Бессмертие или краткий миг счастья?

Я уехал. Ненадолго. Мне захотелось вырваться из этого тяжёлого круга бесконечных метаний, и с утра я оповестил своего пилота о планируемой поездке. Конечно, я сам отлично управлял самолётами, но рисковать, принимаясь за пересечение Атлантики, совсем не хотелось. Работник охотно согласился: он не слишком любил свою жену и всегда был рад уехать по служебным делам. Я взял с собой лишь небольшой строгий чемодан – мне не хотелось надолго покидать страну. Непродолжительное время постояв под дверью, я не стал заходить к Мие. Я предельно напряг шестые и седьмые чувства, ощутив приток сильной вампирской энергии и заметной грусти. «Быть может, небольшая разлука пойдёт ей на пользу... Быть может, она объявит, наконец, все недосказанности между нами, и всё станет ясно». На столе я оставил банковскую карту и записку, которая гласила: «Моё отсутствие продлится не дольше трёх дней. Не беспокойся ни о чём попусту, не тревожь себя пустыми мыслями. Попробуй найти гармонию... И ни в чём себе не отказывай». По дороге в аэропорт, заехав в офис, я лелеял надежду найти там Скорсезе. К счастью, он усердно работал у себя в кабинете. Он жил настоящим трудоголиком – а это было мне сродни, поэтому очень импонировало. — Скорсезе... — я негромко начал. — А, Виктор. Проходи, — он указал на кожаный диван исполинского размера. В знак уважения я сел напротив его рабочего стола и слегка поклонился. — Скорсезе, меня очень сильно задел недавний инцидент. Я прошу прощения за излишнюю грубость и надеюсь, что это никак не скажется на наших отношениях, — я утвердительно кивнул. — Видишь ли, Виктор, — не поднимая головы, начал коллега. — Ты слишком холоден от природы. Эта холодность порой рождает безрассудство. Ты ненамного младше меня и должен осознавать, что я многое понимаю в жизни. Посуди сам: разве твоя стойкая горделивость положительно скажется на отношениях с ближними? Я так не думаю. Впредь будь осторожен в выражениях, Виктор, и имей совесть не дерзить мне. Меня, конечно, покоробило сказанное, но я коротко кивнул. — Благодарю за подробное объяснение. И ещё раз прошу прощения. Хотел предупредить: я уеду ненадолго. — Что-то официальное? — Что-то глубоко личное. С чувством выполненного долга я вышел из офиса в вечерних сумерках и отправился на взлётное поле. Небольшой летательный аппарат шумно гудел, разрезая мглу ночи ярким свечением вспомогательных фонарей. Пилот, протирая руки каким-то засаленным полотенцем, вышел мне навстречу, радушно улыбнувшись: — Господин Ван Арт, бесконечно рад встрече. Всегда приятно с Вами работать, — он протянул руку. С чувством брезгливости мне пришлось её пожать – я припомнил тон Скорсезе, когда тот говорил о моей горделивости. — Взаимно, Джон. Как поживает семья? — Всё по-прежнему. Как у нас может быть, у простых людей-то? — он несуразно засмеялся тяжёлым басом. — Тогда предлагаю отправиться в путь. Полёт прошёл очень комфортно. Чем дальше я оказывался от берегов Америки, тем больше свободы ощущал. Дышать стало приятнее. Я вдохнул полной грудью и незаметно улыбнулся своим мыслям: «Благоденствие». Когда я ступил на европейскую землю, что-то неумолимо во мне вздрогнуло. «Наверное, другие существа чувствуют себя так же при слове “дом”... Родное чувство». Что-то тёплое разливалось в душе, пока я ехал в чёрном автомобиле по окраинам столицы. Я любил и ненавидел эту часть света всеми силами своей души, которая, казалось, невольна была впредь испытывать ни единого чувства. Свежий воздух на пороге гигантского поместья холодом перехватил лёгкие. Я, наконец, вернулся к истокам – в то место, где я был рождён и впервые показан большому миру. В день моего появления здесь собрались потомки самых знатных родов: габсбургские сыны прибыли вместе с детьми бурбонской династии. И каждый пророчил мне великое будущее, и каждый видел во мне порождение власти и величия. И ни один из них не ошибся в предположениях. Я разглядывал древнее здание. Оно не являло собой образец судьбоносного течения времени: каждый год его реставрировали и проводили над ним тщательное исследование – лишь несколько лоз тронутого временем винограда выдавали истинный возраст здания. «Как на картине Караваджо “Юноша с лютней”, — подумалось мне. — Те же тлеющие фрукты, доказывающие роковую непоколебимость времени...» Луна в привычной позе застыла высоко на небосклоне, и звёзды начали зажигаться по одной. Наконец, я вступил на порог дома – семья, ухаживающая за ним, была бесконечно мне рада. Эти люди принадлежали к бедной английской аристократии, обанкротившейся после кризиса власти Британской Империи в 1936 году. Моим происхождением они мало интересовались – мирно и тихо жили в стенах старого поместья и были тому рады. Я расхаживал по этажам и спальням, заглядывал в потайные двери, любовался старыми полотнами и рассматривал семейное древо. «Если бы только я когда-нибудь заключил брак... Я бы зажил в этом поместье славной семейной жизнью, и прогрессивное развитие мира более не занимало бы мои мысли...» Размышления о семейном счастье моих родителей несколько меня растрогали. Очевидно, я не позволял себе подобного рода сантименты и решил заглянуть в конюшню. Издалека до моего слуха донеслось ржание сильного мускулистого животного. Чёрный конь бил копытом о гранит – вероятно, ощущал приближение настоящего хозяина. Этот исполин был преподнесён мне в виде подарка на годовщину существования моего рода. Человек, сделавший подарок, не мог знать о том, что я остался в этом мире совсем один, так что дар получился несколько трагичным, но впрочем... Животное также было благородных кровей, и держать его при доме было достаточно фешенебельно. Это была совсем необычная порода. Английский Шайр всегда отличался высоким ростом и сильным сложением. Но этот конь был воплощением грации: сила и невиданный рост от Шайра, гибкость и врождённая элегантность от Иберийской – «чистокровной испанской». Я провёл рукой по блестящей шерсти и услышал позади: — Скачет пуще прежнего, сэр. Тоскует по вольной езде? — Похоже на то. Вы тщательно за ним ухаживаете. — Этот здоровяк – очень добрая скотинка. Он любимец обеих наших дочерей, они проводят за заботой о нём много времени. Я вывел Деймоса за пределы конюшни. Животное билось и сильно вздувало грудь. — Смотри туда, видишь? Ты был рождён на лоне утончённой природы. Я указал ему в даль зелёной долины. Казалось, конь на секунду прислушался. — Смотри же, впитай эту красоту мироздания, Деймос. Конь бил копытом, будто бык перед красным полотном. — Скачи же! Я взлетел на жеребца и с силой ударил его по бокам. Вдали рдело зарево рассвета – мы устремились в эту пышущую жизнью долину. Конь и всадник, мы вмиг стали единым целым! Животное ускорялось, шумно вдыхая и выдыхая рассветный воздух. Я хотел достичь предельной скорости – он разделял моё желание. Мне хотелось ускакать, вырваться из однообразного круга американской жизни, зверю – из железных оков узды и закованной в сталь кабалы. Мы неслись, и воздух резал глаза, но мы не смели их прикрыть: хотелось кинуть вызов самой природе! Конь перескакивал через широкие овраги – каждый раз моё сердце сжималось. Он хотел показать мне свою силу и бесстрашие, и я, конечно, ему внимал и верил. Деймос уносил меня в долину рассветных сумерек, и мне становилось так сладко, так благодатно на душе! — Как в том сне! — кричал я. — Я жив, я снова дышу, я снова счастлив! — встречный воздух моментально отнимал у меня слова, но я не был против собеседника подобного рода. — Боже, как хорошо! Масштабные перемены чувствовал я в тот момент. Моё умиротворённое сердце прозрело к солнцу. «Это ведь не благородное животное сотворило со мной такое! Это синтез чувств, состоящий из волнения, меланхолии и ностальгии, породил во мне такие перемены!» Я уносился мыслями к дверям американского особняка и видел Мию – живую благородную девушку, лелеющую в своём сердце удивительную филантропию. Я видел отца, я видел мать: я мог поклясться, что они были рядом в тот момент! Ноэль и Дастин радостно улыбались мне в корке моего подсознания. Я засмеялся на ходу, и вся долина эхом вторила мне раскатистый порыв! «Блаженное, блаженное счастье. Блаженный я, некогда познавший любовь!..» Этот момент, наконец, явился мне прозрением, будто охранник темницы после тяжкого векового заключения снял с меня оковы безразличия и бездушия. Мы долго так скакали. Жеребец радостно ржал, я теребил его шелковистую гриву и яростно вбивал шпоры в толстую кожу. Утро этого дня встретило меня прекрасным расположением духа, и я отправился в Прагу увидеть прославленный Собор Святого Вита и послушать проповеди на древней Староместской площади. Я день провёл в родовом гнезде, а вечером следующего вновь приземлимся на территории Америки. Я не чувствовал тяжких оков в груди – это путешествие явилось мне своего рода избавлением, непринуждённым, спокойным, радостным. Я попросил Мию приехать в аэропорт ко времени моего прибытия и подождать меня. Она ответила очень тепло: «Я обязательно приеду», и я вдруг ощутил давно забытое чувство, когда дома кто-то ждёт твоего появления.

***

Мия встретила меня в аэропорту. Я долго рассматривал толпу, пока не увидел отдохнувшее, счастливое существо – утончённую приободрившуюся девушку, одетую в дорогое платье и светящуюся от счастья встречи. — Привет, Вик, — она обвила мою шею руками и уткнулась носом в грудь. — Добрый вечер, Мия, — я слегка сжал её в объятиях и провёл пальцами по бархатной спине. — Зачем ты уезжал? Всё ли у тебя в порядке? — взволнованно спрашивала она, пока я открывал свой Бугатти и помогал ей в него сесть. — Мия, я всё собирался сказать. Как бы выразиться... Тебе очень к лицу спокойствие и гармоничная грация. Не тревожь себя пустыми волнениями, — я провёл рукой по её лицу и заложил прядку волос за ухо, украшенное серьгой с дорогим камнем. — Наконец-то ты это сказал, Виктор, — она блаженно улыбнулась, и мы отправились блуждать по стеснённым зданиями улицам. — И куда мы направляемся, Вик? Лунный свет падал на острые коленки моей спутницы, и это зрелище постоянно отвлекало меня от дороги. — Минуту терпения, пожалуйста. Мия, твой обновлённый вид меня радует: я вижу, ты вернулась к обычному весу и выглядишь куда здоровее. — Надеюсь, ты простишь мне мои шалости... Я заказывала кучу еды домой, пока ты был в отъезде, — она игриво улыбалась, что меня невероятно смешило. — Нам вот туда, — я указал на вывеску роскошного ресторана. Оказавшись внутри, я помог Мие раздеться и провёл её в зал. Девушка шла подле меня, и я чувствовал: она практически соответствует тем манерам, которые я хотел бы в ней видеть. Она больше не говорила о пустом, достойно себя преподносила и жеманно нежилась около моего плеча. Но всё же она не могла забыть своего человеческого прошлого. С этим я был не в состоянии ей помочь – людское начало всегда сильнее вампирского. Мне хотелось, чтобы она стала властной и самодостаточной особой, но это не было дано ей от природы, и мне оставалось лишь осторожно об этом намекать. Мы чудесно проводили вечер. Мия, томно прикрыв глаза, выслушивала мой неспешный разговор и слегка улыбалась. — Боже, это самое вкусное, что я пробовала, Виктор! — говорил в ней гастрономический восторг. — А как тебе вино? — Превосходное. — Тоскана. — Италия? — Да. Там чудесные рассветы и очень свежий воздух. Говорят, там приятнее всего жить тихим семейным счастьем. — Семейное счастье не представляется мне знакомым явлением. Я никогда не чувствовала себя частью своей семьи. — Как ты понимаешь, я тоже... — я грустно улыбнулся. — Я много размышляла о твоём мировоззрении и поведении, Виктор, — тема разговора заставила меня напрячься. — Такое равнодушие по отношению ко всем живым существам не выдерживают от хорошей жизни. У тебя на сердце не затягиваются тяжёлые глубокие раны... Всё, чем ты себя окружил, – лишь попытки убедить себя в том, что ты не терзаешься и не страдаешь по прошлому. Но его призраки всегда сильнее нас – они никогда не оставляют нас в будущем. Тебе было очень больно, невыносимо больно, и ты стал таким, каким хочешь быть, – отчуждённым, хладнокровным, жестоким. Те, кто тише всех сейчас молчит, когда-то громче других кричали от боли. Я не смог произнести и слова. Её речь меня парализовала: в помутнённом сознании всплыли огненные воспоминания ранних трагедий и потерь. Кровь врагов, услада от их страдания, оглушительный крик поверженных противников, убитые мною на войне ни в чём не повинные люди... Боже, как мне захотелось вкусить эту девушку! Не прошло и мгновения, как мы оказались в спальне – закрытые от всего мира стенами моего особняка. Я по-звериному возжелал её! Создание то ли от испуга, то ли от порыва эмоций дрожало, стеснённое в моей жестокой хватке у стены. — Молчи. Не произноси ни слова, — я страстно её поцеловал, сведя её руки над головой. Девушка ответила с силой молодой львицы и прогнулась в моих объятиях. Она громко дышала, и её невыносимо манящие губы издали первый стон. Она медленно становилось моей – под каждым движением она млела, отдаваясь мне вся. И, Господь! Я безумно желал, чтобы она продолжала это делать. Я поднял её на руки, и она обхватила меня длинными ногами – мы стали ещё ближе. Мы не прерывали ласки ни на секунду – мы жутко боялись потерять любую из них. Я сорвал с неё платье – она осталась совсем нагой в воздухе, и лишь тонкие чулки опалили во мне и без того отчаянное желание. Я целовал каждый участок кожи, которая, казалось, буквально горела от страстного порыва, я целовал молодую красивую грудь, и девушка уже не стесняясь стонала на моих руках. — До чего ты прекрасна. До чего ты желанна сейчас, видела бы только ты, — я прошептал это прямо у её губ, и Мия меня поцеловала, вцепившись в мои волосы. Бесценная секунда, и девушка оказалась на кровати – совершенно без секретов, словно раскрытая книга. Я продолжал ласки, понимая, что не смогу ими сегодня ограничиться. Она, наконец, раскрыла всё сокровенное и от переполняющих эмоций сладостно закричала. Ногти впивались в кожу моей спины – и мне это доставляло невиданное удовольствие. Я двигался ритмично, то проникая до самых глубин, то останавливаясь у самых истоков. — Смотри на меня. Смотри на меня, не отрываясь, — она, близкая к экстазу, распахнула глаза, и они меня очаровали. Вся комната динамично сотрясалась – мы были одни, мы были одним. Обвитый её ногами, я чувствовал её благодарное тепло, и это придавало мне новых сил. Я с сильнейшим чувством отдавал ей свои страдания, Мия, принимая их, кричала всё громче. — Ты познаешь столько боли – ты этого не вынесешь, девочка, — сбивчивым голосом, запыхавшись, выносил приговор я. Наконец, момент наслаждения совершился, и я прижал к себе беззащитное создание. Мия глубоко дышала и ничего мне не говорила. Так прошло несколько часов – несколько желанных часов, в течение которых мы не потеряли ни единой бесценной секунды. И, приникая к ней в третий раз, я вдруг опомнился. Что я делал, Боже! «Почему? Что со мной произошло? Несколько часов слились в единый момент сладкого экстаза, и я не помнил себя больше от ментального наслаждения, нежели от телесного удовлетворения...» Она попала в самую суть. Снова. Мия, сама того не подозревая, облила все мои увечья концентрированной кислотой, и они вмиг воспалились, заставив безумно возжелать эту девушку. Судьба ли это, или её удачная неосторожность в выражениях? Девушка, успокоенная, поцеловала меня в последний раз. Я накинул на неё одеяло и лёг рядом, осторожно перебирая её волосы. Было невыносимо хорошо. Я вглядывался в её усталое счастливое лицо и не мог найти ответ. «Любовь ли это? — думал я. — Любовь... Столь далёкое от этой ситуации понятие. Интерес. Животный всепоглощающий интерес». Я не знал, зачем это совершил, но, казалось, девушка была счастлива. — То, что произошло, конечно, было обоюдным решением, поэтому не кори себя за поспешность, — сквозь сон произнесла Мия. — Не будь моего желания, я бы не приблизилась к тебе и на метр. Моё сердце дрогнуло от такой решительности. Мне понравился ледяной тон полуобращённой смертной, у которой, казалось, не было надо мной никакой власти. «Это ли любовь? Нет, любовь – это нечто другое. Интерес, мания, мимолётное желание, увлечение...» Да какое мне было до этого дело! Девушка лишь дотронулась до границ моего душевного ледяного царства и сама изъявила желание его испробовать. Внутри её ждала такая невыносимая боль, до которой я, конечно, её никогда бы не допустил. Я вновь почувствовал себя больным. Поездка на некоторое время ослабила симптомы, но по приезде они снова воспалились. Мия покоилась рядом под тонкой периной, и я ещё раз, отодвинув одеяло, взглянул на неё. Мягко поцеловав горячую кожу около груди, я отстранился и попытался заснуть. К счастью, как и всегда рядом с этой девушкой, сон быстро навёл на меня свои чары. И, засыпая, в последний момент я понял, как благотворно на меня подействовал визит в родные бельгийские края. «Визит или спящая рядом?» Я не мог найти ответа. Я метался в мыслях, судорожно перебирая одну за другой. Я чувствовал себя так, как должен чувствовать себя молодой мужчина после ночи любви. Страсть отступила, и в сухом остатке виднелось лишь смутное желание полюбить эту девушку так, как я не любил ещё никого на свете. Смутное желание прошло, мгновенно принеся вместо себя новые чувства: пресыщение жизнью и ощущение, что у меня не осталось сил любить её. Не осталось сил любить никого на свете. Пульсирующая боль в теле. Я только мечтал полюбить её.