз видел этот порыв в Гадесе, ни раз замечал то, что многие просто не видели. Наверное, это потому что они оба обладали этими пророческими навыками, потому ангел и знал, что в поведении Тэхена искать. Может быть, когда-нибудь Хосок тоже будет слышать эти голоса, если сам себя не убьет, и тогда к нему придет Чимин, и тогда ангел точно не сможет повторно отойти от такой бури воспоминаний. В любом случае, сейчас Хосок о будущем думать не может, потому что все, что он надумал ранее — рассыпалось в пепел, вся его дальнейшая жизнь была связана с Чимином, но теперь… теперь…       Двери с тихой, мягкой трелью открываются на этаже пентхауса, и Хосок даже успевает выйти из лифта, когда вдруг поднимает глаза и видит перед собой Тэхена, который точно дожидался здесь его. Одетый, как и обычно, в черное он сильно выделялся на фоне этой белой стены, но, кажется, скрываться был и не намерен. Его черные глаза смотрели прямо на Хосока, не выражали ни йоту эмоций, но ангел отчего-то видел на дне этих колодцев все, что должен был увидеть. Тэхен знал, он точно все знал с мельчайшими подробностями. Не просто о том, что Хосок сделал, а почему, зачем, знал и о жертве этой Чимина — обо всем. Вот так жутко, но нужно сейчас, чтобы без лишних объяснений, без лишних никому не нужных слов.       Ангел только сильнее в мертвое тело вцепляется, он держит его так легко, словно оно ничего не весит, на деле же он просто не замечает таких мелочей. Мозг — странная штука, он может вызвать в нас порывы нестерпимой боли, а может все разом заблокировать, работая как мощное седативное. Мы не почувствуем абсолютно ничего в ситуации, когда душевные страдания равны по боли сжиганию живьем на костре. Просто в таком случае организму намного легче справиться со всеми потрясениями, не саморазрушив личность до конца, заблокировать реальность и боль, распространяя в крови нереальную дозу успокоительных веществ так активно вырабатываемых мозгом. Но бывают и здесь, конечно же, сбои, только не в случае с Хосоком, который не замечал вокруг абсолютно ничего, находясь под защитой инстинкта самосохранения личности. Ему хотелось бы и его сейчас выключить, умереть с болью невыносимой, но он не мог, продолжая отрешенно воспринимать реальность. И только черные глаза Тэхена его словно на поверхность вытаскивали, как огоньки затерявшегося путника.       — Не думаю, что это важно, но все-таки, — Гадес отходит в сторону от стены, обнажая прекрасное золоченное зеркало, идеально вписывающееся в этот дорогой интерьер.       Хосок на себя смотрит со скепсисом, что он там может увидеть? Мертвого Чимина на своих руках? Любовь, которую лично своими собственными, измазанными в крови двух невинных душ, руками убил?! Мертвые карие глаза?! Или…       Но видит Хосок не это. За его спиной мягким шлейфом тянулась пара длинных черных крыльев, намного больше тех, что были у него изначально. Они сверкали силой неукротимой, почти жизненной властью, длинные и короткие перья идеально подстраивались друг под друга, создавая ту же невероятную картинку величия крыльев, как у Тэхена. Только крылья Гадеса в длине все равно больше и все равно могущественнее. Сильнее Хаоса нет никого в мире. Взгляд мертвый карий скользит ниже — рана на ноге полностью затянулась, ее больше не было, на ангеле только кровь была, он весь в ней был пропитан, она капала на его рубашку и на брюки со смертельной раны, поразившей его любовь в самое сердце, убившей ее. На самом деле Хосок сам Чимина убил и уже давно.       — Я стал демоном, потому что… — а голос дрожит, а в карих глазах, которые смотрят на черные колодцы Тэхена, медленно умирает последний живой огонек. — Потому что я убийца? — Отличное наказание для Хосока, который уже давно запятнал свою светлость дурными поступками.       Гадес очень печально улыбается, очень… у ангела от этой улыбки сердце по-новому начинает ныть. Тэхен как никто другой понимает всю боль Хосока, знает ее источник, знает, что с ней справиться ничто не поможет. В мире нет такой силы, которая смогла бы снять хоть часть этого мучения с души, которая разом лишилась самого ценного — своей истинной, второй половинки. Тэхен вот когда-то с этой болью справиться не смог, сдавшись, выгорев до черноты. И Хосоку он такой участи не желал, никому не желал.       Мгновение и вокруг падшего уже не роскошные апартаменты пентхауса, а мертвая, укрытая слоем пепла пустыня, с повисшим над ней смрадом разлагающихся тел. Жуткий Ад раскинулся вокруг на все четыре стороны, зовя броситься в свои объятия и, несомненно, быть уничтоженным. Но Хосоку ни капельки не страшно, это его участь здесь гнить, это его истинное наказание, которое он заслужил. Вот только Тэхен, по взгляду черному понятно, не для этого его сюда привел. Он медленно развернулся и подбородком ангелу указал направление.       Они стояли прямо перед входом в тот прекрасный дендрариум, который Гадес показал однажды Чонгуку, в котором были только лилии, только бесконечное множество этих цветков, но раньше они не дарили окружающему миру свой шикарный аромат. Все изменилось теперь, когда Тэхен воссоединился с тем, из-за кого сюда и пал.       Хосок смотрит на всю эту красоту, и, наверное, восхитился бы ею, но не сейчас, не тогда, когда сердце его ядом заливало каждую клеточку тела, мечтая уничтожить ангела медленно, со смаком, чтобы дольше мучился, чтобы боль была настолько невыносимой, что он сам себя бы и убил. Ах, да, он же теперь адская тварь! Кажется, это самый заслуженный для него конец за все те души, которые он лично столкнул в бездну!       — Я пал именно сюда, когда Джин вонзил мне меч в сердце, — говорит Тэхен, с грустью глядя на бесконечное поле из цветков лилий. Хосок про эту историю не знал, а потому слова Гадеса его, конечно же, удивили, такое не могло никого оставить равнодушным. — Здесь замирает время, — черные глаза смотрят прямо в карие, донося большой, ужасающе сильный секрет, который можно было использовать как во благо, так и нет. Можно было разом решить все проблемы, которые свалились на плечи Хосока. Вернуть Чимина, вернуть все, как прежде! Тэхен именно это сейчас ангелу и предлагал, вот так запросто раскрывая ему такую огромную тайну.       Это место, этот дендрариум, не только хранил память о том, что произошло с Гадесом много лет назад, нет. Он хранил его боль, хранил ту невероятную силу этого чувства, которая была способна на самые дикие, самые нереальные с точки зрения разума вещи. Эта боль осталась здесь как горькая память о том, что с Тэхеном произошло. Но переродилась из обычного чувства в великую стихию, потому что была она настолько нестерпимой, что Гадеса сама и сожрала в своем слепом порыве. Только не смогла обойти его все равно, осталась запертой в этом месте, без права отсюда выбраться хоть когда-нибудь. Именно эта боль здесь время и останавливала, именно она во всей Вселенной и имела власть над Временем, как единицей материи, которую было не под силу никому остановить. Но Тэхен снова рушил все правила.       — Оставь его здесь, ты сможешь его вернуть в любой момент, — предлагает щедро Гадес без капли злого умысла. Просто предлагает и все, у него нет для этого скрытых причин. Он чует боль Хосока ровно, как и свою.       Ангел впервые за долгое время кусает губу, понимая, что его дамбу вот-вот прорвет. Он не хотел и не мог раскисать, он должен был остаться сильным до последнего. Но почему тогда так предательски щипает в глазах?! Хосок плотно сжимает зубы и аккуратно опускает тело Чимина на этот прекрасный ковер, который живо начинает реагировать на чужое вмешательство, мягким одеялом бесконечных цветков укутывая самое драгоценное, что у ангела когда-то было. Не у ангела, у демона.       — Нет, — Хосок поднимается на ноги и уверенно качает головой, сдерживая слезы, — я не стану поворачивать время вспять. Это приведет к жутким последствиям, — он грубо смахивает предательскую слезу, сорвавшуюся с уголка глаза, — ты... даже ты можешь снова оказаться один, без Чонгука, если все пойдет по иному сценарию.       — Но ты будешь с ним.       — Не искушай, — шепчет Хосок, больно сглатывая поток слез, который застревает в горле, — я не могу быть эгоистом, я стал демоном, но не эгоистом. — Сжимает крепко руки в кулаки, чтобы сдерживать себя было легче. Стоит весь в крови, поверженный с парой черных крыльев за спиной и все равно желает до последнего сохранить хоть часть былой чистоты, которую мечтал нести всем вокруг. — Я не смогу спокойно жить, осознавая, что из-за моего поступка пострадали другие. Я готов заплатить за уже свершенные грехи, но другие совершать не стану. Я сделал Юнги демоном, потом Чимина и вот теперь сам…       И правильно, правильно, что он понес именно это наказание. Во всех красках прочувствует то, что другие на своих шкурах испытали, всю боль познает. Будет плавиться, и выгорать в этой бесплодной пустыне, пока от него не останется только оболочка. Заслуженно. Абсолютно заслуженно.       Тэхен печально улыбается, ни капли счастья от чужой боли не испытывает, провожает черными глазами слезинку, сорвавшуюся с уголка глаза Хосока вплоть до ее свободного падения в ковер из прекрасных цветков. Ангел был виновен в боли, которую в себе нес все это время Юнги, он сделал его чудовищем, кинул в Ад на растерзание Гадесу. Из-за него Тэхен так часто успокаивал приступы неконтролируемой боли Мина, забирая ее себе, чтобы маленький демон мог и дальше жить спокойно. И он должен был бы Хосока ненавидеть, вот только ненависти к нему у Тэхена не было. Была боль и только она. Скольких еще загубит эта «святая» система управления Раем, которого больше нет?! Она и так знатно душ истравила, она и так сломала множество судеб.       — Ты не демон, Хосок, — подает голос Тэхен, чем заставляет ангела удивленно моргнуть глазами. Он ведь видел свои крылья! Видел! И он убил, не просто убил демоненка, адскую тварь, он убил того, кого любил! Такое не прощает ни одна из сторон: ни ангелы, ни демоны. — У тебя текут слезы, разве после перерождения мы можем плакать? — задает риторический вопрос Тэхен.       И по взгляду черному понятно, что не врет и не пытается ложно обнадежить, говорит, что видит, что знает. А Хаос разбирается во всем отлично, кроме своих чувств, в которых сразу после пробуждения ужасно путался.       — Твои крылья черные, а значит, ты уже демон? — снова спрашивает, но снова же ответа не ждет, продолжая с тусклой, печальной улыбкой: — Нет, конечно. Знаешь, что такое черный? Это боль. Это не тьма, не отображение нашей души и даже не наша причастность к одной из сторон, это всего лишь наша боль.       Хосок заторможено хлопает глазами и даже не ощущает, как слезы стынут, как приходит осознание, как эти черные глаза напротив вырывают ангела в реальность окончательно, не давая ему тонуть.       — Ты снова вернулся к своей жизни ангела с благодатью и крыльями, только теперь за тобой идет боль, которая тебя обратно на свет и вывела. — Тэхен аккуратно пальцами мажет по головкам цветов лилий. — Другие будут тебя бояться, сторониться, ведь черный — это зло, это скрытая боль, которая имеет расшифровку в нашем подсознании. Вот только туда мы так боимся заглянуть, что никогда и не думаем о том, чтобы дать обычным вещам другое значение. Когда все вокруг меняется, мы лишаемся комфорта, а это ведь многим не надо, правда?! — Тэхен грустно улыбается Хосоку и тяжело выдыхает, продолжая: — Но ты должен знать — ты сам выбираешь, на какой стороне тебе быть. Твои крылья это не показатель. Черный — боль. А мы все — вольные создания. — Немного странно все заканчивает Тэхен, поднимая глаза на разрушенный скелет стены, обвитый прекрасными лилиями.       Странно, но не для Хосока, который все слова Гадеса как губка впитывает, понимает их глубину и истинность, искренность. Жуткое создание, Дьявол ему сейчас не врал, как можно было от него ожидать. Не издевался над его утратой и болью, потому что… потому что Хосок сейчас выглядел точь в точь, как Джин, который своими руками похоронил свою любовь, потому что ему было страшно. Ангелу страшно не было, но он все равно ощущал себя похожим предателем, который лично разрушил то счастье, что было в его руках. Судьба любит похожие мотивы, а еще она жутко любит их повторять и смотреть на чужие страдания.       — Я все равно никогда себе этого не прощу, — зачем-то отвечает Хосок, обхватывая правой рукой себя за плечо, чтобы хоть таким образом унять эту пустоту, образовывающуюся в груди, которая режет все внутренние органы, заставляя их захлебываться кровью. — Не смогу.       Тэхен просто кивает, знает эту боль слишком уж хорошо, чтобы пытаться ангела накормить ложными надеждами и обещаниями, что со временем станет легче. Лживое высказывание — время лечит. Тэхен самое древнее создание во всей Вселенной, и он как никто другой знает, что боль никогда и никуда не уходит. Она остается внутри и только дожидается своего часа, чтобы показать свою мерзкую голову.       — Я хочу с ним попрощаться, — шепчет Хосок и голос его заметно дрожит, потому что оставаться дальше бесчувственной машиной он не может. Ему слишком больно от своих слов, от всего происходящего, он слишком себя ненавидит сейчас, чтобы дальше блокировать реальность. — Не хочу вас всех в это втягивать, я виноват. Не говори, пожалуйста, Чонгуку, он узнает, но потом, обязательно потом. — Шепчет Хосок. Он слишком хорошо помнит, каким счастливым был архангел в последнее время, как часто улыбался, думая или глядя на Тэхена, как сверкали его глаза радостно. Ангел просто не хочет ничего этого у Чонгука сейчас отнимать, он поделится с ним своей болью позже, но сейчас пусть Чон еще немножко побудет счастливым. — И я… — Хосок лихорадочно вдыхает аромат лилий, но по ощущениям словно задыхается, — один хочу, пожалуйста.       Тэхен мог бы отказать, мог бы не разрешить такое ангелу, который ведь здесь мог и руки на себя наложить, не справившись с такой болью, но он просто разрешает ему сделать все так, как Хосок сам хочет. Каким бы Дьяволом Гадес не был, на самом деле, он всегда уважал чужую утрату, потому что сам не раз терял. Он просто разворачивается и направляется к выходу, оставляя ангела одного.       — Стой! — его неожиданно не отпускают, хотя просили именно этого.       Тэхен останавливается, оборачиваясь к Хосоку с немым вопросом в черных глазах. Он собирался оставить здесь ангела одного, чтобы у того было время проститься с Чимином или передумать и вернуть его, хотя последнего Хосок бы никогда не сделал. Поверни он здесь время вспять и случится, может, что угодно: как хорошее, так и плохое.       — Я хочу тебя предупредить, — в карих глазах боли океаны, но Хосок все равно помнит, что собирался до всего этого своего личного кошмара помочь Тэхену спасти Чонгука, на котором судьба поставила красный крест и теперь начинала в него целиться, поджидая самый подходящий момент. — Суа придет за ним, — говорит ангел, впервые вмешиваясь в будущее, чего всегда сторонился, — я видел мертвого голубя на поле боя, пронзенного стрелой. — Хосок уверенно и серьезно смотрит на Тэхена, одним взглядом дает понять, что он сейчас не шутит, он честно хочет архангела спасти. Но сам не сможет, раньше у него не было силы, а сейчас… что ж, с появлением крыльев ничего не меняется, он, как был бессильным и слабым, таким и остался.       Тэхен на удивление всю эту информацию воспринимает поразительно легко, даже никакого скепсиса по отношению к ангелу не испытывает, потому что его словам верит, потому что он и сам все это уже давно-давно знает.       — Спасибо, — улыбается Тэхен как-то невыносимо грустно, так, что у Хосока с новой силой щемит сердце, — я знаю это. Но не переживай, Чонгук не погибнет.       Ангел не должен был ни разу спрашивать, но вопрос сам вырывается на поверхность:       — Откуда?       Гадес легко пальцами щелкает, и черное небо Ада вмиг озаряется оранжевым диском солнца вопреки всем законам. В таком свете становится идеально видно скелет разрушенного замка, каждый лепесток лилий, каждый цветок и даже кровавую дорожку, тянущуюся к телу Чимина. А потом все резко прекращается, Ад снова погружается в успокаивающую его тьму.       — Я Хаос, как ты знаешь, — улыбается Тэхен, который знает обо всех тайнах, которые происходят у него за спиной. — Я могу сделать все, что угодно. Я проклят знать будущее, но не иметь ни шанса его исправить. — Хосок больно сглатывает, потому что эта фраза идеально описывает их общие способности. — Потому я не стану делать абсолютно ничего, чтобы Чонгук выжил.       — Тэхен, не надо! — Хосока вдруг больно бьет осознание. Та черная одинокая фигура на холме. Та одинокая фигура, у ног которой лежало бесчисленное количество мертвых тел. — Не надо! — ангел отчаянно трясет головой.       — Но я должен, — печально улыбается Тэхен, — в будущем, которое я видел, выживет только один из нас, и я хочу, чтобы это был Чонгук.       *****       Тихо, не спеша, время бежит, отмеряя секунды до неизбежного. Будущее жестоко своей неизвестностью, возможными, а порой, видимыми, жуткими последствиями. Одиночеством, болью. Их будущее именно этими чувствами и пропитано, там за пеленой тумана их ждет не радужный мир, их ждут потери, тяжелые решения, расставания. А может, за все их грехи, за все, что они уже успели сделать это для них самое лучшее наказание, так и надо черным, утонувшим в грехах существам, которые не приносят в мир ничего светлого. Вот только темным и жестоким демоном не хотел быть никто из них.       Юнги терпеливо дожидается Тэхена в темной гостиной, где занавесил все окна, чтобы ни лучик яркий сюда не смог пробраться. Он и сам сливается с темнотой, одетый, как и большинство обитателей этого дорогого номера во все черное. Мин точно знает, где сейчас Тэхен, ему и отчет не нужен и экстрасенсорные способности для этого. Он просто знает и все, сидит на софе, лицом к входу в гостиную, точно знает, откуда раздадутся мягкие нотки лилий, а потом появится их обладатель.       Гадес себя ждать не заставляет, появляется без стука двери или перезвона колокольчиков лифта, из воздуха, как могучая всевластная стихия, способная сотворить многое. И Юнги, притаившийся, его ожидающий, не пугает, он чувствует Мина так же как тот Тэхена. Такая сложная, но крепкая связь, прочнее любых кровных уз.       Юнги сразу встречается взглядом с черными, спокойными глазами, смотрит глубоко за них, хотя и так уже все прекрасно знает. Гадес может видеть будущее, а Мин может видеть то, что видит Тэхен. Сложная связь? Да, просто невероятно запутанная и настолько мощная, что страшно стало бы тому, кто понял бы ее хоть отчасти. Только их двоих она и не пугает, они так изначально друг с другом жили, они так лечились и грелись друг от друга, делили и грустные и счастливые моменты. Все было, и для них, честно, всего было более чем достаточно. Никто не претендовал на то место, которое в сердце другого было давно занято, но зато они оставались на своих местах, на которых прочно укоренились, так, что часть друг друга все же присвоили себе, чтобы никогда не быть одинокими.       — Пойдем, — кивает головой в сторону кухни Тэхен, незамедлительно туда направляясь.       Юнги выдыхает устало, но идет за Гадесом, не то, чтобы не может сопротивляться его воле, не хочет. Он и сам ждал своего хозяина, чтобы поговорить с ним, на многие, очень нелегкие, отчасти болючие темы.       От Тэхена сильно пахнет лилиями, а еще сильнее кровью чужой, той, которую Юнги всегда сможет различить из тысячи других. Да у него вообще феерическая память, ему достаточно одного маленького вдоха, чтобы точно знать, кому принадлежит тот или иной аромат. И Мин должен был бы сейчас испытывать радость, ведь его враг, предатель сейчас так страдал, как он сам когда-то. Но Юнги отчего-то уже давно не испытывает таких чувств, еще тогда, когда Хосок пытался вымолить у него прощение за давний грех. Мин не простит никогда, но почему-то и не желает ему страданий. Может, потому что когда-то они были друзьями или есть тут другая причина. Демон и сам не может этого объяснить, все, что он точно знает — в видениях Тэхена Чимин всегда умирал.       Гадес взмахом руки закрывает шторы на кухне, чтобы погрузить ее в успокаивающую тьму, чтобы солнце яркое не отвлекало и не мешало. Им после стольких лет пребывания в Аду, во тьме, было в ней легче, они к ней сами тянулись неосознанно, ровно, как ангелы и архангелы вечно стремились наполнить любое помещение светом.       — Иди сюда, — в приказном порядке, конечно же.       Тэхен тот еще тиран, но Юнги на это только улыбается довольно и садится на огромный, слишком уж удобный диван, под бок Гадесу ныряя, под его руку, обхватывая его за талию плотным кольцом тонких рук. Лилии сразу становятся ярче, выше аромат их пылает, и Мину это нравится, он блаженно прикрывает глаза, их вдыхая. Вдыхая еще и глицинию, которой от Тэхена теперь пахло почти так же сильно, как и лилиями. Юнги не ревнует ни разу, ему нравится дуэт этих ароматов, ему только жаль, что сам никакого запаха не имеет.       Гадес медленно пальцами перебирает длинные черные пряди волос Юнги, а голову кладет на спинку дивана, устало прикрывая глаза. Он никогда не позволяет себе выглядеть слабым, даже когда его выжало до невозможности нормально мыслить. Лишь слегка отдохнуть, лишь немного позволить себе этой мягкости он может только рядом с Юнги, только рядом с Чонгуком. Но именно ради них он и пытается остаться сильным — парадокс.       — Ты счастлив? — тихо спрашивает, хотя ответ и так уже знает.       У Мина руки всегда были холодными, но сейчас просто ледяные, и он так отчаянно Тэхена обнимает, вжимаясь ему под бок, словно ища защиты. Демон тоже позволяет быть себе слабым только рядом с Гадесом, с ним можно быть настоящим, он за это не осудит, и не станет смеяться.       — Нет, — прерывисто выдыхает Юнги, — я думал, что буду счастлив еще тогда, но не стал. И сейчас… нет.       Тэхен мог бы начать читать лекцию и говорить это бесячее: «А я же говорил!», но не станет. У Мина слишком тяжелая судьба, чтобы попрекать его каждый раз, к тому же он бросил все свое занятие местью, как только убил Чимина и скинул его в Ад. Ничего больше не делал, не пытался вставить палки в колеса Хосоку, даже не бросил его тогда у особняка Суа, когда пришел их с Чонгуком спасать. Он только кричал яростно, что ангела ненавидит и желает ему мук, а на деле… а на деле Тэхен всегда видел правду в черных лисьих глазах. Он кричал, чтобы выплеснуть свою боль, но не желал ее Хосоку, хоть и ненавидел ангела. Вся трагедия случилась не по его вине, хоть можно было подумать иначе, Юнги не сделал абсолютно ничего, даже отказался от своей мести, потому что удовлетворения она не приносила, только пустоту.       Тэхен Мина ближе к себе притягивает, хотя между ними и так даже воздух вытеснен, он его одной рукой крепко держит за плечо, пока второй самозабвенно накручивает на пальцы волосы, тут же их отпуская. Немного нервный, но при всем при этом успокаивающий его жест. Время так нещадно, его вдруг стало так мало, а дел по-прежнему так много.       — Мне ведь тебя не отговорить, да? — спрашивает Юнги, хотя ответ и так знает. Просто… просто в нем теплилась маленькая надежда, что можно все исправить.       Тэхен открывает свои черные колодцы и смотрит вниз на Мина, но видит за его челкой только маленький носик и больше ничего. Юнги в ответ не смотрит, потому что боится, боится там, в этих красивых глазах увидеть то, что его пугает вот уже давно. Он только глубже дышит этим дуэтом запахов, чтобы запомнить его навечно. Он знает, он все прекрасно знает.       — Так нужно, душа моя, прости, — отвечает Тэхен, и Юнги в одном голосе, в этом тихом шепоте слышит боль.       Конечно же, Гадесу больно, в его жизни только боль в основном и была, а счастья было так мало. Несправедливый мир! И слишком уж доброе существо, которое все именуют повелителем Ада, Дьяволом. Всех вокруг спасает, дает жизнь, делает счастливыми, а сам при этом всегда остается в проигрыше. Юнги отчаяннее мнет в руках ткань черной рубашки Тэхена.       — Ты ведь оставил Хосока там, да?       — Да.       — А что если он все поменяет? Что если сломается? — у Мина дрогнул голос. — Ты ведь можешь никогда больше не иметь возможности быть с Чонгуком! — А все равно демона грызет не это. Он знает, что Хосок не сможет так гадко поступить, просто… просто…       — Почему вы все так боитесь за меня? — Тэхен тянет губы в легкой, но все равно грустной улыбке.       Он продолжает медленно перебирать волосы Юнги, успокаивать его. Они не должны думать о сложных, тяжелых вещах, Гадес все сам сделает. По итогу эта каша все равно заварилась из-за него, потому ему ее и расхлебывать. Юнги не нужно ни о чем переживать ровно, как и Чонгуку. Тэхен не позволит никому им навредить.       Мин кусает несколько долгих секунд губу, прежде чем, ответить уверенным и ровным голосом:       — Потому что ты заслуживаешь быть счастливым, — и отчетливо слышит, как в груди у Тэхена сердце от этих слов сбилось со своего обычно ровного ритма. У Юнги и у самого какой-то непонятный ком в горле вдруг встал, и внутри все свернулось болью. Тяжело.       Может быть, и так, только судьба явно так не думает, она уже приготовила свою «веселую» карусель для Гадеса, зная, как ему «нравится» ее забота. А Тэхен и не думал сопротивляться. Будущее расплывчато — говорят многие, то, что мы видим, не всегда может произойти. Но Хаос видит детали, он не видит общих картинок, он видит именно детали, из которых делает выводы. И он еще ни разу не ошибался. У него есть только один путь, чтобы все остановить, но не вмешаться в будущее, которое могло чудовищем восстать против него, сломав все еще теплящиеся надежды.       — Когда-то я дал тебе возможность все повернуть вспять, но ты не поддался искушению, не думаю, что Хосок так легко сдастся. — Тэхен давит в себе порыв сказать Мину, что все будет хорошо. Он врать не любит, он уже знает, что хорошо не будет. — В любом случае, я готов принять любое его решение.       Тэхен доверчивый — в который раз убеждается Юнги. Рядом с ним постоянно должен быть кто-то, кто смог бы увидеть опасность раньше, чем она по новому кругу вспорет ему сердце. Что ж, отлично, что у Гадеса рядом теперь есть Чонгук.       — Насчет того, что ты собираешься сделать, — Юнги отчаянно сжимает в пальчиках черную ткань рубашки, а Тэхен это ясно ощущает, он ведь и сам Мина крепко к себе прижимает. Да и знакомы они уже давно, чтобы чувства друг друга понимать, даже не глядя в глаза. — Чонгук ведь не знает, да?       Гадес тяжело выдыхает, по-прежнему пытаясь рассмотреть черные глаза за длинной челкой, только Юнги, как и прежде, избегает зрительного контакта, крепко прижимаясь щекой к груди Тэхена, слушая его уже восстановившееся биение сердца.       — Наверное, догадывается, — отвечает Гадес, туша в себе порыв поднять лицо Мина за подбородок на уровень своих глаз. Наверное, у него есть причины, чтобы не смотреть на Тэхена сейчас. — Я видел это по его глазам.       — И ты не остановишься ни ради него, ни ради меня? — а комок в горле плотнее, сильнее. Так невыносимо больно вдруг стало, даже Гадес его сильнее обнял, начиная успокаивающе гладить по спине, чтобы не допустить срыва. Юнги часто и сам мог этот приступ боли в себе остановить, но иногда только Тэхен ему и помогал с этим.       — Я делаю это ради вас, — Гадес давит печальную улыбку, — эту войну давно пора прекратить. Пора налаживать порядок, чтобы из-за глупой системы больше никто не страдал.       Юнги отчаянно жмурит глаза, борется с этой лавиной чувств в себе и шумно дышит, напитывая себя смесью любимых ароматов полностью. А на Тэхена так и не смотрит, сам глуша в себе эту боль.       *****       Черные простыни холодные и пустые, снова, в который уже раз там нет того нужного и важного, в объятиях которого было бы так чудесно просыпаться, глядя в черные, огромные глаза. Или в те разноцветные, прекрасные: один ярко-голубой, а второй глубоко-черный. Такие необычные, но любимые и родные, они дарят столько эмоций разом, а еще успокаивают и любят, несомненно. Ему даже душа не нужна, чтобы любить.       Как наивно звучит, архангел, словно сам уверовал в эту любовь и сам ее повсюду искал, желая убедиться в ее подлинности. Но он не искал, да, верил, но не искал, потому что его любовь была рядом с ним, прямо в его сердце. И даже это наивным кажется. Но Чонгук в чувствах Тэхена не сомневается ни капли, архангел отчего-то железно уверен, что Гадес еще никому так трепетно и, пожалуй, отчаянно не шептал: «Пожалуйста, люби меня!». У Чонгука эти слова в душе остались высеченными навсегда, навечно, они рождали и трепет приятный и отчего-то слезы, потому что Чон слишком хорошо понимает, что долго и счастливо не станет их сценарием. Что-то произойдет, что-то ужасное точно произойдет, это архангела угнетало до сих пор, не давая ему покоя. Даже сейчас, проснувшись вдруг от осознания, что он в постели снова один, Чонгук опять же ощущает повисший над ними злой рок судьбы. Так невыносимо и несправедливо! Неужели они просто не могут продолжать оставаться счастливы и дальше?!       — Ты не спишь? — голос Тэхена неожиданно прорезает мягкую тишину, заставляя Чонгука даже подскочить на кровати.       Конечно же, Гадес мог и из самого воздуха материализоваться, для него такие трюки плевое дело. Вот архангел в комнате абсолютно один, а вот уже и нет, ожидать Тэхена, глядя на дверь, глупо, ведь появится он со стопроцентной вероятностью не оттуда. Зачем идти сложными путями, когда можно так легко и, пожалуй, даже изящно, срезать путь?! К тому же Тэхен спешил к Чонгуку, и вот здесь на его пути не могло ничего стоять, иначе бы он просто все в пыль стер, добираясь до своего архангела.       Чон смотрит на Тэхена, укрытого тьмой, и сразу подмечает, что тот полностью одет, явно куда-то отлучался по делам, а не просто бегал на кухню за водой. И тянет спросить, где Гадес был и что делал, ведь за него, хоть и бессмертного, все равно сердце ноет, но Чонгук заталкивает лишние вопросы подальше, словно сам ощущает, что им сейчас не место.       — Тебя рядом нет, — отвечает архангел, любуясь чернотой огромных, любимых глаз, которые смотрят на него безотрывно, запоминая все до мелочей. Это необходимо ему, по итогу он снова останется один.       — Прости, мой ангел, — Тэхен тянет извиняющую улыбку и опускается на кровать поверх одеяла рядом с Гуком, сразу притягивая его собственнически к себе, чтобы дышать глицинией, она для него, как для больного респиратор — питает легкие, позволяя телу жить. Прекрасный наркотик, мягкий и манящий, самый любимый. Тэхен не хочет его терять, ни его, ни его обладателя. Во всей бескрайней Вселенной у него не осталось больше никого, кроме маленького архангела, который сейчас ответно тянет аромат лилий с шеи Тэхена, уткнувшись в нее носом, выдыхая горячо на кожу, согревая Гадеса, растапливая вечный холод, сковавший его сердце.       — Не извиняйся, — шепчет Чонгук, а Тэхен блаженно глаза прикрывает, когда горячие губы случайно касаются его шеи.       Интимно очень, но не это важно, в груди тепло разливается и трепет, Чон его, и правда, способен к жизни вернуть одними мягкими касаниями. Очень нежно и любяще сам его рукой одной за талию обнимает, с нотками отчаяния, нежелания отпускать никогда, ведь Чонгук и сам без Тэхена не сможет жить. Он для него самый нужный и важный, любимый, а с этим ничто не сможет посоперничать.       Гадес одной рукой мягко гладит архангела по голой спине, сам себе не может этого объяснить, но, кажется, такие обычные вещи его успокаивают. Рядом с Чонгуком Тэхен, вообще, забывает о своем вечном голоде, он просто вдруг испаряется, и жить становится легко, вот так просто дышать глицинией и ощущать тепло любимого тела, любимого архангела. Слишком долго был Тэхен во мраке, слишком долго кипел в этом котле, где сгорала его душа, превращаясь в полное ничто, потому сейчас ему так важны эти касания, взгляды и улыбки, этот аромат любимый. Все эти пустяки, которые многие просто не замечают, потому что давно к ним привыкли. А Тэхену все ново, все мало. Ему ново даже то, что его чувства вдруг приняли, что от его любви не убежали, как раньше. Небольшое счастье для самого сильного и самого одинокого существа во всей Вселенной.       — Давай поедем куда-нибудь, — неожиданно предлагает Тэхен, нарушая прекрасную тишину, прерываемую только их ровными дыханиями и стуком бешеным сердца Чонгука, которое все никак не желало оставаться в груди архангела, стремясь к тому, кому оно нужнее, кому требовалось постоянное лечение теплом.       Чон от такой неожиданности даже глаза распахивает, встречаясь взглядом с острой линией подбородка Тэхена. Да, честно, спать он уже не хотел. За окном близился вечер, но солнце слишком ярко и радостно сегодня сияло, чтобы архангел такое не заметил. Да и не только раскаленная звезда не давала Чонгуку уснуть второй раз, здесь еще роль играл и Тэхен, который лежал рядом, мягкий и уютный, слишком уж нереальный сейчас, как и обычно. Но удивился Чонгук не потому что думал ложиться спать, а потому что в свете того, что происходило вокруг них, уезжать куда-нибудь было рискованным занятием. Конечно, рядом с Гадесом вряд ли хоть кто-нибудь решился бы напасть на Чона, но все-таки…       — У тебя столько дел, — шепчет Чонгук, и сам себе врет.       Он очень хочет отправиться с Тэхеном хоть куда, лишь бы вдвоем, и чтобы никто им не мешал. И не было бы Суа, и этой войны, и прочих проблем, чтобы они просто могли наслаждаться спокойной жизнью вдвоем. Но это точно не их сценарий. Кто больше всех ищет счастья, того судьба больнее всех бьет по рукам.       — К черту их, — улыбается Тэхен, понимая, как звучит вдруг эта обычная фраза, в свете последних новостей. — Хочу с тобой поехать к морю, — Гадес сильнее подтягивает к себе Чонгука, наслаждаясь этим мягким теплом и единением их сейчас. У них так мало времени, так мало…       — Море? — удивляется архангел, выдыхая горячий воздух Тэхену в шею, заставляя того от этого даже довольно заурчать, как большого, дикого кота. — Почему именно море?       — Ты можешь и сам выбрать, куда мы отправимся, — отвечает Гадес, слушая стук сердца Чонгука, которое радостно ускорило свой бег, понимая, что, наконец-то, за многие дни они смогут насладиться спокойствием, просто обычным единением друг с другом, чтобы никто не мешал, чтобы… да это ведь почти свидание!       — Мне нравится море, — задумчиво тянет Чонгук, кусая себя за губу, — я видел его, но никогда близко не подходил. Оно такое дикое, и мне несколько страшно от этого. — Честно признается Чон, свободной рукой теребя маленькую черную пуговку на рубашке Гадеса.       — Ты не умеешь плавать, — легко догадывается Тэхен, мягко улыбаясь.       Такое невинное, милое создание, просто маленькая прелесть. Над его слабостями не хочется хохотать и шутить, лишь восхищаться ими. Гадес силен непомерно за них обоих, хоть кто-то из них должен был обладать такими маленькими, но притягательно милыми слабостями.       — Откуда ты… понятно, — выдыхает Чонгук, сам осознает все.       Хаос. Просто больше и никаких слов не надо. Чон давно уже понял, что Тэхен его легко читает, как книгу, ему догадаться даже о таком не составило труда. В душу смотрит, потому что хочет знать об архангеле абсолютно все, вплоть до таких маленьких пустяков.       — Разве наши страхи не лежат в основе других страхов, которые идут из прошлого коллективного? — задает риторический вопрос Гадес, укладывая подбородок на черную макушку с мягкими кучерявыми волосами.       Для него такие знания, такая логика видения вещей естественна, он просто постоянно забывает о том, что архангел еще для этого слишком молод, потому его надо немножко подучить. Дальше же он увидит настоящую душу сам, без масок и преград, любую душу. Это со временем приходит и доступно не только демонам, просто для адских тварей это последнее развлечение, которое остается в преисподней.       — Всему есть логическое объяснение, у всего есть ответы на вопросы, нужно только призадуматься.       Чонгук согласно аккуратно кивает, он не хочет случайно задеть Тэхена, который его так крепко, отчаянно обнимал, а сам продолжает теребить пуговку, отвлекая себя от тяжелых мыслей, чтобы сейчас не мешали, чтобы насладиться этим моментом с Гадесом, запомнить его навсегда.       — Но я все равно хочу туда поехать, — подает тихий голос архангел. — Хочу… — Чонгук кусает себя за губу, осознавая, что ему несколько неловко говорить такое вслух. — Пусть это будет нашим первым свиданием.       И да, было их уже много. Но вот таких, когда Чон так крепко и сильно любит Тэхена, когда желает быть с ним не из-за корыстных целей, у них еще не было. Они еще ни разу никуда вдвоем не выбирались с момента, как признали свои чувства друг перед другом, обнажились телами и душами. На них постоянно что-то сваливалось, постоянно приходилось разбираться с проблемами, и вот сейчас выдалась свободная минутка, которую нужно было использовать с умом.       — Тогда, — Чонгук лица Тэхена не видит, но по голосу догадывается, что тот ему улыбается, — я официально зову тебя на свидание, мой ангел. Надеюсь, что ты мне не откажешь, потому что я очень рассчитываю провести всю грядущую ночь только с тобой.       Чон аккуратно приподнимает голову, слегка сдвигается в сторону от Тэхена, чтобы иметь возможность заглянуть в эти прекрасные, огромные, черные глаза, чтобы в который раз уже в них добровольно тонуть, наслаждаясь этим прекрасным чувством, которое трепетало в обоих их сердцах. Гадес архангелу улыбается мягко так, нежно очень, Чонгук от этого отдельно в плавленый шоколад превращается, понимая, что у него дикая зависимость от Тэхена целиком, и от улыбок и от аромата лилий, от всего буквально.       Чонгук в ответ тянет улыбку, у него в глазах черных рождаются новые звезды, Вселенная оживает, освещенная прекрасным солнцем, которое ярко светилось в глубине чудесных глаз архангела, даря тепло и любовь. Конечно, да, конечно же, он и сам бросится в омут с головой, если Тэхен его только туда позовет.       — Не откажу, — отвечает Чон, не переставая улыбаться при этом, еще и пальцем большим скользит по медовой коже щеки Гадеса, отмечая его невероятную красоту. Идеальнее созданий Чонгук еще никогда не видел, у Тэхена просто не было внешних изъянов, зато внутри он был весь вытоптан и выжжен. Только сейчас, только с появлением архангела начала оживать его пустыня, принося первые побеги. — Хочу пойти с тобой на свидание, даже если мы просто поедем к морю.       Тэхен усмехается и мягко ведет пальцами с голой спины Чонгука выше, прямо по длинным изгибам красивой шеи, по четкой линии челюсти и на эти острые губы, алые, искусанные, но все равно притягательные, все равно самые желанные.       — Кто сказал, что мы просто поедем к морю? — улыбается Гадес, видя, как в черных глазах Чонгука загорелись новые огоньки безмерной радости и восхищения, смешанного с удивлением.       Тэхен хотел на время скинуть с себя корону и побыть просто обычным человеком, который везет любимого на свидание. Но это не означало, что он не устроит никаких сюрпризов, это не означало, что он не сделает этот день самым запоминающимся для архангела. Пожалуйста, не забывай меня.       — А что еще? — не терпелось узнать Чонгуку. — Что будет еще?! — горячий шепот опаляет пальцы Тэхена, но ему нравится, он снова улыбается широко, легко как-то, беззаботно, совсем не похож сейчас на себя обычного, без выражения постоянной задумчивости на лице. Он даже словно выглядит моложе, ярче, без груза тяжелой истории за плечами. Чонгуку хотелось бы, чтобы Тэхен был таким почаще, чтобы перестал постоянно сливаться с тьмой, чтобы у него было больше радостных моментов.       — Ну, я точно все не расскажу! — загадочно улыбается Гадес и тихонько пальцем стукает Чона по носу, чтобы охладить немного его пыл. Не тут-то было, архангел знатно загорелся, чтобы так легко потухнуть! Он проведет целую ночь с Тэхеном у моря — это даже звучит волшебно!       — Хоть что-нибудь! — Чонгук по-детски надувает губки и начинает канючить, прямо как маленький ребенок игрушку у своего родителя. Он даже почти Тэхену на грудь ложится, чтобы не дать ему ни шанса сбежать от ответа, потому что желание узнать, что же его ждет, горело ярко в черных глазах, поджигая всего архангела, не давая ему ни секунды покоя. — Немножечко, совсем немножечко!       Тэхен на эту картину только улыбается, с наслаждением впитывает глицинию, это детское, игривое настроение, которое так неожиданно возникло у Чонгука и просто получает от этих пустяков удовольствие. Никакого голода, никакого желания убивать, только маленький архангел, который аккуратно ударяет кулачками по груди Тэхена и как на повторе просит: «Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, ну, пожалуйста!», да еще и глазки невинные строит, часто-часто моргая длинными ресницами. Прелесть!       — Но если я тебе скажу, то сюрпризом это уже не будет, — тянет Гадес, а сам наслаждается всей ситуацией, в которой можно было отчасти побыть беззаботным, дурачась с маленьким архангелом.       Ему честно очень нравится, как Чонгук на него сейчас смотрит этими своими огромными, оленьими глазами, как продолжает его не больно бить кулачками по груди и так прелестно надувать губки, получая отказ. Жаль, что у них так мало времени, ведь Тэхен хочет сделать Чонгука самым счастливым во всей галактике.       — Тогда поехали сейчас, — Чон неожиданно подрывается, садясь на пятки и черное одеяло вокруг него ворохом взлетает, пеной укладываясь по бокам.       Архангел обнажен полностью на деле, только кусок ткани ниже пояса и скрывает его наготу. У Тэхена есть еще один шанс полюбоваться на эту молочную кожу, усеянную следами его собственной хаотичной несдержанности. Гадес ясно понимает, что Чонгук вряд ли осознает, какой он красивый, он, скорее всего, никогда об этом даже не думал и даже не придавал этому никакого значения. Но Тэхен видит, и для него в мире нет никого прекраснее архангела. Разве что маленький, хрупкий демон мог тоже сюда влезть, ведь к нему у Гадеса особый вид слабости.       — И ты уже так легко сдался? — даже не скрывая скепсиса в голосе, спрашивает Тэхен, смотря, как Чонгук бесполезно пытается убрать мягкие кудряшки волос за ухо, но они упрямо лезут обратно. Прямо как архангел.       — Нет, конечно! — фыркает Чон, бросая свое бесполезное занятие. — Я потом попробую еще раз, а сейчас пойду в душ, — улыбается Тэхену, вылезая из-под одеяла под опасный, черный взгляд Гадеса, прошедшийся по обнаженному телу. Чонгука ему мало будет всегда, вечно.       — Может быть, пойдем вместе? Так быстрее, — а голос как у невинного волка в овечьей шкуре, а глаза голодно лижут молочную кожу, заставляя Чонгука заметно от этого вздрогнуть. Приятно, да, Дьявол умеет делать приятно, даже не прикасаясь.       Чон долгим взглядом смотрит в эти черные колодцы, отмечает их блеск невероятный, как горит в пламени добровольном тот зверь, запертый в клетке, но даже этого не замечает, глядя только на Чонгука, только на того, кто важен и нужен. У архангела от этого взгляда честно ноги подкашиваются, и он чудом остается стоять ровно на полу, вытаскивая из шкафа черный халат, отвечая:       — Ну, уж нет, быстро это точно не будет.       — Умеешь обломать! — усмехается Тэхен, закидывая руки на подушку, за голову, чтобы удобнее было лежать. — Я уже был в душе, так что можешь идти, я тебя подожду.       Чонгук усмехается только, снова, как наивный повелся на эту игру, в которой он прекрасная жертва. Вот только рядом с Гадесом быть жертвой ему почему-то нравилось, в этом была доля азарта и чего-то, чему архангел не мог найти объяснения. Конечно же, этот большой и наглый кот уже был чистеньким и свеженьким, одет, он ведь куда-то отлучался по делам, пока Чонгук бока отлеживал.       — Врун, — кидает через плечо Чон, направляясь в ванную комнату.       — Я просто не мог не воспользоваться такой замечательной возможностью, — отвечает Тэхен, а сам смотрит, как мышцы на ягодицах Чонгука играют от каждого его движения. На губах сама собой расцветает удовлетворенная улыбка, Гадес закрывает свои глаза, блаженно вытягиваясь на кровати, и, кидает напоследок, точно зная, что Чонгук его услышит: — Надень узкие кожаные брюки, хочу полюбоваться на твою прекрасную попку, чтобы потом такую конфетку было разворачивать в разы интереснее.       Чонгук разом вспыхивает после этих слов и быстро скрывается за дверью ванной, слушая, как бешено бьется в груди сердце. Не от страха, от предвкушения чертова, которое мягко колет внизу живота, но еще не достаточно сильно, чтобы с проблемой было необходимо тот час же разобраться. Чертов Тэхен знает, как заставить Чонгука трепетать и гореть одновременно. Но давайте честно признаем, ему ведь это и самому нравится, иначе бы Чон сейчас так глупо не улыбался, вешая халат на дорогой золоченный крючок, так кстати расположенный у выхода из душевой кабинки, неподалеку от чистых белых полотенец, чтобы удобнее было принимать водные процедуры.       Чонгук и близко не представляет, что Тэхен собирается ему показать, что готовит для этой поездки. И от этого ему отдельно очень тепло и трепетно в груди, единственный, кто постоянно мог Чона удивить был именно Гадес, он способен был самые обычные вещи без магии превратить в нечто прекрасное и ценное, неповторимое. Да, для Чонгука каждый момент рядом с Тэхеном ценный, у архангела чувство, будто с Гадесом он знаком уже миллионы лет, но на деле же они не так уж и часто проводят время вместе. В режиме войны, когда Тэхен главнокомандующий всей операцией, их время жестоко отнимали, потому Чонгук так цеплялся за те крохи, которые у него были в объятиях Гадеса. Лилиями он никак не мог надышаться, этой любовью не мог надышаться, как бы глубоко не вдохнул, а все равно предельно мало, требуется еще и еще, чтобы легкие и дальше функционировали, позволяя проникаться зависимостью на новом уровне.       Чонгук выдыхает и прикрывает глаза, на ощупь тянет руку к крану, чтобы включить мягкий поток воды, позволить телу под ним отдохнуть. Сейчас он очень четко ощущал, как у него ныли мышцы на руках после их недавнего секса, да и не только они. Все тело ломило, а укус собственнический Тэхена на шее нещадно щипал от каждого попадания в него капель воды. Но Чонгук ни о чем ни разу не жалеет. Он сам позволил Гадесу быть таким несдержанным и голодным, сам со сладким трепетом в каждой клеточке тела вспоминал их соитие. Не жалеет, архангел не жалеет, что связал свою жизнь с Тэхеном. Потому что ни с кем другим таким счастливым точно бы не был.       Чонгук снова в руке теребит маленькое, черное перо, которое даже под водой не мокнет, слишком сильной магией пропитано, чтобы потерять свою силу даже после того, как покинуло крыло Тэхена. Это перо раз уже Чона спасло, но самая главная его ценность даже не в этом. Это вечное и самое нерушимое на всей земле признание любви, ведь Гадес вручил свою жизнь в руки Чонгука, позволяя обрубить ее в тот момент, когда архангел сам захочет. Он может приказать Тэхену сделать все, что угодно, используя это перо, абсолютно все, даже раскрыть местоположение его души. Но Чонгук играть в бога не станет, итак развелось слишком много тех, кто пытается примерить на себе эту корону, он в их ряды вступать не станет. Он просто любит Тэхена, и честно, ему этого достаточно. Любовь — звучит так обыденно и словно мало, но на деле она дарит куда больше денег и власти, ценнее. То, что не продать, не купить и уж точно не подчинить. Сердцу не прикажешь — есть такое выражение.       Чонгук тщательно намыливает шампунем голову, недовольно отмечает, что его волосы уже достаточно сильно отросли, он бы хотел их отрезать при случае. Мог бы и сам это сделать, да вот только отлично понимал, чем вся эта затея могла закончиться. Да и сегодня-то он уж точно потерпит. Хотя это же их с Тэхеном первое вот такое свидание, и архангел даже не знает, стоит ли ему принаряжаться или одеться, как и обычно, включая, что Гадес внимания на тряпки никогда не обращал, хоть и предложил Чонгуку надеть кожаные брюки. Черные кожаные брюки. Тэхену может и наплевать на одежду, но что-то определенное, для него явно кинковое, ему нравится. Вот Чонгуку и самому нравился Гадес в этих черных широких рубашках, ворот которых так идеально подчеркивал острые ключицы.       Чон смывает с себя всю пену, блаженно стоит под теплыми струями, наслаждаясь их мягким массажем. Хотя на деле ему хочется пулей сорваться и бежать к Тэхену, чтобы отправиться в это небольшое путешествие поскорее. Он просто за это время пытается вместе с водой смыть все плохие мысли, хотя бы сейчас о них не думать, а позволить себе остаться счастливым, наедине с Тэхеном, подальше от войны, хоть от нее было не убежать. Хотя бы забыть на время, чтобы потом снова окунуться в этот беспроглядный мрак, пытаясь с помощью зла уничтожить другое зло. Абсурд.       Чонгук выключает воду, зачесывая назад волосы, которые только сейчас и вели себя покладисто, пока были мокрыми. Он очень быстро обтирает себя полотенцами, снова шипит, когда проходит по свежей ране на шее, но все равно обмакивает даже волосы, желая, чтобы они быстрее высохли, чтобы пока он одевался, они высохли, и не надо было тратить время на сушку феном.       В спальне Тэхена уже не было — первое, что замечает Чонгук, когда выходит из ванной комнаты. И он даже не понимает — хорошо это или плохо, ведь где Гадес сейчас Чон не знает. Но с другой стороны он мог спокойно одеться без всех этих голодных взглядов. Хотя тут он соврет, ему очень нравилось, когда Тэхен на него так смотрел. Просто архангел под этими черными глазами будет нещадно краснеть и дрожать, выглядя нелепо, и ему бы этого совсем не хотелось. Вот так вот, да, он не стеснялся наготы во время непосредственно интимного контакта, но, как уже отмечалось, заливался краской после.       В шкафу кругом одна только черная одежда, включая, что вся она была Тэхена. Гук носил эти вещи, потому что по структуре тела они оба очень похожи, у них один размер и рост. А у Гадеса к тому же в гардеробе слишком много одежды оверсайз, хотя он кроме рубашек почти ничего и не носит. Только ботинки для Гука стояли на отдельной полке, хотя их стиль все равно шел от предпочтений Гадеса. Но Чон даже жаловаться на это не станет, раньше бы начал бурчать, но сейчас ему даже приятно, что они во многом так похожи. Да и к тому же, черный, белый — какая разница? Суть не в цветах вовсе.       Чонгук вытаскивает из шкафа атласную черную рубашку, сверкающую гладкостью даже в мягкой тьме, царившей в спальне. А потом его взгляд падает на висящие неподалеку кожаные штаны, которые он раньше бы просто не заметил, но после слов Тэхена все как-то поменялось. И он не то чтобы хочет понравиться Гадесу, когда вытаскивает и их из шкафа, он, черт возьми, именно что хочет понравиться Гадесу, потому их и надевает, отмечая, что сидят они на нем, как вторая кожа. И почему-то в груди бабочки крыльями сердце задевают, заставляя его трепетать от осознания, что Чонгук только что сделал. Да он мог бы штаны и снять, мог бы одеться как обычно, как бы говоря этим самым, что ему не важно, каким его увидит Тэхен. Но это все вранье самому себе, может быть Гадесу, и правда, нет дела до того, во что одет Чонгук, а вот архангелу далеко не так все безразлично. Они теперь с Тэхеном пара и Чон не хочет выглядеть страшной неряхой рядом с этим прекрасным созданием. Да, пусть кто-нибудь над этим и посмеется, но Чонгук все равно хочет быть для Гадеса самым красивым, даже осознавая, что он уже давно таким для него является.       Архангел надевает мягкую, приятную к телу атласную рубашку, натягивает ботинки грубые, завязывая быстро шнурки, и с интересом смотрит на себя в зеркало, отмечая, что раньше бы никогда так не оделся, даже если бы ему угрожали смертью. Он выглядит слишком… сладко для любого, кто умеет ценить изящную красоту изгибов тела под широкими рубашками и стройность длинных ног в узких кожаных брюках. Кто видит перед собой не менее чем архангела, взявшегося искушать лучше любого демона всех вокруг. Никогда раньше, но Чонгук оделся так сейчас ради феерической реакции всего одного существа.       У Чона мелко дрожит все тело, у него сердце неспокойно сходит в груди с ума, когда он выходит из спальни в гостиную, находя Тэхена там, сидящим на белой софе, и глядящим безотрывно в окно на диск солнца, медленно стремящегося к закату. Взгляд черный при гулких шагах в грубых ботинках незамедлительно обращается на Чонгука. И если раньше Чона посещали трусливые мысли сбежать и одеться в привычную ему одежду, то сейчас он, даже если бы захотел, не смог бы этого сделать. Тэхен смотрел на архангела безотрывно, жадно, горячо. В черных глазах вмиг вспыхнуло синее пламя, первое выдающее, что Гадесу наряд Чонгука очень нравится, слишком уж нравится, чтобы содрать его с архангела и любить его прямо здесь в гостиной, где их мог увидеть кто угодно, хоть Юнги, хоть Люцифер, хоть Намджун. И Тэхен себя только на честном слове на поводке и держит, только его желание порадовать Чонгука, подарить ему море новых эмоций и не позволяет Гадесу сорваться сейчас. Архангел перед ним не просто сладкой конфеткой стоит. Запретный плод. Ровно так он должен был выглядеть, а не дурацким яблоком, в котором не было ничего, кроме желания Создателя поразвлекаться со своими творениями.       Черные глаза блестят лихорадочно, смотрят на Тэхена несколько испуганно и вместе с тем настолько непозволительно открыто, что Гадес не хочет, но издает утробный рык, заставляя Чонгука от этого заметно вздрогнуть, сглатывая вязкую слюну, которой накопился целый рот. Тэхен жадно глазами скользит по стройным ногам и выше, видит дрожь едва заметную, и это заставляет его губы в легкой улыбке растянуть. А потом переводит взгляд на эти губы острые, алые, на волосы кучерявые, которые высыхали до сих пор и закручивались еще плотнее, что Тэхену отдельно очень нравилось. И глаза, в которых Гадес тонет ровно так же, как и Чонгук в его колодцах. И им обоим не страшно.       От игривого, маленького ребенка сейчас не осталось ни следа. Сам Чон сравнил себя с демоном, а вот Тэхен считает, что он выглядит именно как архангел, чистый и невинный, сильный и прекрасный. Демоном никто не желает быть, а вот ангелом, а вот небесным созданием, вот таким очаровательным и величественным, многие хотели бы быть.       Тэхен медленно, изящно встает с софы, подходя к Чонгуку. А у архангела в этот момент сердце готово было разорвать грудную клетку, выпрыгивая наружу. Эти черные глаза на него смотрели так, что у Чона складывалось желание прямо здесь отдаться этим сильным рукам снова. Тэхен должен быть под запретом, его взгляд должен быть под запретом и губы эти и…       — Пойдем, — улыбается Гадес, беря Чонгука за руку крепко, — хочу, чтобы мы успели до заката. — И тянет его к выходу, а архангел идет.       Да, Тэхен ни слова не сказал о том, как Чон выглядит, но слова-то здесь как раз-таки были и не нужны. Этот взгляд черных глаз был откровеннее любого слова, которое приходило на ум. Тэхену нравится, ему безумно нравится, именно поэтому он сейчас тащил их в лифт, чтобы не наброситься на архангела сразу, чтобы все-таки устроить это небольшое путешествие, которое он запланировал.       — А что будет на закате? — спрашивает Чонгук, когда двери лифта закрываются, и они остаются в тесном помещении одни.       Тэхен его руку так и не отпускает, стоит слишком уж близко, а смотрит откровенно. У Чонгука сердце ухает, и внутри все приятно стягивает, и он старается это контролировать, не давать мозгу воспоминаний, в которых… Черт! Аромат лилий его просто сносит с ног!       — Увидишь, — загадочно улыбается Тэхен, а сам Чона к поручню теснит и нагибается к архангелу, чтобы собрать с его шеи аромат глицинии свежей, блаженно прикрывая глаза.       Длинные волосы щекочут Гадесу нос, и Чонгук так часто дышит открытым ртом, чтобы прямо здесь от концентрации этого сладкого желания не потерять сознание. Тэхену это все нравится, в особенности как сильно начал архангел после таких безобидных манипуляций сжимать в своей руке ладонь Гадеса. Конечно же, все это равнодушным его не оставило.       Тэхен улыбается легко, губы лижет, чтобы глицинией полностью себя напитать, утолить возникшую вдруг ломку, чтобы не вгрызться несдержанно в эти острые губы, прижимая архангела к стене лифта, получая в ответ тягучий стон. Тэхен ненасытный, очень, а еще он до беспамятства любит Чонгука, потому сводить все только к сексу не станет. Он хочет показать ему мир, огромный и восхитительный мир, который все равно будет проигрывать в красоте архангелу.       — Не сказать, что я запланировал бурную программу на эту ночь, — Гадес отстраняется от Чонгука резко, но продолжает его за руку держать и смотреть в эти горящие черные глаза, на щеки, покрытые легким румянцем. — Наше свидание было немного спонтанным, — улыбается Тэхен, а архангел только губу кусает, потому что ему до сих пор не верилось, что они, и правда, отправились сейчас на свидание к морю. Звучало все просто волшебно и рождало трепет приятный в груди. И даже пустяки, что у Гадеса как такового и плана не было, все пустяки, главное, что они будут вместе. — Но я покажу тебе то, чего никто еще никогда не видел. — Чонгук заинтересованно хлопает глазами на Тэхена, загораясь желанием узнать, что его такое ждет. Он даже отстраняется от поручня и близко подходит к Гадесу, заглядывая в черные колодцы, словно там его ждал ответ.       — Никто? — переспрашивает Чонгук, осознает, что на вопрос о том, что это, Тэхен не ответит. Все, что архангел знает — готовить сюрпризы Хаос умеет, на то он и запутанная, всевластная стихия, непонятная и открытая для всех одновременно.       — Когда-то я решил, что покажу это только тому, кого буду любить, и кто будет любить в ответ меня, — говорит Тэхен, глядя в черные глаза напротив, которые вмиг вспыхивают миллиардами звезд от такого признания. Каждый раз, как новый, когда в ответ говорят искреннее «люблю», внутри все всегда трепещет, даже если слышишь это очень часто, хоть каждый день, а сердце все равно будет бешено биться от этих слов, с привкусом сладкой боли распространяя эндорфины в крови.       — Значит, ты не таскал туда всех своих пассий? — с ноткой ревности спрашивает Чонгук, чтобы немного развеять атмосферу, ведь архангел отлично понимал, что Тэхен ждал этого момента долгие полмиллиона лет. Немыслимая дата, чтобы разделить с кем-то свою любовь.       Гадес в ответ усмехается, и голос у него прелестный, низкий и до мурашек очаровательный. Чонгук очень редко видел его таким легким, не удрученным проблемами, потому сейчас наслаждался этим их небольшим отпуском. Когда они вернутся, реальность снова нападет на них с голодным рычанием.       — Пассий! — коротко хохочет Тэхен, смотря в черные глаза напротив, которые ждут ответа, хоть и наслаждаются видом прекрасного Гадеса. Да Чону было в принципе наплевать, кто был у Тэхена до него, и сколько их было… не наплевать. Узнать очень хотелось, даже с пониманием, что правда может ранить. — На самом деле, — Гадес выдыхает, успокаиваясь, и лижет губы, честно давая ответ, — на самом деле, никого не было, кроме Юнги.       Чонгук неверяще распахивает глаза, хоть и понимает, что Тэхен ему не лжет. Просто он до сих пор помнит, как на небесах нелестно отзывались о распущенной жизни Гадеса, для которого нет в жизни ничего ценного. В Раю, в принципе, любили судить, мня себя богами.       — Да, я знаю, что в это тяжело поверить, — улыбается Тэхен, кивая, — но это так. До Юнги у меня не было никого. В Аду много красивых демонов, а в других мирах много прелестных созданий, которые с удовольствием согласились бы стать моими любовниками. — Чонгук просто кивает. Да, именно так, быть под крылом великого Гадеса явно бы никто не отказался. — Но все они мне были не интересны, — Тэхен свободной рукой ведет по щеке архангела, костяшками оглаживая маленький шрамик на скуле, — они были обычными для меня. А мне нужен был неповторимый. Ты.       Чонгук ясно слышит, как у него на последних словах Гадеса в груди застывает сердце, и тепло распространяется по всему телу, даря такую дозу радости, что Чону даже странно, как он от нее просто не умер. Тэхен ему сейчас такое говорил, и вроде бы обычными словами, не приукрасив ничего, не создав идеальный слог. Просто и четко, как он и умел один. Но архангелу хочется от этих слов в его объятия упасть и клясться, что он будет его вечно любить, всегда, никогда не предаст и не променяет ни на кого. Без Тэхена ему не жить, он бы вот никогда не смог так долго ждать кого-то полмиллиона лет, чтобы разделить свои чувства. Наверное, давно бы в прах рассыпался, сам себя уничтожая.       И все-таки, даже за всем этим трепетом и этой любовью, Чонгук кое-что ясно понимает. Гадес никого не принимал столько лет, всех отвергал, ни на кого не смотрел, и, кажется, даже не испытывал ни к кому абсолютно никаких чувств. И только Юнги был первым, кто смог войти в круг доверия Тэхена, кто смог его лед разбить, смог стать больше и ближе обычного подданного. И это не ревность, но… но почему? Как? Что было такого в маленьком демоне, что Гадес вдруг обратил на него внимание? И Чонгука эти вопросы давно терзают, потому он в лоб спрашивает, нисколько не боясь получить нелицеприятный ответ:       — А Юнги? — Вот так коротко, но Тэхен все равно понимает. Однако даже в лице не меняется, не злится, не сердится, спокоен, как и всегда. И руки их не расцепляет, продолжая поглаживать молочную кожу щеки, получая от этого отдельное удовольствие.       В этот момент и лифт приезжает на подземный этаж парковки, мягким перезвоном колокольчиков оповещая об этом, но Тэхен на выход не спешит, давая Чонгуку ответ, от которого и бежать не думает:       — Юнги особый случай, — Гадес тянет мягкую улыбку, — даже не смотря на то, что я люблю тебя, он всегда будет вот здесь, — Тэхен прикладывает их сцепленные руки к своей груди, где ровно билось его сердце, — рядом с тобой. Я не смогу его выгнать или бросить, но отпущу только тогда, когда он сам попросит. Прости меня за это.       И Чонгук снова не ревнует. Любой другой на его месте уже давно устроил бы скандал или начал реветь, обвиняя Тэхена в отсутствии моногамности, но только не архангел, который в этих отношениях между Гадесом и Юнги все еще разбирался плохо, но все же успел многое понять за этот короткий период. Они друг друга лечили, каждый из них забирал себе боль другого, когда чувствовал, что это особо необходимо, они друг друга без слов понимали и были очень близки духовно, они не предавали друг друга, потому что оба знали, как это больно. Вот отсюда и такие их запутанные отношения. И Чонгук принимает их, и даже принимает конкуренцию Юнги, который никак у него Тэхена за все это время отвоевать и не спешил. Мин давал им быть счастливыми, потому что сам был счастлив, глядя на них. Вот такие у них запутанные отношения.       — Не извиняйся, — Чонгук улыбается в ответ без ревности или боли во взгляде и словах. При случае, он хотел бы даже Юнги поблагодарить, что он смог первый понять и принять Тэхена, в котором все видели только монстра. Даже сам Чонгук изначально видел перед собой монстра, а не существо, сгоревшее в своей же любви. — Он не такой уж и плохой.       Гадес вопреки всему усмехается и мягко тянет Чона за собой на выход, не желая и дальше оставаться в лифте.       — На деле, он куда хуже, — подмигивает архангелу Тэхен, заставляя Чона даже от этого удивленно раскрыть рот. — Ты ему нравишься, потому он и ведет себя с тобой относительно хорошо.       Чонгук больно себя за губу кусает, вспоминая, как Юнги лез к нему с неоднозначными намеками, но он же ему и советы давал, да и угрожал, предупреждая, что в порошок архангела сотрет, если тот Тэхена предаст. Очень интересный знакомый. Очень.       Чонгук ровняется с Гадесом, заинтересованно оглядывая просторный гаражный бокс, ярко, добротно освещенный многочисленными лампочками, встроенными в потолок. Но не смотря на то, что это была подземная парковка отеля, и даже не смотря на то, что гостей здесь было более чем предостаточно, в гараже стояли только две машины. Обе черные. Одна знаменитая ЛаФеррари, на которой Чонгук катался с Тэхеном не раз, а вторая элитный Мерседес, так отличающийся от дикого гиперкара. И гением быть не надо, чтобы понять, что оба автомобиля принадлежат господину тирану, а гараж почти пуст, потому что к нему имеют доступы только гости пентхауса, а он сейчас был полностью оккупирован Тэхеном.       — Выбирай, — щедро предлагает Гадес, улыбаясь, — если не нравятся, поехали и купим новую машину!       Чонгук глаза округляет на это заявление. Конечно, для Тэхена многое просто и легко, он король Ада, всего мира, уж если на то пошло, он может приобрести все, что захочет, но если приглядеться, то можно было заметить, что деньгами он на деле не сорит. У него мог бы весь гараж быть забитым автомобилями, но стояли только две машины, у него могли быть дома в каждом элитном районе Кореи, но только один особняк у него и был, он жил в отеле, потому что тот принадлежал земным демонам, а он был их господином, и что естественно пользовался тем, что давали ему его подданные. Не приобретал ничего без надобности, шиковать не любил другими словами, хотя и выглядел как мажор.       — Поехали на ЛаФеррари, — улыбается Чонгук, указывая на гиперкар, — она мне нравится. — С ней столько воспоминаний связано: и хороших, и плохих. Но все же, все эти воспоминания были о Тэхене, эта черная бестия именно с Дьяволом у архангела и ассоциировалась. Ему не нужны другие машины, эта для него будет самой знаковой.       — Мне тоже, — улыбается в ответ Гадес и уверенно идет к гиперкару. Он именно что не собирался использовать ни порталы, ни другую магию, чтобы оказаться у моря, побыть обычным человеком сейчас ему хотелось рядом с архангелом, проводя как можно больше времени рядом с Чонгуком, чтобы запомнить навечно, до того, как все рухнет.       Они впервые расцепляют руки, каждый занимая свое место в машине. Конечно же, нестись по трассе на запрещенной скорости будет Тэхен, конечно же, архангел будет просто наслаждаться поездкой, вспоминая, как раньше ненавидел машину, потому что она ассоциировалась с ненавистным Гадесом. Как изменчива судьба. Сейчас Чонгук себя без Тэхена не представляет.       Мягко урчит двигатель, оживляя приборную панель, загоревшуюся разноцветными огнями. Но ни автомобиль, ни кажущаяся сложным система его вождения не привлекают внимание Чонгука, только Тэхен, который за рулем выглядит особенно прекрасным, горячим. Чон и раньше это замечал, только отказывался признавать из вредности, сейчас же врать самому себе о таких фактах было просто бессмысленно. Черные глаза под занавесом темно-каштановых волос смотрят прямо вперед, руки уверенно и легко держат руль, точно контролируя гиперкар, на губах пухлых мягкая улыбка, беззаботная. Чонгуку бы хотелось видеть Тэхена таким чаще.       Они трогаются с места, и Чон тянет губы в предвкушающей улыбке, удобно раскладываясь в кресле, но продолжая открыто смотреть на профиль Тэхена, точно зная, что тот это ощущает. Он знает, что архангел на него смотрит, но ему откровенно это нравится. Пусть смотрит, в конечном итоге, и сам Гадес не раз ловил себя на мысли, что досконально изучает Чонгука в сотый раз, словно боится его забыть. Боится.       — У меня только один вопрос, — архангел нарушает тишину, прерываемую рычанием двигателя, когда они выезжают из подземной парковки на яркое солнце, которое стремилось утечь за горизонт, но пока еще не достигло его. Тэхен просто кивает, показывая, что слушает. — А что мы будем делать целую ночь?       — Все, что ты захочешь, — отвечает Гадес и поворачивается к Чонгуку, даря ему свою яркую улыбку, намного прекраснее даже диска раскаленной звезды.       А Чон даже не знает, чем мог бы себя занять у моря, что будет делать. Раньше у него выпадало слишком мало свободных минут, чтобы хотя бы глазком глянуть на море, не то чтобы около него погулять или искупаться, включая, что плавать он не умел. Водная стихия его отчасти пугала и притягивала к себе, хотя тянуло к морю его осознание, что это его шанс с Тэхеном выбраться на свидание, которое они построят сами, исходя из своих желаний. С любимым хоть куда.       И все-таки за всеми этими розовыми мечтами и мыслями, за этими чувствами и порывами, Чонгук ясно видел кое-что очень важное, просто все это время пытался эту мысль от себя отогнать. Тэхен не просто так вывозил их за город, чтобы они имели возможность пополнить их календарь общих воспоминаний. Он точно, стопроцентно что-то знал о надвигающемся будущем, и там все явно было не радужно. Тэхен пытался оставить много счастливых моментов между ними, потому что дальше явно видел только тьму. Чонгук это понимает, и ему больно от этого, но он все равно хочет насладиться этой поездкой, позволяя себе немного забыться, прежде чем они вернутся к окружающим их проблемам обратно.       Тэхен уверенно увозит их по широкой трассе за город, у него внутри все ноет, но он не позволяет этим чувствам доминировать, хоть и знает причину своего беспокойства. В его видениях после Чимина всегда умирал Чонгук.       *****       Так много лилий прекрасных, они везде здесь, оплетают каждый закуточек разрушенного скелета замка, вьются, словно лианы вопреки многим законам, в том числе и законам природы. Только их владелец и сам закон, и сам природа великая. А его боль в этом месте отлично просматривалась бесконечными переплетениями цветков, которые так сейчас нежно и печально одновременно покачивали своими головами от каждого неожиданного волнения. Они несли в себе память о той далекой боли, благодаря которой сейчас здесь и росли в не святом дендрариуме, давая возможность всем полюбоваться на свою красоту и одновременно горькую печаль, как сейчас.       Хосок не думал, зачем Тэхен дал ему такой ужасный по своей силе шанс, оставив здесь, где время замирает, он даже не думает о том, что лилии и его оплетают медленно, но не душат, они, словно его изучают, словно хотят забрать себе его боль. Ангел делиться не намерен, может быть, Тэхен и не заслужил всей той далекой боли, а вот Хосок очень даже да. И он должен страдать, пока не загнется под этим чувством, а лучше прямо здесь и сейчас лечь рядом с телом Чимина и навеки забыться. В груди пустота, с которой не сравнится даже та боль, когда ангел думал, будто Пака потерял когда-то. Он его тогда, и правда, потерял, только сейчас это и понял, только, когда пронзил его сердце катаной, а словно свое, и понял.       Осознание легче не делает, лишь жжется еще большей болью, выедая сердце и душу десертной ложечкой, чтобы боль растянуть, чтобы Хосок под ней загнулся. Он уже ощущает, что эта пустота в груди его отчего-то на землю тянет. Он должен был бы стать воздушным, но происходило все наоборот. И крылья треклятые не помогали, зачем они ему теперь, вообще, нужны? Для чего?! За что они ему даны?! За убийство!?       «Черный — это боль», — сказал Тэхен, но Хосок все равно не понимает, за что ему вернули благодать. Эти крылья и его сила навсегда останутся ему напоминанием того, что он сделал. Он убил свою любовь, лично вырезал ей сердце, потому что в своем жадном, эгоистичном желании уже давно ее сгубил.       Чимин в окружении лилий словно спящий выглядит, безмятежный и легкий, его хочется укутать в одеялко и не отпускать. Потому что отпустить его Хосок не может, он должен был сделать это давно, но почему тогда все спазмом неконтролируемой боли в груди сворачивается, так, что ангел в рубашку руками вгрызается, беззвучно крича, склоняясь над мертвым телом того, кого навечно?!       Хосок, и правда, хочет умереть, он знает, какой это ужасный поступок — самоубийство, но он просто не понимает для чего и для кого он будет дальше продолжать жить. Как будет справляться с этой ежедневной болью?! А как с ней справлялся все это время Юнги, которого он так жестоко предал?! Как смог?! А ответ прост — не смог, он выгорел дотла, позволил безумству себя окутать, чтобы не вспоминать, чтобы больно не было. Но больно и ему было. Хосок как сейчас помнит, как Мин кричал ему: «За что?!», а в черных глазах расползался океан неконтролируемой боли.       Ангел все это заслужил. Не заслужили другие, те, кого он предал, кого сбросил с обрыва, смотря на их двойное падение. Теперь ему пора было остановиться, пора было прекращать рушить чужие жизни. Похоже, он должен был лично убить того, кого любит, чтобы прозреть, наконец-таки и увидеть свою гнилую натуру. Предательство — самый последний круг Ада, потому что простить такую боль, даже если мы и сможем, то потом уже никогда не будем никому доверять полностью, во всем ища скрытые послания. Предательство ломает душу, пускает жирную трещину по всей ее длине, чтобы в случае повторения, она полностью раскололась, не имея шанса на восстановление. Хосок предал дважды: друга и любимого. Дорогих сердцу людей, и сейчас он ясно ощущал их двойную боль, которую они когда-то в себе пронесли. Настала и его очередь, пора платить по счетам.       Хосок слезы давит, не позволяет себе такой слабости, потому что он и так постоянно ничтожен, постоянно играет жертву, хотя жертвой он не был никогда. У него мелко трясутся руки, и он этот процесс никак не может контролировать, когда касается пальцами уже порядком остывшей коже щеки Чимина, и в этот момент в нем с громким взрывом что-то умирает. Ангела даже оглушает от этого, вокруг него и так не было почти никаких звуков, кроме тех, которые он издавал сам, теперь же он был полностью погружен в тишину, словно лишился слуха. Только в груди, из сердца ползет густой яд, заполняя собой каждую клеточку тела, выжигая Хосока изнутри, уничтожая, ведь ему больше нет места в этом мире.       Пальцы дрожат, в горле ком от недосказанности и потери, но он продолжает смотреть на Чимина, на эти губы пухлые с ледяным оттенком, на ровную красивую кожу, на длинные ресницы, покоящиеся на щеках. И правда, спит. Уснул навсегда. Хосока ломает от ядовитого осознания — он больше никогда не увидит Чимина, никогда не услышит его голос, его смех, не увидит его улыбку, его прекрасных глаз. Все закончилось, счастье было иллюзорным, прошло, а на его месте осталась только пустота завывающая.       Хосок не может себя сдерживать, его, словно наизнанку выворачивает, он падает в объятия лилий, сжимается в клубочек, стараясь унять грызущую его боль и орет, что есть мочи, в надежде, что хоть это сможет его успокоить, хоть это даст ему несколько тихих секунд. Но легче почему-то не становится. Он кричит, срывая горло, рвет руками рубашку на груди, чтобы добраться до кровоточащего сердце и успокоить его. Крылья черные разъяренно хлопают в воздухе, но облегчения не приносит абсолютно ничего.       И тут в сознании всплывают эти проклятые слова: «Ты можешь все вернуть». Здесь время поддается изменению, здесь можно отмотать его назад или вперед, как захочется, можно снова быть счастливым с Чимином и без глупого спора, без всех этих молчанок и жестоких игр с предательствами. Можно спасти свою любовь, можно избавиться от боли, предотвратив много ужасных последствий.       Хосок застывает в объятиях лилий, перестает искать успокоения в выплескивании своих эмоций наружу, хоть внутри все по-прежнему ноет. У него был шанс все исправить, у него был шанс снова оказаться рядом с живым Чимином, слышать его смех, чувствовать его любовь и дарить ответную. Ангел медленно садится на пятки и стеклянными карими глазами смотрит на Пака, вдруг ярко представляя, как снова сможет быть счастливым рядом с ним. Они могут гулять, смотреть фильмы или просто нежиться в объятиях друг друга. Хосок даже детально сейчас может воспроизвести аромат цветков вишни, по которому сейчас так скучал. А потом его взгляд падает на цветки лилий.       Они белые, очень красивые яркие, но на них словно россыпь кровавых алмазов красные пятна хаотично разбросанные. Изначально цветки казались Хосоку радостными, но только не сейчас. Ведь сейчас он видит их истинную боль, боль Тэхена, с которой он жил долгие полмиллиона лет, пока наконец-таки не встретил Чонгука. Он запихнул свою любовь подальше, сжег ее на костре, чтобы ничего не чувствовать, и сейчас впервые был счастлив. Если Хосок повернет время вспять, то он эгоистично и жадно снова может сломать кому-то жизнь. Тэхену, который ничего из этого не заслуживал, который так же, как и Юнги, и Чимин страдал за чужие грехи. Какая несправедливость. Хосоку больно, он желает вернуть свою любовь, он отчаянно готов наплевать на многие принципы, но он не хочет больше играть в бога, эта ноша не для его плеч. И никогда не была для него, такие, как он не видят пределов власти, не видят чужих страданий за своими амбициями, на деле Хосок был ничем не лучше Суа. Наверное, он и сбежал от нее, понимая, в кого в итоге превратился бы.       Однако, даже не имея шанса все исправить, даже осознавая, что дальше он обречен на скитания в одиночестве с пустым нутром, которое еще немного и полностью выгорит, там не останется буквально ничего. Самого ангела не останется, он уже сейчас ощущает, как в груди завывает черная дыра, в которую утягивает его душу, а он даже не стремится сопротивляться этому, пусть все сгинет, пусть сгорит, исчезнет! Он уже никогда не сможет собраться по осколкам и начать жить заново. А что такое «заново»? Как, вообще, можно такую боль забыть? Как можно научиться с ней жить?! Как?! Расскажите об этом Хосоку, потому что он отчаянно не знает ответа на этот вопрос!       Здесь в окружении лилий не просто лежало тело Чимина, там лежала его любовь, его душа и сердце, которые он здесь хоронил, с которыми навсегда прощался. Ему никогда уже самому не воскреснуть, не то чтобы воскресить Пака. О чем он вообще думал, когда хотел все переиграть?! Как он будет смотреть на Чимина, как будет существовать, в деталях помня, как вонзил катану ему в сердце?! Как убил его! Это же просто невыносимо, он сломает повторно не только их отношения, но и судьбы многих. Чонгука и Тэхена, а последний, между прочим, это оружие лично ему в руки всучил на свой страх и риск. Потому что знал боль ангела, слишком хорошо знал и дал ему выбор, дал шанс. Но Хосок не эгоист, он не станет больше ни с кем играть, его роль кукловода на этом заканчивается, пора складывать свои амбиции в ящик и кидать его в море, чтобы никогда их больше не видеть.       Ангел снова смотрит на Чимина, ему больно невыносимо его отпускать, и он должен. Вот прямо сейчас должен это сделать. Только не сможет, он не сможет без него жить, никогда больше, эта боль его уже убила, дальше будет хуже, он просто выгорит, от него останется не более чем оболочка. И может быть это трусость, и пусть будет она, но Хосок этого не хочет. А может он просто уже понимает, где его выход из этой запутанной ситуации, потому так легко в его руках материализуется ангельский меч. Тяжелый. Ведь магия, какой бы хладнокровной не была, а вдруг понимает, что Хосок собирается сделать. Даже цветки лилий утихли, обращая свои метафизические глаза на ангела, который, зубы сжимая, держал меч в руках твердых, тяжесть эту игнорируя, приставляя острие к своей груди.       Когда он умрет, не будет ни боли, ни воспоминаний — ничего. Зато он умрет рядом с Чимином, тоже от своей руки. Глупо, как в пьесе «Ромео и Джульетта», но и разве это важно? Лезвие уверенно вспарывает легкую ткань рубашки, приближаясь к сердцу.       *****       В темных, витиеватых коридорах подземелья словно скрываются монстры. Здесь постоянно раздаются страшные, пугающие звуки, завывания и рычания голодные, здесь, отчего-то воет ветер наравне с дикими голосами невидимых чудищ. Здесь определенно не спокойно, хочется сразу дать деру на поверхность. Но и на поверхности нет ничего хоть сколько-нибудь успокаивающего. В Аду в каждом закоулке таятся наши страхи, и они только ждут удобного момента, чтобы выбраться на свет, чтобы залезть к нам в душу и выпотрошить ее, наслаждаясь прекрасными запахами страха и боли. А в некоторых случаях даже смерти, но умереть здесь равносильно проклятию, еще худшему, чем просто сюда попасть.       Юнги Ада не боялся изначально со своего первого дня здесь. Для него тут было спокойно и легко, намного легче, нежели в окружении «друзей», которые постоянно пытаются сунуть ручку меж ребер, наблюдая за твоими страданиями. Для многих преисподняя была непонятной и пугающей, но только не для Мина, который не просто ее понимал, он видел ее далекую структуру куда лучше всех, кто просто орет во всю глотку от страха, слепо не желая иметь ничего общего с этим диким местом. Да, Ад это не Рай, здесь все было во тьме, боли и крови, но зато здесь не было лживых иллюзий и обещаний, здесь можно было получить ровно то, что просишь, что заслужил, а не «бонусы», которые выедают мозги, заполняя их своей «правдой».       В подземельях Юнги ориентировался отлично даже в почти полном мраке, лишь изредка по коридору можно было встретить адский огонь в факелах, который оставили здесь по одной особой причине — никто, кто поистине жаждет попасть в подземелья ради своей выгоды, не может здесь очутиться. Он попадет в клетку, в ловушку, где Ад его просто перемелет своими дьявольскими жерновами. Потому и многие свои игрушки Юнги просто здесь оставил, лишь некоторые утащил на поверхность, потому именно здесь и прятал черную, неприметную коробочку уже по сотому кругу, выбирая наиболее подходящее для нее место. Но такого здесь точно не было, нигде не было, потому Мин и перепрятывал ее каждый день, чтобы точно быть уверенным, что старую заначку никто не разграбит.       Хотя с другой стороны в подземелье обитали только узники, которым еще предстояло пройти долгий путь очищения и искупления, прежде чем они смогут попасть в Рай, а уж если не захотят, то останутся здесь навеки в свите Тэхена. Юнги вот изначально не собирался искупать свою вину или искать очищения. Он ни в чем был не виноват, если бы перед ним снова стоял выбор — смотреть на то, как его отец превращается в монстра или его убить, он бы без промедлений выбрал второй вариант. Может потому он так маниакально каждый раз оттаскивал Тэхена от черты, за которой тот уже просто себя не контролировал. Мину нравилась несдержанность и жестокость Гадеса, но делать из него монстра он не хотел. Никто не хочет быть чудовищем, никто.       Юнги мягко стучит по деревянной крышке коробки пальцами, отбивая только ему известный ритм, и смотрит на стеллаж с разными клинками, которые ему дарили, или он отбирал у поверженных врагов. Огромная коллекция, которой он все равно не пользуется. Трофеи. Ему сейчас нужно придумать, куда запрятать коробочку в этот раз, выбрать самое видное место, которое пропустит каждый, кто придет за ней.       — Можешь не прятаться, я знаю, что ты следишь за мной, — кидает Мин через плечо, даже не глядя на черную фигуру, отлепившуюся после его слов от стены и направившуюся к нему. Он точно знал, кто это, потому демону было не интересно, скрыться от его внимательных черных глаз не смог еще никто, кроме Тэхена, который мог скрыться где угодно. — От тебя за версту тянет пионами, если хотел сделать мне сюрприз, мог бы для начала и запах свой спрятать. — Юнги цокает языком и пальцами теребит свои черные локоны, все еще раздумывая над важной задачей.       Шаги позади него раздаются уверенные и медленные, как у хищника, который идет к своей добыче. Только вот у такой жертвы есть такие зубы, которыми она запросто вспорет своему хищнику брюхо, любуясь с безумной улыбкой на губах на его смерть. Неприятно признавать сей факт, только не Люциферу, которому Юнги от этого нравился все больше и больше. Он уже минут десять ходил за ним тенью по подземельям Ада, любуясь на порхания этого ангела смерти, хоть и без крыльев, а все равно несравненного ангела. И Люцифер даже до последнего был уверен, что Мин о его присутствии не подозревает, но не тут-то было. Маленькая дрянь подмечала все, абсолютно все, даже аромат пионов, которого в подземелье не было, потому что Люцифер его, и правда, спрятал. Просто Юнги был здесь настоящим хищником, вот и все.       — Ну, что ж, сюрприз не удался, — шепчет падший на ухо Мину, останавливаясь за его спиной, но, не прикасаясь к молочной коже шеи, которая манила из-за ворота черной рубашки. А как хотелось! У Люцифера дьявольски зудели руки от банального, но нихрена не легкого желания просто к Юнги прикоснуться, без подтекста, просто узнать, какая мягкая у него кожа!       Мин на такое нарушение личного пространства никак не реагирует, потому что такого понятия для него в принципе не существовало никогда. Да, ему определенно приятно, что Люцифер к нему неровно дышит, но это не значит, что демон сразу будет бросаться ему на шею и ножки раздвигать. Юнги себе цену как никто другой знает. И как бы с падшим, и правда, не было интересно, демон просто не мог.       — Романтик из тебя никакой, — тянет Мин, разворачиваясь к Люциферу с безумной улыбочкой на пухлых губах.       Они стоят очень близко, чуть сдвинуться вперед и коснутся друг друга телами. Падший в черных глазах демона читает, что Юнги ситуация начинает вставлять, он вообще очень любил измываться над Люцифером всеми этими недовзглядами, прикосновениями и прочим. Потому что Мин знал, что нравится падшему, вот и все. А сам Люцифер не был против таких игр банально потому, что если Юнги это нравится, то пусть наслаждается. Он сейчас очень хорошо понимал Тэхена, который демону разрешал абсолютно все. Есть что-то прекрасное, чему нет описания, в полной свободе, основанной на чистом доверии.       — Хочешь романтики? — Люцифер вопросительно вскидывает бровь, с удовольствием утопая в этих лисьих, черных глазах напротив. Все-таки несправедливо, что судьба свела Мина с падшим так поздно, хотя побороться за него будет более чем интересно и захватывающе. — На свидание, скажем? — продолжает Люцифер, смотря на мягкий оскал напротив. — Или хочешь гору подарков? Мягкого плюшевого мишку? А можем и сразу перейти к главному! — подмигивает Мину.       И любой другой на месте Юнги бы смутился от этих слов, но только не демон, только не это прекрасное и одновременно ужасное создание. Мин и сам частенько пытался всех вокруг смутить своим раскованным поведением, потому с ним такие финты не работали.       Юнги улыбается, кокетливо стреляя глазками в Люцифера, прежде чем ответить уверенно:       — Я бы с тобой на многое был бы согласен, даже на плюшевого мишку, хотя не понимаю, зачем он мне был нужен, — Мин пальчиками скользит вверх по рубашке падшего, сводя все к тому, что просто желает его воротник поправить, но в глазах пляшут демонята, сжигая Люцифера на костре. — Но нет! — и просто разворачивается, выходя из своего склада с коробкой в руках, которую все еще не знал, куда спрятать.       Падший бешено выдыхает воздух сквозь плотно стиснутые зубы, которые мечтал бы сомкнуть на этой прекрасной шейке, чтобы Юнги перестал от него уже бегать! Этакая печать собственника, только первым он к Мину не может прикоснуться, иначе Тэхен его на части порвет. Однако Люцифер все чаще и чаще приходил к мысли, что быть порванным хотя бы ради одного прикосновения к маленькой дряни, не так уж и страшно.       — Почему? — падший идет за Мином следом, не желает просто так сдаваться. Он знал, что нравится Юнги, так почему тот так категорично настроен? Это не просто ведь желание его поизводить, здесь было нечто большее, уж Люцифер-то точно знал.       — Много причин, — отвечает Мин, закусывая губу, сворачивая на очередном повороте, нисколько не испытывая трудностей в этом запутанном подземном хранилище редких и очень смертоносных вещей. — Я не смогу тебе подарить свою любовь, — отвечает слишком честно, смотря в ярко-голубые глаза, которые даже после этих слов не перестали гореть решимостью. — Одна часть моего сердца навсегда будет принадлежать ЁнХи, а вторая Тэхену. Я его не люблю, но, — Юнги останавливается, жуя губу, но смотрит в глаза Люциферу, потому что ранить его — последнее в списке желаний. — У нас с ним все сложно, — поясняет Мин, нервно теребя в руках коробку, — я навсегда с ним останусь, не потому что это мой долг, я сам этого хочу. И может я даже его люблю, на самом деле, просто… просто я подарил ему свое сердце, а он его принял. Не растоптал, не стал смеяться, не выкинул, а принял. И пусть он сейчас с Чонгуком, он ведь его любит по-настоящему, — кажется, в этот момент у Люцифера впервые за много лет дрогнуло сердце. Чувства Юнги были такими чистыми и такими… падший бы никогда не смог их заслужить. — Я тоже буду продолжать его любить и желать ему только счастья. Он не обещал, что мы будем вечно вместе, и я на него не претендую. Знаешь, есть такой вид любви, когда тебе хорошо, когда хорошо другому. — Люцифер не знает, но впервые, благодаря Мину, становится посвящен в эту тайну. — Так вот, я люблю то, что он счастлив, мне самому спокойно, когда я понимаю, что теперь рядом с ним есть кто-то, кому он нужен. И на самом деле, мне больше ничего не нужно. — Юнги улыбается легко и продолжает свой путь, оставляя Люцифера с горой размышлений.       Да, падший уже давно знал, что между Мином и Тэхеном куда большее, нежели обычное хозяин-слуга. Он даже предполагал, что Гадес так бесится каждый раз, когда к Юнги кто-то прикасался, не на пустом месте. Сложные отношения — идеально их описывали. Они оба друг друга любили, только им обоим нужно было не это. Юнги нужна была ЁнХи, но он стал демоном и больше к ней доступа Мин не имел. А Тэхену нужен был Чонгук, и сейчас с ним он, и правда, был счастлив. Но оба они изначально нашли друг в друге эти неразделенные чувства, которые смогли принять, не побоявшись и даже ни разу не предав, хоть и не клялись быть вечно преданными. Они, и правда, любили друг друга этой тихой любовью, в которой каждый был счастлив, если счастлив был другой. И все же, кое-что Люцифера не отпускает, именно потому он срывается за Мином следом, легко его нагоняя.       — А как же ты? Разве ты не хочешь быть счастлив? — и смотрит на спокойный профиль красивого лица в окружении мягких черных прядей волос.       — Очень глупый вопрос, — цокает Мин, заглядывая за очередную дверь, но проходя мимо, потому что хранилище все равно было не очень-то надежным. — Все хотят быть счастливыми, — весомо замечает Юнги, — хоть демон ты, хоть ангел.       — И все-таки?! — давит Люцифер, не обращая никакого внимания на коробку в руках Мина, потому что она его нисколько не интересовала.       Сам Юнги был намного прекраснее и удивительнее многих магических вещей. Такой сильный и неукротимый, переполненный искренними, красивыми чувствами, которые делали его таким непохожим на всех остальных. Понятно, почему Гадес так ценил Юнги, почему у них были такие отношения друг с другом. Сейчас Люцифер все ясно видел — когда был молодым, только очнувшимся созданием, Тэхен был ровно таким же, как Мин, абсолютно таким же. Наивные и светлые они оба оказались выброшены дорогими им созданиями в пропасть, которая сожрала в них все, до чего смогла добраться. Хотя, Люцифер четко видит, что большую живую часть Юнги Тэхен успел спасти, а вот себя нет, забирал слишком много боли за них двоих, потому так перегорел. Может быть, Чонгук и сможет залечить раны Гадеса, как тот пытался всегда вылечить всех вокруг.       — А что я могу сказать?! — усмехается Мин. — Ты явно намекаешь на себя, а обнадеживать тебя понапрасну я не хочу, это было бы слишком жестоко. — Юнги ускоряет шаг до двери, за которой и намеревается оставить коробку с ужасным секретом на этот раз.       Люцифер все равно идет за Мином. Он точно знает, что нравится демону, так в чем проблема? Почему он сейчас ему отказывает? Из-за Тэхена? Но они оба знают, что Гадес не станет беситься, если Юнги останется с падшим добровольно. Он ему выбор дал изначально.       — Зато я могу тебе прямым текстом сказать, что ты мне нравишься, и я был бы не против попробовать завязать с тобой отношения. — Говорит Люцифер на чистоту, глядя на слегка волнистые черные волосы на затылке Мина, пока тот взмахом руки отворял дверь в очередной свой склад, спеша разделаться со скучными делами поскорее.       Юнги честно очень трогает, несмотря на гнилость и черноту его души, это признание Люцифера, это его желание добиться Мина, во что бы то ни стало. Его не пугает ни Тэхен, ни то, что тот с ним может сделать. Видимо, Юнги ему действительно очень нравится — в этом падший не врет вовсе. И Мин счастлив, что в нем видят не только смазливую мордашку, но долго наслаждаться этим все равно не может, реальность бьет больно и беспощадно.       — Я хотел бы ответить тебе — да, — говорит Юнги, оборачиваясь к Люциферу перед входом в свой склад, — но не стану. Это плохая идея, из этого ничего не выйдет, я знаю, поверь мне. — Мин уверенно кивает и проходит внутрь, кусая губу отчаянно.       Он оставит коробочку вот тут, на столе, прямо у всех на виду, чтобы никто ее как раз-таки и не заметил — обычная психология. Но Юнги сейчас далеко не это волнует, он отчаянно больно кусает и так пострадавшие уже губы, чтобы внутри нечто, что, как он думал, давно умерло, перестало ныть, заполняя вены раскаленной болью.       Люцифер, конечно, ответ принимает, но одновременно и не принимает. Он очень хочет Юнги, не просто из какого-то детского капризного желания отобрать нечто у Тэхена, он хочет Мина именно потому, что тот ему нравился. Да, падший и увязший в грехах, да, недальновидно выбравший объектом обожания демона, который, не задумываясь, воткнет ему нож меж ребер. Но какой красивый, какой сильный и умный, величественный и несгибаемый. Что-то в нем Люциферу отчаянно нравится, он и сам не знает что, может безумное количество времени перечислять прекрасные эпитеты, а нужного не найдет.       — Я же не отстану, — наконец, предупреждает падший, поджидая Мина на выходе из склада. И наблюдает за ним внимательно своими ярко-голубыми глазами, рассматривает, как в первый раз, хотя уже давно выучил каждую черточку его лица.       — Вот и хорошо, — подмигивает ему Юнги, растягивая губы в легкой улыбке, — узнаем, насколько ты серьезен в своих намерениях.       Люцифер в ответ только хмыкает. Ясно, что на сегодня этот разговор окончен, хотя просто так сдаваться, как уже отмечалось, падший был не намерен. Но и давить сейчас на Мина тоже не хотелось, маленький демон был очень серьезно отчего-то настроен отговорить Люцифера от этого шага и не понятно почему. Но в этом можно разобраться и потом.       — Что ж, я думал Тэхен даст тебе задание поинтереснее, нежели таскание с некой коробкой.       — Так и есть, — они полностью выходят из склада, и за ними сразу захлопывается дверь, — нужно собрать Совет демонов, Тэхен сказал, что к концу следующего дня Суа сделает следующий шаг.       *****       Солнце медленно двигалось к горизонту, сбавляя дневную жару, раскрашивая небо алыми, кровавыми всполохами вперемешку с нежно-розовыми почти воздушными. Невероятный, прекрасный контраст на лоне природы, далеких, усеянных деревьями по склонам гор. В воздухе свежесть близкого берега моря и вместе с тем прекрасный аромат спадающей жары, такое тонкое переплетение густой пыли и холодного, чистого воздуха, пропитанного ароматами моря. Коктейль, который невозможно передать словами.       Чонгук во все глаза смотрит на природу за окном, почти наполовину высунувшись из машины. На этой деревенской дороге, укрытой только слоем песка, им не встретилось до сих пор ни одного автомобиля. Они словно оказались отрезанными от цивилизации, и архангелу это очень нравилось. Он счастливо сиял улыбкой, любуясь далекими верхушками гор, которые скрылись в розовых облаках, словно стесняясь обнажать свою красоту полностью. И мечтал уже подъехать к, кажущейся далекой, скалистой гряде, не догадываясь, что эта только ее часть, которую можно было увидеть с высокого, мягкого утеса, по которому они ехали.       Тэхен с легкой улыбкой на губах аккуратно вел ЛаФеррари, чтобы Чонгук случайно не пострадал. Он не станет заставлять его залезать в автомобиль обратно или читать лекцию о том, что так делать не безопасно. Гадес сам будет аккуратен, чтобы архангел смог насладиться этой поездкой сполна. К тому же, у кого повернется язык, чтобы осечь эту поистине детскую и прекрасную реакцию?! Всесильный Тэхен здесь чертовски беспомощен.       А Чонгук продолжает разглядывать пейзаж за окном, с улыбкой на губах, о которой сейчас даже не подозревал. Он смотрит на небо, которое алеет немного пугающе, но невероятно красиво, разглядывает даже стайку чаек, парящих высоко-высоко. Отчасти птицам он сейчас завидовал, потому что у самого у него крыльев боле не было. Однако даже этот факт не мог заставить его грустить. Чон полной грудью вдыхает этот невероятный аромат приближающегося моря. А в воздухе еще и лилиями пахло мягко, у Чонгука море будет ассоциироваться теперь с Тэхеном. Он точно это знает. Две неукротимые и неподвластные стихии сегодня будут его окружать, и это на самом деле невероятно прекрасно.       Машина мягко сворачивает за поворот, и Чонгук ошеломленно распахивает глаза, вылезая из автомобиля еще сильнее, словно боялся, что зрение его подводит и перед ним не может быть такого дикого, но нереально красивого пляжа. Здесь не было богатой растительности, маленьких домиков для отдыха, и прочей роскоши, которая обычно украшает самые дорогие, элитные пляжи мира.       Они ехали прямо над обрывом, и только сейчас Чонгук смог это увидеть, когда прямо под ним развернула свою пасть пропасть, на дне которой блестели ярко-голубые, как глаза Тэхена пещеры с морской водой. А с другой стороны их к морю жмет гора, которая завалила причудливо своими камнями дикий, необитаемый пляж, расположенный всего ничего, только руку протяни, но падать будет высоко. И Чонгука почему-то даже это не пугает, он с детским восторгом глядит на море, раскинувшееся на сотни километров от берега в разные стороны. Стихия мягкими волнами билась о прибрежный песок, впитывая алые лучи солнца, которое, словно стремясь найти его конец, уплывало своим раскаленным диском за горизонт медленно, продолжая разбрасывать на небе свои лучи кроваво-красные, но уже перетекающие в оранжевый, насыщенный, чтобы полностью на закате вспыхнуло алым все небо, даря редкую, прекрасную красоту.       — Это потрясающе! — шепчет Чонгук и снова садится на пассажирское, лишь на мгновение улыбаясь Тэхену и тут же снова гипнотизируя пейзаж, окруживший их со всех сторон, положив руки на окно, вдыхая лилию с морским бризом в одном флаконе.       Гадес только улыбается на это. Он видел море и не раз, и не только одно это. Он видел моря в самых странных и необычных мирах, потому его такая красота поразить не могла. Зато она понравилась Чонгуку, точно, как Тэхен и планировал. У него, и правда, не было плана, чем они займутся в эту их последнюю ночь, он просто вытащил их из четырёх стен, чтобы архангел смог развеяться, смог напитаться большей дозой счастья, чтобы этот момент никогда не забывал. Чон не забудет, такое не забывается никогда, и не только красота природы, а именно факт поездки сюда вместе с любимым, с Тэхеном. Их первое свидание, с тех пор, как они стали настоящей парой.       — Как ты только нашел это место? — задает вопрос Чонгук, а сам продолжает наблюдать за волнами красными от заката, которые наплывают на берег, на мгновение и его окрашивая в красный, а после в оранжевый, которым горит чистый песок.       Ни один дорогой ресторан или клуб, ни подарки многомиллионные, ни посещение светских мероприятий не могло сравниться с этим местом. Да, может быть, свидание у моря и заезженная тема, но скажите об этом лучше кому-то, кто уже буквально зажрался любовью, отношениями и поклонниками. Для Чонгука все это ново и трепетно, ему наплевать на это клише, потому что он счастлив. Сейчас здесь с Тэхеном он счастлив, а все остальное может гореть в Аду.       — Я очень древнее существо, — улыбается Гадес, — я видел все чудеса этого бескрайнего мира. — И смотрит на Чонгука, а не на дорогу, потому что разбиться не боится, его рефлексы сильнее, чем у любого человека или любого другого существа. Лицо архангела он, конечно, не видит, но любуется спиной широкой, длинными кучерявыми волосами и ощущает, что Чон счастлив сейчас, а большего Тэхену и не нужно было. Маленькие радости. — Но ни одно из них не сможет по красоте равняться с тобой, — добавляет Гадес, аккуратно съезжая с дороги, ведущей вниз, к подножию горы, прямо к пляжу.       Чонгук оборачивается медленно. Он слышал уже не раз признания от Тэхена, и не раз тот ему говорил о том, что архангел самое прекрасное существо, которое Гадесу довелось увидеть. Но у Чона каждый раз пунцовели от этого щеки, как сейчас, и сердце радостно верещало в груди, разнося дозу эндорфинов по венам. Для Чонгука Тэхен был самым красивым в мире, а для него наоборот архангел, и это слишком уж прекрасно, чтобы быть правдой. Но именно ею это все и было.       — Я обычный, — мямлит Чон, рассматривая профиль Гадеса из-за заката, подсвеченный красным.       Немного пугающе, но очень завораживающе. До красоты Тэхена архангелу никогда не дотянуться, он был идеальным, словно его, как образец абсолютного превосходства, вылепили боги. Но он выше богов и сильнее их, могущественнее, он просто таким родился вот и все.       — Для меня — нет, — отвечает Тэхен и тормозит машину на конце дороги, заваленной грудой камней, которую можно было обогнуть только пешим ходом. Но здесь это не волнует никого. — Даже если ты считаешь себя обычным, то для меня навсегда останешься особенным. — Чонгук кусает себя за губу, а сам тонет в черных колодцах напротив, которые смотрели ему далеко за душу, не встречая никаких преград для этого. У архангела сердце бешено в груди бьется. БУМ-БУМ-БУМ-БУМ! Кажется, еще немного и все-таки прыгнет в руки к Тэхену, как и хотело изначально. — Пойдем, — улыбается Гадес, — самые прекрасные вещи случаются на закате.       Чонгук немного заторможено кивает и следом за Тэхеном выходит из автомобиля, ступая на укрытую мелкой галькой землю. В машине дорога так сильно не чувствовалась, а может потому что Чон на это внимание не обращал, любуясь морем. Огромным, гигантским морем, от которого их отделяла небольшая груда камней и пляж, к которому они сейчас собирались направиться.       Тэхен смотрит только на Чонгука, на эту конфетку, обернутую в дорогую черную этикетку, элитную, запретно-сладкую, но самую вкусную. Он просто не может игнорировать того, как архангел сейчас выглядит. Кажется, совсем неуместно для того, кто приехал к берегу моря, но идите к черту, потому что Чонгук в любой одежде выглядит к месту.       Чон этот взгляд ощущает, он все еще не потушил щеки после этих прямолинейных, но невероятно красивых слов, а Гадес еще подливает масла, и вряд ли даже это сам замечает. Для него существовал только архангел, которым он может без устали любоваться хоть весь день. И все-таки не разрешает их задерживать, берет Чонгука за руку, смотрит с близкого-близкого расстояния в черные предвкущающе распахнутые глаза и тянет по узкой тропке к пляжу, не желая отпускать закат.       — Я обещал, что покажу тебе кое-что, — улыбается Тэхен, радостно отмечая, как крепко держит его ответно Чон.       А архангел за Гадесом куда угодно пойдет, он отчаянно желает угомонить свое сердце, смотрит под ноги, хотя Тэхен его ловко обводит через все преграды. Он хочет успеть за эту ночь сделать как можно больше, чтобы этот день никогда из памяти Чонгука не исчез. Пожалуйста, не забывай меня.       Они очень быстро обходят валуны, и перед архангелом в один миг вдруг разливается на сотни километров прекрасная картина огромного моря, волны которого то и дело спешат на встречу с Чонгуком, чтобы познакомиться с этим, теперь-то уж точно, редким созданием. Они его не пугают своим буйством, не зовут окунуться в мягкие, теплые воды, словно знают, что он не умеет плавать. Они зовут его к кромке берега, где сырой песок сейчас горит красным, где все горит закатными лучами алыми, насыщенным цветом, который вытеснил и рыжие оттенки, и розовые, полностью властвуя теперь безраздельно на небе и даже в море. На пляже неровными грядами стоят остатки скал, прощально вытягивая свои пики в небо, они почти черной кровью полыхают в закатном солнце, делают пляж волшебным, абсолютно неповторимым.       У Чонгука горят глаза радостно, сердце бьется неравнодушное к такой красоте, и в теле легкость и жизнь занимают ведущие позиции, предлагая Чону полностью насладиться этими звуками прибоя, этим чистым воздухом, красотой и свободой. Здесь не думалось ни о чем плохом, здесь было только сейчас, и большего архангелу пока было не нужно. Он ощущает, как Тэхен отпускает его руку и тут же срывается вперед, навстречу волнам, даже в песке в грубых ботинках не вязнет, словно снова стал воздушным, снова обрел крылья. Ему еще и кричать хочется, но он только коротко радостно хохочет, ощущая на себе мягкий бриз, капли морской воды и такого счастья, что, кажется, оно и убить его могло. Но только кажется, потому что Чонгук бежит по водной кромке, широко улыбаясь и сам себе не может объяснить причину этого детского счастья. Здесь красиво, здесь спокойно, здесь он свободен от проблем и реальности. Это как иллюзия, только очень качественная. Но Чонгук железно уверен, что все это ему не снится.       На песчаном берегу его следы остаются, тянутся безумной вереницей за ним, будто преследуют, и даже это Чону нравится. Он намеренно делает больше шагов, не думает даже убегать от волн, которые лижут ему ноги, его переполняет детское, чистое счастье сейчас. Бриз треплет волосы кучерявые, пробирается под атлас рубашки, играет с Чонгуком так же, как тот сейчас резвится на берегу моря. А солнце, наполовину ушедшее за горизонт, окрашивает его в алый, только черную ткань одежд не может лизнуть, проигрывая ей в насыщенности.       Тэхен просто стоит в стороне у большого валуна, который выглядит словно хозяин этого пляжа. Но хозяин здесь был только один всего живого или мертвого. Он внимательным взглядом следил за Чонгуком, который носился по берегу, беззаботный и счастливый. И Тэхен себя сейчас таким же и ощущал — беззаботным и счастливым, ровно как и сам архангел. Только не ринулся за ним, наслаждаясь красотой вокруг и свободой. Для Гадеса все уже было избито и испробовано по миллиону раз, а маленький архангел, резвящийся, словно ребенок, был самым драгоценным и прекрасным в мире. Он смотрит только на него, запоминает этот момент в деталях, эту улыбку, этот смех, блеск черных глаз. Счастье чистое-чистое, прекрасное. Он уже сколько на архангела так смотрит, а насмотреться все никак не может, ему все мало и мало. Времени у них мало. А он бы многое хотел показать Чонгуку и рассказать, только надеется, что тот его простит за то, что вечно у них не получится.       — Пойдем! — кричит Чон, маня Тэхена к себе рукой. — Здесь просто прекрасно! — и продолжает играть с волнами, радуясь каждый раз, когда они лижут ему ноги, хочется еще и ботинки снять, только он по одним каплям до него долетавшим знает, что вода холодная.       Море огромное и его глубины прогреться не могут, несмотря на уплывающую жару, вода остается холодной, но хотя бы не ледяной. Однако и это все Чонгука не может остановить, ему слишком сейчас хорошо здесь на лоне природы, с ароматом диким морской воды и лилий, которые распространяют свой запах повсюду, но не душат им, а дают возможность дышать еще чище, свободнее.       Тэхен не идет, потому что для него «прекрасно» это сам архангел, а не пейзаж вокруг, хоть он и не мог отрицать, что здесь было поистине волшебно. Никакого плана, никаких долгих раздумий над темой этого свидания, что сделать, как организовать. Вот такая спонтанность, которая привела к прекрасному результату. Тэхен просто не знал, что такого он мог Чонгуку подарить, чтобы тот запомнил это на всю свою жизнь. Всякие побрякушки и прочее архангелу были не нужны, стихи и поэмы бессмысленны, ведь словами было не передать, что ощущает Тэхен каждый раз, когда Чон оказывается просто рядом с ним. Все, что Гадес мог архангелу дать — воспоминания, прекрасные воспоминания всего об одной ночи, об одном их настоящем свидании.       — Ангел мой, иди сюда, я обещал, что покажу тебе кое-что, — улыбается Тэхен, протягивая к Чону руку.       Архангел оборачивается незамедлительно, сверкает огромными по-детски невинными и чистыми глазами и идет, потому что с Гадесом хоть куда. Он еще замечает, что у Тэхена снова один глаз начал гореть ярко-голубым цветом, нереальным и прекрасным. Вряд ли даже он сам об этом догадывался, но для архангела это было словно немой ответ на вопрос, который он хотел задать — Тэхен сейчас тоже счастлив, по-своему тихо и спокойно. Таким умиротворенным и беззаботным его Чонгук не видел никогда на самом деле, сегодня был особый день, особый момент.       Ветер треплет волосы Чона, разбрасывает их вокруг лица, у него внутри все свободой полыхает и легкостью, ему, и правда, кажется, что еще немного, и он взлететь может. Такого счастья в нем не было никогда, а всего-то нужно было выбраться из четырёх стен с тем, кого вечно. Чонгук Тэхена за руку протянутую хватает, не переставая при этом улыбаться. А для Гадеса эта улыбка по-особому прекрасна и значима, она настоящая и дарована только ему одному. Он хватает Чона за талию и ближе к себе притягивает, ощущая прохладное дыхание на своих губах, и аромат глициний, взорвавшийся, словно атомная бомба, погружая в себя всех вокруг. Погружая под собой Тэхена, делая его по новому кругу невозврата зависимым от одной маленькой персоны архангела.       Вокруг бриз гуляет, треплет их волосы и одежды, переплетает их тела. Море шумит мягко, очень красиво, а закат просто невозможно прекрасен, таких нереальных закатов бывает очень-очень мало. Все небо алое, густое алое и где-то вдалеке диск солнца прощально машет им, прежде чем, полностью скрыться за горизонтом. Но Тэхену важен только Чонгук, эту красоту он мечтал увидеть половину своей жизни, на эту красоту не мог никак налюбоваться, эту красоту любил всем сердцем.       — Смотри, — в губы Чону шепчет Тэхен, прежде чем рукой слегка повернуть его голову к морю, где скрылся диск солнца уже полностью, но только не выпускать из своих объятий сейчас. Он хочет запомнить весь этот момент, каждую его секунду, каждый счастливый блеск в огромных, черных глазах напротив.       Чон смотрит, с трудом заставляет себя оторваться от любования Тэхеном, и смотрит на небо алое, которое через секунду резко застывает, даже облака перестают двигаться, словно кто-то могущественный нажал на кнопку паузы, кто-то, кто сейчас держал Чонгука в своих объятиях. А потом происходит невероятное, заставляющее архангела с открытым ртом уставиться на эту красоту, понимая, что такого, и правда, еще никто и никогда не видел. Разве что в фильмах люди пытались воссоздать эту красоту, но проигрывали с реальностью, в которой правил Хаос.       Вместо огромного алого неба теперь раскинулось темно-синее пространство космоса, бесконечного. Там нестройными цепочками, порой забавными, но нереально красивыми выстроились звезды, какие-то светили ярко, а какие-то наоборот очень тускло, словно подходя к концу своей жизни. Там пролегал золотом вышитый Млечный путь, находящийся, словно на расстоянии вытянутой руки. А дальше ядерные звезды закручивали свою яркую карусель из клубничных сливок и чернослива, создавая парад мягких красок, с вшитыми в нем золотыми искрами, которые время от времени вспыхивали все ярче и ярче, но потом тухли и снова загорались, создавая прекрасную картинку.       Чонгук смотрит на все на это широко распахнутыми глазами с открытым ртом. Он видел раньше космос, но никогда вот так, он словно мог отдельно увидеть каждую звезду, потрогать Млечный путь или закрутить эту карусель ядерной звезды еще туже, чтобы она, наконец, пришла к своему пику существования, создавая новую сверхзвезду. Чонгук мог увидеть даже далекие миры, он пристально всматривался в одну очень яркую точку, и она отчего-то вдруг разрослась, увеличилась, открывая ему галактику другую, с другими сразу двумя яркими Солнцами и другими планетами, из которых три были точно населены. Чонгук это чувствовал, он точно знал, где там была жизнь, где были души, он мог даже назвать точное их количество. Немыслимо!       — Это новый мир, — под ухом Чона звучит тихий шепот, который идеально вписывается в эту чарующую атмосферу. — Он возник совсем недавно, он даже моложе Земли и этой галактики. У этих трех планет одна ось, видишь? — А Чонгук видит, все детально видит, хотя раньше о таком даже мечтать не смел. — Ядерная звезда взорвалась, и образовала сразу три планеты и еще одно Солнце. Только оно холодное по сравнению с обычной звездой, но вот именно потому они и сбалансировали здесь окружающую материю, позволяя трем планетам родить жизнь.       Чонгук каждое слово жадно впитывает, продолжая не верящими глазами смотреть на раскинувшуюся перед ним красоту. Он видит эти три планеты и эти два Солнца, одно яркое, почти золотое, а второе, как Луна, холодное, словно неприветливое вовсе, пугающее отчасти. Явление природы слишком редкое, неправильное на чей-то счет, могущественное одним своим появлением. Чонгук ясно видит в этом похожие мотивы.       — Эти два Солнца, как мы, — отвечает архангел Тэхену, завороженно рассматривая далекую галактику, которую никогда бы не смог увидеть без помощи Хаоса, для которого подобное — обычное дело.       Гадес тянет улыбку на это, вдыхая аромат глицинии с черных волос. Чонгук все верно подметил, именно, как они двое и были эти звезды. Пугающая и холодная — Тэхен, а яркая и прекрасная — Чонгук. И как бы не было больно это признавать, но стоило только одной из них погибнуть, и другую ждала бы ровно такая же участь. Только вот Хаос подобного исхода допускать не намеревался. В этом он пойдет против судьбы, не даст ей забрать Чонгука, никогда.       — Смотри, — Тэхен, даже не двигаясь, меняет одну картинку на другую, показывая архангелу самый дальний закуток космоса. Холодный, мертвый.       Здесь были планеты, а вдалеке, но не в этой галактике, блестели живые звезды. Но мир этот остановился, планеты потухшие и серые не двигались, просто оставаясь на своих местах, Солнце потухло, погруженное под слоем пепла. По законам природы галактика должна была бы просто взорваться после конца своего существования, а не остаться вот такой застывшей всего с одним мертвым Солнцем и тремя поверженными планетами, повисшими в непонятном состоянии.       — Что это? — Чонгук откровенное не понимает, что произошло с этим миром, где его жители, почему время там замерло, почему там нет откровенно ничего?!       — Присмотрись, — советует Тэхен, слегка поворачивая голову архангела к нужной планете.       И Чон смотрит, внимательно смотрит, пока планета не становится все ближе и ближе для взора, а потом и вовсе пускает его на свою землю, только иллюзорно, конечно же, но как реально на самом деле! Магия на самом высшем уровне. Но архангел все равно не понимал, что ему здесь искать на этой мертвой, укрытой камнями безжизненными планете, где все замерло, ничего не развивается, где у самого края, вопреки всем законам физики, у самого края планеты, словно она не была шарообразной, как видел Чонгук, а лишь плоской, стояла одинокая черная пещера и рядом, Чон точно в этом был уверен, лежала пара черных длинных перьев. Он точно знал, кому они принадлежат.       Архангел оборачивается медленно, удивленными донельзя глазами смотрит в разноцветные глаза Тэхена, выдыхая:       — Ты…       — Да, — кивает Гадес, с легкой, немного грустной улыбкой, — это был мой дом. Это был первый мир, который я создал, и я же его уничтожил потом. Там не могло быть жизни, там убежище для отшельников, которым нет места среди других, — у Чонгука болезненно сжалось сердце. — Это мое тайное убежище, я сбегаю туда, когда не могу и дальше оставаться сильным. Там можно разрушать все, что только понравится, ведь ничего живого там нет уже давно, и никогда не было.       Чонгук смотрит в разноцветные глаза долго-долго, а потом просто Тэхена целует, не дико и несдержанно, а мягко, очень нежно. Он словно через этот поцелуй ему говорит, что больше Гадес не один, больше не надо постоянно быть ко всему сильным, не надо искать убежища на краю мира, можно просто прийти к архангелу в объятия и все. Он поймет, он примет, успокоит. Больше не один, любимый и нужный.       Тэхен их руки, переплетенные, сильнее сцепляет, позволяет Чонгуку этот поцелуй вести, наполняет себя глицинией, но на судьбу не жалуется. Не жалуется, что встретил свою любовь так предельно поздно, ему хватило бы и нескольких минут с Чоном, чтобы ощущать себя самым счастливым. Нужно уметь ценить маленькие радости       — Я дарю все эти миры тебе, — говорит Тэхен, разрывая их поцелуй, смотрит в черные глаза, показывая, что не лжет сейчас ни капли, — дарю тебе способность их создавать или разрушать. — Чонгук больно сглатывает, и ощущает себя так, словно ему только что сделали предложение или даже больше, потому что ему только что подарили всю галактику, чего явно не давали еще никому. — Она уже была в тебе зачатком, — улыбается Тэхен, мягко проводя большим пальцем по скуле, прямо рядом с черным-черным глубоко прекрасным зрачком, в котором вспыхивали звезды и далекий Млечный путь, который там не просто виделся, он там, и правда, был. — Когда я спас тебя тогда, то неосознанно дал тебе такую власть, эти звезды в твоих глазах — Вселенная.       Чонгук будто и дышать перестал, замер весь, осознавая что он только что узнал, что получил в подарок. Не сон, все это не сон.       — Я верю, что ты, переполненный чистыми и прекрасными эмоциями, сможешь поддерживать баланс в мирах. — Шепчет Тэхен, и в момент небо позади них снова становится обычным, но уже не алым, как до этого, а бледно-розовым, но ярким-ярким, все еще не пускающим тьму на лидирующее место.       Однако Чонгук всего этого не замечает сейчас. Ему страшно спросить, почему Тэхен отдал ему эту способность? Почему сам не будет в будущем следить за порядком в мирах, как Хаос? Чон догадывается обо всех ответах на эти вопросы, и ему становится так нестерпимо страшно, словно ему сказали о том, что надвигается конец света. Именно так, для архангела именно так.       — Ты так уверен во мне? — Чонгуку на глаза надувает челку, но он даже не замечает этого, глядя в эти разноцветные глаза, видя в них те же отблески далеких звезд, которые были в его собственных глазах. Он не заслужил такой полной власти и никогда ее не заслужит, не сможет ею правильно распоряжаться. Он точно знает, просто… просто Тэхен-то ведь давно все решил за всех, он знает будущее, и он привык быть жертвой в нем, а терять дорогих сердцу не привык и никогда не привыкнет.       Тэхен притягивает к себе Чонгука ближе, укладывает подбородок ему на плечо, крепко держа его в своих объятиях, наслаждаясь просто сейчас их единением, свободой на всю эту ночь, ароматом глицинии, нежностью и любовью.       — Да, — шепчет Чону на ухо, с улыбкой ощущая, как длинные пряди волос архангела щекочут ему лицо с каждым порывом ветра.       А Чонгука рвет изнутри, он счастлив быть сейчас с Тэхеном, но он прямо каждой клеточкой тела ощущает отчаяние, с которым за него хватается Гадес, не желая его отпускать. Чонгук вот тоже не собирается Тэхена отпускать: ни сегодня, никогда. Вечно, он же помнит, что они будут вместе вечно. Он так и планирует, даже сейчас, даже осознавая все. Слезы давит, им сегодня не место, и мягко целует Тэхена в шею, продолжая сразу же дорожку поцелуев до щек и дальше, обхватывая руками его за лицо, глядя в эти самые красивые в мире глаза, даря новый глубокий поцелуй полный боли, отчаяния, но вместе с тем и любви, которой архангел Тэхена будет лечить.       — До конца, — в губы Гадесу шепчет, — как в первый раз, помнишь? До конца. — И снова целует, дрожащими руками стягивая с Тэхена рубашку, запоминая рельеф холодного тела под руками, горячие вопреки всему губы и ту отчаянную любовь, с которой Гадес его в объятиях сжимает. Невыносимо прекрасно и больно.       Чонгук хорошо помнит, что этим утром впервые проснется в объятиях Тэхена, прежде чем рванет гром орудий и все обратится в пепел.       *****       Страшная, темная магия, которую все сторонятся, сейчас свободно летает в воздухе, мечтая поглотить и уничтожить, развернуть на полную катушку свою силу, чтобы потом наслаждаться своим триумфом. Воздух искрами черными расплевывается в стороны, не выдерживая такого напряжения, протяжно стонет, просит смилостивиться, только здесь больше жалости не знают. Смерть и боль — все, что могут нести некогда светлые создания, совсем затерявшиеся в трясине змеиных учений Суа, которая из ангелов воспитала тупое, бесхарактерное стадо, готовое выполнить любой ее приказ.       Им и самим сейчас не по себе от того, что их полководец выполняет такой древний, а главное ужасный ритуал магии, против использования которой все существа подписали пакт. Даже демоны никогда не прибегали к такой магии, хоть принципов у них вообще никаких уже давно не осталось. Этот ритуал избегали не из-за страха, не из-за того, что многим на него не хватило бы силы — всем бы хватило, даже обычному человеку, который несведущ в магии. Потому что использование таких сил ужасно в своей основе, сама мысль применения этого ритуала ужасающая, жестокая, беспринципная абсолютно. Похожа на саму Суа, которая в своем кровавом желании отмщения теперь совершенно не видела границ.       Она вытащила на задний двор особняка часть своего войска только ангельского, чтобы увеличить силу, чтобы показать им, как они близки к победе, чтобы насладиться их страхом, ведь какими бы зомбированными они здесь все не были, а понимали здраво, что Суа творит сейчас с этой магией, которой в ангельских сердцах не место. Совершенно не место. Но черт кричала: «Надо! Необходимо показать свою полную мощь, вывести скверну со святой земли!». И ангелы слушались, шли за Суа, даже понимая, какой грех они сейчас все совершают. Их до этого ничто не могло так озарить, как вот этот небольшой, но ужасный ритуал. Это почти прямая насмешка над даром, который дарован всем существам высшими силами.       Суа кружит вокруг огромного костра, словно собирается на нем жертву принести. Приблизительно так она на деле и планировала сделать. Ее серебряная броня сейчас сверкает оранжевым, почти перетекает в кровавый от того, какой силы она разожгла костер, какой высоты выстроила его из старых, некогда величественных деревьев, чтобы задобрить жуткую сторону магии, которую призвала. Она много училась, долго познавала древние азы этого тонкого искусства, чтобы сейчас так грамотно следовать этапам магического ритуала, привлекая все больше и больше к себе внимания темной магии, чтобы ее план прошел успешно.       Ангелы в стороне от нее стоят, создали круг вокруг костра, как им и приказали, чтобы увеличить мощь. На их лицах безымянных сверкают языки пламени, но не оно их тревожит, а стихия, которая пожрала даже звездное чистое небо над головами. А тот факт, что они сейчас напрямую связывают себя жутким магическим контрактом, приближая Суа к победе. Но вот именно это последнее и заставляло их по-прежнему стоять и не пытаться сбежать или образумить своего спятившего полководца, которая так кружила вокруг костра в белом платье, что и сомнений не оставалось, как ей все это нравится.       Она до последнего думала, что ей не придется идти на такой шаг, не придется так подставляться перед своим войском, ведь ангелам все это не нравилось, и черт это знала. Но вот все снова ей на руку, даже если от ее действий сейчас они были не в восторге, то о ее личности все равно по-прежнему не догадывались. Слепые глупцы.       Магия с новой неудержимой мощью взлетает в воздухе, яростно налетает на пламя, которое с треском пожирает дрова, заставляя и его взвиться ввысь, раскидываясь в стороны жгучими искрами. Все почти готово, все почти полностью приготовлено к триумфу Суа, у которой даже безумства в одном глазу еще больше становится от осознания, насколько она сейчас приблизилась к своей победе. Она останавливается резко лицом к костру, смотрит высоко, с дикой улыбкой на искусственном лице и просто выпускает свое безумие на волю, слыша, как позади в панике начали разбегаться ангелы, спасая свои никчемные жизни от кровожадного монстра, которого Суа лично создала.       Она прикрывает свой единственный глаз, тянет еще более неадекватный оскал и кружится на одном месте, вкушая крики боли и чавкающие, рычащие звуки ее чудища, которое рвало ангелов зубами и когтями, преподнося их как жертвоприношение для темной магии, которой все это очень нравилось. Суа могла бы ангелов и сама убить, только ее маленькому питомцу нужно было есть и набираться сил, чтобы помочь ей в свержении Тэхена с трона. Потому она и позволила ему сейчас убить ангелов, пожирая их еще живые, теплые тела. Она сама получала от этого жуткого акта непередаваемый кайф. С первого убийства она крепко втянулась в процесс.       — Убить! — с улыбкой шепчет Суа и останавливается, обнажая ровный ряд острых зубов. — Убить Чонгука, убить! — кричит она темной магии, чтобы точно не спутала ее приказ ни с чем другим. Даже глаз единственный распахивает, и в его черной глубине вспыхивает предвкушающий огонек. — Я хочу убить своего сына! — рычит она и тут же заливается хохотом безумным, ощущая в воздухе запах смерти, крови и сильной магии, которая при правильном использовании могла помочь ей выполнить любое ее желание.       Она вдыхает этот букет прекрасный глубоко, питает им свои прогнившие внутренности и снова скалится, даже всемогущий Тэхен не сможет остановить то, что она сделает. Здесь его власть распространяться не будет, это дело только ее и ее сына, который сейчас был ей очень кстати в виде расходного материала, в виде скрытого козыря, про который знали абсолютно все, но никто не догадывался, какие планы имеет на него Суа, что именно она с ним сделает, чтобы достичь желаемой победы. Она усмехается абсолютно как безумная и резко вгрызается зубами в свою отчасти сохранившуюся руку, разрывая плоть, подобно голодному зверю, чтобы крови было достаточно, чтобы вторая жертва тоже была принята магией, чтобы все прошло как нельзя гладко.       Плоть трескается, выпуская черную, жуткую кровь, сдается под слепым давлением, пачкая своей чернотой землю. Но магия довольна, она сверкает своими метафизическими глазами, ощущая самый прекрасный, самый желанный для нее момент — насыщение.       Суа раненой рукой выхватывает из костра красную головешку и даже от боли не морщится. Ей сейчас не больно, потому что она слишком напиталась грядущим кайфом от победы, чтобы хоть что-то могло ее остановить. Она с интересом рассматривает укрытую пламенем ветку, свою кожу, которая от высокой температуры сворачивается быстро, покрываясь водянистыми волдырями, и ей это нездорово нравится.       — Магия крови, я отдала тебе свою жертву, — четко вещает Суа, а сама слушает, как трещит костер, и как очередной ангел, которого монстр еще не успел дожрать, орет в предсмертных криках. — В обмен прошу, приведи к ответу мое заблудшее дитя, оно должно предстать перед своим родителем. — Суа усмехается. — Чонгук должен страдать за свое предательство. Я его мать, я его наказание, я желаю его смерти. Скрепляю свой договор на магии крови, взывая к магии крови Чонгука, пусть понесет заслуженное наказание. Смерть.       Из костра во все стороны летят яркие искры, грозясь сжечь все до чего смогут коснуться, и особняк этот и всю землю. Это магия довольно верещит, хохочет предвкушающе, ей по нраву такие игры, ей по нраву смерть, месть слепая, ей нет дела до пострадавших, у нее у самой нет ни принципов, ни души, только цель, которую у нее купили. А Суа заплатила достаточно крови, чтобы ее желание было выполнено.       Черт довольно скалится, безумно, бросает головешку в неожиданно потухший костер и разворачивается, в отвратительно-приподнятом настроении направляясь к порталу, расположенному у входа во вмиг опустевший особняк. Она с наслаждением смотрит на лужи крови и редкие ошметки мяса, которые ее чудище чудом упустил. Он до плоти свежей голоден, обычно все съедает, вплоть до костей, но тут у него был знатный пир из сотен ангелов. Суа никого не жалко, ее войско все еще намного больше жалкой шайки, что есть у Тэхена.       — Пойдем, — бросает черт своему псу, — у тебя есть другое дело, брось этих бесполезных созданий, они все равно уже не смогут ничего нам сделать. — Она смотрит на редко где встречающиеся еще живые глаза, которые в ужасе на нее смотрят, но лишены возможности двигаться, лишены всего, только кричать могут, просить помощи. Здесь бога нет, и они все сгорят на собственном костре!       В ответ клацают несколько пастей звонко, голодно все еще. Этот монстр голоден всегда, но за хозяйкой своей идет, подчиняясь приказу. Суа все это время скрывала его от глаз всех, но теперь тащила за собой в портал, чтобы показать своей огромной армии, своим союзникам, всех заверить, что она идет только за победой, что они могут победить! А они могут, уж после того, что она сделала сейчас, они точно смогут победить! Вот она и вышла на прямую дорожку своего отмщения. Они идут в Ад, где Суа лично сожжет в адском огне душу Тэхена, а потом и его самого!       *****       Два. Всего два часа осталось до ужасного, непоправимого. Так мало времени, так много боли впереди, к ней не подготовиться никак, сколько бы раз не был сильным, сколько бы раз не знал о том, что грядет. Два — это количество ударов сердца в минуту, такое маленькое, но достаточное для жизни демона, если его существование жизнью вообще можно было назвать. Раньше у Чонгука были на это сомнения, но недавно они разом все пропали, как только он открыл глаза и увидел за черной оболочкой куда большее, нежели проглядывалось изначально. Два — ровно два часа назад архангел с Тэхеном вернулись из своей прекрасной поездки обратно к проблемам насущным. А у Чона ощущение, словно все это ему привиделось, приснилось, словно не было между ними этой ночи, прекрасной Вселенной и тихих обещаний. Два — ровно столько их сейчас было в комнате, пока Тэхен с Люцифером и Намджуном что-то обсуждали в большом зале полном Высших демонов. Хотя почему что-то? Чонгук ясно знал — Суа напала повторно на Ад со всем своим войском. Война официально была начата. Все ровно так, как Тэхен и говорил на прошлом совете, все ровно так, только сосущее под ложечкой ощущение чего-то непоправимого Чонгука все никак не отпускает. Его мелко трясет, хоть он и пытается это чувство в себе унять. А еще в номере отчего-то нет Хосока, и архангела это тоже ни капли не успокаивает.       Только Юнги сидит рядом на диване, закрыв глаза умиротворенно, словно совершенно не волновался о том, что происходит вокруг, что война началась! Он свободно разложил позади себя крылья черные, стекающие вниз со спинки дивана на пол, и выглядел образцом такого спокойствия, которым Чонгуку хотелось бы отчасти сейчас обладать. Иначе если так продолжится и дальше, то его сердце просто выпрыгнет из груди, уносясь к Тэхену, чтобы быть уверенным, что с ним все хорошо. Ждать — сложнее всего.       А Юнги умел ждать. Он знал, что остается только два часа, потому просто ждал их истечения, он маленький демон, который все равно ничего не сможет изменить, потому он просто будет ждать, и когда будет нужно, вступит в борьбу. Он и не рассчитывает на хороший исход, потому что надеяться не привык. Надежды умирают последними, хотя на них много чего выстроено и много кто добился успеха. Только Юнги для себя решил никогда и ни на что не надеяться.       — Если тебе так неймется, то сходи просто и послушай, о чем они там говорят, — тянет Мин, продолжая спокойно лежать на диване. Он клетками тела ощущал, как от Чонгука исходит нервная дрожь от незнания грядущего. Пожалуй, тут демон ему завидовал, он бы и сам хотел ничего не знать.       — Не могу, — отвечает Чонгук, а сам нервно пальцы мнет в кулаках, чтобы хоть немного унять этот узел тревожный, который сворачивал его органы болезненно. — Я… я боюсь. — Честно отвечает, больно кусая губу, смотря прямо в стену перед собой, в чистую, белую стену, но честно ему было бы спокойнее, если бы она была черной.       Юнги заинтересованно впервые распахивает глаза, смотря на профиль рядом сидящего Чонгука, который весь нервно трясся, отчаянно не понимая, что он может сделать в этой войне, как он может помочь. Ведь Суа прорвалась в Ад со всей армией, она точно идет за душой Тэхена, но почему-то тот бездействует, собрал совет и не более. Ни выдвинул войска, не бросил туда свою сестру тьму, чтобы она хоть как-то остановила врагов. Он медленно и размеренно решает все проблемы, как и обычно, волнуясь в первую очередь о других, а не о себе, хотя опасность как раз-таки грозила именно ему.       — Боишься? — переспрашивает Юнги, сверкая черными глазами.       — Да, — кивает Чонгук, но на демона не смотрит. — Я боюсь, что он уже все решил, боюсь, что больше никогда… никогда… — а сам даже договорить предложение не может, чувствуя, как в горле комок встает, мешая. Нет, слезам не место! Не место!       Юнги и без пояснений понимает, чего архангел боится. Честно, Мин боится ровно того же, потому что знает больше, видел больше. Но он об этом не станет говорить, чтобы не пугать Чонгука еще сильнее, хоть кто-то из них двоих должен остаться хладнокровным даже к такой ситуации.       — Потому мы остаемся здесь, чтобы лишний раз не подставляться и не мешать ему, — Юнги лениво поднимает свои крылья, вставая с дивана, чтобы налить себе немного Нуара, который так кстати был в баре.       Чонгук проводит демона долгим взглядом, отвлекает сам себя таким образом. Вообще, Юнги был прав, Чону без силы было выгоднее не лезть в бой, хоть очень хотелось. Он мог стать главной мишенью и, спасая его, Тэхен бы сильно подставился. Но здесь он хоть и был в неведении, но все-таки в безопасности.       — Но почему ты здесь со мной? — Чонгук железно уверен, что Мину больше было бы по душе отправиться в самую гущу событий, чтобы резать всех налево и направо. Жутко звучит, но Чон уже отчасти привык к такой жестокости, хоть и не одобрял ее, а при возможности так вообще бы предотвратил.       Юнги усмехается, шелестя крыльями по полу, а сам достает бутылку Нуара из бара и один бокал, он помнит, что Чонгук «эту гадость» не пьет, именно потому даже предлагать не собирается. Ответ вряд ли бы изменился, что-то подсказывало демону.       — Я твой телохранитель, — улыбается Юнги Чону, и, отсалютовав ему бокалом, сразу его опустошает, наливая тут же еще один.       Мину не все равно — понимает архангел, когда видит сие действие. Он не показывает прямо своего волнения, у него на лице идеальная маска, но ему далеко не так спокойно, как он хочет Чонгуку показать. И со своими страхами он справляется тоже по своему, Чон не до конца этот метод одобряет, но честно не ему судить.       — Но тебе ведь тоже хочется действовать, — проницательно отмечает архангел, — Тэхен мог бы оставить кого-то другого.       — Мог, — кивает Юнги, опустошая второй бокал, — но я сам попросил остаться с тобой, — и смотрит в черные глаза Чонгука, удивленно распахнутые от такой информации.       Мин пожертвовал возможностью повеселиться в кровавом плане, конечно же, чтобы провести время с архангелом, стать его телохранителем?! Звучит бредово, но с другой стороны смысл во всем этом, несомненно, есть. Юнги отлично знает, что Тэхен подставится, если будет спасать Чонгука от нерадивого телохранителя, потому и вызвался добровольцем. Он еще ни разу Гадеса не подвел и не предал.       Чон порывается спросить у Мина кое-что еще, но в этот момент двери открываются, и в комнату входит Тэхен, быстрым взглядом оценивая всю обстановку. Юнги ему только машет бокалом, опустошая уже третий, и усмехается при этом намеренно расслабленно, как бы говоря, что все окей, не о чем волноваться. Но Тэхен смотрит глубже и видит намного больше, но все-таки Мина не отдергивает, пусть развлекается, как сам хочет, он в этом плане всегда был свободен.       Чонгук при виде Гадеса тут же подрывается на ноги с дивана, несясь в родные объятия. Он по пути еще подмечает, что на Тэхене боевой костюм, портупея плотным кольцом охватывает широкую грудь, утекая на спину через плечи. Только крыльев у Гадеса пока нет, с ними откровенно неудобно в помещении.       — Не уходи! — первое, что шепчет Чонгук, когда падает в объятия полные аромата лилий, и заглядывает в черные глаза своими огромными невинными и чистыми. У него стойкое ощущение, что если Тэхен сейчас уйдет, то навсегда.       — Я должен, малыш, — Гадес печально улыбается и аккуратно костяшками проводит по щеке Чонгука. Ему и самому нелегко, он просто этого никогда не покажет. — Это ведь война между мной и Суа, никто не должен умирать из-за этого. Я должен все закончить.       — Тэхен! — Чонгук отчаянно вцепляется в рубашку черную, не желает его отпускать. Никогда! Они поклялись, никогда! — Это ведь может быть просто ловушка! Она может специально тебя заманивать в Ад, Тэхен! А ее монстр, мы до сих пор не знаем, что это!       — Тише! — Гадес аккуратно прикладывает палец к покусанным красным губам, дышит глицинией, чтобы хватило до самого конца. И смотрит в черные глаза с россыпью звезд. Он не хочет терять архангела, он не может его потерять, потому он должен. — Доверяй Юнги, слышишь? Если что-то произойдет, доверяй только ему и делай все, что он скажет. Не ведись на уловки Суа, не верь ей, что бы она тебе не сказала обо мне или даже не она, так кто-нибудь другой. — Чонгук слезы глотает, не собирается сейчас быть слабым, однако и отпустить Тэхена не может. Должен, но не может, он чувствует нечто ужасное, повисшее прямо над их головами. — Слушай только Юнги, понял? Он тебя защитит.       — Не уходи! — снова отчаянно просит, поочередно смотрит то в один черный глаз, то в другой, запоминает, в который раз уже. Сам с собой борется, ведь если не отпустит Тэхена, то Суа доберется до его души; а отпустит, все равно произойдет нечто плохое.       — Прости, малыш, — Гадес берет его руку в свою ладонь и мягко целует сильно выпирающие костяшки, одну за другой. Не в губы целует, так было бы невыносимо больно им обоим. Они словно прощаются, словно… словно… — Я должен идти, — одними глазами извиняется, такими красивыми, черными, совсем не пугающими, очень искренними. Эти глаза, они никогда не врали.       Тэхен отпускает руку Чонгука, улыбается ему ободряюще, но все равно с нотками грусти. И архангел бы снова вцепился ему в рубашку и просил остаться, но отпускает. Знает, что будет себя ненавидеть за это, но отпускает. Он должен.       — Юнги, — Тэхен смотрит прямо на Мина, который за эту небольшую сцену успел почти всю бутылку пригубить, но даже не подумать оставить их одних, ретироваться. Он на сегодня телохранитель Чонгука и никуда не уйдет отсюда. — Я тебе доверяю.       — Как обычно! — бодро улыбается Юнги, скрывая за плотной маской свою боль. Он бы тоже ринулся Тэхену на шею, умоляя его остаться. Но только Гадес завершить это кровопролитие и может, остановить эту войну только он в силах. Даже если трудно, его решение придется принять.       Тэхен на прощание в последний раз смотрит в черные глаза такие похожие Чонгука и Юнги, но со своими разными историями, улыбается им напоследок и уходит. Он должен завершить эту бессмысленную месть, изменить систему ценностей Рая, сделать его настоящим и красивым, таким, который будет заботиться о людях и своих детях, а не бросать их, как бросили Мику, Чонгука, Юнги, Хосока и многих других, чьи судьбы были сломаны, а крылья обрезаны.       *****       Гнилая мертвая земля, укрытая пеплом, чтобы хоть немного скрыть свое уродство. Затхлый, провонявший кровью и разложениями воздух, в котором на девяносто девять процентов нет ни грамма кислорода, местным обитателям он ни к чему. И тишина, раскинувшаяся на многие километры вперед во все стороны, давящая, пугающая тишина и ни одного живого существа, ни намека на что-то живое, что-то, что хоть сколько-нибудь можно было бы отнести к этой отметке.       Позади Суа целая армия стоит почти в полмиллиона разных существ. Ей все казалось, что это число очень символичное, включая, что ровно такое количество лет назад Тэхен украл у нее абсолютно все. Теперь же настал ее черед, теперь она заберет у него все, что он имеет — власть, любовь, силу, преданных друзей. Пора платить по счетам. Он не мог не знать, что все вот просто так закончится. Любое действие рождает противодействие, и даже тот факт, что Суа стала чертом, не умаляет его проступка перед ней, в котором он отнял у нее Джина, Чонгука и ее личность ангела! Он даже не подумал о том, чтобы очистить заодно и ее! Смотрел, как она валялась среди мертвых тел, и смеялся над ней, желая, чтобы она поскорее сгнила! Ну, нет! Она всегда была бойцом, им и останется!       Но она ожидала при своем вторжении в Ад встретить сопротивление, как в прошлый раз, когда часть ее армии здесь сгинула просто. А получила полное ничего. Позади недоуменно с нотками страха переглядывались самые разные существа, которые поддержали ее поход, которым она всем одинаково обещала Ад в случае победы, все равно эти глупцы не подозревали, что это место Суа просто сотрет из системы миров, взорвет его, уничтожит, искоренит. Только так она снова сможет стать ангелом, лишиться проклятия, сбросить оковы черта с себя! Потому она и объединяет приятную месть с полезным делом. Сегодня Тэхен умрет, она это чувствует.       — Госпожа, — к Суа подходит один из старших ангелов, низко кланяясь, — что нам делать дальше? — озвучивает вопрос, который здесь всех волнует. Они думали сразу встретить сопротивление, армию Тэхена, которая будет их на части рвать, а не пустой Ад, обещающий стать их братской могилой.       — Как и планировали, — холодно отвечает Суа громким, ровным голосом, чтобы все ее услышали, — идем за адским огнем! — кричит, полыхая одним своим глазом зло. Она не даст себя в этот раз одурачить. — Уничтожаем все и всех на пути! Мы должны заполучить адский огонь из самого сердца Пламенной горы! Не берите ни жалкого кусочка огня по дороге, нам нужно именно сердце Ада! — кричит, разнося слова эхом по безжизненной пустыне.       Ей наплевать, что ее услышат враги, пусть слышат, пусть боятся, зная, что она идет. Ее не остановить теперь, никогда не остановить! Сегодня все решится.       — Чтобы убить его правителя нам нужно, чтобы Ад восстал против него! — у нее на лице цветет безумная ухмылка.       Но ее войско этого не видит, а даже если бы и видело, то не стало бы придавать этому никакого значения. Одна часть загипнотизирована ее речами, вторая идет за ней только чтобы убить Тэхена, потом убить Суа и стать полноправными владельцами всего мира! Беспринципная, жестокая и абсолютно не имеющая за собой никакого повода война, в которой власть имущие просто решили отвоевать кусок побольше, зажравшись тем, что имели, засидевшись в своих теплых гнездышках, мечтая об интересном действе, не жалея абсолютно никого, кто умрет ради их амбиций.       — Вперед! — рычит слепая Суа, наслаждаясь огромной своей армией, которая тут же двинулась вперед, к едва различимым впереди горам, утопающим в высоких черных облаках. Она словно, и правда, слепая, с одним глазом, но будто без него. Наслаждается своей властью сейчас, не понимая, что ее в этой войне уже решено перемолоть.       — И куда это вы так спешите? — впереди раздается ехидный, веселый голос, заставляющий полумиллионное войско одной синхронной волной замереть, испытывая ровно тот страх, который бывает в сердцах у всех существ, которые оказываются в Аду. Напасть на него было безумным занятием, и они все на него пошли, мечтая просто спастись за спинами других, благо их здесь не мало.       Суа рычит яростно, вмиг в ее руке оказывается катана, когда она выходит вперед под охраной целого войска. Ее жизнь пока всем важна, ведь она единственная знала, где душа Тэхена, когда необходимость в ней отпадет, ее можно будет и убрать с пути.       Перед ней в безопасных ста метрах парит Люцифер, раздувая черными крыльями пепел с земли в разные стороны, создавая пугающую картину вокруг своего величия. Не Тэхен, и Суа это честно нервирует. Она ожидала увидеть этого дьявольского выродка безродного, а не падшего архангела, который вдруг остановил ее продвижение вперед.       — Уйди с дороги, или ты умрешь, как и все здесь, — предупреждающе рычит Суа, крепко сжимая в сохранившейся руке катану.       — Как и вы! — предвкушающе улыбается Люцифер и ничего больше не делает, но страх, прошедшийся по рядам огромного войска, ощущает. Как-никак, а он был когда-то правителем Ада, не уважать его, и не считаться с его силой было чистой воды самоубийство.       — Я не намерена трепаться! — орет Суа, чем заставляет ближайших к ней ангелов даже вздрогнуть. Ее просто бесит, что ее триумф пытаются оборвать! — Он всего лишь жалкий падший архангел, не более! Убейте его! — И слова ее ко всему прочему имеют вес, впереди не Тэхен, ни страх каждой здесь души, а потому каждый из огромного войска бросается вперед, проносясь мимо Суа расплывчатым пятном, чтобы принести голову Люцифера, заработав свою славу этим.       Черт смотрит далеко на Пламенные горы, ей нужно туда, ей нужна эта сила. Она уже близка к победе, душа Тэхена вот-вот будет у нее в руках, и все, что ей останется — уничтожить ее. Да, и она расквитается с ним! Сначала заставит смотреть, как умирает Чонгук в муках, а потом уже и его самого убьет, чтобы прочувствовал всю боль, которую она долгое время несла в себе! Которая сделала из нее монстра, хуже, чем черт! Она одним движением руки, безмолвно разделяет свое войско на две части, посылая одну к Пламенным горам. Она знает, что там точно будут ждать ловушки и засады, а значит, туда надо будет с боем прорываться, она сама туда направляется, желая прочувствовать весь свой триумф. Она не может разорвать мирный договор и, таким образом, уничтожить Ад, но она нашла альтернативу, желая уничтожить его, стирая в пыль его огненное сердце. Ей наплевать на унесенные жизни, на то, что Рая тоже больше нет, что умрет не только Ад, но и все измерения, которые находятся к нему близко. Она хочет смертей, хочет боли и разрушений! А еще хочет снова очиститься и стать ангелом, возродить небеса, стать богом! У нее много планов, но главный среди них — слепая месть!       Но ни она, ни часть ее войска не успевают сдвинуться и на жалких несколько метров, когда перед ними, как самый настоящий Дьявол, появляется Тэхен с Намджуном, а за ними, снимая иллюзию пустого Ада, целая армия. Не такая огромная, как у Суа, пожалуй, даже жалкая по сравнению с количеством солдат, которыми обладал черт. Полмиллиона против жалких двух десятков тысяч. Да тут такой перевес в сторону Суа, что яснее ясного, кто победит! Вот только при одном виде Тэхена армия черта резко дала по тормозам, даже те, кто намеревался уничтожить Люцифера замер, не смея пока двигаться вперед. Страшно. Это ясно читается по лицам почти каждого из существ. Пока у них не было души Тэхена, идти против него было чистой воды самоубийством. Вот только Суа не боялась, прямо перед ней ее враг, которого она сегодня собиралась похоронить. Это же самый прекрасный, ослепительный момент в ее жизни! Он стоит перед ней весь такой холодный и уверенный, еще просто не знает, что Суа ему приготовила — целую карусель невероятных представлений, главным из которых будет, конечно же, смерть!       — Дьявол собственной персоной! — глумливо тянет черт, размахивая в воздухе катаной острой. — Восставший из пепла, проклятый! — никак не может отказать себе в удовольствии поиздеваться, глядя в черные глаза напротив. — Убийца! — с особым наслаждением тянет. — Убийца всех, кто ему дорог, он же Дьявол! — и сама хохочет от своего остроумия, но неожиданно резко затыкается, смотрит с ненавистью на Тэхена и ровным голосом отдает приказ: — Всех убить!       И после начинается самый настоящий ад прямо в Аду, где проклятая земля будет впитывать в себя кровь и смерть, как и обычно. Для нее все это приемлемо и прекрасно, для нее это насыщение и удовлетворение. Кому-то все это кажется ужасным, но только не для преисподней, которая все свое существование питалась ядом крови и криками боли. Смерть по ней постоянно летала фурией, выискивая новых жертв и всегда их находя. Эта битва, эта жестокая и ужасная битва, которая унесет столько жизней, столько судеб покалечит, для Ада всего лишь возможность увеличить свое могущество. Он беспристрастен, у него нет стороны, на которой он бы хотел воевать. Он подчиняется полностью Тэхену, но пожирать будет кровь и боль обоих сторон.       Мясорубка. Все, что напоминает это столкновение — мясорубку, которая слепо перемалывает и кожу и кости, не задумываясь над правильностью или неправильностью этого действия. Ею руководят, она исправно работает. Любая война похожа на эту мясорубку, здесь бессмысленно умирают тысячи, которые борются за чужие идеалы, а не за свои. Кто-то добровольно вступает в битву, ему нравится отнимать чужие жизни, кого-то заставили, ведь другого выбора у него нет, а кто-то просто хочет выжить, сражается, чтобы выжить. Но присмотреться и все это бессмысленная и слепая резня — амбиции, желания, но за ними только смерть.       Какофония звуков, от грома яростных ударов до криков боли, до попыток просто сбежать, потому что то, что разворачивается в этой бесплодной пустыне, просто резня, убийство, здесь нет ничего правильного. Смерть никогда не была чем-то правильным, особенно насильственная, вот такая жестокая. Тэхен, наверное, потому и мечтал все прекратить легким взмахом руки, уничтожая всех, кто пришел вместе с Суа, чтобы стать властителем мира. Нет никаких властителей, нет богов и королей. Есть только те, кто по праву своему обязан присматривать за галактикой, наводить в ней порядок при случае, но никогда прямо не вмешиваться, лишь тихо сохраняя баланс. И те, кто по чужим телам лезет наверх, надеясь, что с такой позиции управлять миром будет намного удобнее, ломая хрупкий баланс, в пользу той стороны, которой больше всего придерживается. Суа мнила себя святой, светлой, чистой и прекрасной, по воле случая опороченной, ставшей чертом, потому она и мечтала искоренить Ад со всеми его выродками, с Тэхеном, с каждым, кто нес в себе зло. Она до последнего отказывалась признавать, что она тот же самый источник зла, который так ненавидит.       Суа зло отпихивает от себя своего же союзника, расчищает себе путь к Гадесу, чьи черные глаза ей мерещатся впереди, в толпе. Ей наплевать на всех, кто здесь сейчас сражается, будь то свои или чужие. У черта есть только она и больше ей ничто не нужно. Она добьется справедливости, станет счастливым ангелом, которым так желала всегда быть! Она даже не понимает, что небес больше нет, никакого будущего для такой системы больше нет. Суа слепо режет всех в толпе своей катаной, пробирается к выходу из этой давки, точно знает, где Тэхен, она чует аромат лилий. Этот мерзкий, въевшийся грязью в ее душу аромат!       И вот он сам, стоит на пеплом укрытой земле, позади пара огромных черных крыльев, в руке катана ровно, как и у самой Суа. Словно отделенный от всей этой битвы, от простого месива из тел, одни из которых сдерживают, другие прорываются. Черт усмехается, сверкая победно одним своим глазом. Она не врала, когда говорила, что к войне давно готовилась. У нее армия в полмиллиона солдат, а у Тэхена только жалкая кучка демонов, все, что у него есть на деле это только его собственная сила, только еще двое могучих существ — Намджун и Люцифер, — которые сражались за него. Старым богам пришло время умереть, их правление давно окончено!       — Признаться, я ожидала от тебя чего-то более, — усмехается Суа, крепко сжимая в руке катану. Она быстрым взглядом окидывает пространство вокруг, сразу подмечая, что никого из войска Тэхена давно уже здесь нет. Конечно, ее солдаты перемололи жалких демонов с триумфальным результатом. Помочь своему господину не может ни одна адская тварь, а когда проход будет свободен, когда ангелы ворвутся в Пламенную гору и вытащат сердце Ада, для Тэхена все будет кончено. Для него уже все кончено, он просто этого не осознает! — Но ты становишься недальновидным и глупым! Тебе меня не одолеть! — хохочет коротко, а сама внимательно следит за черными, спокойными глазами напротив, ожидая удара. — Твоя эра окончена, склонись передо мной, и может, тогда я пощажу одного из твоих подданных! Но не тебя, тебя — никогда!       — Останови все сейчас, — ровным голосом отвечает Тэхен, — они все здесь погибнут.       — И пусть! — рычит Суа, и концом катаны указывает на Гадеса. — Убей их, давай! Я знаю, что ты можешь разом убить их всех! Так давай, чего ты медлишь?! Или ждешь, когда я брошу к твоим ногам сердце Чонгука?! — Суа с улыбкой наблюдает за спокойным лицом Тэхена, которое не более чем маска на деле.       Она предвкушает с ним яркую, насыщенную битву и не собирается в этот раз сдерживать себя нисколько. Ее магия резко взлетает над ней вверх, окрашивая все пространство несдерживаемыми алыми всполохами, обжигая каждого, кто оказался в зоне поражения смертельным облучением. Только проклятому Тэхену, как и всегда, это нипочем. Ну, и ладно, у Суа в арсенале есть намного интереснее для него игрушки, такие, важность которых он явно оценит.       — Знаешь, я планирую его убить на твоих глазах.       Тэхен внешне просто непробиваемая скала, его крылья мягко переливаются от этих алых всполохов магии, концентрация которой была настолько немыслимой, что будь они в другом мире, и земля точно начала бы идти трещинами, неспособная выдержать такое давление. Тэхен давно научился сохранять спокойствие в любой ситуации, чтобы не выходить из себя по пустякам. И даже пусть жизнь архангела пустяком не была, он не должен был позволять Суа собой манипулировать.       — Он умрет в муках! — продолжает черт и на пробу кусает Тэхена магией, бросая в него сгусток энергии исподтишка, безумно блестя глазами.       Гадес отмахивается от удара легко, почти изящно, словно это не более чем надоедливый комар. А Суа и надо, чтобы Тэхен о ее силе не подозревал, чтобы не знал, что она замыслила, что против такого приема у него явно в запасе нет ничего.       — И будет тебя при этом ненавидеть! — хохочет победно, снова задевая Тэхена ударом, но в этот раз открыто, не скрывая своих намерений. Игры закончились, она убьет сегодня своего врага, она готовилась к этому долго! — А ты не сможешь его спасти! — разрывает саму ткань мироздания, взмахом катаны, несясь на Тэхена с нацеленным, крепким ударом.       В одной руке оружие, в другой безумный, алый поток силы, которую она так долго растила и который так долго училась контролировать. Она теперь черт, ее магия другого рода, никакого отношения к Раю не имеет, она черна и ужасна, одно прикосновение и может просто в труху стереть, она уже ни на одном ангеле это попробовала. А здесь, в Аду, где был ее настоящий «дом» она была поистине могущественна, ее сила так возрастала, что грозилась всю землю разом поднять, выкорчевывая из-под ее грязного слоя все мертвые души. Да, она бы, и правда, воскресила всех, кого Тэхен здесь убил, и правда бы, пошла на такой безумный шаг. Но не делает этого, потому что войска у нее и так достаточно, чтобы Гадеса оставить одного, без подданных. А дальше ему грозит только смерть, а воспользуется всей своей силой и все равно умрет, тьма сожрет его бездушное тело полностью. Он проиграет в любом раскладе, мечтая спасти всех этих жалких неудачников.       Суа катану держит крепко, уходит ловко в сторону от резкого удара крыльев Тэхена, улыбается безумно и бросает в Гадеса сгусток своей проклятой магии, тут же скрещивая с ним клинки. Удар Тэхена не достает, рассыпаясь тысячами острых игл вокруг, но его защиту содрогает четко, напитывая ее ядом своего проклятия. Суа скалится на это, бьет катаной вновь и вновь, не давая времени на отдых ни ему, ни себе. Ее бесит с какой спокойной миной он сейчас ведет бой, как легко принимает ее удары и даже этот проклятый удар, его словно все это не трогает. А Суа бесится, она желает, чтобы он удивился, чтобы страх отразился на его лице!       Она нападает без промедлений, рычит яростно, оттесняет Тэхена в самую гущу сражений, чтобы его со всех сторон обложили, чтобы он вышел из своего спокойного состояния, начал злиться в ответ, полыхать яростно, чтобы принял свой истинный облик! Суа сама уже в своем бешенстве сгорает, нападая на Тэхена вновь и вновь!       — Ты стал слабым! — рычит и собирает новую сферу алую, бросая ее прямо в крылья черные, которых приходилось избегать каждый раз, чтобы не задели ее своими острыми перьями. Но защита Тэхена снова же только дрожит, только искрит, но удар не пропускает. — Таким заботливым и чутким! — выплевывает, поднимая силу настолько, что следующий удар катаны эхом раздается над всем полем битвы, заглушая остальные звуки. — Отвратительно! Остальные уже смеются над тобой: «Нежный Дьявол» — просто позор! — Суа снова атакует своей проклятой магией, бьет Тэхена прямо в грудь, и ясно слышит, как его сердце начинает нестись после этого быстрее. Не такой уж он и неуязвимый, просто нужно найти слабое место! — Но знаешь, мне это даже на руку! — Она неожиданно прекращает атаки, останавливаясь напротив Тэхена, на лице которого так и не дрогнула идеальная маска. Просто несгибаемый! — Чонгук ведь твое слабое место, а ты здесь, так далеко от него!       *****       Неспокойно. В груди все пылает и переворачивается, по сотому кругу крича, что нужно что-то предпринять, нужно как-то узнать, что происходит за сотни километров, в безжизненной пустыне. Сердце бешено колотится, никак не способствует успокоению, ему страшно, ему настолько страшно, что оно все остальные органы заставляет в плотный узел сворачиваться, который нестерпимо ноет, болью полыхая. Тревога и страх этот в жилах кипят, ядом по венам струятся, с каждой минутой усиливая свою концентрацию в организме. Не убьет, но точно сведет с ума, через каждую минуту глядя на дверь, ожидая, что она распахнется, и он придет — целый и невредимый. Ему даже все кажется, что аромат лилий иногда усиливается, словно он уже стоял на пороге. Но, конечно же, минуты шли, а дверь все так же оставалась глухо закрытой.       — Выпьешь? — Юнги щедро предлагает уже третью бутылку Нуара, которую вытаскивает из бара, намереваясь ее пригубить. У него в глазах черных ни капли опьянения или хоть сколько-нибудь близкого к тому состояния. Взгляд ясный и чистый, хоть и блестит безумием, но то в черных колодцах было всегда.       Архангел долгую минуту смотрит на Юнги, который со вздохом наливает себе полный бокал, понимая, что пытаться напиться он будет в одиночку. У Чонгука слишком яркий опыт знакомства с Нуаром, чтобы он рискнул его пить повторно. Мин просто предложил, потому что ему кажется, что архангел от своих нервов сейчас просто в обморок рухнет. Ему срочно нужно было успокоиться хоть немного. Юнги вот тоже нервишки лечил, готовился, правда, не сказать, что это ему помогало, у него была слишком высокая устойчивость к алкоголю, откуда бы родом тот не был.       — Да, — неожиданно выдает Чонгук, заставляя Мина даже бокал в сторону отставить, удивленными донельзя глазами смотря на архангела, который медленно поднялся с дивана и пересел за кухонный островок к Юнги, тут же рукой хватая недопитый в бокале Нуар, заливая его в себя полностью. Противная смесь, отвратительная по своей природе, но пахнет лилиями и совсем немного притупляет панику, рождающуюся в груди. Легкое головокружение появляется, но это все пустое, Чонгуку просто нужно было делать хоть что-то, чтобы не сойти с ума. Да, он обещал, что к Нуару больше не притронется, но не сегодня. Сегодня можно все.       — Вау! — Юнги тянет гаденькую улыбочку, потому что по-другому просто не может. — Ты выпил из моего бокала, как люди это называют? — намеренно делает вид, что задумался, а вот до Чонгука неожиданно очень быстро доходит, к чему демон клонит. — Непрямой поцелуй! — Мин игриво подмигивает остолбеневшему архангелу и чмокает мягко воздух, потому что остановиться не может. Нуар его отвлечь не мог, а вот Чонгук очень даже да.       Чон резко отодвигает пустой бокал в сторону, словно он его сейчас поцелует, губу кусает, ощущая во рту осевший вкус лилий, а не алкоголя, так, пожалуй, даже приятнее. Только Юнги напротив, скалящийся довольно, и заставлял Чонгука, словно действительно виновного, опустить глаза в стол, но упрямо пробормотать:       — Не говори ерунду! Это всего лишь бокал, ничего другого, кроме, как своей изначальной функции он нести не может.       — Да, неужели? — Юнги намеренно берет со стола этот самый однофункциональный предмет, с явным желанием к провокации. — То есть, если я сейчас сделаю вот так, — Чонгук даже голову резко поднимает, огромными черными глазами глядя на Мина, а тот в свою очередь очень медленно подносил бокал к своим губам ровно той стороной, откуда пил Чон, — то ничего ведь не будет, так?! — а глаза черные пылают, а на их дне его собственные черти весело скачут, наслаждаясь маленьким представлением.       Чонгук ясно понимает, что это прямая провокация, что Юнги делает все это намеренно, но все равно выдает себя с потрохами, резко выкидывая руку вперед, желая отобрать у Мина бокал и крича:       — Стой!       Демон в эту же секунду начинает просто безумно хохотать, отдавая недовольному Чонгуку его бокал. Это, и правда, сильно расслабляло, вот так просто сидеть и вести с архангелом игры, как и обычно, наслаждаясь красными щеками и смущенными черными глазами. Потому что если отойти от всего этого, то вокруг их только смерть обложила со всех сторон, и они заперты в ловушке, откуда есть только один выход. Юнги отчаянно гнал это от себя, как и осознание, что Тэхен сейчас там, в Аду, с Суа абсолютно один. Нужно было просто верить, что Хаос со всем справится. Проблема в том, что если он будет использовать больше своих сил, то, в условиях, когда у него нет души, это приведет к его полному расслоению, он будет монстром, который просто уничтожает все вокруг. И чудесная Белль даже не сможет его остановить, только кинжал в душу, в сердце, только смерть.       Юнги не отпускает эта боль, Тэхен ведь точно знал на что шел, и делал это ради них двоих — ради Мина и Чонгука, чтобы они смогли жить в нормальном мире, где ангелы — это ангелы, а демоны — демоны. Где система не пытается тебя перемолоть, а потому выплюнуть, как их всех. Тысячи сломанных судеб, опороченные, черные небеса, жадные до власти девять измерений. Это все нужно было прекратить уже давно, и хоть полностью все пороки было не искоренить, нужно было хотя бы начать это делать. Тэхен не просто начинал, он уничтожал угрозу в виде Суа и ее въевшейся в душу «правды» учений, желаний просто разрушений, которые она смогла вбить в каждую голову. Чудесного прозрения ни для кого не будет, коллективный разум имеет отвратительную черту, гнить в яде своей слепоты. Убить Суа, а всех остальных пощадить, попробовать исправить — не выйдет. Они заражены словно ее учениями, ее восприятием мира, в котором мнят себя ангелами, борющимися за добро со злом. Они уже даже не видят, что сами стали этим самым злом. Души вылечить нельзя, если они заражаются, значит, только сами и могут исцелиться, только в исцелении лежит правда, которой они так боятся — они все горят на собственном костре, а бога рядом с ними нет.       Юнги снова лишается всего веселого настроения, которое его охватило на мгновение, снова в его гнилом сердце с наслаждением грызется червь, подбрасывая мозгу нелицеприятные картинки, в которых Тэхена больше нет. И Чонгук это тяжелое настроение снова перенимает, им обоим неспокойно. Только Чону от незнания, а Юнги все видел уже не раз очень четко, потому он считает. Мысленно, сам того не замечая, он считает минуты, чтобы в нужный момент быть готовым.       — Скажи честно, ты ведь любишь его? — зачем-то спрашивает Чонгук, глядя в черные, укрытые маской глаза, чтобы его беспокойства не было видно.       Демон реагирует на вопрос предельно спокойно, не шипит от ярости, не смущается, абсолютно ничего подобного не испытывает. Но и не врет, когда смотрит ответно в черные зрачки Чонгука, уверенно отвечая:       — Да.       И снова никакой ревности у архангела. Он всю жизнь считал, что не сможет делить свою любовь абсолютно ни с кем, но вот так выходило, что спокойно относился к тому факту, что Юнги его соперник, что тоже не равнодушен к Тэхену, а тот в свою очередь к маленькому демону. И здесь все так запутанно на самом деле! Но Чонгук ясно ощущает, что для него Мин не враг, он для него не меньше чем другом вот так неожиданно стал, хотя о демоне Чон не знает абсолютно ничего.       — И он тебя, — зачем-то шепчет Чонгук, ощущая, как в горле ком из слез встал. Потому что как жестока была система небес, что они просто бросили Юнги в грубых руках отца, позволяя ему выкорчевать свою душу, совершая такие грехи, попадая в Ад! Мин мог бы ведь быть по-настоящему счастлив, мог не страдать, не быть демоном, если бы его хранители смотрели за ним, а не за возможностью подняться в своем статусе выше. Сколько ошибок, сколько покалеченных душ!       — Я знаю, — грустно улыбается Юнги, кивая. — Но часть меня всегда будет желать только одного любимого человека рядом, а часть его только тебя. — Чонгук под столом сжимает кулаки, чтобы не дать волю своим слезам. Почему ему так больно за них за всех? Почему? — Потому вы должны остаться вместе, а я должен его просто отпустить.       И все-таки, какие они похожие: Юнги и Тэхен. Оба такие сильные в своих чувствах, искренние, но при этом жертвенные, если это необходимо. Они могут бороться до последнего, зубами вырывая победу, но всегда просто сдаются, когда дело касается чувств, настоящих и сильных чувств.       — Не хочешь еще Нуара? — Юнги натянуто-весело улыбается, предлагая Чонгуку толком недопитую и наполовину бутылку, желая немного разрядить напряженную обстановку, которая иглами вонзалась в его сердце. — Я хочу напиться, но у меня не получается, — усмехается, вставая из-за стола, чтобы взять второй бокал, даже еще не получив положительного ответа на свой вопрос. Просто… просто…       Юнги резко замирает и так же резко оборачивается, внимательными лисьими глазами глядя прямо на потолок, весь вслух обращается и даже крылья его черные мгновенно поднимаются, не задевая ни кусочком пера позади стоящий шкаф. Невероятно тихо, и очень ловко, отточенное мастерство. Чонгук изменения сразу замечает, сам напрягает слух, собирается весь, в случае чего он должен быть готовым ко всему. Но даже все еще имея слух архангела, все еще обладая ничтожной долей своих сил, не слышит абсолютно ничего. Потому смотрит на Юнги, порывается спросить, что демон такого услышал, что увидели его черные глаза, движущиеся по потолку так, словно отслеживали чьи-то движения. Но Мин только головой трясет, и палец к губам прикладывает, призывая архангела быть тише. Чонгук слушается, Тэхен сказал доверять Юнги и делать все, что тот скажет, архангел будет делать ровно так.       Но сердце в груди, бешено стучащее, желающее выбраться наружу, унять Чон, как ни хотел, а не мог. Он не знал, насколько такие пустяки слышит нечто, что пришло за ними, но самому архангелу все казалось, что стук этот слышит как минимум весь отель. И да, Чонгук был просто железно уверен, что Суа отправила кого-то за ними, пока Тэхена или Намджуна рядом не было. Юнги ведь не такая уж и большая преграда для чокнутого черта в шкуре ангела.       Однако демон пусть и не самый сильный в этом триумвирате, но он опытный и очень умный, он побывал ни в одном сражении и знал по каким, даже самым незаметным, на первый взгляд чертам, искать опасность, которая притаилась на крыше пентхауса, ожидая удобный момент для нападения. Юнги в руке сжимает брошь Михаила, которая там оказалась неожиданно, и тихо огибает кухонный островок, не сводя глаз с потолка, точно зная, где находится враг на данный момент. Ему только нужно было коснуться Чонгука, чтобы в случае нападения утащить его с собой в портал, подальше от опасности.       А архангел словно все это понял. Он мало того, что тихо сидел, не издавал никаких звуков, не впадал в панику, вообще никак не мешал Юнги, делая ровно то, что демон ему приказал, так он еще и сам протянул ему свою руку, не дожидаясь, когда Мин дойдет до него. Очень доверительный жест, не просто желание спасти свою шкуру, а именно что доверчиво отдать жизнь в руки Юнги, зная, что он его в беде не бросит.       Слишком тихо стало на крыше — ясно осознает демон, абсолютно бесшумно переплетая пальцы крепко с пальцами Чонгука, продолжая тихо к нему двигаться, даже перья его ни звука не издавали. Он весь был как сильный, опытный хищник, который точно знает, что делает. Проблема была в том, что нечто, что пришло за ними сегодня, было истинным здесь хищником, оно тихо дожидалось удобного момента на крыше, явно прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся из пентхауса. За ними явно велась охота, и Юнги четко осознавал, что не может сказать, что за существо Суа отправила за ними, а потому демон ясно ощущал опасность, им было необходимо покинуть это место как можно скорее, вот потому он и вытащил печать Михаила. Пешим ходом далеко они не уйдут.       Юнги полностью подходит к Чонгуку, одними глазами говорит ему тихо подняться со стула и следовать за демоном, чтобы выйти из этой комнаты в другую, чтобы это нечто не свалилось вдруг на их головы, заставая врасплох. Но не этого на деле следовало опасаться.       Чонгук ясно ощущает противное зловоние разлагающейся плоти, тошнотворный запах, который он уже имел опыт знать — в тайном проходе особняка Суа, когда бежал оттуда с Хосоком. Архангел сжимает руку Юнги сильнее, порывается разрушить всю эту тишину и просто крикнуть, чтобы демон без раздумий отсюда бежал, но Мин и сам все быстро анализирует и понимает, сам в мгновение закручивает портал, не боясь быть разоблаченным, притягивает к себе Чонгука и одним крылом его плотно закрывает, чтобы это нечто до него не дотянулось. Вместо броши в руке тут же оказывается копье, Юнги его держит всего одной рукой, горизонтально на уровне груди, чтобы при случае тут же дать отпор. Он все силы кидает на то, чтобы портал заработал скорее, ощущает, как Чонгука рядом трясет, но архангел все равно панике старается не поддаваться, держит Мина за руку крепко, делает все так, как скажут, чтобы проблем от него никаких не было.       Мгновение не происходит просто ничего, а потом перед ними из воздуха появляется сгнившая, местами обглоданная жуткая рука, пытающаяся своими острыми когтями их зацепить. Юнги реагирует мгновенно, пихая Чонгука себе за спину, сносит конечность резким, плавным движением копья. Но нечто словно гидра тянет из своего портала сразу несколько обезображенных конечностей и хрипит при этом, потому что портал работает еще не в полную силу. Юнги режет так же и эти руки, бросает все силы, чтобы их портал заработал поскорее, чтобы это нечто не успело сюда пробраться. Крыльями закрывает Чонгука полностью, но архангел их врага все равно видит, а еще осознает, что такие жуткие конечности бывают только у чертов, но те открывать свои порталы не умеют, это могут сделать только межизмеренческие демоны, но по звукам к ним сюда рвалось нечто, не армия, не несколько существ, а нечто голодное, что всеми силами пыталось достать до их мягкой плоти, откусить хоть кусочек.       Юнги острием копья бьет в портал, который это существо создало сразу после каждого раза, как отрезает очередную партию рук, которая все больше и больше к ним пролазает, почти до плечевой кости уже. Демон не устает биться, но у него позади Чонгук, которого нужно спасти. Мин крылом оттесняет Чона к их порталу, ощущает, что тот почти готов, быстро прикидывает, что без крыльев архангел точно сможет пройти на ту сторону, и, сдерживая нечто копьем, свободной рукой пихает Чонгука в грудь, заталкивая в портал.       Чон исчезает мгновенно, оказываясь на той стороне, а Юнги все еще сдерживает натиск жуткой твари, уже отчетливо видя несколько склеенных голов, которые, злобно рыча, рвутся к нему, мечтая отхватить кусок даже демонской плоти. Безумие. Суа создала настоящее безумие.       Мин острием копья бьет в один глаз этого монстра, легко его протыкая, создает себе всего пару секунд форы этим действием и тут же скрывается в портале следом за Чонгуком, оказываясь в мягкой тьме подземелья Ада, где достать их было не так уж и легко. Юнги взмахом руки рассеивает портал, чтобы за ними не ринулись следом, и, оборачивается к Чону, тут же замирая.       Архангел ошарашенными глазами смотрел на Юнги, абсолютно не понимая, что произошло. На руке Чонгука, ровно с того места, где располагалась метка, вверх медленно, но уверенно ползла черная, ядовитая венозная сетка с проклятием, которое на своего сына наслала Суа.       *****       Та тьма, что живет в наших душах, она есть у каждого, просто мы бежим от нее, пытаемся ее изгнать, не слушать ее голоса и уж точно не следовать ее предложениям. Мы ее сами боимся, пихаем глубоко в себя, убиваем, забываем, но не подозреваем, что она никуда не денется, она живет, пока живы мы. И только и ждет момента, чтобы показать свою уродливую голову. Тэхен вот тоже всегда избегал в себе эту тьму, пытался быть хорошим, но потом с ним много чего произошло, после чего голос тьмы, его собственного зачатка зла, стал казаться ему не таким уж и бредовым, он давал дельные советы, подсказывал варианты, в которых можно было больше не страдать, не ощущать боль бесконечную, можно было спокойно жить. Тэхен отказался от этого голоса, от этих назойливых видений, где все в крови, только тогда, когда Чонгук тогда кричал ему: «Я тебя люблю!». Вот в этот самый момент Тэхен снова смог видеть картину в цвете настоящем, а не только в черно-белом, которую он зрел уже более полумиллиона лет.       Но даже несмотря на все это он уже давно отлично понял, что с каждым своим приступом гнева, жажды крови и смерти он уходит все дальше и дальше от себя первоначального, к себе, который был обычной стихией, Хаосом, который не имел чувств, мыслей, желаний или эмоций. Он просто существовал, как нечто, что создало весь мир, просто был ничем и всем одновременно. Но ко всему этому теперь в его бездушное тело примешивалась тьма, которая в случае полного расщепления личности быстро бы взяла поводья в руки, начиная управлять Тэхеном так, как ей самой хотелось. Как хотелось той части Гадеса, которую он так тщательно не желал признавать, но которая теперь была доминирующей. Если он сдастся ей окончательно, то уничтожит абсолютно все, каждого, сотрет миры в порошок, будет стоять по колено в крови, и все равно ему будет предельно мало. Потому здесь в этой битве и находились Намджун и Люцифер, два очень сильных существа, которые, в случае опасности должны были Тэхена убить. Он знал на что шел, но не боялся, он не боится смерти. Он боится, что принесет боль самым своим любимым. В конечном итоге, он видел свой конец в видениях уже много-много раз. Как и смерть Чонгука, отчетливо, в каждой детали ее переживал уже десяток раз и все равно не мог привыкнуть. К такому не привыкнуть, с таким не смириться.       Суа с наслаждением смотрит, как в черных глазах Тэхена впервые что-то мелькает, кроме обычного спокойствия. Да, она знала, что добьется у него хоть какой-нибудь реакции, ведь архангел не мог оставить его равнодушным, особенно в условии, когда Суа совсем не шутила, угрожая жизни Чонгука. Он — ахиллесова пята Тэхена, чтобы сломать своего врага, нужно вырезать его сердце, только у этой бездушной твари оно гнилое, но к счастью такое влюбчивое! Суа нужно всего лишь убить Чонгука, чтобы поставить Тэхена на колени, чтобы он выполнил ее часть плана, а потом она уже сжалится и Гадеса убьет, сожжет его душу в адском огне и станет главным правителем всех миров, верховным ангелом! Она очистится, да, она точно в это верит!       — Я долго размышляла над тем, как его убить, — усмехается победно Суа, собирая в руках новую алую сферу, еще сильнее предыдущих.       Ее сила ее же войско вокруг косит, заливая землю кровью, но ей все это только больше нравится. Впервые она может себя не сдерживать, быть чертом во всей красе, используя всю свою силу, которую так долго копила, так долго вынашивала вместе с местью.       — Он же под твоей защитой, не подобраться! — выплевывает черт и тут же бросает в Тэхена сферу, которую он легко разрезает катаной.       Но не так уж и легко, как раньше. Проклятые прикосновения, проклятая магия черта ломает защиту Гадеса, алые искры пеплом оседают на сильных руках, тут же черными пятнами въедаясь в плоть. А Суа только скалится на это, хотя радости у нее было бы больше, если бы она добилась этим трюком хоть какой-нибудь реакции от Тэхена! Черт собирает еще одну сферу и медленно движется по кругу, вынуждая и Гадеса начать этот танец.       — Но тут я кое-что вспомнила! — восклицает Суа. — Он же мой сын, и знаешь, ну… магия крови! — хохочет ядовито, видя, как в черных глазах мелькает яркое осознание того, что она только что сказала.       Жестокое, безумное создание! Тэхен сам нападает на нее в этот раз, бьет крыльями наотмашь, на них принимая всю эту проклятую магию, которая начинала бежать по его крови с новой силой, воскрешая этот голос в голове. Голос, который ясно кричал: «Убить!». Гадес и собирался сейчас убить, но только Суа, разорвать ее на части, не поддаваться пока этому едкому желанию уничтожить абсолютно все. Он должен добраться до Чонгука, узнать, что с ним все хорошо, что черт врет сейчас, что архангелу ничего не угрожает. Тэхен видел его смерть не раз, но никогда не знал, что послужит ее причиной. Да, он рассматривал многие варианты, но не думал, что Суа опустится до такого контракта с магией, что продаст свою душу буквально только чтобы убить сына, чтобы отомстить Тэхену. Безумие!       Черт с черной радостью принимает все удары, бросает в Тэхена все больше и больше своих проклятий, уже почти горит от того, сколько силы тратит, но не останавливается. Никогда больше, дальше только победа! Она катаной пытается эти чертовы крылья ему отрезать, каждый раз промазывает жалкие сантиметры, но зато с радостью отыгрывается проклятиями, прекрасно зная, что уже укушенный раз тьмой Тэхен сейчас не сможет бороться с такой концентрацией яда в крови. Яда, который все отчетливее шепчет его губами: «Убить!».       Гадесом стал, потому что голос так приказал, он ведь давал дельные советы, он помогал не испытывать боль, быть свободным, купаясь в реках крови. Он создал Тэхену репутацию, он дал ему власть и имя, он помог ему держаться на плаву, уничтожать. В уничтожении нашел свою красоту, которой питался. И он сейчас яростно твердил, что если Тэхен не уничтожит абсолютно все на пути к Чонгуку, не примет свой истинный облик, то архангела навсегда потеряет, загнется от боли, снова будет один. Ненужный, нелюбимый!       Гадес совсем перестает удары магии проклятой блокировать, только нападает на Суа, стремится ей сердце через глотку вытащить, даже если после ее ядовитой крови совсем лишится возможности хоть что-то осмысленно предпринимать, идя только на поводу у голоса, который уже сейчас его подначивает сбросить цепи, которыми Тэхен себя сковывает и уничтожить врага, как должен был сделать это давно. И все-таки что-то отчаянно трепещущее в груди не дает ему окончательно идти на поводу у своих темных желаний, не дает ему сдаться и принять свое истинное обличие. Осознание, как только он вкусит полную власть уничтожит по щелчку пальцев целые миры, огромную армию, прежним он не станет никогда, идя до конца, пока не выпотрошит все измерения. Ему нужно просто найти сейчас Чонгука, снять с него это проклятие, и только потом продолжить свой план до конца, до самого конца.       — Я решила, что хочу с ним воссоединиться! — рычит Суа, отпрыгивая назад, чтобы крылья Тэхена ее не задели. — Негоже сыну быть вдали от матери! — усмехается, смотря, как глаза у Гадеса уже стали разноцветными, один ненавистного голубого цвета, а другой черный — всю его гнилую суть выкорчевывает наизнанку. — Он станет таким же чертом, как я! — бросает еще одно проклятие в Тэхена. Тронуть его не могла, потому и развила этот талант в магии, благо он показывал прекрасные результаты, только чертов Гадес все еще держал себя в узде. Что ж, не стоило и ожидать, что он так легко сдастся, это было бы слишком просто. — Когда-то ты его у меня украл, второй раз не позволю этого сделать!       — Я его спас, я его вытащил тогда, когда ты ничего не делала, — ровным голосом отвечает Тэхен, а у самого все существо рвется куда-то, где пахнет глицинией, куда нужно срочно нестись! Только Суа намеренно атакует, не дает ему уйти без боя, не пускает. Она специально его доводит, хочет, чтобы он скинул свою маску, открывая себя настоящего. Она просто не знает, что тогда обратной дороги не будет даже у нее.       — Спас?! — разъяренно рычит и даже прекращает свои бесконечные атаки, полыхая единственным глазом на Тэхена, которого на части хотелось порвать и плевать на все планы на его счет. Просто здесь и сейчас впиться ему в глотку ядовитыми зубами, чтобы в своей крови захлебнулся. — Ты отнял его у меня! Там, среди тел, лежала и я в Аду, только ты смеялся надо мной, ты даже не пытался спасти меня! Вытащил только Джина и Чонгука! А меня бросил, чтобы я сгнила, как черт! Украл у меня их, как и хотел! А сейчас строишь из себя невинность, словно ты святой! Только не говори, что не видел меня! — орет разъяренно, не заботясь о том, что ее могут услышать. — Ты, — она концом катаны указывает на Тэхена, — ты специально отнял у меня все! Ты изначально только этого и хотел! Теперь же я вернула все, как и должно было быть. Джин мертв, — Суа даже не морщится, произнося это, — а Чонгук скоро снова обратится в черта, кем и должен был быть все это время. А ты не сможешь его спасти второй раз, он помечен тьмой, а ты в ней утонул, ты продал свою душу тогда, у тебя больше ничего не осталось!       Суа снова срывается вперед, катаной режет воздух, нанося ложные удары, чтобы отвлечь Тэхена, чтобы нанести ему хоть одну царапину, а не эти бесконечные черные пятна по телу, которые тут же превращаются в венозные сетки, переплетаясь друг с другом. Гадес так легко в этот раз голосу не сдастся, да, у него нет души и это отдельно делает его очень уязвимым, но он должен добраться до Чонгука, должен не дать Суа свершить ее безумный план. И он справится даже с половиной от своей обычной силы, ему не нужна эта разрушительная мощь, еще не время, когда архангел будет в безопасности, когда он точно сможет гарантировать его спасение, тогда можно будет все разом сворачивать. Убить Суа — это пустяки, нужно убить всех, кто пошел за ней, ведь они теперь не остановятся, среди них точно найдется кто-то, кто займет ее место. Так было всегда, так будет.       — Куда ты собрался?! — черт Тэхену прохода не дает, продолжая бить его своей магией, орудуя катаной бесконечно. — Мы еще не закончили! Я тебя никуда не отпущу, Чонгук теперь только мой, ты все равно не сможешь его спасти! Что ты предложишь магии? Твоя душа гнилая, и кстати, — Суа бросает в Тэхена очередной сгусток магии, бесится, что он все никак тьме не сдастся, — я знаю, где она находится.       *****       Наперегонки со временем бежать и бежать, надеясь успеть, надеясь не опоздать, спасти, сохранить драгоценную жизнь. Невыносимо сложно, невозможно почти. Нужно столько всего успеть, столько сделать, но времени как раз-таки и нет. Нет ничего, кроме жалкой надежды, и той нет, потому что надеяться на что-то глупо, нужно самому бороться и только так.       Юнги держит Чонгука за ту самую проклятую руку, не боится и не брезгует, тянет его дальше в подземелье, глубже, чтобы спрятаться, чтобы обдумать, что с этим делать, как архангела спасти. Тэхен продумал многие варианты развития событий, но они просто недооценили масштаб безумства Суа, они не думали, что она продаст душу ради мести, пойдет на сделку с магией крови, даже не подозревая о последствиях. Она просто сошла с ума, перестала здраво соображать, иначе даже Юнги не мог понять, как она пошла на такой шаг, если в итоге магия попросит в обмен ее жизнь, как дополнительную плату! Ни одно мощное колдовство не проходит без последствий для того, кто его создает, ничто не остается безнаказанным. Как только магия превратит Чонгука обратно в черта, она потребует у Суа ее же жизнь, ибо проклятие всегда возвращается к тому, кто его наслал.       Чон просто идет за Юнги, смотрит только вперед, моргает медленно-медленно. Он не понимал, что с ним ровно несколько долгих минут, пока пребывал в полном шоке от того, что случилось. Сейчас же он ситуацию проанализировал полностью, сложил два и два, вспомнил, каким сегодня печальным и в то же время радостным был Тэхен, как с архангелом прощался, следуя на бой, как несколько раз проговорил Чонгуку: «Доверяй Юнги». Он знал, знал, что Чона поджидает, может, не знал именно о том, что это проклятие, но знал все наперед. Потому так прощался, потому… потому уходил таким счастливым и невыносимо грустным, он собирался архангела спасти даже ценой своей жизни. Потому и Юнги был таким мрачным, потому так отчаянно боролся за Чонгука, он тоже не хотел терять Тэхена. Как все просто и сложно у них одновременно. Любой бы другой подумал, что Гадес простился с Чоном, потому что о его смерти знал и просто бросал, а архангел видел дальше, не давал себе поводов для сомнений. В каждом поступке Тэхена всегда была только забота о Чонгуке, он его спасет, точно спасет, найдет способ, а сам… а сам…       — Я сам, сам пойду, — через какое-то время подает голос Чон, выходя из ступора. Архангела совсем не пугало это проклятие и даже осознание, что оно с ним сделает. Его пугала мысль о Тэхене, который далеко здесь борется за их жизни, отвоевывая для них шанс на нормальное и счастливое будущее.       Юнги останавливается, выпуская руку Чонгука из своей, которую архангел сразу прячет за спиной, словно стесняется этого неожиданного уродства. Не стесняется, просто не может не смотреть, не может не слышать какой-то шепот в голове приглушенный, словно у заевшей кассеты, жуткий, отвратительный, адский. Мин смотрит в черные глаза, прежде чем задать вопрос:       — Пришел в норму?       — Да, — Чонгук кивает и кусает губу, смотря на Юнги в упор. — Он знал, так ведь?       Демон тяжело выдыхает, конечно, нужно было все архангелу изначально рассказать, просто, как можно кому-то в лицо сказать: «Через два часа ты умрешь?». Конечно, врагу такое сказать было бы приятно. А маленькому архангелу, который стал другом?!       — Пойдем, — Мин кивает на тянущийся бесконечно подземный ход преисподней, в котором он собирался затеряться получше, потому что так легко все их беды точно не могли закончиться. — Да, он знал, он видел твою смерть уже не один раз, — Чонгук от этих слов вздрагивает. Он и представить себе не может, как сам бы смог смотреть на смерть Тэхена, пусть это было бы всего лишь будущее! — Но не хотел тебе говорить. Мы не знали, что это будет проклятие, все варианты перерыли, один только и упустили. Я, и правда, твой телохранитель сегодня, — Юнги улыбается на мгновение Чонгуку, но улыбка его тут же тухнет, — я должен был защищать тебя, пока Тэхен разбирается с проблемой. Но, как видишь, я не справился.       — Ты же не виноват, — уверенно мотает головой Чонгук, — вы не предвидели этого. Да, и моя жизнь…       — Тэхен все сделает, чтобы тебя спасти, — прерывает архангела Юнги, — будущее — сложная штука. Если вмешаться, то произойти может все, что угодно. Потому… — Мин останавливается около двери в свой склад, где прятал коробочку, которую собирался захватить с собой по пути. — Потому, — смотрит прямо в черные глаза Чонгука, понимая, что после такого будет очень больно им обоим, — потому он решил тебя не спасать, он просто примет свое настоящее обличие и уничтожит всех, кто хочет тебя убить. — Чонгук больно сглатывает. — Но мы не учли это проклятие, и тут план рушится. Такие сильные чары непростая вещь, они не исчезают со смертью создателя. — У Юнги дрожит губа, которую он тут же кусает, но Чонгук успевает заметить. — У тебя осталось только двадцать минут, а я абсолютно не знаю, что делать.       Да, не каждый смог бы вынести такую новость. Точное количество отведенного тебе для жизни времени — это то, что может сломать, уничтожить, свести с ума. Но Чонгук отчего-то принимает эту новость спокойно, ровно, как Тэхен не хотел терять Чона, тот не желал терять Гадеса, который собирался рискнуть всем, чтобы защитить Чонгука.       — Это хорошо, — архангел неожиданно сам для себя улыбается, — уж лучше я, чем он. Тэхен уже достаточно страдал, ему пора пожить спокойно, в свое удовольствие…       — С тобой, — снова прерывает Чонгука Юнги, серьезно глядя на архангела. — Суа это и надо, ты был ее козырем все это время — убьет тебя, и Тэхен точно сойдет с ума, примет свой настоящий облик и всех на части порвет.       Чон едва заметно вздрагивает, да, он знал, что у Гадеса очень взрывной характер, он постоянно на всех огрызался до слепой злости, когда к архангелу хоть кто-то пытался прикоснуться. И Чонгук даже знал, что его мать сделала из него пешку в этой войне, козырем, собираясь через него добраться до Тэхена. Юнги был прав, убить Чона — самый простой способ, чтобы выиграть эту войну.       — Только Суа не знает, что после его будет не остановить. — Продолжает Мин, нервно теребя в руке копье. — Видишь ли, Хаос первостепенная стихия, он создатель мира и жизни, он не должен убивать свои творения, это против его же законов, которые он когда-то написал. — Чонгук слишком понимает, к чему Юнги клонит. Да он уже и сам об этом догадывался, просто, услышав это от демона, со всей ясностью понял, что все его опасение были не напрасны. — Вот потому с каждой отнятой жизнью, он убивает сам себя, — Юнги выглядит очень спокойным и стойким сейчас, только внутри у него все на части разрывается. Терять Тэхена он не хотел ровно, как и сам архангел, — уходит во тьму, которой уже коснулся раз. Его искушение — начать все сначала, с чистого листа, уничтожив абсолютно все, но это идет вразрез его же законом, а потому, когда он убьет всех, сотрет в пыль миры, которые создал, то в итоге придет и его конец. Все связанно. — Мин печально качает головой и легко отворяет дверь в свое хранилище, намереваясь забрать оттуда заветную коробочку. — А у него сейчас нет души, и потому бороться с тьмой становится в разы труднее, — Юнги губу кусает, делает вид, что его волнует только его клад, но Чонгук все видит.       Мин лучше всех знает, как глубоко во тьму уплыл уже Тэхен, но не радуется этому, потому что радоваться здесь просто нечему. Да, определенно, без души Гадес очень сильный, неуязвимый почти, только так бороться ему с самим собой, который вкусил красоту смерти, было почти не под силу. Он не раз срывался так, что Юнги приходилось его успокаивать, липнуть к нему, никуда не пуская, чтобы не натворил бед. Да Чонгук уже и сам не раз останавливал Тэхена, который очень быстро удалялся за черту, откуда его было просто не вытащить.       — Хватит мельчайшего огонька, чтобы он ярко вспыхнул. — Юнги берет черную коробочку и сразу же выходит наружу, в коридор, заглядывая в черные глаза Чонгука. — Но ему себя не жаль, он готовился к смерти уже давно, знал, что однажды наступит и его конец. — Архангел буквально слышит боль в голосе Мина, который ее даже не скрывает. — Потому он так и не вернул себе душу, он оставил ее нам, чтобы у нас был способ его остановить в случае чего. Он только не хотел, чтобы умер ты, он сражался ради тебя.       А Чонгука простреливает ужасное осознание — спас бы Тэхен Чона или нет, а умирать он собирался в обоих случаях. Он в обоих случаях собирался забрать с собой в могилу армию Суа, чтобы Чонгук и Юнги, и все остальные могли жить спокойно и счастливо. Тэхен постоянно страдает, он просто к этому привык. Не привык, просто о других он думал больше, чем о себе.       — А если… если умру я, то Тэхен ведь жив останется? — с едва теплящейся надеждой в груди, спрашивает Чонгук, умоляюще глядя на Юнги, словно прося, чтобы он соврал. Чон готов отдать свою жизнь, готов быть хоть мертвым, хоть проклятым, главное, чтобы Тэхен был жив, только он.       — Нет, именно твоя смерть и влечет его, он умирает ради тебя каждый раз… — Юнги осекается, неожиданно осознавая, — ради тебя, — тихо шепчет и смотрит огромными глазами на Чонгука, пугая тем самым архангела. Демон что-то вдруг понял — видит Чон, но сам он так ничего и не осознал еще. Мин знал Тэхена намного дольше Гука, потому и ход его мыслей прослеживал легче. И Юнги вдруг такое осознал, он понял, он все понял!       — Что «ради тебя»? — не выдерживает Чонгук, морщась, когда проклятие в руке больно стреляет выше локтя, проникая глубже, быстрее. У него, и правда, мало времени, как Юнги и сказал. Но не страшно, он готов умереть, не страшно.       — В его видениях, — шепчет Мин и впервые за долгое время хлопает глазами, приходя в себя, — в его видениях он всегда умирает после тебя, ради тебя. — Чонгук заметно вздрагивает, потому что слышать такое даже в десятый раз не может. Это невыносимо, когда кто-то готов отдать за тебя свою жизнь, особенно, если этот кто-то, кого ты любишь. — Он…       Чертов Тэхен никого в это не посвятил! Вот потому он и сказал, что не станет спасать Чонгука, потому оставил Юнги рядом с архангелом, он знал, знал, что демон догадается, и единственный будет знать, что делать. Мин отчаяннее сжимает в руке треклятую коробку. Он оставил этот груз на Юнги, потому что знал, что Чонгук этого никогда не сделает, не сможет просто. Мин зубы сжимает и отворачивается, выдыхая шумно сквозь стиснутые зубы. А он сможет?! Как он сможет такое сделать?! Как?!       — Юнги? — зовет Чонгук, растерянно хлопая глазами. Он так и не понял, что случилось, лишь по одному виду демона догадался, что все очень плохо, невыносимо плохо.       Запах гнили резко ударяет в нос, взявшийся абсолютно непонятно откуда. Мину нужна всего доля секунды, чтобы схватить Чонгука за руку, мгновенно уносясь вперед от монстра, который непонятно каким образом смог пробраться даже в подземелье Ада! Это нечто, которое создала Суа, обладало, и правда, огромной силой, раз смогло их так быстро выследить, смогло попасть в саму преисподнюю ровно как Юнги через портал. Мин не знал ни одно существо, которое могло бы проворачивать такие трюки, кроме Тэхена. И, к сожалению, он очень хорошо догадывался, что создала Суа.       Чонгук несется за Мином следом, старается не отставать, абсолютно не ориентируется в этой запутанной системе подземелья, но Юнги доверяет, потому позволяет ему утягивать себя глубже, туда, где только тьма густая правит, где не видно ничего дальше кончика носа, но архангельское зрение Чонгуку хоть немного, но помогает. У него адреналин стучит в крови, сердце бешено носится в груди и рука, с распространяющимся проклятием, начинает огнем гореть, предупреждая, что архангелу осталось не так-то уж и много. И, пожалуй, ему сейчас даже бежать никуда не надо было, можно было просто встретить смерть от этого нечто, потому что Чонгуку так и так осталось несколько шагов до бездны. Но он бежит все равно за Юнги, пытается выполнить последнее наставление Тэхена, в котором он очень просил Чона Мину доверять.       Позади ярко слышится тяжелое дыхание чего-то большого и голодного, стук по мраморному полу когтистых лап, многочисленных лап, и хищное чавканье пастей, рычание, желание насытиться свежей плотью, за которой оно сюда пришло. Юнги резко останавливается и прижимает Чонгука спиной к одному из углов, укладывая свою руку ему на рот, чтобы молчал, ни слова, ни звука не произносил. Мин весь вслух обращается, его черные лисьи глаза прищурены, крылья сложены за спиной, он крепко сжимает в руках коробочку и копье, но удерживать их вместе недальновидно, у него должна быть свобода, чтобы защищаться. Потому Юнги отнимает руку ото рта Чонгука, очень красноречиво смотрит ему в глаза, но знает, что архангел сейчас от паники точно не заголосит, будет вести себя тихо. Потому перекладывает заветную коробочку в руки Чона, и одними глазами ему говорит тихо двигаться вдоль стены к следующему проходу, где можно было затеряться среди хаотично расставленных мраморных плит.       Чонгук дышит очень тихо и идет след в след за Юнги, чтобы ни единого звука не произвести. Где-то в лабиринте подземелья голодно стонет нечто, преследующее их. И Чон его совсем не боится, он боится того, что неожиданно начинает слышать в этом непонятном ворчании, в этой какофонии странных звуков его многочисленные голоса. У Чонгука дьявольски горела проклятая рука, он уже ощущал, как эта жгучая смесь достигла плечевой кости, утекая выше, выше, пока не коснется самого сердца. Она уже помогала архангелу разбирать бормотания монстра, его жадное и голодное: «Сожрать! Найти и сожрать!» и больно бьющее своим осознанием: «Принести его душу! Да, душу! Прекрасную и сильную душу, а нам достанется плоть! Теплая плоть!». Чонгук крепче сжимает в руках коробочку черную, которую ему отдал Юнги, которую первым делом забрал с собой из подземелья, сохраняя, как нечто ценное. Душа. Чонгука ясно пробивает осознание, после этого шепота монстра, он идет не только за ними, он еще идет и за душой Тэхена, которую в своих руках буквально держал Чон, не ощущая ни капли магической силы, чтобы коробочка казалось обычным куском дерева. Просто и гениально.       Юнги бесшумно плывет по коридору, держит копье крепко-крепко, одинаково сильно защищая Чонгука с обеих сторон. Им надо успеть оторваться от этого монстра и удрать в другое место до того, как часы архангела отмерят ему последние несколько минут. Проклятие нужно снять, нужно хотя бы постараться заключить сделку с магией, чтобы не дать ей превратить Чона в черта. Не могут же все они пасть жертвами этого бессмысленного сражения, которому название простое «Месть». Наверное, потому Тэхен и не повел всю свою армию в бой, наверное, потому согласился на битву в Аду, на условиях Суа, наверное, потому и брал этот грех убийства в основном на себя. Это ведь была месть ему, это было на деле просто сражением Тэхена и Суа, не более. Просто черт обезопасила себя от проигрыша в этот раз, не подозревая, что Гадесу ничего не стоит щелчком пальца убить абсолютно всех. Она знала лишь, что в ярости он теряет самого себя, но не знала, что он Хаос, что он способен на глобальное уничтожение всего живого и мертвого разом. Хотя не надо думать, что это бы ее остановило.       Юнги крыльями прикрывает Чонгука, когда они быстро перебегают к другой стене, хаотично уплывающей дальше в лабиринт, и тут же обращается вслух, пытаясь вычислить, где этот монстр сейчас находится. Он-то не скрывался, рычал, снуя по коридорам, выискивая свою добычу. Демон надеется в этот раз стычки избежать, защитить себя он сможет от этой жуткой твари, но одновременно и Чонгука — вопрос. Суа создала это нечто, чтобы оно смогло завалить самого Тэхена, маленькому демону было не под силу его победить. Юнги это точно знал, еще в тот момент, когда из отверстия портала увидел этого монстра.       Чонгук тяжело выдыхает и глаза прикрывает, на мгновение останавливаясь у стены, используя ее как опору. У него кружится голова, одна часть тела горит, поддаваясь жуткому проклятию, у него перед глазами сплошная тьма, а в голове голос: «Убьем их, душа наша! Наша! Свежая плоть! Плоть!»       — Плоть… — шепчет Чонгук, крепче сжимая в руке коробочку, начиная по-настоящему бредить.       Юнги его заткнуть не успевает, только схватить под мышки, как можно быстро несясь в сторону огромной двери. Он и дожидаться не стал, когда монстр их нагонит, и дураку ясно, что даже шепот в запутанном лабиринте, отлетает от мраморных стен звонко       Юнги только и успевает, что открыть дверь, запихивая Чонгука в темницу к остальным душам, когда получает сильный удар прямо в спину, заставляющий его отлететь в сторону, сильно ударяясь о стену головой, но не терять сознание, не давать себе расслабиться. Мин шипит, и крылья распрямляет, взлетая, не позволяя монстру еще раз ударить себя со спины. Копье в руке держит крепко, уверенно, стоит напротив темницы, защищая туда проход, хотя попасть туда не мог никто без разрешения владельца. А владельцем здесь был Юнги, только он мог впустить и выпустить из темницы, и это чудовище он к Чонгуку не пустит. Это нечто, нечто жуткое и отвратительное, что создала Суа, основываясь на своем безумии.       Это было мерзкое переплетение сотен тел, сгнивших, уродливых, лишенных кожи и некоторых конечностей. Черти спаянные друг к другу, буквально приваренные ободранными головами друг к другу, блестели своими красными глазами, голодно разевая свои рты многочисленные. Они были перевернуты кверху животами, их ноги бесконечные нереально вывернуты, позволяя им словно сороконожке быстро передвигаться, развивая нереальную скорость. Из их разодранных грудных клеток, словно выросли другие головы, тоже ужасные, с ободранной кожей, обнажающей весь рот черный и зловонный, и даже не это жутко, а то, что у многих вместо языка пришиты какие-то определенные конечности руки или ноги. На многих еще можно было даже метки рассмотреть, то были и межизмеренческие и дварги, и ангелы, и другие существа. По нижнему краю, ближе к ногам даже несколько десятков белоснежных крыльев было пришито, приварено плотно, так, что весь этот ужас функционировал как единый живой организм. Чудовище, монстр, которого Суа сама собрала по частям, сама срастила все эти части хаотично, переломала конечности, чтобы ее монстр был самым жутким и самым непобедимым, она для этого специально по кусочку от разных существ в него вшила, чтобы сделать его таким же могущественным, как Тэхен. Она не врала, когда рассчитывала использовать этого монстра против Гадеса. Впервые у него будет достойный соперник.       Чонгук от удара о мраморный пол в себя приходит, вырывается из этих объятий бреда, который его поглощал, держит коробочку в руках, и дышит тяжело. У него чертовски мало времени! Он через незакрытую дверь смотрит на Юнги, который парит в воздухе, а потом на монстра, на ужасное последствие безумия Суа. И теперь он понимает, почему в голове слышал его голос, оно было одновременно и чертом, и ангелом, и множеством других существ. Чонгук превращается в черта, потому и слышал этот голос, потому… перед глазами снова тьма встает плотным кольцом, Чон борется, но как тяжело. Можно прилечь, поспать, тогда все пройдет, все точно пройдет!       Монстр рычит разом всеми глотками, клацает зубами, разевая рты, а словно одну большую пасть, которой может просто проглотить, и несется на Юнги, с явным желанием убрать его с дороги. Несколько десятков рук к демону тянутся, ноги выворачиваются, легко меняя траекторию движения, рты желают от Мина хоть кусочек оторвать. Но Юнги уверенно монстра к себе не подпускает, орудуя копьем ловко, отрезая тянущиеся к нему конечности, но, не давая себя загнать в угол.       Крылья на чудовище не дают ему возможность взлететь, но помогают в бою, хлопают хаотично, мешают, дезориентируют, стремятся ранить. Юнги, конечно, не подставляется, если надо, то атаки просто избегает, он ясно понимает, что ни одна магическая атака на такое чудище не сработает, оно сильное и могущественное, неуязвимое, как Тэхен, с которым оно и должно было сражаться, но прежде принести его душу Суа, пока она там, отвлекает Гадеса на поле боя, чтобы он не успел уже ничего исправить. Но Юнги все равно не сдается, он должен хотя бы попытаться выиграть, но только не пустить монстра к Чонгуку.       Мин копьем бьет наотмашь, легко кружится под высоким потолком, не дает к себе прикоснуться или себя оцарапать, не потому что станет проклят — ему такое не грозит, ведь он демон — а потому, что эти когтистые лапы одним ударом разрывают плоть до кости. У Мина уже есть одна рана на спине, пока он спасал Чонгука. Вторая ему была не нужна.       Черные глаза горят, руки сильные и уверенные; демон сражается, пожалуй, даже легко и изящно, но на деле это не сражение вовсе. Юнги все, что может, просто изводить монстра, уходя от его ударов. Только оборона, никакого нападения, у Мина нет силы на это. И он это хорошо понимает, а потому впустую рисковать не собирается.       Позади Чонгук заметно громко возится, что-то шепчет бесконечно, у него снова бред, ему ведь осталось всего ничего. И Юнги это побуждает ускориться, отбросить этого монстра подальше, чтобы к архангелу отправиться, чтобы спасти его до того, как будет поздно. Спасти его, чтобы монстр вдруг не убил их разом двоих.       Чудовище рычит громко, почти оглушительно громко! Воет и бросается на Юнги с новой силой, все метясь когтистыми лапами вспороть ему грудь, окропить все кровью, насладиться плотью! Монстр всегда голоден и видит только жертву перед собой, и он будет пытаться сожрать ее любыми способами, даже если нужно ползти по стене, чтобы добраться до Мина.       Юнги зубы крепко сжимает, копьем умудряется даже несколько голов срезать, но толку в этом никакого нет. Для чудища вся боль меркнет, как только он видит цель, добычу, он пойдет на Мина даже тараном, но желания свои удовлетворит. И Мин все это отчётливо видит, он может хоть по рукоять всадить в эту глотку копье, но монстр все равно будет идти на него, пока не разорвет на части.       А у Юнги время поджимает, он не знает, как это нечто победить и близко не представляет, что сделать. Он только слышит, как Чонгук в бреду говорит на языке мертвых, твердя и твердя о том, что душу Тэхена никому не отдаст, просит магию забрать только его, а Гадеса пощадить. Ох, как все это знакомо Юнги!       Мин с яростным рычанием втыкает копье в один красный глаз, слышит шипение утробное многочисленное, но больше ничего. Ему с монстром не тягаться, это не его битва. Все, что он может сейчас — только защищаться, но позади него Чонгук медленно, но уверенно переходит на другую сторону, загибаясь от проклятия, которое на него наслала собственная мать.       Юнги не может допустить смерти Чона, потому рискует. Он прекращает сражение, резко летит назад, контролируя ситуацию, чтобы монстр не смог его задеть и хватает Чонгука с пола, уносясь с ним далеко вглубь темниц, где прятались в темноте самые ужасные души, самые отвратительные, которые гниют здесь уже вечность. Юнги нелегко тащить Чона даже с крыльями, у них разная комплектация, даже не смотря на то, что Мин демон. Но он обязан его спасти, должен. Потому так далеко убегает в подземелье, теряясь от монстра в голосах миллиона узников. Если он все-таки сможет прорваться и сюда, то Юнги просто откроет все клетки, чтобы у них была большая фора, а может просто разрешить узникам разорвать монстра на части, если они смогли бы это сделать.       — Эй, Чонгук! — зовет Юнги, опуская их на мраморный пол.       Архангел совсем перестал шевелиться или хоть что-то шептать. Мин отчаянно держит Чона за плечи, заставляя на себя посмотреть, но даже глаза у Чонгука закрыты, он словно весь обмяк, а по шее тянется вверх к мозгу проклятие, желающее эту душу искупать во тьме, как все и должно было быть. Но Юнги не паникует, он точно знает, что у него есть в запасе время до того, как видение станет явью. Но далеко во тьме снова рычит монстр, его головы хватают железные прутья клеток, заставляя узников орать громче, пытаться отодрать от чудища кусок побольше ровно, как и оно само желает.       Юнги отчаянно ищет способ потянуть время, не дать монстру все испортить, не дать добраться до Чонгука, у которого сердце все еще работало как надо. Но Мину нужно время, чтобы все обдумать, чтобы никто ему не мешал. Это ведь так сложно! Юнги точно знает, что делать, но он не может! Как Тэхен вообще мог додуматься вручить эту миссию ему?! Почему не Намджун?! Почему?!       «Только тебе доверяю» «Доверяй Юнги» «И он тебя».       Ответ просто на поверхности. Мин, наверное, в глубине души даже знал, что только ему такую миссию и могли поручить, только он с ней мог справиться. Но мог ли?! Вот он сейчас должен спасти Чонгука, не дать ему переродиться в монстра, каким Юнги стал сам. Но все, что он может — выбирать. Он должен пожертвовать кем-то. Либо Тэхен, либо Чонгук — так распорядилась судьба, так она захотела. А Юнги выбрать не может. Это жуткое существо с черной, сгнившей душой, безумное и жестокое сейчас просто не может выбрать, кого отдать смерти, потому что и Тэхен, и Чонгук ему одинаково дороги. А время тикает беспощадно.       Раздается новый зверский рев совсем рядом, монстр идет за ними, он совсем близко. Чует душу Тэхена, а потому и идет на ее запах, он должен принести Суа подарок, чтобы после она дала ему в награду свежую плоть, чтобы позволила подольше побегать на воле, а не держала постоянно на цепи в темноте. У него тоже есть разум, тоже есть желания, только сломанные и разрушенные, проклятые, ушедшие глубоко во тьму, туда, откуда уже не возвращаются.       Юнги понимает, что им не сбежать, Суа создала могущественное существо, которое идет за душой Тэхена. Куда бы они ни пошли, а монстр все время будет их догонять. Все, что Мин может попытаться сделать, чтобы отвоевать время на спасение Чонгука — организовать тщетную попытку выиграть в поединке с монстром, хотя бы обездвижить его, не дать ему возможности за ними следовать, раз убить он его не может.       — Пожалуйста… — шепчет Чонгук, снова начиная приходить в сознание, только глаза не открывает, но бред, зато возвращается. Юнги даже через одежду ощущал, как архангел буквально горит. Жалкие пять минут, жалкие пять минут. — Пожалуйста, люби меня… — шепчет так, словно задыхается, а Мин на этих словах подвисает окончательно.       Теряет былую уверенность, ощущает боль в груди, искренность и чистоту, с которой архангел эти слова шепчет. Ясно кому, он только одного Тэхена любит, только его. Так красиво, а главное правильно, без корыстных мотивов, они оба друг друга принимают, не пытаются исправить или заставить быть другими. Им не важны их статусы и власть, деньги, внешние данные. Они просто любят, вот так вот обычно, обыденно, красиво слишком. И как они собрались жить друг без друга? Как Чонгук думает, Тэхен сможет без него существовать? А как Гадес решил архангел будет без него, постоянно ощущая в груди сосущую пустоту, которая убивает медленно, невыносимо? Юнги как никто другой знает это чувство, он знает, какого это, когда того, кого ты любишь, рядом нет. Ощущения сравнимы с собственной смертью, ты вроде и существуешь, а вроде совсем нет.       Юнги принял решение.       Чудовище резко выскакивает из-за угла, разинуло свои огромные пасти, исходясь слюной в предвкушении легкой наживы. Демон даже не сопротивляется, только уверенность расползается в его черных глазах. Он знает, что делать, только он один и знает, Тэхен не просто так его оставил рядом с Чонгуком.       Но Мин не успевает сделать абсолютно ничего, как монстр бросается на него с ревом, но тут же отлетает в сторону от удара мощных черных крыльев. Их спаситель из воздуха появился, сжимая в руке уверенно меч сверкающий. Хосок вмешался в битву, он уже давно со стороной определился, и даже потеряв Чимина, потеряв абсолютно все, не мог просто отвернуться от всех, кому мог помочь. Он не может просто уйти, это слабо и трусливо, он должен бороться, должен бороться за лучший мир, чтобы все эти ужасные потери более не повторились.       — Спаси его, — бросает Хосок Юнги, отвлекая полностью внимание чудища на себя, давая Мину такое необходимое и желанное для него время.       Демон не сидит с раскрытым ртом, не тратит драгоценные минуты на рассматривание сражения ангела с жутким созданием. Он давно понял, что ему нужно сделать, и он делал. Разорвал грубо несколько пуговиц на рубашке Чонгука, бред которого все усиливался, а потом схватил перо, которое архангел постоянно носил с собой, и без промедлений прошептал:       — Хаос.       *****       «Хаос» — голос в голове кричит имя на повторе, зовет к себе, просит, проникает глубоко, усиливается с каждой минутой настолько, что, кажется, просто разорвет барабанные перепонки, заставит кровь захлебывающимися толчками вытекать наружу из ушей, потому что власть у этого голоса огромная, сила у него гигантская. Он в отчаянии зовет всего раз, но в голове Тэхена стоит на бесконечной петле, вырывает его из реальности, туда, где демон сидит над телом Чонгука, у которого осталось так мало времени. Гадес предполагал такой исход, слишком хорошо знал, что судьба его ненавидит. Один из них должен был умереть. Не страшно, главное, чтобы это был не Чонгук.       — Сражайся! — орет Суа и бросает в неожиданно замершего Тэхена еще один сгусток магии, отчетливо видя, как его глаза вспыхивают настоящим огнем вдруг.       Браво, наконец-то ее удары возымели результат, наконец-то он начал сдаваться тьме, переступая точку невозврата. Она дико смеется и бросает еще один сгусток магии прямо в сердце Тэхена, но он снова же никак не реагирует, только дергается слегка назад от ударной силы и все. Как оказалось легко! Суа всегда знала, что Гадес порождение тьмы, иначе бы так просто этому проклятию не сдался.       У Тэхена из крыльев медленно начинает сочиться черный, жгучий яд, опаляя и так мертвую землю с тихим шипением, с него словно кожа у змеи сползает венозная сетка черная, оставленная ударами Суа, она скрюченными кусками падает на землю, шипя, прожигая ее насквозь, чтобы на ее месте возник свой рисунок, тот далекий, который был оставлен маленьким Чонгуком. Вверх, к глазу черному, стеклянному тянется венозный рисунок, поднимаясь прямо с идеально прекрасных рисунков лилий на груди, которые бьются слабо, словно отражают удары сердца, только совсем не Тэхена, а того, кто когда-то их оставил. Длинные пальцы впервые за все это время шевелятся, выдавая, что Гадес снова приходит в реальность.       А Суа этому радуется, для нее нет ничего прекраснее врага, который окончательно сдался, принимая свой истинный облик. Так даже лучше! Она идеально рассчитала свой план, который теперь идет, как по накатанной. К тому же еще и у Чонгука осталось так мало времени, он скоро присоединится к своей матери, вот тогда бешенству Тэхена не будет преграды, он уничтожит все вместо самой Суа. А когда ее монстр принесет ей душу Гадеса, потом она убьет и его! Пусть страдает так, как страдала она!       Черт собирает еще одну сферу, собирается выбесить Тэхена еще сильнее, чтобы он прямо сейчас начал этим своим ядом заливать поле боя, потроша тела всех, кого встретит на свое пути. Но она не успевает даже толком собрать нужное количество магии, как ее резко сносит в сторону грубый, сильный удар, отразившийся невыносимым скрежетом металла о металл ее брони.       Суа поднимается быстро, бешено горит одним своим глазом, встречаясь с Люцифером нос к носу. Падший парит над грязной землей, над трупами уже павших воинов с катаной в руке, которой и выбил Суа из боя на мгновение. У него в глазах решительности океан, а в руках сталь.       — Пора заплатить за мое падение, дорогуша! — улыбается нехорошо, разрезая клинком воздух, для лучшей демонстрации своих намерений.       Он еще специально Тэхена от нее закрывает, потому что хорошо помнит, что Гадес просил удержать его от кровопролитий хотя бы в первой части этой мясорубки, пока не будет точно уверен в том, что Чонгук останется жив, пока не спасет его. Люцифер та еще сволочь, но Суа он ненавидит так же сильно, как и все, а Чон все-таки его племянник и единственный оставшийся живой родственник.       — Ты пал, потому что слаб и высокомерен! — рычит черт, поднимаясь на ноги, с искусственной конечностью переносить большинство ударов ей было намного легче, чем раньше. Она крепко сжимает в руке катану и бросается на Люцифера, желая открыть проход к Тэхену, падение которого она мечтала увидеть больше всего. Падение в бездну, где он лишится сам себя, как Суа однажды.       «Хаос» — голос зовет, вырывает на поверхность, отрезвляет. Тэхен слышит этот мягкий, отчаянный, немного шепелявый, но такой родной и знакомый голос отчетливо, он не дает ему окончательно сбросить оковы и принять истинное обличие, не дает перегрызть Суа глотку прямо здесь, осознавая, что она вплотную подобралась к Чонгуку, раз Юнги его все-таки позвал. Тэхен знал, что Мин все поймет, он на него очень рассчитывал, знал, что в случае опасности, грозящей архангелу, которой было не избежать никакими способами, он будет точно знать, что ему делать.       Гадес осознанным взглядом смотрит на Суа, которая сошлась в поединке с Люцифером, желает сам ее на части порвать, но все-таки промедление сейчас нужно меньше всего, потому он просто растворяется в воздухе, заставляя черта на это истерично залиться хохотом. Браво, ее план идет абсолютно идеально! Она снова скрещивает оружие с Люцифером и мысленно отзывает своего монстра с душой Тэхена прямо к ней. Дальше только победа.       Хаос из воздуха рядом с Юнги появляется, но демон был к этому изначально готов, он не вздрагивает и не отшатывается, видя, что Гадес наполовину принял свой истинный облик, только смотрит огромными лисьими глазами на Тэхена и все ими говорит. У его ног лежит Чонгук, у него черный венозный рисунок уже перетек на щеку, и с ключиц устремился вниз к сердцу, когда коснется его, все будет кончено. Архангел только дышит тяжело, у него жар сильный, но глаз он не открывает и не произносит больше ничего, ни одного слова. Его время заканчивается.       — Я пытался, но не смог, — шепчет Юнги, глядя в разноцветные глаза Тэхена. Он, и правда, не смог и не сможет никогда. Гадес считал его очень сильным и смелым раз поручил такое, только правда в том, что маленький демон совсем не сильный. Он очень слабый, особенно когда дело касается Тэхена.       — Ничего, — Гадес его мягко гладит по щеке, присаживаясь на колени перед Чонгуком, и улыбается ободряюще, — я сам сделаю. Ты сделал все, что мог.       — Я просто не могу, Тэхен, я… — Юнги сейчас выглядит таким молодым и таким настоящим, искренним, не скрывая своих настоящих чувств. Ведь ему очень больно, ему невыносимо почти, в груди все пылает так, что хочется ребра разорвать и сердце выдрать, чтобы снова было спокойно, без боли, без чувств. Но почему-то так не бывает ни у кого.       — Все хорошо, — Тэхен ему улыбается тепло, что никак не ассоциируется с обстановкой, и мягко по щеке молочной гладит, успокаивает.       Но уже понимает, что принять такое ему будет нелегко, никому из них будет нелегко. Только сам Тэхен уже давно готов, он точно знал, что будущее не изменить, если оно поставило печать смерти над душами, то заберет их, во что бы то ни стало. Что ж, в таком случае, Тэхен готов заплатить свою цену, чтобы другие могли спокойно жить.       Юнги головой трясет, все совсем не хорошо, все просто не может быть хорошо! Как он может сейчас успокоиться, если Гадес собрался отдать свою жизнь магии, чтобы снять проклятие с Чонгука?! Как?! А он еще хотел, чтобы Юнги сам его убил, сжег его душу, давая Чонгуку жить! Мин демон — да, но выбрать из двух жизней одну, он никак не может! И архангел и Тэхен ему одинаково дороги, он просто не сможет! Он не может убить Гадеса, он же его любит, как он его убьет?! А как он будет смотреть на смерть Чонгука, а потом на разбитое сердце Тэхена?! Как?! Эта ноша точно была не на его плечах! Гадес в этот раз ошибся, считая, что маленький демон сможет принять верное решение и спасти самого важного, для Тэхена это, конечно же, Чонгук. Юнги не сможет его лично спасти, не сможет взять душу Гадеса и просто ее уничтожить, заплатить магии крови добровольно предоставленную жизнь, чтобы она сохранила жизнь Чону. И не сможет просто сидеть и смотреть на смерть самого любимого человека для Тэхена.       Он медленно поднимается на ноги и пятится к стене, сжимая себя крепко руками, словно боится, что сердце его просто выпрыгнет из груди. Гадес его не винит, отчасти он поступил очень жестоко, давая Юнги такое задание, но и настаивать на его выполнении не станет. Тэхен Мина так же сильно. Хватит уже одного того, что демон догадался о том, что нужно делать, все остальное Гадес сделает сам.       Чонгук дышит глубоко, прерывисто, отчаянно руками скребет по мраморному полу, желая избавиться от ужасного жара, который все его тело охватил, хмурится и головой мотает туда-сюда. Он превращается медленно, проклятый собственной матерью. Но даже с этой венозной черной сеткой, с вдруг запавшими глазами с едва различимым аромат глицинии остается для Тэхена самым красивым. И Гадес хотел бы сейчас на него смотреть долго, запоминая по сотому разу это прекрасное лицо, но не может.       Времени почти не осталось. Он и может только позволить себе рукой провести по черной щеке, коснуться маленького шрама на прощание. Тэхен не боится смерти, не боится того, что Суа выиграет. Он сделал все, объяснил все ходы этой войны Люциферу и Намджуну, они смогут все это остановить с минимальными потерями. Он завершил все свои дела, простился с Микой уже давно, с братом, с сестрой тьмой, вот сейчас с Чонгуком и Юнги. Даже успел отдать право на мирный договор архангелу и ему же отдать свои силы, чтобы с его смертью мир не канул в пропасть, а продолжал существовать. Чтобы Чонгук построил Рай, какой хотел, чтобы был счастлив, насколько сможет после всего этого. Закончил все дела, хотел бы и войну завершить, но, кажется, это уже не на его плечи ляжет. Что ж, Намджун и Люцифер смогут с этим справиться.       Взгляд Тэхена скользит по любимому, прекрасному лицу, спускается слегка ниже на шею длинную, укрытую сеткой этого проклятия и цепляет черное маленькое перо, которое архангел всегда носил с собой. Крохотная деталь, но к Тэхену вдруг приходит осознание, он медленно поднимает голову вверх и застывает, глядя на Юнги, который уверенной рукой сжимал маленький кинжал, направленный прямо в свое сердце.       В черных глазах ни капли сожаления или страха, неуверенности хоть немного и той нет. В черных глазах смирение и любовь плещутся, принятие. Маленький демон был очень слабым, но очень умным, он сразу понял. Ради тебя — Тэхен отдавал свою жизнь в обмен на жизнь Чонгука. Но допустить такого исхода не мог, как и смерти архангела. К счастью, у него было решение этой проблемы…       — Юнги, — аккуратно зовет Тэхен, видит прекрасно, как уверенно настроен сейчас демон, и не осмеливается хоть что-нибудь сделать, чтобы его не спровоцировать.       — Вы не сможете друг без друга, — улыбается Мин, — я знаю, Тэхен, поверь мне. Его это просто убьет, ты отдал свою жизнь ради него — он не сможет жить с такой правдой! — качает головой Юнги, крепче сжимая кинжал у своего сердца. Тот самый, который ему подарил Тэхен когда-то. — И я… я тоже не смогу. Я не смогу жить в мире, в котором я больше никому не нужен! — У Юнги с глаз срывается одинокая чистая-чистая слеза. — Я счастлив, что ты счастлив, и большего мне не надо. — Тэхен собирается Мина остановить, но тот мотает головой уверенно. — Нет, не нужно! — Он переводит дыхание, как бы не старался показать, что ему легко, а все далеко не так. — Я стал демоном, и думал, что больше не смогу никогда любить. Но я полюбил тебя! — и улыбается Тэхену, запоминая его лицо, даже зная, что на той стороне его не ждет абсолютно ничего. — Прощай, — шепчет и тут же вонзает без промедлений себе в сердце кинжал, скрепляя договор с магией, отдавая свою жизнь добровольно в обмен на жизнь Чонгука.       Тэхен тело Юнги успевает поймать до его падения. Он уже второго дорогого ему человека умирающего на своих руках держит, и второго не может спасти, какой бы силой не обладал. Мин не просил его не возвращать, но слов было и не нужно, Тэхен и так понимает, что демон такую жертву принес не для того, чтобы от нее так легко отмахнулись.       Раз, два — сердце еще конвульсивно бьется, не осознает, что осталось ему совсем ничего. Тэхен смотрит в черные глаза и не верит! Он просто не верит, что Юнги только что сделал! Он не хочет верить, у него у самого сердце вдруг перестает биться, и боль такая ядом ползет по венам, что, кажется, просто сейчас его убьет. Он любит. Любит. Он его любит.       — Р… — у Мина кровь из уголка губы течет черная, он конвульсивно сжимает пальцы на рубашке Тэхена, смотрит в эти разноцветные глаза и стремится даже улыбнуться, только не может, у него такая слабость в теле и такая легкость. Он словно плывет, и здесь так спокойно, на руках у Гадеса. Без сожалений. — Ради тебя, — еле выговаривает Юнги, и его сердце замирает, даря прощальный стук.