Пидоры в Волейболе. Челлендж 2020

      Прошла неделя после его посещения Некомы, где он провел чертовски горячую и страстную ночь. С тела только начали сходить синяки и засосы, но воспоминания ещё были свежи. Казалось, Ойкава в точности мог бы воспроизвести все, что с ним творил Куроо. От одних лишь мыслей по телу разливался приятный жар, оседая в паху, что иногда мешало работать.       Когда Ойкава вернулся в участок, где Иваизуми давал разнос Матсукаве и Ханамаки, все же потерявшим фургон, в котором его увезли, он наткнулся на долгий, тяжёлый взгляд друга. Казалось, Иваизуми все понял. Лишь глянул на него и уже знал, что Ойкава всю ночь трахался с якудза, а под утро припёрся на работу в его одежде. Нервно сглотнув, он подтянул повыше ворот чужой водолазки, прикрывающей засосы, и нацепил на лицо широкую улыбку. Врать Иваизуми ему не нравилось, но он не мог, просто не мог рассказать правду. Отведя его в кабинет, подальше от любопытных глаз, Ойкава попросил не кричать, спокойно все выслушать, и рассказал лишь часть правды. Сказал, что Куроо его как-то смог сразу же раскрыть, что потом они всю ночь проговорили. Улыбаясь, Ойкава напомнил Иваизуми, что он мастер убеждения, что он любого может заговорить до смерти. На что тот лишь хмыкнул, соглашаясь. Про Акааши он не соврал и слова. Выдал все, что услышал от Куроо и узнал сам. Иваизуми хмурился, барабанил пальцами по столу, но через пару долгих минут молчания сказал:       — Думаешь, можно доверять словам этого ублюдка?       — Да, Ива-чан. Я сам слышал голос Акааши. Он в полном порядке. И должен позвонить родителям.       Иваизуми шумно выдохнул, растекаясь по креслу и устало прикрывая глаза. Ойкава знал, Иваизуми безоговорочно доверял ему. Его словам, его интуиции. И было совсем немного совестно, что он рассказал не всю правду. Но о таких методах допроса Иваизуми лучше не знать.       — Что на тебе за тряпки, Дуракава? Ты же никогда не носил водолазки.       — Мм, Ива-чан такой внимательный, — ерничая, Ойкава лихорадочно пытался придумать очередную ложь, но, видимо, лимит на сегодня был исчерпан. Пришлось говорить правду. — Это одежда Куроо. Я просто не мог сидеть в том тряпье, Ива-чан. Все равно меня раскрыли, ни к чему было терпеть неудобства.       Ойкава мило улыбнулся и развел руками. Иваизуми только головой покачал и буркнул какую-то гадость. Казалось, что разговор окончен. Что можно попроситься домой, чтобы хоть немного поспать.       — Тебе не идёт.       — Ива-чан, мне идёт все. Я во всем прекрасен.       — Льсти себе больше, идиот, — Иваизуми растер ладонями лицо, шумно выдохнул и встал, тяжело смотря Ойкаве в глаза. — Если Акааши не позвонит в течение дня, я собственноручно придушу некомовца.       Ойкава безразлично пожал плечами. Что будет с Куроо, ему было абсолютно все равно. Они провели вместе одну ночь, а утром Куроо дал ему нормальную одежду и машину с водителем. На этом и распрощались. Никаких чувств, никаких обязательств. В этом Ойкава себя убеждал на протяжении целой недели. И даже почти убедил.       Акааши позвонил тем же утром. Разругался с родителями, что требовали его возвращения, и сообщил — не вернётся. Иваизуми потом долго выслушивал возмущения Акааши-сан, но все же не выдержал и послал ее к чертовой матери. Аплодировали ему всем отделом. Их работа была сделана. Они нашли Акааши. Тот был жив, здоров, его жизни ничего не угрожало. Он был совершеннолетним и мог ездить туда, куда хотел. С кем хотел. Такими делами полиция не занималась.       В отделении все облегчённо выдохнули. Хоть работы меньше не стало, но напряжение ушло. Ойкава вновь закопался в висяках, пытаясь найти новые зацепки, новые детали, но продвигался он очень медленно. Каждый день он выслушивал издёвки от Матсукавы и Ханамаки, что стебались над сменой имиджа. Ойкаве пришлось закупиться водолазками, чтобы не отсвечивать засосами, усыпающими всю шею. Иваизуми как-то странно смотрел на него, но молчал, за что Ойкава был безмерно благодарен. Снова врать лучшему другу не хотелось.       Ойкава взял несколько дел домой, решив, что полистает их после принятия ванны и плотного ужина. Включит очередную документалку и под тихий голос диктора просмотрит старые отчёты. Работа помогала не вспоминать о гребаном Куроо Тэцуро и безумной ночи, следы которой начали выцветать на светлой коже. Ойкава, рассматривая себя в большом зеркале, скользил кончиками пальцев по бёдрам, надавливая на бледные синяки, вызывая вспышки приятной боли, разливающиеся по телу. И мазохистски представлял вместо своих пальцев — пальцы Куроо. За что сразу же себя ругал, быстро одевался и шел заниматься домашними делами. Или же зарывался с головой в работу, что сделал в этот вечер.       Приняв ванну и перекусив, Ойкава включил ноутбук и поставил его на низкий столик у дивана. Притянув к себе пухлую папку, он забрался с ногами на диван, начиная неторопливо, дотошно вчитываться в чужой отчёт. Звонок в дверь раздался через час после начала работы. Ойкаве показалось, что он за что-то зацепился, что-то резануло по глазам, но чертов звонок сбил с мысли. Тихо ругаясь, он отложил папку и гневно потопал к двери.       Встречать Куроо в таком виде было охереть как неловко. Но Ойкава вида не подал, надменно смотря на застывшего на пороге его квартиры вакагасира Некомы. Тот был одет с иголочки. Черный классический костюм с бордовой рубашкой ему безумно шел. В начищенных ботинках можно было увидеть свое отражение, но Ойкава и так знал, что выглядит глупо. На нем были старые спортивки, вытянутые на коленях, растянутая футболка с инопланетянином, показывающим фак, большие очки в широкой оправе, а завершающим штрихом был хвостик, в который Ойкава собрал челку, лезущую в глаза. Куроо пялился на него во все свои невозможные глаза и широко улыбался, заставляя нервничать. Нужно было что-то сказать, как-то поддеть, чтобы тот прекратил так смотреть и кривить губы в ухмылке.       — Вау, офицер, — Куроо заговорил первым, посмотрел наконец в глаза и расплылся в ещё более гадкой улыбке. — Мне казалось, тебе больше нечем меня удивить. Я ошибался.       — Чего тебе, Куроо? — Ойкава недовольно поджал губы и скрестил руки на груди, с напускной злостью смотря на Куроо. Не получалось на него реально разозлиться. Не тогда, когда от одного его вида подгибались колени, а тело будто жаром облизывало. Нельзя было быть таким горячим и привлекательным.       Куроо тихо засмеялся, нагло шагнул в квартиру, потеснив его, и закрыл за собой дверь, неотрывно смотря в глаза.       — В гости зашёл. У тебя есть кое-что мое.       — Жмот, — Ойкава скривился. Он и подумать не мог, что для вакагасира Некомы так важны вещи. Ойкава их, естественно, постирал и сложил в пакет. Но даже не предполагал, что Куроо придет за гребаными водолазкой и брюками. Развернувшись, чтобы сходить за пакетом, он и шага сделать не успел. Куроо крепко его обнял, вжимаясь всем телом со спины, и начал жадно выцеловывать шею, обновляя свои же засосы.       Возбуждением накрыло сразу и с головой. Ойкава успел снять и отложить на подвернувшуюся тумбу очки, прежде чем все посторонние мысли покинули голову. Куроо болезненно его укусил чуть ниже уха, обновляя метку, и резко повернул к себе, втягивая в умопомрачительный поцелуй.       Ойкава не помнил, как они добрались до спальни, как избавлялись от одежды. Он не мог прекратить целовать Куроо, трогать его, мстительно драть его татуированные плечи и спину. Тот его властно хватал за бедра и зад, прижимал к себе до хруста ребер, и так голодно целовал, что Ойкава дышать забывал.       Принимать страсть Куроо лежа на кровати было легче. Не так болели колени и спина. Но задница горела огнем от быстрых, резких толчков, через которые Куроо выплескивал скопившееся желание. Он из раза в раз смачно шлепался бедрами о зад, разливая по коже огонь, стекающий к паху и усиливающий удовольствие. Ойкава до хрипов сорвал голос, стонами отзываясь на каждое действие Куроо, что вновь его заездил. Он пошевелиться не мог, растянувшись под боком у довольно скалящегося Куроо, не спешащего покидать его кровать. Лениво смотрел на это ненасытное чудовище и слабо улыбался, чувствуя, как тело поет от кайфа, ещё гуляющего в крови. Ойкава даже не заметил, как провалился в сон. И никак не ожидал проснуться с членом в заднице. Прошило болью и колким удовольствием. Куроо прижимался со спины, улыбкой касаясь его плеча, и неторопливо проникал в растраханное за ночь нутро.       — Твою мать, — тихо зашипев, Ойкава ногтями вцепился в обнимающую его поперек груди руку и обернулся через плечо, смотря в мутноватые со сна глаза, в которых все равно ярко отражались низменные желания. — Скотина.       Куроо довольно улыбнулся и толкнулся до конца, срывая протяжный стон.       — Тебе нравится, офицер. Ты так сжимаешься, удерживаешь меня.       — Заткнись.       Ойкава вскинул руку, вплетая ее в растрёпанные пряди, и притянул к себе для поцелуя. Он ещё в первую ночь понял, что с Куроо лучше целоваться, чем слушать его гадости. Лёжа на боку, изгибаясь, чтобы целоваться с Куроо и насаживаться на его член под приятным углом, Ойкава тяжело дышал носом и с силой сжимал волосы, удивительно мягкие на ощупь.       Утренний секс был не таким диким и страстным. Куроо трахал его неторопливо, Ойкава сказал бы — лениво. Проникал по яйца, вжимаясь пахом в зад, и двигался обратно, практически выскальзывая из тела. И это было мучительно приятно. Хотелось быстрее, резче, чтобы скорее нагнать оргазм, но Куроо держал крепко, трахая так, как хотел.       Он даже остался на завтрак, который сам же и приготовил, пожалев Ойкаву, с трудом перемещавшегося по квартире. Болело все тело. По нему будто асфальтоукладчик проехался. Ойкаве срочно нужно было в горячую ванну и несколько таблеток обезболивающего. Для него это организовал Куроо, что сначала накормил безвкусным омлетом, а потом отвёл в ванную, куда забрался вместе с ним. Ойкава тихо ругался, крыл Куроо матом, грозясь оторвать ему яйца, если тот попробует ещё и в ванной его трахнуть. Куроо только смеялся, затыкал рот ладонью, когда угрозы становились совсем нелепыми, и дышал ему в шею, рассыпая по коже мурашки. Было хорошо. Черт побери, было очень хорошо. Охуенно.       В ванной они все же задержались. Ойкава впервые увидел Куроо со спины, прикипая жадным взглядом к потрясной татуировке. Тигр во всю спину притягивал не только взгляд, но и руки. Ойкава долго вырисовывал кончиками пальцев линии искусно выполненной работы, задержавшись на острых когтях, что будто впивались в плечи Куроо. Тот не дёргался, давал насладиться зрелищем, лишь отпускал едкие комментарии, на которые Ойкава даже внимания не обращал.       После совместного принятия ванной Куроо оделся и ушел, даже не попрощавшись. Молча покинул его квартиру, будто бы его и не было здесь. Только разворошенная постель и ломота во всем теле давали понять — не приснилось.       Быть мальчиком для траха Ойкаве не понравилось. Страдали его самолюбие и гордость. Но судя по всему, Куроо именно так его и воспринимал. После проведенных вместе ночи и утра тот пропал. Ни звонков, ни сообщений, ни визитов. Ойкава, как бы неприятно ни было признаваться даже себе, наивно его ждал, полагая, что смог зацепить вакагасира Некомы, если тот пришел к нему. Раздобыл его адрес, нагло вторгся в его квартиру и снова идеально оттрахал, удовлетворив все потаённые желания, которые Ойкава никогда никому не озвучивал. Между ними искрило, это было неоспоримым фактом. И тянуло их друг к другу с непреодолимой силой, если первая же встреча окончилась умопомрачительным сексом. Только, как оказалось, долго заинтересованность Куроо не продержалась. Насытившись им, он свалил в туман, оставив внутри чертовски гадкое ощущение. Ойкаву будто в грязи изваляли. Мерзко было от самого себя. Он как послушная блядь раздвинул ноги перед Куроо. Два чертовых раза. Тот попользовался в свое удовольствие и исчез. Задевало, как же это задевало и злило.       Ойкава ждал его целую неделю, а потом понял, что Куроо больше не объявится. Принять это оказалось сложно. Столько ненависти к себе он ещё никогда не испытывал. И это дико раздражало. На работе с ним даже Иваизуми перестал разговаривать, сказав, что пока тот не выплюнет весь свой яд, то к нему может не подходить. Ойкава понимал, что не имеет права срываться на близких людей, но ничего не мог с собой поделать. Ядовитые комментарии, завуалированные оскорбления и неприязненные улыбки стали спутниками на несколько дней, пока он не перебесился. Хотелось сделать больно окружающим, чтобы они испытали хоть часть того, как хреново было ему. Он не влюбился, нет. Если только совсем немного. Но вот знать, что он был для Куроо разовым развлечением — это было неприятно. Недостаточно хорош, недостаточно красив и привлекателен. Недостаточно умён. Вылезли все старые комплексы, хотелось выть от разочарования в себе же. Вся самооценка, взращённая годами, сошла на ноль. И как бы сильно ни хотелось винить Куроо, Ойкава винил лишь себя. Сам позволил этому случиться, сам кайфовал от чужой настойчивости и страсти. Сам шел ему навстречу, зазывал всем телом. Куроо лишь взял то, что ему предлагали. Пускай не словами — взглядом, действиями.       Стало немного легче, когда с кожи сошли все метки. Когда не осталось ни одного напоминания о том, как он низко пал. Тогда оставалось лишь чем-то забивать голову, чтобы не вспоминать Куроо и все, что между ними произошло. Ойкава снова закопался в работу. Даже съездил в короткую командировку в родной город, куда, по их предположениям, перебрался серийный маньяк. Они с местным отделением полиции искали связь между двумя сериями, но в конечном итоге пришли к выводу, что имеют дело с двумя преступниками. Это расследование немного привело в чувства. К концу второй недели Ойкава был почти в норме. Снова начал разговаривать с Иваизуми, который ни о чем не спрашивал, лишь смотрел тяжело и хмурил брови. Знал, что с Ойкавой что-то творится, но не лез в душу. Так было всегда. Когда Ойкава хотел, он рассказывал сам. Поэтому Иваизуми и не допытывался, ждал, когда он сам расскажет. Но о таком Ойкава просто не мог рассказать. Даже самому лучшему другу и замечательному человеку.       Через несколько дней к нему снова начали липнуть Матсукава и Ханамаки, которые за время его мини-депрессии отдалились от него. Жизнь постепенно возвращалась в прежнее русло. Будто в ней и не было никогда того тупого задания и встречи с Куроо Тэцуро.       — Давайте в пятницу сходим в бар? Мне нужно хоть на вечер забыться, а то наш маньяк мне скоро сниться начнет, — Ханамаки чуть ли не ныл, раскачиваясь на стуле и переводя жалобный взгляд с Ойкавы на Матсукаву.       Да, они конкретно застряли на этом деле. Жертв становилось больше, но ни улик, ни свидетелей не было. Ойкава сам опасался, что вскоре начнет видеть кошмары после всех трупов, на которые он насмотрелся за последние недели.       — Отличная идея, Макки-чан. Поддерживаю.       — И Иваизуми позовём. А то он первым поедет кукухой, — Маткусава кивнул в сторону кабинета старшего офицера, где тот снова с кем-то ругался по телефону.       Ойкава считал, что зря Иваизуми пошел в полицию. Не с его характером вариться во всем этом дерьме. Он всегда все пропускал через себя. Слишком сильно сопереживал жертвам и их родственникам. И боролся за справедливость до самого конца. Это ему стоило немалых нервов, распавшегося брака и лёгкой седины на висках, которая ему даже шла.       Они коллективно решили, что именно Ойкава будет уговаривать Иваизуми хоть на вечер забыть о работе и сходить в бар. Напиться, расслабиться, познакомиться с кем-нибудь и наконец потрахаться. О сексе Ойкава не стал заикаться, перечисляя плюсы пятничной вылазки, но привел другие аргументы, просяще смотря при этом. Иваизуми сдался быстро, у Ойкавы даже часа не ушло на его уговоры.       Бар выбирал Ханамаки. Подальше от их участка и центра города, чтобы меньше знакомых морд и больше свободы действий. Им, как представителям закона, расслабляться в общественных местах было сложно. Чаще всего они собирались у кого-то дома, где можно было вести себя как душе угодно, а Матсукаве и Ханамаки не нужно было притворяться всего лишь друзьями. Но в этот вечер хотелось выбраться в люди. Напиться, послушать музыку и найти для Иваизуми подружку. Ойкава бы тоже не отказался с кем-нибудь познакомиться. Его бисексуальная душа требовала любви и ласки хотя бы на один вечер. Да и нужно было поднимать самооценку, жёстко растоптанную гребаным Куроо Тэцуро. Ойкава сразу же отогнал от себя мысли об этом человеке, не собираясь портить вечер ни себе, ни друзьям.       Бар им всем понравился. Приятная обстановка, лёгкая атмосфера и годная музыка. Усевшись за стол недалеко от барной стойки, они взяли сразу несколько бутылок виски и закуски. Наложив табу на разговоры о работе, друзья добрую часть вечера вспоминали школьные дни, обсуждали бывших подружек и парней. Иваизуми наконец согласился с ними и назвал бывшую жену конченной сукой, за что они все дружно выпили. Вечер проходил отлично.       — Ойкава, — Ханамаки пихнул захмелевшего Ойкаву локтем и кивком головы указал на барную стойку. — Там одна дама с тебя глаз не сводит.       — Мм? — расплывшись в довольной улыбке, он проследил за взглядом Ханамаки, смотря на красивую брюнетку, сидящую к ним боком и стреляющую глазами в его сторону. — Так, господа, я вас покину.       Под смех и напутствия Ойкава встал, прислушиваясь к собственному телу, и сделал нетвердый шаг в сторону стойки. Девушка реально была привлекательной. Длинные волосы, которые удобно наматывать на руку во время секса, черные глаза и красиво очерченный рот. Маленькая, худенькая, но совсем не скромная, если буквально пожирала его взглядом, пока Ойкава приближался. Это льстило, черт побери. Все то мерзкое, неприятное и выжирающее изнутри, что осталось после Куроо, исчезало, сменяясь былой самоуверенностью.       Уже через сорок минут общения девушка, имя которой Ойкава не расслышал, а переспрашивать не стал, согласилась поехать к нему. Быстро попрощавшись с друзьями, отпускающими колкости и привычные гадости, он вывел девушку из душного бара и вызвал такси. Стоило ему убрать телефон, как брюнетка сама к нему прижалась, втягивая во влажный, с привкусом алкоголя поцелуй. Ойкава обнимал ее за талию, настойчиво прижимал к себе льнущее тело и старался целовать со всем пылом, но не было и толики тех потрясных чувств и ощущений, что он испытал с Куроо. Приятно, не более.       Они так увлеченно целовались, что не услышали ни подъехавшей машины, ни приближающихся шагов. Ойкава лишь резко втянул ночной воздух и слегка дернулся, когда его буквально за шкирку оторвали от девушки. Не сразу сообразив, что случилось, он перевел пьяный, недоуменный взгляд с ошарашенного лица девушки вбок, натыкаясь на Куроо, что крепко держал его за ткань кофты.       — Какого черта? — поведя плечом, чтобы сбросить руку Куроо, Ойкава недовольно поджал губы, с нарастающим раздражением смотря на скотину, что посмела испортить его вечер.       Куроо выглядел непривычно серьезным. Сжимал губы в тонкую линию и не менее раздражённо смотрел в ответ. И даже не подумал убрать руку, наоборот, закинул ее на шею Ойкавы, резко притягивая к себе.       — Что происходит? — они оба обернулись на женский голос. Ойкава хотел сказать, что все хорошо, но не успел. Куроо ответил первым.       — Недоразумение произошло. Этот парень уже занят. Прости, милая. И, будь добра, свали, — Куроо кривовато усмехнулся, недобро глянув на удивлённо хлопающую длинными ресницами девушку.       Ойкава чуть от злости не задохнулся, постарался отстраниться, но Куроо держал крепко, давил предплечьем на горло, не позволяя в полной мере сопротивляться близости.       — Идиоты, — возмущённо проговорив, девушка бросила на них убийственный взгляд и быстро ушла.       — Совсем охренел? — недовольно прошипев, он посмотрел на Куроо, что медленно перевел на него взгляд, обдавая таким холодом, что стянуло внутренности. Куроо не злился, нет. Он был в бешенстве, которое пока ещё сдерживал. Ойкава видел это по посветлевшим глазам и шраму, выделяющемуся белой полосой на смуглой коже. Если бы не алкоголь, что играл в крови, Ойкава бы испугался. Но сейчас он был безмерно смел и зол.       Не имея возможности вырваться, он сыпал оскорблениями, смотря, как на лице заходили желваки, а взгляд стал ещё холоднее. Видеть Куроо в гневе было странно. Ойкава видел много эмоций на его лице, эта же была в новинку.       — Заткнись, Ойкава. Заткнись к чертовой матери, — Куроо цедил слова сквозь зубы и сильнее сжимал его шею, находясь слишком близко и путая в голове все мысли. — Видят боги, как сложно мне удержаться от того, чтобы разложить тебя прямо на капоте своей машины.       От обрисованной Куроо картины стало жарко. Краска прилила к лицу, а в паху защекотало лёгким возбуждением. Но Ойкава постарался взять себя в руки, даже думать себе запрещая о сексе с чертовым ублюдком, что пользовался им в свое удовольствие. Он выдержал тяжёлый взгляд, смотря в такие близкие и безумно красивые глаза, и чуть ли не взвыл, понимая, что его снова несёт не туда. Сложно было здраво мыслить, когда Куроо был так близко. Ойкава ощущал его тепло, тянул его запах и буквально купался в его гневе, ярко плещущемся в глазах. Последнее только сильнее разожгло собственную злость. Куроо не имел права на него так смотреть. Пихнув его, пытаясь вырваться из локтевого захвата, Ойкава шумно выдохнул и грязно выругался, не добившись желаемого результата. Куроо больше ничего не сказал, потащил его к машине, что в этот раз испугало. Возбуждение разом схлынуло. Куроо не мог. Не мог же реально разложить его на капоте, когда вокруг ходили люди, а Иваизуми с ребятами могли выйти из бара в любой момент.       — Ты не посмеешь, Куроо, — тихо прошипев, упираясь и с ужасом смотря на застывшее в гневе лицо, он пытался хоть что-то придумать, чтобы избежать этого. Но Куроо оказался более здравомыслящим и не исполнил угрозу, затолкал его на заднее сиденье машины, садясь следом и нагло оттесняя его вглубь салона. Этому Ойкава не противился. Нужно было скорее убраться от бара, где его могли увидеть рядом с якудза. Он бы вряд ли придумал убедительную ложь, что удовлетворила бы лучшего друга. Но стоило ему оказаться в салоне, как он сдвинулся к двери и попытался ее открыть. Куроо перехватил его руку и зло одернул, после чего щелкнули блокираторы дверей. Безмолвный водитель мягко тронулся с места.       Они молчали всю дорогу. Ойкава не хотел устраивать сцен при постороннем человеке, Куроо, видимо, тоже. Поглядывая на Куроо, Ойкава видел, что тот все ещё зол. И не мог понять — какого хрена. Только Ойкава мог злиться. После того, как им попользовались и кинули. А потом ещё и кайф обломали. Он совсем ничего не понимал, да и алкоголь, гуляющий в крови, притуплял логическое мышление. К черту. Ойкава отвернулся к окну, любуясь ночным Токио и совсем не думая о Куроо, близость которого не должна была волновать. Но, черт побери, волновала.       Когда они приехали, Ойкава даже не пошевелился, продолжая смотреть в окно, стараясь игнорировать Куроо. Тот вышел из машины, громко хлопнув дверью, и через несколько секунд грубо вытаскивал Ойкаву на улицу. Они были во дворе знакомого ему дома, где он провел роскошную ночь, и нахлынувшие воспоминания вновь распалили злость. Ойкава начал вырываться, снова сыпал оскорблениями, прожигая темноволосый затылок яростным взглядом. Казалось, что Куроо было на все это похер. Он упрямо тянул его за руку в дом, до боли сжимая запястье. И даже слова не сказал, игнорируя весь поток брани.       Куроо протащил его через гостиную, где у низкого столика они классно потрахались впервые, и повел вглубь дома. Как бы Ойкава не злился, он смотрел по сторонам, отмечая сдержанную обстановку большого дома. Куроо раздвинул украшенные красивым рисунком сёдзи и втащил Ойкаву в комнату, проталкивая вперёд себя и грубо толкая к расстеленному у дальней стены футону.       — Да пошел ты на хрен, Куроо Тэцуро, — резко обернувшись к нему, Ойкава хотел ударить по лицу. За то, что тот вновь собирался сделать. Просто трахнуть и выбросить. Как гребаную игрушку, которую достают с дальней полки, когда становится скучно. Стало так обидно. Вновь накатили все те чувства, что съедали его последнее время. Ойкава наивно подумал, что они поговорят. Блядь. Он правда ждал хоть каких-то объяснений такому поведению Куроо, но тот притащил его сюда потрахаться.       Занеся руку для удара, желая съездить по привлекательному лицу, Ойкава даже не понял, как оказался на спине, а обе его руки были грубо придавлены к подушке над головой. Нависающий сверху Куроо смотрел на него бешеным взглядом, перехватывая его запястья одной рукой, а второй сдавливая шею. Ойкава жадно глотнул воздуха, широко распахнутыми глазами смотря в жёлтые, горящие гневом глаза.       — Это был первый и последний раз, Ойкава, — Куроо буквально рычал, сильнее стискивая пальцы на шее, затрудняя дыхание. — Ещё хоть раз я тебя с кем-то увижу, придушу.       — Отелло хренов, — тихо, хрипло прошептав, просто не в силах смолчать, хоть и нужно было заткнуться, Ойкава призвал всю свою выдержку, чтобы не показывать страха. Сейчас Куроо его реально пугал. С каждой секундой дышать становилось труднее, а ярость так и не исчезала из чужого взгляда.       — Ты принадлежишь мне.       — Да черта с два.       — Ещё раз, Ойкава. Ты — мой. А я не делюсь тем, что считаю своим. Уяснил?       Ойкава дернул руками, пытаясь освободиться, и с трудом втянул кислород, чувствуя, как от асфиксии сердце готово пробить грудную клетку. И, гребаное дерьмо, его это возбуждало. Полное подчинение Куроо, его близость, его слова, его взгляд, полный гнева. Это пьянило, волновало. Ойкава заерзал в попытке избавиться от тяжёлого тела, вдавливающего его в футон, но совсем этого не хотел.       — Думаешь, что я буду неделями ждать, когда ты соизволишь прийти ко мне? — говоря тихо, прерываясь на рваные вдохи, Ойкава с трудом удерживался, чтобы не начать просить сжать горло сильнее, прижаться ещё теснее. — Ты будешь молча сваливать, ничего не объясняя, а я терпеть буду?       — Да, — от одного уверенного «да» так хорошо стало, что Ойкава возненавидел себя, досадуя на свои слабости. Он был жалок. — У тебя нет другого варианта.       — Ненавижу тебя, — чуть слышно прошептав, он жадно втянул воздух. Куроо ослабил хватку на шее, хоть и не убрал руку, и улыбнулся. Этот ненормальный довольно лыбился, более не выглядя злым. Ойкава открыл рот, чтобы высказать все, что думает о нем, но не успел. Куроо заткнул его властным, глубоким поцелуем, лишая остатков здравого смысла. Поцелуй был таким настойчивым, таким долгим, что Ойкава вновь начал задыхаться. Рядом с Куроо он забывал об элементарных вещах, даже не пытаясь дышать носом. Губы саднило от грубоватой ласки, лёгкие горели от нехватки кислорода, но было так хорошо, что Ойкава не сдержался — протяжно простонал, выгибаясь в спине и притираясь к Куроо пахом. Кровь приливала к члену, тело предавало, давая понять, как Ойкаве все это нравится. Не было больше смысла играть в недотрогу и делать вид, что он не хочет быть здесь. Не хочет быть под Куроо. Ойкава расслабился, больше не пытаясь освободить руки, и со всей жадностью и голодом ответил на поцелуй. Он рывками хватал кислород, когда Куроо на мгновения отстранялся, кусаясь, и снова толкался языком в его рот, настойчиво его трахая. Поцелуи ещё никогда не доставляли столько удовольствия, сейчас же Ойкава плавился, целуя с не меньшей страстностью, противопоставляя ее властности Куроо.       Как только тот отпустил его руки, Ойкава сразу же крепко обнял, водя ладонями по спине и комкая дорогую ткань черного пиджака. Куроо прервал поцелуй, хищно блеснул глазами и широко оскалился, с лёгкостью отстраняясь и принимаясь вытряхивать Ойкаву из одежды. Он не противился, помогал стягивать узкие джинсы, носки, белье, лишь в самом конце вскинув руки и позволив стянуть с него кофту. Куроо пожирал его взглядом, и это чертовски льстило, залечивало раны, что тот же и нанес. Он так смотрел на него, прикасался на грани боли и целовал, оставляя на коже новые метки. На шее, на том же месте, что и в прошлый раз, снова сладкой болью пульсировал новый укус. Ойкава бесстыдно стонал, подставляясь под грубые ласки, и пытался раздеть Куроо, одежда которого откровенно раздражала. Тот не особо помогал. Лишь пиджак стянул, снова начиная откровенно его лапать и выгибать к себе, мешая расстегнуть и снять рубашку. Ойкава не выдержал, рванул в стороны черную ткань, сдирая пуговицы, посыпавшиеся на него и на футон. Куроо лишь хмыкнул и болезненно укусил за сосок, срывая новый, полный низменного удовольствия стон. Ойкава коснулся горячей кожи, медленно ее оглаживая, слегка царапая твердый живот, и шире развел ноги, приглашая Куроо, который в этот раз что-то затянул с прелюдией. Соскучился?       Если его слова были правдой. Если он считал Ойкаву своим, то к черту задетую гордость и прочее. Ойкава сможет получить такое же полноправное владение Куроо, как и тот собрался владеть им. Он видел, как Куроо реагирует на него, чувствовал. И собирался по полной этим воспользоваться, заграбастав этого горячего мужика себе.       Куроо будто почувствовал его нетерпение, сместился чуть вбок и достал из кармана пакетик со смазкой. Ойкава тихо засмеялся, офигевая от такого приема.       — Видишь, офицер, я даже не поленился ради тебя в аптеку зайти, — в чужом голосе слышалась волнующая до дрожи хрипотца. Куроо снова соблазнительно улыбался и смотрел с выжигающей страстью. В его взгляде не осталось и отголоска леденящего душу гнева.       Ойкава сгреб на затылке темные пряди, притягивая Куроо к себе, чтобы тот меньше трепался, а больше делом был занят. Медленно проведя языком по рассекающему щеку шраму, он заигрывающе укусил его за нижнюю губу и с не меньшей жадностью и напором поцеловал. Поведя бедрами, притираясь к бедру Куроо, Ойкава запустил свободную руку между телами, сжимая чужой член, желая скорее ощутить его в себе. Куроо шумно выдохнул носом, толкнулся бедрами в ладонь и порывисто отстранился. Он рывком перевернул Ойкаву на живот, сразу же вскрывая пакетик и выдавливая смазку на ягодицы и между ними. Ойкава вздрогнул, потерся крепким членом о футон, пропахший Куроо, и вскинул зад. Куроо перестал медлить. Он рывком вогнал два пальца, перетряхнув его тело колким кайфом, и начал быстро скользить ими внутри. Целуя, кусая, вылизывая его спину, Куроо свободной рукой его гладил, властно хватал за бедра, смачно шлепал по заднице, заставляя беспокойно переступать коленями по матрасу и сильнее вскидывать зад, безмолвно прося ещё и ещё.       Когда Куроо вытащил пальцы, он невольно напрягся, предвкушая, как тот вставит член и, не дав привыкнуть, начнет его драть до сладкой боли во всем теле. Но Куроо удивил, так же порывисто перевернул его на спину и навалился сверху. Покусывая его губы, он завозился, быстро расстегивая на себе брюки. Ойкава взволнованно дышал, невольно сжимал ногами бедра и мешал раздеваться, притираясь крепко стоящим членом к до сумасшествия желанному телу.       Куроо вошёл одним мощным рывком, до синяков сжав его ягодицы, и, полыхнув совсем безумным взглядом, начал двигаться. Ойкава обнял его за шею, ноги закинул на поясницу, надавливая пятками на задницу, и на каждый мощный рывок отзывался коротким стоном. Куроо его совсем не щадил, брал жёстко, напористо, пуская по телу крупную дрожь.       — Легче, скотина… Сбавь обороты, — тихо, обрывисто проговорив, он невольно широко улыбнулся, взглядом цепляясь за отражение собственной улыбки. Куроо кайфовал так же сильно, как и он. И от осознания этого становилось ещё круче, ещё приятнее.       Войдя по яйца, дернув его за задницу и резко насадив на свой стояк, Куроо крепче обнял и перекатился вместе с ним на футоне.       — Давай тогда сам, неженка, — бесстыдно усмехаясь, Куроо не двигался, выжидающе смотря.       Ойкава даже не сразу понял, что произошло. Но когда осознал, что тот отдал ему ведущую позицию, судорожно втянул кислород, чувствуя, как сладко потянуло в паху. Медленно выпрямившись, он протяжно простонал. В таком положении член идеально давил на простату, пуская по венам жаркое удовольствие. Ойкава оперся ладонями на живот, взглядом обласкав красивое тело, и слегка поерзал, примеряясь. Он почти снялся с члена и снова опустился до конца, шумно выдыхая и притираясь ягодицами к паху, а после этого стало мало, слишком мало. Ойкава двигался в том же ненормальном темпе, что и Куроо. Насаживался резкими рывками, до боли шлепаясь задом о бедра, и поплывшим взглядом смотрел на довольную рожу Куроо, что лишь стискивал его задницу, не вмешиваясь.       Ойкава ни на миг не останавливался. У него начали болеть мышцы внутренней стороны бедер, огнем горел сфинктер и тряслись пальцы, кончиками которых он продавливал мышцы пресса. Он брал максимум удовольствия, в полной мере наслаждаясь своей властью над Куроо. Тот все же не смог долго бездействовать. Властно сжал его ягодицы, когда Ойкава почти выпустил горячий член из себя, и сам вскинул бедра, болезненно шлепнувшись пахом о зад. От такого сильного толчка Ойкава склонился вперёд, почти ткнувшись носом в нос, и перевел ладони с живота на плечи, стискивая их. Куроо зафиксировал его в таком положении, трахая быстро и жёстко, чертовски правильно. Как того жаждало тело. Ойкава даже стонать больше не мог, урывками дышал, с каждым толчком напрягаясь сильнее.       Оргазмом накрыло неожиданно, мощно. Ойкава ощутимо задрожал, сжимаясь на пульсирующей плоти, и хрипло, протяжно простонал, склоняя голову ниже, лицом ткнувшись в шею. Удовольствие, подстегиваемое болью, гуляло под кожей, пока Куроо продолжал в нем двигаться. Казалось, он на несколько мгновений выпал из реальности, ведь когда снова начал соображать, ощутил себя распластанным по Куроо, что медленно гладил его по спине. Задница нещадно болела, как и бедра. Как и шея, и все остальные места, куда кусал его этот ненормальный. Ойкава чуть поерзал, чувствуя член Куроо в себе, и шумно выдохнул. Пока не хотелось ничего менять. Было лениво и до безобразия хорошо.       — Живой, офицер? — издевательские нотки в красивом голосе не задели, но Ойкава ответил в тон:       — Тебе придется очень хорошо постараться, чтобы затрахать меня до смерти.       Куроо тихо засмеялся. Ойкава мстительно укусил его за шею, нарвавшись на хлесткий шлепок, и не сдержал короткого стона. Хорошо. Как же, мать его, хорошо. Идиллию нарушила неожиданная мысль. Ойкава слегка нахмурился и оперся на локти, заглядывая в бесстыжие глаза своего личного проклятия.       — Как ты оказался у бара?       — Приехал на машине, — Куроо шало улыбался, но под тяжёлым взглядом все же сдался, ответив: — Ойкава, хреновый ты офицер. За тобой следит мой человек с первого же дня нашего знакомства.       Ойкава откровенно офигел. И безумно сильно захотел стукнуть по самодовольной роже бесячего Куроо Тэцуро.       — Какого черта, Куроо? — Ойкава не говорил — шипел, одновременно чувствуя довольство и раздражение.       — Я должен был знать о каждом твоём шаге. О том, что принадлежит мне, я хорошо забочусь.       Невозможно было злиться на Куроо, когда тот так улыбался. Когда смотрел не в глаза — в саму душу. И по спине гладил невозможно приятно, намеренно сильнее надавливая на свежие укусы.       — Я был очень занят, Ойкава. Очень. И здесь мне звонит мой человек и говорит, что ты вовсю охмуряешь какую-то бабу в вонючем баре, — Ойкава улыбался. Не мог не улыбнуться. Видеть, что Куроо ревнует, злится из-за него — кайфово. — Тебе придется хорошо постараться, чтобы я забыл о твоей выходке.       Расплывшись в пошловатой улыбке, Ойкава медленно склонился к губам, прочерчивая их языком и чуть ли не урча в них:       — Я очень хорошо постараюсь.