Map of the soul: 7

                              FLASHBACK       Темнота сегодня поистине ужасающая, плотная, проникает в каждый закуточек, мечтая остаться там его частью, пугая своей силой безграничной, одним своим существованием. Плывет рядом, за ним, и смеется, противно хихикая. Хотя голос этот слышится далеко не от стен, он уже давно поселился в голове, стал частью сознания. Он помогал забыться, помогал ничего не испытывать, спокойно жить без попыток кого-то убить в массовом значении вот уже огромное количество лет. Но в последнее время он совсем не помогал, не успокаивал нисколько, пропуская, сочащуюся ядом в крови боль, которую должен был сдерживать.       В груди ноет сердце, душа не болит, запертая в маленькой черной коробочке, но сердце кровью изливается черной, травит, изводит до приступов слепой ярости, криков беспомощных, дикого бешенства. И все равно успокоения ничего не приносит. В теле усталость, ломка болезненная, чувства, похороненные на дне подсознания, чтобы не мешались, вдруг оживают и ноют с невероятной силой, просят хоть немного быть услышанными, понятыми. Но их по-прежнему затыкают, они никому не нужны, не желанны, ровно, как и их владелец.       Тэхен медленно идет по длинному коридору мраморному своего замка, позади него шлейфом тянутся черные огромные крылья. Демоны все, как один при встрече с господином кланяются, сразу разбегаясь по углам, чтобы не попасться под горячую руку. В последнее время Тэхен несдержан, бесится по пустякам, рвет и мечет все на своем пути. Просто страдает, но этого никто не замечает кроме Намджуна, который, как ни крути, а помочь с этим Гадесу ничем не мог. Ни один из демонов не вызывал в Тэхене хоть какую-нибудь эмоцию, кроме сплошного «ничего», все не те, слишком обычные, пожалуй, даже тривиальные, наполненные чувствами и эмоциями, но абсолютно не теми, которые жаждет увидеть Тэхен, ему нужна недооценённая искренность и красота. Не внешняя, а душевная. Пожалуй, он в этом слишком старомоден, но по-другому просто не может. Его уже раз предали, сильно, настолько, что в груди до сих пор эта рана завывала сильными ветрами, периодически болью о себе напоминая.       Впереди дверь маячит в подземелье, где тысячи узников отбывают наказание за свои земные грехи. Тэхен обычно никогда сюда не спускается, он все-таки владыка Ада, такую работу выполняют обычные демоны, которым до статуса Высших еще расти и расти — у каждого своя роль. Но сегодня Тэхен сам себе наперекор идет, отворяя массивную дверь, сразу встречаясь с мраком подземелья и тихими, жуткими звуками, раздающимися из каждого угла. Кого угодно бы испугало это место, только не Тэхена, который уже давно и сам горел в своем личном Аду, за грех, которого никак не мог понять. Неужели любовь под запретом?! Неужели за это чувство нужно расплачиваться, как за грех?! Ответьте кто-нибудь, потому что Гадесу сегодня слишком плохо от своей внутренней боли, которая выедает его тем самым чудищем, запертым в клетке из цветов.       Узники в своих клетках реагируют на приход Тэхена бурно поначалу, но потом разом все затыкаются, осознавая, кто к ним пришел, жмутся в углах, сжимая в изуродованных пальцах свои цепи, чтобы и те не издавали ни единого звука. Доводить демонов-надзирателей было можно и даже нужно, а вот связываться с Дьяволом не хотел никто. Души не знали наверняка, но чувствовали, что если умереть от его руки, то навсегда, в страшных муках, с которыми не сравнится ни одна пытка этого жуткого места.       Тэхен плывет по каменному проходу, медленно ступает по мраморным плитам, смотря на все стеклянными глазами. Он даже в темноте отлично видит всех, каждую душу, но они его не привлекали, он пришел сюда потому что… потому что он и сам не знает зачем. Просто сегодня ему особенно плохо, он убил очередного демона, который ластился к нему и обещал лживо, что всегда с ним будет, за него будет. А за черными глазами крупным шрифтом читалось, что решил с ним остаться ради власти. Они все одинаковые, хотя с другой стороны, они же демоны. Да и не только демоны теперь такие, в мире любовь и искренность стали редчайшими качествами, которые с каждым тысячелетием просто вымирают до нуля. Деньги, власть, слава. У Тэхена есть все это, а счастлив он не был.       «Пожалуйста, люби меня» — говорил его аромат лилий, и того у него сейчас не было. Все это казалось иллюзорным, призрачным, недостижимым. Он был самым сильным существом во всей Вселенной и самым одиноким при этом. А ему была нужна такая малость — любовь. Он больше ничего не желал.       Клетки тянутся бесконечно далеко, но местами прерываются перекрестными коридорами, которые уходят еще глубже и так бесконечно делятся на свою особую систему. Не хаотично совсем, хоть это и Ад. Тэхен любит порядок. Но не все это его волнует и даже не страх, расползающийся по подземелью от одного вида Дьявола с такими прекрасными, но ужасно огромными крыльями, тянущимися позади него с легким шелестом. На самом деле, он просто отвлекает себя от боли, гуляя там, куда раньше не заглядывал. Он просто уже, кажется, дошел до той точки, когда терпеть и дальше нет силы, а голос в голове уже давно не помогает.       Впереди маячит перекресток, можно свернуть, куда угодно, но черные безжизненные глаза смотрят только прямо, а ноги идут ровно вперед, никуда не сворачивая. Здесь клетки с новоприбывшими, совсем молодыми или теми, кто находился в подземелье не больше года по меркам Ада. Но даже эти души понимают, кто такой Тэхен, им не нужны сотни лет для этого за плечами, они видят Дьявола и в страхе жмутся в дальние углы от него, боясь, что его гнев падет на них. Все, кроме черноволосого мальчишки в грязной одежде, который огромными глубоко-черными глазами смотрел на Тэхена без тени страха на лице или хоть какой-либо заинтересованности. Он был сейчас таким же пустым в эмоциональном диапазоне, как Гадес. Многие, попадая в Ад, испытывают шок, неверие, страх. У этого же мальчишки не было ничего, кроме смирения и внутренней боли, которая с преисподней не была связана абсолютно никак.       Тэхен сам не замечает, как замирает у клетки с худощавым мальчишкой, неожиданно заинтересованными глазами глядя на него. На нем выцветшая стояла печать архангела, только архангелом ему быть было не суждено. На душе клеймо греха покоилось, которое его в Ад и направило. Честно, Тэхен и не помнит такого, что в преисподнюю за грехи хоть кто-нибудь из небесных попал, в особенности архангелы. В груди болезненно сердце кольнуло от воспоминаний. Нет, ему нельзя помнить, нельзя! Забыть, он должен был уже все забыть!       — Как тебя зовут? — смотрит на мальчишку, не мигая, удивляется, как такой юнец умудрился так быстро попрощаться с жизнью, да еще и нахвататься грехов со своей архангельской сущностью. Да, на небесах всем как было на других наплевать, так все и осталось; за мальчишкой никто не присматривал, не помогал справляться с трудностями. Якобы этот путь маленькая и глупая еще душа должна была пройти в одиночку. Что за бред?!       От звука голоса Тэхена тьма с потолка начинает стекать, шуршать тихо, купаясь в длинных, черных крыльях своего брата, ластиться, играться. Пугать узников, в особенности новоприбывших, своей силой и могуществом, которые рядом с Гадесом становились просто безграничными. Сама тьма становилась всевластной, способной на жуткие и одновременно потрясающие вещи. Она же рядом с братом, питается от него энергией столько, сколько сама может в себя накачать.       — Юнги, — тихо отвечает мальчишка, без тени страха, но с ноткой заинтересованности во взгляде.       Он ровно как сам Тэхен увидел перед собой существо, такое же пустое внутри с выедающей его болью. И плевать, что перед ним стоял Дьявол, а Мин был просто уверен, что это он собственной персоны. Красивый, величественный, сильный, с аурой молчаливого подчинения, которая расходится от него во все стороны. И даже не черные глаза, ни крылья так в нем это не выдавали, как нечто, что было в нем самом, что и делало его Дьяволом. А Юнги не боится, если его будут пытать, мучить, то пусть так и делают. В конечном итоге, он заслужил; а вся эта боль не имеет никакого сравнения с предательством и потерей части огромной самой души.       Тэхен смотрит на него долго-долго, изучающе, подмечает все до мельчайших деталей. Одежда грязная, значит, при жизни был нищим, матери не было, только отец, штаны порваны, но не зашиты. Худой, до выпирающих из-под одежды костей — есть было нечего, отец явно нигде не работал, никак семью не обеспечивал. Волосы черные спутанные и грязные тоже ни о чем хорошем не говорят. Круги под глазами, значит, плохо спал либо из-за нелегкий видений, как части дара архангела, либо на то были другие причины, которые не давали душе покоя. Глаза черные, очень красивые, но убитые, безжизненные. Потеря большая, нелегкая, выжигающая изнутри. Ни жизни своей земной, ни дара своего небесного, а нечто такого, что грызет и самого Тэхена уже давно — уничтожающая боль от любви.       Гадес взмахом руки отпирает клетку, в которой сидит загадочный паренек Юнги, но не видит в черных глазах ни тени радости от этого или страха, ему абсолютно все равно. Только другие узники выжидающе уставились на них, нетерпеливо горя от желания узнать, что же будет дальше. Что сделает Тэхен с мальчишкой?! Он был в паршивом расположении духа, это все уже давно поняли. Вот только Гадес просто вошел в клетку к Мину и просто опустился на холодный пол рядом с ним, кладя голову на стенку, прикрывая глаза, стараясь успокоить эту боль, забыться, не думать о ней.       Юнги с интересом рассматривает Тэхена, такой необычный поступок его очень ошарашил. Он ожидал пытки, боль, кровь, а получил нереально красивого Дьявола на расстоянии меньше чем вытянутой руки, который не делал абсолютно ничего, просто сидел рядом, растянув свои крылья по всей клетке и части коридора красивым, но ужасно смертоносным одеялом. Мин смотрит на Тэхена очень близко, подмечает не только его скульптурную, абсолютно нереальную красоту, но еще и какую-то вселенскую усталость, скрытую за маской вечного величия. Дьявол был совсем не таким, каким его все представляли.       — Как ее звали? — интересуется тихо Тэхен, но глаз так и не открывает.       Ему не нужны долгие, полные боли объяснения, он сам все понимает. Юнги испытывал ту же потерю, что и Гадес, умирал от ядовитой любви, которая не приносила ни капли радости, только мрак в душу, только боль, выгрызающую внутренности до звенящей пустоты.       Мин кусает губу, притягивает к себе ближе согнутые колени, чтобы успокоить этот ураган в груди, чтобы не ныло так невыносимо от одного только имени, но отвечает тихо:       — ЁнХи.       Тэхен просто кивает, по одному имени выискивая нужную душу среди живых, но не находя ее там. Она осталась не на земле, — легко понимает Гадес, вот потому потеря Юнги так его убивает. Они теперь по разные стороны баррикад, ровно, как и сам Тэхен. Что ж, судьба очень любит жестокие мотивы ставить на повторение.       — А у тебя? — Юнги смотрит на Гадеса, совсем не боится поплатиться за дерзость, неуважительно обратившись к самому Дьяволу. — Как звали ее?       — Его, — легко поправляет Тэхен и резко глаза распахивает, встречаясь с черными невинными колодцами напротив. Такими большими, что в них впору было тонуть, что Гадес и делал, даже не пытаясь себя от этого одернуть. — Его зовут Джин, а его сына Чонгук. — Не думает ни скрывать эту правду, ни уходить от ответа, ни беситься, хоть с Мином они почти и не знакомы. Он его узник, а Тэхен его палач. Им не болтать нужно было, а просто заниматься своими адскими делами, в которых Дьявол карал грешников. Юнги трогать отчего-то не хотелось.       Мин даже не думает о том, что однополые отношения плохо, что они должны в нем вызывать только отвращение. Тэхен был сейчас таким отчаянным и открытым в своих чувствах, выжженным. Ему было больно от любви, он был от нее несчастен, может не взаимно, а может что-то еще стояло между ним и его любовью, Юнги этого не знал. Вот он сам так и не успел сказать ЁнХи, о том, что ее любит. В конечном итоге, в этом чувстве больше боли, больше потерь, слез и несчастий, чем возможности обрести крылья. Не такие, как у Дьявола, а такие, которые заставляют душу в радости порхать.       — А меня зовут Тэхен, — смотрит прямо в душу Юнги, но тот ее и не прячет и не мешает этим черным глазам себя сканировать, сам не испытывает абсолютно никакого страха перед Гадесом, хотя ясно осознает, что перед ним не белый и пушистый кролик. — Джин мне дал это имя, ведь раньше у меня его не было.       Выдает все, как на духу и улыбается красиво, но нестерпимо грустно так, что у Юнги сердце с новой силой заныло. Он не знал о том, что произошло между Дьяволом и загадочным Джином, но раз тот дал ему имя, раз был с ним в те времена, когда Тэхен был никем, то получается, корни свои глубоко в душу пустил. А теперь бросил, Юнги ни разу не должно быть Дьявола жаль, он не должен был испытывать к нему никаких эмоций, только ненависть или сплошное ничего. Но Мину почему-то сейчас очень хочется Тэхена обнять, он такой одинокий! Ровно, как и Юнги теперь, только он еще этого не осознал до конца, а Гадес, видимо, в этом котле давно варится, у него в глазах умирала жизнь. И это странно, он ведь Дьявол, ни о какой жизни и речи быть не могло, но в глазах каждого есть нечто, что делает их живыми не физически, а духовно. Так вот у Тэхена этого огонька почти и не осталось, он выгорел в пустой сосуд, который уничтожает сам себя. Его пытка намного хуже и изощреннее всего, что приходило Юнги на ум из того, что мог сделать Ад. Тэхен был Дьяволом, но он же здесь больше всех страдал. У Мина был только один вопрос: а за какой грех? Что он сделал, что его ожидала такая участь?!       — Я не нужен, — Юнги закусывает губу, осознавая, что последний вопрос задал вслух. Он не собирался ковыряться в чужой ране, но Тэхен так неожиданно отвечал на вопросы. — Я жестокий монстр, — усмехается и резко щелкает пальцами, перенося их обоих к себе в покои, где кроме тьмы и холода не было абсолютно ничего. Хватает Юнги за плечи и бросает в россыпь черных подушек, и сам падает на кровать, нависая над мальчишкой, глядя в глаза, ожидая увидеть там страх. — Я Дьявол, беру все, что хочу, — нежно проводит пальцами по щеке Юнги, а затем резко хватает его за тонкую шею, — а хочу, могу и убить.       Давит пальцами несильно на гортань, перекрывая воздух, а сам все смотрит и смотрит в черные глаза, ждет, когда там отвращение и страх переплетутся в один коктейль. Так всегда было и будет, не было еще никого, у кого на языке не вертелось этого ненавистного «Монстр!».       — Так скажи мне, кому нужно такое чудовище?! — рычит Тэхен и резко Юнги отпускает, поднимаясь с кровати в бешеном порыве.       Черные глаза горят, крылья неспокойно по полу перетекают, а из груди вырывается только крик, который Тэхен сдерживает, прижимая руки к груди, пытаясь сердце унять, закрыть кровоточащую рану, чтобы перестала его мучить, перестала издеваться над ним каждый день. Гадес себя ощущает сломанным, столько боролся, но больше… больше сил просто нет.       Юнги медленно с кровати поднимается, не бежит, не дрожит в страхе или в отвращении к Тэхену, даже не кидает в него жестоких слов. Он был удивлен такой неожиданной сменой настроения, но не более. Он смотрел на Гадеса, и с кровоточащей вдруг душой думал, а насколько ему было больно? Насколько ему невыносимо было больно, что он так страдал, сжимая в руках дорогую ткань черной рубашки, явно стараясь унять болезненные содрогания сердца, которое все никак не желало сдохнуть!       — Если… если хочешь, то можешь меня убить, — говорит Юнги, глядя на Тэхена огромными, чистыми, невинными глазами. Он просто не знал, чего добивается сейчас его изрезанная в клочья душа.       Гадес усмехается на это, а потом выдыхает тяжело, набирает полную грудь воздуха, которого здесь нет на деле, а такое поведение ни более чем рефлекс. Выпрямляется и смотрит в черные глаза напротив, в такие добрые и красивые глаза. Тэхен Юнги не знает, но отчего-то железно уверен, что мальчишка совсем не заслуживает быть здесь.       — Побежишь от меня? — в лоб спрашивает.       Мин отрицательно качает головой, уверенно отвечая:       — Нет.       — Буду жестоко пытать, будешь меня ненавидеть? — душу видит насквозь, знает, когда ему лгут.       Но Юнги отчего-то о лжи не думал даже. Может, потому что должен был стать архангелом и просто врать был не приучен, может потому что осознавал, что врать Тэхену бесполезно, а может, потому что не хотел. Гадес еще никак не мог этого понять.       — Если тебе будет от этого легче, то нет, — Юнги не понимает, к чему все эти вопросы, но честно на них отвечает ровно то, что думает, что приходит на ум.       Ведь если Тэхену, и правда, полегчает после боли другого, то почему бы на заплатить такую цену?! Юнги видел всего ничего, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что с болью Гадеса сравниться не могло ничто.       — А если прикажу лечь под меня? — пронзительными черными глазами смотрит на Мина, ожидает лжи, ожидает, когда душа себя сдаст с потрохами. Страх долго держать под контролем никто не мог, все в итоге сдавались, показывая свои истинные лица.       — Лягу, — уверенно кивает Юнги, не дрогнув, — но любить не буду.       И вот это последнее все решает. Прошлые претенденты на это гнилое сердце и душу как один кричали, что будут только с Тэхеном, только его будут любить, желать. А на деле дрожали перед монстром, боясь сказать хоть что-то, что ему не понравится! Мечтая о том моменте, когда он отлучится по делам и можно будет спокойно вздохнуть. Юнги не лгал, не скрывал истинных мотивов, говорил все, как думал, как сам желал. Любовь не приходит просто так, а у них у обоих обрезаны крылья. Мин просто не сможет подарить Тэхену то, чего он так желает. И он сразу об этом сказал, не боясь даже последствий. Хуже — ложные ожидания.       — Что ж, — улыбается Гадес и поднимает руку на уровень глаз, на которой тут же материализуется черная коробочка, — держи, — подходит к Юнги и буквально впихивает ему ее в руки под недоумевающий взгляд. — Это моя душа, — поясняет Тэхен, — можешь делать с ней все, что захочешь. Можешь прямо сейчас меня убить, — а в глазах черных пустота. — Вот, — кладет поверх маленький кинжал, — открой коробку и проткни мою душу им. Просто убей меня, жестокого монстра. — Юнги словно молнией поразило, он просто не понимает, как все докатилось до этого, до попыток Тэхена уговорить Мина убить его. — Я не стану сопротивляться, — Гадес разводит руки в стороны, а на губах бесцветная улыбка. — И это даже не проверка. Просто убей меня и все. А хочешь, можешь заставить меня мучиться! Моя душа в твоих руках, делай все, что пожелаешь!       END FLASHBACK       *****       Тьма густыми завитками клубится, тянется вверх, все собой заполняя, бушует неудержимым потоком, танцуя одной ей известный танец. У нее сейчас силы немерено, она напиталась ею до таких пределов, что только отсутствие ее физической оболочки и не дает ей от жадности лопнуть, лишь довольно плыть, наслаждаясь своим величием и величием своего брата.       Именно тьму видит Чонгук, когда наконец-таки открывает глаза. Он очень хорошо помнит все, что с ним произошло, в деталях помнит, как Суа его прокляла, как по его телу тек черный жуткий рисунок, собирающийся забрать его с собой в объятия беспробудного голода. Он даже помнит погоню, отвратительного монстра и Юнги, который его так отчаянно пытался защитить. Все помнит, но открывая глаза, видит только тьму и не понимает: он уже стал чертом или нет? А что он должен испытывать после перерождения? Как себя чувствовать? Что хотеть сделать? Или он просто умер? Но в таком случае он не смог бы открыть глаза, ничего бы не смог. На той стороне для ангелов или демонов нет уже абсолютно ничего. Двойной смерти не бывает, они просто исчезают и все.       — Гуки, — знакомый голос откуда-то раздается, заставляя архангела удивленно хлопнуть глазами, стараясь хоть что-то разглядеть, но вокруг только тьма и высокий аромат лилий, которого Чон поначалу даже не заметил, так привык к его постоянному присутствию.       Архангел резко поднимается, даже голова у него не кружится, но вокруг сплошное ничего, тьма ластится и резвится в море огромной, уничтожающей силы. И вот эта та стихия и дает Чонгуку первый сигнал, что Тэхен совсем рядом. Она и аромат лилий, который заполнял собой все вокруг. Это не сон и не смерть, это реальность. В этой реальности он всегда бежал к Тэхену, но что-то всегда ему мешало с ним воссоединиться.       — Уйди! — Чонгук отчаянно приказывает тьме, чтобы найти Гадеса, убедиться, что с ним все в порядке, он не ранен.       Но уже по одному шипению злостному стихии понимает, что не все в порядке. Однако тьма неожиданно подчиняется, совсем неожиданно опадает на землю плотным туманом, давая Чону возможность увидеть Тэхена, который сидел совсем рядом с ним со стеклянными, мертвыми глазами, а на его руках покоилось тело маленького демона. Мертвое тело — понимает Чонгук, и сердце его пропускает отчаянный удар, тут же с болью падая вниз ровно, как и сам архангел на колени перед Юнги, неверяще глядя на демона, которого вот совсем недавно видел живым! Как? Что произошло?! Почему он? Почему все, кто становится Чонгуку дорог должны умереть?! Когда закончится этот проклятый круг, уносящий столько жизней?!       — Он же… он… — и смотрит отчаянно в разноцветные глаза Тэхена, подмечая лишь краем глаза, что он наполовину снова принял свой истинный облик. Слезы в горле застревают, мешают дышать, а внутри, словно что-то с треском разрывается, кажется, это была душа Чонгука, которая просто не могла принять такого поворота событий.       Гадес только моргает, словно выходит из транса, и тьма вокруг снова начинает шипеть, набираясь силы. Смотрит на архангела долго-долго, а потом головой мотает и притягивает Чонгука к себе в объятия, стараясь его успокоить, хотя сам и близко не был к этой отметке. Со смертью Юнги в Тэхене, словно тоже что-то умерло, кажется, это была та самая любовь, которую он в нем родил когда-то, не позволив сломаться окончательно. И Юнги хочется вернуть, вот только в его объятиях сейчас Чонгук, которого он тоже любит, за которого Мин и отдал свою жизнь. И Тэхен потому хотел отдать свою жизнь в обмен на их обоих: Юнги и Чонгука, потому что смотреть на смерть хоть одного из них не смог бы. Только маленький демон решил все по-другому, он никогда Тэхена не слушался.       Чон отчаянно руками хватается за крепкие плечи Гадеса, топит в себе слезы, плотно сжимая зубы, а глаза закрыть не может, как ни старается. Он отчетливо видит в окровавленных руках Юнги маленький кинжал, тот самый, который он постоянно таскал с собой, предпочитая другому оружию. Чонгук умный мальчик, он сразу все понял — Мина никто не убивал, он все сделал сам! И почему-то от этого особо больно, кричать хочется, надрывая глотку, но архангел себя сдерживает, дышит лилиями, отчаянно хватается за Тэхена, но унять эту бурю, эту разрывающую его изнутри боль, не может. Юнги отдал свою жизнь магии, чтобы спасти Чонгука, Джин умер в попытке спасти Чонгука! Сколькие еще должны из-за него лишиться жизни?! Почему?! Просто скажите, почему?!       — Не из-за тебя, Гуки, — шепчет Тэхен, прекрасно понимая, что сейчас владеет архангелом. Конечно же, он решил, что несет в себе только смерть, но виноват был не он. Совсем не он. — Все это из-за меня, — у Гадеса голубой глаз искрит, медленно поддаваясь тьме, теряя свои краски.       У него сильнее эта ядовитая жидкость с крыльев начинает капать, а кожа с плеч медленно слезать, обнажая рисунок черный, витиеватый, только совсем не венозную сетку показывая, а раскрывая истинную сущность Хаоса, ту его оболочку, которую он не желал никому показывать.       — Все началось очень давно из-за меня, — у Тэхена голос неожиданно пустой, у него крылья черные укрытые тьмой и непонятной жидкостью выгорают, теряя всю свою красоту.       И только руки, сжимающие Чонгука, по-прежнему говорят о том, что он все еще здесь. Архангел немного отстраняется от Тэхена и смотрит в его глаза, ему больно, он никак не может смириться с тем, что произошло, но он прямо понимает, что с Гадесом сейчас не все в порядке. Голубой глаз как помехи на телевизоре меняет свой цвет в черный и обратно в голубой, словно сдается, но очень медленно, словно Тэхен все еще не дает себе окончательно скинуть цепи, которыми так крепко себя заковывал.       — Ты здесь не при чем, Чонгук-и, — Гадес грустно улыбается ему и тихо гладит по молочной щеке, глядя в черные глаза с россыпью звезд. В те самые, которые были и у Юнги. — «Моя любовь умеет только убивать, моя любовь порвет тебя на части», — цитирует строки из стихотворения, глядя в любимые, красивые глаза, в которых боль плещется и горькое осознание. — Все началось давно с меня, я хотел любить и отобрал в этом желании любовь у Суа, — Чонгук мотает головой, хочет сказать, что Тэхен не виноват ведь в этом чувстве, не виноват, что влюбился. Такое ведь не контролируют! Но Гадес кладет палец ему на губы, призывая просто сейчас послушать и помолчать. — Потом тебя втянул в войну и Юнги. Ты чуть не погиб, расплачиваясь за мои грехи, ведь ты ничего не сделал. А Юнги отдал свою жизнь, чтобы жил я, потому что я хотел, чтобы жил ты.       У Чонгука слезы бегут по щекам, он как не желает, а остановить их не может. У него в груди такая рана, причем не своя совсем, он чувствует боль Тэхена каждой клеточкой тела, знает, как ему невыносимо от этой правды, от того осознания, что быть счастливым ему не предписано судьбой.       — И никто не должен был умирать из-за меня. Это ведь моя война с Суа, она началась из-за меня, только между нами. Я не должен был никого из вас в нее втягивать. — Голубой глаз полностью становится черным и с его уголка вниз ползет долгая, тягучая дорожка из черной крови. Не слезы, только кровь. Он не заслуживает обладать даже такими обычными качествами обычного создания. — Но был так счастлив с тобой, так не хотел тебя терять, что позволил всему дойти до такого.       Чонгук боль глотает вместе со слезами, зубы сжимает, чтобы не заорать, потому что так невыносимо на душе. Тэхен привык быть во всем виноват, привык оставаться одним, ненужным и нелюбимым, потому и груз ответственности за все случившееся берет на себя. Он ведь себя ненавидит уже давно — за то, кем стал, за то, сколько боли приносит всем вокруг. А он ведь просто хотел любить, просто нес в себе это прекрасное чувство. Он ведь никого не заставлял быть с ним, не принуждал, всегда очень спокойно, хоть и с внутренней болью, принимал отказ. Так почему он считает себя виноватым во всем?! Почему не видит, что в этом конфликте, как в и любом другом виноваты двое?! Он и Суа, да. Но не он один. Черт перевела одну свою маленькую трагедию в целую войну, но она ведь даже не разобралась в чем дело. Джин не любил ее, и она в злости просто решила ненавидеть Тэхена! Так ведь легче, чем признавать, что ты больше никому не нужен. Гадес это чувство перевел в ненависть к себе, а Суа к окружающим. И все же, все же конфликт, и правда, был только между ними двумя. Маленький демон умер, потому что не смог бы смотреть на смерть Тэхена, только он был не обязан отдавать за него свою жизнь. Он его любил, вот потому так и поступил. Моя любовь умеет только убивать.       — Но больше никто не пострадает, — через боль улыбается Чонгуку, знает, что архангелу сейчас тоже нелегко. Он понимает ведь, к чему все клонит. — Я закончу всю эту войну, все эти потери и жертвы прекратятся, — а второй черный глаз совсем без белка, он кровоточит без остановки, раскрашивая медовую кожу длинными жуткими полосами. А под руками Чонгука с Тэхена окончательно слезает первый слой кожи, обнажая ужасный рисунок черный на спине.       — Не надо! — просит архангел, понимая, что собрался Гадес сделать. Да, войну нужно было прекратить, но не таким ведь способом! Точно был другой! У Чона сердце в груди прыгает и замирает, ожидая самого болезненного — прощания.       — Тише! — улыбается Тэхен, и гладит маленький шрамик на щеке, и в этот момент у него за спиной с треском лопаются кости на крыльях, рассыпаясь в прах.       Но Гадес Чону смотреть не дает, держит за подбородок и смотрит прямо в звездные глаза, только у архангела прямое ощущение, что второй глаз у Тэхена мертвый абсолютно. Он не двигается и не моргает, застыл, как искусственный и только кровь из него течет беспрерывно.       — Я должен все остановить, я больше не могу терять тех, кого люблю, — и пояснений не надо, ведь Чонгук уже давно понял — Гадес Юнги любил. — А что если следующим станешь ты? Я не смогу этого пережить, просто не смогу.       А архангелу хочется орать, что он вот тоже не сможет, у него сейчас внутри такая боль, что он только благодаря аромату лилий еще и держится. А как только он исчезнет, как только эти сильные руки его отпустят, он просто прахом рассыплется, он сгниет, сам себя убьет от этой боли, потому что невыносимо. Без Тэхена будет просто невыносимо.       — Я прожил длинную жизнь, многое видел, многое сделал, я даже был счастлив с тобой. И потому я хочу, чтобы и ты продолжал оставаться счастливым, чтобы стал снова архангелом, возродил Рай, как хотел. Только живи, Чонгук-и, только живи! Ты должен мне обещать, что будешь жить, мне так будет спокойнее.       А вот Чону нет. Он от боли уже сейчас загибается, слезами давится и у него стойкое желание выдрать свое сердце из груди и просто выбросить его к черту, потому что невыносимо! Как Тэхен справлялся с такой болью, Чонгук просто не представляет! И держать его не может, не может его отговаривать. Война должна быть окончена, невинные должны перестать умирать. Эта обида, эта месть из прошлого должна прекратиться, Гадес и Суа должны все решить прямо сейчас, это недоразумение, их общие боли и потери должны прекратиться. Тэхен сам так хочет, так нужно, и все, что Чонгук может сделать — это принять его волю. Как бы Чону было не больно это признавать, а он понимал, что Тэхена ему было необходимо отпустить. Но как же!..       — Ты обещал, что не отпустишь меня! Обещал, что не оставишь! Что мы всегда будем вместе! — Чонгук отчаянно не поддается истерии, но именно она им и овладевает.       Он не знает точно, что будет, когда Тэхен примет свой истинный облик окончательно и пойдет к Суа, чтобы завершить войну. Но что-то в нем отчаянно кричит, что ничем хорошим это не закончится. Он не должен его отпускать, если сейчас не удержит, то больше никогда-никогда не увидит — он это ясно понимает сквозь удушающую боль.       Тэхен успокаивающе его по щекам гладит, смахивает слезы и все силится ему улыбнуться, но у него уже отчетливо начинают расти новые крылья, разрывая плоть на спине с громким треском. И это не больно, просто он уходит туда, где нет чувств, где он перестает быть Тэхеном, становясь Хаосом, туда, где нет Чонгука. И вот это последнее только и страшно, но оно нужно. Юнги заплатил огромную цену, чтобы переписать будущее, чтобы оставить Тэхена с Чонгуком. Гадес же платит свою цену, чтобы отблагодарить маленького демона, чтобы его жертва не была напрасной, чтобы таких жертв больше не было, в любом случае на руках Тэхена. Чон будет жить, мир будет жить, только война прекратится.       — Прости, мой ангел, мне придется нарушить это обещание, — Чонгук громко всхлипывает. Он просто не может этого вынести. Он должен его удержать и должен отпустить! Он просто должен сделать хоть что-то, чтобы жалкой пылью не рассыпаться! — Только обещай мне, что выполнишь мою просьбу, обещай, что будешь жить!       Чон краем глаза цепляет гладкие, по-настоящему дьявольские крылья Тэхена, даже видит, как рядом с ним воздух трещит золотыми разрядами, а тьма сочится из черных рисунков на коже. Но ему все это неважно и точно не страшно, только потерять Гадеса он боится. Только этого. И обещание это… Чонгуку бы хотелось после эгоистично сдохнуть, но он глотает свои низкие желания, шмыгает носом, давясь слезами и шепчет прерывисто:       — Обещаю.       Тэхен улыбается, мягко убирает челку черную со лба, вдыхает глицинию, знает, что будет по ней безумно скучать в самые последние минуты. Но идет по-прежнему до конца. В итоге, он был к этому готов, что-то ему подсказывало, что только так и можно было это все закончить. Просто он хотел быть хоть немного счастлив подольше… он просто хотел слишком многого.       — И, пожалуйста, похорони Юнги в лилиях и навещай его иногда. К его человеческой могиле так за триста лет никто и не пришел ни разу, пусть хоть сейчас о нем не забывают, — Чонгук сдается. Просто сдается под эмоциями, снова падая в объятия Тэхена, чтобы успокоиться хоть немного, чтобы эту боль унять! Господи, ну почему ты допустил для них такие жизни?! Почему никого не уберег?! Тебе, и правда, наплевать на свои творения.       — И последняя просьба, — на ухо архангелу шепчет Тэхен, держит крепко-крепко, только Чонгук все равно крепче, он до боли ему в плечи пальцами впивается, не желает отпускать. Они были вместе так мало, так мало! Ну, еще немножко, чуть-чуть! Он же просит такой пустяк! — Я не смею тебя о таком просить, — Тэхен полной грудью вдыхает глицинию в последний раз, в последний раз так близко, — но, пожалуйста, не забывай меня.       Чонгук рыдает, он не просто плачет, он рыдает, стараясь сдержать свои крики боли сейчас. Он не должен был так расклеиваться, должен был остаться сильным до последнего, только не может. Боли столько, что она его топит в себе, заставляя загибаться от такой концентрации. Он знал где-то глубоко в душе, что они не смогут быть вместе долго, судьба против них настроена была изначально. Но ни в одном сценарии этого прощания ни за что бы ни смог с ним смириться, никогда. Они же обещали друг другу вечно! Не вечно…       Тэхен глубоко дышит, закрыв глаза, запоминает это тепло, эту любовь архангела и даже эту боль. Ему самому нелегко сейчас, он сам не хочет Чонгука отпускать, ему его всегда будет мало. Но он должен ради него, ради всех, он должен. Всему пора положить конец, какой бы большой ни была цена. Юнги не испугался, и Тэхен тоже не станет. У него сердце рвется на части, осколками вгрызается в ребра, пуская новые импульсы боли, той, которая уничтожала особенно медленно и жестоко. Он только надеется, что архангел выполнит его последнюю просьбу. Такой пустяк, а для Тэхена он значит куда больше.       Гадес мягко отстраняет от себя Чонгука, пальцами стирает дорожки слез с его щек, но успокоить их не может, Чон просто не может престать цепляться за руки Тэхена. Вот бы отмотать день назад и снова оказаться беззаботными и счастливыми у моря! Чонгук ведь просит так мало! Он просто просит, чтобы Тэхен остался с ним подольше! Ведь отпустить его, больше никогда не иметь возможности увидеть, так сложно, так больно, так… этому нет ни одного слова, чтобы описать.       — Тише, мой ангел, тише! — улыбается ему, пытается успокоить, хотя понимает, что сделать этого не сможет. — Прости меня за это, пожалуйста, прости за всю эту боль, — мягко шепчет, а рисунок черный венозный с проклятого глаза становится темнее, ярче в своей силе, он глубже тянет свои ветви, выше — вверх к виску, ниже — прямиком к цветам лилий, которые перестают мигать своим рисунком, заполняясь простой, отвратительной чернотой. — Я обещал, что никогда не сделаю тебе больно, но даже здесь не смог сдержать слово! — Чонгуку наплевать, Чонгук не в обиде, он просто не хочет выпускать из рук своих Тэхена, потому что если отпустит… больше он его никогда не увидит. — Если захочешь, можешь потом меня ненавидеть…       — Люблю тебя! — отчаянно кричит Чонгук, и тут же новая порция слез его слепит. — Люблю, — шепчет. У Тэхена ровно, но громко лопается сердце, больше не способное этого выносить. Кажется, даже архангел услышал этот звук, потому что, сжав зубы, добавил, зная, что будет себя ненавидеть всю жизнь за эти слова: — Иди. — Чем дольше они прощаются, тем им обоим невыносимее. Больно не только Чонгуку, Тэхену тоже невыносимо больно.       Гадес просто кивает, им не нужен прощальный поцелуй, еще одна доза обнимашек или прикосновений. Все это только новой порцией яда в крови, потому что жить друг без друга они одинаково не могут. Тэхен мягко отпускает Чонгука, в последний раз смотрит на тело Юнги, шепчет ему тихое: «Прости», от которого архангела на части рвет и на ноги поднимается, утягивая и тьму за собой.       Чон смотрит, он смотрит не на истинное обличие Тэхена, не на эту ужасную, огромную силу, а только в глаза, в которых до сих пор остался разум, там остался сам Гадес. Еще немного и там не будет абсолютно ничего, кроме первичной стихии, которая уничтожает опасность, которая грозит уничтожением всему миру. Холодная и бездушная стихия.       — Намджун, — зовет Тэхен, прежде чем полностью уйти. Он не может просто всех бросить в подземелье Ада, он должен убедиться, что когда он уйдет, Чонгук будет в полной безопасности.       Ману из воздуха мгновенно материализуется. Быстрым взглядом окидывает обстановку, с болью не скрытой спотыкается о тело Юнги, потом о Чонгука, который до боли кусал губу, чтобы себя успокоить и, наконец, смотрит на Тэхена, в шоке распахивая глаза. В истинном обличие, он был почти в истинном обличие.       — Присмотри, пожалуйста, за Чонгуком, — говорит Гадес, глядя на брата.       — Мы ведь договаривались, что ты не пойдешь на это, — ровным, но с тонной бешенства голосом выдает Намджун, разом теряя весь свой обычно спокойный вид. — Ты не вернешься, Тэхен! — Чонгук еле себя сдерживает, чтобы после этих слов не схватить его за ногу и никуда не отпускать. — Ты ведь, — Намджун на мгновение прикрывает глаза, переводя дух, — ты понимаешь, что будет?       — Просто присмотри за Чонгуком, пожалуйста, брат, — легко улыбается прямо сумасшедший, который просто не понимает, что творит.       Только Тэхен понимает, Намджун как никто это знает. А еще знает, что отговорить его не удастся, он ведь упертый донельзя, особенно, когда дело касалось архангела. Такая любовь, она меняет не только людей, даже таких сильных существ, как Тэхен.       — Стой! — из глубины подземелья доносится крик. Пара взмахов огромных крыльев и Хосок приземляется неподалеку знатно вымотанный, потрепанный, но целый, живой. — Этот монстр, он забрал ту черную коробку!       И Чонгук только сейчас понимает, что с момента пробуждения той шкатулки с душой Тэхена в его руках больше не было.       *****       FLASHBACK       В Аду время идет по-другому, так же жутко и глумливо, как все вокруг. В Аду не понятно, сейчас день или ночь, здесь нет солнца, нет света, только сплошная темнота вокруг, которая сама шипит, хохочет иногда, и непременно живет, вопреки всем законам. Здесь мир безграничных возможностей, почти полного величия, но оно само же на тебя огрызается, не дает и близко к себе прикоснуться. Здесь нет места нежности и доброте. Здесь слабаки не выживают, за жизнь нужно бороться каждую секунду, уметь выживать или стать мясом.       Юнги все это понимает очень быстро. Он так и не смог Тэхена убить в итоге, сидел с той проклятой коробкой несколько долгих секунд, а потом просто отставил ее в сторону, уверенно ответив: «Нет». Гадес просто ушел, ничего не сказал, никакие эмоции на его лице не отразились, он просто ушел. А Юнги вот уже по его подсчетам четыре дня находился в статусе непонятно кого в замке Дьявола. Тэхена он видел крайне редко, лучше сказать — с того момента только раз. У него было явно очень много дел, а может он просто не хотел встречаться с Юнги, он так и не смог понять.       Демоны называли его мясом, смеялись часто, хихикали за спиной, иногда пытались даже напугать своими способностями или попросту поймать Мина, но тот всегда ловко ускользал от них, сбегая в спальню к Тэхену. И может на первых порах адские твари и верили, что худощавый мальчуган был новой подстилкой Дьявола, вот только дни шли, а Гадес к Юнги нет. Потому весть о новой игрушке в статусе «Мясо» разлетелась далеко по Аду, рождая интерес у самых влиятельных и сильных демонов. По-другому, Юнги и сам не понял, как оказался объектом охоты Высших, которые обожали молодую, нетронутую плоть, а в статусе своей силы все вкусности получали всегда вторыми после Тэхена. Но раз сам Дьявол отказался от игрушки и даже клейма на ней не оставил, то выходило, что Юнги свободен абсолютно для всех.       В Аду ты либо можешь за себя постоять, либо будешь подстилкой для каждого, кто захочет, для каждого, кому не сможешь дать отпор. Мин понимает это очень быстро, с того самого момента, как его выловили в спальне Тэхена, связали и притащили к какому-то Высшему демону и его свите в качестве подарка от лобызателей. Адская тварь, состоящая в Совете, имеет кучу привилегий, статус, власть, силу и, конечно же, право распоряжаться другими демонами, как личными игрушками. Второй горький урок, который вынес Юнги в преисподней, когда демон смотрел на него, сидящего на коленях, на голом полу у своих ног, связанного за руки и ноги, с ошейником на шее, и улыбался довольно, предупреждая, что ожидает от «такой грязной суки» только покладистости. Мину горько и больно, у демонов нет жалости — третий урок, они делают ровно то, что хотят и как хотят. Но сопротивление их интерес подпитывает — понимает Юнги, когда его наотмашь бьют по лицу, приказывая быть активнее. Однако Мин губу кусает, давит в себе все чувства, которые норовятся со слезами вырваться, и терпит. Он себе, еще когда на костре горел, обещал, что слез его больше никто не увидит. Его бесконечно трогают, как хотят, ножами режут худое тело, имеют во всех смыслах этого слова и даже этого мало для насыщения адским душам, проклятым. С ним хуже, чем с собакой обращаются, издеваются, кидают по кругу, чтобы «знал, где место такой подстилки» и смеются бесконечно, глядя на чужие страдания, которые для демонов слаще меда.       Юнги не запоминает лица, потому что не может просто. Ему всего четырнадцать, а над ним издеваются сильные и властные демоны, они ему ни секунды отдыху не дают, нападая голодными зверями, разрывая его тело, чтобы самим насытиться, чтобы собственная боль забылась. Он только и может, что не поддаваться своим чувствам, не выглядеть еще более жалким и ничтожным, чем есть на самом деле. Слезы блокирует, все свое внимание концентрирует только на этом, а не на издевательствах бесконечных, над бесконечным криком: «Мясо!».       Все заканчивается очень неожиданно, разом смолкают все звуки, руки исчезают с израненного, грязного тела. И повисает только страх плотным кольцом, едкий, жгучий страх. Юнги еле глаза разлепляет, чтобы понять, что случилось. Может, он умер? Но тогда откуда это огромное и сильное чувство, заставляющее дрожать все внутренние органы?       Мин лишь слегка голову приподнимает, ошейник до кровавых полос натер ему шею не без помощи демонов, потому даже такое маленькое движение болью отдается. Он голый, униженный и растерзанный на полу валяется, жалкий мальчишка, которому здесь суждено было просто умереть. А затем воскреснуть, чтобы адская карусель началась заново.       В проходе огромной двери Тэхен стоит, не шевелится, даже не моргает, на его лице, вообще, нет никаких эмоций, кроме полного ничего. Но все демоны, которые над Юнги издевались отчего-то в страхе дрожат, захлебываются им и, кажется, готовы даже в обморок рухнуть или на колени. Хотя такое их бы не спасло. Тэхен не злился внешне нисколько, но его внутреннее бешенство было настолько огромным, что прорезало звоном оглушающим эту неожиданно сложившуюся тишину, не предвещая ничего хорошего.       Юнги не знал из-за него Тэхен сейчас в таком состоянии или нет, но и как-то рассчитывать, что из-за него было глупо. Они почти и не знакомы, небольшая беседа, взрыв горьких чувств — это, в общем-то, ничего. Но Мин был благодарен просто тому, что Тэхен хотя бы на мгновение прекратил эту адскую карусель издевательств, потому что он точно не знал, смог бы терпеть их и дальше.       — Знаете, почему именно я хозяин преисподней? — голос холодный Гадеса вспарывает тишину, как мясник брюхо свиньи, вываливает только не внутренности, а свое бешенство, свою злость ядовитую, которая каждого здесь заставила вздрогнуть. Даже Высший демон, хозяин этих покоев в страхе жался подальше от Тэхена, в миллионы раз уступая ему в силе. — Потому что я убиваю просто потому, что хочу, — Гадес просто щелкает пальцами, как все демоны разом вспыхивают синим пламенем, не имея ни мельчайшего шанса на спасение.       Они орут дико, сгорая заживо, носясь по комнате яркими фигурами, только огонь потушить не смогут и стрясти его обо что-то тоже. Он только Тэхена слушает, а тот желал смерти всех этих демонов.       Юнги, как никто другой знает, что гореть невыносимо больно, настолько, что только его ненависть к Хосоку и помогла ему тогда выстоять, чтобы с криком не пасть. Но глядя на всех этих демонов, кто над ним глумился, кто его трогал своими грязными руками, издевался, он не испытывает ни капли жалости. Заслуженно. Они страдают заслуженно.       Тэхен идет прямым, выверенным шагом к Юнги, у него по-прежнему бешенство в черных глазах, только он аккуратно снимает с Мина ошейник, развязывает очень мягко путы, содравшие кожу в кровь до мяса, а потом снимает свою рубашку и укутывает Юнги в нее бережно, поднимая его на руки. И все это без единого слова, потому что слова тут явно лишние.       Мин Тэхена за плечи руками держит, прячет лицо в сгибе шеи, но не плачет. У него болит буквально все тело, каждый участок израненный, истерзанный и хочется помыться, чтобы ни следа этих отвратительных прикосновений не осталось. Но больше всего болит внутри душа, она горит, как тогда на костре, плавится от своей ничтожности и беспомощности. Если бы Тэхен сейчас Юнги отсюда не вытащил, он был бы вынужден вечность прислуживать Высшим, становясь подстилкой для каждого, кто бы захотел. И снова не понятно, зачем он это вообще сделал? Он же все это время на Мина даже внимание не обращал?! И он же Дьявол!       Каждый демон перед Тэхеном чуть ли не на пол падал, выказывая уважение, испытывая страх, ощущая, что Гадес горит бешенством непомерным сейчас, можно нарваться на большие неприятности. Никто даже не смел головы поднять и на Юнги посмотреть, а он не смотрел ответно на демонов, только крепче впивался пальцами в голые плечи Тэхена, не хотел, чтобы тот его вдруг отпустил. Он ведь «мясо», он не сможет сам за себя постоять.       Гадес Юнги несет в свои покои, злится, как демоны жалкие вообще посмели сюда заглянуть и к Мину прикоснуться. Сам себе не может объяснить, почему его так злит, что к мальчишке прикасались, издевались над ним. Он ведь здесь такой не первый и точно не последний, Ад не для слабаков. Но именно узнав о том, что демоны утащили к себе в логово Юнги, взбесился вдруг, уничтожая все на своем пути. И он бы Высших очень долго и жестоко пытал, мучил до криков боли, только черноволосый мальчишка лежал такой маленький и истерзанный на холодном полу, что у Тэхена в мозгу сразу щелкнуло желание просто вытащить его оттуда. Теперь же к Юнги не прикоснется никто. Метки на нем Гадеса нет, но слухи о том, что он сделал с Высшими демонами, быстро разлетятся по всему Аду и даже за его пределы. И отлично, потому что Тэхена бесит только мысль о том, что к Мину кто-то прикоснется!       Гадес несет Юнги в огромную ванную. Мирное, тихое дыхание в шею помогает успокоиться, не сорваться, не вернуть демонов к жизни, чтобы повторно их убить. Он только и думает о том, чтобы Мина привести в порядок, отмыть, подлечить, укутать в одеяло и огрызаться на каждого, кто попытается на него посмотреть.       Юнги все это время на руках Тэхена, держит его отчаянно и крепко, и слов не надо, чтобы в этом порыве четко прочесть: «Не отпускай меня». Гадес и воду набирает, и настраивает ее температуру, легко удерживая Мина одной рукой. Все молча, без лишних слов, объяснений или упреков, попыток высмеять слабость или чего-то еще в этом духе. И Юнги даже отчасти этому благодарен, потому что у него внутри такая лавина скапливается, что держать ее становится все сложнее и сложнее. Но он остается сильным, никто его слез не увидит, никто.       Тэхен с Мина аккуратно снимает свою рубашку, отбрасывая ее в сторону, и мягко опускает его в воду, не стараясь даже рассмотреть обнаженное тело. Юнги лишь слегка морщится, закусывая губу, когда теплая вода лижет открытые раны. Это не настолько больно, насколько в груди скребется обида и чувство собственной никчемности.       Но Тэхен, вопреки всему, от Мина никуда не уходит, не оставляет его одного. Все сам делает, его это успокаивает, не дает сорваться сейчас, он должен позаботиться о Юнги. С полки берет настойку из масел и мыльного корня, которую раньше вместо шампуня использовали, снимает крышку и немного жидкости ароматной выдавливает на ладонь, незамедлительно нанося ее на черные, грязные волосы Юнги. Только потом водой смачивает, вспенивая, отмывая этот прекрасный цвет до его истинной глубины и красоты. Все медленно и со вкусом, не для того, чтобы время потянуть, чтобы в этом небольшом ритуале не позволить своему зверю выбраться из клетки, убивая всех, кто хотя бы на пути Тэхену осмелится встретиться. Он до сих пор не понимает, почему к незнакомому мальчишке у него такое собственническое чувство, но в голове голос скалится и рычит громко: «Мое!».       Юнги глаза закрыл, давит в себе ураган из эмоций, ему больно от того, что с ним произошло, а еще, то, как Тэхен сейчас ему голову моет, как размеренно дышит, как аккуратно избегает хотя бы прикасаться к ранам, напоминает ему те времена, когда его мама о нем так же заботилась. От этого все внутри переворачивается и горит, хочется кричать, рыдать, выплеснуть хоть частицу эмоций, но Мин терпит. Давит в себе бурю, терпит, даже перестает задумываться о таком необычном поведении самого Дьявола, он подумает об этом потом. А сейчас, сейчас просто хочется забыться и на время ни о чем не беспокоиться и не думать. Юнги просто сейчас морально выпотрошен.       Тэхен ковшом смывает всю пену с волос, довольно сам себе кивает на эту мягкость черных локонов, а потом приступает к самому болючему — мягко обмывает шелковой мочалкой тело Юнги, стараясь к минимуму свести боль на поврежденных участках тела. Демоны над Мином поиздевались от глубины своих черных душ. Его резали глубоко и со смаком, били по тонкой коже в тех местах, где кости особо сильно выпирали, кусали и делали много других гадостей, от мыслей о которых Тэхен снова начинал звереть. Юнги только его, только его! Это сразу было не понятно?!       Аккуратно протирает тонкую шею, бесится, глядя на след от ошейника, но держит себя в руках, очень бережно смывая всю кровь и грязь, только воспоминания смыть не сможет. Мин только сейчас глаза открывает и смотрит на красивые руки, сильные и безжалостные, которые его сейчас с такой нежностью касались. А потом контакт долгий глаза в глаза. Юнги в этих черных колодцах тонет, видит там бешенство это, и объяснить его не может, видит тонну нерастраченной, ненужной никому заботы, и одиночество, завывающее своей пустотой, видит. Тэхен властный, сильный безгранично Дьявол, но он до режущей сердце боли одинок. Потому и был тогда таким отчаянным, просил его убить, он внутри сломан почти, на чем держится сейчас — просто загадка.       Гадес ниже по телу Юнги спускается, разрывает их зрительный контакт, весь во внимание обращается, аккуратно протирая каждый участок кожи, но всеми этими ранами и болью отчего-то не наслаждается. Хотя должен был бы, раньше бы такое принесло ему тонну удовольствий, сейчас же ничего, кроме отвращения. Приелось все и надоело, голос перестал давать дельные советы уже давно.       У Юнги вся паховая область, бедра и ягодицы в синяках, порезах, бесконечных ссадинах, демоны его телом наслаждались, как могли, дарили такое количество боли, от которого сами хотели избавиться. Мин губу кусает, не шипит, не плачет, хотя эти воспоминания его всегда теперь будут преследовать и ощущение этих грязных рук. Только Тэхен рядом, нежно обмывающий его тело и не дает в истерику впасть. Он его трогает — да, касается, но без капли интимного подтекста, смотрит, но не для наслаждения, а чтобы не сделать еще больнее. Юнги ему молча очень за это благодарен.       А потом он его в огромное белое полотенце закутывает, настолько большое, что маленький, хрупкий Мин в нем просто весь помещается, даже теряется отчасти. Но ему так тепло и хорошо здесь, уютно и спокойно рядом с Тэхеном, потому что никто его и тронуть не посмеет теперь. Только на душе по-прежнему гадко, только воспоминания и травят его: этот хохот, эти глумливые крики у него навсегда останутся в голове и будут о себе напоминать. Слабым в Аду не место — Мин это отлично понял.       Тэхен его усаживает на небольшой табурет у самой раковины, по-прежнему ничего не говорит, тихо бесится, но не на Юнги, а на всех тех, кто посмел к нему прикоснуться. И сам себе не может этого объяснить, а потому бесится еще больше. Вытаскивает из шкафчика над зеркалом большую стеклянную банку с черной жидкостью, ставя ее в раковину, чтобы ничего не пролить.       Юнги края полотенца держит крепко пальцами прямо у губ, горячо на них выдыхая, кутается так сильно в ткань, будто боится, что его сейчас из нее выдернут и снова заставят нагишом стоять под изучающими и жадными взглядами. А у Тэхена к тому же еще и рубашки нет, он по пояс обнаженный стоит перед Мином, не стесняется ни разу, он красивее любого бога, идеальнее. Но Юнги все равно почему-то боится, что его начнут к чему-нибудь принуждать, ведь Тэхен его сам тогда спросил: «А заставлю лечь под меня?». Тогда Мин согласился, но сейчас… сейчас…       Однако у Гадеса в глазах ни капли глумливого интереса, ни грамма желания Юнги рассмотреть, потрогать с интимным подтекстом, использовать, он просто ведет себя совсем ни как Дьявол, очень заботливо обходясь с Мином, заставляя того теряться в догадках. Бояться Тэхена было глупо, если бы он хотел, то давно бы воспользовался Юнги, и не стал бы убивать тех демонов. Не хотел делиться? Да, делиться он с этого момента был не намерен, но и принуждать тоже. Он не понимал и сам, зачем ему Мин, но внутри все кричало, что черноволосый мальчуган с огромными лисьими глазами должен быть только его.       Тэхен откупоривает баночку и на пальцы достает немного желеобразной черной жидкости, сразу переводя взгляд на Юнги, собираясь начать обрабатывать его раны с лица, с разодранной скулы и брови, с порванной губы. Мин пару секунд продолжает под полотенцем прятаться, но затем сглатывает и просто высовывает голову, позволяя Тэхену снова к себе прикасаться. Он думал, что больше не сможет выдержать ни одного чужого касания к себе, но от рук Гадеса противно не было. Эти длинные, холодные пальцы отчего-то дарили тепло.       Юнги не спрашивает, зачем Дьяволу заживляющая мазь, а Тэхен не спешит рассказать о том, что держит ее, потому что надеется, что однажды у него будет кто-то, о ком можно будет позаботиться. Мин сам себя постепенно перед Гадесом обнажает, разрешая мазать раны, трогать и смотреть, только Тэхен границы не то, чтобы не переходит, он, кажется, даже не собирается к ним приближаться.       Черная мазь приятно холодит ноющие раны, обезболивает их, но не стекает при этом, особым составом забивая разорванные края, словно становясь частью тела. Необычное лекарство, но Юнги был ему рад, хоть немного боли он снял с себя, жаль, что душу так вылечить было нельзя.       Тэхен белыми, шелковыми лентами бинтует ему шею, затягивает очень нежно, чтобы рана зажила скорее, запястья бинтует и ноги, левое бедро, которое с внутренней стороны было порезано чуть ли не до мяса. И все предельно аккуратно, нежно. А потом откуда-то из-за спины Мина приносит огромный, расшитый золотом шелковый халат. Юнги видел такие только на рынке у заморских продавцов, которые уверяли, что подобные одежды носят западные короли. Но Мин разве что и мог смотреть на такую красоту, но не иметь возможности не то, чтобы ее купить, потрогать. А сейчас Тэхен его закутывал в этот теплый, мягкий халат, нереально дорогой, бесценный, потому что его ему отдал владыка Ада, не волнуясь о том, что прилипшие сгустки мази будет не отстирать.       Гадес его хорошо закутывает, убеждается несколько раз, что Юнги отлично замотан, что его нагота, которой он начал активнее стесняться после такой травмы, будет не видна. И только потом берет его снова на руки, тут же опуская обратно на табурет, когда Мин тихо шипит, не в силах сдержать порыв боли, которая стреляет вверх по пояснице, когда Тэхен немного не там касается Юнги. Гадес брови хмурит от этого, не хотел делать больно, но все-таки не рассчитал немного. Снова пробует, мягко касается израненной, истерзанной спины, прежде чем, взять Мина на руки и тихо интересуется, впервые голос подает за все это время:       — Так болит?       Юнги в черные глаза смотрит, кусает себя за губу, чтобы не расклеиться. Там в этих колодцах заботы столько мягкой и нежной, что можно сотни душ излечить, а она никому не нужна, потому что от Дьявола, видимо, не желанна. И вряд ли Тэхен прямо-таки думал, что Мин ее сразу примет, он просто… просто… что он просто? Дарил ему заботу, хотя Юнги ее явно не заслужил? Лечил его истерзанное тело? Не брезговал использованным и раздавленным мальчишкой, у которого не было абсолютно ничего, чтобы не то, чтобы понравиться Дьяволу, просто его внимание привлечь?! Который жалкий и ничтожный, ненужный и брошенный, с глубокой раной внутри!       Юнги просто не может больше сдерживаться, шумно шмыгая носом, давясь всеми невыплаканными за долгое время слезами. Он всего лишь четырнадцатилетний мальчишка, на которого разом свалилось столько всего, начиная от предательства лучшего друга, заканчивая Адом и его жуткими тварями!       Тэхен просто его на руки берет аккуратно, не огрызается, не рычит, чтобы прекратил этот водопад, не пытается его банально успокоить. Он отлично знает, чтобы унять боль, нужно просто поплакать, жаль, что он сам лишен такой привилегии. Слезы — не слабость, слезы — самая искренняя и неудержимая боль.       Мин пальцами крепко вцепляется в Тэхена, держит его как утопающий соломинку и рыдает, не в силах себя остановить, даже не думает, почему Гадес все это терпит? Почему просто несет его в свою спальню спокойный и уверенный? Почему изначально просто не бросил его?! Тэхен и сам этими вопросами задается, только ответа на них так и не знает, потому просто держит в своих руках маленькое, хрупкое тело, давая ему выплакать всю свою боль.       А потом на кровать кладет, дает шанс отдохнуть, прийти в норму хоть немного, но Юнги его не отпускает, держит крепко маленькими цепкими пальчиками. И Тэхен снова не сопротивляется, вместе с ним ложится, притягивая его к себе, успокаивая просто одним своим присутствием. А Мину большего и не надо, он безостановочно льет слезы. Обещал, что больше не будет ни перед кем рыдать, но перед Тэхеном отчего-то не страшно и не стыдно. Перед Тэхеном можно быть настоящим.       Намджун в этот день впервые будет за брата спокоен. Впервые не будет за долгое время останавливать его попытки уйти в первоначальное состояние, в котором он не помнит ничего. Юнги обычный, совсем не особенный, но и пусть. Тэхен впервые вышел из себя в попытке не выплеснуть свою злость, а защитить кого-то очень важного для себя.       END FLASHBACK       *****       Маленькая черная коробочка из дерева. Непримечательная и обычная, таких по миру можно много сыскать, никакой ценности, очередная вещь, которую можно использовать, как шкатулку или просто бокс для хранения мелких вещей. Но именно эта коробочка была особенной, именно за эту можно было запросить нереальную сумму, но она бесценна. Обладание ею приравнивается к величию. Снаружи она ничем не отличается от сотен таких же коробочек, но внутри у нее такая начинка, что гнилая душа в предвкушении трепещет.       Суа смотрит на этот маленький кусок дерева долго с маниакальным блеском в одном глазу. Ее собственноручно сотворенный монстр ее не подвел, сделал все как и приказывали, сейчас резвясь позади своей хозяйки, пугая одним своим видом огромную армию, которая с Суа почти в полном составе дошла до Пламенных гор. Она ведь говорила, что ее ничто не остановит и никто, даже Люцифер по итогу ретировался, потому что тягаться с чертом не мог.       Отряд добровольцев отправился в пещеру, чтобы вытащить сердце Ада и принести его Суа. У нее в руках душа Тэхена — на коробочке стояла именная печать Гадеса. Все кончено, она победила, ее враг теперь полностью в ее руках. Она может сделать с ненавистным Тэхеном все, что захочет, может приказать ему убить кого-то или заставить самому себя убить! Любой сценарий на вкус! Но она хочет, чтобы он долго-долго мучился, она надеялась, что ему сейчас больно после смерти Чонгука, надеялась, что он сам сдохнет от этой боли! Ей было так же невыносимо! Пусть прочувствует всю красоту своего жалкого, никому не нужного существования!       Драгсы и дварги за ее спиной молчаливо стояли, но друг с другом переглядывались периодически. Сейчас они все союзники, все сражаются за одну идею — убить Тэхена, захватить Ад, но потом все изменится. Как только Суа им будет не нужна, как только она избавит всех от опасности в лице Гадеса, от нее можно будет избавиться. Маленький альянс внутри этой армии планировал захватить преисподнюю в свое полное и неделимое владение. И не он один, здесь таких было много. Просто Суа в своем слепом желании убить Тэхена этого не видела, но она тоже собиралась избавиться от своих союзников, потому что собиралась остаться последним сильным существом в мире, собиралась построить империю под своим руководством. И ей никто не должен был мешать, она построит лучший мир, новый мир!       Ни одна она обладала такими амбициями.       — Госпожа! — к ней всего двое ангелов подлетают из небольшого отряда, который выдвинулся в центр Пламенной горы. И гением быть не надо, чтобы понять, где все остальные. В Аду слабым не выжить, не выстоять против многочисленных искушений, поджидающих на пути. Она знала, что потеряет многих в желании одержать победу в этой войне, но по итогу выживут только достойнейшие.       Суа крепко в руках сжимает коробку, словно боится, что ее у нее отберут, и смотрит, как ангелы ей низко кланяются, вручая маленький неприметный камушек в виде цифры «8», обозначающей бесконечность. Бесконечный круговорот жизни и смерти. На пути к этому серому и неприглядному камушку Суа положила многих, и все равно ни о чем не жалела. У нее горит безумно единственный глаз, когда она хватает сердце Ада, предвкушая свое скорое, безграничное величие. Теперь-то уж ее точно не остановить!       Ее монстр чувствует радость черную хозяйки и сам начинает носиться пуще прежнего, хлопая бесконечными ртами и воя до жуткого отвратительно. Здесь никто не осмеливался и близко к этому чудовищу подойти, все понимали, насколько свихнулась Суа, раз создала такое! Но ангелы все равно за ней добровольно шли — система сломала их окончательно.       — Сегодня я с тобой за все расквитаюсь! — радостно шепчет черт, сжимая в обеих руках могущественные магические предметы. С душой Тэхена она становится самым сильным существом во Вселенной. А сердце Ада дает ей власть над преисподней и шанс снять с себя оковы черта, чем она, несомненно, воспользуется.       — Я дал тебе не один шанс одуматься, — Дьявол, как и обычно, из-под земли появляется неожиданно, ровно тогда, когда его меньше всего ждали.       Огромная армия уже знает, что его жизнь в руках Суа, уже понимает, что бояться, в принципе, и нечего. Но все равно синхронно вздрагивает только от одного холодного и властного голоса Гадеса, который абсолютно один вышел против черта со всеми ее союзниками.       Суа довольно скалится. Совсем отчаялся, даже принял свое истинное обличие! Черт просто наивно не догадывалась, что это еще не его полное обличие, что когда второй черный глаз окончательно поддастся тьме и замрет, переставая отделять друзей от врагов, тогда рванет настоящая бомба. Но Суа такие вещи не интересовали, она обладала душой Гадеса, а потому была вне зоны риска, она могла приказать ему все, что угодно.       Тэхен парит в паре метров над землей, но вместо его обычно огромных черных крыльев с длинными перьями сейчас совсем иные красавцы. Вот он — истинный облик, который Гадес вечно прятал за маской добродетели. Суа знала, она точно знала, что это жуткое создание, которое отняло у нее все, пришло из Ада. У Тэхена крылья как у летучей мыши, черные с острыми шипами, расположившимися по бокам, обтянутым плотной, хоть и тонкой кожей. Эта черная жидкость с него по-прежнему капает, сочится прямиком из основания крыльев, выжигая и так мертвую землю преисподней. По всему телу этот жуткий, черный рисунок тянется, переплетается с проклятием, которое на Тэхене давно уже осталось, тонкими нитями плывет по коже, а от него вверх поднимается чистая, густая тьма красивыми завитками, нереальной, уничтожающей концентрацией скапливаясь позади него, развеиваемая только взмахами огромных крыльев. Один глаз черный, мертвый словно, с него вниз течет черная кровь. Тэхену нужно только позволить себе уйти, и Хаос уничтожит здесь всех, кто представляет миру опасность. Но пока он этого не делает. Пока держится, глядя на черную коробочку в руках Суа, на монстра ее — дитя ее собственного безумия, на огромную армию, которая жаждет его падения.       — Старые боги умирают, Тэхен! — шипит победно черт, крутя в руке коробку с душой Гадеса. — И приходит время новых. Ты теперь уже не сможешь ничего остановить, какой бы облик не принял. Хотя признаюсь, ты меня удивил, — рычит Суа, — столько лет скрывал свою дьявольскую сущность ото всех. Нужно было сразу тогда тебя гнать из Рая!       Гадес абсолютно спокоен, до невероятного, кажется, словно уже переступил свою черту, уже начал свое существование, как бездушная стихия. Слова его, в принципе, никогда не трогали, а понимание, что сегодня он исчезнет и подавно. Он смирился с таким исходом уже давно, только никак не мог Чонгука забыть, никак не мог его отпустить. Простился, извинился перед ним за все, а перед глазами эти звездные, прекрасные глаза, самые красивые. Но Тэхену придется его отпустить, да, больно и невыносимо, но пора прекращать этот нескончаемый круговорот смертей из-за их с Суа недомолвок.       — Ну, что, Чонгук сдох, я думаю? — усмехается черт, желая Гадеса больнее задеть. Проклятие уже должно было подействовать, только вот она до сих пор не получила от магии крови ответ по этому поводу и все, что могла — предполагать. Снять проклятие было невозможно, думала Суа, показывая всю свою некомпетентность в использовании такой огромной силы. — Надеюсь, что так! — довольно рычит. —Надеюсь, что тебе сейчас больно, что невыносимо, как было и мне!       Тэхен по-прежнему молчит, и черт воспринимает это молчание, как сама хочет. А она желает, чтобы Гадесу было больно, желает, чтобы он от нее загибался, чтобы сгорел в ней. Она просто не знает, что эта непробиваемая маска на его лице и создана, чтобы никто не знал, насколько ему невыносимо, насколько он морально внутри выгорел давно, какая там уже давно пустыня безжизненная. Только двое могли там взрастить маленькие побеги, и один из них свою жизнь отдал, чтобы Тэхен мог и дальше жить, а второго Гадесу пришлось отпустить, скрепя сердце. Ему больно, просто он этого не показывает, а вот Суа напротив эту боль в культ возвела и приносила ей жертвы, чтобы самой не быть такой одинокой в этом чувстве.       Ее монстр скалится, рычит на Тэхена, желая тут же сорваться и разорвать его на части. Он для этого и был создан, он для этого столько рос во тьме, хорошо подкармливаемый своей хозяйкой. А Гадес только смотрит на это безумство и все, что четко видит — Суа нужно остановить было уже давно. Она была эмоционально нестабильной еще при жизни ангела, а как стала чертом, так, вообще, перестала что-либо замечать вокруг, кроме себя и своих желаний. Она уничтожила небеса, хотя они сгнили уже давно еще до нее, она просто поторопила процесс.       — Все закончено, Тэхен! — орет Суа так, чтобы каждый из ее войска это услышал, чтобы все знали, что правлению Гадеса пришел конец. Она выше поднимает маленькую, черную коробочку, демонстрируя ее своему врагу, вообще, всем, показывая свое превосходство в данной ситуации. — Я тебе много раз говорила, что знаю, где твоя гнилая душа! — усмехается, сверкая красным глазом, уже даже не скрывает свою принадлежность к чертям. Они на финишной прямой, никто не станет давать задний ход, когда победа уже буквально у них в руках. — Ты думал, что я вру, бахвалюсь? Нет! — рычит довольно. — Я ждала долгие полмиллиона лет, разыскивала и узнавала о тебе больше, чтобы в итоге все вылилось вот в такую войну, — она разводит рукой, с улыбкой кривой, жуткой, — где ты против меня ничтожно один! — Даже в ее войске некоторые на это высказывание довольно загоготали. Они боялись Тэхена — да, но с его душой, огромным составом каждый лелеял возможность не то, чтобы его победить, так хотя бы отодрать от него кусочек, чтобы потом иметь возможность этим хвастаться. — Твоя душа! — у Суа все внутри кипит, видя такое позорное поражение ее главного врага. Она поднимает коробку черную выше, демонстрируя ее Тэхену и приказным тоном выдает: — Склонись передо мной!       Гадес так же спокойно парит в сотне метров от черта и всей ее армии, на лице, как и прежде, ни одной эмоции. Ни страха, ни уж точно поражения. И Суа это дико бесит, она мечтала насладиться этим моментом сполна, но Тэхен как тогда был несгибаемым, так и сейчас им остался.       — На колени! — орет черт, сжимая в руке камень души самой преисподней, не позволяя себе сразу Гадеса убить. Она хочет его мучениями насладиться, хочет, чтобы он ее умолял о милости. По итогу все равно в войне победила именно она!       — Ты не знаешь, что делаешь, — отвечает Тэхен, а беспроглядная темнота пожирает медленно и уверенно и второй глаз, делая его безжизненным, пустым.       Суа все это видит, но отказывается понимать или анализировать. Ей легче просто считать себя победителем и о большем не думать. Его душа у нее, он ничего ей сделать не сможет!       Черт рычит дико и коробку в пальцах сжимает сильнее, искусственной рукой так вообще стерла бы ее в порошок!       — Не смей пудрить мне мозги снова! Я на это раньше не покупалась и сейчас не куплюсь! Твое время окончено, все! На колени, Тэхен, или я просто тебя убью! — Хотя просто, конечно же, не хочется.       Гадес никак в лице не меняется, но ближе подлетает, нарушая то хрупкое равновесие, что возникло между ними. Все знали, что Тэхену пришел конец, но при этом маленьком движении все равно вздрогнули, опасаясь ярко за свои жизни.       — Стой на месте! — предупреждает Суа, грозясь душу Гадеса просто подпалить адским огнем. — Ты в моей власти, не провоцируй меня! — Ей дико не нравится, что все идет не по ее плану. Она хотела сейчас полное господство, только Тэхен думал иначе.       — Давай, — говорит Гадес, всех разом вводя в ступор одной этой фразой. Он не мог не знать, что будет с ним, если Суа сейчас взбрыкнет и все равно подбивал ее на действие. — Убей меня, ты ведь этого очень хочешь! — и кривая улыбка появляется на его лице. У него сердце отмеряет ему последние моменты жизни, которые он будет помнить, как Тэхен, а дальше он просто станет Хаосом. — А не ты, так я тебя убью, — почти угрожает.       А Суа бесится пуще прежнего, она чует страх своих солдат, ощущает, как преимущество утекает из пальцев. Но! Душа Тэхена, и правда, у нее! Если он думал, что взяв ее на слабо, сможет отговорить, заставить усомниться, то он очень ошибался. Даже если не сможет насладиться его муками, хотя бы насладится удивлением и болью, когда она его убьет!       — Раз ты так хочешь! — усмехается черт, и крепко сжимает в руке камень души преисподней, заставляя его невероятную силу выплеснуться к ней в кровь, подчиниться ей. А потом с триумфом смотрит в черные глаза Тэхена и поджигает черную коробочку с его душой.       *****       И слез больше нет, и силы, чтобы кричать, чтобы хотя бы моргнуть. Глаза стеклянные смотрят только прямо, без капли эмоций в своей глубине. А внутри все пустотой завывает, там ничего не осталось, все кануло в бездну, где горит ярко, болью пропитывая каждый участок тела. Даже сердце стучит очень медленно, от него только и осталось, что название органа, оно боится хоть одним неловким движением повредить эту рану, которая все сильнее и сильнее уносит его туда, к морю, где они были счастливыми и беззаботными.       Но руки делают, им покоя нет, а может в этом небольшом действии разорванная душа находит успокоения хоть глоточек. Чонгук очень аккуратно, трепетно укладывает тело Юнги на длинный черный плащ, который отдал ему Намджун, чтобы Мин не лежал на этом холодном полу. Архангел пачкается в крови черной, режет пальцы об острые перья, но все равно складывает крылья аккуратно, руками холодными прикрывает рану в груди и даже маленький кинжал укладывает в ледяные пальцы. Юнги не расставался с ним при жизни, пусть он будет с ним и после смерти.       Хосок стоит рядом, у него опущены крылья и в глазах боли океан. Мин был призраком его прошлого, напоминанием о той жестокости, которая росла в ангеле все это время, и его смерть должна была бы быть благословением. Но не была. Хосок убил своего друга и свою первую любовь. Теперь все мертвы окончательно, только он один и остался, но жизни не заслуживал. Да, Юнги убил себя сам, отдал жизнь свою в обмен на Чонгука, на Тэхена, чтобы те имели шанс жить, но вины Хосока, который Мина в Ад сбросил, это не умаляет.       Намджун, как и всегда, молчалив, ничего не выражает ни одним мускулом на лице, но еще когда Юнги увидел мертвым на полу ощутил, как что-то важное вдруг выпорхнуло из их общих жизней. Там вдруг стало пусто и тускло. Маленький демон был доставучим, очень прилипчивым, любил адские игры и шутки, но с ним всегда было весело и надежно, ведь он не предавал, всегда был искренним и сильным, упертым и непослушным. Солнце погасло.       А затем приходит Люцифер, отправленный сюда Тэхеном и просто… просто падает на колени, глядя на тело Юнги огромными, не верящими голубыми глазами. Знаменитый Люцифер пал на колени — смех для кого-то, а у падшего внутри со звоном рушатся все надежды. Он думал попробовать уговорить Мина хоть на одно свидание еще, но теперь… теперь…       <b>"— А что я могу сказать?! — усмехается Мин. — Ты явно намекаешь на себя, а обнадеживать тебя понапрасну я не хочу, это было бы слишком жестоко".       "— Я хотел бы ответить тебе — да, — говорит Юнги, оборачиваясь к Люциферу перед входом в свой склад, — но не стану. Это плохая идея, из этого ничего не выйдет, я знаю, поверь мне".       Маленький демон уже тогда готовился к такой жертве, знал, что не доживет до конца этой войны. Вот потому он падшему постоянно и отказывал, потому, не смотря на свою явную заинтересованность Люцифером, не давал ему ни капли надежды. Жестоко. Было бы действительно слишком жестоко кого-то так обнадежить, а потом навсегда бросить с раной в душе. И все-таки рана у падшего была, огромная и кровоточащая, он терял в первый раз после того, как его предала семья, и это было… невыносимо! Хотелось просто перестать существовать, умереть, крошкой звездной стать, только не испытывать эту боль!       Чонгук сидит у тела Юнги, как в прострации дольше всех, он ненавидит себя люто за все эти смерти, за то, что жив остался. Но он обещал Тэхену жить и потому обещание свое сдержит, только сейчас никак не может по частям восстановиться, не может в себя прийти, в реальность, потому что страшно. Да, здесь был с ним Хосок, и Намджун, который его не оставит, и даже Люцифер, который единственный был его родственником, но там не было тех важных, кто своим уходом разорвал на две огромные, ядом обливающиеся части, его душу. Юнги, который неожиданно стал ему очень нужным. И Тэхен, который сейчас заканчивал войну, рискуя там своей жизнью, своей душой… Суа забрала его душу, у нее есть полная власть над ним, она может… может его…       — Чонгук, — рядом Хосок присаживается, он знает его боль, потому что своя рана была невероятно свежа, и все-таки он должен архангела вытащить из этого состояния, пока его психика не пострадала еще сильнее, — давай мы уйдем отсюда, ты отдохнешь, придешь в себя, и тогда… тогда можно будет и дальше со всем разбираться? — а потом смотрит на Намджуна и спрашивает: — Мы же можем уйти?       — Конечно, — положительно головой кивает Ману.       Только вот Чонгук смотрит на всех стеклянными глазами и твердо выдает:       — У Суа его душа, мы просто не можем здесь сидеть и ничего не делать. — Хотя он должен, он не может вмешиваться в разборки сильнейших. Как бы за Тэхена не было страшно, а архангел обещал ему, что жив останется, а это означало, что лезть на рога он не будет. Но… но…       Хосок смотрит на Намджуна очень многозначительно. И Люцифер на них смотрит, вопросительно подняв бровь. Ману вздыхает и, наконец-то, подает голос:       — Чонгук, пойми, Тэхен очень древнее существо, — архангел на Намджуна смотрит, но словно не здесь он совсем, только то, как он медленно дышит, еще говорит о том, что он, вообще, жив. — Мы должны уважать его выбор.       — Она его просто убьет, — а голос дрожит, а ноги желают бежать за любимым, отвоевать эту треклятую коробочку у Суа любыми способами, только Тэхена спасти. Почему никто этого не понимает? Почему они все бездействуют?! Намджун же его брат! Так почему даже он не бежит спасать Тэхена?!       Ману трет устало глаза, но именно он и должен был о таком в итоге рассказать. Здесь ведь никто до последнего в курсе не был об этом секрете. Что ж, пора было выкладывать все карты на стол.       — Чонгук, — зовет Намджун, чтобы убедиться, что архангел его слышит, — ты чувствуешь аромат Тэхена сейчас?       Архангел не понимает, для чего такие вопросы, когда нужно просто срываться и за Гадесом бежать, спасать его! Но все-таки принюхивается и только сейчас понимает, что лилиями вокруг пахнет очень сильно, так, словно Тэхен был прямо здесь, никуда и не уходил! А ведь запах должен был уже испариться. Чонгук непонимающе смотрит на Намджуна, и тот просто кивает, обнажая всю правду.       *****       Черное дерево, укрытое сильным, мощным колдовством горит ярко, в стороны разбрасывается искрами золотыми, не в силах противостоять давлению сердца самого Ада, которое использует Суа, чтобы душу Тэхена уничтожить. Какую бы мощную печать Гадес не наложил на эту коробочку, в надежде остаться навсегда неуязвимым, без души, противиться ни одна магия не могла этому мощному, уничтожающе сильному потоку, исходящему из Ада, из его горячего, убивающего абсолютно все живое сердца.       Суа с безумной улыбкой на глазах смотрит, как пламя поглощает коробку, как лопается печать Тэхена, открывая ее. Его душу, позволяя адскому пламени ее сожрать. Вот он — триумф, которого черт ждала так долго. Вот она, смерть ее главного врага! Суа смотрит на Гадеса, сверкая ярко и радостно одним глазом.       Старые боги умирают! Приходит время новых!       У Тэхена отчетливо погибает в глазах жизнь, его крылья опускают его на землю. Вокруг вспыхивает только тьма.       *****       FLASHBACK       Чтобы выжить в Аду нужно быть сильным и влиятельным, желательно приближенным к Тэхену или на крайний случай входить в Совет. И последнее даже легче, нежели приблизиться к королю Ада с ледяным сердцем, который не подпускает к себе абсолютно никого, не доверяет. Все это прекрасно знали, потому многие даже никогда и не надеялись привлечь к себе внимание Гадеса. Но вот в преисподней появляется загадочный Юнги и все идет наперекосяк. Ничем не примечательный, худощавый мальчишка, без силы и власти, но под крылом Тэхена, который одними глазами каждого предупреждает, чтобы к Мину не приближались.       Гадес сам себе это объясняет тем, что не желает, чтобы маленького ребенка и дальше калечили. Просто не хочет делиться игрушкой, которую первую среди новеньких заприметил. И для начала Тэхену даже этого объяснения хватает, он другого не ищет, потому что с Юнги очень легко и понятно все. Он не лезет в душу, зная, что Гадесу нелегко в своем одиночестве, но сам же это одиночество и лечит. Мин простой как пять копеек, обычный, немного несуразный, ему ведь всего четырнадцать. И Тэхену он не нравится, совсем ни капли, нисколечко. Они просто помогают друг другу залечить невыносимую боль от тоски и ненужности и не более. И наплевать, что помогают просто одним присутствием, Тэхен об этом не думает, потому что тогда выходило, что Юнги ему нравится, а это вовсе не так.       Мин с того злопамятного дня дал себе слово стать сильнее, чтобы никто его обидеть не смог, даже находящегося под защитой Гадеса. Но первое время все равно сторонится буквально всех на своем пути, хотя ему боятся даже в глаза посмотреть. Только Намджун неожиданно сразу вызывает к себе симпатию, только с ним, кроме Тэхена Юнги заговаривает. Он его учит с оружием обращаться, показывает некоторые боевые приемы. А Гадес магии учит, ворчит, что это ему не сдалось, а сам учит. Очень внятно, просто, настолько просто, что понять что-то не составляет труда. И Юнги в своем желании стать сильнее растет.       Только иногда приходят тяжелые дни, когда воспоминания о прошлой жизни закрадываются под корку черепа, злостно все там выгрызая. Ядом проникают в душу, ковыряют рану, которая только-только снова затянулась после недавних мучений, и начинают свою адскую карусель по-новому. Юнги тогда снова ломает, он снова от боли кричит, желая выдрать сердце и все органы внутри, сгорает в своем бессилии, в своем кошмаре. Но Тэхен приходит очень быстро, даже если занят важными делами всегда приходит, словно чувствует, в объятия кутает и просто молча успокаивает, впитывает в себя эту боль. Он сильнее, перенести такое ему легче. Конечно же, нет. Он просто оберегает Юнги, просто помогает ему двигаться дальше, смириться, хотя смириться ни одна душа еще ни с чем не смогла, в особенности с потерей кого-то важного и нужного. В один из таких дней Юнги Тэхену все рассказывает о своей прошлой жизни, всю историю и шепчет после: «Отомщу!». Он уже знает, что должен был стать архангелом, он уже знает, что Хосок станет ангелом. Но встретятся они в иных ипостасях, Юнги так уж точно.       Про Тэхена Мин узнает из сплетен, коротких историй, только не от него самого. Спрашивать прямо у Гадеса о том, что с ним произошло, Юнги не может, потому что это слишком жестоко выпытывать такое, включая, каким сломанным Мин видел его в их первую встречу. Он считает его долгое время падшим архангелом, Люцифером. Пока однажды не встречает того собственной персоной, выясняя, что Тэхен могущественнее любого небесного создания. А потом Юнги впервые начинает мучить голод. С каждым днем в Аду он становился сильнее, неуязвимее и все-таки что-то важное терял, углубляясь во тьму, где была спокойная и непоколебимая красота.       Он взрослел на глазах, годы шли, ему уже почти сорок, а он не стареет совсем, молодой и красивый в возрасте двадцати пяти лет. Возмужал, стал статнее, с изящной, нежной красотой, как у хрупких цветков той самой вишни, аромат которой когда-то имел. Он становится жестче и безжалостнее, скинул розовую призму с глаз, вдруг увидев мир в других цветах, в тех, в которых никогда еще не имел честь видеть. Честнее, он увидел все честнее, без приукрас. Но голод стал первой ступенью, в которой он понял, что становится похож на местных обитателей, становится демоном. Он гонит его от себя, не хочет принимать, но он только сильнее становится с каждой минутой, что его игнорировали. Жег вены, жег мозг, выедая его, и твердил тихим, соблазнительным шепотом: «Убей!». И убить он хотел не грешников вовсе, а кого-то чистого и вкусного, пахнущего приятной нежной душой.       Юнги в калачик сворачивается на роскошной кровати Тэхена, так до сих пор и жил в его спальне, хотя интимного контакта у них не было никакого. Никто из них не предлагал и не настаивал. Он руками сжимает голову и уши, в надежде, что так сможет заблокировать этот голос, этот голод, который тугим жгутом стягивает все внутренние органы, заставляя их жутко ныть. Невыносимо!       И снова Тэхен помогает. Находит его такого маленького и хрупкого в этом слабом состоянии, притягивает к себе, в глаза смотрит долго-долго, а потом оттягивает ворот своей рубашки, почти рвет ее на себе, приглашая Мина к манящей пульсирующей вене. Юнги ощущает себя не меньше, чем вампиром в этот момент, но, долго не раздумывая, срывается, зубами легко вспарывая тонкую кожу на шее Тэхена, жадно глотая кровь, неумело. У него по подбородку течет, он много не успевает просто проглотить, не догадывается языком зажимать рану, чтобы не терять драгоценные крохи. И уж точно не думает о том, что голод просил чистой крови, а Юнги пьет дьявольскую, но насыщается, пьянеет понемногу, успокаивая внутреннюю бурю. Вдыхает аромат лилий, а под конец урчит сытым котенком, облизывая довольно губы, испачканные в алых каплях. Не в черных, а алых, но Юнги об этом не думает. Ему снова хорошо и спокойно, он ласково трется о Тэхена и засыпает на его руках доверчиво.       Только проснувшись, думает о том, что случилось, на трезвую голову думает, долго. Гадес все так же лежит на кровати огромной, глаза у него прикрыты, он словно спит, на деле просто отдыхает от проблем, которых у него всегда горы. Рана на шее уже затянулась, и только кровь засохшая напоминает о безумии, которое охватило вдруг Юнги. И ему вдруг неловко становится, он думает, что наверняка сделал Тэхену больно, был таким несдержанным и голодным, диким. И так всегда будет? Этот голод его всегда будет так мучить?! Эта цена, чтобы стать сильным? Эта цена, которую все здесь платят, потому и становятся такими безумными?! Вопросы задает мысленно и сам же на них уверенно кивает головой. Да, в жилах каждого демона течет голод. Он демон, он уже давно демон, просто… просто надеялся как глупец, что его все это обойдет стороной. В Аду либо ты, либо тебя.       Пока он переваривает все свои нелегкие мысли, Тэхен глаза неожиданно распахивает и смотрит прямо на Мина, изучающе смотрит, долго. Он-то уже научился бороться с вечным голодом, утоляя его хоть чем на самом деле, а вот Юнги только на эту территорию ступил. И кажется, был в полнейшем шоке от того, что недавно сделал. Только Тэхен не жалеет ни о чем, пусть он будет его первой жертвой, Гадесу не больно совсем физически и это почти как поделиться коркой хлеба с важным и нужным созданием. Только делиться нужно будет постоянно и потому Тэхену придется Юнги многому научить.       А Мин смотрит на Гадеса, как провинившийся котенок на хозяина. Он вроде бы ничего плохого еще не сделал, но вину уже ощущает. И он знает, почему. Тэхен с ним поделился своей кровью, сам Дьявол с ним своей кровью поделился, помог голод унять, не чокнуться под его огромной силой. А Юнги не сделал в ответ ничего, абсолютно ничего. В Аду за все надо платить, и Мин в этот момент ярко забывает, что Тэхен никогда и ничего от маленького демона не требовал.       Юнги мягко перекатывается, на пятки садясь, смотрит прямо в черные колодцы Гадеса и дрожащими руками начинает стягивать с себя выпачканную в крови дорогую рубашку, обнажаясь перед Тэхеном. С того жуткого дня прошло много времени, а он так и не мог ни перед кем обнажаться, ни давать к себе прикасаться, испытывая отвращение к любым касаниям, в особенности от мужчин. Только Тэхену было можно трогать, только ему смотреть.       — Что ты делаешь? — Гадес бровь вскидывает, а в глазах ни капли желания, ни капли дьявольского желания обладать красивым, чистым телом.       Юнги тяжело сглатывает, пальцы дрожат, но он продолжает рубашку расстегивать.       — Это моя плата за твой подарок, — тихо отвечает. Его тело — все, что у него есть.       И он ни разу не видел, чтобы Тэхен хоть с кем-нибудь из адских тварей развлекался. Они все друг другом наслаждались в адской вакханалии, только не Гадес, который даже не смотрел ни на кого. А ему ведь точно хотелось, он ведь здоровый мужчина. Юнги и самому порой хотелось, только он никому не позволял и ни к кому не подходил, воспоминания были свежи.       Тэхен тяжело выдыхает и глаза прикрывает на мгновение, отвечая:       — Оденься, Юнги, я ничего у тебя не просил, а ты не хочешь, — в корень зрит. Он души читает на раз-два, такое увидеть не составило труда. Маленький демон даже сейчас шарахался Высших, все очевидно же. — Если хочешь меня отблагодарить, то просто ложись рядом со мной. Мне осталось совсем ничего до разгребания очередных дел, хочу просто полежать.       Юнги смущается, заливается краской, но перестает расстёгивать рубашку, запахивая ее и ложась к Тэхену под бок, как ему и сказали. Рядом с Гадесом всегда было спокойно, уютно очень и безопасно. Ему можно было рассказывать всякие пустяки, вроде того, чему Мин научился в колдовстве или какое оружие ему нравится больше. А он просто будет слушать, улыбаться иногда, но слушать и не прерывать. Тэхен бы стал отличным парнем или чьим-то мужем — думает Юнги, только в глазах у него слишком много боли и грусти. Он ведь не просто так стал повелителем Ада. Они все здесь имели свои жуткие истории за плечами. Только история Гадеса Мина разламывает на части.       Это происходит через года три. Юнги уже к тому времени почти научился голод контролировать, ходит на охоту с Тэхеном за чистыми душами, становится сильнее и вместе с тем безжалостнее. Демон. Даже крылья смог вызвать, только летать не научился. К Гадесу еще сильнее привязался, потому что с ним было тепло даже в самые холодные дни, когда душу выворачивало наизнанку и хотелось всех без разбора резать и убивать. Тэхен мягкими объятиями этот порыв сглаживал.       Но они совсем друг друга не любили. Нет, конечно, это же бред, такого просто не могло случиться. У Юнги в сердце ЁнХи, а у Гадеса отнятая любовь на небесах. У них заняты сердца просто, там места больше нет. Но Мин в последнее время все чаще и чаще замечает на себе взгляд Тэхена, который сканирует его вплоть до души и даже глубже, не чтобы запугать или показать свое превосходство, не чтобы знать о своем подданном все. Так, как Гадес на Юнги смотрел, смотрят на самых любимых, желая запомнить каждую черточку лица, каждую морщинку или родимое пятно. Просто все буквально. На Мина так еще никто и никогда не смотрел, и его это трястись заставляет, долго в размышлениях блуждать, но натыкаться только на неоспоримую правду — он больше без Тэхена не может. Пусть многие болтали языками, называли Юнги шлюхой хозяина преисподней, только ему на злые языки было наплевать. Они вместе лежали на одной кровати, когда отдыхали, когда Мин плошал на охоте, оставаясь голодным, Тэхен иногда приходил к нему, разрешая отпить своей крови, чтобы насытиться, они часто вместе в магии тренировались, Гадес показывал очень красивые трюки легко, словно сам их и создал, и тогда еще Юнги не знал, что так оно и было. Они, сами того не осознавая, дарили друг другу то, чего им так не хватало — любовь и заботу. И пусть каждый из них любил другого, но друг друга они тоже любили, только давали этому чувству другое объяснение.       Все резко поменялось в один день, когда Тэхен позвал Юнги прогуляться по земле, немножко развеяться от скучной, однообразной жизни в Аду. Гадес мог бы и один пойти, он так раньше иногда делал, когда у него были свободные часы. Но сейчас одному не хотелось, он и так постоянно был один, потому и желал разделить этот беззаботный момент хоть с кем-то. С кем-то, на кого так долго-долго смотрел, не понимая, что в маленьком демоне его привлекает. Да, он стал очень красивым, обаятельным и даже притягательным, но Тэхена тянуло к нему не это, его тянуло его же собственное сердце, которое отказывалось нормально работать рядом с Юнги.       Мин огромными, по-детски наивными и чистыми глазами смотрел на огромный Рим, раскинувшийся вокруг, на архитектуру прекрасную, на людей совсем другой национальности, на их наряды. Сияющими глазами поедал бульварную площадь, где было собрано невероятное количество всевозможных товаров, на каждый кошелек. Крутился и вертелся, как заведенный. Он ни в одной мечте не мог предположить, что когда-нибудь окажется за границей, о которой рассказывали купцы. Ему все ново и все неожиданно, но чужой язык он понимает, что входит в его способность демона. А еще он впервые почти за пятьдесят лет видит солнце, и оно такое яркое! Слишком яркое, во тьме, и правда, было приятнее, но не признать, что ему не нравится, все равно не может.       Тэхен рядом идет и только тихо, довольно улыбается. Люди их, даже важные дамы и господа обходят, слегка кивают, оценивая их дорогие наряды, которые из редких шелков вытканы и золота. По внешнему виду судят, как тривиально! — вздыхает Тэхен, люди не меняются. Деньги-деньги-деньги. Только мимо пробегающие земные демоны чуть ли не на мощеные камнем улицы падают в ноги своему владыке, зная, что Дьявол сейчас гуляет среди людей. А ангелов Тэхен так и не встречает, они слишком важные лица, чтобы спускаться вниз, в гнездышках теплых приятнее и спокойнее.       Неожиданный громкий звон прорезает площадь, только никто ему не удивляется, кроме Юнги, который заинтересованно вертит головой, не понимая, что произошло вдруг.       — Это звон колокола католической церкви, — поясняет Тэхен, беря Мина за руку, чтобы в толпе их не могли разделить. — Они служат утреннюю, благодаря Господа за новый день и прося его милости на хорошую и благополучную жизнь.       Юнги закусывает губу, глядя на профиль Гадеса. При жизни он был Буддистом, но все-таки о других верах знал, как и знал о том, что кто-то ведь их, и правда, всех создал. Но теперь он вот о чем задумался. Тэхен ведь Дьявол и знает самого Люцифера, да Мин Люцифера и сам видел. Так получается, Бог существует, получается, что все эти молитвы уходят не в пустоту! Или так просто хотелось верить, наверное, потому Юнги и спрашивает:       — А он их слышит?       Тэхен тянет грустную улыбку, он, вообще, часто выглядел грустным и никому обычно не улыбался. Только Мину, но тот не выделяет себя из общей массы, а потому и не замечает подобного, точнее делает вид, что не замечает. А у самого сердце трепещет каждый раз, когда ему Тэхен улыбается, не оскал дарит, а простую улыбку. Красивую и теплую.       — Когда я там был, он и детей своих первых не желал слушать, не думаю, что до людей ему есть хоть какое-то дело.       Юнги идет за Гадесом, функционирует по-прежнему, но сам в этой фразе мысленно завис: «… когда я там был». Тэхен ведь Дьявол, он же темное, жуткое существо, которое не имеет хода, не должно иметь хода, ни к чему светлому и чистому. На небеса так он точно не должен был ступать. Или Юнги все-таки прав и Гадес падший только не Люцифер, как он думал, а некто другой? Или…       — О том, кто я на самом деле знают только двое, — Тэхен замешательство Мина прекрасно понимает, — Намджун и Люцифер. — Да, Юнги уже давно понял, что у молчаливого демона особый статус в Аду, особое отношение к нему Гадеса. — Я им доверяю, они не выдадут мою тайну.       А Мин просто кивает. Конечно, у Тэхена должен был быть хоть небольшой круг доверия, ведь так выходило, что он не только одинокий, он безумно одинокий не просто в плане любви, а в плане обычного общения, возможности с кем-то поговорить.       — И я в последнее время очень много думаю, — Гадес сводит брови на переносице, и он резко тянет их с площади к огромным витражным окнам какого-то красивого здания.       Мин даже не вникает, даже не обращает внимание, что здесь нереально красиво, только на Гадеса смотрит, подсвеченного фиолетовыми и красными кусками стекла. Юнги такой резкой смены настроения не понимает, хотя у Тэхена часто случались такие приступы, потому удивляться было просто нечему.       — Помнишь нашу встречу? — Мин кивает, а Гадес смотрит в его черные глаза и берет сразу за обе руки очень нежно, трепетно и так, что у Юнги сердце предательски громко стучит тук-тук-тук! — Я отдал тебе свою душу, потому что быть один больше не мог. — Мин как сейчас ту боль ощущает, знает ее вкус горький. — Вот она, — Тэхен в руки Юнги снова эту черную коробочку материализует, давая ему огромную, безграничную власть над собой.       У маленького демона ровно как тогда ошарашено глаза распахиваются, и руки мелко дрожат, потому что все это не для него. Он не заслужил, это не его!.. В голове просто хаос сплошной!       — Я вынул ее, потому что не мог жить с той болью, с которой сейчас живешь ты. Ты смог бороться, а я нет. — Печально улыбается, а Юнги хочется ему в этот момент сказать, что он борется, потому что Тэхен ему помогает, именно он ему дал эти силы. А так он бы и сам давно загнулся! — И сейчас я снова отдаю свою душу тебе, и прошу ее сохранить, — у Юнги сердце делает скачок и только после болезненный удар, а челюсть чудом не падает на пол от таких слов, — потому что я хочу тебе доверять. Я отдаю ее тебе, потому что доверяю.       END FLASHBACK       *****       Вот и настал конец великому Гадесу, вот и пришла его Смерть. Она ведь так долго на него облизывалась, слюной исходилась, мечтая утянуть в свои объятия, только он все это время для нее неуязвимым был. Отбегались! Теперь даже бессмертные падут перед лицом смерти, падут на колени перед величием Суа, которая смогла уничтожить самого Тэхена! Своего главного врага, ненавистное создание, которое у нее отняло все!       Вот только Гадес на колени, вопреки всему, не падает и в прах не разлагается, как можно было предположить. От него по-прежнему вверх струится тьма, достигая убийственной дозы концентрации, черная жидкость стекает в пеплом укрытую землю, на тела павших в этой мясорубке, разъедая их как кислота. Он одним своим видом заставляет пошатнуться огромную армию, даже не пошевелившись при этом.       А потом начинается страшное. Ад, в принципе, жуткое место, но его повелитель, повелитель всего мира, пусть об этом даже и не знают, способен во все души вселить такой страх, что от его концентрации и умереть можно было. Черные, безжизненные, абсолютно пустые глаза смотрят только прямо, и в них ярко читается, что видят они перед собой не армию, которая пришла их убить. Они видят угрозу миру, видят тараканов, которые подлежат немедленному уничтожению. Дьявольские крылья поднимаются, даже во тьме сверкают их острые шипы, нацеленные убивать, и делают плавный взмах, поднимая Тэхена снова в воздух.       Суа осознает, что что-то идет не так, она уже почти в труху сожгла маленькую коробочку с душой Гадеса, но тот при этом стоял, как ни в чем не бывало. Конечно, принял свой истинный облик, утонул во тьме, как и должен был изначально, какого было его первоначальное обличие. Но при всем при этом продолжал жить, хотя Суа его душу уничтожила. Немыслимо! Это просто немыслимо!       — Сдохни уже! — орет черт, выходя из себя, заставляя своим голосом солдат пошатнуться. Те и так были не готовы к такому повороту событий, здесь все рассчитывали на победу, каждый уже видел Тэхена мертвым, но все выходило совсем не так, как было запланировано.       Гадес взмахивает крыльями сильнее, выше поднимается и медленно начинает лететь к Суа и ее армии, рождая панический страх в душах каждого солдата. Давка прямо здесь еще не началась только чудом, потому что все вдруг ясно осознали, что живыми они отсюда уже не уйдут.       — Убей его! — орет Суа, отдавая приказ своему монстру, который тут же срывается, во взрыве белого пепла уносясь на Тэхена, наученное и рожденное, чтобы его убить при случае. Случай представился.       Черт на землю сыплет остатки от черной коробочки с душой Гадеса, непонимающе смотрит на них, потом на камень Ада в руке. У нее была невероятная сила, почти безграничная. Так почему магия не сработала?! Что пошло не так?!       — Ты обещала нам победу! — рычит один из драгсов, являющийся полководцем этой расы под крылом Суа.       Они здесь, в Аду, все как на ладони, все во власти повелителя преисподней, который просто сорвался с катушки. Сейчас он был еще ужаснее, чем до этого, пугал одним видом так, что вся армия, каждая душа четко поняла, что оставаться в Аду и дальше смысла нет, надо бежать. Победы им не видать!       — Он его убьет, — уверенно говорит Суа, указывая на своего монстра, который на огромной скорости несся к Тэхену, а тот даже не пытался увернуться.       Но даже ее ангелы, те, кого она так долго воспитывала своей «правде» смотрят на нее с неверием. Ей не верят — это в глазах каждого читается. Тэхен не умер, когда она сожгла его душу. Теперь его уже ничто не остановит.       Монстр воет протяжно, отвратительно громко, разнося этот звук по безжизненной пустыне, заставляя всех на себя внимание обратить. У него красным горят глаза, он жаждет попробовать этой плоти, которую ему обещали уже очень давно, его пасти бесконечные щелкают голодно и конечности тянутся к Тэхену, желая сразу урвать кусок побольше. И тут происходит их столкновение.       Под слоем пепла и тьмы и сразу было не разглядеть, что же произошло. Только жалкий скулеж и сразу оглушающая тишина дают понять, что ничего хорошего не случилось. А потом огромные крылья разрезают стену пыли, вынося своего владельца вперед, чтобы все его видели, чтобы боялись, понимая, что их ждет та же участь. У Тэхена в одной руке, в черной, пропитанной проклятием и собственной силой руке, зажата одна из глоток этого монстра, которую он просто свернул. Одним прикосновением отнял жизнь, всего одним маленьким прикосновением. Он тащит огромного монстра пару метров, словно это легкая пушинка, а не многотонное безумство, созданное Суа. А потом незаинтересованно бросает его на грязную землю, продолжая свое продвижение, как ни в чем не бывало.       И вот тогда начинается настоящий хаос. Огромное войско в безумном страхе начинает бежать, кто куда, в слепом желании оказаться от Тэхена подальше, не пасть от его гнева. Они кричат, топчут друг друга, как дикие, абсолютно безмозглые животные и бегут, забыв о своей миссии, о своих планах и желаниях. Только инстинкт самосохранения, только липкий, жгучий страх. Им в Аду просто так порталы не открыть, не сбежать сразу в свои дома, нужно до портала нестись, в желании скользнуть туда первыми, успеть спасти только свою шкуру. Потому что важно только это.       Суа в панике мечется, абсолютно не знает, что ей делать. Она одержала жестокое поражение в ситуации, когда думала, что победа уже в ее руках. Она одна почти и остается стоять, когда все остальные бегут, давят друг друга, но не останавливаются ни перед чем, чтобы спасти свои жизни. Черт в руке до сих пор сжимает камень души Ада, смотрит на него одним глазом, и быстро все решает для себя. Уж если она не смогла в войне победить, так свою душу очистит, снова станет ангелом. Она бежит к небесным воинам, которые все еще где-то на периферии маячат, не имея возможности взлететь, от концентрации силы Тэхена в воздухе, которая никому не дает просто так покинуть это поле боя, которое превратится в болото из мертвых тел.       Ангелы все еще слепы, не подлежат восстановлению, но тоже бегут, бесполезно взмахивая крыльями. Даже Суа бросили, когда видишь перед собой такое всемогущее существо ничто уже не важно, кроме своей жизни. Но черт все равно даже здесь умудряется спрятаться за чужими спинами, не дать Тэхену до себя добраться. Она в руке сжимает камень Ада и снова его силу вызывает, в этот раз используя ее на себе, совершая магический обмен, чтобы стать светлой. Ангелом снова стать. Ей нечего магии предложить, но с камнем Ада этого и не надо, с ним она может просто очиститься, просто… Ее серебряная броня разом начинает чернеть и сыпаться крошкой так быстро ей под ноги, что она едва успевает понять, что произошло и откинуть камень в сторону, но процесс было не остановить. Ее истинный облик черта открывался перед всеми, хоть никто и не обращал на нее более внимания, стремясь себя спасти.       Тэхен как-то резко оказывается прямо перед ней. Смотрит своими черными глазами, но за ними нет абсолютно ничего, кроме первостепенной силы, огромной и безжалостной абсолютно. Суа некуда бежать, никто отсюда не сбежит, это следовало сразу понять.       — Я тебя убила! — орет черт, представая в своем истинном обличии перед Тэхеном, с черной, разодранной кожей, без руки и ноги, с глазом, который так запал в глазницу, что скоро грозился и тот единственный покинуть это гниющее тело. — Я убила тебя! — орет громко свою злость и неверие выплескивая. — Я твою душу сожгла! Уничтожила ее! Ты должен был сдохнуть! Почему ты остался жив?! Почему ты всегда портишь мои планы?! Что ты за тварь такая?! Ты не можешь без души, не можешь!!!       *****       Аромат лилий сильный и прекрасный, обволакивает и окутывает теплом, только архангелу отчего-то холодно, его трясет нездорово. У него внутри все льдами сковывается от непонимания и грозящей Тэхену беды. Он был уверен, что их долго и счастливо навсегда закончилось, что Суа победила в итоге, даже с тем, что Гадес собирался сделать. Но тогда почему все такие спокойные и никто не бежит спасать Тэхена?! Почему Намджун на него смотрит так? Почему пахнет лилиями?!       — Что… что это значит? — шепчет Чонгук, глядя на всех присутствующих. Уже знали абсолютно все, включая Хосока, только не архангел. Только он так и не понял, потому что в этих чувствах, в этой любви, во всем, что творилось в его жизни на такое он внимание не обращал, он считал, что это в порядке вещей, так и должно было быть.       — Он не умрет, — уверенно отвечает Намджун, — его душа сейчас у тебя.       *****       FLASHBACK       Такая сильная и неукротимая, древняя, властная, величественная. Много эпитетов можно было найти, чтобы описать душу, к которой маленький демон вдруг прикоснулся, открывая заветную черную коробочку. Да, он согласился, принял предложение Тэхена, его чистое доверие. И он не предаст его никогда. Он его совсем не любит, нет… А выходило, что давно уже любит, столько лет вместе провели, столько всего пережили и увидели, столько друг с другом болью делились — такое не может не связать души. И Юнги даже не пугает та правда, которую ему Тэхен поведал о себе, та жестокая и болючая правда. Хоть Хаос, хоть единорог — честное слово, от этого ничего не меняется, потому что для Мина Гадес навсегда останется тем, кто заставляет сердце трепетать. Он будет в нем рядом с ЁнХи, так же как Юнги будет в сердце Тэхена рядом с Чонгуком. И им так нормально, так для них абсолютно уместно, им большего, честно, не надо, потому что даже эти крохи делают их счастливыми.       А вчера вечером они стали еще ближе. Юнги интима избегал все это время, та травма слишком была свежа в воспоминаниях, но с Тэхеном почему-то было не страшно и не противно. Да, он уже однажды себя предлагал Гадесу в качестве платы за драгоценную кровь, но Дьявол отказался. Потому что Юнги на самом деле не хотел; а Тэхену было противно его заставлять или принуждать. Мин не мог ему не нравится, но он бы никогда не взял его насильно. Вчера Юнги предложил им сблизиться сам, дышал лилиями, растущими под окнами, наслаждался этим беззаботным состоянием и вдруг понял, что его неудержимо тянет к Тэхену. Он хочет с ним быть и телом, и душой. В глаза черные смотрел, шепча уверенное: «Хочу. Я сам хочу». Но даже так Гадес его отговорить пытался, пытался не дать вдохнуть этой зависимости, сам не понимая, что они уже давно зависимы друг от друга. И сдался по итогу под тихими просьбами, жадными и уверенными прикосновениями к себе Юнги. Им обоим было это нужно, они оба этого давно хотели, и теперь отрицать не было смысла. Они ведь теперь навсегда вместе останутся, не полностью будут друг другу принадлежать, но защищать, любить.       Мин сейчас в спальне Гадеса находится, они все еще в Риме, Тэхен решает здесь параллельно какие-то дела, и они проводят здесь немного времени, чтобы отдохнуть от вечной серости преисподней. И Юнги сегодня хотел, пока Гадес занят сходить на площадь и поглазеть вместе с толпой зевак на дорогой мужской ханбок, привезенный из Кореи, расшитый золотыми нитками по редкой черной атласной ткани. Мин скучал, очень сильно скучал по возможности просто жить среди людей, без забот. Он скучал по Корее, по дому, хотя там его никто не ждал, некому просто было.       Юнги отгоняет тяжелые мысли и возвращается обратно к насущному, почему он остался в особняке, который принадлежит земному демону, принявшему таких высоких, королевских гостей у себя. Он снова смотрит на черную коробочку в своих руках, слышит душу, не может точно знать, какая в ней боль, но отчего-то догадывается, что немалая. Тэхену, видимо, было поистине невыносимо, если он совершил такой ужасный грех. Но с другой стороны это делало его неуязвимым. Его нельзя было просто убить, ведь душа была надежно спрятана. Не надежно, — считает Юнги, глядя на коробочку с печатью Гадеса. Тэхен отдал ее на хранение Мину, чтобы его враги не смогли использовать ее при случае против него. Только правда заключалась в том, что даже под надзором Юнги, коробку спокойно могли выкрасть, могли ее найти, ощутить в ней запах души.       Мин медленно поднимает черную крышку, слегка щуря глаза от яркого света маленького, аккуратно полыхающего огонька в самом центре коробки. Демон изумленно глаза распахивает. И вот эта кроха и есть душа? Вот она так ноет, что разрывает нас на части?! Вот этот маленький и очень красивый золотой огонек?! Юнги не верит, но вместе с тем слышит шепот Тэхена, аромат лилий, и точно знает, что это и есть его душа.       Мин ее аккуратно на ладонь берет, бережно и нежно, она ведь хрупкая. Чуть надави и просто развалится. Такое маленькое чудо, что даже не верится в его реальность! Черные глаза полыхают, отражая этот золотистый огонек, и маленькая слезинка срывается вниз по щеке. Тэхену больно. Его душе больно, там все пульсирует, болезненно сжимаясь, ноет и кричит от того, как больно. Сколько уже Гадес живет с этой болью? Почти полмиллиона лет? А легче ему так до сих пор и не стало.       Юнги размышляет всего долю секунды, смотрит на душу, на золотые отблески, слышит боль невыносимую, уничтожающую. Он знает, что где бы ни был этот маленький огонечек, а он нигде абсолютно не будет в безопасности. А Юнги должен его сберечь, потому что они с Тэхеном… они… похожи, да (любят они друг друга!). Мин улыбается от этого осознания и тут же глотает этот маленький огонечек, давая ему убежище рядом со своей душой, в своем теле, чтобы никто и никогда не смог его найти. А коробочка черная пусть будет маяком для всех врагов, пусть они будут за ней бегать, главное все равно не узнает абсолютно никто.       END FLASHBACK       *****       ТУК-ТУК-ТУК! — сердце бьется бешено, оглушающе, кажется, кроме него ничего вокруг больше и не слышно. Оно изначально пыталось к себе внимание привлечь, достучаться, сказать, что видело. Просто во всей этой боли, в этой утрате, потери слышать его не хотели, ведь оно и само страдало. А так выходило, что нужно было боль выдерживать двойную, оглушающую, а ее и так было слишком много.       Чонгук смотрит на Намджуна и беззвучно шепчет: «Что?» одними только губами, только вот Ману все прекрасно понимает. Конечно, архангел удивлен, Тэхен скрывал такой большой секрет именно ради его безопасности, но сейчас можно было снять все маски, раскрыть все секреты.       — Когда-то давно он отдал свою душу Юнги, — поясняет Намджун, — он ее хранил, но никто об этом не знал — почувствовать такое нельзя, ведь у Мина тоже была душа. И вот перед смертью Юнги отдал ее тебе, чтобы ты ее хранил. Это перо, Чонгук, посмотри на это перо.       Архангел смотрит, берет его в руки и смотрит. Только сейчас ощущает, как нечто маленькое и теплое там трепещется, не сила, не магия, а нечто до боли ценное и родное, крохотное, но могущественное — душа. Это была душа Тэхена, потому он и аромат лилий вокруг ощущал, потому ему и казалось, что Гадес по-прежнему с ним. Он был, точнее его душа, но недооценивать ее было глупо. Та коробочка была обычной приманкой, вот потому никто здесь не рвался Тэхену помочь, ему не нужна была помощь. Его душа осталась у Чонгука.       До архангела постепенно и осознание доходит, эта похожесть Юнги и Гадеса, эти их отношения, как Мин всегда точно знал, что испытывает Тэхен, когда его нужно оттащить от края пропасти, вцепиться и не отпускать. Это «моя душа», с которым Гадес постоянно к Юнги обращался, совсем не милая фраза, он говорил истину перед всеми, но никто в ней ничего не видел. Мин всегда за Тэхена горой стоял, не только потому что любил, потому что носил в себе его душу, знал всю эту боль, все чувства Гадеса. Добровольно стал его сосудом, оберегал не только жизнь, но и разум Тэхена, любил, защищал, был… был настолько бесценным, насколько у Чонгука никогда не хватит слов, чтобы описать это.       И подсказки все это время на виду были, только архангел их постоянно упускал. Тогда у берега роскошного пруда, когда они прощались с Джином, Юнги ведь отчего-то вместе с Тэхеном пришел, хотя не должен был бы. И был таким грустным и…       «Чонгук вначале и не замечает, а потом, когда Юнги слегка двигает головой, видит, как у демона по щеке катится слеза, как она ярко горит от всполохов адского огня, как одиноко прочерчивает линию по щеке, теряясь в вороте черной рубашки».       Боль Тэхена он в себе нес, за них двоих чувствовал и плакал, позволял таким незначительным эмоциям увидеть свет. Был не просто ему предан, был в него влюблен до непозволительного, почти слепого чувства.       «— Если надо, я отдам и жизнь за Тэхена, — отвечает Мин, в упор глядя в черные глаза Чонгука, давая понять, что в нем другие могли сомневаться сколько угодно, только вот предан он останется все равно Гадесу, выполняя любой его приказ. Скажет, отрезать себе крылья и бросить их в адское пламя — демон так и сделает, скажет, вырезать себе сердце — вырежет, скажет пойти и умереть, защищая Чонгука — пойдет и умрет. Тэхен для Юнги бог, не меньше».</b>       «— Скажи честно, ты ведь любишь его? — зачем-то спрашивает Чонгук, глядя в черные, укрытые маской глаза, чтобы его беспокойства не было видно.       Демон реагирует на вопрос предельно спокойно, не шипит от ярости, не смущается, абсолютно ничего подобного не испытывает. Но и не врет, когда смотрит ответно в черные зрачки Чонгука, уверенно отвечая:       — Да».       Столько ответов было буквально на поверхности — бери и читай. Но Чон считал их просто слишком похожими, нездорово похожими, их всех троих. Он думал, что связывает их любовь, а оказалось не только она, они были все связаны Тэхеном — да. Ведь оба смогли дать ему что-то свое, а он дал взамен им свою заботу и любовь. А Юнги даже свою душу на хранение, доверяя ему почти безумно, зная, что он не предаст. Потому и Чонгуку на прощание шептал: «Доверяй, Юнги! Только ему!», это как доверять самому Тэхену.       У Чонгука взгляд падает на тело Мина, которое он аккуратно уложил на черный плащ, и слезы на глаза снова наворачиваются, прорывая эту дамбу, которую он думал, уже ничто не сможет прорвать. Маленький демон догадывался, он догадывался, что войну не переживет.       «— Боишься его потерять? — Юнги оборачивается неожиданно и в упор, серьезно смотрит в черные глаза напротив. Чонгук взгляд не прячет, не тушуется и даже не пытается напомнить, что он задал вопрос первым, но ответа прямого на него так и не получил. Все и так ясно.       — Боюсь, — кивает Чон и голос его дрожит, потому что он представить себе не может, что с ним будет, если Тэхена вдруг рядом не станет! Это… у Чонгука нет слов, чтобы описать, что он будет чувствовать, как будет себя ощущать. — Я не хочу его терять.       Юнги долго-долго смотрит в глаза Чону, прежде чем улыбнуться бодро, совсем не вписывая свой настрой в напряженную атмосферу вдруг возникшую:       — Это хорошо, — улыбается Мин…»       В этот момент, в этот самый момент Юнги все решил, потому и на совете был таким уверенным, потому избегал Тэхену в глаза смотреть. Он боялся, что Гадес все увидит, потому и вел себя беззаботно, улыбался, храня тяжелый секрет. Потому и конкуренцию Чонгука принимал, он… он знал точно, как Тэхен его любит сильно. И сам Гадеса любил, потому его душу до конца защищал и его счастье, отдав за это свою жизнь.       Хосок продолжает Чона руками за плечи сжимать, успокоить хоть немного, на него столько всего наваливалось постоянно. Когда он уже просто побудет счастливым и спокойным? Когда хоть кто-нибудь из них сможет этим похвастаться? Хосок уже о Юнги давно догадался, просто молчал, это ведь был не его секрет.       «Отчего-то ангелу вдруг стало интересно, с чего вдруг Юнги, который ненавидит просто всех вокруг, так неожиданно спокойно принял конкуренцию Чонгука рядом с Тэхеном, которого обожал?! Разве это не странно?! Почему Мина это не задело? А может и задело, но он специально пытается казаться пушистым, с него ведь станется?! Но Хосок, который неожиданно прозрел, видел, что демон в своем поведении не врет, он относился к Чонгуку так, словно был знаком с ним давно, словно они вдруг подружились, словно Юнги вдруг и сам начал испытывать к Чону что-то запретное, отчего Хосока нехило ударило жестким осознанием всего, что творилось вокруг. Впервые он был бессилен, зато прозрел на новом уровне, на том, до которого дойти сможет точно не каждый».       — Н-но Тэхен… Тэхен… — Чонгук глотает слезы, не дает себе снова расклеиться, Хосок его крепко держит, старается показать, что он не один вовсе. Ангел с ним останется, что бы ни произошло. Хотел трусливо просто умереть, но передумал, он будет жить и будет служить во благо своими силами, не допустит такого исхода больше для небес. Будет Чонгуку помогать. Они теперь вдвоем остались.       — Тэхен не может умереть, — отрицательно качает головой Намджун, все понимая, — его душа у тебя. Да, он отдал тебе свои силы, но он Хаос, он будет жить, пока жив ты. Однако его ждет кое-что хуже. — Даже Люцифер от этих слов вздрагивает. Тэхен был для него врагом, который был ближе брата, с которым можно было быть откровенным и честным, и не бояться ничего. Как бы они не старались всем показать, что постоянно сталкивались рогами, они были близки. Люциферу не хотелось того исхода, который по итогу ждал Тэхена.       Чонгук не вздрагивает, не хватается за сердце, которое вдруг остановилось, он просто примерзает к полу, сжимая в руке перо с душой любимой, которую будет беречь, будет защищать так же, как и Юнги, никому не даст ему навредить.       Намджун просто кивает, он здесь самый старший, ему и объяснять все, пока Тэхен завершает все дела, чтобы они могли мирно и спокойно жить дальше. Он всегда умел забывать о себе, думая исключительно о тех, кого любит.       — Его ждет забвение. — С тяжелым выдохом поясняет Ману. — Он использует безумную дозу силы, примет свое истинное обличие, уничтожит свои творения — за это он лишается всех воспоминаний, а затем и физической оболочки, перетекая в состояние чистого Хаоса. — У Чонгука в груди бьется неверие. — Он бы умер, если бы убил всю армию Суа, да к тому же без души, только там все приняло неожиданный оборот, — у Намджуна глаза сверкают, он точно сейчас видит поле боя, знает, что там происходит.       А Чонгук вдруг с болью осознает, что это отчаянное: «Пожалуйста, не забывай меня!», которое ему Тэхен на прощание прошептал, было не просто просьбой. Ведь сам Гадес… он забудет всех, он и архангела забудет, станет снова ничем на краю мира, на той холодной, мертвой планете. И потому просил Чонгука, чтобы хотя бы он его не забывал, чтобы помнил, чтобы однажды, возможно, пришел к нему, садясь на холодную землю у края Вселенной, рассказывая всякие пустяки. Он не умрет, но… но почему архангелу от этого ни капли не легче? Почему в груди все по новой полыхает, ноет и крутит нестерпимо больно?! Почему ощущение, словно у архангела у самого отняли душу?!       — А он… он… — а сам слезы проглатывает, чтобы хоть одну фразу нормально связать. Хосок рядом губу кусает, он слишком хорошо понимает эту боль.       — Он станет ничем, — Намджун такой же проницательный, как и Тэхен, — обычной материей, хаосом в первозданном виде. Но однажды, может, через миллионы или только тысячи лет он снова сможет вернуться, очнется, чтобы принять физическое обличие и посмотреть на мир, который создал. Только, — Намджун смотрит прямо в глаза Чонгуку, — он не будет тебя помнить. Ничего не будет помнить. И очень важно, чтобы в момент, когда он очнется, рядом был кто-то, кто будет его любить, иначе весь этот сценарий покатится по новому кругу.       *****       Тьма плотная очень, а еще голодная и сильная, она течет по мертвой земле, сквозь мертвые тела, плотным кольцом обхватывает все пространство, не давая никому сбежать. Огрызается на всех буквально, впитывая их страх, их отчаянное желание сбежать, которое не могло никак быть исполнено. Отсюда сегодня не спасется никто, не наученные на ошибках прошлого они просто должны были заплатить своими жизнями.       — Сдохни уже наконец! — орет Суа, не замечает совсем, что войско ее отчаянно отступает обратно, потому что тьма его ближе теснит к своему брату, который в структуре чистой хаоса видел в них только опасность. Они мешали равновесию мира, грозили войной всем измерениям, их нужно было уничтожить. — Я хочу выиграть хоть раз! Хоть раз! — кричит черт, обнаженный в своем истинном ужасном обличие.       Она с ненавистью смотрит на Тэхена, в эти черные, жуткие глаза и до сих пор не понимает, кто он такой, не понимает, что Тэхена уже нет и Гадеса тоже, только Хаос, который не имеет души и памяти, все, что он должен делать — поддерживать равновесие в мирах, помогая им развиваться или заканчивая чье-то развитие, когда мир себя изжил. А Суа до сих пор не поняла, что он Хаос, настолько ее ненависть сделала ее слепой.       Ангелов тьма теснит к Тэхену ближе, они в панике носятся туда-сюда, мечтая жизни свои жалкие спасти, ищут своего полководца, хотят у него совета спросить, но находят только грязного, мерзкого черта, все еще отчаянно желающего скрыть свою личину.       — Ты у меня все отнял, и что? Теперь к этому пришел? Теперь и меня убьешь?! — Суа безумно хохочет, глядя на то, как огромные крылья мирно парят, а черные глаза невидяще на нее смотрят.       Хаос видит только грязное создание у своих ног, в этой пустыне таких много, она определенно несет опасность, но он все-таки раздумывает: убить ее или нет. В конечном итоге, выжить она здесь не сможет, она не приспособлена для этого мира, потому что давно из него бежала, не вкусила даже грамма здешней жизни.       Но Хаос не успевает сделать абсолютно ничего. Ангелы, вытесненные в центр резко золотыми плетями межизмеренческих тянут Суа к себе прямо по земле, не заботясь о ее сохранности, тут же ее окружают, вынимая свои мечи. И один из них слегка вперед поддается, дрожит от страха к Тэхену — да, но все-таки вещает:       — Гадес великий, мы тебе поклоняемся, — и все разом на колени падают, только Суа на это верещит, только она не понимает, что произошло вдруг. — Мы сожалеем, что посягнули на твою землю, мы никак не хотели выражать к тебе непочтение. И мы не знали, что среди нас прячется такая жуткая тварь! — Суа пуще прежнего орет, привлекает к ним еще больше внимания других существ, которые с паникой, но и с интересом смотрят на то, что происходит. — Мы просим у тебя прощение! — ангелы все разом головы низко опускают. — Позволь нам покарать ее, прости нас и сохрани нам жизнь!       Ангельские мечи нацеливаются на Суа, она сначала пытается отползти, не дать себе хотя бы порезаться, но быстро понимает, что плети золотые держат ее крепко. Ее же воины восстали против нее — какая ирония! Она смотрит в глаза ангелу, хочет его образумить, напомнить, кто она, да, вот только она сама вырастила из них таких беспринципных и эгоистичных созданий! Она даже пикнуть не успевает, как сотни ангельских мечей режут ее на части, не оставляя от нее ничего, кроме воспоминаний у тех, кто сможет сегодня выжить.       Сгорела в собственной ненависти, пала в мести, уничтожена своими творениями. Возомнившая себя богом, ношу которого держать была не в состоянии. Таков конец каждого, кто мечтает о величии, культивируя народ под свои стандарты. Система всегда восстает против.       Ангелы выжидающе, довольно улыбающиеся смотрят на Тэхена, словно ожидают, что он их похвалит за это. Да вот только Гадес как оставался незаинтересованным всем этим, таким и оставался. Зато всю структуру этого поступка поняли другие, остальные вдруг осознали, что можно задобрить Дьявола кровавыми подношениями, чтобы спасти свои жизни. Все началось с тихого драгсов: «Убейте ангелов!». И дальше разразилась настоящая битва, в которой бывшие союзники стремились друг друга убить, больше выслужиться перед Тэхеном, абсолютно забывая о том, что изначально они все объединились, чтобы его убить.       Гром оружий, крики и бесконечные магические заряды летали над полем, которое постепенно, и правда, становилось мертвым, утопая в телах и крови, превращаясь в болота из крови полумиллионной армии, которая резала и кромсала друг друга на части хуже, чем пыталась изначально отвоевать Ад.       Только сама преисподняя такому и радуется, она впервые за множество лет будет сытой и довольной, она всех примет, каждую здесь погибшую душу примет в свои объятия, никого за бортом не оставит. Щедрая. У нее роль такая — давать душам дом, который они изначально и заслужили. А здесь все буквально заслужили ее прекрасных аттракционов, превращения в ужасных тварей. Только такого она не допустит. Они уже ужасные твари, даже демоны себя так не вели. Никому не переродиться. Ад не даст их душам этого, он их просто поглотит, чтобы увеличить свое могущество и все.       Хаос наблюдает за этим бессмысленным убийством союзников друг друга очень долго. Он стихия и по его принципам они сейчас делали ровно ту работу, которую он должен был сделать, чтобы дать миру покой, чтобы потом отправиться в свой дом и оттуда наблюдать, как все заново строится и рождается. Он не понимает их мотивов, не знает, зачем они убивают друг друга и не старается в этом разобраться. Ему не зачем. Ему этого не надо. Он просто вначале смотрит, а потом снова начинает очищение, летя над полем ангелом смерти, убивая всех, кто еще смог остаться живыми.       *****       Прикосновения бывают разными: грубыми или нежными, приятными или отвратительными, интимными или обычно дружескими. Сотни примеров можно привести, и почти каждый испытывал их в своей жизни хотя бы раз. Прикосновениями можно многое сказать, чего нельзя выразить словами. Поддержка безграничная, немой мотив, что не один, не бросят, будут рядом — вот, что лежало в основе прикосновений рук Намджуна и Хосока к Чонгуку, которые выводили его на поверхность из подземелья. Ману точно знал, что все закончилось, детально это знал, ощущал. Не хотел показывать Чону гору этих тел, болото из крови, но архангел сам настоял, он желал увидеть Тэхена в последний раз, только в последний раз, потому что не знал, когда, через сколько сотен лет или миллионов он сможет увидеть его еще. В сердце рождалась болезненная пропасть, он словно сейчас шел на могилу Тэхена, хотя тот был жив. Ощущения обмануть было нельзя, архангел точно знал, что пройдет очень много лет, миллионы, мир поменяется и он сам, прежде чем, однажды он снова встретит его.       На поверхности, как и всегда, воняет смрадом разлагающихся тел, темно и неприветливо, но ко всему этому примешивается стойкий запах смерти и крови. Показывать мертвое поле с сотнями тысяч тел никто не хотел Чонгуку, но он настоял. Настоял, чтобы помнить этот ужас, чтобы никогда-никогда такое не допустить, никогда!       Мясорубка, болото — и даже не половина здесь погибла от рук Тэхена, они, в общем-то, убили друг друга сами. Тела на других телах, с гримасами предсмертной боли или пустыми лицами, у кого-то глаза открыты, у кого их нет, кто-то умер легко, а кто-то долго мучился, погибая под ногами тех, кто еще боролся. Безумие и смерть! Крови было столько, что все, кто лежал непосредственно на грязной земле преисподней в ней тонули, их просто было не видно. Болото. И навсегда здесь это место останется жутким болотом, напоминанием этого кошмара. Всего одно существо смогло привести к такому краху часть Вселенной, всего одно.       Чонгук держится хорошо, не морщится, не рыдает, у него уже просто слез не осталось, только ноги немного дрожат, а глаза смотрят прямо, туда, где он стоит. Ровно, как из видений Хосока — огромная фигура черная с крыльями на горе, а вокруг груда мертвых тел, и тьма по ним стелется густая, она свою работу уже выполнила.       — Я хочу… — Чонгук не договаривает, но его без слов понимают. Намджун просто кивает Хосоку, и тот архангела отпускает, а потом они оказываются прямо на той скалистой гряде, где Тэхен стоял. Нет, не Тэхен, Хаос.       Ману не боится так близко стоять к брату, они ведь действительно братья, он не сделает ему ничего плохо, да и Чонгуку тоже, у того на шее висит перо с душой Тэхена. Для Хаоса это почти ничего не значит, кроме маленькой поправочки «Свои», их не трогают, они семья, хоть даже это слово для стихии не важно, безвкусно и не несет за собой ничего. Просто в среде, где у него сестра-тьма, брат-природная стихия мог существовать и Чонгук, у которого была власть над его душой. К тому же, он ведь совсем не опасен, Хаос точно это знает.       У архангела больно бьется сердце, почти верещит в груди, обливаясь кровью, стонет протяжно. Он смотрит в знакомые черные глаза, но они совсем чужие, там, за ними, уже не было Тэхена, не было ни любви этой, ни их чувств, ничего родного, абсолютно ничего. Больно. Вот он живой стоит, но это не он, он его потерял, он почти умер, исчез.       Чонгук сглатывает больно, делает шаг к Тэхену, но тот не шевелится совсем, даже не моргает. Не узнает. Архангел знал, что будет невыносимо, когда он его не узнает, не вспомнит, но то, что он сейчас испытывал во сто раз хуже, эта такая дьявольская боль, что внутри все ломает вдруг по маленьким кусочкам, растягивая эту пытку подольше. В горле новые слезы застревают, только наружу не просятся, душат и бьют его осознанием своего бессилия, невозможности хоть что-то исправить, все вернуть в те времена, когда они были счастливы вместе. Вечно ведь, помнишь?       Архангел аккуратно касается пальцами щеки холодной, той, по которой беспрерывно кровавые слезы текут. Не боится испачкаться или отравиться, потому что сейчас только умереть и хочется! Но обещание, которое дал Тэхену сильнее, а еще слова Намджуна «когда он очнется, рядом должен быть кто-то, кто его любит». Чонгук будет рядом, он будет вечность ждать, потому что любит его. Даже если будет невыносимо будет ждать. Каждый день. Каждый день.       — Пожалуйста, не забывай меня, — шепчет, а по голосу слышно, что на грани срыва сейчас просто. Он даже рукой хватается за перо с душой Тэхена отчаянно и смотрит в черные глаза, повторяя: — Пожалуйста, не забывай меня.       Намджун им не мешает, просто стоит, но ему тоже нелегко, он всегда свои чувства скрывает, но ему сейчас очень тяжело. У Тэхена снова жестоко отобрали счастье.       — Эта магия не сработает, — тихо подает голос Ману, видя, как отчаянно Чонгук желает Гадеса вернуть обратно, используя для этого самый последний шанс, который у него остался. Но и тот тщетен. — Ты хранишь его душу, но не можешь ему приказать вернуться. — Архангел от бессилия сжимает зубы. — Он сейчас в своем первоначальном состоянии, он должен пройти долгий путь, чтобы набраться энергии, искупить смерти всех, кого убил и снова обрести разум, а после тело. Ты можешь только ждать или сдаться…       — Я не сдамся! — шепчет Чонгук, глотая слезы, подступающие. — Я буду каждый день его ждать! Я люблю тебя, слышишь, Тэхен! — отчаянно шипит сквозь сжатые зубы, чтобы не зарыдать. — Я всегда тебя буду любить! — гладит на прощание по холодной щеке. — Пожалуйста… пожалуйста, не забывай меня!       *****       Десять лет спустя       Мягкие лучи солнца согревают землю, дарят целительную красоту и гармонию, спокойствие. Дарят жизнь и благополучие, согревают красивый, цветущий сад, позволяя ему шире раскидывать свои зеленые лапы, даря красоту невероятную. Солнце не слепит ни капли, оно очень аккуратное, очень нежное, сохраняет баланс, которого здесь так долго не было.       Двери Белого замка открыты приветливо на обоих сторонах, приглашают одинаково посетить и ангелов, и души. Теперь здесь этого строгого разделения, строгой иерархии больше нет. В садах нет элитных мест, где собирались Высшие архангелы, нет постоянных сплетен и разборок, кто лучше, кто сильнее. Здесь хохот мягкий плывет, радостное переливание голосов и спокойствие. Души с ангелами молодыми, еще не совсем опытными, вместе гуляли по садам, собирались на берегу красивого пруда, с кустами огромными лилий, которые здесь особо чтили за их нереальную красоту и чистоту.       Молодые ангелы и архангелы с любопытством познавали мир, душам помогали, чем могли. У них не было запретов и строгих правил, им было разрешено оступаться и спотыкаться, но все-таки о грехе старшие молодых всегда предупреждали, рассказывая не скрытую ничем историю, на которой и следовало учиться. Ангелы поопытнее и посильнее присматривали за не переродившимися еще собратьями на земле, стараясь сильно не вмешиваться, но и не допускать сотен поломанных судеб для ангелов и архангелов, которые и так изначально страдали в своей непохожести среди других людей.       Между измерениями был новый пакт заключен на правах старого, который принадлежал целиком и полностью Чонгуку, как единственному архангелу на небесах. Не все расы сразу легко согласились на мир, некоторые не могли смириться с таким жутким проигрышем. Но на стороне Чонгука стоял Люцифер, как новый владыка Ада (это и было то, что Тэхен ему предложил в качестве платы за их сотрудничество), и Ману, который своей сущности в тот момент не скрыл. Потому новый мирный договор вот уже десять лет работал исправно, и ниоткуда не было слышно вестей, чтобы кто-то мечтал его нарушить.       Жизнь текла своим чередом, восстанавливалась потихоньку, из пепла восставала, отряхивалась и снова начинала цвести. Не так уж и много лет прошло, но зачатки нового мира можно было разглядеть и это честно, грело душу. Значит, архангел смог, он справился. Так сомневался в себе, всего боялся, особенно на первых порах, без Тэхена, с пустой, кровоточащей раной в груди. Но все-таки смог заново Рай восстановить, даже мир восстановить смог во всех измерениях и поддерживать его. Он даже воспользовался своим даром, который ему оставил Тэхен и создал новый мир, каждый день любуясь на его развитие, помогая ему не потухнуть. Дел было много, скучать не приходилось, а рана внутри не заживала.       — Снова грустишь? — на мягкую траву рядом с Чонгуком опускается Хосок с парой черных крыльев за спиной. Он до сих пор от боли так и не оправился, ровно, как и Чон, но теперь на небесах черный не осуждали. Черный — боль, и все это знали.       — Нет, — врет Чонгук, смахивая быстро со щек предательскую слезу, делая вид, что заинтересован душами, которые носились у пруда, наслаждаясь своей второй жизнью прекрасной, которую они заслужили.       Хосок улыбается понимающе, не давит, знает, что больно, потому и не давит. Вдыхает полной грудью свежий воздух, с разлитым в нем ароматом лилий, смотрит на маленькое черное перо на шее Чонгука, которое он до сих пор носил с собой, никогда не снимал. Он обещал помнить, он помнит.       — Сегодня прибыло сразу два архангела, — докладывает Хосок Чону, который был самым главным теперь на небесах. Его даже хотели называть Богом, только он напрочь отказался, даже несмотря на то, что после того, как Рай он восстановил, то снова и крылья получил, роскошные белые, пушистые. Очень большие, но все равно не такие, как у…       — Да? — Чонгук живо реагирует, забывая о тонкой грусти, прокравшейся в сердце.       Архангелов за десять лет набралось только четверо и это с Чоном. Такая неожиданность была большой удачей, потому что восстановить баланс было необходимо до конца. Если ангелов в Раю сразу стало много, то с архангелами все было сложнее, они всегда были редкими.       — Да, — кивает Хосок, довольно улыбаясь, хоть чем-то смог Чону настроение поднять, — обе девушки, — еще ярче улыбается, — наивные настолько, что просто прелесть!       Чонгук коротко хохочет. Они все такие после перерождения, не понимают, что произошло, где они и почему это у них позади пара белых крыльев?! Но разве это не чудесно — помогать каждый раз новым душам, своим собратьям, учить их? Чонгук нашел в этом отдушину, ему нравилось быть наставником и учителем, это лишний раз подчеркивало, что он все делает правильно.       — А еще Мика написал, сказал, что хочет с тобой встретиться, — продолжает Хосок, радуясь, что у Чонгука сегодня хорошее настроение, потому что обычно именно в этот день все было крайне плохо. — И Намджун весточку прислал, что заглянет на пару дней.       Архангел улыбается, глядя на кусты лилий, на красивые созданные по подобию того, что были у особняка… Он всеми силами старается остаться сильным и стойким, чтобы его не сломало снова. Он знает, почему Мика приехал и Намджун. На самом деле они часто приезжали, стали друг другу все очень близки, даже Люцифер иногда приходил попугать молодых ангелов, за что, конечно же, огребал нехило. Но сегодня было ровно десять лет, как… сегодня десять лет… А Чонгук не может связать фразу и даже мысленно себе это сказать.       — Это хорошо, — архангел через силу улыбается, хотя, и правда, рад, что у него будут старые гости, просто эта рана болит очень сильно, так, словно и не заживала. А она не успевала, каждый день малюсенькое напоминание и по новой начинала кровоточить. — Намджуна я уже год как не видел, интересно, как он?       Хосок делает вид, что не замечает состояния архангела, чтобы не спровоцировать его. Он сам может с этой болью справиться, всегда справлялся, только выглядит хрупким, а на деле очень сильный. Столько всего пережил, был почти на грани срыва, но смог собраться, смог снова жить и радоваться мелочам. Время не лечит — они это оба знают, но с болью можно научиться жить, пока ее центр не начнет жрать тебя по-новому.       — Когда я был в Девятом мире, то его видел, я тебе рассказывал, — Чонгук просто кивает. Хосок много путешествует, наблюдая, чтобы мирный договор работал. Как дипломат от ангельской стороны. Чон ему сам предложил эту должность, потому что у ангела тоже была рана, которая не заживала, и она его тоже ела каждый день. Сегодня страшная дата была у Чонгука, а вчера у Хосока, и он отлично справился. Намного лучше, кажется, чем сам архангел. — Он изучает какую-то супер крутую магию, в которой мы все равно дилетанты, — фыркает ангел, на что Чонгук только усмехается. Так и есть. Старые боги не умерли, они не могут умереть, иначе мир существовать перестанет. А тягаться с ними в умениях глупо.       — Именно так, дилетанты, — позади небесных раздается знакомый голос, и они разом оба встают на ноги оборачиваясь.       Намджун, словно их услышав — а может так и есть — стоял позади них и не один. Рядом стояла девушка, красивая, с черными-черными глазами, длинными роскошными волосами чернильного цвета с темно-синим, таинственным блеском. Кожа очень светлая, и на вид она вся тонкая и хрупкая в свободном огромном свитере белом и светлых узких джинсах.       Чонгук даже не сразу понимает, чему он так удивляется — Намджуну, который, как стихия мог и появился, словно из ниоткуда, весь, как и обычно, с иголочки, величественный и красивый. Или девушке, которую он с собой привел. Она казалась абсолютно обычной, но точно таковой не была.       Даже души и ангелы с любопытством начали посматривать на гостей, хотя страха к ним не испытывали. Даже Люцифер приходил сюда не чтобы убивать и топить все в реках крови, потому бояться было нечего. Чонгук все равно сможет всех защитить, в его силе была магия Тэхена, а это многое значило.       — Это кто? — первым задает вопрос Хосок, отходя от шока.       — Не узнаете меня, мальчики? — у девушки мягкий, очень красивый голос. А в глазах черных ни проблеска света, она как…       — Тьма, — выдыхает Чонгук, не веря своим глазам.       — Да, я! — радостно хлопает в ладоши еще одна стихия и выглядит донельзя милой, если только не знать, кто она на самом деле. — Решила принять физическую форму! С ней не так уж и легко, но весело!       Чонгук на Намджуна смотрит, у того каменное выражение лица из разряда «Даже не спрашивай!». Ясно, что от сестренки у него уже гудела голова. Чон и раньше считал тьму неусидчивой и очень любопытной, но глядя на нее сейчас понимал, что для такой атомной бомбы описания у него просто не было! Девушка с интересом рассматривала Рай, ясно было видно, что сейчас бы понеслась его изучать, только, видимо, Намджун ее и удерживал на месте.       — Не мог ее одну оставить, — извиняюще говорит Ману Чонгуку. Тот просто кивает, он понимает все. — Она, если что, безобидная, пользоваться своими способностями в физической форме пока не может. — Девушка дует на это губы. — Но это и хорошо, — говорит ей Намджун, — потому что тебе сначала надо научиться, вообще, жить с этим телом.       — Это долго! — ноет Тьма, стараясь состроить оленьи глазки, только у нее не выходит ни капли.       — Возвращайся в обычную форму, — жмет плечами Намджун устало. А Чонгук только улыбается на это, ясно, что Ману от своей сестры уже устал знатно.       — Нет! — уверенно восклицает девушка. — Я хочу, как все! — и даже ногой топает капризно.       — Может, я покажу ей Рай? — предлагает Хосок, собираясь Намджуну немного помочь.       — Хочу! — тут же кричит Тьма и вымаливающе смотрит на старшего брата.       — Не разрешай ей трогать цветы, она все бесится, что у нее нет запаха, и хочет себе его наколдовать, — сдается Ману, сам желая хоть немного от назойливой родни отдохнуть. Хосок просто кивает, беря девушку за руку, а сам не понимает, как сдержит обещание, когда здесь повсюду цветы. Просто повсюду, это же Рай!       Чонгук с улыбкой на губах головой качает, глядя в спину ангелу и Тьме. Все, и правда, налаживается, раньше о такой прогулке по Раю никто не мог бы мечтать, даже не догадываясь, что первородные сюда всегда имеют ход, их ни одни замки не остановят.       — Она меня не слушает, — говорит Намджун, — никогда не слушала, только Тэхена. Он бы смог ее сейчас осечь, а я совсем теряюсь.       У Чонгука от звука любимого имени сердце колет, но он этого не показывает. Да, больно и грустно, но когда они собираются все вместе, то ведь и радостно, нельзя давать определенным чувствам постоянно скрестись на душе, в конечном итоге, Тэхен ведь хотел, чтобы архангел был счастлив.       — Для тебя это совсем новый опыт, но я думаю, что ты неплохо справляешься, — улыбается Чонгук, и они вместе идут вдоль пруда, вдоль богатых кустов лилий, — она же сразу не бросилась все здесь осматривать, для начала твоего разрешения дождалась.       Намджун только усмехается, мотая головой:       — Слышал бы ты, как она кричала, что хочет снова в Ад, посмотреть что там, да как там! Я ее еле отговорил от таких сюрпризов Люциферу!       Чонгук улыбается, вдыхая аромат лилий и все равно не тот, что принадлежал тому единственному и нужному. Конечно, Тьма в свое время много провела дней в преисподней вместе с Тэхеном, потому ее туда и тянуло. Только там ничего не изменилось, смотреть там не было на что. Есть миры, которые всегда останутся такими, какими были изначально — Ад один из них. Но может в этом постоянстве и есть его сила. — Можете остаться у нас подольше, мы с Хосоком можем тебе помочь с ней, — предлагает Чонгук честно и открыто, без злых умыслов. Разве что скрывает, что ему и самому хотелось бы почаще видеть Намджуна и Мику, и даже Тьму, хотя это их первая вот такая встреча. Так он не ощущает себя предельно одиноким.       — Я не могу быть постоянно здесь, Чонгук, извини, — Ману качает головой, — а оставлять ее на твои плечи не хочу — это эгоистично. Но мы можем задержаться у вас на недельку погостить, если у вас есть место! — улыбается Намджун, в который раз отмечая, что Рай изменился в лучшую сторону.       — Целый дворец! — у Чонгука глаза сверкают радостно, потому что таким гостям он очень счастлив. С Намджуном он в последнее время очень сблизился, сначала его почти и не знал, но общая трагедия и… теперь они очень хорошо ладили. — Можешь выбирать любую свободную комнату, и ты без багажа, — с усмешкой подмечает архангел.       Намджун качает головой:       — И как я мог забыть о таком! Надеюсь, что в Раю есть для нас одежда?       — А что вы носите?       — Мы не брезгливы, и с ангельских рук возьмем все, что дадут, — подмигивает Намджун. Да, Чонгуку определенно было легче на душе, когда они собирались все вместе.       *****       Черные волосы красиво, аккуратно уложены, чистые и сверкающие даже во тьме. Кожа чистая-чистая, без единой грязинки, чтобы не портила красоту всю, глаза закрыты мягко, ресницы длинные на щеках покоятся. Вокруг лилии красиво оплетают тело, одеялом его укрывают, сберегают. Среди их крупных цветков все равно хорошо просматривается маленький кинжал, плотно вложенный в длинные холодные пальцы. Словно не умер, словно просто спит. Здесь же время замирает, здесь всегда ровно дата его смерти секунда в секунду, день в день. А рядом еще одна могила — Чимина. Рядом с ней свежие цветки вишни — Хосок вчера принес, и пару даже положил к Юнги на могилу, потому что помнил, чтил и все еще испытывал свою вину перед ним.       Чонгук часто сюда приходит, в этот красивый дендрариум, не потому что так попросил Тэхен, он сам хочет, сам идет. Ему каждый раз больно, но он идет, ведь маленький демон заслужил такую память, маленький демон стал его другом. Они были так похожи, так близки… такое нельзя забыть, их совместный секрет нельзя забыть и эти такие разные, но одинаковые чувства забыть нельзя.       Чонгук в дендрариум входит ровно в тот момент, когда Люцифер с колен поднимается от могилы Юнги, стеклянными глазами глядя на архангела. Честно, Чон видел падшего здесь часто, так же часто, как приходил сюда сам. Он сначала не понимал, а потом вдруг осознал — Люцифер любил Юнги. Чонгук знал, как ему больно, но никогда не пытался вывести на разговор об этом, они перекидывались парой слов и расходились или же просто молча кивали друг другу. В этом месте слова были лишними.       Так и сегодня: падший просто кивает Чону, натягивает на лицо обычную маску безразличия, чтобы его боли было не видно и уходит, позволяя архангелу здесь одному остаться.       У Чонгука в руках огромный букет лилий, хотя это глупо ведь эти цветы здесь повсюду. Просто Чон не знал, что еще можно было Юнги принести, даже зная, что ему теперь ничего не нужно. А местные лилии эти цветы принимали, укореняли их в себе, разбавляя свои краски, за последние десять лет дендрариум стал совсем неузнаваемым. Правда, однажды Чонгук принес целую бутылку Нуара, когда ему было особо плохо, и сам же всю ее выпил, осознавая, что когда больно, опьянение не наступает.       Архангел присаживается на колени перед могилой Юнги, смотрит на него сквозь плотный прозрачный хрустальный купол, который здесь так вдруг образовался, словно это место само знало, что нужно делать. Ах, да, сюда пал Тэхен, его боли здесь было столько, что она даже время остановила. Конечно же, здесь происходили странные, чудесные вещи.       Чонгук просто садится в объятия лилий, позволяет им себя опутывать, головой опирается об этот прозрачный купол и глаза закрывает, тяжело вздыхая, позволяя себе снять маски, показать свою боль.       Он помнит, он их всех помнит, каждого. Любит и помнит. Вечно.       *****       В холодный и мертвый мир Чонгук всегда приходит в последние часы текущего дня, когда можно немного отдохнуть от проблем, расслабиться, дать волю своим чувствам. Он переносится на эту необитаемую планету всего в долю секунды, используя свой новый, подаренный талант. Рядом с черной, заполненной тьмой, стихиями, самим миром окружающим пещеру уже все вытоптано от количества раз, которое архангел его навестил.       Он каждый день сюда приходил, каждый, сидел на краю мира, иногда ронял слезы горькие и рассказывал Тэхену абсолютно все, что с ним произошло за целый день. Что узнал, что сделал. Иногда даже смеялся, вспоминая веселые истории, которые с ним случались. Он знал, что его не слышат и все равно руки не опускал.       Он обещал, что будет его помнить, обещал любить. И как бы сложно с каждым новым днем в пустоту не становилось ему, руки не опускал, пробуя снова и снова. Ведь всего десять лет прошло, а ощущение, что вечность. У архангела с собой душа Тэхена, и это так много на самом деле, но его самого рядом нет. Без него в груди пустота завывающая, выедающая Чонгука с каждым днем, как бы он не сопротивлялся этому. Однако Чон борется, держится, потому что он боец, он хочет быть сильным, и он им будет. Сдаются — слабаки. А он не слабак, он не сдастся и будет верить, что все в итоге обернется хорошим исходом. После темных времен всегда приходит время солнца.       Чонгук садится на край обрыва, глядит на пустоту под ногами, сорвись он и даже крылья бы его не спасли. Какое заманчивое решение, умирать, падая во тьму. Только не для архангела, который обещал жить и бороться, обещал, что будет до последнего ждать Тэхена. Он дождется, он в это верит, однажды… однажды он придет сюда и из темноты ему ответит знакомый голос. Однажды.       — Сегодня пришел Намджун, — Чонгук тянет легкую улыбку. — Он ни капельки не изменился, только, пожалуй, стал разговорчивее, хотя понятно почему. — Архангел ногами машет в пустоте, вдыхая аромат лилий, которыми здесь пахло так же мягко, как от Тэхена. Так, словно он уже был здесь, а он и был, только в своем первоначальном обличии, в котором ничего не помнил, ничего не слышал. Просто стихия. — Твоя сестра Тьма приняла физический облик. Она красивая, — кивает своим мыслям Чонгук. — Но не усидчивая и очень любопытная. Намджун от нее страдает, — усмехается архангел. — Зато Хосок смог ее присмирить. Представляешь, она его послушалась?! — Чонгук и сам до сих пор удивлен тому моменту. — Капризничала и рыдала, просясь в гости к, цитирую: «дяде Люциферу», сначала по Раю скакала, но ей наскучило, и она в Ад захотела. — Чон вздыхает, но с улыбкой на губах. Он рад на самом деле, что уговорил Намджуна остаться на целую неделю, даже с такой непоседливой сестрой. — А Хосок ей сказал сидеть на попе ровно и никуда не рыпаться, а она — не поверишь! — она его послушала! Надула губы, но села, и весь спектакль прекратила! — хохочет Чонгук. — Он ей нравится, в смысле Хосок нравится твоей сестре, вот, что я думаю, — архангел полной грудью вдыхает аромат лилий. — Правда, не думаю, что Хосок готов сейчас к себе кого-то подпустить. Он до сих скучает по Чимину, смотрит на молодых ангелов, учит их, наставляет, но я по глазам все вижу. — Чонгук снова становится очень грустным. — И я… я тоже скучаю, — поднимает голову и смотрит на далекий Млечный путь, пытаясь хоть так себя немного отвлечь. — Каждый день скучаю! — и предательская слеза все равно катится по щеке. — Мечтаю однажды прийти сюда, и тебя увидеть! Или хотя бы ответ получить, что ты меня слышишь, что я… я не в пустоту говорю! Хочу твои глаза увидеть, хотя бы коснуться тебя. Мне нужна эта надежда, этот маленький огонечек! Хоть что-то!       Чонгук отчаянно пытается слезы унять, до побеления костяшек сжимает под собой грубый камень и смотрит и смотрит высоко и далеко, чтобы забыть о боли, чтобы не поддаваться ей. Только десять лет, всего десять лет прошло, он должен крепиться, должен понимать, что по космическим меркам это ничтожная дата. Но как тяжело! Он так скучает, ему так невыносимо, что, кажется, он умрет когда-нибудь от этого чувства, хоть и обещал, что будет жить. Просто в такие минуты, когда он не слышит никакого ответа на свои речи, ему кажется, что все напрасно, надежды больше нет.       И как маленькое чудо вдруг сквозь Млечный путь летит яркая, огненная комета, прорезая собой далекий космос. Это звезда на самом деле сгоревшая, мертвая, но для Чонгука сейчас это знак. Это маленький повод поверить.       Надежда все-таки есть.       *****       Эпилог       Миры умирают, другие рождаются, существа и люди умирают, а им на смену приходят другие. Бесконечный круговорот жизни в природе. Все идет своим чередом, все сохраняется в балансе, ведь если его нарушить может произойти много страшного и даже ужасного. Вымирание целых галактик, неспособность их больше существовать никогда. А это как цепная реакция, когда в одном мире неполадки, это задевает и другой и так дальше и дальше, заставляя всю систему прогнивать.       Чонгук держит баланс во всей Вселенной, в галактиках, не позволяет старому сценарию повториться. Да, были воины, кто-то нарушил пакт, в попытке завоевать больше земель и усилить свое могущество, но все это быстро пресеклось другими, теми созданиями, которые вошли в систему девяти измерений, открыв свои двери для других. Они были умнее и даже опытнее, сначала наладили дела у себя и только после этого пошли на контакт с остальным миром, чтобы учиться у него и делиться своими знаниями. Но до геноцида, который когда-то организовала Суа, никто еще не опустился, те отголоски далекой войны до сих пор были в сердцах бессмертных, которые их помнили.       Чонгук помнил.       Прошло уже семьсот тысяч лет. А он помнил, такое нельзя забыть, время не лечит, оно только травит с каждым прожитым днем все сильнее и сильнее. Архангел был отравлен по самые уши.       Надежды нет.       Раньше он глупо надеялся, что она есть, но ее нет на самом деле. Когда приближалась дата в полмиллиона лет Чонгук счастливо надеялся, что именно сейчас Тэхен снова сможет выйти из первоначального облика, снова к нему вернется. Но год шел за годом, надежда гасла, а от черной пещеры на краю мира по-прежнему веяло холодом.       Чон стал реже приходить туда, сам даже не заметил, как завалил себя делами, чтобы не думать о Тэхене, не думать о плохом. Он восстановил Рай, позволил ему процветать, создавал миры и поддерживал баланс во Вселенной. Радовался за Хосока, который бегал от Тьмы, но в итоге сдался ей. Из них вышла красивая пара. Часто сидел у Люцифера в Аду, обсуждая грядущее будущее, виделся с Намджуном, который только плечами пожимал на взгляды архангела. Он и сам не знал, когда очнется Тэхен и очнется ли вообще. Чонгук приходил к Юнги, зато каждый день, потому что однажды вдруг понял, что может в дендрариуме слышать его голос, и голос Чимина. Многих голоса. Слышать и отвечать. Может… может все-таки есть еще одна сторона, о которой никто не знает? Чонгук точно не может ответить на этот вопрос, хоть он и самый старший и опытный архангел на небесах. Все равно всегда будет что-то, что поставит тебя в ступор.       Сейчас Чон идет опять к черной пещере на краю мира, чтобы получить в ответ ничего. Так всегда было, он глупо надеялся, и сам же страдал.       В небе далеком, звездном, многих миров уже нет. Семьсот тысяч лет прошло — огромная дата. Самые старые измерения, которые больше не развивались, которые не могли дать жизнь погибали. Это великий круговорот природы, на их месте обязательно в цветном круговороте появится другой мир, радующий глаз, рождающий мир.       Чонгук сидит на краю обрыва, а позади у него огромные белые крылья, почти такие же, как у Тэхена были. Чон становится могущественнее, сильнее, хотя власть его так до сих пор и не прельщала. Он смотрит на небо, вдыхает аромат лилий, сжимает в руке перо маленькое, черное и тихо шепчет:       — Снова не ответишь? — Тишина. Надежды не было никогда. — Я отчаялся, — честно признается, опуская голову, вспоминая свой срыв, произошедший две недели назад, когда он в истерике бился, кричал и пытался ребра выломать, чтобы сердце угомонить. Его тогда Хосок вместе с Люцифером долго успокаивали, последнему даже пришлось ему руки связать адскими цепями, чтобы он ими даже пошевелить не мог. Надежды нет. — Прошло так много времени, я помню тебя, как и обещал, но… но мне кажется, что это напрасно. Вряд ли я когда-нибудь получу ответ. — Чонгук поднимается на ноги, укладывая крылья так, чтобы не мешались. — Я сдался. Я буду тебя всю свою жизнь помнить, но я сдался. — Качает головой архангел и уходит просто, тихо шурша ботинками по каменистой почве.       Надежды нет.       — Привет! А кто ты такой? — из пещеры вслед архангелу раздается знакомый, тихий голос.