Пидоры в Волейболе. Челлендж 2020

      Бокуто опаздывал. Он слал Куроо сообщения со смайлами, умолял его простить, дождаться, и бежал через море людей в попытке скорее вырваться из метро. Не стоило перед встречей садиться за новую работу, но сроки поджимали, а Бокуто так и не мог ухватить вдохновение за хвост. Он все утро ходил вокруг чистого холста, установленного на мольберте, и порывался начать писать, но образы ускользали от него, не складывались в цельную картину. Когда Бокуто показалось, что муза над ним смилостивилась, подкинув потрясающе красивую картинку, он схватил краски и кисть, заскользив ей по белоснежной бумаге. Но образ постепенно рассеивался, истончался, приводя в отчаяние. Бокуто старался быстрее воспроизвести его на холсте, к сожалению, получалась откровенная мазня. Даже младшеклассник мог нарисовать лучше. Понимая, что снова не получится написать шедевральную работу, достойную наивысших похвал, Бокуто откинул палитру, попав в мольберт и окончательно испортив полотно.       Пока Бокуто предавался отчаянию, беспокойно блуждая по квартире-студии, он совсем забыл о назначенной встрече. Куроо написал, что уже на месте и ждёт его у музыкального магазина. Это сразу привело в чувства. Бокуто заметался по квартире, сменяя рабочие вещи на приличные джинсы и футболку. Он быстро смыл с рук краску, использовав растворитель, и, прихватив телефон и бумажник, поспешил к Куроо. Тот его обязательно поймет и простит. Застебёт для начала, а потом простит.       Куроо он увидел издалека. Тот всегда возвышался над толпой. Сейчас он с кем-то разговаривал, судя по кривоватому оскалу, застывшему на лице. Видимо, девчонки пытались познакомиться, даже не догадываясь, что душа у Куроо такая же голубая, как и летнее небо. Но стоило перевести взгляд на собеседника Куроо, как Бокуто обмер. Споткнувшись на ровном месте, он застыл в нелепой позе. Сердце отчаянно лихорадило в груди. Он не мог отвести взгляда от парня, что-то втолковывающего Куроо, активно при этом жестикулируя изящными руками. Боги, да на эти руки молиться можно. Даже на расстоянии в несколько метров Бокуто видел, какие у незнакомца тонкие, длинные пальцы. Узкие ладони и хрупкие запястья. Да он весь был тонким, хрупким на вид. Гибким. Идеальным. Хищно смотря на него, Бокуто сорвался с места, подлетая к парню, не успевшему даже дернуться. Схватив его за руки, прижимая запястья к бешено бьющемуся сердцу, он жадно разглядывал его лицо.       — Какой ты красивый! — восторженно говоря это, он не обратил внимания на смех Куроо, что загибался у него за спиной.       — Я не из ваших. Меня это не интересует. У меня девушка есть. Отпусти меня, — парень практически шипел на него, силясь вырвать руки из крепкого захвата.       Куроо захохотал ещё громче, но Бокуто был полностью пленен тонкими губами, кривящимися при каждом слове, острым носом, который парень чуть морщил, когда у него не получилось отнять руки. Картину завершали поблескивающие злостью глаза с красивым разрезом. Бокуто ещё никогда не встречал таких людей. Не считая одной нарисованной им девушки, за картину которой ему на курсе поставили высший балл, а позже ту картину выкупил один из ценителей прекрасного за кругленькую сумму. Ещё Акааши был восхитительно красив. За его портрет Бокуто получил по морде от Куроо, который нагло отжал картину, и восторги от преподавательского состава. Бокуто не мог отрицать и того, что его духовный бро, его лучший друг и просто хороший парень Куроо Тэцуро был прекрасен. Сзади. Бокуто на первом курсе нарисовал его со спины, передав на холсте идеальность его тела. Длинные, стройные ноги, крепкая, подтянутая задница, ровная спина с выступающими позвонками и лопатками. Широкие плечи и узкие бедра. Да его бро эталоном мужского тела был! С помощью его обнаженной задницы Бокуто зарекомендовал себя как талантливого, подающего надежды художника.       Но все равно, именно таких интересных, красивых в своей необыкновенности людей он ещё не встречал. И просто не мог отпустить. Бокуто был уверен, этот парень станет его лучшим творением. Он мазками кисти передаст все достоинства, подчеркнёт их, подобрав правильно палитру цветов. Он сделает его ещё прекраснее. Запечатлит таким, каким тот сам себя ещё никогда не видел.       — Бро, с каких пор тебе змеюки начали нравиться?       В ответ на эту реплику парень натурально зашипел, активнее начиная вырываться. Но Бокуто держал крепко, заглядывал в глаза и не мог сдержать сумасшедшей улыбки.       — Стань моим натурщиком.       — Чего? — тот прекратил вырываться, но начал поглядывать ему за плечо, где продолжал смеяться Куроо.       — Эй, Куроо. Убери этого ненормального от меня.       — Я заплачу. Только позволь мне нарисовать тебя.       Парень недобро сощурился, изгибая губы в ядовитой улыбке. И стал ещё прекраснее.       — Меня не интересуют скидочные купоны.       — Я денег дам.       Куроо снова начал ржать, ткнувшись лбом ему в плечо. Бокуто тоже было весело, ведь он нашел того, кого до дрожи в кончиках пальцев хотел нарисовать.       — Пусти, я уже рук не чувствую, — парень недовольно поморщился, и Бокуто перевел взгляд на их руки, сразу же отпуская.       — Прости, пожалуйста! Стань моим натурщиком.       Тот начал растирать кисти, подозрительно на него смотря. Куроо стал рядом, приобняв его за плечи.       — Соглашайся, Дайшо. Как раз сможешь купить Мике кольцо, на которое истекал слюной.       — Иди к черту. Откуда у студента такие деньги?       — Ооо, Бокуто у нас талантище. Одну из его картин купили за большущие деньги. Да, бро? — Куроо подпихнул его в бок и широко улыбнулся. Бокуто активно закивал.       — Ладно, — Дайшо согласился нехотя, или лишь делал вид, но главное — согласился.       — Замечательно. Прости, бро, увидимся в другой раз, — вновь схватив Дайшо за руку, он потянул его к метро.       — Пойдем скорее.       — Куда? Я занят сейчас, вообще-то.       — Я сам тебе кольцо куплю, только скорее пойдем.       У них за спиной громко ржал Куроо, явно вовсю потешаясь. Бокуто знал, Куроо на него не в обиде. Тот понимал, что муза та ещё сука и словить ее за задницу очень сложно.       Всю дорогу Дайшо молчал. Косился на него подозрительно, но не сбежал. Бокуто довольно улыбался, пожирая его взглядом, уже представляя, как кисть будет порхать над холстом. Как мазок за мазком на бумагу будут ложиться идеальные линии. Бокуто будет писать портрет Дайшо с большим удовольствием, как и все свои прошлые шедевры. А это будет именно шедевр. Он нутром чуял, что картина станет одной из любимых. Что в ней он сможет продемонстрировать весь свой талант. А также вытащить наружу то, что Дайшо прятал под ядовитыми улыбками, тихим шипением и узким прищуром глаз.       Бокуто завел его в квартиру, не предложив выпить или что-то перекусить, к черту гостеприимство. Сразу потянул его к большому окну, не занавешенному даже гардиной. Отпустив его руку, он быстро осмотрелся в поисках плетеного кресла и мигом притащил его Дайшо. Тот чуть кривился, разглядывая то кресло, то Бокуто, но все же присел. И даже первым нарушил тишину.       — Мне нужно принять какую-то позу?       Бокуто, полностью поглощённый предвкушением, аж дернулся, вскидывая на Дайшо ненормально горящие глаза.       — Нет, мне просто нужно тебя видеть, — махнув рукой, Бокуто поспешил к мольберту, сдирая с него испорченный лист и закрепляя новый. — Делай что хочешь.       Дайшо хмыкнул, повел плечами и достал телефон из узких, будто вторая кожа, джинсов. Бокуто нетерпеливо подготавливал свое рабочее место, желая скорее начать, пока на Дайшо идеально падал солнечный свет, делая его ещё более нереальным. Восхитительным. Достав новые кисти и распечатав палитру красок, Бокуто пододвинул стул ближе к мольберту и сразу же начал работать. Даже увлеченный рисованием, он отмечал, что Дайшо, поначалу напряжённо сидящий в кресле, постепенно расслаблялся. Видел, как на его губах все чаще проскальзывает приятная, теплая улыбка, оживляющая и без того выразительное лицо. Бокуто насмотреться не мог, быстро перенося черты чужого лица на холст. Казалось, Дайшо его даже не замечал, залипал в телефоне, что-то печатал и все чаще изгибал губы в красивой улыбке. Это вдохновляло лишь сильнее. Бокуто постоянно ерзал на стуле, покусывал кончик сменяющей кисти, тихо ухал, восторженно смотря на вырисовывающуюся картину, и чувствовал такой прилив сил, что мог бы проработать хоть сутки, доводя картину до совершенства.       Дайшо, по ощущениям, начал тихо возмущаться через три часа. Он все чаще менял положение, то сидя будто на иголках, то стекая на самый край сидения. Это не мешало, не раздражало. Даже было интересно наблюдать за своей моделью в движении. Так Дайшо больше раскрывался, позволяя перенести на холст каждую чёрточку его потрясающего тела. В эти часы Бокуто любил его. Считал совершенством, идеалом.       — К черту. Я устал, у меня болит спина и задница. И я хочу есть, — Дайшо резко встал, выдергивая Бокуто в реальность. — Тебе ещё долго?       Бокуто отрицательно покачал головой, жадно смотря на Дайшо, напрягшегося под этим взглядом.       — Но ты уже можешь идти. Я смогу закончить, — прерывисто выдохнув, Бокуто посмотрел на холст, с трудом сдержав стон. Как же Дайшо был хорош.       Он услышал тихие шаги, услышал затвор камеры, тихое, недовольное шипение, но никак не среагировал. Нужно было довершить картину. Наполнить ее чувствами, разукрасить эмоциями. Убрать все несовершенства. Но их не было. Бокуто смотрел на холст и не находил ничего, что нужно было подправить, лишь дополнить.       — Я жду свою оплату. Эй, — Дайшо пришлось поближе подойти и даже тронуть его плечо, чтобы вернуть в реальность.       Резко обернувшись к нему, Бокуто снова схватил его за руки, порывисто притягивая к своему лицу и целуя тонкие пальцы.       — Спасибо. Ты прекрасен, спасибо.       Дайшо дернулся, заметно покраснел и недовольно сжал губы.       — Пусти. Я убью Куроо. Свёл меня с каким-то ненормальным.       Бокуто засмеялся. Его не впервые так называли. Куроо говорил, что все талантливые люди с прибабахом, что на это не стоит обижаться. И Бокуто не обижался. Поднявшись со своего места, нависая над откровенно перепуганным, хоть и старающимся держать лицо Дайшо, он резко отпустил его руки и сгреб в тесные объятия.       — Это будет самая лучшая моя картина, — это он говорил о каждом своем творении, и не врал, весь в моменте создания картины, он любил только ее.       Отпустив почти не дышащего Дайшо, он прошел к рабочему столу, заваленному принадлежностями для рисования и книгами, и достал конверт, высыпая из него деньги, разлетевшиеся по столу и полу. Порывисто поднимая купюры, комкая их в больших ладонях и пачкая в краске, он подлетел к офигевшему Дайшо, всовывая деньги в его руки.       — Этого хватит?       — Хватит.       Одарив Дайшо широкой улыбкой, ещё раз крепко его обняв, Бокуто сразу же вернулся к мольберту. Он больше ничего не видел и не слышал вокруг, полностью растворившись в картине. Лишь когда начало темнеть, Бокуто закончил, широко, счастливо улыбаясь. Он не мог взгляда отвести, любуясь, наслаждаясь полученным результатом. Как же ему хорошо было. Душа пела. Тело горело, низ живота скручивало сладким возбуждением. Рассматривая картину в сумерках уходящего дня, Бокуто быстро расстегивал на себе штаны, запуская руку в трусы и касаясь напряжённого члена грязными пальцами. Всего несколько резких движений, и он кончил с именем Дайшо на губах. Определенно, это было его лучшее творение.