***
Сумрачный дом встретил меня тишиной и сладостным чувством покоя. Оба родственника устало покоились на кухне. Старший ходил из угла в угол, непрестанно поучая младшего высоким манерам и истинно нравственным поступкам. Дастин же имел силы выносить это только два часа, а по их истечении он мечтательно задумывался. Я стоял за стеклянной дверью и смотрел на отца и брата. В груди теплились воспоминания европейской жизни... те моменты, когда я только изучал манеры поведения совсем маленького Дастина. К слову сказать, у нас была приличная разница в возрасте – чуть больше целого века. — Понимаешь, мальчик мой, быть достойным джентльменом – значит вынашивать в себе благородные помыслы всю свою жизнь. — Тебе никогда не казалось, что это пережитки минувшего века? — Лучше не высказывайся подобным образом в обществе, Дастин, — Ноэль заметно грустнел. — Что, он был совсем другим? — Не совсем чтобы... — Я понимаю, отец, присущее Виктору воспитание – отголосок его чистокровного происхождения. — У тебя, несомненно, шансов получить достойное воспитание не меньше. — И всё же ты никак не можешь себе признаться, что это – чистая ложь. Не льсти ни себе, ни мне, отец. Я открыл стеклянную дверь. Оба на меня взглянули. Взволнованно. Удивлённо. — Сильно помешал? — я оглядел отца и брата. — Виктор?.. Ты никогда не следовал привычке приезжать вот так, без предупреждения. Что-то конкретное привело тебя? — Вовсе нет. Быть может, вы разделите со мной трапезу? — Да, конечно, Виктор, проходи, — оба засуетились на кухне, моментально забывши о напряжённом разговоре. Я сложил руки на столешнице, молча наблюдая за суетой семьи. — Дастин, какие новости в городском сообществе? — Приезд Софии и Артура сильно растревожил местные круги. Мора отбыл из Штатов, напоследок бросив пару нелестных слов в твою сторону... Если ты имеешь намерение, я сообщу тебе имена тех, кто благоговейно ему вторил. — Благодарю, не стоит, — я ухмыльнулся. — Как обстоят дела с бизнесом? — начал отец. — Старый добрый Франческо в городе! Я видел его на днях. Совсем не меняется с годами: всё та же чудовищная щедрость и доброжелательность. — Мне всегда нравилась в нём искренность. Он порекомендовал меня нужным людям – теперь мой бизнес сделает новый виток жизни. Признаться честно, я сегодня сильно обидел Джордана и Скорсезе. — Джордан мне никогда не нравился, — вздохнул отец. — Типичный американишка, не знающий ни одного правила хорошего тона. — И я разделяю твоё мнение. — Дастин всегда поддерживал любые наши мысли. Видимо, стремился соответствовать старшим. На столе расположились самые отборные изыски и вино вполне себе достойного качества. Я шумно выдохнул, потирая виски круговыми движениями: — Я впервые за несколько десятков лет чувствую себя растерянным. Что-то дрогнуло во мне, и я не могу привести свои мысли в порядок. Сегодня я гневно оттолкнул Скорсезе, хотя тот намеревался меня успокоить. — Замечательный юноша этот Скорсезе, — задумчиво проговорил отец. — Виктор, сам подумай: чего только стоит твой неожиданный визит в наше скромное уединение! Скоро ты сильно переменишься. Я чувствую это всей душой. Отведи Господь, если Мия так благотворно на тебя влияет. — Оставь это. Она всего лишь предмет заботы... — я остановился. — Я ведь совсем перестал видеть людей. — Слишком изящный способ снова вернуться к обществу, — не без укора произнёс Дастин. Ужин был великолепен. Я не чувствовал с этими людьми прилива спокойствия – лишь удивлялся тому, как обрадовал их мой визит. — Как проходит обучение, Дастин? — Тяжело, если совсем не безутешно, — посмотрел тот на отца. — Всё ещё впереди, мальчик мой. Помолчали. Выпили вина. — Отец, какой номер дома был у нас в Дрездене, когда мы только туда перебрались? — Номер семь, кажется... Главная улица. Номер семь. — Меня невыносимо тянет под сени старинных замков. Я мечусь между мыслями и не вижу никакого закона их упорядочивания… Оба смотрели на меня с сожалением, ласково, с чувством. Я не понимал, зачем приехал к ним, да ещё и в такое позднее время. «В моём сознании стало преобладать эмоциональное начало. Жалкие мелочные рвения...»***
По дороге уладив пару важных вопросов по поводу предстоящего взлома банка, я вернулся домой и снова погрузился во мрак раздумий. Девушка притихла у себя, смущённая и огорчённая моей холодностью. «Завтра мы отправляемся спасать её редакцию – тех людей, которые совершенно ничего, казалось бы, для неё не значат. Почему же она идёт на такие жертвы?..» До конца следующего дня мы не говорили – лишь обедали вместе на кухне. — Мия, пожалуй, нам стоит скоро выезжать. Для проникновения у меня всё готово. Пожалуйста, оденься подобающе. Девушка серьёзно кивнула и поднялась наверх. Позвонил Фолл. — Слушаю. — Привет. Как у вас дела? — Терпимо. Нужно устранить некоторые проблемы в городе. — Связанные с банком? — Именно с ним. Он очень громко дышал. Вероятно, сказывалось животное строение его лёгких. Меня это невероятно нервировало. — Как она? — Рёбра всё ещё причиняют небольшую боль, но в целом состояние удовлетворительное. — Виктор, мне бы хотелось удостовериться в том, что с тобой она ни в чём не нуждается. Я не всегда могу быть рядом, пока она живёт у тебя. — Можешь быть спокойным: мой дом – лучшее для неё пристанище. Если вампирские способности станут проявляться, я смогу их проконтролировать, а что касается безопасности и покоя... Их количество избыточно. — Спасибо. И звони, если появятся трудности. — Вне всяких сомнений, — с холодным сарказмом положил трубку я. Девушка взяла с собой чёрную сумку, куда сложила всё необходимое, и мы отправились в сторону банка. «Я ведь обещал себе сохранить её безопасность, почему же собственноручно везу на взлом финансового хранилища?..» Мия, печальная и поникшая, сидела подле. Она опустила глаза и спокойно дышала. Через раз вздрагивала от ушиба бёдер. Теперь мне стало предельно ясно: я не ошибся, когда разглядел в ней преобразившуюся особу. Все её движения стали увереннее, речь – спокойнее. Мы ехали в полном молчании, не тревожимом даже звуком мотора. Я прекрасно понимал: не скажи я ни слова, она не произнесёт ни единого. Девушка была огорчена, но сама первой не заговорила бы теперь никогда. «Проснулась ли в ней вампирская гордость, или общение со мной возрастило в ней чувство собственного достоинства?» — Мия, с тех пор, как прошёл укус, в тебе ничего кардинально не изменилось? — Ничего. — Обычно в первые недели тянет к типичному средству пропитания и жутко болит голова. Также скачет давление, и невыносимо хочется пить. — Жажда сильно меня мучила сразу после обращения, сейчас же я чувствую себя куда лучше. Однако я не ем. Мне совсем не хочется. Она выдержала некоторую паузу. — Тебе было больно после обращения? — Это было за два века от момента сегодняшнего дня. Я не могу помнить точно. — Я не говорю про физическую боль. — Ментально? — Да. — Нет, я чувствовал удовлетворение. Я заблаговременно принял это решение, и оно явилось мне избавлением. — А мне – нежеланным страданием. Мы друг друга бесконечно поняли в тот момент. Разделяя чувства сидящего рядом, мы находили друг в друге отражение полной противоположности. Моё благородное одиночество было противопоставлено её душевной склонности к благодетели. Она очень уверенно двигалась в здании банка, после того, как я, открыв дверь, выпустил её из машины на линию холодного проспекта. Я внимательно отслеживал систему безопасности, и всё, к счастью, прошло успешно. Она совершенно не волновалась и уж тем более не боялась – я отчётливо чувствовал это в её душе. Мия чётко следовала своему убеждению помочь мистеру Боу и другим коллегам. К слову сказать, как личности они были совершенно пусты, но что-то рождало в ней этот благосклонный порыв... что-то, чего не было во мне. Я болезненно молчал, будто бы каждое сказанное слово каралось страшными муками. Я всё пытался собрать в себе жалкие остатки убеждений, что девушка рядом – пустой звук, лишь неудобный факт моей жизни. Но ничего не получалось.***
Прибывши домой, она грациозно прошла в мою спальню, я последовал за ней. Я шёл около её острого плеча, влекомый равнодушным взглядом девушки. Впервые за долгое, очень долгое время я не знал, что следует делать. Я истерично метался, пытаясь выявить в себе любой порыв: заинтересованный, яростный, любовный, возбуждённый или же ненавистный. И вновь ничего не получалось. Мы были одни. Тишина впервые в жизни смущала, сильно сдавливая сознание. Она смотрела в глаза, не отрываясь, будто насмехаясь. Один миг. Движение. Распахнутая рубашка, небрежно упавшие на пол запонки. — Подожди только секунду, прошу, — девушка покорно поджала нижнюю губу, пухлую и невероятно притягательную. Я вышел в маленькое отделение своей комнаты. Она, конечно, не могла о нём знать. Убийственный цветочный запах вскружил голову. Там росли только розы – дикие, острые, невыносимо свежие. Я сорвал одну. Я был тончайшим эстетом. Всё до единого должно было быть красиво. Всё должно было быть по-моему. Девушка источала подобный цветочный аромат. Сделав шаг, я опустил её на кровать, медленно перестраивая её сознание лёгким гипнозом. Движение. Длинные пальцы расстёгивают блестящую ткань её комбинезона. «Конечно, она для меня ничего не значит. Господи, умоляю! Хоть бы это было правдой». Под пристальным взглядом девушка снимала с себя одежду. Я не пропускал ни одного движения, ни одного мига – мне хотелось раствориться в этом моменте. «Всевышний услышит, непременно услышит – глупо было бы вот так поддаться беспричинному желанию любовных чувств». Мия под эти мысли будто специально обнажалась очень медленно, маняще. Я коснулся шеи. Её тёплая кожа сильно обожгла мою ледяную грудь. «Господи, да услышь же...» Она выгнулась и обвила мою шею. Я проводил руками по самым нежным и влекущим местам, изредка отрываясь, чтобы взглянуть на её утопающее в блаженстве лицо. Изумрудные шипы идеально гармонировали с её белоснежной кожей, оставляя кровоточащие царапины. Я практически сорвался, когда, целуя ложбинку в середине её груди, на миг остановился и взмолился: «Оттолкни же меня. Покажи же мне, что я не достоин тебя – разбуди во мне желание любить тебя, потребуй вожделенного порыва моего надорванного сердца...» Но она молчала. И не смотрела на меня. Боже, как я хотел, чтобы она меня оттолкнула, возненавидела, прокляла! Тогда бы я проникся невообразимой страстью, тогда бы я заревел от желания! Но этого не произошло. Я надрывисто дышал, нависая над ней, проникая в самую суть девушки своим болезненным взглядом. А она молчала. Распахнув глаза, Мия лукаво и вопросительно на меня взглянула: — Чего же ты ждёшь? — Мия, я столько видел и чувствовал в своей жизни... Мне не хочется, чтобы ты отдалась мне без обдуманного решения и стойкого желания. Она приподнялась на локте. — Твоё право этого не желать, Виктор Ван Арт. Девушка нежно коснулась губами моего лба и, подхватив одежду, вышла из комнаты. Как только я перестал чувствовать её – похоже, она ушла к себе в другую часть дома – я, наконец, ощутил, насколько был напряжён. До предела. До накала. «Такая резкая, такая равнодушная...» Лихорадочные мысли кружились в голове, соблазняя меня ворваться в её комнату и овладеть ею полностью, окончательно подчинив себе беззащитное существо. Но я опустил голову на подушку. И выдохнул. Сердце билось отчаянно, очень быстро, не останавливаясь. Я буквально весь вибрировал ему в такт. Прикрывая глаза, я увидел окровавленную розу. Коснулся её шипов. И провалился в глубочайший сон. Кажется, я был сильно болен. И, как писал один из великих мастеров слова: «Я лёг спать заболевающим и проснулся больным». Я имел несчастье подхватить такую болезнь, природу которой я не знал и от которой впоследствии много месяцев искал исцеления.